Добродушный старичок-комендант с недоумением воззрился на меня и, ознакомившись с моим предписанием, долго допытывался, почему я возвращаюсь в Петербург в таком маскарадном костюме. Узнав, что меня обокрали, комендант приказал каптенармусу выдать мне казенные сапоги и папаху и отправить меня на офицерский этап.
На этапе уже третий день томились, играя с утра до вечера в "тетку", три офицера: два прапорщика сибирских стрелковых полков и призванный из запаса поручик, возвращавшийся в Орел с 12-ю квартирьерами 36-й пехотной дивизии. Я присоединился к их компании и должен был выучиться играть в "тетку" и в "девятый вал", за которыми мы и коротали время.
Трое суток провел я с ними на этапе, каждое утро отправляясь на станцию узнать, не пойдет ли какой-нибудь поезд в сторону Иркутска, Но поезда не шли.
На четвертый день комендант вызвал поручика и предложил ему принять прибывший из Харбина эшелон ссыльнокаторжных, предназначенный к немедленному отправлению в Иркутск. Эти каторжане сражались в дружине генерала Селиванова против японского десанта, высадившегося {69} на острове Сахалине. Они были взяты японцами в плен и высажены ими на русский берег близь Владивостока. За участие в обороне Сахалина каторжники были амнистированы и возвращались на родину. Из Владивостока их направили особым эшелоном через Харбин в Сызрань, На станции Манджурия стачечный комитет отказался про пустить эшелон сахалинцев на Забайкальскую дорогу. Тогда бывшие каторжане предъявили железнодорожникам ультиматум: отправить их в течение 12 часов дальше. "В противном случае, заявили они, мы подожжем железнодорожный поселок".
Угроза эта была далеко не шуточной, и стачечный комитет решил, как можно скорее избавиться от беспокойных пассажиров, отправив их эшелон на Читу. Но, опасаясь возможного буйства каторжан, железнодорожники обратились к коменданту с просьбой назначить конвой для сопровождения эшелона.
В распоряжении коменданта не было свободных людей, но вспомнив о застрявшем на этапе поручике, с которым ехало 12 солдат квартирьеров, он решил назначить его начальником эшелона. Поручик обрадовался возможности вырваться из Манджурии, а мы попросили его принять нас, его партнеров по "девятому валу", в состав конвоя.
Вечером мы уже сидели в предоставленном конвою вагоне 3-го класса, прицепленному к длинному составу теплушек, в которых находилось 800 амнистированных каторжников.
Наши случайные попутчики были преимущественно уголовными преступниками. Среди них находилось лишь несколько политических, сосланных на Сахалин за побеги из Якутской области. В начале мы немного побаивались порученных нашей охране пассажиров, но вскоре увидели, что всякие опасения излишни. Каторжане были очень дисциплинированы. Каждая теплушка имела своего {70} старосту, который ежедневно являлся к начальнику эшелона за приказаниями и которому, в свою очередь, беспрекословно подчинялись избравшие его каторжане.
Пробыв долгие годы на каторге, амнистированные с понятным нетерпением стремились как можно скорее попасть домой. Железнодорожная забастовка, по их мнению, не имела к ним никакого касательства:
- Забастовки против господ делаются, а мы нешто господа? - говорили они.
Каждая задержка эшелона нервировала их. Если наш поезд стоял на какой-нибудь станции более получаса, к начальнику эшелона тотчас же являлись старосты.
- Ваше благородие, обращались они к поручику: разрешите сходить к "забастовщикам". Опять происходит задержка, надо, видать, поторопить их малость.
Поручик, которому также хотелось скорее попасть домой, ничего не имел против такого поторапливания и старосты шли разыскивать представителей стачечного комитета. Визиты эти кончались тем, что нам немедленно давали путевую и эшелон отправлялся дальше.
Так мы довольно скоро доехали до станции "Петровский завод", где положение осложнилось.
Железнодорожники категорически отказались пропустить наш эшелон. Их представители пытались вразумить каторжан, объясняя им, что пропуск поезда явится срывом забастовки, и что своими требованиями каторжане идут против всего народа. Однако все эти рассуждения не действовали на каторжан. Они настаивали на своем требовании и угрожали "пустить красного петуха", если оно немедленно не будет исполнено. После долгих споров, уговоров и пререканий нам, наконец, подали паровоз. Каторжане успокоились, но ненадолго. Машинист, не желая вести поезд, сбежал с паровоза. Эшелон снова заволновался и {71} мы стали опасаться, что каторжане действительно подожгут станционные постройки.
Но в самую критическую минуту в наш вагон явился один из каторжников и попросил начальника эшелона разрешить ему сесть на паровоз:
- Я бывший машинист Сибирской дороги, всего лишь два года, как сослан, и берусь довести поезд до следующего депо.
Хотя мы и рисковали разбиться на каком-нибудь уклоне, поручив поезд машинисту, незнакомому с профилем пути, но поручик решил, что исход этот менее опасен, чем оставление возбужденного эшелона на станции.
Сахалинец наш сел на паровоз и весь перегон до Мысовой (более 100 верст) мы проехали со скоростью курьерского поезда, не останавливаясь ни на одной станции. По всей линии была передана предупредительная телеграмма и нас пропускали без задержек.
{72}
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.
На станции Мысовой нам уже без всяких пререканий подали паровоз и машинист, получивший соответствующее распоряжение от стачечного комитета, повез нас вокруг Байкала.
На одной из станций Кругобайкальской дороги все-таки произошла задержка. Наши продовольственные запасы кончились. На станции и в железнодорожном поселке нельзя было ничего купить. Тогда каторжане попросили разрешение послать старост в ближайшее селение за продуктами. Поручик разрешил. Через час старосты вернулись с мешками, набитыми хлебом, колбасой, свининой и битой птицей.
У нас самих, кроме небольшой краюшки хлеба, сахару и чаю, также не осталось никакой провизии, и мы приготовились голодать до самого Иркутска. Но явившиеся в наш вагон старосты нанесли нам целую гору "кусочков" (так называли каторжане собранную старостами провизию). Мы стали отказываться, но каторжане заявили, что едем мы "одной артелью", что припасы добыты не воровством, а Христовым именем и что наш отказ обидит всю "артель". Пришлось принять эти подарки, за которые мы отблагодарили кусками оставшегося у нас сахара.
Вскоре эшелон наш прибыл в Иркутск. Здесь мы узнали о прекращении забастовки и о манифесте 17-го октября.
В Иркутске нам представилась возможность покинуть сахалинский эшелон и следовать дальше пассажирским поездом. Но мы так свыклись с нашей "артелью", что решили ехать с каторжниками дальше, тем более, что все отходившие в Россию поезда брались с бою и попасть в них представлялось делом довольно трудным.
{73} От Иркутска эшелон наш двигался гораздо медленнее, чем по Забайкальской дороге.
Вся линия была забита эшелонами с демобилизованными солдатами сибирских запасных баталионов и запасными старших сроков, возвращавшимися на родину. Эшелоны эти были настроены очень воинственно, не пропускали вперед ни пассажирских, ни санитарных поездов и угрожали железнодорожному персоналу при каждой попытке задержать их поезд.
Наш "каторжный" эшелон оказался гораздо более спокойным и дисциплинированным и железнодорожники, терроризованные запасными, удивлялись тому порядку, который царил в нашем поезде.
Не буду останавливаться на описании того разложения остатков манджурской армии, которое мне пришлось наблюдать в пути от Иркутска до Самары. По Сибирской дороге двигался в Россию буйный поток солдатской массы, не признававшей никакого начальства, не терпевшей никаких возражений, привыкшей в Манджурии грабить "китаев" и продолжавшей теперь, по инерции, грабить своих русских лавочников.
Деморализация, начавшаяся в армии после мукденского поражения, достигла своего апогея. Злоба, накапливавшаяся месяцами, прорвалась наружу в самых уродливых формах. Не желая разбираться в том, кто являются виновниками их 20-ти месячной страды, запасные вымещали свою злобу на каждом, кто являлся каким либо начальством или носил "ясные погоны".
Начальство, растерявшееся от этого неожиданного бунта столь покорных и послушных до сего "землячков", не умело и не могло успокоить разбушевавшуюся стихию. И потребовались карательные поезда Ренненкампфа и Меллер-Закомельского, чтобы остановить этот двигавшийся с востока бурный поток, угрожавший залить Россию кровью и огнем пожаров.
{74} В Сызрани поручик сдал свой эшелон этапному коменданту. Сахалинцы сердечно распрощались с нами и одиночным порядком разъехались по разным направлениям.
У меня остались самые лучшие воспоминания о совместном путешествии с каторжанами. За исключением нескольких тревожных часов, пережитых в Петровском заводе, весь длинный путь прошел без всяких инцидентов. По Сибирской дороге каторжане не только не принимали участия в происходивших на станциях бесчинствах, но, напротив, сами уговаривали и успокаивали буйствовавших запасных.
Расставшись со своими попутчиками, я пересел в скорый поезд и 2-го декабря 1905 года, ровно через год после моего бегства из Пажеского корпуса, вернулся в Петербург.
События, которыми закончился на Великом Сибирском пути злополучный 1905-й год, должны были послужить предостережением нашей военной бюрократии.
Но, к сожалению, через несколько лет события эти были забыты и 1917-й год оказался для преемников генерала Сахарова снова полной неожиданностью.
Но для очевидцев демобилизации манджурских армий - солдатская "вольница" 1917-го года явилась повторением знакомой картины" Разница была лишь в масштабе.
РУССКИЕ ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ В МАНЖУРИИ
(после мукденского отступления)
ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ - ген. от инф. ЛИНЕВИЧ.
1-я АРМИЯ - ген. ад. КУРОПАТКИН.
1-й Сибирский корпус (ген. барон Штакельберг.)
1 и 9 вост. сибирские стрелк. дивизии.
2-й Сибирский корпус (ген. Засулич.)
3 и 5 вост. сибирские стрелк. дивизии.
3-й Сибирский корпус (ген. Иванов.)
2 и 6 вост. сибирские стрелк. дивизии.
4-й Сибирский корпус (ген. Зарубаев.)
2 и 3 сибирские пехотн. дивизии.
1-й армейский корпус (ген. бар. Мейендорф.)
22 и 37 пехотн. дивизии.
Забайкальская и Сибирская казачьи дивизии.
Уссурийская конная бригада.
2-я АРМИЯ - ген. от кав. бар.КАУЛЬБАРС.
8-й армейский корпус (ген. Мылов.)
14 и 15 пехотн. дивизии,
10-й армейский корпус (ген. Церпицкий).
9 и 31 пехотн. дивизии.
16-й армейский корпус (ген. Случевский).
25 и 41 пехотн. дивизии.
6-й Сибирский корпус (ген. Соболев).
две второочередных дивизии.
1, 2 и 5 стрелковые бригады.
Урало-Забайкальская и Оренбургская казачьи дивизии.
Кавказская конная бригада.
3-я АРМИЯ - ген.от инф.БОТЬЯНОВ.
4-й армейский корпус (ген. Маслов)
30 и 40 пехотн. дивизии.
13-й армейский корпус (ген. Плеве)
1 и 36 пехотн. дивизии.
17-й армейский корпус (ген. бар. Бильдерлинг)
3 и 35 пехотн. дивизии.
5-й Сибирский корпус (ген. Дембовский)
две второочередных дивизии.
3 и 4 стрелковые бригады.
2 отд. кавалерийская и пограничная кон. бриг.
ВСЕГО: 28 пехотных дивизий и 144 эскадрона.
Против этих трех русских армий стояли под верховным командованием маршала ЯМАГАТА
ЧЕТЫРЕ ЯПОНСКИХ АРМИИ: Куроки, Оку, Нодзу и Ноги, силой в 18 пехотн. дивизий и 16 резервных бригад.
ВСЕГО: 26 пехотных дивизий и 72 эскадрона.
На этапе уже третий день томились, играя с утра до вечера в "тетку", три офицера: два прапорщика сибирских стрелковых полков и призванный из запаса поручик, возвращавшийся в Орел с 12-ю квартирьерами 36-й пехотной дивизии. Я присоединился к их компании и должен был выучиться играть в "тетку" и в "девятый вал", за которыми мы и коротали время.
Трое суток провел я с ними на этапе, каждое утро отправляясь на станцию узнать, не пойдет ли какой-нибудь поезд в сторону Иркутска, Но поезда не шли.
На четвертый день комендант вызвал поручика и предложил ему принять прибывший из Харбина эшелон ссыльнокаторжных, предназначенный к немедленному отправлению в Иркутск. Эти каторжане сражались в дружине генерала Селиванова против японского десанта, высадившегося {69} на острове Сахалине. Они были взяты японцами в плен и высажены ими на русский берег близь Владивостока. За участие в обороне Сахалина каторжники были амнистированы и возвращались на родину. Из Владивостока их направили особым эшелоном через Харбин в Сызрань, На станции Манджурия стачечный комитет отказался про пустить эшелон сахалинцев на Забайкальскую дорогу. Тогда бывшие каторжане предъявили железнодорожникам ультиматум: отправить их в течение 12 часов дальше. "В противном случае, заявили они, мы подожжем железнодорожный поселок".
Угроза эта была далеко не шуточной, и стачечный комитет решил, как можно скорее избавиться от беспокойных пассажиров, отправив их эшелон на Читу. Но, опасаясь возможного буйства каторжан, железнодорожники обратились к коменданту с просьбой назначить конвой для сопровождения эшелона.
В распоряжении коменданта не было свободных людей, но вспомнив о застрявшем на этапе поручике, с которым ехало 12 солдат квартирьеров, он решил назначить его начальником эшелона. Поручик обрадовался возможности вырваться из Манджурии, а мы попросили его принять нас, его партнеров по "девятому валу", в состав конвоя.
Вечером мы уже сидели в предоставленном конвою вагоне 3-го класса, прицепленному к длинному составу теплушек, в которых находилось 800 амнистированных каторжников.
Наши случайные попутчики были преимущественно уголовными преступниками. Среди них находилось лишь несколько политических, сосланных на Сахалин за побеги из Якутской области. В начале мы немного побаивались порученных нашей охране пассажиров, но вскоре увидели, что всякие опасения излишни. Каторжане были очень дисциплинированы. Каждая теплушка имела своего {70} старосту, который ежедневно являлся к начальнику эшелона за приказаниями и которому, в свою очередь, беспрекословно подчинялись избравшие его каторжане.
Пробыв долгие годы на каторге, амнистированные с понятным нетерпением стремились как можно скорее попасть домой. Железнодорожная забастовка, по их мнению, не имела к ним никакого касательства:
- Забастовки против господ делаются, а мы нешто господа? - говорили они.
Каждая задержка эшелона нервировала их. Если наш поезд стоял на какой-нибудь станции более получаса, к начальнику эшелона тотчас же являлись старосты.
- Ваше благородие, обращались они к поручику: разрешите сходить к "забастовщикам". Опять происходит задержка, надо, видать, поторопить их малость.
Поручик, которому также хотелось скорее попасть домой, ничего не имел против такого поторапливания и старосты шли разыскивать представителей стачечного комитета. Визиты эти кончались тем, что нам немедленно давали путевую и эшелон отправлялся дальше.
Так мы довольно скоро доехали до станции "Петровский завод", где положение осложнилось.
Железнодорожники категорически отказались пропустить наш эшелон. Их представители пытались вразумить каторжан, объясняя им, что пропуск поезда явится срывом забастовки, и что своими требованиями каторжане идут против всего народа. Однако все эти рассуждения не действовали на каторжан. Они настаивали на своем требовании и угрожали "пустить красного петуха", если оно немедленно не будет исполнено. После долгих споров, уговоров и пререканий нам, наконец, подали паровоз. Каторжане успокоились, но ненадолго. Машинист, не желая вести поезд, сбежал с паровоза. Эшелон снова заволновался и {71} мы стали опасаться, что каторжане действительно подожгут станционные постройки.
Но в самую критическую минуту в наш вагон явился один из каторжников и попросил начальника эшелона разрешить ему сесть на паровоз:
- Я бывший машинист Сибирской дороги, всего лишь два года, как сослан, и берусь довести поезд до следующего депо.
Хотя мы и рисковали разбиться на каком-нибудь уклоне, поручив поезд машинисту, незнакомому с профилем пути, но поручик решил, что исход этот менее опасен, чем оставление возбужденного эшелона на станции.
Сахалинец наш сел на паровоз и весь перегон до Мысовой (более 100 верст) мы проехали со скоростью курьерского поезда, не останавливаясь ни на одной станции. По всей линии была передана предупредительная телеграмма и нас пропускали без задержек.
{72}
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.
На станции Мысовой нам уже без всяких пререканий подали паровоз и машинист, получивший соответствующее распоряжение от стачечного комитета, повез нас вокруг Байкала.
На одной из станций Кругобайкальской дороги все-таки произошла задержка. Наши продовольственные запасы кончились. На станции и в железнодорожном поселке нельзя было ничего купить. Тогда каторжане попросили разрешение послать старост в ближайшее селение за продуктами. Поручик разрешил. Через час старосты вернулись с мешками, набитыми хлебом, колбасой, свининой и битой птицей.
У нас самих, кроме небольшой краюшки хлеба, сахару и чаю, также не осталось никакой провизии, и мы приготовились голодать до самого Иркутска. Но явившиеся в наш вагон старосты нанесли нам целую гору "кусочков" (так называли каторжане собранную старостами провизию). Мы стали отказываться, но каторжане заявили, что едем мы "одной артелью", что припасы добыты не воровством, а Христовым именем и что наш отказ обидит всю "артель". Пришлось принять эти подарки, за которые мы отблагодарили кусками оставшегося у нас сахара.
Вскоре эшелон наш прибыл в Иркутск. Здесь мы узнали о прекращении забастовки и о манифесте 17-го октября.
В Иркутске нам представилась возможность покинуть сахалинский эшелон и следовать дальше пассажирским поездом. Но мы так свыклись с нашей "артелью", что решили ехать с каторжниками дальше, тем более, что все отходившие в Россию поезда брались с бою и попасть в них представлялось делом довольно трудным.
{73} От Иркутска эшелон наш двигался гораздо медленнее, чем по Забайкальской дороге.
Вся линия была забита эшелонами с демобилизованными солдатами сибирских запасных баталионов и запасными старших сроков, возвращавшимися на родину. Эшелоны эти были настроены очень воинственно, не пропускали вперед ни пассажирских, ни санитарных поездов и угрожали железнодорожному персоналу при каждой попытке задержать их поезд.
Наш "каторжный" эшелон оказался гораздо более спокойным и дисциплинированным и железнодорожники, терроризованные запасными, удивлялись тому порядку, который царил в нашем поезде.
Не буду останавливаться на описании того разложения остатков манджурской армии, которое мне пришлось наблюдать в пути от Иркутска до Самары. По Сибирской дороге двигался в Россию буйный поток солдатской массы, не признававшей никакого начальства, не терпевшей никаких возражений, привыкшей в Манджурии грабить "китаев" и продолжавшей теперь, по инерции, грабить своих русских лавочников.
Деморализация, начавшаяся в армии после мукденского поражения, достигла своего апогея. Злоба, накапливавшаяся месяцами, прорвалась наружу в самых уродливых формах. Не желая разбираться в том, кто являются виновниками их 20-ти месячной страды, запасные вымещали свою злобу на каждом, кто являлся каким либо начальством или носил "ясные погоны".
Начальство, растерявшееся от этого неожиданного бунта столь покорных и послушных до сего "землячков", не умело и не могло успокоить разбушевавшуюся стихию. И потребовались карательные поезда Ренненкампфа и Меллер-Закомельского, чтобы остановить этот двигавшийся с востока бурный поток, угрожавший залить Россию кровью и огнем пожаров.
{74} В Сызрани поручик сдал свой эшелон этапному коменданту. Сахалинцы сердечно распрощались с нами и одиночным порядком разъехались по разным направлениям.
У меня остались самые лучшие воспоминания о совместном путешествии с каторжанами. За исключением нескольких тревожных часов, пережитых в Петровском заводе, весь длинный путь прошел без всяких инцидентов. По Сибирской дороге каторжане не только не принимали участия в происходивших на станциях бесчинствах, но, напротив, сами уговаривали и успокаивали буйствовавших запасных.
Расставшись со своими попутчиками, я пересел в скорый поезд и 2-го декабря 1905 года, ровно через год после моего бегства из Пажеского корпуса, вернулся в Петербург.
События, которыми закончился на Великом Сибирском пути злополучный 1905-й год, должны были послужить предостережением нашей военной бюрократии.
Но, к сожалению, через несколько лет события эти были забыты и 1917-й год оказался для преемников генерала Сахарова снова полной неожиданностью.
Но для очевидцев демобилизации манджурских армий - солдатская "вольница" 1917-го года явилась повторением знакомой картины" Разница была лишь в масштабе.
РУССКИЕ ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ В МАНЖУРИИ
(после мукденского отступления)
ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ - ген. от инф. ЛИНЕВИЧ.
1-я АРМИЯ - ген. ад. КУРОПАТКИН.
1-й Сибирский корпус (ген. барон Штакельберг.)
1 и 9 вост. сибирские стрелк. дивизии.
2-й Сибирский корпус (ген. Засулич.)
3 и 5 вост. сибирские стрелк. дивизии.
3-й Сибирский корпус (ген. Иванов.)
2 и 6 вост. сибирские стрелк. дивизии.
4-й Сибирский корпус (ген. Зарубаев.)
2 и 3 сибирские пехотн. дивизии.
1-й армейский корпус (ген. бар. Мейендорф.)
22 и 37 пехотн. дивизии.
Забайкальская и Сибирская казачьи дивизии.
Уссурийская конная бригада.
2-я АРМИЯ - ген. от кав. бар.КАУЛЬБАРС.
8-й армейский корпус (ген. Мылов.)
14 и 15 пехотн. дивизии,
10-й армейский корпус (ген. Церпицкий).
9 и 31 пехотн. дивизии.
16-й армейский корпус (ген. Случевский).
25 и 41 пехотн. дивизии.
6-й Сибирский корпус (ген. Соболев).
две второочередных дивизии.
1, 2 и 5 стрелковые бригады.
Урало-Забайкальская и Оренбургская казачьи дивизии.
Кавказская конная бригада.
3-я АРМИЯ - ген.от инф.БОТЬЯНОВ.
4-й армейский корпус (ген. Маслов)
30 и 40 пехотн. дивизии.
13-й армейский корпус (ген. Плеве)
1 и 36 пехотн. дивизии.
17-й армейский корпус (ген. бар. Бильдерлинг)
3 и 35 пехотн. дивизии.
5-й Сибирский корпус (ген. Дембовский)
две второочередных дивизии.
3 и 4 стрелковые бригады.
2 отд. кавалерийская и пограничная кон. бриг.
ВСЕГО: 28 пехотных дивизий и 144 эскадрона.
Против этих трех русских армий стояли под верховным командованием маршала ЯМАГАТА
ЧЕТЫРЕ ЯПОНСКИХ АРМИИ: Куроки, Оку, Нодзу и Ноги, силой в 18 пехотн. дивизий и 16 резервных бригад.
ВСЕГО: 26 пехотных дивизий и 72 эскадрона.