— Но как?
— Это уже от нас, стариков, зависит: как сумеем подготовить.
Они пришли в полк к концу ужина. Столовая — деревянный домик из двух комнат и большой прихожей, в которой в ожидании танцев уже толпились летчики и девушки-киевлянки.
Сели за свободный столик. Перед ними тарелки с черным и белым хлебом, закуска: шпроты, квашеная капуста, огурцы. На заказ — шашлык из свинины. Принесли отлично приготовленные большие порции. Марков после тылового пайка был в восторге от ужина,
— Всегда так хорошо кормят?
— Бывает и лучше.
За соседним столиком заканчивал ужин Лазарев. Петр кивает на него Маркову и вкратце рассказывает о Сергее.
Марков с восхищением смотрит на Лазарева. В его открытом, почтительном взгляде появилась грусть, и он спросил:
— Почему же Лазарева не сделали заместителем, а прислали меня? Такой боевой опыт…
— Сочли еще молодым: ведь он в армии всего три года, — ответил Петр уверенно, словно так и должно быть.
— Но он старше меня на полтора года войны и на двенадцать сбитых самолетов! А это — главное. Боевой опыт никакой учебой, а тем более возрастом не заменишь. Я бы с удовольствием стал у него ведомым.
Это не самобичевание, а повышенная требовательность к себе и правильная оценка боевого опыта. Чем Воронин мог возразить на такую логику? А нового зама нужно было убедить, что все сделано правильно, иначе он будет чувствовать себя не в своей тарелке. И Петр воспользовался самым веским аргументом:
— Здесь нечего голову ломать и мудрствовать. Приказ есть приказ!
— Это так, — согласился Марков. — Только… — и, видимо, еще хотел что-то добавить, по в этот момент громко заиграл баян, и закружились пары, расплываясь из прихожей по комнатам.
— Давай и мы, — предложил Воронин. — Допьем чай и пойдем разомнемся.
— Что ж, поддержу компанию. — Это было сказано так, что нельзя было не понять: не хочу, но я человек подчиненный.
— Не горазд до танцев или же устал с дороги? — поинтересовался Петр.
— Люблю читать. А к танцам равнодушен. Да и неловко как-то начинать свою боевую биографию с танцев.
По всему видно, гордый. Это уже характер.
У этих ребят есть еще одна особенность, которой не было у предыдущего пополнения. Тогда все были суровы, даже злы, но сдержанны. Теперь война покатилась назад. И новички, боясь, что попадут к «шапочному разбору», спешат в бой. И, к сожалению, многие из них думают, что сумеют крепко бить противника без особой подготовки по принципу «наша взяла». В девятнадцать-двадцать лет часто незначительный опыт кажется совершенством познания жизни, небольшой успех в работе — вершиной мастерства. Но война не терпит недоучек и легкомысленных.
Главный докладчик — капитан Рогачев. У него уже обозначились густая черная борода и усы, что придавало ему солидную интеллигентность. Выступление он напал с суворовских слов: «Без истории тактика — потемки».
Он рассказал, как развивалась формула воздушного боя «высота, скорость, маневр, огонь».
Василий Иванович со свойственной ему педантичностью пункт за пунктом разбирает значение высоты для современного боя. Хотя докладчик на фронте с первых минут войны, но он не стал навязывать готовые приемы борьбы.
— Самым полезным в нашей беседе, — советовал он, — должны стать непросто рассказы о прошлом, а выводы из пего. Они помогут вам оценить свои возможности и задуматься, как бы вы сами действовали в этих конкретных условиях…
— Правильно, — подал голос Василяка. Но на этом и закончились теоретические занятия. Туман исчез. Погода хорошая, и грешно ее не использовать.
…Руководитель полетов — командир полка. Он находился на стартовой радиостанции за командным столиком. Воронин доложил ему о готовности эскадрильи и попросил разрешения начать работу, но Василяка спросил:
— Когда Марков по плану должен летать?
— Под конец. Пускай ознакомится с нашими порядками и аэродромом.
— А не лучше ли работу начать именно с Маркова — «сильного летчика и воздушного снайпера», как записано у него в личном деле. Идет?
Вороний знал, раз Василяка спрашивает «Идет?» — значит, он не уверен в правильности своего решения. Маленькие его глазки с хитроватым прищуром еще больше сузились. Они выжидательно нацелились па комэска. Легко было догадаться, чего хочет командир. Пока Марков еще не приступил к работе, проверить у него технику пилотирования и, если она не понравится, то попросить, чтобы заместителем оставили Лазарева. Петру оставалось только уточнить:
— Позвать Маркова к вам или мне поставить ему задачу?
— Иди и просто скажи, чтобы он над серединой аэродрома показал, на что способен.
Марков сидел в кабине нового истребителя и изучал приборы.
— Ну как, ознакомился с дальним «яком»? — спросил Петр.
— Он такой же, как и обычные. Только горючего почти в два раза больше. Должно быть, при полной заправке тяжеловат на пилотаже?
— Есть немного. Хочешь сейчас слетать и попробовать?
— Конечно! — с готовностью согласился Марков, но тут же насторожился: — Но я же запланирован лететь последним?
— Командир приказал сейчас.
— А какое задание?
— На твое усмотрение. Покажи все, что можешь. И постарайся. Пилотировать будешь прямо над аэродромом.
— Странно, странно… — как-то подавленно проговорил Марков.
— А что, разве пет желания?
На лице Маркова — явное безразличие:
— Вас разве удивишь каким-нибудь сальто-мортале?
— Желаю удачи, — ответил комэск, все еще не понимая, почему Марков был так равнодушен к заданию.
…Летчик — это неукротимое стремление к мастерству. Кто утолил эту жажду, тому надо расставаться с авиацией. Пословицу «Тише едешь, дальше будешь» придумал человек не с авиационным характером.
Кому из летчиков не знакомо чувство волнения перед подъемом в небо! Любой полет неповторим. В нем, будь он самым простым, всегда много нового, неизведанного. А новизна всегда волнует и тревожит. Да, да, тревожит. Надо постоянно быть готовым к непредвиденному, к встрече с трудностями и опасностями.
У людей, которые не стали хозяевами неба, непредвиденные трудности в полете вызывают страх, парализуют волю. У настоящего летчика — наоборот, повышают собранность п решительность в борьбе с опасностью.
Полет — всегда экзамен. И каждому приятно показать свое мастерство. Поэтому нельзя не волноваться и перед учебным полетом!
И еще есть одна причина, которая вызывает волнение, Это чувство тяги в небо. Оно всегда рождает приподнятость духа, праздничное и радостное настроение. Часто это называют романтикой. "Но этого мало. Профессия летчика — прежде всего постоянный будничный труд, работа — и не без риска. И есть только одно средство, чтобы ты ее ве разлюбил и меньше в ней было риска, — это постоянно летать. Вот почему у летчика тяга к небу стала такой же потребностью, как и сама жизнь…
Марков с вылетом почему-то задержался. Василяка не без раздражения спросил:
— Почему путается? Прошло девять минут, а он еще, как я вижу, не сел и в кабину.
— Не знаю. Разрешите сходить к самолету? — спросил капитан Воронин.
— Не надо. Если через пять минут не поднимется — отставить полет.
Петру тоже странным казалось, почему замешкался летчик. Может, неисправна машина. Они смотрят в ее сторону. Марков с надетым парашютом не спеша забирается в самолет, от которого отъезжают два бензозаправщика. Воронин с огорчением подумал: «Неужели „як“ вывели на старт с не полностью залитыми баками бензина и сейчас дозаправляли?» Очевидно, об этом подумал и Василяка.
— Тебе, Петр Васильевич, старший техник эскадрильи докладывал о готовности самолетов к вылету?
Воронин не успел ответить: Марков запустил мотор и по радио запросил разрешение на взлет.
— Почему задержались? — спросил командир.
— Это длинная история. Разрешите доложить потом?
— Ладно. Взлетайте, — недовольно буркнул Василяка и положил микрофон на стартовый столик.
Только самолет оторвался от земли, к командиру полка подошел Лазарев и спросил разрешение взлететь с Коваленко на учебный бой. Могучая фигура придавала Сергею сходство с былинным богатырем. Василяка не без восхищения посмотрел на него и приятельским тоном предложил:
— Давай пока вместе посмотрим на художества нового летчика.
Лазарев работал заместителем с охотой, увлеченно, и освобождение от должности не могло его не огорчить, поэтому он с деланной серьезностью, не без иронии уточнил:
— Он не просто летчик, а заместитель командира эскадрильи.
— Да, ты, пожалуй, прав, — и как бы только для себя, командир тихо сказал: — По посмотрим еще.
Марков необычно для дальнего «яка» быстро набрал высоту. Василяка неодобрительно отметил:
— Пожалел бы мотор.
В этот момент Марков с переворота почти отвесно пошел к земле, нацелившись на посадочный знак «Т». Летчики при проверке техники пилотирования в зоне всегда начинали с виражей. И у Василяки невольно вырвалось:
— Зачем такое художество? Наверно, нервы наши захотел пощекотать. — Но через несколько секунд упрек командира сменился тревогой. Марков так стремительно и опасно в отвесном пикировании сблизился с землей, что командир не выдержал и, схватив со стола микрофон, резко бросил в эфир; — Выводи, выводи!..
Командир кинул микрофон, и у него вырвалось:
— Все. Конец… — и обессилено опустился на скамейку.
— Не волнуйтесь, — раздался поразивший всех своим спокойствием голос летчика.
Его «як» без всякой натуги у самого посадочного «Т» перешел кверху, описал вертикальное полукольцо и, перевернувшись со спины в нормальный горизонтальный полет, тут же легко и даже как-то элегантно, не теряя ритма, сделал второй иммельман. Такого еще в полку не бывало. И пилоты несколько секунд с открытыми ртами глядели на самолет Маркова.
— Черт побери! Вот это да! — первым вслух восхитился Лазарев. — Двойной иммельман на этой летающей цистерне?
— Разминку сделал. Разрешите теперь приступить к выполнению планового задания? — все тот же спокойный голос услышали летчики из динамика. Командир как бы очнулся и, вспомнив что-то важное, обрадовано воскликнул:
— Теперь ясно, почему у него самолет стал как перышко легким. — Землистое лицо Владимира Степановича расплылось в светлой улыбке. — Хитер, хитер парень. И виртуоз в пилотаже, — и, подняв с земли микрофон, передал: — Виталий Дмитриевич, спасибо за двойной иммельман! Садитесь. Все ясно, — и, положив микрофон на стол, спросил: — Поняли, почему к самолету Маркова подъезжали два бензозаправщика? — И тут же ответил: — Бензин выкачивали из истребителя. Он полегчал килограммов па триста и стал по маневренности не хуже самого виртуозного истребителя — Як-3!
НАД ВОЛЧЬИМ ЛОГОВОМ
— Это уже от нас, стариков, зависит: как сумеем подготовить.
Они пришли в полк к концу ужина. Столовая — деревянный домик из двух комнат и большой прихожей, в которой в ожидании танцев уже толпились летчики и девушки-киевлянки.
Сели за свободный столик. Перед ними тарелки с черным и белым хлебом, закуска: шпроты, квашеная капуста, огурцы. На заказ — шашлык из свинины. Принесли отлично приготовленные большие порции. Марков после тылового пайка был в восторге от ужина,
— Всегда так хорошо кормят?
— Бывает и лучше.
За соседним столиком заканчивал ужин Лазарев. Петр кивает на него Маркову и вкратце рассказывает о Сергее.
Марков с восхищением смотрит на Лазарева. В его открытом, почтительном взгляде появилась грусть, и он спросил:
— Почему же Лазарева не сделали заместителем, а прислали меня? Такой боевой опыт…
— Сочли еще молодым: ведь он в армии всего три года, — ответил Петр уверенно, словно так и должно быть.
— Но он старше меня на полтора года войны и на двенадцать сбитых самолетов! А это — главное. Боевой опыт никакой учебой, а тем более возрастом не заменишь. Я бы с удовольствием стал у него ведомым.
Это не самобичевание, а повышенная требовательность к себе и правильная оценка боевого опыта. Чем Воронин мог возразить на такую логику? А нового зама нужно было убедить, что все сделано правильно, иначе он будет чувствовать себя не в своей тарелке. И Петр воспользовался самым веским аргументом:
— Здесь нечего голову ломать и мудрствовать. Приказ есть приказ!
— Это так, — согласился Марков. — Только… — и, видимо, еще хотел что-то добавить, по в этот момент громко заиграл баян, и закружились пары, расплываясь из прихожей по комнатам.
— Давай и мы, — предложил Воронин. — Допьем чай и пойдем разомнемся.
— Что ж, поддержу компанию. — Это было сказано так, что нельзя было не понять: не хочу, но я человек подчиненный.
— Не горазд до танцев или же устал с дороги? — поинтересовался Петр.
— Люблю читать. А к танцам равнодушен. Да и неловко как-то начинать свою боевую биографию с танцев.
По всему видно, гордый. Это уже характер.
* * *
На другой день с утра — нелетная погода. На такие случаи летчики имели расписание теоретических занятий или, как называли в штабах, план наземной подготовки. По этому варианту сегодня занятие «стариков» с молодежью. В комнате отдыха, которая теперь служила и классом, летчики сгруппировались не по эскадрильям и рангам, а по степени боевого опыта. Молодежь тесной стайкой подсела к столу командования. «Старики» степенно заняли места подальше, на нарах. Хотя вид у них внешне и равнодушный, но все внимательно присматриваются к молодым: ведь скоро вместе с ними идти в бой. Полк теперь на две трети состоит из новичков, так было и перед Курской битвой. Но тогда новичками были инструкторы из летного училища с хорошей техникой пилотирования и с налетом на истребителях по 300-500 часов. Теперь молодежи надо еще учиться летать, а потом только в бой.У этих ребят есть еще одна особенность, которой не было у предыдущего пополнения. Тогда все были суровы, даже злы, но сдержанны. Теперь война покатилась назад. И новички, боясь, что попадут к «шапочному разбору», спешат в бой. И, к сожалению, многие из них думают, что сумеют крепко бить противника без особой подготовки по принципу «наша взяла». В девятнадцать-двадцать лет часто незначительный опыт кажется совершенством познания жизни, небольшой успех в работе — вершиной мастерства. Но война не терпит недоучек и легкомысленных.
Главный докладчик — капитан Рогачев. У него уже обозначились густая черная борода и усы, что придавало ему солидную интеллигентность. Выступление он напал с суворовских слов: «Без истории тактика — потемки».
Он рассказал, как развивалась формула воздушного боя «высота, скорость, маневр, огонь».
Василий Иванович со свойственной ему педантичностью пункт за пунктом разбирает значение высоты для современного боя. Хотя докладчик на фронте с первых минут войны, но он не стал навязывать готовые приемы борьбы.
— Самым полезным в нашей беседе, — советовал он, — должны стать непросто рассказы о прошлом, а выводы из пего. Они помогут вам оценить свои возможности и задуматься, как бы вы сами действовали в этих конкретных условиях…
— Правильно, — подал голос Василяка. Но на этом и закончились теоретические занятия. Туман исчез. Погода хорошая, и грешно ее не использовать.
…Руководитель полетов — командир полка. Он находился на стартовой радиостанции за командным столиком. Воронин доложил ему о готовности эскадрильи и попросил разрешения начать работу, но Василяка спросил:
— Когда Марков по плану должен летать?
— Под конец. Пускай ознакомится с нашими порядками и аэродромом.
— А не лучше ли работу начать именно с Маркова — «сильного летчика и воздушного снайпера», как записано у него в личном деле. Идет?
Вороний знал, раз Василяка спрашивает «Идет?» — значит, он не уверен в правильности своего решения. Маленькие его глазки с хитроватым прищуром еще больше сузились. Они выжидательно нацелились па комэска. Легко было догадаться, чего хочет командир. Пока Марков еще не приступил к работе, проверить у него технику пилотирования и, если она не понравится, то попросить, чтобы заместителем оставили Лазарева. Петру оставалось только уточнить:
— Позвать Маркова к вам или мне поставить ему задачу?
— Иди и просто скажи, чтобы он над серединой аэродрома показал, на что способен.
Марков сидел в кабине нового истребителя и изучал приборы.
— Ну как, ознакомился с дальним «яком»? — спросил Петр.
— Он такой же, как и обычные. Только горючего почти в два раза больше. Должно быть, при полной заправке тяжеловат на пилотаже?
— Есть немного. Хочешь сейчас слетать и попробовать?
— Конечно! — с готовностью согласился Марков, но тут же насторожился: — Но я же запланирован лететь последним?
— Командир приказал сейчас.
— А какое задание?
— На твое усмотрение. Покажи все, что можешь. И постарайся. Пилотировать будешь прямо над аэродромом.
— Странно, странно… — как-то подавленно проговорил Марков.
— А что, разве пет желания?
На лице Маркова — явное безразличие:
— Вас разве удивишь каким-нибудь сальто-мортале?
— Желаю удачи, — ответил комэск, все еще не понимая, почему Марков был так равнодушен к заданию.
…Летчик — это неукротимое стремление к мастерству. Кто утолил эту жажду, тому надо расставаться с авиацией. Пословицу «Тише едешь, дальше будешь» придумал человек не с авиационным характером.
Кому из летчиков не знакомо чувство волнения перед подъемом в небо! Любой полет неповторим. В нем, будь он самым простым, всегда много нового, неизведанного. А новизна всегда волнует и тревожит. Да, да, тревожит. Надо постоянно быть готовым к непредвиденному, к встрече с трудностями и опасностями.
У людей, которые не стали хозяевами неба, непредвиденные трудности в полете вызывают страх, парализуют волю. У настоящего летчика — наоборот, повышают собранность п решительность в борьбе с опасностью.
Полет — всегда экзамен. И каждому приятно показать свое мастерство. Поэтому нельзя не волноваться и перед учебным полетом!
И еще есть одна причина, которая вызывает волнение, Это чувство тяги в небо. Оно всегда рождает приподнятость духа, праздничное и радостное настроение. Часто это называют романтикой. "Но этого мало. Профессия летчика — прежде всего постоянный будничный труд, работа — и не без риска. И есть только одно средство, чтобы ты ее ве разлюбил и меньше в ней было риска, — это постоянно летать. Вот почему у летчика тяга к небу стала такой же потребностью, как и сама жизнь…
Марков с вылетом почему-то задержался. Василяка не без раздражения спросил:
— Почему путается? Прошло девять минут, а он еще, как я вижу, не сел и в кабину.
— Не знаю. Разрешите сходить к самолету? — спросил капитан Воронин.
— Не надо. Если через пять минут не поднимется — отставить полет.
Петру тоже странным казалось, почему замешкался летчик. Может, неисправна машина. Они смотрят в ее сторону. Марков с надетым парашютом не спеша забирается в самолет, от которого отъезжают два бензозаправщика. Воронин с огорчением подумал: «Неужели „як“ вывели на старт с не полностью залитыми баками бензина и сейчас дозаправляли?» Очевидно, об этом подумал и Василяка.
— Тебе, Петр Васильевич, старший техник эскадрильи докладывал о готовности самолетов к вылету?
Воронин не успел ответить: Марков запустил мотор и по радио запросил разрешение на взлет.
— Почему задержались? — спросил командир.
— Это длинная история. Разрешите доложить потом?
— Ладно. Взлетайте, — недовольно буркнул Василяка и положил микрофон на стартовый столик.
Только самолет оторвался от земли, к командиру полка подошел Лазарев и спросил разрешение взлететь с Коваленко на учебный бой. Могучая фигура придавала Сергею сходство с былинным богатырем. Василяка не без восхищения посмотрел на него и приятельским тоном предложил:
— Давай пока вместе посмотрим на художества нового летчика.
Лазарев работал заместителем с охотой, увлеченно, и освобождение от должности не могло его не огорчить, поэтому он с деланной серьезностью, не без иронии уточнил:
— Он не просто летчик, а заместитель командира эскадрильи.
— Да, ты, пожалуй, прав, — и как бы только для себя, командир тихо сказал: — По посмотрим еще.
Марков необычно для дальнего «яка» быстро набрал высоту. Василяка неодобрительно отметил:
— Пожалел бы мотор.
В этот момент Марков с переворота почти отвесно пошел к земле, нацелившись на посадочный знак «Т». Летчики при проверке техники пилотирования в зоне всегда начинали с виражей. И у Василяки невольно вырвалось:
— Зачем такое художество? Наверно, нервы наши захотел пощекотать. — Но через несколько секунд упрек командира сменился тревогой. Марков так стремительно и опасно в отвесном пикировании сблизился с землей, что командир не выдержал и, схватив со стола микрофон, резко бросил в эфир; — Выводи, выводи!..
* * *
По опыту все поняли, что летчик опоздал с выводом самолета и сейчас врежется в землю. Если же у машины и хватит высоты для выхода в горизонтальный полет, то из-за увеличенного веса она сделает большую инерционную просадку — и с землей встречи не избежать.Командир кинул микрофон, и у него вырвалось:
— Все. Конец… — и обессилено опустился на скамейку.
— Не волнуйтесь, — раздался поразивший всех своим спокойствием голос летчика.
Его «як» без всякой натуги у самого посадочного «Т» перешел кверху, описал вертикальное полукольцо и, перевернувшись со спины в нормальный горизонтальный полет, тут же легко и даже как-то элегантно, не теряя ритма, сделал второй иммельман. Такого еще в полку не бывало. И пилоты несколько секунд с открытыми ртами глядели на самолет Маркова.
— Черт побери! Вот это да! — первым вслух восхитился Лазарев. — Двойной иммельман на этой летающей цистерне?
— Разминку сделал. Разрешите теперь приступить к выполнению планового задания? — все тот же спокойный голос услышали летчики из динамика. Командир как бы очнулся и, вспомнив что-то важное, обрадовано воскликнул:
— Теперь ясно, почему у него самолет стал как перышко легким. — Землистое лицо Владимира Степановича расплылось в светлой улыбке. — Хитер, хитер парень. И виртуоз в пилотаже, — и, подняв с земли микрофон, передал: — Виталий Дмитриевич, спасибо за двойной иммельман! Садитесь. Все ясно, — и, положив микрофон на стол, спросил: — Поняли, почему к самолету Маркова подъезжали два бензозаправщика? — И тут же ответил: — Бензин выкачивали из истребителя. Он полегчал килограммов па триста и стал по маневренности не хуже самого виртуозного истребителя — Як-3!
НАД ВОЛЧЬИМ ЛОГОВОМ
После двух месяцев учебы полк снова начал боевую работу. Чтобы молодые летчики постепенно входили в курс фронтовых дел, им ставили задачи полегче. Но в небе обстановка так же изменчива, как и погода. На днях погиб Андрей Картошкин. Из-за своего горячего характера первый воздушный бой для него оказался и последним. Он оторвался от ведущего и, сбив фашистский истребитель, в азарте боя погнался за вторым, а третьего и не заметил…
Начинающие воевать часто не умеют соизмерять свои возможности с действительностью. После потери Картошкина был снят «щадящий режим» — слишком осторожный ввод в боевую работу молодежи. И правильно: пусть молодежь сразу чувствует, что противник на неопытность скидки не делает.
Шло успешное освобождение Правобережной Украины. С особым упорством враг цеплялся за берег Днепра южнее Киева в районе Корсунь-Шевченковского. Здесь его группировка, словно аппендикс, протянулась к реке. 3 февраля 1944 года встречными ударами 1-го и 2-го Украинского фронта этот «слепой отросток» был отсечен. Гитлеровцы, пытаясь организовать снабжение войск по воздуху, подбросили много транспортной авиации. Перед летчиками встала задача — блокировать с неба Корсунь-Шевченковский котел и уничтожить самолеты врага в воздухе и на земле.
Аэродром Скоморохи под Житомиром. Летчики продолжали сопровождать штурмовики, наносящие удар по аэродрому у Винницы. Полет необычный. Известно, что где-то под Винницей находилась ставка Гитлера. Для ее охраны была построена специальная авиационная база и кругом расставлена зенитная артиллерия. Над городом постоянно висят дежурные истребители.
В небе уже поднялся яркий диск зимнего солнца. Тишина. Даже хруста не слышно под ногами: снег свежий, пушистый.
Командиры эскадрилий Михаил Сачков, Александр Выборнов и Петр Воронин — у землянки командного пункта. Прежде чем разойтись по самолетам, Сачков спросил командира полка:
— А по другим аэродромам немцев кто-нибудь еще будет действовать?
— Неизвестно, — ответил майор Василяка.
Эта неизвестность тревожила: враг легко мог усилить свою авиацию под Винницей.
Летчики эскадрильи встретили капитана Воронина нетерпеливым вопросом:
— Скоро ли вылет? — Но никто не спросил: «Кто полетит?» Об этом не заведено спрашивать.
Не теряя времени, комэск Воронин распорядился:
— От нас пойдет шестерка: я — Хохлов, Марков — Рудько и Лазарев — Коваленко.
Ребята заметно волнуются. Это, пожалуй, естественно: сильный духом человек перед опасностью не фальшивит. Ничего, если перед вылетом слегка участится пульс. Это признак напряжения и боевой готовности. Плохо, когда опускаются руки и человек теряется.
Правильное решение командир группы в такие минуты боя может принять только тогда, когда хорошо знает своих летчиков. Поэтому, прежде чем дать команду «По самолетам», Петр Воронин оглядывает товарищей.
Первым в строю — Иван Хохлов. Воюет смело и с умом. Сейчас он весь ушел в себя, словно замер в ожидании команды.
Виталий Марков… Люди небольшого роста, как правило, очень подвижны и энергичны. Виталий внешне кажется вяловатым, нерасторопным. На самом деле он человек расчета и упорства.
Михаил Рудько… Красивое лицо с мягкими женственными чертами чуть бледно. Пухлые губы плотно сжаты. Взволнован. Надо будет подбодрить парня.
Короткий взгляд на Лазарева и Коваленко. Пара слетанная. Им по плечу любая задача. В их облике много общего: оба высокие и сильные, хотя Коваленко и старше своего ведущего на четырнадцать лет. Но Лазарев из молодых да ранний: летный почерк его безупречен, в бою дерзок и смел.
Еще раз уточнили задачу. Все неторопливо расходятся по самолетам. Предбоевая неспешность… В ней чувствуется осознанная уверенность в себе, сила.
Штурмовики летят на высоте двух тысяч метров колонной из шестерок. Над ними — группа истребителей непо-
— Ты бывал над Винницким аэродромом, а я еще не успел. Вот и дай мне провозной.
Из помещения с ними вместе вышел и командир полка. Под ногами хрустел ледок. Хорошо на морозе после душной землянки! Не успели дойти до своих самолетов, как их догнала лещовая машина. Герасимова срочно вызывали в штаб дивизии. Там кто-то из командования ждал его.
Комдив, как бы извиняясь, пожал плечами:
— Как видишь, Воронин, рад бы в рай, да грехи не пускают. Лети со своим Иваном Андреевичем Хохловым. Результаты разведки передашь по радио еще до посадки. — Герасимов показал на штурмовиков, уже стоящих на старте. — А то они со взлетом задержатся.
— Понятно. Но от Винницы наш аэродром далеко, могут не услышать по радио.
— Передай на обратном пути, приблизительно с линии фронта.
— А как? Открытым текстом нельзя.
Герасимов кивнул на Василяку:
— Договорись с ним, — и, сев в машину, уехал,
— Наши позывные немцам наверняка известны, — начал командир полка. — Пользоваться ими нельзя. — У Василяки в глазах заискрились смешинки. Видимо, он придумал что-то простое и оригинальное, — Если в Виннице будет подходящий куш и ничто не помешает нашему вылету, то спой первую строчку из «Катюши» — «Расцветали яблони и груши», в прошлый раз кто-то из вас уже это пел. Потом спроси: «Ну как, цветочек, хорошо пою?» Я отвечу: «Хорошо, очень хорошо!»
…Чтобы скрытно разведать аэродром, летчики рассчитывали обойти его с тыла и осмотреть со стороны, как предложил командир дивизии. Но в районе Винницы стояла какая-то нелепа, похожая на дым, и аэродром издали невозможно было рассмотреть. Нельзя было ц определить, прикрывается ли он истребителями. Пришлось подвернуть ближе и лететь с особой осмотрительностью, чтобы не наскочить в этой дымке на вражеский патруль. , ri И вот прорезается ближний угол аэродрома, а в воздухе темнеют какие-то бесформенные пятна. Пятна, словно их спрыснули особым проявителем, моментально оформились в силуэты самолетов. Две группы — «мессершмитты» и «фоккеры». Паши разведчики врезались в строй «мессершмиттов». Те шарахнулись вправо, на строй «фоккеров». Те же, в свою очередь, опасаясь столкновения со своими, метнулись в сторону. Внезапно наша пара попала в окружение примерно десятка самолетов. Хорошо, что летчики заранее были готовы ко всяким неожиданностям. Сразу же созрело решение: не дав противнику опомниться, оторваться от него. Но как же разведка? Придется провести ее попутно.
В такие мгновения мускулы не отстают от мысли. Едва прошла секунда с момента встречи с врагом, как наши «яки» уже нырнули к земле. На пикировании они довернули в сторону фашистского аэродрома. За ним — линия фронта, а дальше — Скоморохи. А что, если и над аэродромом вражеский патруль?
Выйдя из пикирования, Воронин и Хохлов увидели сзади себя только одну пару «фоккеров». Остальные истребители остались па высоте. Они не привыкли видеть «яков» в пикировании, поэтому, очевидно, и потеряли их в дымке. Но скоро эта пара «фоккеров» передаст, где наши, и тогда все фашистские истребители, словно стая борзых, бросятся вдогон.
Видимость внизу хорошая. Аэродром теперь как на ладони. Па нем самолетов не меньше, чем двое суток назад. Значит, гитлеровцы уже восполнили потери. С противоположной стороны летного поля на старте стоят истребители. Должно быть, дежурные.
Внимание Воронина привлек снежный вихрь на самолетной стоянке. Петр отчетливо видит, как белый шлейф вьется из-под стоящей без движения многомоторной машины. Она только что села или же, запустив моторы, готовится к взлету. Возможно, это транспортный самолет, собирающийся везти боеприпасы в Корсунь-Шевченковский котел. Важная цель. Немцы уже наших заметили, поэтому отпала необходимость прятаться. Пара «яков» решительно устремляется в атаку — и через полминуты самолет-гигант запылал.
А где Хохлов? Сзади себя Воронин его не видит. Ах, вон что! Он снизился и поливает огнем аэродром. Молодец! До он так далеко отстал от Воронина, а сверху сыплется остальная свора «фоккеров» и «мессершмиттов». Два уже в хвосте у Хохлова. Резкими эволюциями он уклоняется от их атак.
Теперь избежать боя не удастся. Товарищу немедленно нужно помочь. А Скоморохи? Там ждут результатов разведки. «Доложу после, — решил комэск. — Впрочем, бой обещает быть тяжелым, и я могу не вернуться».
Как поступить: оставить Хохлова, а самому мчаться домой и передать, чтобы паши вылетели на штурмовку? Нет! Так нельзя! Ивану одному не вырваться…
— Улетай, а я их свяжу боем! Любой ценой, а задержу! — поняв положение, передал Хохлов.
Голос друга! Но и «любой ценой»: умереть — не значит победить. А нам нужна победа! Ради нее люди рискуют, Петр решил:
— Иван! Будем драться вместе! — и резко пошел на горку: с высоты можно дальше и чище передать. И тут только вспомнил, что должен петь «Катюшу». В такой момент, когда друг в опасности и враг уже нацеливается расправиться с тобой, петь невозможно, А петь надо. И он запел:
— Ну как, алый цветочек, хорошо пою? — и, не дожидаясь ответа, бросил свой «як» в бой на выручку товарищу.
Два истребителя противника оставили Хохлова и метнулись под защиту подоспевшей стаи. Выйдя из пикирования, враги спокойно занимали над нашими «ястребками» удобную позицию для нападения. И это необычное спокойствие тревожило Петра. Фашистские пилоты понимали; русские в их руках. Им, не имеющим высоты, теперь не уйти. И у русских сейчас оставалась одна возможность — драться. Иван Андреевич пристроился к Воронину и со вздохом облегчения передал:
— А ведь вдвоем-то веселее…
— Очень весело, — отозвался Петр, нацеливаясь на одного из «фоккеров», находящегося в самом центре фашистов. Удастся ему сразу сбить его — враг потеряет уверенность и, выйдя из равновесия, будет торопиться поскорее прикончить русских. А это только и требуется.
Петр рванулся вперед и пошел в атаку. И тут случилось непредвиденное. Вражеская зенитная артиллерия то ли промахнулась, то ли ошибочно приняла свои самолеты за наши, открыла огонь такой силы, что целая степа зенитных разрывов, переплетенных сетью трассирующих нитей зенитных пулеметов, отгородила краснозвездные истребители от фашистских истребителей. Наши немедленно повернули на Скоморохи.
Оказавшись в безопасности, Петр на случай, если командир полка почему-либо не принял его передачу, снова пропел — теперь, наверное, с большим оптимизмом первую строку «Катюши».
— Ну что распелся? — услышал он сердитый голос Василяки.
— От удачи! — крикнул Петр, не скрывая радости.
С докладом о разведке шли молча. Не отличавшийся словоохотливостью Иван Андреевич не выдержал и, как всегда, при волнении, чуть заикаясь, заговорил:
— Зря мы штурмовали. Попадет.
— Поздно каяться, — перебил Петр товарища.
Часто боевая действительность не дает истребителю и секунды времени на обдумывание решения. Подчас обстановка властно требует немедленных действий. В такие моменты все сосредоточивается на зримых ощущениях, усиленных чувством опасности. Поэтому решение иногда принимается с учетом только конкретной обстановки.
Так было и в этом вылете. Штурмовка казалась разумной. Непростительно упустить врага, попавшего на мушку. Здесь же, на земле, возникло опасение — не заставили ли мы своими действиями взлететь дежурных истребителей противника. Это затруднит удар по аэродрому, а то и совсем сорвет.
Тревога за успех вылета, за судьбу товарищей беспокоила капитана Воронина. «Хорошо бы, — прикидывал он а уме, — взлет наших сейчас растянулся. Тогда фашистские истребители, с которыми мы встретились в воздухе, израсходуют бензин и сядут на аэродром».
— Давай полетим снова, командир, — предлагает Хохлов, — может, успеем помочь.
— Надо посоветоваться с командиром полка.
Ушли в воздух последние самолеты. Взлет ни на минуту не растянулся. Василяка, мерно размахивая древком стартового флажка, выслушал Воронина и с необычным для него спокойствием в таких случаях спросил;
— Может, возвратить группу?
Петр не понял, что означает вопрос, но его поразило равнодушие командира к случившемуся. Несколько секунд капитан стоял растерянно, потом собрался с духом и выпалил:
— Это не в моей власти, товарищ майор! Как хотите, так и поступайте, а мы свою задачу выполнили. Выполнили, как смогли.
Флажок Василяки с шелестом рассек воздух:
— Так зачем же советуешься со мной? Нашкодничали, ну и выкручивайтесь сами! Что я могу теперь сделать? Ты же обстановку там знаешь лучше меня. Так думай, как быть!
Действительно зря комэск Воронин доложил командиру полка о злополучной штурмовке.
— Герасимов ясно давал тебе указания, — продолжал Василяка, — близко к аэродрому не подходить, разведать его со стороны, чтобы немцы не заметили. А вы, ухари, вздумали штурмовать! Не выполнили приказа комдива. Ваши «художества» могут привести к срыву боевой задачи и неоправданным жертвам.
Начинающие воевать часто не умеют соизмерять свои возможности с действительностью. После потери Картошкина был снят «щадящий режим» — слишком осторожный ввод в боевую работу молодежи. И правильно: пусть молодежь сразу чувствует, что противник на неопытность скидки не делает.
Шло успешное освобождение Правобережной Украины. С особым упорством враг цеплялся за берег Днепра южнее Киева в районе Корсунь-Шевченковского. Здесь его группировка, словно аппендикс, протянулась к реке. 3 февраля 1944 года встречными ударами 1-го и 2-го Украинского фронта этот «слепой отросток» был отсечен. Гитлеровцы, пытаясь организовать снабжение войск по воздуху, подбросили много транспортной авиации. Перед летчиками встала задача — блокировать с неба Корсунь-Шевченковский котел и уничтожить самолеты врага в воздухе и на земле.
Аэродром Скоморохи под Житомиром. Летчики продолжали сопровождать штурмовики, наносящие удар по аэродрому у Винницы. Полет необычный. Известно, что где-то под Винницей находилась ставка Гитлера. Для ее охраны была построена специальная авиационная база и кругом расставлена зенитная артиллерия. Над городом постоянно висят дежурные истребители.
В небе уже поднялся яркий диск зимнего солнца. Тишина. Даже хруста не слышно под ногами: снег свежий, пушистый.
Командиры эскадрилий Михаил Сачков, Александр Выборнов и Петр Воронин — у землянки командного пункта. Прежде чем разойтись по самолетам, Сачков спросил командира полка:
— А по другим аэродромам немцев кто-нибудь еще будет действовать?
— Неизвестно, — ответил майор Василяка.
Эта неизвестность тревожила: враг легко мог усилить свою авиацию под Винницей.
Летчики эскадрильи встретили капитана Воронина нетерпеливым вопросом:
— Скоро ли вылет? — Но никто не спросил: «Кто полетит?» Об этом не заведено спрашивать.
Не теряя времени, комэск Воронин распорядился:
— От нас пойдет шестерка: я — Хохлов, Марков — Рудько и Лазарев — Коваленко.
Ребята заметно волнуются. Это, пожалуй, естественно: сильный духом человек перед опасностью не фальшивит. Ничего, если перед вылетом слегка участится пульс. Это признак напряжения и боевой готовности. Плохо, когда опускаются руки и человек теряется.
Правильное решение командир группы в такие минуты боя может принять только тогда, когда хорошо знает своих летчиков. Поэтому, прежде чем дать команду «По самолетам», Петр Воронин оглядывает товарищей.
Первым в строю — Иван Хохлов. Воюет смело и с умом. Сейчас он весь ушел в себя, словно замер в ожидании команды.
Виталий Марков… Люди небольшого роста, как правило, очень подвижны и энергичны. Виталий внешне кажется вяловатым, нерасторопным. На самом деле он человек расчета и упорства.
Михаил Рудько… Красивое лицо с мягкими женственными чертами чуть бледно. Пухлые губы плотно сжаты. Взволнован. Надо будет подбодрить парня.
Короткий взгляд на Лазарева и Коваленко. Пара слетанная. Им по плечу любая задача. В их облике много общего: оба высокие и сильные, хотя Коваленко и старше своего ведущего на четырнадцать лет. Но Лазарев из молодых да ранний: летный почерк его безупречен, в бою дерзок и смел.
Еще раз уточнили задачу. Все неторопливо расходятся по самолетам. Предбоевая неспешность… В ней чувствуется осознанная уверенность в себе, сила.
Штурмовики летят на высоте двух тысяч метров колонной из шестерок. Над ними — группа истребителей непо-
(отсутствует шесть страниц — с 37-й по 42-ю)
Не было еще случая в дивизии, чтобы Герасимов летал за ведомого, поэтому капитан Воронин и хотел было спросить! «А почему не вы?», но тот упредил подобный вопрос:— Ты бывал над Винницким аэродромом, а я еще не успел. Вот и дай мне провозной.
Из помещения с ними вместе вышел и командир полка. Под ногами хрустел ледок. Хорошо на морозе после душной землянки! Не успели дойти до своих самолетов, как их догнала лещовая машина. Герасимова срочно вызывали в штаб дивизии. Там кто-то из командования ждал его.
Комдив, как бы извиняясь, пожал плечами:
— Как видишь, Воронин, рад бы в рай, да грехи не пускают. Лети со своим Иваном Андреевичем Хохловым. Результаты разведки передашь по радио еще до посадки. — Герасимов показал на штурмовиков, уже стоящих на старте. — А то они со взлетом задержатся.
— Понятно. Но от Винницы наш аэродром далеко, могут не услышать по радио.
— Передай на обратном пути, приблизительно с линии фронта.
— А как? Открытым текстом нельзя.
Герасимов кивнул на Василяку:
— Договорись с ним, — и, сев в машину, уехал,
— Наши позывные немцам наверняка известны, — начал командир полка. — Пользоваться ими нельзя. — У Василяки в глазах заискрились смешинки. Видимо, он придумал что-то простое и оригинальное, — Если в Виннице будет подходящий куш и ничто не помешает нашему вылету, то спой первую строчку из «Катюши» — «Расцветали яблони и груши», в прошлый раз кто-то из вас уже это пел. Потом спроси: «Ну как, цветочек, хорошо пою?» Я отвечу: «Хорошо, очень хорошо!»
…Чтобы скрытно разведать аэродром, летчики рассчитывали обойти его с тыла и осмотреть со стороны, как предложил командир дивизии. Но в районе Винницы стояла какая-то нелепа, похожая на дым, и аэродром издали невозможно было рассмотреть. Нельзя было ц определить, прикрывается ли он истребителями. Пришлось подвернуть ближе и лететь с особой осмотрительностью, чтобы не наскочить в этой дымке на вражеский патруль. , ri И вот прорезается ближний угол аэродрома, а в воздухе темнеют какие-то бесформенные пятна. Пятна, словно их спрыснули особым проявителем, моментально оформились в силуэты самолетов. Две группы — «мессершмитты» и «фоккеры». Паши разведчики врезались в строй «мессершмиттов». Те шарахнулись вправо, на строй «фоккеров». Те же, в свою очередь, опасаясь столкновения со своими, метнулись в сторону. Внезапно наша пара попала в окружение примерно десятка самолетов. Хорошо, что летчики заранее были готовы ко всяким неожиданностям. Сразу же созрело решение: не дав противнику опомниться, оторваться от него. Но как же разведка? Придется провести ее попутно.
В такие мгновения мускулы не отстают от мысли. Едва прошла секунда с момента встречи с врагом, как наши «яки» уже нырнули к земле. На пикировании они довернули в сторону фашистского аэродрома. За ним — линия фронта, а дальше — Скоморохи. А что, если и над аэродромом вражеский патруль?
Выйдя из пикирования, Воронин и Хохлов увидели сзади себя только одну пару «фоккеров». Остальные истребители остались па высоте. Они не привыкли видеть «яков» в пикировании, поэтому, очевидно, и потеряли их в дымке. Но скоро эта пара «фоккеров» передаст, где наши, и тогда все фашистские истребители, словно стая борзых, бросятся вдогон.
Видимость внизу хорошая. Аэродром теперь как на ладони. Па нем самолетов не меньше, чем двое суток назад. Значит, гитлеровцы уже восполнили потери. С противоположной стороны летного поля на старте стоят истребители. Должно быть, дежурные.
Внимание Воронина привлек снежный вихрь на самолетной стоянке. Петр отчетливо видит, как белый шлейф вьется из-под стоящей без движения многомоторной машины. Она только что села или же, запустив моторы, готовится к взлету. Возможно, это транспортный самолет, собирающийся везти боеприпасы в Корсунь-Шевченковский котел. Важная цель. Немцы уже наших заметили, поэтому отпала необходимость прятаться. Пара «яков» решительно устремляется в атаку — и через полминуты самолет-гигант запылал.
А где Хохлов? Сзади себя Воронин его не видит. Ах, вон что! Он снизился и поливает огнем аэродром. Молодец! До он так далеко отстал от Воронина, а сверху сыплется остальная свора «фоккеров» и «мессершмиттов». Два уже в хвосте у Хохлова. Резкими эволюциями он уклоняется от их атак.
Теперь избежать боя не удастся. Товарищу немедленно нужно помочь. А Скоморохи? Там ждут результатов разведки. «Доложу после, — решил комэск. — Впрочем, бой обещает быть тяжелым, и я могу не вернуться».
Как поступить: оставить Хохлова, а самому мчаться домой и передать, чтобы паши вылетели на штурмовку? Нет! Так нельзя! Ивану одному не вырваться…
— Улетай, а я их свяжу боем! Любой ценой, а задержу! — поняв положение, передал Хохлов.
Голос друга! Но и «любой ценой»: умереть — не значит победить. А нам нужна победа! Ради нее люди рискуют, Петр решил:
— Иван! Будем драться вместе! — и резко пошел на горку: с высоты можно дальше и чище передать. И тут только вспомнил, что должен петь «Катюшу». В такой момент, когда друг в опасности и враг уже нацеливается расправиться с тобой, петь невозможно, А петь надо. И он запел:
С трудом выдавив из себя слова, больше похожие на стон, чем на пение, Петр сдавленным голосом спросил:
Расцветали яблони и груши…
— Ну как, алый цветочек, хорошо пою? — и, не дожидаясь ответа, бросил свой «як» в бой на выручку товарищу.
Два истребителя противника оставили Хохлова и метнулись под защиту подоспевшей стаи. Выйдя из пикирования, враги спокойно занимали над нашими «ястребками» удобную позицию для нападения. И это необычное спокойствие тревожило Петра. Фашистские пилоты понимали; русские в их руках. Им, не имеющим высоты, теперь не уйти. И у русских сейчас оставалась одна возможность — драться. Иван Андреевич пристроился к Воронину и со вздохом облегчения передал:
— А ведь вдвоем-то веселее…
— Очень весело, — отозвался Петр, нацеливаясь на одного из «фоккеров», находящегося в самом центре фашистов. Удастся ему сразу сбить его — враг потеряет уверенность и, выйдя из равновесия, будет торопиться поскорее прикончить русских. А это только и требуется.
Петр рванулся вперед и пошел в атаку. И тут случилось непредвиденное. Вражеская зенитная артиллерия то ли промахнулась, то ли ошибочно приняла свои самолеты за наши, открыла огонь такой силы, что целая степа зенитных разрывов, переплетенных сетью трассирующих нитей зенитных пулеметов, отгородила краснозвездные истребители от фашистских истребителей. Наши немедленно повернули на Скоморохи.
Оказавшись в безопасности, Петр на случай, если командир полка почему-либо не принял его передачу, снова пропел — теперь, наверное, с большим оптимизмом первую строку «Катюши».
— Ну что распелся? — услышал он сердитый голос Василяки.
— От удачи! — крикнул Петр, не скрывая радости.
* * *
Задача выполнена. Воронин с Хохловым невредимы. Казалось бы — все основания быть довольными, но, выйдя из самолета, они сразу почувствовали себя виноватыми, а до предела натуженный рев взлетающих «илов», полк которых стоял вместе с истребителями, заставил насторожиться.С докладом о разведке шли молча. Не отличавшийся словоохотливостью Иван Андреевич не выдержал и, как всегда, при волнении, чуть заикаясь, заговорил:
— Зря мы штурмовали. Попадет.
— Поздно каяться, — перебил Петр товарища.
Часто боевая действительность не дает истребителю и секунды времени на обдумывание решения. Подчас обстановка властно требует немедленных действий. В такие моменты все сосредоточивается на зримых ощущениях, усиленных чувством опасности. Поэтому решение иногда принимается с учетом только конкретной обстановки.
Так было и в этом вылете. Штурмовка казалась разумной. Непростительно упустить врага, попавшего на мушку. Здесь же, на земле, возникло опасение — не заставили ли мы своими действиями взлететь дежурных истребителей противника. Это затруднит удар по аэродрому, а то и совсем сорвет.
Тревога за успех вылета, за судьбу товарищей беспокоила капитана Воронина. «Хорошо бы, — прикидывал он а уме, — взлет наших сейчас растянулся. Тогда фашистские истребители, с которыми мы встретились в воздухе, израсходуют бензин и сядут на аэродром».
— Давай полетим снова, командир, — предлагает Хохлов, — может, успеем помочь.
— Надо посоветоваться с командиром полка.
Ушли в воздух последние самолеты. Взлет ни на минуту не растянулся. Василяка, мерно размахивая древком стартового флажка, выслушал Воронина и с необычным для него спокойствием в таких случаях спросил;
— Может, возвратить группу?
Петр не понял, что означает вопрос, но его поразило равнодушие командира к случившемуся. Несколько секунд капитан стоял растерянно, потом собрался с духом и выпалил:
— Это не в моей власти, товарищ майор! Как хотите, так и поступайте, а мы свою задачу выполнили. Выполнили, как смогли.
Флажок Василяки с шелестом рассек воздух:
— Так зачем же советуешься со мной? Нашкодничали, ну и выкручивайтесь сами! Что я могу теперь сделать? Ты же обстановку там знаешь лучше меня. Так думай, как быть!
Действительно зря комэск Воронин доложил командиру полка о злополучной штурмовке.
— Герасимов ясно давал тебе указания, — продолжал Василяка, — близко к аэродрому не подходить, разведать его со стороны, чтобы немцы не заметили. А вы, ухари, вздумали штурмовать! Не выполнили приказа комдива. Ваши «художества» могут привести к срыву боевой задачи и неоправданным жертвам.