Воронин Андрей Николаевич. Мертвая хватка

   Преодолевая это естественное чувство, Валерий отыскал местечко почище, уселся на поваленное бревно и открыл бутылку, старательно делая вид, что не замечает висящих на нижней ветке соседнего дерева женских трусиков, из-за непогоды давно превратившихся в тряпку неопределенного серого цвета.
   Водка обожгла пищевод и почти сразу ударила в голову.
   Валерий зубами надорвал пакет с орешками, торопливо выгреб несколько штук, сунул в рот и принялся старательно жевать. Расходившиеся нервы мелко вибрировали, как чересчур туго натянутые струны, в ушах отдавались гулкие удары пульса.
   – К черту, – жуя, пробормотал Лукьянов, – пора сваливать отсюда.
   Да, обида обидой, унижение унижением, а жертвовать жизнью ради того, чтобы сделать Майкову очередную мелкую пакость, Валерию не хотелось. Он боялся не столько смерти, в которую, по большому счету, не очень-то и верил, сколько неизбежных побоев и издевательств.
   Где-то совсем рядом, невидимая за стеной деревьев, прогромыхала колесами по стыкам и с воем скрылась вдали электричка. Валерий еще раз глотнул водки прямо из горлышка, закусил орешками и закурил сигарету, мимоходом отметив, что в пачке осталось всего три штуки. В лесу стояла непривычная тишина, даже птицы не пели, как будто на дворе был не май, а вторая половина ноября.
   – Мертвое место, – вслух сказал Валерий. – Надо же, дрянь какая! Эк куда меня занесло!
   Он полез во внутренний карман куртки, покопался в пачке лежавших там документов и на ощупь выудил диплом. Уголки твердого коленкорового переплета уже помялись и выглядели обтрепанными, как будто Валерий таскал диплом в кармане, как минимум, десяток лет. За эту поганую, совершенно бесполезную бумажку было заплачено пятью годами жизни, которые можно было спокойно потратить на что-нибудь другое, гораздо более прибыльное. Высшее образование… Ха! Такие вот корочки можно купить едва ли не на любой станции метро, были бы деньги. Две минуты на покупку, полчаса на заполнение, и готово: ты – дипломированный специалист, можешь идти устраиваться на работу. А лохи пускай сушат себе мозги, читают толстенные, никому не нужные книжки и потеют на экзаменах. Пока они будут этим заниматься, ты заработаешь денег, сделаешь карьеру, а потом они придут под твое начало и будут работать за тебя, потому что, как известно, дураков работа любит…
   У Валерия возникло трудно преодолимое желание сейчас же, не медля ни минуты, порвать в клочья ненавистный диплом. Вместо этого он торопливо хлебнул водки и прикурил новую сигарету от окурка предыдущей. Порвать диплом легче легкого, а что потом? И вообще. Он вдруг представил, как вернется домой, сойдет с поезда и двинется по обсаженной липами пыльной центральной улочке родного райцентра – мимо райсовета, мимо обсиженного голубями памятника Ленину на центральной площади, мимо построенного в начале семидесятых универмага, мимо кинотеатра, на крыльце которого лузгает семечки в ожидании вечерней дискотеки одуревшая от безделья молодежь, мимо гастронома, а потом направо, в переулок, застроенный черными от старости деревянными домишками, где его знает каждая собака… С ним станут здороваться, у него непременно станут спрашивать, что, да как, да какими судьбами – в отпуск или, может, насовсем? И придется отвечать, и, сколько бы ты ни врал, правда все равно вылезет наружу, как шило из мешка. А правда проста: нечего соваться со свиным рылом в калашный ряд – вот тебе и вся правда.
   И когда правда станет очевидной для всех и каждого, впору будет лезть в петлю от злости и унижения, потому что в глаза тебе будут сочувствовать, а за спиной станут злорадно хихикать и перемывать тебе косточки. И, что самое страшное, это никогда не кончится. Так и помрешь с клеймом неудачника, который много о себе возомнил и с размаху плюхнулся мордой в грязь.
   Это рассуждение было таким простым, таким очевидным, настолько лежащим на поверхности, что оставалось только удивляться, как это оно не пришло Валерию в голову раньше. Он даже поставил бутылку на землю и озадаченно поскреб в затылке. Получалось, что ехать домой ему тоже нельзя. А что же тогда, спрашивается, можно? Вырыть себе землянку вот в этом загаженном, заплеванном лесу и потихонечку жить, собирая пустые бутылки?
   Валерий поймал себя на том, что плачет медленными злыми слезами, утирая глаза грязноватым, как у настоящего бомжа, кулаком, и понял, что уже основательно набрался.
   Пить он не умел – не та у него была конституция, чтобы глотать водку стаканами без всякого видимого эффекта. Он где-то слышал, что степень опьянения зависит от количества алкоголя на грамм живого веса, и его личный опыт служил тому наилучшим подтверждением: ему всегда требовалось меньше, чем другим, чтобы свалиться под стол.
   – Ну и хрен с вами, – сказал Валерий, неизвестно к кому обращаясь. – Кого стесняться-то, все свои…
   Он снова припал к бутылке, чувствуя, как мозг стремительно обволакивает мутная пелена настоящего опьянения.
   Пожалуй, в данном случае это было очень кстати: по крайней мере, его страхи отступили и рассеялись. Сейчас он готов был сразиться с Майковым и его прихвостнями хоть голыми руками, чтобы отомстить за бесславное крушение своих планов – можно сказать, всей своей жизни…
   Эта воинственная мысль была последним, что более или менее отчетливо запомнилось Валерию. Все остальное без остатка утонуло в тумане, и он очень удивился, когда, проснувшись, обнаружил себя лежащим на железной койке в каком-то совершенно незнакомом, облицованном грязноватым белым кафелем и длинном, как товарный вагон, помещении с решетками на окнах. В помещении было прохладно, чтобы не сказать холодно, и сероватая простыня, которой был укрыт Валерий, нисколько не согревала. На соседних койках храпели какие-то крайне неприятные личности, голова раскалывалась от боли, и прошло некоторое время, прежде чем Валерий сообразил, что находится в вытрезвителе. Как он сюда попал, оставалось загадкой. Лязгая зубами от холода, он попытался припомнить, что с ним было, но ничего конкретного вспомнить так и не смог. Вспоминались чьи-то небритые рожи, какая-то автобусная остановка, незнакомый заплеванный подъезд с исписанными похабщиной обшарпанными стенками, пластиковый стаканчик, от которого отвратительно несло водкой, и неожиданно трезвая мысль: «Если выпью это – упаду». Судя по результатам, Валерий таки выпил «это», а может быть, не только это, но и что-нибудь еще.
   Выпустили его только около полудня. Как ни странно, деньги оказались на месте – те, что остались после того, как Валерий оплатил услуги вытрезвителя. Даже очки не потерялись, хотя правое стекло треснуло посередине и, посмотревшись перед выходом на улицу в прикрепленный к стене в коридоре осколок зеркала, Валерий поморщился: из глубины стекла на него смотрела какая-то донельзя подозрительная физиономия, небритая и всклокоченная, в разбитых очках и заметно опухшая с похмелья. Возвращая Валерию его имущество, неприветливый лейтенант милиции посоветовал ему не валять дурака и отправляться домой, то есть по месту постоянной прописки. Валерий вынужден был признать, что это, пожалуй, был самый разумный из всех возможных советов, и отправился на вокзал с твердым намерением ему последовать.
   На вокзале он первым делом зашел в платный туалет и привел себя в относительный порядок – умылся, кое-как причесал всклокоченные волосы и соскреб с подбородка и щек редкую щетину купленным в коммерческой палатке одноразовым станком. Бриться пришлось без мыла; об одеколоне тоже оставалось только мечтать, так что после окончания мучительной процедуры бритья лицо Валерия покрылось красными пятнами и горело огнем. Можно было не сомневаться, что через час-другой на месте красных пятен появятся россыпи отвратительных мелких прыщей – кожа у него всегда была дрянная, чересчур чувствительная, бритье он ненавидел и непременно отпустил бы бороду, если бы то, что вырастало у него на подбородке, имело хоть сколько-нибудь приличный вид.
   С мстительным удовольствием выбросив использованный бритвенный станок в мусорную урну, Валерий напоследок поплескал в лицо холодной водой, утерся рукавом и, покинув туалет, направился прямиком в кассу покупать билет домой.
   По дороге ему вдруг пришло в голову, что в кустах на берегу ручья, что протекал на задворках усадьбы Майкова, остался его тайник, в котором лежали гидрокостюм Совы, фонарик, лопата и ножовка без полотна. Порванный гидрокостюм, старая лопата с отпиленной ручкой, копеечный фонарик китайского производства и бесполезная ржавая ножовка – одним словом, груда ненужного хлама. Вряд ли все это стоило того, чтобы за ним возвращаться. Но тут имелся один крайне неприятный момент: тайник был временный, оборудованный наспех, в темноте, кое-как, и наткнуться на него могли буквально в любую минуту. А теперь, после того, как он так неудачно нарисовался прямо напротив дома Майкова, папе Маю не надо будет долго думать, чтобы догадаться, кому принадлежит тайник со всем его содержимым. И для чего оно, это содержимое, использовалось, Майков тоже наверняка сообразит. И что ему стоит наведаться в сельхозакадемию и узнать в отделе кадров домашний адрес их недавнего выпускника Валерия Лукьянова? Да ничего не стоит! Сунет кадровичке флакон духов и шоколадку или просто положит перед ней сто баксов, и она в лепешку расшибется, чтобы угодить хорошему человеку.
   Валерий нерешительно остановился перед стеклянными дверями здания билетных касс. Его немедленно принялись толкать, и ему пришлось отойти в сторонку. Он испытывал настоятельную потребность еще раз все как следует обдумать. Похоже было на то, что он чересчур глубоко увяз в им же самим сплетенной паутине. Майков продолжал жить и здравствовать, а на него, Валерия, неотвратимо наползала тень грядущих неприятностей. Эта тень была такой густой, что ее наконец заметил даже такой неискушенный в подобных играх человек, как Валерий, и веяло от этой тени сырым могильным холодком. Да, неприятности были почти неизбежны. Черт возьми! Как будто ему было мало тех неприятностей, что с ним уже стряслись…
   Валерий затосковал. Внезапно обнаружилось, что выбора у него нет. То, что он еще полчаса назад считал развилкой – одна дорога домой, другая к Майкову, к опасности и справедливому возмездию, – на самом деле оказалось входом в тоннель, из которого просто некуда сворачивать. Настоящая же развилка осталась далеко позади, в том апрельском дне, когда Майков выгнал его вон, не заплатив денег. Что ему стоило отправиться домой прямо тогда? Впервой, что ли, ему было глотать обиды и унижения? Всегда терпел и тогда стерпел бы.
   Ведь ясно же было, что против Майкова ему не устоять, зачем же надо было влезать в это дерьмо по самую макушку?
   А теперь деваться некуда. Бросить все и уехать домой – это, брат, теперь мечта. Раньше о такой возможности и думать не хотелось, а теперь она вдруг превратилась в недостижимую мечту. Как же это вышло-то?
   "Прогадил, – подумал Валерий. – Собственную жизнь прогадил, дурак, как будто в лохотрон проиграл. Теперь все очень просто: или я, или Майков. Вдвоем нам на свете тесно, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто кого со света сживет. А ведь говорили тебе, дураку, умные люди: не мочись, дурак, против ветра! Знай свое место, баран!
   А теперь как быть?"
   В принципе, думать тут было не о чем. Можно было податься в бега и влачить жалкое существование где-нибудь за Уральским хребтом, дожидаясь, пока Майков о нем забудет или пока его, Майкова, грохнут на какой-нибудь разборке его коллеги. Но там, в пыльном захолустном райцентре, у Валерия осталась мама, и можно было только гадать, чем закончится для нее встреча с разыскивающим Валерия папой Маем. А ведь у нее больное сердце, и она так гордилась своим выбившимся наконец в люди сыном!
   Как ни крути, а последней надеждой Валерия был сосед Майкова жутковатый Антон Евгеньевич Букреев со своими уже не жутковатыми, а просто жуткими прихлебателями.
   Валерий не знал, каким образом Майкову удалось замять конфликт с соседом, но у него были все основания предполагать, что это стоило папе Маю половины его вонючей крови.
   Что ж, кое-как замятый конфликт можно без особых проблем раздуть снова. Придется раздуть, потому что, если Букреев не возьмет к ногтю Майкова, сам Майков возьмет к ногтю Валеру Лукьянова, Это как с зубами: пока дырка в зубе не болит, на нее можно не обращать внимания, а когда тебя посреди ночи вдруг подбрасывает на кровати взрыв жуткой, нестерпимой зубной боли, поневоле забываешь о своем страхе перед бормашиной. Вот и Валере Лукьянову теперь было не до страха, потому что альтернативой риску была неминуемая погибель.
   Он еще о чем-то думал, еще взвешивал «за» и «против», а ноги уже несли его мимо окошечек, где продавались билеты на поезда дальнего следования, к отдельному павильону пригородных касс. Все еще продолжая внутренне колебаться и трусить, он остановился перед расписанием электричек и внимательно с ним ознакомился, после чего купил билет до станции, которую вчера покинул в таком страхе. До поезда оставался почти час, и Валерий потратил это время с толком. В полуквартале от вокзала он отыскал магазин бытовой химии. Кислота там не продавалась, но Лукьянов здраво рассудил, что для его целей сгодится любая химически активная жидкость, и приобрел целый букет таких жидкостей: литровую бутыль ацетона, две пол-литровые бутылки растворителя на основе все того же ацетона, а также бутылку бытового керосина, пригодного как для заправки керосиновых ламп, так и для полива зеленых насаждений, которые тебя по какой-либо причине не устраивают. В привокзальном киоске он купил пачку сигарет и одноразовую зажигалку, съел в чебуречной два начиненных каким-то весьма подозрительным мясом чебурека и выпил кружку отдающего грязной половой тряпкой пива, после чего, посмотрев на часы, обнаружил, что до отправления его электрички осталось чуть больше десяти минут.
   Пиво и чебуреки оказали благотворное воздействие на его растрепанные нервы, и, садясь в электричку, Валерий был уже почти спокоен. В конце концов, то, что он собирался проделать нынешней ночью, он проделывал уже неоднократно. Это немного напоминало одну из его любимых компьютерных игр, где бесстрашный герой бродил по фантастическим замкам с бесконечными коридорами и внутренними двориками, битком набитыми кровожадной нечистью. Там, в виртуальном мире компьютерной игры, Валерию обычно удавалось справляться со своими врагами, хотя они были сильны, хитры и чертовски проворны. Так почему бы ему не справиться с Майковым и его тупоголовыми бандитами здесь, в мире реальном? Кто они, в конце концов, такие?
   Просто кучка уродов с тяжелыми кулаками и кое-как законченным средним образованием, немногочисленная банда тупых и наглых отморозков, напрочь позабывших не только о совести, но и об элементарной осторожности. Риск? Ну да, риск, несомненно, имел место, но альтернативой риску служила смерть.
   Решение было принято, Рубикон перейден. Ровно в два часа тринадцать минут пополуночи Валерий Лукьянов мысленно нажал клавишу ввода на воображаемой клавиатуре несуществующего компьютера и, привычно согнувшись в три погибели, протиснулся в знакомую трубу, которая вела в населенный нечистью виртуальный замок.

* * *

   В начале третьего ночи редкая цепочка фонарей, освещавшая тротуар и узорчатую чугунную ограду, за которой таинственно перешептывались уже почти по-летнему густые кроны деревьев, вдруг мигнула и погасла. Секунду спустя погасли фонари на противоположной стороне дороги, и улица погрузилась в кромешную темноту. В наступившем мраке светились только два окна – одно на пятом этаже дома в полуквартале отсюда, где какой-то горемыка маялся бессонницей, и еще одно – в караульной будке.
   Потом в темноте возникло еще одно пятно электрического света – прямоугольное, сильно вытянутое в высоту. Это была распахнувшаяся дверь караулки, на фоне которой отчетливо чернели украшенные чугунными завитками прутья ворот. На пороге появился человек в полувоенном комбинезоне, форменном кепи и высоких армейских ботинках на толстой рубчатой подошве. Он был подпоясан широким офицерским ремнем, на котором висела новенькая коричневая кобура. Из кобуры выглядывала изогнутая рукоятка газового револьвера, в специальном кармашке на груди торчала рация. К нижней губе охранника прилип дымящийся окурок, а бритое мускулистое лицо выражало озабоченность пополам с раздражением.
   – Какого черта? – пробормотал он и, отлепив от губы окурок, выстрелил им в темноту. Окурок ударился о прут ограды и рассыпался красивым снопом оранжевых искр. – Как в девяностом году, ей-богу…
   Он нерешительно потянул из кармана рацию, и в это мгновение откуда-то сверху, из темноты, на него беззвучно обрушилось чье-то тяжелое тело. Не успев понять, что, собственно, происходит, охранник оказался сбитым с ног и надежно упакованным в обыкновенный джутовый мешок из-под сахара, откуда торчали только его ноги. Из недр мешка донесся приглушенный вопль. Напавший на охранника злоумышленник навалился на мешок всем телом, прижимая его к посыпанной гравием дорожке, и принялся шарить по грубому джуту ладонью, нащупывая сквозь ткань лицо охранника. Внезапно он зашипел от боли и затряс в воздухе рукой.
   – Быстрее, – негромко сказал ему бесшумно появившийся из темноты человек в черном комбинезоне и трикотажной маске. – Что ты возишься?
   – Кусается, гад, – пожаловался первый злоумышленник. – Чуть пальцы не отъел.
   Он наугад ткнул мешок локтем. Мешок коротко вякнул и затих.
   – Еще раз укусишь – голову оторву, – предупредил злоумышленник, снова нащупал сквозь мешковину рот охранника и принялся туго бинтовать его клейкой лентой прямо поверх мешка.
   – Быстрее, – повторил человек в маске и, оттянув рукав комбинезона, бросил взгляд на светящийся циферблат часов. – С такой подготовкой тебе только за паралитиками утки выносить.
   – А я виноват? – угрюмо огрызнулся первый, пеленая охранника по рукам и ногам все той же липкой лентой. – Сами приказали аккуратно…
   Человек в маске в ответ только махнул рукой и скрылся в караулке. Вскоре он вернулся, позвякивая связкой ключей, и принялся отпирать ворота. Тяжелые створки бесшумно распахнулись, легко поворачиваясь на заботливо смазанных петлях. Человек в маске что-то негромко сказал в микрофон укрепленной на наплечном ремне рации. В темноте коротко заквохтал стартер и приглушенно забормотал на холостых оборотах мощный дизельный движок. Потом там зажглись подслеповатые, закрытые жестяными колпаками с узкими прямоугольными прорезями фары, для пущей незаметности выкрашенные в синий цвет, и в открытые ворота медленно вкатился громоздкий «Урал» с тентованным кузовом. Клокоча движком и хрустя гравием, он скрылся за деревьями, и вскоре его мотор заглох где-то в отдалении. Человек в маске с помощью своего напарника, одетого так же, как он, закрыл ворота, но запирать их не стал. Потом они подхватили упакованного в мешок охранника, отнесли его в караулку и аккуратно положили на пол в углу. Они успели выйти из караулки и закрыть за собой дверь за секунду до того, как по улице мимо ворот медленно проехал милицейский УАЗик с включенной фарой-искателем. Когда его габаритные огни скрылись за углом, злоумышленники в трикотажных масках отлепились от стены и, присев на крылечко, стали спокойно и терпеливо ждать.
   Когда «Урал» с затянутым камуфляжным тентом кузовом остановился, из-под тента горохом посыпались люди, одетые точно так же, как и те двое, что остались у ворот. Они были похожи, как однояйцевые близнецы или, вернее, как оловянные солдатики из одного набора. В руках они держали короткие саперные лопатки; у двоих были ломы. Из кабины легко и почти бесшумно выпрыгнул человек, одетый в потрепанный армейский камуфляж. Маски на нем не было, но в тихой боковой аллее было темно, как в угольном подвале, и лица этого человека все равно было не разобрать. Он засветил карманный фонарик и провел лучом по земле. Потом луч скользнул вверх, выхватив из темноты кроны невысоких, аккуратно подрезанных деревьев.
   – Вот это, – сказал человек в камуфляже, указывая лучом фонаря на одно из них. – Аккуратнее, ребята. В общем, как договорились. Главное, не повредите корни.
   Люди в масках быстро, но без суеты обступили указанное дерево и, одинаково припав на одно колено, принялись сноровисто орудовать своими короткими лопатками. Земля летела во все стороны, вокруг дерева появилась и стала быстро углубляться кольцевая траншея с сильно скошенными наружу краями.
   К человеку в камуфляже подошел некто в маске, выглядевший более широким и приземистым, чем те, что умело и беззвучно копали землю в неверном свете карманного фонарика. Судя по повадке, это был командир.
   – Слушай, – негромко сказал он, – а ты точно знаешь, что делаешь?
   – Все нормально, – так же тихо ответил человек в камуфляже. – Поверь, я не выжил из ума. Это действительно нужно для дела…
   – Но? – чутко уловив многоточие в конце фразы, сказал приземистый.
   – Но попадаться нам все равно не следует, – со вздохом закончил человек в камуфляже. – Может получиться неловко.
   Приземистый тихо фыркнул.
   – Неловко, – повторил он, словно пробуя на вкус незнакомое кушанье. – Вот за что я тебя всегда любил, так это за умение выбрать нужное слово. Мне бы так научиться!
   – А ты читай побольше, – посоветовал человек в камуфляже. – Я имею в виду художественную литературу. Поверь, у беллетристов словарный запас богаче, чем у тех, кто писал уставы строевой, караульной и гарнизонной служб.
   Глядишь, лет через десять и у тебя не будет проблем с поиском нужного слова.
   – Кто про Что, а вшивый про баню, – буркнул приземистый, для которого совет читать побольше художественной литературы, похоже, не явился откровением, и повернулся к тем, кто копал траншею.
   – Живее! – прикрикнул он шепотом. – Что вы там ковыряетесь, как банда пьяных гробокопателей в выгребной яме?
   Теперь настала очередь человека в камуфляже фыркать в кулак.
   – Беру свои слова обратно, – сказал он. – Зря ты скромничал, со словарным запасом у тебя полный порядок, и с образной речью тоже.
   Приземистый самодовольно хмыкнул.
   – Положение обязывает, – сказал он. – Где ты видел прапорщика, который не умел бы лаяться? – Он снова посмотрел на часы и недовольно крякнул. – Долго, – сказал он. – Вот если бы можно было просто проложить вокруг этой хреновины детонирующий шнур…
   – Ага, – насмешливо подхватил человек в камуфляже. – А потом залечь в кустах и отстреливаться от ментов, которые слетятся сюда со всего города. Куда как весело!
   И потом, мне дерево нужно, а не охапка щепок.
   – Так я же и говорю – если бы, – огрызнулся приземистый. – Ох, чует мое сердце, плохо мне завтра будет!
   – Не ной, Матвей, – утешил его человек в камуфляже. – Дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут.
   А если будет плохо, значит, кое-кому тут на пенсию пора. Квалификацию, значит, кое-кто потерял – Тебя не переспоришь, – проворчал приземистый. – Моя бабка про таких, как ты, говорила: в рот колом не попадешь. Не знаю, что она имела в виду, но это точно про тебя.
   Между тем кольцевая траншея вокруг дерева росла вширь и вглубь, постепенно превращаясь в воронку, из центра которой торчал цилиндрический островок переплетенной корнями почвы. Человек в камуфляже подошел к краю воронки, посветил фонариком вниз и сказал:
   – Пожалуй, достаточно. Начинайте подрезать. Только аккуратно, ребята, не повредите корни. Я за это дерево головой отвечаю.
   Снова замелькали лопаты, полетела земля. Потом со дна воронки раздался приглушенный голос:
   – Готово. Грузим, пацаны. И-и-и-и – взяли!..
   Верхушка дерева дрогнула, немного накренилась и вдруг начала плавно подниматься. Человек в камуфляже и его приземистый собеседник торопливо вернулись к машине и осторожно, стараясь не шуметь, откинули задний борт. Со стороны воронки доносились звуки глухой возни, там кряхтели, сопели и тихо, но очень прочувствованно матерились; из-под тяжело ступающих ног с шорохом сыпалась на дно воронки земля, и беспорядочно, как от порывов предгрозового ветра, шелестели листья. Человек в камуфляже и его приземистый приятель, которого он называл Матвеем, отошли в сторонку, чтобы не мешать. Мимо них, приседая от натуги, пронесли выкопанное вместе со здоровенным куском прикорневой почвы дерево. Почвы было много, кубометра два, а то и все три, и люди, тащившие этот рассыпающийся в руках, крошащийся, неимоверно тяжелый земляной цилиндр, переставляли ноги с заметным усилием.
   – Ну, мальчики, – сказал человек в камуфляже, подставляя под цилиндр плечо, – еще один рывок!
   – Кто воздух испортил? – с натугой спросил кто-то.
   Послышался сдавленный смех, верхушка дерева дрогнула и опасно накренилась.
   – Ааат-ставить! – тихо скомандовал приземистый. – Приготовились.., и – раз!
   Земляной цилиндр вместе с деревом плавно взлетел в воздух и приземлился в кузове грузовика. Мотор сразу же завелся. Люди в масках начали сноровисто карабкаться в кузов. Вскоре грузовик уже был у ворот, где в него запрыгнули те двое, что оставались возле караулки. Тяжелые створки ворот, тихо лязгнув, сомкнулись, грузовик рыкнул, зажег синие маскировочные фары и неторопливо скрылся за углом.