Увидев нас, бывшие неподалеку послушники бросились к нам, взволнованно крича:
– Ангел Божий! Смотрите, братья и сестры, к нам явился посланец Небес! Смотрите, к нам Ангел слетел!
Они окружили нас плотной толпой и тянули к Хранителю руки:
– Благослови! Благослови нас,
Божий Ангел! – Ангел благословил всех и каждого, глядя на них с любовью и улыбкой.
– Ты принес нам Добрую весть, Ангеле Божий? – спросил старый «послушник».
– Не ту, которую ты ждешь, старче. Но добрая весть у меня для вас есть. Слушайте!
В России крепнет и растет церковная молитва, появились миллионы новых православных христиан, и все они молятся также и за вас.
– Слава Богу! – воскликнули радостно слушавшие Ангела послушники и послушницы.
– А теперь, братья и сестры, проводите нас в храм преподобной Марии Египетской.
У нас там назначена встреча.
Нас повели вдоль галереи. По пути Хранитель благословлял всех проходивших мимо сестер и братьев. Мы подошли к одной из пещер и вошли в нее.
Воздух в пещере был очень сухой, пахло воском и каменной пылью. В стенах, на высоте человеческого роста, на равном расстоянии друг от друга были выдолблены ниши, и в них горели тонкие свечи. Над каждой нишей на грубо обтесанной стене копотью был выведен черный крестик. Изредка попадались боковые ходы, возле которых у стен были сложены каменные скамьи.
– Там кельи сестер и братьев, – сказал Ангел. Несколько раз нам попадались на глаза высеченные в стенах каморки, почти доверху заложенные камнями. Я заглянула в одну из них поверх кладки: там теплился огонек свечи, и при ее зыбком свете я увидела спину послушника. Он молился.
– Затворник, – пояснил Хранитель. По том прислушался и добавил:
– В затворе уже больше двухсот лет. Укрепи его Господь!
Длинный коридор привел нас к небольшому залу. Это была пещерная церковь, высеченная прямо в скале. Здесь было довольно светло от множества свеч, горевших на невысоких каменных столбиках-подсвечниках. Передняя стена была украшена горельефом, изображавшим старую и очень худую женщину с короткими волосами, в лохмотьях. Над головой ее был высечен четкий круг.
– Преподобная Мария Египетская, – ска зал Ангел. Я перекрестилась и поклонилась изображению. По стенам я увидела горель ефные изображения других святых, но каких именно, я не знала. Под ними вдоль стен были высечены узкие скамьи. На одной из них, опустив голову и задумавшись, сидел какой-то человек. Услышав наши шаги, он поднялся и пошел к нам навстречу.
Пока он медленно приближался к нам, я моргала и трясла головой: нет, этого быть никак не могло! Вот уж этого – нет! Но он приблизился, и я поняла, что не обозналась.
Это действительно был мой муж.
– Георгий!
– Анна!
Мы подошли друг к другу, остановились и потрясенно молчали.
Тишину, в которой слышалось лишь потрескивание свечей, нарушил Хранитель.
– Вам надо поговорить, я оставляю вас. Я буду ждать тебя снаружи, Анна.
Он удалился, а мы все продолжали молчать, вглядываясь друг в друга. Наконец, Георгий сказал:
– Давай присядем, у меня голова кружится от радости. Как давно мы не виделись! Мы сели.
– Откуда ты здесь взялся, Жорка? – спросила я, немного придя в себя.
– Я умер раньше тебя. Мой самолет разбился, едва отлетев от Мюнхена.
– Боже мой! Надеюсь, ты умер сразу, не мучился?
– Это была мгновенная смерть.
– Да… Вот ты и долетался по своим московским девочкам!..
– Анна! Я ведь не к девочкам летал…
– Георгий! Неужели ты и теперь будешь мне врать? Опомнись!
– Я не вру, Аннушка. Послушай меня, теперь я должен сказать тебе всю правду. Я не к девочке летал, а к мальчику. У меня в России остался сын. Я скрывал это от тебя.
– Ты всегда что-нибудь скрывал от меня! – сказала я жалобно. Честно говоря, я растерялась: к такой новости я совершенно не была готова, я даже не знала, как теперь к этому отнестись.
– Скрывал! Да! Потому что, скажи я тебе правду, ты опять стала бы решать все за всех и по-своему. Ты всегда так делала! Это ты решила переехать из Питера в Москву – и мы переехали. Это ты диссидентствовала, а меня дразнили «декабристкой»! Это из-за тебя нам пришлось покинуть родину и… Да я уж не говорю обо всем остальном!
– Я не виновата, что на тебя ни в чем нельзя было положиться, что ты неумел принимать решения. А если я была такая плохая, то почему же ты не бросил меня?
Меня несло. Казалось бы, я уже давно покаялась в своем супружеском диктаторстве, сто раз пожалела о том, что держала Георгия за мальчишку и пыталась руководить им. А вот теперь встреча с ним и эта потрясающая новость застигли меня врасплох, и опять из меня полезло! Я и ненавидела себя, и не могла остановиться.
– Анна! Я любил тебя до самой смерти и после смерти, ты же знаешь!
– Я знаю только то, что я ничего не знала о твоем сыне.
– Зато я знал, как ты страдала от того, что у нас не могло быть детей. Мы ведь у врачей не проверялись, и я не хотел, чтобы ты знала, что не я в этом виноват, а ты. У меня– то уже давно был сын.
– А кто его мать? За что ты любил ее?
– Я не любил ее. Это была случайная связь. Киноэкспедиция в провинцию, деревенская девчонка, обалдевшая от одного только знакомства с тем, как делается «всамделишное кино». Ну, ты знаешь, как это бывает у киношников… Ну и… А девочка-то была дочерью сельского священника, и она, слава Богу, не захотела избавиться от ребенка. Я не смог ее уговорить. В результате – сын Александр.
– Сколько же ему лет?
– Двенадцать.
– Боже мой! И все эти годы ты держал с ними связь и обманывал меня?
– Да. Прости меня, если можешь.
– Так выходит, не было твоих бесконечных романов, за которые ты просил прощения, а я – прощала?
– Не было. Прости меня.
– Зачем же ты так долго меня обманывал, Георгий? Почему ты просто не рассказал мне все как есть? Я бы поняла и отпусти ла тебя.
– Вот этого-то я не хотел и боялся. Я ж тебя знаю! Ты бы меня непременно отправила к сыну.
– Пожалуй, да… Ребенок ни в чем не виноват.
– Да это ясно! Я ведь усыновил его.
– Легче от этого стало мальчику? Заимел заграничного папочку-туриста.
– Всегда ты так! Скажи лучше, прощаешь ты меня или нет?
– Так чего же тут прощать? Ты все-таки оказался лучше, чем я думала. Бог простит!
– Может, и простит. Но если ты не про стила, то и на Его прощение нечего надеяться: я ведь не Бога обманывал почти тринадцать лет, а тебя.
– Да, история…
– Еще не вся, Аннушка. Я ведь тогда летел на похороны Татьяны. Она умерла, и мой сын остался в деревне с больной бабушкой, вдовой попадьей. Я хотел о них позаботиться, но вот погиб и ничего не успел. Не представляю, как они там теперь…
Я молчала, потому что мне было нечего сказать.
– Анна, ты помнишь, мы заключили страховки друг на друга?
– Да, что-то такое было. Но какое это имеет теперь значение?
– А такое, что я и с этим тебя обманул. Я потом переделал страховку на Сашу.
– Ну и правильно сделал.
– Помнишь, на полках в моей комнате стояла «История кино» Салуля? Вот в ней, во втором томе я хранил метрику Саши, его фотографии и мою страховку.
– Сейчас побегу искать! А где теперь Татьяна?
– В Раю, конечно. Она ведь всю жизнь, до самой смерти отмаливала наш общий грех. Она себя и перед тобой чувствовала виноватой, за тебя всегда молилась, чтобы ты пришла к вере. Она была очень хорошая, тихая такая, безответная.
– Ты ее видел после смерти?
– Где я мог ее видеть? Не ревнуй, пожалуйста, хоть сейчас!
– А ты что, совсем не был в Раю?
– Не все такие счастливые, как ты, не всем повезло иметь дедушку среди святых.
Я-то умер, как обухом по голове. Один миг – и я очнулся, окруженный бесами. Это было жутко, я ведь никогда не думал о смерти и совершенно не был к ней готов.
– Да уж, могу себе представить! Как же ты перебрался через мытарства?
– Не спрашивай! Я так и не прошел их до конца, и бесы сбросили меня в ад.
– Подожди-ка… А откуда ты знаешь, что у меня есть дедушка святой?
– Сама рассказывала.
– Когда? Чего ты мелешь?
– Когда, когда… Совсем недавно, когда мы сидели на балконе нашей виллы, пили вино и ты мне рассказывала о своих райских каникулах…
– Что-о?!
– А вот то-о! Еще надо посмотреть, кто кому изменял: «Лопоухенький! Лопоухенький!»
– Как тебе не стыдно! К мальчишке ревновать! А откуда ты, собственно, о нем знаешь?
– Анна! Ты что, совсем меня не узнаешь? А уши?
Господи! Да как же… Я обалдело уставилась в лицо своего мужа. Потом с визгом бросилась ему на шею:
– Лопоухенький! Чудище мое ненаглядное!..
Когда я отплакалась и отсмеялась, Георгий Лопоухий спросил:
– Хочешь посмотреть мою работу?
– Конечно!
– Видишь вон там, над входом в церковь, незаконченный орнамент? Это моя работа! Ну, не только моя, конечно… Я пока еще только прямые полоски и зигзаги высекать научился. Видишь, во-он там!
Я не смогла различить в сложном орнаменте Жоркины зигзаги, но очень за него порадовалась.
– Замечательный орнамент! Это так здорово, что ты трудишься для церкви. А где ты живешь? У тебя тут есть какой-нибудь свой уголок?
– Келья, как у всех. Идем, я тебе покажу!
Мы вышли из церкви в широкий коридор, откуда Георгий провел меня в один из боковых ходов. Этот более узкий коридор был с обеих сторон испещрен неглубокими низкими пещерками. Они не имели дверей и даже ничем не были завешены. В некоторых было темно, в других горели свечи. Проходя, мы видели сестер и братьев, молившихся или просто сидевших в раздумье на каменных скамьях.
– А вот и моя келья, – сказал мой муж, подводя меня к одной из последних келий.
Пещерка, скорее даже просто углубление в каменной стене. В маленькой нише горит тонкая свеча. В противоположной стене высечена скамья, над ней копотью нарисован большой православный крест. Откуда-то доносится хоровое пение:
– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!
Пели мужские и женские голоса, пели тихо и очень печально.
Значит, вот это будет теперь наш последний дом? Ну что ж, мне он нравится больше, чем все наши с Георгием Лопоухим дома.
Здесь можно молиться, здесь есть церковь.
Может, и Хранитель будет иногда прилетать…
– Мой Ангел ждет меня. Давай пойдем к нему!
– Тебе здесь не нравится?
– Нравится, хотя и непривычно. Но здесь нам жить и жить, я успею еще привык нуть, а вот с Ангелом моим я не знаю, когда теперь увижусь.
– Он что, ничего тебе не сказал?
– О чем?
– Тогда я тоже ничего не скажу. Что ж, идем к твоему Ангелу-Хранителю.
Мы вышли из пещеры. Ангел сидел на парапете, свесив ноги над бездной, и ждал меня.
– Простились? – спросил он.
Я похолодела.
– Твой муж что, ничего тебе не сказал? – Я помотала головой.
– Анна! Ты возвращаешься на Землю. В свое тело, в свою жизнь. – Я молчала.
– Ты не рада?
– Не знаю. Это Господь так решил?
– Да. Поскольку твое тело там, в больнице на Земле, продолжает оставаться живым, твой Дед умолил Господа дать тебе возможность вернуться и дожить до естественной кончины. Он просил передать тебе, что это должна быть другая жизнь. Ты теперь зна ешь, какая.
Я кивнула.
– Что же ты молчишь, Анна?
Я еще немного покивала, помотала головой, а потом кое-как выдавила из себя:
– Что я могу сказать на это? Только одно. Слава Богу за все!
Ангел улыбнулся. Как я люблю его улыбку! Неужели я на Земле совсем-совсем не буду ее видеть, до самой следующей смерти? Ну, тогда я хоть буду стараться, чтобы он всегда улыбался, глядя на меня. Пусть я не смогу этого увидеть, но я буду стараться угадывать, улыбается мне мой Ангел или нет?
– Ну что ж, за твое смирение будет тебе и награда. Мария, подойди к нам, не бойся!
В сторонке тихой стайкой стояли послушники и послушницы, с восторженными улыбками взирая на моего Ангела. И среди них я увидела…
– Мамочка!
Мы кинулись друг к другу, столкнулись, обнялись. Господи, еще и это… Какой же щедрой рукой, – нет, обеими руками! – Ты раздаешь милости, когда милуешь нас!
Оказалось, что мама и Георгий встретились сразу, как только его принес сюда Ангел.
Конечно, они обрадовались друг другу. Мама рассказала ему о нашей встрече в больнице.
Он, конечно же, поведал ей о наших совместных странствиях по адским пустыням и весям.
Можно представить себе, как мама стала молиться о моем вызволении из зыбучих песков!
Я очень обрадовалась, что Георгий и мама вместе, что у них тут маленькая, но семья.
– Мамочка, а я опять возвращаюсь на Землю!
– Я знаю. Смотри, не повторяй прежних ошибок! И молись, молись за себя и за нас. Я надеюсь, что теперь уж ты сумеешь подготовиться к смерти как подобает христианке, и когда придет твой настоящий срок, ты попадешь прямо в Рай, а не сюда.
– Разве здесь так уж плохо?
– О, нет! Конечно, тут нет ни птички, ни былинки, но Господи! – да ведь мы и этой милости не заслужили, чтобы жить в молитве, с церковью, а главное – в стороне от бесов. Вот и ангелы когда-никогда нас посещают…
Нашу беседу нарушил странный равномерный стук по дереву.
– Что это, мама?
– Это било, – сказала она. – Это так нас созывают на вечернюю молитву.
Мама простилась со мной и, пряча слезы, пошла в пещерную церковь с другими послушниками.
Георгий подошел ко мне и обнял за плечи.
– Благодаря тебе я оказался здесь. Если бы не ты, меня или бесы сожрали бы в лагере, или я сам ушел бы к озеру Отчаянья и там погиб.
– Ошибаешься, Георгий, – вмешался Хранитель. – Анна спасла тебя от худшей участи. Души бессмертны: те, кого бесы пожирают в одном круге ада, таким образом переносятся ими в другой, еще более ужасный.
– Вот видишь, Аннушка! Как же я буду теперь без тебя? Ты вернешься к жизни и еще, может быть, жить будешь долго-долго… но ты не забудешь, не оставишь меня? Ты помни, пожалуйста, что муж женой спасается! Молись там за меня.
– Это ты сам придумал, что муж женой спасается? – спросила я, невольно улыбаясь.
– Нет, это тут так говорят. Скажи, ты сделаешь что-нибудь для моего Саши?
– Ты еще спрашиваешь? Если не буду там полным инвалидом, то, как только смогу, поеду к нему в гости. И молиться за тебя буду. Да я теперь из церкви не вылезу! Да я в монастырь пойду! Постриг приму!
– Анна, не увлекайся! – остановил меня Хранитель. – Иди, Георгий, тебе пора на службу. А то она до Второго пришествия на Землю не соберется.
Мы с мужем обнялись в последний раз, и он ушел вслед за моей мамой. Прощай, Лопоухий!
– Пора, Анна! – сказал Ангел
– Ангел мой! Миленький! А мы не могли бы еще немного задержаться и слетать подальше в адские глубины? Не в самые опасные места, конечно.
– Что ты такое говоришь, Анна!
– Мне так хочется хотя бы попробовать разыскать Олафа Рыжебородого! Скажи, это в принципе возможно?
Видал ли кто-нибудь когда-нибудь растерянного Ангела-Хранителя? Я – видела.
– Ну, Анна, с тобой не соскучишься! Такой воспитанницы у меня еще не было! По дожди, я должен получить на это разрешение.
Из складок своей одежды Хранитель достал небольшой круглый предмет, показавшийся мне зеркалом. Он что-то в него сказал, но язык был мне незнаком, и потом долго ждал ответа. Наконец ответ, видимо, пришел.
– Летим! – сказал Хранитель и протянул ко мне руки.
Нашего варяга мы нашли, как и следовало ожидать, на берегу моря. Только море это было черное, как мазут, вокруг было сумеречно и голо. Черные камни торчали на берегу, и если бы Ангел не подсказал, я бы не догадалась, что один из них – человек. Он и сам был черен, даже волосы и борода. И красного плаща на нем не было, одни каменные лохмотья. А вот глаз был – один, и на левой руке не хватало двух пальцев.
– Олаф! – окликнула я его. Каменная фигура еще долго оставалась неподвижной, а потом поднялось темное веко и блеснул глаз. Уставился на меня и долго так глядел.
Потом Олаф, с трудом разлепив окаменевшие губы, прошептал:
– Хельга!
– Нет, я не Хельга. Я ее внучка, – незачем было углубляться в подробности генеалогии, он бы не понял.
– А где же Хельга?
– Хельга в Раю.
– Так она… спаслась?
– Да, потому что ее вел Спаситель. Верь в Него, Олаф! Проси Его о спасении! Хельга любит и ждет тебя. Помни: муж женой спасается.
Он снова закрыл свой единственный глаз и погрузился в тяжелый сон. Может, ему теперь приснится Хельга?
– Больше тут ничего нельзя сделать, – сказал мой Ангел-Хранитель. – Нам пора, Анна!
Возвращение в полумертвое измученное тело было мучительным и тяжелым. В нем было холодно, тесно и больно. Еще долгие, долгие дни я лежала в том же положении, в каком застигла меня смерть. Умные аппараты заставляли мои легкие и сердце работать, гоня кровь и кислород к дремлющему мозгу. Я терпеливо прислушивалась изнутри к своему организму. Сначала только я уловила собственное трепетание моего сердца, которое начало выбиваться из ритма, навязанного ему машиной. Врачи обнаружили это только через несколько часов. Еще позже я начала дышать самостоятельно. Сознание сначала было тусклым, потом проснулось и оно. Я все вспомнила и открыла глаза. В больнице был целый переполох.
Еще бы: я пролежала в коме почти полгода!
Врачи сбежались и поздравляли друг друга.
Кто-то догадался поздравить и меня. Когда я смогла говорить, я первым делом попросила:
– Пожалуйста, пригласите ко мне русского священника.
Эпилог
– Ангел Божий! Смотрите, братья и сестры, к нам явился посланец Небес! Смотрите, к нам Ангел слетел!
Они окружили нас плотной толпой и тянули к Хранителю руки:
– Благослови! Благослови нас,
Божий Ангел! – Ангел благословил всех и каждого, глядя на них с любовью и улыбкой.
– Ты принес нам Добрую весть, Ангеле Божий? – спросил старый «послушник».
– Не ту, которую ты ждешь, старче. Но добрая весть у меня для вас есть. Слушайте!
В России крепнет и растет церковная молитва, появились миллионы новых православных христиан, и все они молятся также и за вас.
– Слава Богу! – воскликнули радостно слушавшие Ангела послушники и послушницы.
– А теперь, братья и сестры, проводите нас в храм преподобной Марии Египетской.
У нас там назначена встреча.
Нас повели вдоль галереи. По пути Хранитель благословлял всех проходивших мимо сестер и братьев. Мы подошли к одной из пещер и вошли в нее.
Воздух в пещере был очень сухой, пахло воском и каменной пылью. В стенах, на высоте человеческого роста, на равном расстоянии друг от друга были выдолблены ниши, и в них горели тонкие свечи. Над каждой нишей на грубо обтесанной стене копотью был выведен черный крестик. Изредка попадались боковые ходы, возле которых у стен были сложены каменные скамьи.
– Там кельи сестер и братьев, – сказал Ангел. Несколько раз нам попадались на глаза высеченные в стенах каморки, почти доверху заложенные камнями. Я заглянула в одну из них поверх кладки: там теплился огонек свечи, и при ее зыбком свете я увидела спину послушника. Он молился.
– Затворник, – пояснил Хранитель. По том прислушался и добавил:
– В затворе уже больше двухсот лет. Укрепи его Господь!
Длинный коридор привел нас к небольшому залу. Это была пещерная церковь, высеченная прямо в скале. Здесь было довольно светло от множества свеч, горевших на невысоких каменных столбиках-подсвечниках. Передняя стена была украшена горельефом, изображавшим старую и очень худую женщину с короткими волосами, в лохмотьях. Над головой ее был высечен четкий круг.
– Преподобная Мария Египетская, – ска зал Ангел. Я перекрестилась и поклонилась изображению. По стенам я увидела горель ефные изображения других святых, но каких именно, я не знала. Под ними вдоль стен были высечены узкие скамьи. На одной из них, опустив голову и задумавшись, сидел какой-то человек. Услышав наши шаги, он поднялся и пошел к нам навстречу.
Пока он медленно приближался к нам, я моргала и трясла головой: нет, этого быть никак не могло! Вот уж этого – нет! Но он приблизился, и я поняла, что не обозналась.
Это действительно был мой муж.
– Георгий!
– Анна!
Мы подошли друг к другу, остановились и потрясенно молчали.
Тишину, в которой слышалось лишь потрескивание свечей, нарушил Хранитель.
– Вам надо поговорить, я оставляю вас. Я буду ждать тебя снаружи, Анна.
Он удалился, а мы все продолжали молчать, вглядываясь друг в друга. Наконец, Георгий сказал:
– Давай присядем, у меня голова кружится от радости. Как давно мы не виделись! Мы сели.
– Откуда ты здесь взялся, Жорка? – спросила я, немного придя в себя.
– Я умер раньше тебя. Мой самолет разбился, едва отлетев от Мюнхена.
– Боже мой! Надеюсь, ты умер сразу, не мучился?
– Это была мгновенная смерть.
– Да… Вот ты и долетался по своим московским девочкам!..
– Анна! Я ведь не к девочкам летал…
– Георгий! Неужели ты и теперь будешь мне врать? Опомнись!
– Я не вру, Аннушка. Послушай меня, теперь я должен сказать тебе всю правду. Я не к девочке летал, а к мальчику. У меня в России остался сын. Я скрывал это от тебя.
– Ты всегда что-нибудь скрывал от меня! – сказала я жалобно. Честно говоря, я растерялась: к такой новости я совершенно не была готова, я даже не знала, как теперь к этому отнестись.
– Скрывал! Да! Потому что, скажи я тебе правду, ты опять стала бы решать все за всех и по-своему. Ты всегда так делала! Это ты решила переехать из Питера в Москву – и мы переехали. Это ты диссидентствовала, а меня дразнили «декабристкой»! Это из-за тебя нам пришлось покинуть родину и… Да я уж не говорю обо всем остальном!
– Я не виновата, что на тебя ни в чем нельзя было положиться, что ты неумел принимать решения. А если я была такая плохая, то почему же ты не бросил меня?
Меня несло. Казалось бы, я уже давно покаялась в своем супружеском диктаторстве, сто раз пожалела о том, что держала Георгия за мальчишку и пыталась руководить им. А вот теперь встреча с ним и эта потрясающая новость застигли меня врасплох, и опять из меня полезло! Я и ненавидела себя, и не могла остановиться.
– Анна! Я любил тебя до самой смерти и после смерти, ты же знаешь!
– Я знаю только то, что я ничего не знала о твоем сыне.
– Зато я знал, как ты страдала от того, что у нас не могло быть детей. Мы ведь у врачей не проверялись, и я не хотел, чтобы ты знала, что не я в этом виноват, а ты. У меня– то уже давно был сын.
– А кто его мать? За что ты любил ее?
– Я не любил ее. Это была случайная связь. Киноэкспедиция в провинцию, деревенская девчонка, обалдевшая от одного только знакомства с тем, как делается «всамделишное кино». Ну, ты знаешь, как это бывает у киношников… Ну и… А девочка-то была дочерью сельского священника, и она, слава Богу, не захотела избавиться от ребенка. Я не смог ее уговорить. В результате – сын Александр.
– Сколько же ему лет?
– Двенадцать.
– Боже мой! И все эти годы ты держал с ними связь и обманывал меня?
– Да. Прости меня, если можешь.
– Так выходит, не было твоих бесконечных романов, за которые ты просил прощения, а я – прощала?
– Не было. Прости меня.
– Зачем же ты так долго меня обманывал, Георгий? Почему ты просто не рассказал мне все как есть? Я бы поняла и отпусти ла тебя.
– Вот этого-то я не хотел и боялся. Я ж тебя знаю! Ты бы меня непременно отправила к сыну.
– Пожалуй, да… Ребенок ни в чем не виноват.
– Да это ясно! Я ведь усыновил его.
– Легче от этого стало мальчику? Заимел заграничного папочку-туриста.
– Всегда ты так! Скажи лучше, прощаешь ты меня или нет?
– Так чего же тут прощать? Ты все-таки оказался лучше, чем я думала. Бог простит!
– Может, и простит. Но если ты не про стила, то и на Его прощение нечего надеяться: я ведь не Бога обманывал почти тринадцать лет, а тебя.
– Да, история…
– Еще не вся, Аннушка. Я ведь тогда летел на похороны Татьяны. Она умерла, и мой сын остался в деревне с больной бабушкой, вдовой попадьей. Я хотел о них позаботиться, но вот погиб и ничего не успел. Не представляю, как они там теперь…
Я молчала, потому что мне было нечего сказать.
– Анна, ты помнишь, мы заключили страховки друг на друга?
– Да, что-то такое было. Но какое это имеет теперь значение?
– А такое, что я и с этим тебя обманул. Я потом переделал страховку на Сашу.
– Ну и правильно сделал.
– Помнишь, на полках в моей комнате стояла «История кино» Салуля? Вот в ней, во втором томе я хранил метрику Саши, его фотографии и мою страховку.
– Сейчас побегу искать! А где теперь Татьяна?
– В Раю, конечно. Она ведь всю жизнь, до самой смерти отмаливала наш общий грех. Она себя и перед тобой чувствовала виноватой, за тебя всегда молилась, чтобы ты пришла к вере. Она была очень хорошая, тихая такая, безответная.
– Ты ее видел после смерти?
– Где я мог ее видеть? Не ревнуй, пожалуйста, хоть сейчас!
– А ты что, совсем не был в Раю?
– Не все такие счастливые, как ты, не всем повезло иметь дедушку среди святых.
Я-то умер, как обухом по голове. Один миг – и я очнулся, окруженный бесами. Это было жутко, я ведь никогда не думал о смерти и совершенно не был к ней готов.
– Да уж, могу себе представить! Как же ты перебрался через мытарства?
– Не спрашивай! Я так и не прошел их до конца, и бесы сбросили меня в ад.
– Подожди-ка… А откуда ты знаешь, что у меня есть дедушка святой?
– Сама рассказывала.
– Когда? Чего ты мелешь?
– Когда, когда… Совсем недавно, когда мы сидели на балконе нашей виллы, пили вино и ты мне рассказывала о своих райских каникулах…
– Что-о?!
– А вот то-о! Еще надо посмотреть, кто кому изменял: «Лопоухенький! Лопоухенький!»
– Как тебе не стыдно! К мальчишке ревновать! А откуда ты, собственно, о нем знаешь?
– Анна! Ты что, совсем меня не узнаешь? А уши?
Господи! Да как же… Я обалдело уставилась в лицо своего мужа. Потом с визгом бросилась ему на шею:
– Лопоухенький! Чудище мое ненаглядное!..
Когда я отплакалась и отсмеялась, Георгий Лопоухий спросил:
– Хочешь посмотреть мою работу?
– Конечно!
– Видишь вон там, над входом в церковь, незаконченный орнамент? Это моя работа! Ну, не только моя, конечно… Я пока еще только прямые полоски и зигзаги высекать научился. Видишь, во-он там!
Я не смогла различить в сложном орнаменте Жоркины зигзаги, но очень за него порадовалась.
– Замечательный орнамент! Это так здорово, что ты трудишься для церкви. А где ты живешь? У тебя тут есть какой-нибудь свой уголок?
– Келья, как у всех. Идем, я тебе покажу!
Мы вышли из церкви в широкий коридор, откуда Георгий провел меня в один из боковых ходов. Этот более узкий коридор был с обеих сторон испещрен неглубокими низкими пещерками. Они не имели дверей и даже ничем не были завешены. В некоторых было темно, в других горели свечи. Проходя, мы видели сестер и братьев, молившихся или просто сидевших в раздумье на каменных скамьях.
– А вот и моя келья, – сказал мой муж, подводя меня к одной из последних келий.
Пещерка, скорее даже просто углубление в каменной стене. В маленькой нише горит тонкая свеча. В противоположной стене высечена скамья, над ней копотью нарисован большой православный крест. Откуда-то доносится хоровое пение:
– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!
Пели мужские и женские голоса, пели тихо и очень печально.
Значит, вот это будет теперь наш последний дом? Ну что ж, мне он нравится больше, чем все наши с Георгием Лопоухим дома.
Здесь можно молиться, здесь есть церковь.
Может, и Хранитель будет иногда прилетать…
– Мой Ангел ждет меня. Давай пойдем к нему!
– Тебе здесь не нравится?
– Нравится, хотя и непривычно. Но здесь нам жить и жить, я успею еще привык нуть, а вот с Ангелом моим я не знаю, когда теперь увижусь.
– Он что, ничего тебе не сказал?
– О чем?
– Тогда я тоже ничего не скажу. Что ж, идем к твоему Ангелу-Хранителю.
Мы вышли из пещеры. Ангел сидел на парапете, свесив ноги над бездной, и ждал меня.
– Простились? – спросил он.
Я похолодела.
– Твой муж что, ничего тебе не сказал? – Я помотала головой.
– Анна! Ты возвращаешься на Землю. В свое тело, в свою жизнь. – Я молчала.
– Ты не рада?
– Не знаю. Это Господь так решил?
– Да. Поскольку твое тело там, в больнице на Земле, продолжает оставаться живым, твой Дед умолил Господа дать тебе возможность вернуться и дожить до естественной кончины. Он просил передать тебе, что это должна быть другая жизнь. Ты теперь зна ешь, какая.
Я кивнула.
– Что же ты молчишь, Анна?
Я еще немного покивала, помотала головой, а потом кое-как выдавила из себя:
– Что я могу сказать на это? Только одно. Слава Богу за все!
Ангел улыбнулся. Как я люблю его улыбку! Неужели я на Земле совсем-совсем не буду ее видеть, до самой следующей смерти? Ну, тогда я хоть буду стараться, чтобы он всегда улыбался, глядя на меня. Пусть я не смогу этого увидеть, но я буду стараться угадывать, улыбается мне мой Ангел или нет?
– Ну что ж, за твое смирение будет тебе и награда. Мария, подойди к нам, не бойся!
В сторонке тихой стайкой стояли послушники и послушницы, с восторженными улыбками взирая на моего Ангела. И среди них я увидела…
– Мамочка!
Мы кинулись друг к другу, столкнулись, обнялись. Господи, еще и это… Какой же щедрой рукой, – нет, обеими руками! – Ты раздаешь милости, когда милуешь нас!
Оказалось, что мама и Георгий встретились сразу, как только его принес сюда Ангел.
Конечно, они обрадовались друг другу. Мама рассказала ему о нашей встрече в больнице.
Он, конечно же, поведал ей о наших совместных странствиях по адским пустыням и весям.
Можно представить себе, как мама стала молиться о моем вызволении из зыбучих песков!
Я очень обрадовалась, что Георгий и мама вместе, что у них тут маленькая, но семья.
– Мамочка, а я опять возвращаюсь на Землю!
– Я знаю. Смотри, не повторяй прежних ошибок! И молись, молись за себя и за нас. Я надеюсь, что теперь уж ты сумеешь подготовиться к смерти как подобает христианке, и когда придет твой настоящий срок, ты попадешь прямо в Рай, а не сюда.
– Разве здесь так уж плохо?
– О, нет! Конечно, тут нет ни птички, ни былинки, но Господи! – да ведь мы и этой милости не заслужили, чтобы жить в молитве, с церковью, а главное – в стороне от бесов. Вот и ангелы когда-никогда нас посещают…
Нашу беседу нарушил странный равномерный стук по дереву.
– Что это, мама?
– Это било, – сказала она. – Это так нас созывают на вечернюю молитву.
Мама простилась со мной и, пряча слезы, пошла в пещерную церковь с другими послушниками.
Георгий подошел ко мне и обнял за плечи.
– Благодаря тебе я оказался здесь. Если бы не ты, меня или бесы сожрали бы в лагере, или я сам ушел бы к озеру Отчаянья и там погиб.
– Ошибаешься, Георгий, – вмешался Хранитель. – Анна спасла тебя от худшей участи. Души бессмертны: те, кого бесы пожирают в одном круге ада, таким образом переносятся ими в другой, еще более ужасный.
– Вот видишь, Аннушка! Как же я буду теперь без тебя? Ты вернешься к жизни и еще, может быть, жить будешь долго-долго… но ты не забудешь, не оставишь меня? Ты помни, пожалуйста, что муж женой спасается! Молись там за меня.
– Это ты сам придумал, что муж женой спасается? – спросила я, невольно улыбаясь.
– Нет, это тут так говорят. Скажи, ты сделаешь что-нибудь для моего Саши?
– Ты еще спрашиваешь? Если не буду там полным инвалидом, то, как только смогу, поеду к нему в гости. И молиться за тебя буду. Да я теперь из церкви не вылезу! Да я в монастырь пойду! Постриг приму!
– Анна, не увлекайся! – остановил меня Хранитель. – Иди, Георгий, тебе пора на службу. А то она до Второго пришествия на Землю не соберется.
Мы с мужем обнялись в последний раз, и он ушел вслед за моей мамой. Прощай, Лопоухий!
– Пора, Анна! – сказал Ангел
– Ангел мой! Миленький! А мы не могли бы еще немного задержаться и слетать подальше в адские глубины? Не в самые опасные места, конечно.
– Что ты такое говоришь, Анна!
– Мне так хочется хотя бы попробовать разыскать Олафа Рыжебородого! Скажи, это в принципе возможно?
Видал ли кто-нибудь когда-нибудь растерянного Ангела-Хранителя? Я – видела.
– Ну, Анна, с тобой не соскучишься! Такой воспитанницы у меня еще не было! По дожди, я должен получить на это разрешение.
Из складок своей одежды Хранитель достал небольшой круглый предмет, показавшийся мне зеркалом. Он что-то в него сказал, но язык был мне незнаком, и потом долго ждал ответа. Наконец ответ, видимо, пришел.
– Летим! – сказал Хранитель и протянул ко мне руки.
Нашего варяга мы нашли, как и следовало ожидать, на берегу моря. Только море это было черное, как мазут, вокруг было сумеречно и голо. Черные камни торчали на берегу, и если бы Ангел не подсказал, я бы не догадалась, что один из них – человек. Он и сам был черен, даже волосы и борода. И красного плаща на нем не было, одни каменные лохмотья. А вот глаз был – один, и на левой руке не хватало двух пальцев.
– Олаф! – окликнула я его. Каменная фигура еще долго оставалась неподвижной, а потом поднялось темное веко и блеснул глаз. Уставился на меня и долго так глядел.
Потом Олаф, с трудом разлепив окаменевшие губы, прошептал:
– Хельга!
– Нет, я не Хельга. Я ее внучка, – незачем было углубляться в подробности генеалогии, он бы не понял.
– А где же Хельга?
– Хельга в Раю.
– Так она… спаслась?
– Да, потому что ее вел Спаситель. Верь в Него, Олаф! Проси Его о спасении! Хельга любит и ждет тебя. Помни: муж женой спасается.
Он снова закрыл свой единственный глаз и погрузился в тяжелый сон. Может, ему теперь приснится Хельга?
– Больше тут ничего нельзя сделать, – сказал мой Ангел-Хранитель. – Нам пора, Анна!
Возвращение в полумертвое измученное тело было мучительным и тяжелым. В нем было холодно, тесно и больно. Еще долгие, долгие дни я лежала в том же положении, в каком застигла меня смерть. Умные аппараты заставляли мои легкие и сердце работать, гоня кровь и кислород к дремлющему мозгу. Я терпеливо прислушивалась изнутри к своему организму. Сначала только я уловила собственное трепетание моего сердца, которое начало выбиваться из ритма, навязанного ему машиной. Врачи обнаружили это только через несколько часов. Еще позже я начала дышать самостоятельно. Сознание сначала было тусклым, потом проснулось и оно. Я все вспомнила и открыла глаза. В больнице был целый переполох.
Еще бы: я пролежала в коме почти полгода!
Врачи сбежались и поздравляли друг друга.
Кто-то догадался поздравить и меня. Когда я смогла говорить, я первым делом попросила:
– Пожалуйста, пригласите ко мне русского священника.
Эпилог
Сегодня прошло ровно десять лет с того дня, как началась мои посмертные приключения. Сейчас я сижу за письменным столом сына над общей тетрадью с моими воспоминаниями. На стене напротив висит отрывной Православный календарь, на нем дата – 21 июля 2000 года, по старому стилю 7 июля, пятница. Сегодня наш семейный праздник – Явление Казанской иконы Божией Матери.
Вот она, в киоте, украшенная венком из полевых цветов.
Мой сын Сашенька, а для прочих священник отец Александр, уже ушел в храм, ему надо приготовиться к службе, сегодня будет много причастников. Моя невестка Зина ушла с ним: она совсем молоденькая, ей всего двадцать один год, а все-таки она матушка, и все хозяйственные церковные дела лежат на ней. Хоть и невелик наш сельский храм Новомучеников Российских, а забот у матушки немало.
Утро сегодня такое чудесное, сад полон цветами и туманом. Это от нашей реки такой туман поднялся. Днем будет жарко, можно будет свозить Танечку и Настеньку на речку и выкупать: они это любят. Для веселья и охраны возьмем с собой нашу собаку, французского бульдога Данилу. Его мы с Сашенькой в Москве на вокзале подобрали, когда возвращались из Мюнхена.
Правило ко Святому Причастию я закончила, но в церковь идти рано. Девочки еще спят. Поэтому я достала тетрадь и решила именно сегодня дописать свою историю, пока в доме тишина: проснутся Татьянка с Настенькой, и бабушке покоя не будет. Если и сегодня, в десятую годовщину моей первой смерти, я эти записки не закончу, то когда же? Итак, на чем мы остановились…
Я поехала в Россию сразу же, как только смогла ходить без костылей. В «Истории кино» Жоржа Салуля я нашла не только все документы Сашеньки, но и письмо от него к отцу, в конверте с обратным адресом.
Приехала сюда и застала всех в страшном горе. Два года назад скончался отец Татьяны, священник нашей церкви. В один год умерла от лейкемии сама Татьяна и погиб в авиакатастрофе Сашин отец и мой муж Георгий.
Двенадцатилетний мальчик-сирота остался в доме с бабушкой, вдовой попадьей, которая сама едва ходила. Соседи поговаривали уже о том, что надо бы пацана сдать в детский дом, а бабушку определить в дом престарелых. Деревенские кумушки разъяснили мне, что им, соседям, давно приглянулся разведенный покойным батюшкой прекрасный плодовый сад, а дом бабушка была готова продать за любые деньги, поскольку денег у нее совсем не было: какая могла быть пенсия у сельской попадьи в девяностом году? Кормились садом и огородом, но их надо обрабатывать. А кто это мог делать? Двенадцатилетний парнишка, бабушка-инвалид?
Тут появляется неведомая родственница из Германии и все ставит вверх дном. Сашеньку я усыновила, ему даже фамилию менять не пришлось. Мы с ним сразу полюбили друг друга. Я его потому, что он был копия Георгия, такой же лопоухий. А он меня потому, что надо же было ему, мальчишке, растерявшемуся от горя, на кого-нибудь опереться. Вот он ко мне и прижался.
Дом я перестроила, бабушку подлечила, и она еще семь лет после этого прожила.
Скончалась она вскоре после Сашиного рукоположения в иереи. Он сам ее и соборовал, и отпевал, потому что остался в нашем селе служить на дедовом месте. Только служит он уже в новой церкви, которую мы построили на полученные по страховке Георгия деньги и посвятили Новомученикам Российским. А старая церковь, Георгиевская, стала служить кладбищенской часовней. Там мы служим панихиды по всем нашим усопшим.
Сашенька учился в семинарии в Москве, но перед рукоположением женился на местнои девушке, дочери школьного учителя и, как ни странно, верующей с детства. Бывает! Меньше чем через год у них родилась дочь Татьяна, а еще через год – вторая, Анастасия.
Обе названы в честь царевен-мучениц.
Мы с Сашенькой почти каждый год летаем в Мюнхен на могилу Георгия: он похоронен на кладбище возле русского кафедрального собора, посвященного Новомученикам Российским (это мой второй храм, в котором я могу молиться моему Деду – новомученику протоиерею Евгению). Могилка всегда в порядке, даже если мы долго не приезжаем: ухаживает за ней моя любимая мюнхенская подруга Наташа. Та самая, которая сплетничала обо мне в больничном коридоре. А любимая потому, что это она подавала на проскомидии за меня просфоры, которые мой Ангел-Хранитель приносил мне прямо в ад: тот самый «хлебушек», который придавал нам с Георгием силу и мужество, питал и спасал нас.
Я, конечно, не молодею, но и стареть мне мои внучки особенно не дают: с ними не соскучишься, как говорил мой Ангел-Хранитель! И все-таки думаю со временем, когда они вырастут, о своей душе позаботиться, к смерти приготовиться.
Есть тут неподалеку Свято-Богородицкая женская обитель, а в ней мироточивая икона Божией Матери.
Список с Казанской, между прочим. Когда я бываю там в паломничестве, то все мне кажется, что благоухает миро от чудотворной иконы точно так же, как благоухал цветок моей дорогой прабушки, созданный ею в подарок Богородице. А ведь и я там немножко поучаствовала… Так что, если будет на то Ее святая воля…
Ах, как же это я, ведь чуть не забыла! Кот Арбуз, насладясь сполна охотой на живых, а не поролоновых мышей, познав с Сашенькой радости рыбалки, наплодив полосатых котятарбузят на всю деревню, мирно опочил пятнадцати лет от роду. Похоронен в клумбе с петуньями. Теперь с нами живет его сын, кот Арбуз-Второй.
О! Кажется, девочки проснулись. Ну все, бабушка, пора кончать с мемуарами. Иду, уже иду, мои дорогие!..
И слава Богу за все.
Вот она, в киоте, украшенная венком из полевых цветов.
Мой сын Сашенька, а для прочих священник отец Александр, уже ушел в храм, ему надо приготовиться к службе, сегодня будет много причастников. Моя невестка Зина ушла с ним: она совсем молоденькая, ей всего двадцать один год, а все-таки она матушка, и все хозяйственные церковные дела лежат на ней. Хоть и невелик наш сельский храм Новомучеников Российских, а забот у матушки немало.
Утро сегодня такое чудесное, сад полон цветами и туманом. Это от нашей реки такой туман поднялся. Днем будет жарко, можно будет свозить Танечку и Настеньку на речку и выкупать: они это любят. Для веселья и охраны возьмем с собой нашу собаку, французского бульдога Данилу. Его мы с Сашенькой в Москве на вокзале подобрали, когда возвращались из Мюнхена.
Правило ко Святому Причастию я закончила, но в церковь идти рано. Девочки еще спят. Поэтому я достала тетрадь и решила именно сегодня дописать свою историю, пока в доме тишина: проснутся Татьянка с Настенькой, и бабушке покоя не будет. Если и сегодня, в десятую годовщину моей первой смерти, я эти записки не закончу, то когда же? Итак, на чем мы остановились…
Я поехала в Россию сразу же, как только смогла ходить без костылей. В «Истории кино» Жоржа Салуля я нашла не только все документы Сашеньки, но и письмо от него к отцу, в конверте с обратным адресом.
Приехала сюда и застала всех в страшном горе. Два года назад скончался отец Татьяны, священник нашей церкви. В один год умерла от лейкемии сама Татьяна и погиб в авиакатастрофе Сашин отец и мой муж Георгий.
Двенадцатилетний мальчик-сирота остался в доме с бабушкой, вдовой попадьей, которая сама едва ходила. Соседи поговаривали уже о том, что надо бы пацана сдать в детский дом, а бабушку определить в дом престарелых. Деревенские кумушки разъяснили мне, что им, соседям, давно приглянулся разведенный покойным батюшкой прекрасный плодовый сад, а дом бабушка была готова продать за любые деньги, поскольку денег у нее совсем не было: какая могла быть пенсия у сельской попадьи в девяностом году? Кормились садом и огородом, но их надо обрабатывать. А кто это мог делать? Двенадцатилетний парнишка, бабушка-инвалид?
Тут появляется неведомая родственница из Германии и все ставит вверх дном. Сашеньку я усыновила, ему даже фамилию менять не пришлось. Мы с ним сразу полюбили друг друга. Я его потому, что он был копия Георгия, такой же лопоухий. А он меня потому, что надо же было ему, мальчишке, растерявшемуся от горя, на кого-нибудь опереться. Вот он ко мне и прижался.
Дом я перестроила, бабушку подлечила, и она еще семь лет после этого прожила.
Скончалась она вскоре после Сашиного рукоположения в иереи. Он сам ее и соборовал, и отпевал, потому что остался в нашем селе служить на дедовом месте. Только служит он уже в новой церкви, которую мы построили на полученные по страховке Георгия деньги и посвятили Новомученикам Российским. А старая церковь, Георгиевская, стала служить кладбищенской часовней. Там мы служим панихиды по всем нашим усопшим.
Сашенька учился в семинарии в Москве, но перед рукоположением женился на местнои девушке, дочери школьного учителя и, как ни странно, верующей с детства. Бывает! Меньше чем через год у них родилась дочь Татьяна, а еще через год – вторая, Анастасия.
Обе названы в честь царевен-мучениц.
Мы с Сашенькой почти каждый год летаем в Мюнхен на могилу Георгия: он похоронен на кладбище возле русского кафедрального собора, посвященного Новомученикам Российским (это мой второй храм, в котором я могу молиться моему Деду – новомученику протоиерею Евгению). Могилка всегда в порядке, даже если мы долго не приезжаем: ухаживает за ней моя любимая мюнхенская подруга Наташа. Та самая, которая сплетничала обо мне в больничном коридоре. А любимая потому, что это она подавала на проскомидии за меня просфоры, которые мой Ангел-Хранитель приносил мне прямо в ад: тот самый «хлебушек», который придавал нам с Георгием силу и мужество, питал и спасал нас.
Я, конечно, не молодею, но и стареть мне мои внучки особенно не дают: с ними не соскучишься, как говорил мой Ангел-Хранитель! И все-таки думаю со временем, когда они вырастут, о своей душе позаботиться, к смерти приготовиться.
Список с Казанской, между прочим. Когда я бываю там в паломничестве, то все мне кажется, что благоухает миро от чудотворной иконы точно так же, как благоухал цветок моей дорогой прабушки, созданный ею в подарок Богородице. А ведь и я там немножко поучаствовала… Так что, если будет на то Ее святая воля…
Ах, как же это я, ведь чуть не забыла! Кот Арбуз, насладясь сполна охотой на живых, а не поролоновых мышей, познав с Сашенькой радости рыбалки, наплодив полосатых котятарбузят на всю деревню, мирно опочил пятнадцати лет от роду. Похоронен в клумбе с петуньями. Теперь с нами живет его сын, кот Арбуз-Второй.
О! Кажется, девочки проснулись. Ну все, бабушка, пора кончать с мемуарами. Иду, уже иду, мои дорогие!..
И слава Богу за все.