Страница:
– Сергей, – сказала она тоном, не терпящим возражений, – я хочу все видеть своими глазами.
– Вряд ли ты что-нибудь там увидишь, – Дорогин не нашел в себе сил отказаться напрямую.
– Едем, – убежденно повторила Белкина и, не дожидаясь согласия Дорогина, принялась собираться.
Когда это требовалось, Белкина умела собираться очень быстро. Дорогин даже не успел докурить сигарету, а хозяйка квартиры уже теребила его за плечо:
– Расселся! Поехали, дела ждут!
Муму поднялся. Ему не хотелось ехать туда, где произошла трагедия. За свою жизнь он достаточно часто встречался со смертью, и в отличие от Белкиной у него к ней не было профессионального интереса.
Москву Варвара знала отлично. Она подсказывала Дорогину, как можно укоротить путь. Сергей и не подозревал, что они так быстро окажутся на месте. Варвара тут же оценила ситуацию. Машин, принадлежащих ведущим телекомпаниям, уже не было, они свое отработали по свежим следам и успели выдать информацию в эфир. Остались лишь неудачники – те каналы, у которых мало денег на дежурную бригаду, да еще бегали журналисты с диктофонами. Ловили всех подряд, вплоть до стариков-пенсионеров, идущих сдавать бутылки. От журналистов отмахивались, пик нашествия прессы уже прошел, и жители района пресытились славой. Да и боялись говорить что-нибудь конкретное.
– Здесь, – уверенно произнесла Белкина, узнав место, увиденное по телевизору.
Тел, конечно же, уже не было, их давно увезли, даже кровь смыли с асфальта. Но у стены лежали свежие цветы: розы, поздние тюльпаны, сорванные на пустыре ромашки.
– Красивый кадр, – произнесла Белкина, разглядывая полевые цветы в трехлитровой банке на фоне исписанной краской из баллончиков шершавой бетонной стены.
Она задрала голову, посчитала взглядом этажи.
– Восемнадцать. Это ж сколько времени лететь сверху вниз – можно и передумать, даже два раза.
Дорогина немного коробило от цинизма журналистки, но он понимал, профессия требует этого. Он стоял и курил, безучастно глядя на суету.
– Жди меня здесь, – Варвара решительно пошла к подъезду. Она по дороге остановила женщину:
– С вами уже говорили? – даже не уточняя о чем, поинтересовалась она.
– Да, говорили, с телевидения.
– Тогда извините.
Варваре не везло: все, к кому она обращалась, уже были «обработаны» ее коллегами, «выпотрошены», как любят выражаться следователи и журналисты, работающие с человеческим материалом. «Сволочи! – ругалась про себя Белкина. – Почему мне никто не сообщил раньше? Я бы нашла что-нибудь свеженькое. А теперь придется говорить с милиционерами. Может, кто-нибудь из знакомых ментов на месте окажется, узнаю хотя бы официальную версию.»
Она, теперь уже игнорируя обитателей двора, двинулась к темно-синему микроавтобусу с милицейскими номерами и двумя антеннами спецсвязи.
– Привет, ребята, – развязно произнесла она, хотя никого из милиционеров не знала в лицо.
Надежда была на то, что ее кто-нибудь узнает, но и этого не произошло. Тогда она назвала свою фамилию и издание. Газету читали и фамилию слышали, как-никак это ей принадлежала сенсация – голый прокурор с проститутками.
Завязался разговор. Варвара постепенно выуживала служебную информацию. Следователь особо не упирался, дело казалось ему достаточно простым, в том, что это не убийство, он был уверен.
– Девочки сами покончили с собой. Скорее всего тоталитарная секта. Родители не подтверждают, но и не отрицают.
– С одноклассниками говорили? – затаив надежду, поинтересовалась Белкина.
– Говорил. Они-то и подсказали, что девочки в последнее время куда-то исчезали.
– Может, проституцией занимались? – села на своего любимого конька Белкина.
– Нет, они исчезали днем, вечером возвращались. Я говорил с участковым, он-то знает всех, кто мог бы привлечь девочек к занятию проституцией.
«Тоталитарные секты – не моя специальность», – подумала Варвара, тем не менее продолжала расспрашивать следователя.
Тот пытался с ней заигрывать, Белкина особенно не противилась, но между улыбками не забывала задавать вопросы:
– На крыше ничего интересного не нашли?
– Нет, ничего, кроме их следов.
– Может, все-таки была записка?
– Исключено.
– Может быть, ветром сдуло?
– Там полно битого кирпича, они бы обязательно придавили записку. Там уже все осмотрели и проверили, на крыше были только две девчонки, на битуме – их отчетливые следы. Они посидели на корыте из-под цемента, выкурили по сигарете и спрыгнули.
Дорогин присел на капот машины, неторопливо курил и смотрел на скорбную суету людей во дворе.
– Извините…
Сергей медленно повернулся. Перед ним стоял подросток с молодой овчаркой на поводке, парень приятный – лет шестнадцати, и щенок красивый.
– Вы журналист? – спросил подросток.
– Нет, случайно сюда приехал, знакомую одну жду, – сам не зная зачем, соврал Дорогин. Но потом понял, почему это произошло: ему не хотелось иметь никакого отношения к стервятникам-журналистам, слетевшимся на запах смерти.
– Я знал их всех, – сказал подросток, – нормальные девчонки. А по телевизору показали черт знает что. Вы не угостите меня сигаретой?
– Не рановато тебе?
– Родители знают, что я иногда курю. Разволновался просто. Я-то их хорошо знал, во дворе мы часто встречались. Я вот в этом доме живу…
Дорогин с удивлением посмотрел на собственную руку, машинально он уже протягивал парню сигареты.
Парень закурил и спрятался за машину. Сергей понял, что хоть и говорит подросток, будто родители в курсе его пагубной привычки, но все же опасается быть увиденным.
– Бабушка не знает, что я курю, – поняв ход мыслей Дорогина, сказал подросток.
– С чего это они, как ты думаешь? Подросток наклонился, потрепал щенка, посмотрел на Сергея:
– И вы думаете, что они сатанистки?
– Ничего я не думаю. Видел сюжет в новостях, вот и все. Вроде девчонки нормальные…
– Они точно не сатанистки. Всех сектантов в нашем дворе я знаю. Кстати, их мало. Если девчонка ходит в секту, то к ней не подойдешь, гуляет только со своими. Да и курили они все трое, а сектанты не курят.
– А сатанисты?
– И они, наверное, тоже не курят. Сатанисты вообще страшные. Вон в том доме живет один, так он котов вешает, но не пьет и не курит.
– Тебя как зовут?
– Анатолий, – с важностью произнес подросток. Сергею показалось, что сейчас паренек добавит и отчество.
– Щенка твоего как зовут?
– Барсиком зовут.
– Кошачье имя.
– Правильно. У меня был кот, но он выпрыгнул из окна, любил на форточке посидеть, и разбился. Вот я и завел щенка, а в память о коте дал ему имя Барсик. Подрастет, станет Барсом.
– Хороший пес, породистый.
– Чистокровный. Только документов у него нет, потому дешево и достался.
– Так что, ты думаешь, все-таки случилось?
– Я знаю одного урода, скорее всего это из-за него: приставал к ним.
Дорогин понимал, напрямую подростка спрашивать не стоит: из-за подростковой солидарности парень, пожалуй, виновника трагедии не назовет.
И тогда он зашел с другой стороны:
– И что твой урод? Где он сейчас?
– Крутился во дворе, потом куда-то схилял.
– С чего ты взял, что это именно он виновен?
– Приставал он к ним. Может, Славик и ни при чем… Знаете, как-то две недели тому назад, когда дождь шел, сильный дождь, я видел, как девчонки втроем в микроавтобус садились. Там машина стояла, – парень показал на улицу, чуть в сторону от троллейбусной и автобусной остановки.
– Как же ты это мог видеть утром?
– Я щенка вывел, мы с Барсиком гуляли. Дождь пошел такой, что мы сразу к дому побежали, а они мне навстречу. Помню, поздоровались, они смеялись. Я еще обернулся, а они сели в микроавтобус и уехали в сторону города.
– Ну и что из того? – сказал Дорогин.
– Ничего, просто вам рассказал. А Машку я хорошо знал, в одну группу в детский сад ходили. Потом еще в бассейне вместе плавали. Хорошая девчонка, она мне как-то сказала, что мечтает стать актрисой и даже готовится к этому. Вот и сбылась ее мечта, – грустно сказал парень. – Все хотела на экране всему миру показаться, вот ее и показывают. А я еще ей говорил, что мечта обязательно должна сбыться.
Дорогину стало грустно. Почему-то именно эта маленькая деталь, что девчонка хотела стать актрисой, тронула его сердце. Он и сам был человеком кино.
– Вот и ваша знакомая идет, – сказал паренек, завидев спешащую к машине Белкину. – Не буду мешать, спасибо за сигарету, – и подросток побежал с собакой.
Варвара выглядела злой.
– Ничего хорошего. К родителям сейчас лезть бесполезно, всех соседей, всех детей во дворе уже обработали и зомбировали. Рассказывают они с удовольствием, но сразу видно, новости они посмотрели и общественное мнение уже сформировано. Нам с тобой, Дорогин, здесь делать больше нечего. Газета выйдет только через неделю, пусть об этом напишет кто-нибудь из отдела хроники. Маленькая заметочка с дебильным вопросом в конце: «Так кто же виновен в том, что школьницы решили расстаться с жизнью?». Никто не виновен, сами, дуры, и виноваты. Послезавтра похороны, значит, пик вакханалии придется на этот день. А потом случится что-нибудь еще, и о бедных девчонках забудут. Переживать будут только их родные, – Варвара еще раз глянула на высокий дом и, как бы обращаясь к самой себе, сказала:
– А вот мне никогда не приходила в голову мысль о самоубийстве, слишком я люблю жизнь, Дорогин. Да ты, наверное, тоже?
– Меня хотели убить, а вот чтобы самому свести счеты с жизнью, такого не было. Мы с тобой, Варвара, нормальные люди, без всяких комплексов.
– Что тебе?
– Приехал Яков Павлович.
Если в редакцию «Свободных новостей плюс» главный редактор приезжал с помпой, каждый раз с размахом обставляя свое появление, то в дом к фактическому хозяину газеты, о существовании которого знали лишь посвященные, он приезжал почти инкогнито. Не хватало черных очков, высоко поднятого воротника, а так же шарфа, прикрывающего нижнюю часть лица. Расстояние от машины до двери он преодолел почти бегом, прикрывая лицо ладонью, словно из куста мог выскочить папарацци и, ослепив вспышкой, сделать пару снимков.
Яков Павлович даже запыхался. Здесь ему приходилось бывать не часто, раз-два в месяц, не более. Если его позвали, значит, разговор серьезный. О чем пойдет речь с хозяином, главный редактор обычно узнавал лишь на месте.
– Что запыхался, журналист? – опираясь на кий, произнес Эдуард Гаспаров и мелком аккуратно натер торец кия. Затем потер пальцы, стряхивая кусочки мела.
– Добрый вечер, – вкрадчиво произнес, сверкнув стеклами очков, главный редактор.
– Проходи, рассказывай.
– О чем, Эдуард Таирович?
– О политике, о всяких скандалах. Ты же в этом деле куда более продвинутый, чем я?
– Вы больше меня знаете, – угодливо произнес главный редактор. – Вы знаете правду, я же питаюсь слухами, сплетнями. Что журналисты на кончике пера принесут, то мне и известно.
– Это ты, брат, врешь – насчет перьев и прочей дряни. Компьютеров у тебя полная редакция, и правды в них накопилось не меньше, чем у меня в голове. Она, конечно, сильно разбавлена домыслами и версиями, но правду выловить можно. На бильярде я с тобой играть не стану, потому как ты профан, а я профессионал. Поэтому пойдем в кабинет, поговорим.
Яков Павлович оглядывался по сторонам, видя свое отражение в огромных аквариумах, в которых медленно плавали ленивые экзотические рыбы.
– Нравятся мои красавицы?
– Ничего.., красивые рыбы.
– Не то слово – красивые. Оглянись.., у тебя за спиной.., полосатые.., видишь?
– Как же не видеть, вижу, одна еще пузырьки выпускает, словно тонет.
– С Мадагаскара штучка. В Москве таких нет, все подохли, ухаживать за ними никто не умеет. Пойдем, я тебе еще кое-что покажу, – и, аккуратно поставив намазанный мелом кий, хозяин повел гостя на второй этаж в кабинет, где был всего лишь один небольшой аквариум. – Смотри, вот эти две рыбки, – холеным ногтем Гаспаров постучал по стеклу, маленькие рыбки зашевелились, затем судорожно дернулись, – больше крутой тачки стоят. Могу тебе сказать, в Москве есть еще одна такая рыбка, а у меня две – самец и самка. Видишь, пузатенькая, через две недели икру метать начнет.
– И что, разбогатеть с этого можно?
– Конечно можно, если мелочь выживет. Главный редактор газеты подошел к стеклу аквариума и уставился на две абсолютно неприглядные рыбки. Одна действительно чуть круглее другой, ее брюшко было побольше, а верхний плавник чуть ярче.
– Хорошие мои, – сказал Гаспаров, указывая на кожаное кресло, в котором полчаса тому назад сидел Сергей Самохвалов. – Я тебя зачем пригласил, как ты думаешь?
– Наверное, дело есть, о стратегии и тактике издания хотите поговорить. Может, мы что-нибудь не то опубликовали."
– Нет, это меня не интересует. У тебя чутье журналистское есть – самоцензура, называется. Закуривай сигары.
Главный редактор, куривший трубку, к сигарам был равнодушен. Но он изобразил восхищение, долго обнюхивал сигару ручной работы, вертел ее в пальцах. Хозяин подал машинку для обрезания. Главный редактор, сделав первую затяжку, судорожно закашлялся. Гаспаров засмеялся:
– Продирает табачок?
– Крепкие они для меня. Я люблю более ароматные, хотя и это, надо признать, вкусно.
– Ко всему привычка нужна. Что-то вы в газете политикой увлеклись и всякими мелочами? Я хочу от издания вот чего…
Главный редактор подался вперед, боясь пропустить хоть слово. Гаспаров иногда говорил лишь намеками, но спрашивал затем строго и, не дай бог, его не поймешь. Гаспаров ходил с сигарой, пуская колечки дыма, иногда останавливался над аквариумом, заглядывал в воду, любуясь рыбами.
– Я хочу, чтобы ты со своими писаками развернул вот какую компанию… Кстати, как ты, Яков Павлович, к порнографии относишься?
– Ну как отношусь.., можно сказать, не употребляю. Но если надо…
– Я не это имел в виду, – чеканя каждое слово, произнес Эдуард, – надо, чтобы появилось несколько статей. Статьи должны быть солидные, аналитические. В них надо оправдать существование порнографии, как жанра изо– и видеопродукции.
– Как это? Не понял, – склонив голову набок, произнес главный редактор.
– Свобода слова.., свобода самовыражения.., гарантированы конституцией, нельзя провести четкую грань между порнографией и высокохудожественной эротикой.., да и с медицинской точки зрения порнография полезна. Все это надо взвесить, дозировать, аргументировать, найти психологов, социологов… Не мне тебя учить, ты любую дрянь можешь оправдать, у тебя в газете закоренелые убийцы и маньяки могут выглядеть ангелами, а цианистый калий покажется слаще патоки и полезнее виагры.
– Да-да, это все можно. Я подключу лучшие силы.
– Вот-вот, подключи. Кстати, а почему твоя «прима» поутихла?
– Кого вы имеете в виду?
– У тебя много «прим»? Я имею в виду Белкину.
– Может быть, у нее кризис? – тихо произнес главный редактор. – Случается такое у художников, писателей, не пишется – и все, не идет работа.
– Это плохо, – констатировал Гаспаров, – надо, чтобы работа у нее пошла. Ее и поставишь на этот участок, Пусть сделает пару громких материалов, можно даже с привлечением в суд. Адвокатов оплачу. Так что заводи, Яков Павлович, мотор – и вперед.
– Всякую порнографию оправдывать или только эротику?
– Это ты уж сам реши, насколько наше общественное мнение подготовлено.
– Подготовлено, – быстро произнес главный редактор, – порнографию сейчас купить не проблема, она везде продается.
– Кстати, не надо с этим бороться, не надо агитировать за специализированные магазины. Бери проблему глобально, без конкретики, понял?
– Постараюсь все осмыслить. А если мы не так что-нибудь сделаем, вы уж подкорректируйте.
– Я ничего не буду корректировать, я не писатель, живу не с этого. Задачу я тебе поставил, ты поставишь ее перед своими людьми, пусть выполняют. Если не захотят, найдем новых. Для меня сейчас главное – переключить общественное мнение с политики на животрепещущие темы. Тем более, лето начинается, у школьников и студентов каникулы, самое время о порнографии поговорить. Эта тема вечная. А теперь давай выпьем. Хорошо с тобой поговорили, да, Яков Павлович?
– Хорошо, продуктивно, – произнес главный редактор принадлежащей Гаспарову газеты.
Хозяин налил коньяк, подал бокал гостю, второй взял сам. Пригубил, поводил носом над бокалом.
– Ты пей, коньяк хороший, мне его из Азербайджана привезли. Сам Алиев такой пьет, а он, поверь, Яков Павлович, дрянь употреблять не станет.
Коньяк действительно оказался хорошим. Такой Яков Павлович пил впервые. В прошлый раз его угощали французским, но тот показался редактору резковатым. Этот же был мягкий, ароматный, абсолютно не обжигал пищевод и желудок.
– Может, еще?
– Нет, спасибо.
– Как знаешь, – Эдуард Гаспаров подошел к столу, резко выдернул верхний ящик, извлек оттуда темно-синий конверт и взвесил его на пальцах. Затем подошел к главному редактору и опустил конверт прямо ему на колени.
– Это что?
– Топливо для преодоления кризисных явлений, так сказать, аванс лучшим журналистам, тебе, Яков Павлович. В общем, на твое усмотрение и на организацию работы.
Главному редактору не терпелось посмотреть, сколько же в конверте денег, но он боялся упасть в глазах хозяина, поэтому решил, что конверт разорвет в машине.
– Еще будут какие-нибудь пожелания?
– Ты что, спешишь куда-нибудь? Может, девочки тебя ждут?
– Нет, нет, этим я не балуюсь, ушел из большого секса.
– Я доиграю партию, внизу договорим. Они спустились из кабинета в гостиную, заставленную аквариумами, с огромным ярко освещенным бильярдным столом. В доме стояла такая тишина, что Якову Павловичу показалось, будто дом находится не в центре огромного мегаполиса, а где-то в деревне, на окраине леса.
Хозяин доиграл партию, игрой остался недоволен. На прощание потрепал главного редактора по плечу и указал на дверь:
– Понадобишься, я тебе позвоню. Жду результатов. Для главного редактора Гаспаров был человеком непонятным. Чем занимались браться Гаспаровы раньше, Яков Павлович знал понаслышке. Чем занимается сейчас Гаспаров-младший, единственный уцелевший из трех братьев, оставалось тайной. Разгадывать эту тайну у Якова Павловича не было ни малейшего желания. Явно озадаченный разговором, он сел в машину.
– Домой, – сказал он водителю, который понятия не имел, к кому привозил своего шефа.
Устроившись на заднем сиденье и открыв кейс, Яков Павлович разорвал конверт и заглянул вовнутрь. «Десять тысяч, – прикинул он, ощупывая пачку стодолларовых банкнот. – Не густо, но для начала достаточно. Три возьму себе за старые заслуги, одну дам жене, остальные распределю в коллективе. Всем сестрам, как говорится, по серьгам. Люди будут довольны, на эту премию они никак не рассчитывали.»
Глава 7
– Вряд ли ты что-нибудь там увидишь, – Дорогин не нашел в себе сил отказаться напрямую.
– Едем, – убежденно повторила Белкина и, не дожидаясь согласия Дорогина, принялась собираться.
Когда это требовалось, Белкина умела собираться очень быстро. Дорогин даже не успел докурить сигарету, а хозяйка квартиры уже теребила его за плечо:
– Расселся! Поехали, дела ждут!
Муму поднялся. Ему не хотелось ехать туда, где произошла трагедия. За свою жизнь он достаточно часто встречался со смертью, и в отличие от Белкиной у него к ней не было профессионального интереса.
Москву Варвара знала отлично. Она подсказывала Дорогину, как можно укоротить путь. Сергей и не подозревал, что они так быстро окажутся на месте. Варвара тут же оценила ситуацию. Машин, принадлежащих ведущим телекомпаниям, уже не было, они свое отработали по свежим следам и успели выдать информацию в эфир. Остались лишь неудачники – те каналы, у которых мало денег на дежурную бригаду, да еще бегали журналисты с диктофонами. Ловили всех подряд, вплоть до стариков-пенсионеров, идущих сдавать бутылки. От журналистов отмахивались, пик нашествия прессы уже прошел, и жители района пресытились славой. Да и боялись говорить что-нибудь конкретное.
– Здесь, – уверенно произнесла Белкина, узнав место, увиденное по телевизору.
Тел, конечно же, уже не было, их давно увезли, даже кровь смыли с асфальта. Но у стены лежали свежие цветы: розы, поздние тюльпаны, сорванные на пустыре ромашки.
– Красивый кадр, – произнесла Белкина, разглядывая полевые цветы в трехлитровой банке на фоне исписанной краской из баллончиков шершавой бетонной стены.
Она задрала голову, посчитала взглядом этажи.
– Восемнадцать. Это ж сколько времени лететь сверху вниз – можно и передумать, даже два раза.
Дорогина немного коробило от цинизма журналистки, но он понимал, профессия требует этого. Он стоял и курил, безучастно глядя на суету.
– Жди меня здесь, – Варвара решительно пошла к подъезду. Она по дороге остановила женщину:
– С вами уже говорили? – даже не уточняя о чем, поинтересовалась она.
– Да, говорили, с телевидения.
– Тогда извините.
Варваре не везло: все, к кому она обращалась, уже были «обработаны» ее коллегами, «выпотрошены», как любят выражаться следователи и журналисты, работающие с человеческим материалом. «Сволочи! – ругалась про себя Белкина. – Почему мне никто не сообщил раньше? Я бы нашла что-нибудь свеженькое. А теперь придется говорить с милиционерами. Может, кто-нибудь из знакомых ментов на месте окажется, узнаю хотя бы официальную версию.»
Она, теперь уже игнорируя обитателей двора, двинулась к темно-синему микроавтобусу с милицейскими номерами и двумя антеннами спецсвязи.
– Привет, ребята, – развязно произнесла она, хотя никого из милиционеров не знала в лицо.
Надежда была на то, что ее кто-нибудь узнает, но и этого не произошло. Тогда она назвала свою фамилию и издание. Газету читали и фамилию слышали, как-никак это ей принадлежала сенсация – голый прокурор с проститутками.
Завязался разговор. Варвара постепенно выуживала служебную информацию. Следователь особо не упирался, дело казалось ему достаточно простым, в том, что это не убийство, он был уверен.
– Девочки сами покончили с собой. Скорее всего тоталитарная секта. Родители не подтверждают, но и не отрицают.
– С одноклассниками говорили? – затаив надежду, поинтересовалась Белкина.
– Говорил. Они-то и подсказали, что девочки в последнее время куда-то исчезали.
– Может, проституцией занимались? – села на своего любимого конька Белкина.
– Нет, они исчезали днем, вечером возвращались. Я говорил с участковым, он-то знает всех, кто мог бы привлечь девочек к занятию проституцией.
«Тоталитарные секты – не моя специальность», – подумала Варвара, тем не менее продолжала расспрашивать следователя.
Тот пытался с ней заигрывать, Белкина особенно не противилась, но между улыбками не забывала задавать вопросы:
– На крыше ничего интересного не нашли?
– Нет, ничего, кроме их следов.
– Может, все-таки была записка?
– Исключено.
– Может быть, ветром сдуло?
– Там полно битого кирпича, они бы обязательно придавили записку. Там уже все осмотрели и проверили, на крыше были только две девчонки, на битуме – их отчетливые следы. Они посидели на корыте из-под цемента, выкурили по сигарете и спрыгнули.
Дорогин присел на капот машины, неторопливо курил и смотрел на скорбную суету людей во дворе.
– Извините…
Сергей медленно повернулся. Перед ним стоял подросток с молодой овчаркой на поводке, парень приятный – лет шестнадцати, и щенок красивый.
– Вы журналист? – спросил подросток.
– Нет, случайно сюда приехал, знакомую одну жду, – сам не зная зачем, соврал Дорогин. Но потом понял, почему это произошло: ему не хотелось иметь никакого отношения к стервятникам-журналистам, слетевшимся на запах смерти.
– Я знал их всех, – сказал подросток, – нормальные девчонки. А по телевизору показали черт знает что. Вы не угостите меня сигаретой?
– Не рановато тебе?
– Родители знают, что я иногда курю. Разволновался просто. Я-то их хорошо знал, во дворе мы часто встречались. Я вот в этом доме живу…
Дорогин с удивлением посмотрел на собственную руку, машинально он уже протягивал парню сигареты.
Парень закурил и спрятался за машину. Сергей понял, что хоть и говорит подросток, будто родители в курсе его пагубной привычки, но все же опасается быть увиденным.
– Бабушка не знает, что я курю, – поняв ход мыслей Дорогина, сказал подросток.
– С чего это они, как ты думаешь? Подросток наклонился, потрепал щенка, посмотрел на Сергея:
– И вы думаете, что они сатанистки?
– Ничего я не думаю. Видел сюжет в новостях, вот и все. Вроде девчонки нормальные…
– Они точно не сатанистки. Всех сектантов в нашем дворе я знаю. Кстати, их мало. Если девчонка ходит в секту, то к ней не подойдешь, гуляет только со своими. Да и курили они все трое, а сектанты не курят.
– А сатанисты?
– И они, наверное, тоже не курят. Сатанисты вообще страшные. Вон в том доме живет один, так он котов вешает, но не пьет и не курит.
– Тебя как зовут?
– Анатолий, – с важностью произнес подросток. Сергею показалось, что сейчас паренек добавит и отчество.
– Щенка твоего как зовут?
– Барсиком зовут.
– Кошачье имя.
– Правильно. У меня был кот, но он выпрыгнул из окна, любил на форточке посидеть, и разбился. Вот я и завел щенка, а в память о коте дал ему имя Барсик. Подрастет, станет Барсом.
– Хороший пес, породистый.
– Чистокровный. Только документов у него нет, потому дешево и достался.
– Так что, ты думаешь, все-таки случилось?
– Я знаю одного урода, скорее всего это из-за него: приставал к ним.
Дорогин понимал, напрямую подростка спрашивать не стоит: из-за подростковой солидарности парень, пожалуй, виновника трагедии не назовет.
И тогда он зашел с другой стороны:
– И что твой урод? Где он сейчас?
– Крутился во дворе, потом куда-то схилял.
– С чего ты взял, что это именно он виновен?
– Приставал он к ним. Может, Славик и ни при чем… Знаете, как-то две недели тому назад, когда дождь шел, сильный дождь, я видел, как девчонки втроем в микроавтобус садились. Там машина стояла, – парень показал на улицу, чуть в сторону от троллейбусной и автобусной остановки.
– Как же ты это мог видеть утром?
– Я щенка вывел, мы с Барсиком гуляли. Дождь пошел такой, что мы сразу к дому побежали, а они мне навстречу. Помню, поздоровались, они смеялись. Я еще обернулся, а они сели в микроавтобус и уехали в сторону города.
– Ну и что из того? – сказал Дорогин.
– Ничего, просто вам рассказал. А Машку я хорошо знал, в одну группу в детский сад ходили. Потом еще в бассейне вместе плавали. Хорошая девчонка, она мне как-то сказала, что мечтает стать актрисой и даже готовится к этому. Вот и сбылась ее мечта, – грустно сказал парень. – Все хотела на экране всему миру показаться, вот ее и показывают. А я еще ей говорил, что мечта обязательно должна сбыться.
Дорогину стало грустно. Почему-то именно эта маленькая деталь, что девчонка хотела стать актрисой, тронула его сердце. Он и сам был человеком кино.
– Вот и ваша знакомая идет, – сказал паренек, завидев спешащую к машине Белкину. – Не буду мешать, спасибо за сигарету, – и подросток побежал с собакой.
Варвара выглядела злой.
– Ничего хорошего. К родителям сейчас лезть бесполезно, всех соседей, всех детей во дворе уже обработали и зомбировали. Рассказывают они с удовольствием, но сразу видно, новости они посмотрели и общественное мнение уже сформировано. Нам с тобой, Дорогин, здесь делать больше нечего. Газета выйдет только через неделю, пусть об этом напишет кто-нибудь из отдела хроники. Маленькая заметочка с дебильным вопросом в конце: «Так кто же виновен в том, что школьницы решили расстаться с жизнью?». Никто не виновен, сами, дуры, и виноваты. Послезавтра похороны, значит, пик вакханалии придется на этот день. А потом случится что-нибудь еще, и о бедных девчонках забудут. Переживать будут только их родные, – Варвара еще раз глянула на высокий дом и, как бы обращаясь к самой себе, сказала:
– А вот мне никогда не приходила в голову мысль о самоубийстве, слишком я люблю жизнь, Дорогин. Да ты, наверное, тоже?
– Меня хотели убить, а вот чтобы самому свести счеты с жизнью, такого не было. Мы с тобой, Варвара, нормальные люди, без всяких комплексов.
* * *
Гаспаров взял в руки кий, сложил на столе пирамидку, быстро ее разбил и принялся топтаться вокруг стола, то и дело поглядывая на шары, прикидывая траектории ударов. Партию доиграть он не успел, появился охранник.– Что тебе?
– Приехал Яков Павлович.
Если в редакцию «Свободных новостей плюс» главный редактор приезжал с помпой, каждый раз с размахом обставляя свое появление, то в дом к фактическому хозяину газеты, о существовании которого знали лишь посвященные, он приезжал почти инкогнито. Не хватало черных очков, высоко поднятого воротника, а так же шарфа, прикрывающего нижнюю часть лица. Расстояние от машины до двери он преодолел почти бегом, прикрывая лицо ладонью, словно из куста мог выскочить папарацци и, ослепив вспышкой, сделать пару снимков.
Яков Павлович даже запыхался. Здесь ему приходилось бывать не часто, раз-два в месяц, не более. Если его позвали, значит, разговор серьезный. О чем пойдет речь с хозяином, главный редактор обычно узнавал лишь на месте.
– Что запыхался, журналист? – опираясь на кий, произнес Эдуард Гаспаров и мелком аккуратно натер торец кия. Затем потер пальцы, стряхивая кусочки мела.
– Добрый вечер, – вкрадчиво произнес, сверкнув стеклами очков, главный редактор.
– Проходи, рассказывай.
– О чем, Эдуард Таирович?
– О политике, о всяких скандалах. Ты же в этом деле куда более продвинутый, чем я?
– Вы больше меня знаете, – угодливо произнес главный редактор. – Вы знаете правду, я же питаюсь слухами, сплетнями. Что журналисты на кончике пера принесут, то мне и известно.
– Это ты, брат, врешь – насчет перьев и прочей дряни. Компьютеров у тебя полная редакция, и правды в них накопилось не меньше, чем у меня в голове. Она, конечно, сильно разбавлена домыслами и версиями, но правду выловить можно. На бильярде я с тобой играть не стану, потому как ты профан, а я профессионал. Поэтому пойдем в кабинет, поговорим.
Яков Павлович оглядывался по сторонам, видя свое отражение в огромных аквариумах, в которых медленно плавали ленивые экзотические рыбы.
– Нравятся мои красавицы?
– Ничего.., красивые рыбы.
– Не то слово – красивые. Оглянись.., у тебя за спиной.., полосатые.., видишь?
– Как же не видеть, вижу, одна еще пузырьки выпускает, словно тонет.
– С Мадагаскара штучка. В Москве таких нет, все подохли, ухаживать за ними никто не умеет. Пойдем, я тебе еще кое-что покажу, – и, аккуратно поставив намазанный мелом кий, хозяин повел гостя на второй этаж в кабинет, где был всего лишь один небольшой аквариум. – Смотри, вот эти две рыбки, – холеным ногтем Гаспаров постучал по стеклу, маленькие рыбки зашевелились, затем судорожно дернулись, – больше крутой тачки стоят. Могу тебе сказать, в Москве есть еще одна такая рыбка, а у меня две – самец и самка. Видишь, пузатенькая, через две недели икру метать начнет.
– И что, разбогатеть с этого можно?
– Конечно можно, если мелочь выживет. Главный редактор газеты подошел к стеклу аквариума и уставился на две абсолютно неприглядные рыбки. Одна действительно чуть круглее другой, ее брюшко было побольше, а верхний плавник чуть ярче.
– Хорошие мои, – сказал Гаспаров, указывая на кожаное кресло, в котором полчаса тому назад сидел Сергей Самохвалов. – Я тебя зачем пригласил, как ты думаешь?
– Наверное, дело есть, о стратегии и тактике издания хотите поговорить. Может, мы что-нибудь не то опубликовали."
– Нет, это меня не интересует. У тебя чутье журналистское есть – самоцензура, называется. Закуривай сигары.
Главный редактор, куривший трубку, к сигарам был равнодушен. Но он изобразил восхищение, долго обнюхивал сигару ручной работы, вертел ее в пальцах. Хозяин подал машинку для обрезания. Главный редактор, сделав первую затяжку, судорожно закашлялся. Гаспаров засмеялся:
– Продирает табачок?
– Крепкие они для меня. Я люблю более ароматные, хотя и это, надо признать, вкусно.
– Ко всему привычка нужна. Что-то вы в газете политикой увлеклись и всякими мелочами? Я хочу от издания вот чего…
Главный редактор подался вперед, боясь пропустить хоть слово. Гаспаров иногда говорил лишь намеками, но спрашивал затем строго и, не дай бог, его не поймешь. Гаспаров ходил с сигарой, пуская колечки дыма, иногда останавливался над аквариумом, заглядывал в воду, любуясь рыбами.
– Я хочу, чтобы ты со своими писаками развернул вот какую компанию… Кстати, как ты, Яков Павлович, к порнографии относишься?
– Ну как отношусь.., можно сказать, не употребляю. Но если надо…
– Я не это имел в виду, – чеканя каждое слово, произнес Эдуард, – надо, чтобы появилось несколько статей. Статьи должны быть солидные, аналитические. В них надо оправдать существование порнографии, как жанра изо– и видеопродукции.
– Как это? Не понял, – склонив голову набок, произнес главный редактор.
– Свобода слова.., свобода самовыражения.., гарантированы конституцией, нельзя провести четкую грань между порнографией и высокохудожественной эротикой.., да и с медицинской точки зрения порнография полезна. Все это надо взвесить, дозировать, аргументировать, найти психологов, социологов… Не мне тебя учить, ты любую дрянь можешь оправдать, у тебя в газете закоренелые убийцы и маньяки могут выглядеть ангелами, а цианистый калий покажется слаще патоки и полезнее виагры.
– Да-да, это все можно. Я подключу лучшие силы.
– Вот-вот, подключи. Кстати, а почему твоя «прима» поутихла?
– Кого вы имеете в виду?
– У тебя много «прим»? Я имею в виду Белкину.
– Может быть, у нее кризис? – тихо произнес главный редактор. – Случается такое у художников, писателей, не пишется – и все, не идет работа.
– Это плохо, – констатировал Гаспаров, – надо, чтобы работа у нее пошла. Ее и поставишь на этот участок, Пусть сделает пару громких материалов, можно даже с привлечением в суд. Адвокатов оплачу. Так что заводи, Яков Павлович, мотор – и вперед.
– Всякую порнографию оправдывать или только эротику?
– Это ты уж сам реши, насколько наше общественное мнение подготовлено.
– Подготовлено, – быстро произнес главный редактор, – порнографию сейчас купить не проблема, она везде продается.
– Кстати, не надо с этим бороться, не надо агитировать за специализированные магазины. Бери проблему глобально, без конкретики, понял?
– Постараюсь все осмыслить. А если мы не так что-нибудь сделаем, вы уж подкорректируйте.
– Я ничего не буду корректировать, я не писатель, живу не с этого. Задачу я тебе поставил, ты поставишь ее перед своими людьми, пусть выполняют. Если не захотят, найдем новых. Для меня сейчас главное – переключить общественное мнение с политики на животрепещущие темы. Тем более, лето начинается, у школьников и студентов каникулы, самое время о порнографии поговорить. Эта тема вечная. А теперь давай выпьем. Хорошо с тобой поговорили, да, Яков Павлович?
– Хорошо, продуктивно, – произнес главный редактор принадлежащей Гаспарову газеты.
Хозяин налил коньяк, подал бокал гостю, второй взял сам. Пригубил, поводил носом над бокалом.
– Ты пей, коньяк хороший, мне его из Азербайджана привезли. Сам Алиев такой пьет, а он, поверь, Яков Павлович, дрянь употреблять не станет.
Коньяк действительно оказался хорошим. Такой Яков Павлович пил впервые. В прошлый раз его угощали французским, но тот показался редактору резковатым. Этот же был мягкий, ароматный, абсолютно не обжигал пищевод и желудок.
– Может, еще?
– Нет, спасибо.
– Как знаешь, – Эдуард Гаспаров подошел к столу, резко выдернул верхний ящик, извлек оттуда темно-синий конверт и взвесил его на пальцах. Затем подошел к главному редактору и опустил конверт прямо ему на колени.
– Это что?
– Топливо для преодоления кризисных явлений, так сказать, аванс лучшим журналистам, тебе, Яков Павлович. В общем, на твое усмотрение и на организацию работы.
Главному редактору не терпелось посмотреть, сколько же в конверте денег, но он боялся упасть в глазах хозяина, поэтому решил, что конверт разорвет в машине.
– Еще будут какие-нибудь пожелания?
– Ты что, спешишь куда-нибудь? Может, девочки тебя ждут?
– Нет, нет, этим я не балуюсь, ушел из большого секса.
– Я доиграю партию, внизу договорим. Они спустились из кабинета в гостиную, заставленную аквариумами, с огромным ярко освещенным бильярдным столом. В доме стояла такая тишина, что Якову Павловичу показалось, будто дом находится не в центре огромного мегаполиса, а где-то в деревне, на окраине леса.
Хозяин доиграл партию, игрой остался недоволен. На прощание потрепал главного редактора по плечу и указал на дверь:
– Понадобишься, я тебе позвоню. Жду результатов. Для главного редактора Гаспаров был человеком непонятным. Чем занимались браться Гаспаровы раньше, Яков Павлович знал понаслышке. Чем занимается сейчас Гаспаров-младший, единственный уцелевший из трех братьев, оставалось тайной. Разгадывать эту тайну у Якова Павловича не было ни малейшего желания. Явно озадаченный разговором, он сел в машину.
– Домой, – сказал он водителю, который понятия не имел, к кому привозил своего шефа.
Устроившись на заднем сиденье и открыв кейс, Яков Павлович разорвал конверт и заглянул вовнутрь. «Десять тысяч, – прикинул он, ощупывая пачку стодолларовых банкнот. – Не густо, но для начала достаточно. Три возьму себе за старые заслуги, одну дам жене, остальные распределю в коллективе. Всем сестрам, как говорится, по серьгам. Люди будут довольны, на эту премию они никак не рассчитывали.»
Глава 7
Когда начинается лето, мало кто думает о настоящей работе. Все подбирают хвосты, доделывают начатое, а в мыслях уже находятся далеко. Кто-то в мыслях шлепает босыми ногами по мокрому песку Средиземного моря, кто-то видит себя с удочкой на берегу озера, кто-то преодолевает пороги на горной реке, а кто-то пьет водку у костра из простых алюминиевых кружек и, глядя на трепещущие язычки пламени, испытывает чувство неги.
Все журналисты еще в редакции, но о работе говорят мало. И стоит кому-то лишь бросить одну-две фразы о предстоящем отдыхе, как все дружно включаются в обсуждение.
– Бросьте вы, – говорила немолодая корректорша, – какая Турция, какой Кипр? У меня дача, там огурцы, помидоры, цветы, фасоль, бабочки порхают, птички щебечут! Рядом деревня, творог, молоко, яйца…
– Куда тебе яйца? – начинали подтрунивать над немолодой женщиной представители сильного пола.
– Яйца мне, кстати, очень даже не повредят. А вот у вас одно на уме.
– И другое тоже, – хохотали мужчины. Варвара Белкина сидела у своего компьютера. Она приехала с твердым намерением поработать.
– Заткнитесь! Какой отпуск? Денег на отпуск нет. А ехать на дачу и горбатиться на грядках, так это и осенью можно сделать. Меньше посадишь весной, меньше работы осенью.
– Варя, ты куда собираешься? – поинтересовалась корректор.
– Дачи у меня нет, машины тоже, любовника уже нет или пока нет. Вообще, у меня ничего нет, кроме желания работать. А вы галдите, как куры у корыта, работать не даете. Хлопаете крыльями, а лететь никто не может.
– Варя, гениально! Насчет кур у корыта, раньше думал, что это о свиньях так говорят. Сейчас я это запишу.
– Записывай, пока жива. Смысл в том, что ни свиньи, ни куры не летают.
На несколько минут разговоры об отдыхе стихли. Белкина еще щелкала клавишами, но понимала, фонтан вдохновения иссяк. Она задумалась о том, куда бы поехать отдохнуть. Прекрасных мест множество, но повсюду требовались деньги. Даже в долбаную Болгарию, в какой-нибудь Несебр или Созопл, и то без денег не поедешь. Без денег даже бокал вина не выпить, хотя такой человек, как Варвара, мог оказаться в Заполярье без копейки денег, без документов и в течение дня решить все проблемы. И деньги бы появились, и кавалеров – хоть отбавляй. Если бы в пределах видимости оказался хоть один представитель сильного пола, он принадлежал бы ей и обслуживал бы только ее. Но отдых на то и отдых, чтобы побыть одной и ни о чем не думать, не напрягаться, как любила говорить Белкина, запускать руку в кошелек и оплачивать все свои удовольствия. А остальные пусть скрежещут зубами, пусть завидуют.
«Куда же мне хочется? – задумалась Варвара. И перед глазами поплыли картины: белый песок, теплое море, запотевшие бокалы с пивом и минералкой, многочисленные рестораны. В ушах уже гудел кондиционер, слышалась иностранная возбужденная речь. – Черт подери, какая тоска! – Варвара зажала уши ладонями и уткнулась лбом в погасший монитор. – Как все осточертело! Трупы: один на полу, другой у дома, трое неизвестных в автомобиле джип „ниссан“. Будьте вы все неладны! Только и занимаюсь тем, что переписываю милицейские протоколы, перевожу с тупого милицейского на великий и могучий. Хотя иногда тупой милицейский куда выразительнее, чем литературный язык.»
– Варвара, тебя главный вызывает.
Варя не услышала, пришлось толкнуть ее в плечо.
– Чего тебе? – зло оглянулась Варвара.
– Главный тебя вызывает.
«Сейчас материал требовать начнет, а у меня вместо восьми всего три страницы и ни одной мысли в голове.»
– Варвара, он тебя срочно требует. Варвара оттолкнулась от стола, отъехала на кресле пару метров и строго приказала:
– Мою машину не трогать, не выключать, даже пыль с нее не смахивать. Я ее зарядила.
– Чем, Варя?
– Мыслями зарядила.
Она вышла. В голове образовалась абсолютная пустота, ее даже не беспокоил вызов шефа, она даже планов не строила. «Какого черта понадобилось главному в начале дня?»
Главный сидел, закопавшись в бумаги, за огромным столом. На краю стола дымилась чашка с горячим кофе, явно предназначенная для Белкиной.
– Можно? – поинтересовалась Белкина и, войдя, сразу плюхнулась в кресло.
– Ну и жара!
– Что это вы, Яков Павлович, себе хороший кондиционер не поставите? Было бы у вас в кабинете как на курорте. А то от вентилятора вашу физиономию может перекосить. Толку от него никакого, только пыль гоняет да бумаги по столу разбрасывает.
Главный взял тяжелое пресс-папье и прижал им стопку бумаг.
– Угощайся.
– Спасибо. В жару пить горячий кофе… Я бы лучше пивка из холодильника.
– Не держу, – сказал главный, сдвинув брови. Ему самому хотелось думать о пиве, об отдыхе, но только не о работе. – Как настроение, Варя?
– Хреновое настроение. Откуда настроение в таком пекле появится? В жару только у моря хорошо лежать. Волна накатывает, облизывает тебя от натертых пяток до бритых подмышек, и так тебе хорошо, так на душе спокойно!
– Ты свои пораженческие разговорчики брось! Давай поговорим о деле. Как ты, Варвара, к порнографии относишься?
Варвара встрепенулась, как лягушка, к которой прикоснулись оголенным проводом. Вся ее расслабленность и нега мгновенно улетучились.
– Если вы хотите узнать, люблю ли я купаться голой или в купальнике, то отвечу: да, при возможности избежать столпотворения на берегу купаюсь голой.
– Это, Варя, называется нудизмом, а не порнографией.
– Я смотрю, вы немного подкованы, Яков Павлович. А вы сами как относитесь?
– Положительно, – сказал главный, – хотя сам и не употребляю.
– Так уж и не употребляете! Врете небось?
– Не вру. А вот тебе этим вопросом, Белкина, придется заняться вплотную, независимо от твоего к нему отношения. Это редакционное задание.
– Предлагаете мне сняться для газеты?
– Конечно, это поднимет тираж.
– Я, Яков Павлович, согласна, но только вместе с вами, если вы будете моим партнером, – Варвара подкатилась к столу и уперлась в него грудью. – Может, еще всей редакцией устроим оргию? Все заснимем, подписи для фотографий я беру на себя. Напечатаем, займем первую страницу и разворот. Тираж гарантирую.
Все журналисты еще в редакции, но о работе говорят мало. И стоит кому-то лишь бросить одну-две фразы о предстоящем отдыхе, как все дружно включаются в обсуждение.
– Бросьте вы, – говорила немолодая корректорша, – какая Турция, какой Кипр? У меня дача, там огурцы, помидоры, цветы, фасоль, бабочки порхают, птички щебечут! Рядом деревня, творог, молоко, яйца…
– Куда тебе яйца? – начинали подтрунивать над немолодой женщиной представители сильного пола.
– Яйца мне, кстати, очень даже не повредят. А вот у вас одно на уме.
– И другое тоже, – хохотали мужчины. Варвара Белкина сидела у своего компьютера. Она приехала с твердым намерением поработать.
– Заткнитесь! Какой отпуск? Денег на отпуск нет. А ехать на дачу и горбатиться на грядках, так это и осенью можно сделать. Меньше посадишь весной, меньше работы осенью.
– Варя, ты куда собираешься? – поинтересовалась корректор.
– Дачи у меня нет, машины тоже, любовника уже нет или пока нет. Вообще, у меня ничего нет, кроме желания работать. А вы галдите, как куры у корыта, работать не даете. Хлопаете крыльями, а лететь никто не может.
– Варя, гениально! Насчет кур у корыта, раньше думал, что это о свиньях так говорят. Сейчас я это запишу.
– Записывай, пока жива. Смысл в том, что ни свиньи, ни куры не летают.
На несколько минут разговоры об отдыхе стихли. Белкина еще щелкала клавишами, но понимала, фонтан вдохновения иссяк. Она задумалась о том, куда бы поехать отдохнуть. Прекрасных мест множество, но повсюду требовались деньги. Даже в долбаную Болгарию, в какой-нибудь Несебр или Созопл, и то без денег не поедешь. Без денег даже бокал вина не выпить, хотя такой человек, как Варвара, мог оказаться в Заполярье без копейки денег, без документов и в течение дня решить все проблемы. И деньги бы появились, и кавалеров – хоть отбавляй. Если бы в пределах видимости оказался хоть один представитель сильного пола, он принадлежал бы ей и обслуживал бы только ее. Но отдых на то и отдых, чтобы побыть одной и ни о чем не думать, не напрягаться, как любила говорить Белкина, запускать руку в кошелек и оплачивать все свои удовольствия. А остальные пусть скрежещут зубами, пусть завидуют.
«Куда же мне хочется? – задумалась Варвара. И перед глазами поплыли картины: белый песок, теплое море, запотевшие бокалы с пивом и минералкой, многочисленные рестораны. В ушах уже гудел кондиционер, слышалась иностранная возбужденная речь. – Черт подери, какая тоска! – Варвара зажала уши ладонями и уткнулась лбом в погасший монитор. – Как все осточертело! Трупы: один на полу, другой у дома, трое неизвестных в автомобиле джип „ниссан“. Будьте вы все неладны! Только и занимаюсь тем, что переписываю милицейские протоколы, перевожу с тупого милицейского на великий и могучий. Хотя иногда тупой милицейский куда выразительнее, чем литературный язык.»
– Варвара, тебя главный вызывает.
Варя не услышала, пришлось толкнуть ее в плечо.
– Чего тебе? – зло оглянулась Варвара.
– Главный тебя вызывает.
«Сейчас материал требовать начнет, а у меня вместо восьми всего три страницы и ни одной мысли в голове.»
– Варвара, он тебя срочно требует. Варвара оттолкнулась от стола, отъехала на кресле пару метров и строго приказала:
– Мою машину не трогать, не выключать, даже пыль с нее не смахивать. Я ее зарядила.
– Чем, Варя?
– Мыслями зарядила.
Она вышла. В голове образовалась абсолютная пустота, ее даже не беспокоил вызов шефа, она даже планов не строила. «Какого черта понадобилось главному в начале дня?»
Главный сидел, закопавшись в бумаги, за огромным столом. На краю стола дымилась чашка с горячим кофе, явно предназначенная для Белкиной.
– Можно? – поинтересовалась Белкина и, войдя, сразу плюхнулась в кресло.
– Ну и жара!
– Что это вы, Яков Павлович, себе хороший кондиционер не поставите? Было бы у вас в кабинете как на курорте. А то от вентилятора вашу физиономию может перекосить. Толку от него никакого, только пыль гоняет да бумаги по столу разбрасывает.
Главный взял тяжелое пресс-папье и прижал им стопку бумаг.
– Угощайся.
– Спасибо. В жару пить горячий кофе… Я бы лучше пивка из холодильника.
– Не держу, – сказал главный, сдвинув брови. Ему самому хотелось думать о пиве, об отдыхе, но только не о работе. – Как настроение, Варя?
– Хреновое настроение. Откуда настроение в таком пекле появится? В жару только у моря хорошо лежать. Волна накатывает, облизывает тебя от натертых пяток до бритых подмышек, и так тебе хорошо, так на душе спокойно!
– Ты свои пораженческие разговорчики брось! Давай поговорим о деле. Как ты, Варвара, к порнографии относишься?
Варвара встрепенулась, как лягушка, к которой прикоснулись оголенным проводом. Вся ее расслабленность и нега мгновенно улетучились.
– Если вы хотите узнать, люблю ли я купаться голой или в купальнике, то отвечу: да, при возможности избежать столпотворения на берегу купаюсь голой.
– Это, Варя, называется нудизмом, а не порнографией.
– Я смотрю, вы немного подкованы, Яков Павлович. А вы сами как относитесь?
– Положительно, – сказал главный, – хотя сам и не употребляю.
– Так уж и не употребляете! Врете небось?
– Не вру. А вот тебе этим вопросом, Белкина, придется заняться вплотную, независимо от твоего к нему отношения. Это редакционное задание.
– Предлагаете мне сняться для газеты?
– Конечно, это поднимет тираж.
– Я, Яков Павлович, согласна, но только вместе с вами, если вы будете моим партнером, – Варвара подкатилась к столу и уперлась в него грудью. – Может, еще всей редакцией устроим оргию? Все заснимем, подписи для фотографий я беру на себя. Напечатаем, займем первую страницу и разворот. Тираж гарантирую.