Воронин Андрей Николаевич. Победитель всегда прав

   – Кто тебя, дура, оттуда рассматривать станет? Вы появитесь на десять секунд, и этого будет достаточно. Девочки переглянулись.
   – Мне страшно, – сказала Маша, – я высоты боюсь, – она держалась двумя руками за парапет и боялась подойти к нему вплотную.
   – Вы вниз не смотрите, а смотрите на солнце.
   – Не знаю, получится ли, – засомневалась Вероника.
   – Если вы отказываетесь работать, то и деньги сегодня не получите. Не получите их никогда.
   – Нам посоветоваться надо, – школьницы отошли в сторону и зашептались.
   – Я не буду, – твердила Алиса.
   – И я не хочу.
   – А деньги получить хотите? – напомнила Вероника.
   – Все равно страшно.
   – Закроем глаза и постоим десять секунд. Главное – держаться за руки, – сказала Вероника, – тогда не так страшно, если одна пошатнется, другие ее удержат.
   – Лады, – наконец сказала Алиса, и девочки ударили по рукам.
   – Ну что? – встретил их улыбкой Сагалович.
   – Мы согласны, готовы. Но только один дубль.
   Сагалович собственноручно подсаживал каждую из школьниц, их тела тряслись от страха. Девочки готовы были расплакаться, но все же исполняли то, что от них требовалось.
   Роман в душе ликовал: «Такие лица! Если Паша упустит, его убить будет мало!»
   Девочки стояли на узком парапете. Вниз уходила отвесная стена восемнадцатиэтажного дома, их тела золотило заходящее солнце. Им казалось, что в этот момент весь мир смотрит на них. Паша снимал. Они вцепились друг в дружку, боясь, что сейчас налетит ветер и сдует их с крыши.
   – А теперь медленно приседаем, словно вы собрались прыгать, – шептал Роман Сагалович замогильным голосом. Он сам был заворожен этой сценой.
   Девочки медленно присели. Паша крикнул:
   – Готово!
   Тут же Сагалович с Кармановым сняли трясущихся от страха школьниц с парапета. Девочки и сами не верили, что были способны двадцать секунд стоять на парапете над пропастью.
   – Ну вот, а вы боялись, – ласково произносил Сагалович. – Все теперь хорошо, съемки окончены. Фильм получился, мойтесь.
   Мыться пришлось, поливая себя из больших пластиковых бутылок минералкой, успевшей согреться за день.
   Наконец Алиса, Маша и Вероника обсохли на ветру. Оделись. Сагалович терпеливо ожидал их, сидя на коврике рядом со сценаристом. Девочки боялись заводить разговор о деньгах.
   – Ну что ж, вы сегодня честно поработали, – Роман полез в карман, вытащил портмоне. Делал это он медленно, подчеркивая важность момента. – За сегодняшний день каждая из вас заработала по пятьдесят долларов, – произнес он и подумал: боже, за какие копейки они работают!
   – Спасибо, – произнесла Вероника, принимая пятидесятку и тут же заворачивая ее в фольгу от шоколадки.
   – Спасибо, – поблагодарили режиссера Алиса и Маша.
   Деньги девочки прятали старательно, на самое дно джинсовых карманов.
   – Все, – улыбнулся им режиссер, – можете быть свободны. Всем спасибо.
   – Вы нам обещали… – промямлила Вероника.
   – Что? – насторожился Сагалович, боясь, что разговор зайдет о деньгах, а он, как человек слабохарактерный, не выдержит и заплатит еще по пятьдесят.
   – Вы обещали перед самыми съемками, что фильм, который вы сделаете, будет продаваться только на Западе, что в России его никто не увидит.
   – Да, обещал.
   – Проследите, – вполне серьезно попросила Алиса, – чтобы так оно и было, – здесь нас узнать могут. Роман засмеялся:
   – Это я вам обещаю.
   – Еще съемки будут? – спросила Маша.
   – Тебе понравилось? – с трудом выдавил из себя Сагалович.
   – Нет, деньги нужны.
   – Честно скажу, девочки, не знаю. Если вы мне понадобитесь, я вас найду, ваши телефончики у меня есть.
   – Может, вы нам свой дадите? – робко попросила Вероника.
   – Нет, нельзя, – обрезал ее Сагалович. – И помните, никому не рассказывать о том, что мы делали, потому как меня в тюрьму посадят, а вас в колонию отправят для малолеток. А там придется делать то же самое, только уже без денег.
   – Ясно, – вздохнула Вероника.
   – Сами домой доберетесь или подвезти?
   – Нет, нас подвозить не надо. Еще родители увидят, спрашивать начнут, с кем это мы в машине катаемся.
   – Да, понимаю, вам репутацию портить нельзя. Вам еще жить, учиться, замуж выходить, детей рожать. Школьницы сдержанно захихикали:
   – Мы же не взаправду все делали, мы актрисы.
   – Конечно, – тут же согласился Сагалович, – вы актрисы, вы роли играли. Это искусство. Секс за деньги – это совсем другое дело, это проституция. А тут искусство.
   «Какую чушь я несу, – думал он, – себя убеждаю, что занимаюсь искусством, несовершеннолетних девочек втянул в съемки порнофильма… Но жить-то как-то надо. Кино – единственная моя профессия, и, если есть спрос на порнографию, его кто-то должен удовлетворять. Пусть лучше порнофильм будет сделан руками мастера, чем недоучки, пришедшего из подворотни.»
   – Все, расстаемся. Вы идите, мы попозже. Когда девочки ушли, сценарист и режиссер криво улыбнулись.
   – Мерзко все это, – сказал Иван.
   – Никто тебя силой не тянул заниматься подобным бизнесом.
   – От этого и мерзко.
   – Мы с тобой как те голуби, – сценарист указал на голубятню, – птицы сами забираются в клетку, если там насыпали жрачку, клюют зерна и гадят вокруг… И солнце еще садится.
   – Не думай об этом, – посоветовал Сагалович, – лучше подумай, какие удовольствия ты приобретешь на полученные деньги.
   Они уже спускались в лифте.
   – Деньги… – усмехнулся Карманов. – Были бы это настоящие деньги, а то – копейки.
   – Центы.
   – Какая, на хрен, разница.
   – Аппетит приходит во время еды, – усмехнулся режиссер. – Раньше и сотка баксов была для тебя в радость, как полтинник для девчушек, теперь же тебе тысячи мало.
   – Что такое тысяча? – хмыкнул сценарист. – Если взвесить все наши с тобой моральные потери, принципы, на которые мы болт забили ради порнографического кино, то тут и миллиона мало.
   – Нет, – покачал головой Сагалович, – все в нашем мире имеет цену. И люди продаются именно за те деньги, которых они стоят. Ты можешь лишь мечтать, что стоишь миллион баксов, на самом же деле твоя красная цена – три штуки.
   – И твоя, – не удержался поддеть приятеля Карманов.
   – Я и не претендую на большее.
   – Как же насчет искусства?
   Мужчины вышли во двор, сели в микроавтобус. Оператор Паша уже готов был заснуть, он спал каждую свободную минутку.
   – Вези домой, – устало сказал Сагалович, – надо посмотреть снятый материал.
   Микроавтобус покатил по узкому проезду к улице.
   – Что за идиот стоит? – буркнул водитель, увидев впереди худого парня с пакетом, набитым пивными бутылками, под мышкой он сжимал плоский сверток. Парень стоял запрокинув голову и смотрел на крышу дома.
   «Может, он увидел-таки голых девчонок и надеется, что видение повторится?» – подумал Сагалович.
   Резко прозвучал сигнал, парень отскочил в сторону, и микроавтобус выехал на улицу.
   «Черт с ними, – решил режиссер, – смонтирую фильм, получу деньги и забуду о девчонках.»

Глава 2

   Из трех братьев Гаспаровых самым удачливым оказался младший – Эдуард Таирович. Свою преступную деятельность братья начали на заре перестройки. Они умудрились совершить несколько очень крупных афер. Создали фирмы, на первый взгляд вполне легальные, но на самом деле плевать они хотели на законы. Гаспаровы нагло осваивали в то время еще свободный рынок. Азербайджанские родственники ссудили братьям деньги, и дела пошли.
   Алкоголь, горюче-смазочные вещества, трикотаж, а со временем и компьютерная техника – все это сплелось в единый клубок. Фирмы братьев Гаспаровых открывались, закрывались, исчезали и появлялись вновь. Уже за первых несколько лет своей деятельности Гаспаровы смогли сколотить довольно солидный капитал.
   Но, как говорится, чужие успехи разозлили врагов. Да и действовали братья Гаспаровы нагло и отчаянно. Всех неудобных и несговорчивых они убирали со своей дороги. Взрывались машины, горели дома, гремели выстрелы. До поры до времени братья оставались неуязвимыми. На них пытались «наехать» конкуренты, но кончалось это, как правило, гибелью последних, причем гибелью жестокой. Братья считали, что если врага убиваешь, то делать это надо так, чтобы другим стало страшно и было неповадно поднимать руку на бизнес Гаспаровых.
   Самые большие деньги Гаспаровым приносила торговля горюче-смазочными материалами. Но везение не бывает бесконечным. Первой жертвой стал Гаспаров-старший: два наемных киллера расстреляли его «мерседес». Гаспарова и его охрану буквально изрешетили пулями. Как и водится, убийц не нашли ни правоохранительные органы, ни двое братьев. Пришлось умерить пыл. Средний брат Михаил увеличил собственную охрану, и в девяносто четвертом году за ним неотступно следовали четыре дюжих бывших спецназовца. Но охрана не спасла и среднего Гаспарова. Его роскошный автомобиль по дороге в бакинский аэропорт взлетел на воздух. Как следовало из заключения экспертов, заряд взрывного устройства, спрятанного в бампере машины, был эквивалентен четырем килограммам тротила. Гаспарова среднего и его охрану разнесло в клочья, автомобиль сгорел. Среднего брата, как и старшего, пришлось, по мусульманскому обычаю, похоронить на родовом кладбище недалеко от Баку.
   После двух таких чувствительных ударов Эдуард Гаспаров (а он из братьев был самым образованным и умным) понял, что если дела пойдут так и дальше, то ему в ближайшее время тоже несдобровать. И он сделал вид, что пошел на попятную.
   Правда, после гибели Гаспарова среднего в Москве, в Баку и в Питере прогремело несколько взрывов, протрещали автоматные очереди, и кое-кто из тех, кто, по мнению Эдуарда Гаспарова, был виновен в смерти его среднего брата, оказался в морге.
   Гаспаров-младший якобы отошел от дел. У него остался маленький банк, созданный средним братом, в котором и персонала-то было не более двадцати пяти человек, и две компании в офшорных зонах. Заниматься нефтепродуктами, алкоголем и цветными металлами становилось все более опасно. Эдуард Гаспаров это понял, ощутил на собственной шкуре.
   – Все, – сказал он себе, – я из этого бизнеса ухожу.
   Часть денег, заработанных братьями в лихие времена становления бизнеса на территории бывшего Советского Союза, он вложил в газету и стал ее хозяином. Это свое приобретение Эдуард Гаспаров не афишировал. С редактором встречался редко, раз или два в месяц.
   Еще в тысяча девятьсот девяносто третьем, когда был жив средний брат, Эдуард предложил ему заняться кинопроизводством. Тогда через кино можно было отмыть и легализовать крупные суммы. Но одно дело отмыть деньги, другое – заработать. И тогда Эдик решил, что вместе с отмывкой деньги надо и зарабатывать. Имея кое-какой опыт сотрудничества с киноиндустрией, он пошел на рискованное мероприятие: собрал надежных людей и принялся снимать не художественные, не документальные и не анимационные фильмы, а занялся подпольным производством порнофильмов. Наладил одновременно и производство, и сбыт.
   Первые два года дела пошли так хорошо, что Эдуард Гаспаров сам удивился. То ли рынок был свободен и не находилось достойных конкурентов, то ли над ним зажглась звезда удачи. Появлялись, конечно, свои проблемы на этом пути, но все они решались на удивление легко. Кто за деньги, кто из страха уступал дорогу Эдуарду Гаспарову. И он занял если не первое место на российском порнорынке, то, во всяком случае, входил в первую десятку.
   Вечера Эдуард Таирович любил проводить в одиночестве, в своем большом доме, купленном еще средним братом в те времена, когда провернуть сделку с недвижимостью в центре Москвы не составляло большого труда, были бы только деньги. А денег у братьев Гаспаровых на такие приобретения хватало.
   Дом находился в центре Москвы за высоким забором в знаменитом поселке Сокол. Когда-то здесь жила богема – архитекторы, писатели, художники. Сейчас же в поселке остались лишь осколки славных фамилий – вдовы, внуки, племянники, дети. Большинство зданий и участков выкупили новые хозяева жизни, и они перешли в другие руки.
   Обыкновенные деревянные двухэтажные домики, по сегодняшним понятиям ветхие и убогие, снесли, а на их месте возвели похожие на крепости особняки. Домик, доставшийся Гаспарову среднему, был, в общем, ничего. Тем не менее Эдуард снес все, что находилось над фундаментом, и построил два этажа вверх и этаж вниз. Наверху красовалась тарелка спутниковой антенны, над оградой торчали, медленно поворачиваясь, видеокамеры наружного наблюдения. Общая площадь дома составляла восемьсот квадратных метров.
   В доме постоянно жили четыре человека охраны и сам хозяин. Жена и дети Эдуарда Гаспарова жили то в Баку, то в Турции, то во Франции. Средства позволяли супруге и трем детям перемещаться по всему миру. Изредка, раз или два в год, они наведывались к отцу, проводили у него пару недель, а затем Эдуард отправлял семью из Москвы от греха подальше. Все-таки его бизнес продолжал оставаться опасным, а подставлять своих наследников Эдуарду не хотелось, слава Богу, он был научен жизнью, потерял в нелегком продвижении к богатству двух старших братьев. Теперь он опасался как за свою жизнь, так и за жизнь близких.
   Вечерами Эдик Гаспаров любил играть в бильярд, кормить рыбок в многочисленных аквариумах своего дома. Вот и сегодня с девяти вечера он ходил с кием в руках вокруг ярко освещенного огромного бильярдного стола. Выстраивал хитроумные комбинации из шаров, обходил, приседал, примерялся, а затем наносил точный удар, следя за тем, как шары столкнутся друг с другом, раскатятся в нужных для Гаспарова направлениях и окажутся в лузах. Когда удар получался удачным, Эдик издавал загадочный звук, похожий на хрюканье поросенка. Было в этом звуке восхищение собственным умением, радость и сладострастие.
   Бильярд и рыбки заменяли Гаспарову и женщин, и алкоголь, и многие мирские радости, кроме, естественно, одной. Для того чтобы постоянно ни в чем себе не отказывать, нужны деньги. Наученный горьким опытом родных братьев, Гаспаров-младший всегда действовал осторожно, осмотрительно, любил повторять: прежде чем нанести удар, все надо взвесить и рассчитать. Бизнес – это тот же бильярд: побеждает умелый и расчетливый. Иногда сопернику можно дать фору в пару шаров, а затем ловко его обставить и одним ударом вогнать в разные лузы сразу два или три шара.
   – Вот так.., вот так, – ловко ударив, он загнал в лузу чрезвычайно сложный шар, натер кий голубоватым мелком и замер, оглядывая, как полководец поле, зеленое сукно бильярдного стола.
   Затем он положил кий и семенящей, немного пританцовывающей походкой подошел к гигантскому аквариуму, принялся наблюдать, как полосатый сомик с длинными усами медленно плывет у самого дна. Эдуард Гаспаров постучал отполированным и ухоженным ногтем указательного пальца по толстому стеклу. Сомик замер на месте, почти слившись замысловатой окраской с растениями и камешками на дне.
   – Что замер? Хочешь рыбку?
   Из банки Эдуард Гаспаров миниатюрным сачком выловил небольшую рыбку, перебросил ее в огромный аквариум, при этом дважды взмахнув ладонью. Поднялись клубы подводной пыли, сомик насторожился, увидев рыбку, носящуюся кругами в верхних слоях воды, изготовился к атаке. Рыбка, кружась и трепеща плавниками, спускалась все ниже и ниже. Сомик изогнул хвост.
   – Ну, давай же, давай, бери ее! Жри! Медлительный с виду сомик стремительно сорвался с места, и рыбка оказалась в его пасти.
   – Ой молодец! Какой молодец, настоящий охотник! Дверь в гостиную бесшумно открылась, и Гаспаров в стекле аквариума увидел отражение вошедшего. Один из его охранников стоял в прямоугольнике света, боясь нарушить процесс, которому самозабвенно отдавался его хозяин.
   – Ну, чего тебе?
   – Самохвалов приехал.
   – Открой ворота, впусти.
   Охранник удалился.
   Эдуард Гаспаров вернулся к бильярду, взял кий, осмотрел кончик и опять обошел стол. На сукне было всего три шара, и Гаспаров загадал: если сможет загнать два шара одним ударом, то все сложится хорошо, а если не сможет, то и затевать войну с конкурентами не стоит.
   Он уже давно точил зуб на одного из конкурентов, с которым, как ни пытался, не мог договориться. Слишком тот был нагл, самоуверен и бесстрашен, шел, как бронепоезд по рельсам, – только вперед, только в одном направлении, сбивая всех на своем пути.
   Охранник пропустил впереди себя широкоплечего мужчину с глубокими залысинами. Мужчина был в дорогом пиджаке, белой рубашке без ворота, стильных отутюженных брюках и сверкающих черных туфлях. Эдуард Гаспаров, рассматривая стол, медленно его обходя, поднял указательный палец левой руки – дескать, погоди.
   – Самохвалов, пока ничего не говори, если хочешь, можешь подойти к столику, налить себе коньяка, виски, вина – чего пожелаешь, а меня пока не отвлекай, делом занят.
   – Добрый вечер, Эдуард, – сказал Самохвалов.
   – Добрый вечер, – недовольно пробурчал Гаспаров. – Не отвлекай меня. Пять минут – и я в твоем распоряжении.
   Но пятью минутами дело не обошлось. Как шахматист, Эдуард Гаспаров просчитывал многочисленные варианты и наконец решился на удар. Он облокотился на стол, пару раз повел кием, прикладывая его к шарам, прицелился в красный, покачал головой. Быстро обошел стол, стал на противоположной стороне, опять склонился.
   Самохвалов наблюдал за сложными манипуляциями своего приятеля, следил за его тенью. Голова Гаспарова с большими оттопыренными ушами отбрасывала на зеленое сукно жутковатую тень. Она была похожа на тень вампира из кровавых «ужастиков».
   Наконец послышался негромкий удар, через долю секунды еще один. Два шара, столкнувшись, медленно разбежались в противоположные стороны по замысловатой траектории. Эдуард Гаспаров замер. И действительно, в этот момент он походил на вампира, готового броситься на жертву, впиться в шею и высасывать горячую кровь.
   Шары раскатились. Один упал в лузу сразу, а второй, красный, замер на самом краешке. Гаспаров перевалился через край стола и дунул. Шар скрылся в лузе.
   – Отлично! – воскликнул Эдуард и, крутанув в пальцах кий, сияя, зашагал к приятелю. – Ну, здорово, Сергей!
   – Здравствуй, Эдуард, – мужчины пожали друг другу руки. У Сергея Самохвалова на ладони остался мел. Он вытащил из кармана носовой платок, тщательно вытер ладонь.
   – Не бойся, мел – это не грязь, – сказал Эдуард. – Сыграешь партию?
   – С тобой играть, Эдуард, себе дороже. Даже если возьму фору в четыре шара, все равно проиграю.
   – Эх, Самохвалов, труслив ты стал!
   – Просто острожен.
   – Осторожность – удел бедных.
   – Деньги считать умею.
   – Говоришь, умеешь считать деньги? Зачем я тебя вызвал, как ты думаешь?
   – Думаю, о деньгах поговорить.
   – Правильно соображаешь. Идем в кабинет, я уже наигрался.
   Эдуард Гаспаров поставил кий, поправил рядом стоящий. Любовно осмотрел гостиную. Бильярд был главной слабостью Гаспарова, вторая по важности – аквариумы. Самохвалов морщился, ему пристрастия Гаспарова были непонятны. К рыбам он относился презрительно, так же презрительно относился и к бильярду. Единственное, что веселило Сергея Самохвалова, так это рулетка. Он готов был сидеть целую ночь, наблюдая за бегом шарика по кругу. И, надо сказать, удача Самохвалову сопутствовала довольно часто.
   В кабинете на втором этаже, за плотно задернутыми шторами было очень уютно. Добротная кожаная мебель, шкафы, доверху забитые дорогими книгами, золоченые статуэтки, подсвечники – все говорило о том, что хозяин кабинета не просто состоятельный человек. Каждая вещичка, находящаяся в кабинете, вполне могла бы украшать музейные стеллажи.
   – Садись, Сергей, вот сюда. Хочешь, кури, хочешь, налью тебе коньяка?
   Самохвалов устроился в глубоком кожаном кресле, сцепил руки на коленях.
   – Пока не хочу.
   – Так ты, значит, догадываешься, зачем я тебя позвал?
   – Поговорить.
   – Да-да, поговорить, – Эдуард взял сигару, обрезал кончик, закурил. Несколько раз затянулся и принялся расхаживать по мягкому ковру.
   В кабинете был лишь один аквариум, в нем плавали две рыбки, маленькие и невзрачные. Время от времени Гаспаров останавливался у аквариума, стучал ногтем по стеклу, дразня их.
   – Дорогие, шельмы! – сказал он. – Одна такая полмашины стоит. В Москве больше ни одной пары такой ни у кого нет, привезли специально с далеких островов, у самого экватора живут. Морская вода им нужна и температура не менее двадцати восьми градусов. У меня прижились. Вот у этой, – Гаспаров показал пальцем на маленькую рыбешку, – живот круглый, скоро приплод принесет.
   Самохвалов морщился, слушая бредни компаньона. «Идиот завернутый!» – думал он, но вслух не выражался.
   – Смотри, – Гаспаров взял компьютерную распечатку. – Вот девяносто восьмой год, вот девяносто девятый, а вот двухтысячный. Посмотри на цифры. Мы увеличили оборот, увеличили значительно, а вот доход… Посмотри на доход.
   Самохвалов взял бумаги из рук Гаспарова:
   – Вроде все нормально.
   – Нормально?
   – Все на прежнем уровне.
   – Уровень прежний, – перебил его Гаспаров, – но оборот-то увеличили, производство расширили, а доход не увеличился ни на доллар.
   – Как же не увеличился? Здесь – на восемьдесят тысяч, здесь – еще на двести.
   – Вложили мы сколько, ты посчитал?
   – Все Мамонт виноват: он дорогу нам заступил, Москву и Питер под себя подгребает.
   – Вот и я думаю, мешает нам Мамонт. И договориться мы с ним не смогли, не хочет он договариваться.
   – Смелый стал, дела у него идут вроде неплохо.
   – Неплохо? – лицо Эдуарда Гаспарова стало ехидным, глаза сузились. – Ты говоришь, неплохо? А я тебе могу сказать другое: дела у него идут очень хорошо. Его кассеты дешевле наших. Ты понимаешь, дешевле, и его кассеты покупают лучше. Вот ты пришел бы на рынок.., стоят лоточники, кассеты… Ты какую бы брал?
   – Ту, которая дешевле, конечно.
   – Вот и люди точно так поступают, берут что подешевле. Это раньше было хорошо, до кризиса. Деньги у людей водились, и что за три доллара, что за четыре, разница для покупателя была незначительная. А сейчас каждый цент, каждый рубль считают. Вот и получается, Мамонт нас обошел.
   – Что ты предлагаешь? – глядя на начищенные туфли, спросил Самохвалов.
   – Что я предлагаю? А ты что предлагаешь? Я в тебя вложил деньги, ты предлагать должен, а я решения принимать буду, я своими деньгами рискую.
   – Ты предлагаешь вести войну?
   – Зачем войну? Это ты предлагаешь войну, а я думаю, что его пугнуть надо, но не налоговой инспекцией и не ОМОНом. Это мы уже пробовали, себе дороже обходится, потому что вместе с его лоточниками наших разогнали, клиенты напуганы, и торговля на неделю стала. Его надо ударить больно.
   – Ты предлагаешь, Эдуард, его… – Самохвалов чиркнул ладонью себе по горлу.
   – Нет, что ты, делать это рано. Тебе, конечно, известно, кто возит товар, где товар производят?
   – Где фильмы снимают, не знаю, а вот кто возит в Москву и в Питер, знаю. Даже знаю, где кассеты берут, где их тиражируют.
   – Вот и займись этим. Надо Мамонтова разорить. Для начала надо одномоментно ударить по производству и продаже.
   Самохвалов вскочил и нервно заходил по кабинету.
   – Сядь, успокойся.
   – Значит, война. Но Мамонт – он же зверь, с ним шутки плохи. Ты же знаешь, Эдуард, как он с Пономаревым обошелся?
   – Пономарев – мелочь.
   – Мелочь не мелочь, а поди ты, за два месяца как продвинулся!
   – Как продвинулся, так его и задвинули.
   – На Мамонта наехал, малолеток снимать начал, а это сейчас самый ходовой товар, – Самохвалов говорил убежденно, со знанием дела.
   – Значит, так, Серега, – Гаспаров вернулся к аквариуму с редкими рыбками, проследил за их судорожными движениями и, осклабившись, произнес:
   – Мамонта надо пугнуть, пугнуть сильно. Надо его на пару недель из колеи выбить, чтобы он задергался. А мы в это время свой товар двинем.
   – Понял, займусь, – с мрачным лицом произнес Сергей Самохвалов.
   Разборки он не особенно любил. Но это было частью его работы. Для того чтобы бизнес двигался, приходилось заниматься и грязными делами.
   – Тогда я поехал.
   – Держи меня в курсе. По телефону не звони, сам приедешь и доложишь.
   Самохвалов мялся.
   – Ты чего-то не понял? Есть вопросы? – Гаспаров продолжал любоваться рыбками.
   – Деньги нужны.
   – Всем нужны деньги. Вы меня этим вопросом достанете! Другого вопроса у вас к Гаспарову никогда нет. Деньги нужны, деньги, деньги… Повторяете, как попугаи, одно и то же.
   – Придумать замену, что ли? – хмыкнул Самохвалов.
   – От замены ничего не изменится, – Гаспаров резко выдвинул ящик стола, достал пухлый конверт, взвесил его на руке, словно в нем лежали не деньги, а золотой песок. – На, бери, – и швырнул запечатанный конверт Самохвалову.
   Тот на ходу, как дрессированный пес, поймал конверт.
   – Сколько здесь? Тридцать?
   – Тридцать пять, – уточнил Гаспаров. – Этого хватит?
   – Вполне.
   – Вот и занимайся делом вместе с Тимуром. Но отдача должно быть на сто.
   Самохвалов пошел вниз, Гаспаров следом. В гостиной он похлопал гостя по плечу, заглянул в глаза:
   – Прическу изменил бы, что ли, парик купи. А то что-то облысел.
   – С такой работой облысеешь, – съязвил Сергей Самохвалов.
   – Ну иди, занимайся. Только аккуратно.