Воронин Дмитрий. Противостояние

   Впрочем, болезненно самолюбивая леди Рейвен замечательно овладела умением пропускать мимо ушей и мимо сознания все, что могло ее уязвить. Лейра не боялась вызвать у своей бывшей ученицы обиду…
   – Ну что ж, попробуй, – кивнула Таша.
   Лила сунула руку в воду и, подражая леди Рейвен, начала шептать заклинание. Альту кольнула острая ледышка зависти – она и не думала, что эта вредина найдет время пролистать книгу дальше, чем требовалось для очередного урока. Сама она помнила все слова и жесты заклинания назубок, но прекрасно понимала, что память ей не поможет. Дар, проклятый дар… которого у нее почти не было.
   Снулые рыбки почти прекратили двигаться. Дети, выбравшись из-за своих столиков, окружили аквариум – то ли болея за успех Лилы, то ли отчаянно желая ей провала. Весьма вероятно, в группе были и те, и другие.
   Рука Лилы становилась все белее и белее, вода теперь казалась густой и вязкой, по ней поплыли первые льдинки. Уже было ясно всем, что заклинание не удалось, что вместо создания холодного кинжала Лила все больше и больше остужает воду в емкости… и надо было бы прекратить, но упрямая девчонка вновь в который уже раз начинала читать заклинание сначала, сбиваясь и роняя слезы…
   – Все, хватит! – рявкнула Таша, выдергивая руку девочки из воды и старательно растирая ее, чтобы вернуть кровь в онемевшую кожу. – Ты молодец… хорошие способности, правда, выучки пока недостаточно. Но это дело наживное.
 
   После того, как все успокоились и вновь заняли свои места, Таша уселась на стол и, покачивая длинными стройными ногами, несколько секунд рассматривала детей. Девочка, вознамерившаяся было повторить эксперимент с магией творения, все еще тихо всхлипывала и терла замерзшую руку. Остальные буквально ели Ташу глазами…
   – Я понятия не имею, что должна была сегодня рассказать вам уважаемая Орделия Дэвон. Поэтому мы поговорим о том… – она сделала паузу, – о том, что вам самим интересно. Попробую ответить на ваши вопросы… полагаю, они у вас есть?
   Это был в некоторой степени опасный ход. Даже Лейра, пожалуй, не рискнула бы делать такое предложение – известно ведь, что бесконечный водопад детских вопросов способен свести с ума даже выдающегося мудреца. И вывести из себя каменную статую. Но Таша еще помнила годы, проведенные в школе, помнила и то, что в те времена интересовало и ее, и других девчонок. Новинки косметики и последние веяния столичной моды. Свежие сплетни. Тайны плотской любви, от которых учениц оберегали особо тщательно. Лекции воспитательниц обычно носили весьма однобокий характер, а общение со слугами не то чтобы не приветствовалось… но и не поощрялось.
   И потому она была несколько обескуражена, услышав слова той самой малышки, что так бойко опознала заклинание ледяного клинка.
   – Расскажите нам о магии крови, леди.
   Благожелательная улыбка сползла с лица Таши. Она знала, что о ее нездоровом интересе к магии крови судачат по всей Инталии, но никак не ожидала натолкнуться на подобный интерес у детей.
   – Не самая лучшая тема для беседы…
   – Я знаю, – серьезно кивнула девочка. – Но госпожа Орделия не хочет рассказывать об этом, а вы…
   Нельзя сказать, что магия крови находилась под запретом. Ни один начинающий волшебник не мог претендовать на ранг адепта (что уж говорить о мастерах и магистрах), если не сумел в должной мере овладеть этой столь презираемой наукой. Просто бытовало мнение, что стихии чисты и возвышенны, что магия льда и огня, воздуха и земли дарована людям самим Эмиалом, в то время как ритуалы магии крови – суть проявления Тьмы, несущие в себе частичку злой силы Эмнаура.
   – Хорошо… – Она чуть помедлила, понимая, что ее откровения вряд ли вызовут восторг у Попечительницы. Но леди Рейвен отчаянно ненавидела любые попытки указывать ей, что и как делать, о чем говорить, во что одеваться и как себя вести, а потому готова была рискнуть… тем более что прямых наставлений относительно этого урока она не получала, а потому могла считать себя в некоторой степени свободной от обязательств. – Хорошо, я кое-что расскажу вам. Все равно рано или поздно вы узнаете все детали… почему бы не начать сейчас.
   Она повертела меж пальцами тонкий полупрозрачный клинок. Он еще не начал таять – это заклинание обеспечивало ледяному кинжалу по меньшей мере пять часов жизни. Правда, состоящее из замерзшей воды лезвие, пусть и созданное магией, легко и быстро тупилось, но пока оно было остро, как бритва. Девушка осторожно кольнула кинжалом подушечку среднего пальца левой руки. Выступила крохотная бусинка крови.
   – Магия крови… ее считают отвратительной, но ею пользуются. Каждый из магов Инталии способен применить эти заклинания… и, поверьте, применяет. Но гордиться этим не принято. Использование магии крови без острой необходимости не наказуемо… но считается ужасно неприличным. Хотя вряд ли кто-то может сейчас сказать, почему так сложилось. Ведь, если разобраться, все различие между магией крови и магией стихий в том, что стихии отдаются людям безвозмездно, в то время как за кровь надо платить.
   Поначалу Таша говорила без особого энтузиазма, стараясь тщательно подбирать слова, дабы не травмировать нестойкие детские души. Но постепенно рассказ увлек и ее саму…
   Магия крови родилась в страшные годы Разлома. Вернее, она существовала и ранее, но первые заклинания школы крови были открыты именно тогда, когда обезумевшие стихии на время отказались подчиняться смертным. И маги принялись искать новые решения, предполагая, что возврата к старому, привычному, простому и понятному миру уже не будет. Они ошиблись, спустя всего лишь полдесятка лет буйство стихий угасло само собой, и вновь лед и огонь, земля и воздух стали послушны заклинателям. Но раз найденное знание не так просто ввергнуть в небытие.
   Стихии отдавали людям свою силу практически даром. Магу следовало лишь сконцентрироваться, ощутить присутствие нужной стихии, облечь свою волю в слова и жесты, направить поток энергии, дабы совершить задуманное. Расплата – лишь легкая усталость, особенно когда речь шла об элементарном волшебстве. Магия крови живет по другим законам. Чтобы сработало заклинание, маг должен отдать ему частичку жизни – кусочек плоти, каплю крови, страх или боль… И обязательно – немного собственной жизненной силы.
   Первое заклинание новой школы обнаружили, как это обычно и бывает, случайно. Достоверность той истории вызывала массу сомнений, а специалисты по магии крови и вовсе считали ее чистейшей воды вымыслом, утверждая (и не без оснований), что случайно напороться на нужные слова и жесты столь же невозможно, сколь невозможно найти алмаз, взяв наугад один из множества камешков на морском берегу. Даже если предположить, что среди этих камешков один-единственный алмаз все же есть.
   Но нет ничего более живучего, чем слухи. Какие бы доводы ни приводили великие и мудрые, сколь бы рьяно ни высмеивали «подобную чепуху» – молодежь, падкая на всякого рода таинственность, романтику и прочее, упрямо продолжала передавать из уст в уста рассказ о «том, кто потерял сына». О его трагедии – и о его открытии, поставившем убитого горем отца на пьедестал, до той поры никому не принадлежавший. Он стал даже не Творцом Сущего… он стал Создателем. Это не был титул… любой сколь угодно высокий титул подразумевает, что в разные времена те или иные люди при надлежащем стечении обстоятельств могут им, титулом, владеть. А Создатель был один, один во все времена…
   Разумеется, каждый понимал, что еще до того, как появилась школа крови, тысячелетиями существовала школа стихий, у которой, очевидно, тоже был Создатель. Тот, первый, сумевший превратить всплеск своей воли в ледяную стрелу, поразившую врага или иную цель. Такой человек, безусловно, существовал… только вот история не донесла до нынешних времен не только его имя, но даже век, в котором он жил.
   А Бельд Уайн существовал. И прожив короткую, немыслимо короткую по меркам мага жизнь, он создал новую школу магии, заложив основу науки, которую впоследствии одни будут превозносить, другие же – осыпать проклятиями.
   Легенда гласила, что в год Разлома Уайн был еще совсем молод. Тридцать лет – для воина это было самым расцветом, для мага – почти младенчеством. Он был счастливым человеком… Эмиал (или Эмнаур, что скорее) щедро одарил его способностями, родители – богатым наследством, прекрасная женщина – своей любовью… и чудесным сыном. Мальчик уже подрос, ему было лет десять, когда небеса огненным дождем обрушились на земли Эммера.
   Что-то огромное, неотвратимое, как месть высших сил, обрушилось на дом волшебника, в одно мгновение лишив его и великолепной библиотеки, и немалых богатств. Но Уайн готов был бы отдать все до последней мелкой монеты, до последней рукописи за то, чтобы его жена и сын не оказались в этот ужасный момент под крышей рухнувшего здания.
   Он голыми руками растаскивал горящие бревна, отбрасывал в стороны острые обломки камней – уже понимая, что все тщетно, что уцелеть в этой катастрофе не смог бы даже сосредоточившийся на защите маг… он нашел тело сына и, обнимая его окровавленными руками, шептал слова, шедшие не от разума, не от памяти… быть может, сам Эмнаур, преследуя далекоидущие и наверняка пронизанные Тьмой планы, подсказывал обезумевшему от горя магу нужные слова, подталкивал его руки, дабы совершались единственно правильные жесты.
   И мальчик открыл глаза.
   Открыл глаза, встал… произнес несколько слов – медленно, монотонно, словно с усилием выдавливая из непослушных губ каждый звук. Сделал первый шаг, затем еще один, еще… он шагал дерганой, вихляющейся походкой, как будто каждая часть тела жила отдельной жизнью и лишь с большим трудом находила общий язык с остальными. Хотя, если получше разобраться в магии крови, становится понятно, что так оно в общем-то и было.
   Прошло более двадцати дней, прежде чем маг понял, что именно он натворил. Поначалу все странности в поведении сына списывались на шок от рухнувшего на голову дома. Да он и сам пребывал в шоке – тело жены обнаружить так и не удалось, оно приняло на себя основной удар небесного огня и превратилось в пепел. И счастье от того, что сын чудом остался жив, затмевало все. К тому же свободного времени у мага почти не оставалось – вокруг было много людей, нуждавшихся в его помощи, и он часто приходил домой (если лачугу, в которой они теперь жили с сыном, можно было назвать этим громким словом) глубокой ночью, измотанный до последней крайности, едва способный доползти до постели. Он не замечал, что сын ничего за день не съел. Он не вслушивался в биение сердца мальчика – да и не мог бы услышать его при всем желании. Он думал, что скоро все изменится – и они с сыном смогут вернуться хотя бы к подобию нормальной, спокойной жизни.
   Но потом… потом появился омерзительный запах гниения, тело мальчика покрылось пятнами, речь становилась все более и более невнятной. Заклинание «восстание» – так его впоследствии назвали, сильно замедляло процесс разложения тканей, но не отменяло его. Зимой ожившие мертвецы «живут» дольше – но катастрофа началась в разгар лета, и дни ребенка были сочтены.
   Волшебник понял, что он совершил, хотя до того времени подобное считалось невозможным. Идея возвращения к жизни умершего витала в воздухе, но магия стихий не способна была на такое чудо. Надо отдать ему должное – он тщательно описал все слова, все жесты… не забыл упомянуть и про кровь на своих руках, подсознательно понимая, что именно его кровь, живая и горячая, оказала решающее влияние на успех новой, невиданной ранее магии. Он проследил судьбу сына до самого конца, записывая каждый нюанс, каждую даже малозначительную деталь.
   Он заложил основу магии крови. Сформулировал базисные принципы. Указал последователям пути к поиску новых, уникальных решений.
   И только потом повесился.
   Безусловной истиной в этой легенде было лишь существование Бельда Уайна и его дневников. Все остальное – в том числе и описанная в дневниках история сына волшебника – считалось выдумкой. Кое-кто предполагал, что подобную форму изложения своей теории маг выбрал из-за принятой в те времена тяги к иносказаниям, к витиеватому изложению, где крупицы сути прятались под ворохом словес. Да и история с повешением не раз подвергалась критике. В последующих магических разработках школы крови – жестоком подобии, коварных путах разума и даже запрещенном самими магами призыве (любой волшебник, уличенный в использовании призыва, подлежал казни, и имелось не менее десятка достоверных случаев, когда этот жестокий приговор и в самом деле приводился в исполнение) – чувствовался стиль Уайна.
   Но молодые продолжали верить. Может, еще и потому, что трагичная, душещипательная легенда немного сглаживала сложившееся в обществе крайне негативное представление о магии крови. В Инталии приверженцы этой школы не преследовались… но смотрели в их сторону косо. Даже тогда, когда искусство этих магов применялось в самых что ни на есть благих целях.
   И если попытаться рассматривать проблему с объективной точки зрения, для этой неприязни причин хватало. Там, где маг стихий оперировал чистой, незамутненной силой воды, непостоянством воздуха, яростным буйством огня или незыблемой стойкостью камня, маг крови применял совсем другие средства. Собственную жизненную энергию. Частицы плоти жертв. Мертвые тела. Темную силу страха, яркую силу любви и радости. И, конечно, кровь. Реже свою, чаще жертвенную. Лучше всего – человеческую.
   Любой уважающий себя маг изучал и мог при необходимости применить магию крови. И применяли – особенно разработанные несколько десятилетий спустя заклинания лечения и сна. Обратное плетение оказалось самым могущественным из защитных заклинаний. Уверенное владение миражем, беспамятством и рассеянностью было обязательным атрибутом для любого светоносца, желающего служить Ордену во враждебных землях Гурана или среди подозрительных и воинственных индарцев. Любой рыцарь, обладающий толикой магических способностей, старался освоить заклинание героя – иногда этот образчик темного искусства оказывался единственным шансом на выживание.
   Но почти все эти верные служители Ордена – прекрасные волшебницы, умудренные опытом маги, доблестные рыцари – отнюдь не гордились этими своими познаниями. И применяли их крайне неохотно, стараясь не афишировать свою причастность к проклятому искусству. Другое дело – Гуран. Триумвират и Братство активно практиковали магию крови, что было еще одним камнем преткновения в отношениях между двумя великими государствами…
   Дети слушали, раскрыв рты и даже почти не мигая. Таша могла бы гордиться – даже Орделии, имевшей в свои юные годы уже достаточно солидный преподавательский опыт, редко удавалось столь полно завладеть вниманием своей непоседливой аудитории. Наконец она умолкла, переводя дух и жестом предлагая детям задавать вопросы.
   – А вы, леди… – протянула все та же малышка, – вы тоже знаете магию крови?
   – Разве ты была столь невнимательна? – Таша изогнула изящную бровь. – Кажется, я говорила, что любой выпускник школы Ордена знает и умеет применять заклинания крови. Научитесь этому и вы.
   – Мне показалось…
   – Тебе правильно показалось. Да, я чуть иначе отношусь к тому, что столь рьяно осуждает наше общество, – улыбнулась девушка, но в голосе ее зазвучали стальные нотки. – Но вам, крошки, во избежание неприятностей не стоит думать, что леди Рейвен, как эти уроды-гуранцы, только и делает, что практикуется в создании оживших мертвецов или духов-убийц. Просто я в отличие от этих ханжей в белых хламидах усвоила простую истину. Магия – это инструмент. Яму копают лопатой, даже если от нее на ладонях появляются волдыри. Нет, ну можно рыть землю руками… но правильно ли это?
   – А госпожа Орделия Дэвон говорит, – встряла Лила, – что не все средства хороши для достижения цели, и думать иначе – значит изменять делу Света.
   Ее голос дрожал от праведного гнева, а глаза метали молнии. По мнению девочки, сейчас леди Рейвен совершала истинное святотатство, и гнев Эмиала не испепелил ее при этом на месте разве что по недосмотру божества…
   Таша состроила презрительную гримасу. Было совершенно очевидно, что по большинству вопросов она имела свое собственное, вполне определенное мнение, которое во многом отличалось от точки зрения молодой адептки.
   – Госпожу Орделию Дэвон, как я подозреваю, никогда как следует не били. Ей не приставляли нож к горлу с намерением воткнуть его поглубже. А бывают и другие цели… когда на карту поставлена не только ваша жизнь, а еще и нечто поважнее.
   * * *
   День за днем, неделя за неделей. Альте нравилось учиться, нравилось читать книги, в которых было так много интересного и необычного. Она радовалась каждому дню – хорошей одежде и сытной еде, крыше над головой, с которой не капает холодная, пахнущая плесенью вода. Радовалась даже работе, которой никогда не становилось меньше, – это была простая и понятная работа, и когда она мыла котлы на кухне, помогала служанкам стирать белье, работала на огороде или наводила порядок в покоях донжона, на нее не смотрели с презрением. Не кидали в качестве платы черствый кусок хлеба, брезгуя даже передать его из рук в руки.
   Воспитательницы еще старались чему-то ее научить, но уже без энтузиазма. Не то чтобы она вызывала особую жалость – все понимали, что у не блещущей талантом девочки судьба все равно не окажется слишком тяжелой. Даже если ей доведется всю жизнь провести на побегушках у серьезных магов. Но у Альты все могло сложиться и лучше – в чем ее совершенно искренне уверяла Орделия. В жизни многое зависит от случая. Прояви она достаточно старания и изворотливости, сможет неплохо устроиться – как вечно суровая Мара, к примеру. Пусть и со слабым владением магией, но девушка, вышедшая из стен школы Ордена, получившая блестящее, по меркам любой страны Эммера, образование, могла без особого труда найти себе более или менее теплое место и в Торнгарте, и тем более в любом городке Инталии. В конце концов, она могла избрать для себя путь преподавания в школе – обычных курсов, не связанных с волшебством. История, грамота, география, знание трав и отваров – все это было ей вполне по плечу. Не следовало думать, что Орден готов был отбросить бесталанную ученицу, как хлам, – Несущие Свет славились единством своих рядов.
   Очень сильно раздражала заносчивость Лилы – после того памятного урока, проведенного леди Рейвен, вредная девчонка возомнила о себе невесть что и пыталась вступать в спор даже с грозной Марой… что, впрочем, регулярно заканчивалось для дочери барона Фемиса порцией розог и дополнительной работой. И управительница тщательно следила за тем, чтобы розги были хорошо вымочены, а работа не относилась к числу приятных.
   Как и следовало ожидать, основным объектом своих насмешек Лила избрала Альту. И если поначалу в ход шли откровенные намеки на низкое происхождение Альты, то в последнее время основной упор делался на отсутствие у нее дара. Баронская дочь никак не могла понять, что мишень ее злых шуток давно смирилась с тем, что никогда не станет великой волшебницей, а потому и не впадала в ярость, услышав очередное оскорбление. Спокойствие Альты временами вызывало у Лилы настоящее бешенство, но до прямого столкновения дело пока не доходило. Если не считать мелких пакостей вроде мокрой постели, внезапно исчезнувшей куда-то ценной тетради (спрятать или сжечь одну из книг, что являлись собственностью школы, Лила не решалась), грязного пятна на праздничном платье и прочих неприятностей… Зато Альта, пусть и редко, могла позволить себе роскошь гордо прошествовать в библиотеку, в то время как Лила, с мученическим видом отдирающая песком нагар от кухонной утвари, провожала ее злобными взглядами.
   Иногда будни, наполненные учебой, изнурительными тренировками и работой, сменялись праздниками. В деревеньку, обеспечивающую нужды школы, заезжали бродячие артисты, пару раз в год случалась большая ярмарка, на которую собирались жители со всей округи, – и уж там хватало и развлечений, и дешевых (ученицам – со значительной скидкой) лакомств, и просто безудержного веселья. В такие дни от работы и тренировок детей освобождали, занятия проводили лишь с утра, и после двух-трех непродолжительных уроков ученики оказывались предоставленными самим себе. Более того – каждому, независимо от успехов в учебе, Мара выдавала по серебряшу – маленькой серебряной монетке. Достаточно, чтобы попробовать и медовых орешков, и сладких полупрозрачных леденцов в виде зверей или цветков, и мягких пирожков с ягодами, и чудесного, тающего во рту печенья в темно-коричневой, пачкающей руки глазури.
   Эта жизнь казалась сказкой. Альта была еще мала, когда Попечительница выбирала детей для обучения в школе, но уже тогда она прекрасно понимала, что ни один из жителей села не желал отдавать своих детей Ордену. И она никак не могла понять – почему? Ведь здесь, в школе, так… здорово! Здесь можно забыть про голод и побои. Здесь каждый чувствует себя немножечко нужным… Почему же люди так боятся школы, почему прячут детей? Что здесь может быть страшного?
   За исключением времени, отводившегося для тренировок по практической магии, Альта дурой себя не считала, а потому была уверена, что у всего на свете есть обратная сторона. Видимо, есть в школе нечто такое, что вызывает страх и желание уберечь своих детей от беды. Может, это и в самом деле что-то совершенно ужасное и отвратительное… но сколько девочка ни думала над этим, ответ ей упрямо не давался. Она пробовала даже говорить о своих крамольных мыслях со старшими, с той же Бетиной – но все, к кому она лезла с расспросами, отворачивались и старались уйти от ответов. В лучшем случае заявляли, что придет время – и Альта сама все узнает.
   И однажды оно пришло.
 
   Этот день поначалу ничем не отличался от обычных – разве что небо, еще с вечера ясное и наполненное искрами звезд, с утра оказалось затянутым мрачными сырыми тучами, обещавшими слякоть и холод. Кто-то, излишне склонный к мистике, узрел бы в этом недоброе предзнаменование, но, признаться откровенно, в это время года подобные капризы погоды были обычным явлением.
   Девочки, как обычно, сидели в классе, слушая довольно скучную лекцию по истории магии. По словам старших учеников, подобные рассказы, заунывные и почти никому не интересные, в прежние годы приходилось выслушивать довольно часто. Однако по причине, мало кому известной, теперь они были почти исключены из процесса обучения, и похожая на сушеную рыбу Вимма Таль, особа неприятная во всех отношениях, осталась почти без работы. Вимма олицетворяла собой то, чего боялись все ученики, ощутившие вкус к магии, – она была бездарна. Бездарна настолько, что даже Альта в сравнении с ней казалась истинной волшебницей. Разумеется, капелька таланта у Виммы была, иначе она вовсе не попала бы в школу. Но эта капля была столь мала, что не позволила женщине получить более престижную работу, и теперь, вот уже который год подряд, она преподавала лишь те предметы, для которых магия не требовалась в принципе.
   К сожалению, отсутствие магических талантов не означало наличие талантов преподавательских. Вимме почти никогда не удавалось завладеть вниманием учеников, ее голос, вполне соответствовавший внешности, вызывал неудержимое желание провалиться в сон, а нудные перечисления деяний древних магов не затрагивали в душах даже самой тонкой струнки, а потому совершенно не откладывались в памяти.
   Альта отчаянно боролась с сонливостью. Большую часть вчерашнего дня ей пришлось провести в трудах – Мара во время обхода комнат своих подопечных пришла к выводу, что порядок, который девочкам надлежало поддерживать самим, не соответствует ее требованиям. А потому Альта, Лила и две другие ученицы получили дополнительную работу на кухне, как обычно – грязную. После целой горы перемытой посуды девочка почувствовала дикий голод и за ужином не смогла удержаться – тем более что все казалось таким вкусным… В результате – ночь наедине с больным животом. К этому времени большая часть девочек уже освоили простейшее исцеление – это было единственное из заклинаний магии крови, которому обучались младшие ученики. И Альте было мучительно стыдно будить одну из целительниц школы среди ночи только потому, что она так и не научилась исцелять себя сама.
   И теперь, не выспавшись, злясь на саму себя, она пыталась сосредоточиться на уроке… и почти проиграла эту схватку с самой собой.
   Внезапно дверь распахнулась, и в комнату вошла… нет, вбежала, ворвалась Бетина. Все взгляды тут же обратились к ней – подобное обычно не допускалось, лишь Попечительнице и двум-трем наиболее уважаемым воспитательницам дозволялось столь бесцеремонно прервать урок.
   – Что тебе надо, девочка? – сухо поинтересовалась Вимма Таль, недовольно поджав тонкие, бескровные губы. Альта вдруг подумала, что высказанное несколько дней назад Лилой мнение, что «этой рыбе не помешало бы немного косметики», не лишено оснований. Хотя и не дело говорить о воспитательницах в столь пренебрежительной манере.
   Бетина вскинула подбородок – пусть она была втрое моложе, пусть статус Виммы в стенах школы был неизмеримо выше, чем ее собственный, но она превосходила старуху Таль в части магического таланта, превосходила настолько, что это невозможно было даже сравнить. К тому же она более не считалась ученицей, а потому в иное время не сдержалась бы от какого-нибудь язвительного замечания.