Уолтер покосился на друга. Судя по всему, «обворожительная Марго» была последним завоеванием ветреного Пэтти. Несмотря на неказистый вид, тот очень нравился женщинам.
   – Меня мало интересуют актрисы и их гримерки, – заметил Уолтер.
   – Вот именно! А почему? Потому что ты – ненормальный отшельник, и привести тебя в чувство – первая задача любого человека, который к тебе неравнодушен!
   – Только не говори, что тебя подослала Вайолет, – простонал Уолтер.
   – Уж конечно не Вайолет. Ей бы вряд ли понравилась мысль, что ты шатаешься по гримеркам актрис.
   – Ты прекрасно понял, что я имею в виду не актрис, – нахмурился Уолтер. – Хватит шутить. Это Вайолет заставила тебя сегодня вытащить меня из дома?
   – Она тут ни при чем.
   – Только не сочиняй. У тебя всегда уши краснеют, когда ты врешь.
   Пэтти обеспокоенно посмотрел в зеркальце заднего вида, чтобы убедиться, что с его ушами все в порядке. Уолтер расхохотался.
   – Вот видишь, сам себя выдал. Рассказывай, что на этот раз задумала твоя сестрица.
   Пэтти вздохнул.
   – Она считает, что вы должны больше времени проводить вместе.
   – О господи.
   – И я с ней согласен! Не забывай, что вы теперь жених и невеста.
   – Неофициально.
   – Да, – кивнул Пэтти. – Пока. Но в любом случае она имеет право на твое внимание.
   Уолтер стиснул кулаки. С каким удовольствием он посвятил бы друга в подробности своей неофициальной помолвки с Вайолет Сильверстоун. Но не имеет права. Обещался матери. Да и без обещания ясно, что ему нужно держать язык за зубами, если он не хочет опозориться сам и опозорить Вайолет на весь Лондон.
   Потому что взрослому и почти самостоятельному мужчине должно быть стыдно жениться на ком-либо лишь из-за того, что так пожелали его родители.
   Леди Элизабет Алистер, мать Уолтера, была помешана на том, чтобы сын сделал достойную партию. Она не верила в либерализм и демократию, равенство людей и классов и одинаковые возможности для всех. Ее предки были аристократами уже при Карле Первом, и леди Алистер не сомневалась, что и в более ранние периоды они были людьми известными и значительными. Сама она вышла замуж удачно, за единственного сына лорда Фонтеноя, и теперь надеялась на то, что ее собственный сын не будет валять дурака и подберет себе жену из родовитого семейства.
   Проблема была в том, что Уолтер вообще не хотел жениться.
   Он прекрасно ладил с женщинами. Они находили его «душкой» и «красавчиком», но нежные отношения пугали молодого человека до полусмерти. Уолтер предпочитал любви дружбу и искренне не понимал, почему так не может продолжаться всю жизнь.
   Конечно, наедине с собой он порой мечтал о кроткой голубоглазой деве из глухой хэмпширской деревушки, непременно дочери какого-нибудь духовного лица или, в крайнем случае, благовоспитанной сиротке. Она будет ласковой, заботливой, обязательно молчаливой и начитанной. Никогда не будет таскать его на приемы и требовать новое платье каждую неделю. С ней можно будет держаться за руки и молча любоваться лунной дорожкой на глади пруда.
   Какого пруда, неважно. До таких подробностей Уолтер в своих мечтах не доходил. Вопрос заключался в том, что в его окружении идеала женской красоты и благонравия не наблюдалось, и поэтому Уолтер был обречен на одиночество и постоянные упреки матери.
   Однако леди Алистер была не из тех, кто сыплет упреками, но не действует. Она как огня боялась, что Уолтер влюбится в какую-нибудь «простушку» и тайком женится на ней. Лишать наследства в наше время немодно, и денежного рычага в руках заботливой матери не было. Ей оставалось только истово молиться, надоедать сыну и между делом устраивать смотр потенциальных невест. Она не сомневалась, что рано или поздно ее упорство одолеет пассивность Уолтера, и он позволит ей «устроить» его судьбу. А кто лучше матери знает, какая девица подойдет ее умному, красивому и образованному сыну?
   Инстинкт не подвел леди Алистер. После двух лет вздохов и намеков Уолтер устал. Понимая, что в ближайшие тридцать лет глухой деревушки с голубоглазой девой ему не видать как своих ушей, он решил уступить. Свое малодушие он оправдывал, в первую очередь, заботой о матери, а во-вторых, робкой надеждой на то, что после свадьбы бойкая леди Алистер оставит сына в покое. Пусть будущая жена не будет соответствовать его идеалу женщины. Зато она будет полностью устраивать его мать, что, по мнению Уолтера, гарантировало уютное семейное счастье.
   Получив согласие сына, леди Алистер принялась действовать. Несомненно, в ее лице мир потерял великую сваху. Она обладала редким умением выяснять все, что нужно, не называя вещи своими именами и обходя щекотливые моменты. После месяца кропотливой работы она составила список лондонских невест старше шестнадцати и моложе двадцати пяти. Через две недели список пришлось подкорректировать, потому что оказалось, что кое-кто тайно помолвлен, кое-кто – на грани разорения, кто-то считает семейство Алистер скучными ретроградами, а кто-то – открыто говорил об Уолтере в презрительном тоне.
   В конечном виде знаменитый список леди Алистер содержал двенадцать фамилий. Пять из них были подчеркнуты, что означало «обратить особое внимание». Первым стояло имя некой Джемаймы Уилберфорс. Она была самой богатой и, по мнению миссис Алистер, самой хорошенькой из двенадцати. Осторожно прощупав почву, она поняла, что Уолтер ничего против Джемаймы не имеет.
   Обрадованная леди Алистер поспешила на переговоры к матери Джемаймы. Она практически не сомневалась в успехе, так как знала, что леди Уилберфорс также не против устроить для дочери выгодный брак. Уолтер котировался очень высоко на рынке английских женихов.
   Однако Джемайма выкинула фортель, которого никто не ожидал от милой застенчивой девочки с кукольным личиком. Она сделала именно то, чего всю жизнь опасалась леди Алистер в отношении Уолтера, – сбежала в Гретна Грин и вышла замуж за нищего офицерика без роду без племени. Естественно, вопреки воле родителей.
   Леди Алистер дрожала при мысли о том, что бы произошло, если бы они успели официально объявить о помолвке Уолтера и Джемаймы. Ее неотразимый мальчик превратился бы в посмешище.
   С тех пор она решила не торопиться и более внимательно присматриваться к претенденткам на звание миссис Уолтер Алистер.
   Номером вторым шла Розамунда Уайтчепел. Темноволосая и черноглазая как итальянка, она, тем не менее, могла похвастаться отличной родословной и неплохим состоянием, которое ее дед и прадед сколотили на активной колониальной торговле.
   Не самое почтенное занятие для аристократа, признавала леди Алистер, но в любом случае лучшее, чем сидеть на месте сложа ручки и наблюдать, как стремительно тает наследство предков.
   Леди Алистер находилась в финальной стадии переговоров с Уайтчепелами, когда на горизонте появилась мисс Вайолет Сильверстоун. Она была шотландской кузиной Пэтти, лучшего друга Уолтера, и приехала покорять Лондон в возрасте девятнадцати лет.
   Что и говорить, Вайолет была поразительной красавицей. Выразительные глаза редкого фиалкового цвета (отсюда и имя, Вайолет) смотрели прямо в душу, золотистые кудри с ботичеллиевой рыжинкой были нежны как шелк. Ее улыбка была обворожительна, а смех сравнивали с серебряными колокольчиками, звенящими на ветру.
   Однако Вайолет была блестяща не только внешне. Она родилась, чтобы блистать в обществе, и лондонцы очень быстро оценили достоинства новоиспеченной светской львицы. Вайолет была достаточно умна, чтобы молчать, когда речь шла о вещах, в которых она не разбиралась, и поэтому ее называли «дьявольски проницательной» и «не по-женски образованной». Она умела слушать, умела ласково улыбнуться к месту или вовремя пошутить. Вайолет всегда была прекрасно одета и разбиралась в моде не хуже парижанки.
   К тому же, вопреки распространенному мнению о нищете и скупости шотландцев, ее семья была баснословно богата, и при одной мысли о приданом Вайолет у слабонервных кружилась голова.
   Леди Алистер к слабонервным не относилась. Она сразу поняла, что наконец нашла ту, которая достойна ее Уолтера. С родителями Розамунды, к сожалению, пришлось разорвать отношения, но по сравнению с Сильверстоунами Уайтчепелы были нищими выскочками. Сравнивать же красоту Розамунды и Вайолет было попросту глупо. Более того, Вайолет была младше Розамунды на целых полгода, а леди Алистер ни в коем случае не хотела, чтобы в Лондоне говорили, что она сосватала сыну старую деву.
   Было у Вайолет Сильверстоун и еще одно преимущество, о котором мать Уолтера узнала уже после того, как начала новую охоту за перспективной невестой. О преимуществах вроде этого не болтают на каждом углу, и поэтому родители девушки свято хранили тайну.
   Вайолет была по уши влюблена в Уолтера.
   Она всего лишь пару раз видела его на приемах и в театре с неугомонным Пэтти, но ей этого хватило, чтобы оценить многочисленные достоинства молодого человека. Леди Алистер была на седьмом небе от счастья, обнаружив такую союзницу. Теперь можно было действовать спокойно, не опасаясь, что прекрасные глаза какого-нибудь военного разрушат ее планы, как это было с Джемаймой.
   Главной проблемой теперь был Уолтер, которому настолько надоело мельтешение женских имен в речи матери, что он рвался нарушить обещание и продлить свое холостяцкое счастье на долгие годы.
   К великому разочарованию и удивлению леди Алистер, яркая красота Вайолет его ничуть не впечатлила. Когда она аккуратно поинтересовалась у сына, что он думает об «этой прелестной сестричке Патрика», Уолтер назвал ее «кривлякой и болтушкой».
   Но леди Алистер была не из тех, кто сдается легко. Вайолет сделалась частой гостьей в доме Алистеров. На сторону заговорщиков был привлечен Пэтти, который симпатизировал сестренке и был не прочь породниться с лучшим другом.
   – Тебе не помешает встряска, Уолли, – говорил он каждый раз, когда Уолтер отказывался от очередного приема в честь какого-нибудь скрипача или индийского йога.
   Как и ожидалось, дело кончилось тем, что Уолтер махнул рукой и позволил матери считать, что он согласен жениться на Вайолет.
   – Хоть на демоне из преисподней, только оставьте меня в покое, – заявил он изумленной матери.
   Леди Алистер, однако, решила пропустить демона из преисподней мимо ушей и сосредоточиться на долгожданном «да».
   Пока официальную помолвку решили не устраивать, дабы приурочить ее к двадцатилетию Вайолет, которое должно было состояться через два месяца. Уолтер наслаждался свободой и старался не думать о том, что произойдет через два месяца, когда прекрасная мисс Сильверстоун заграбастает его своими жадными ручонками.
   – Вы, в конце концов, поженитесь через какие-нибудь полгода, – продолжал Пэтти. – Ты должен быть к ней повнимательнее.
   – У меня будет для этого вся жизнь, – улыбнулся Уолтер. – Последние деньки я хочу прожить счастливо и в гармонии с собой.
   Пэтти покачал головой.
   – Ты меня удивляешь. Половина Лондона сходит по Вайолет с ума. А ты капризничаешь и выдумываешь предлоги, лишь бы с ней не встречаться.
   – Я все понимаю, Пэтти, – вздохнул Уолтер. – Но ничего не могу с собой поделать. Такой уж уродился. Мне интереснее играть в бильярд, чем ухаживать за девушкой. Пусть даже за такой красивой, как твоя кузина.
   – Вот и играй в бильярд при Вайолет. Она счастлива, ты счастлив. Что еще нужно для идеального брака?
   – Обязательно воспользуюсь твоим советом. Когда придет время.
   Уолтер помрачнел. Он знал, что Пэтти обеими руками «за» эту свадьбу, потому что был бы счастлив породниться с Уолтером. Но порой не мог отделаться от ощущения, что друг над ним подшучивает. В самом деле, смельчак Пэтти с его вечными влюбленностями не мог не потешаться над человеком, который испуганно шарахается от женщин, как дикое животное – от огня…
   В театре был аншлаг, и, пробираясь к своим креслам во втором ряду партера, Пэтти и Уолтер несколько раз останавливались, чтобы поболтать со знакомыми. Уолтер перехватил несколько заинтересованных женских взглядов, и настроение его испортилось еще сильнее. Неужели он не сумел бы самостоятельно выбрать девушку себе по вкусу, раз мать так настаивает на женитьбе? Конечно, она превзошла сама себя, когда сосватала ему Вайолет… и никому не объяснишь, что от красоты мисс Сильверстоун веет холодом, а от ее самоуверенности хочется убежать на край света. В ту же Америку.
   Занятый грустными мыслями, Уолтер почти не следил за действием на сцене. Только когда Пэтти толкал его в бок и шептал:
   – Вот это она, посмотри, какая прелесть…
   Уолтер поднимал глаза и послушно рассматривал стройную женскую фигурку, затянутую в платье начала викторианской эпохи.
   – Хороша, – вздыхал Пэтти. – Колдунья, а не женщина. Ведьма.
   Уолтер искренне недоумевал, в чем именно та хороша.
   После спектакля Пэтти все-таки затащил сопротивляющегося Уолтера к «колдунье» и «ведьме». Блистательная Марго успела отделаться от всех поклонников и сидела на пуфике перед трюмо, обмахивая лицо кисточкой для пудры.
   – Дорогая, ты была великолепна! – воскликнул Пэтти и бросился к актрисе.
   Уолтер остался у порога, находя поведение Пэтти чересчур мелодраматичным.
   – То-то я видела, как твой друг весь спектакль клевал носом, – раздался звонкий голос Марго.
   Уолтер вздрогнул. Актриса в открытую разглядывала его, склонив набок изящную головку. Уолтер был вынужден признать, что друг не зря называл Марго «обворожительной». В ней не было блестящей красоты Вайолет, но зато был бесспорный шарм, что ценится гораздо выше. У Марго была осанка королевы и улыбка соблазнительницы; глаза ее, необыкновенно темные для столь светлой кожи и рыжих волос, смотрели строго и задумчиво. Это создавало неотразимый контраст.
   – Присаживайтесь, мой мрачный рыцарь, – мелодично рассмеялась Марго.
   Она хлопнула по соседнему пуфику и поманила Уолтера.
   – Пэтти столько о вас рассказывал, что мне не терпится рассмотреть вас как следует.
   Уолтер метнул хмурый взгляд в Пэтти, который с невинным видом развел руками, подошел к пуфику и сел, стараясь не задеть локтем косметические баночки на столе Марго.
   – Ты не говорил мне, что он такой красавец, – без церемоний сказала Марго.
   – Мне не очень нравится, что вы говорите обо мне в третьем лице, – холодно заметил Уолтер.
   Марго засмеялась и захлопала в ладоши.
   – О, так он еще и кусается. Замечательно. Пэтти, твой друг – настоящее сокровище.
   Пэтти заметно нервничал. Неизвестно, на что он рассчитывал, приведя Уолтера в гримерку, но явно не на то, что Марго начнет с ним кокетничать.
   – Я только хотел спросить, Марго, не согласишься ли ты поужинать сего… – начал он.
   – Подожди.
   Марго махнула рукой и наклонилась к Уолтеру.
   – Ты должен сказать мне, почему у тебя такая кислая физиономия.
   Уолтер покраснел. Марго сидела так близко, что он мог видеть следы белой пудры на ее лице и вдыхать тяжелый и сладкий аромат ее духов. Она улыбалась, но скорее по привычке, чем по желанию, и Уолтер поймал себя на мысли о том, что она, как и он, лишь изображает веселье.
   Еще мгновение назад он собирался сочинить остроумный лживый ответ. Сейчас ему больше не хотелось ничего выдумывать.
   – Женюсь, – кратко сказал он.
   У Марго вытянулось лицо. Пэтти хохотнул, чтобы разрядить обстановку:
   – Да, на самой богатой и красивой девушке Лондона! Так что нет ни одной причины для хандры.
   Марго словно не слышала его. Она жадно всматривалась в лицо Уолтера, будто искала какие-то неведомые, лишь ей понятные знаки.
   – Дай мне, пожалуйста, свою левую ладонь, – вдруг попросила она.
   – Марго, милая, ты в гадалки записалась? – рассмеялся Пэтти.
   Уолтер чувствовал, что на самом деле его другу совсем не смешно. Что он ревнует, нервничает и не понимает, что происходит. Но вместо того, чтобы поставить зарвавшуюся Марго на место и уйти, Уолтер молча протянул ей руку. Ей нельзя было не повиноваться. Недаром Пэтти называл ее «колдуньей» и «ведьмой».
   Пальцы Марго были теплыми и сухими. Она мягко дотрагивалась до ладони Уолтера, разглядывая черточки и переплетения линий. На несколько минут в гримерке воцарилась тишина.
   Наконец Марго подняла голову, и Уолтер вздрогнул, встретившись с ней глазами. Марго смеялась. Ее черные глаза искрились весельем, а губы подрагивали от сдерживаемого хохота.
   – Что? – буркнул Уолтер. – В чем дело?
   – Не знаю, на ком ты собрался жениться, дорогой мой, но женишься ты точно не на ней.
   – То есть я не женюсь? – обрадовался Уолтер.
   – Женишься, женишься. Но не на той.
   Пэтти понял, что пора вмешаться.
   – Так, Марго, извини, нам пора.
   Он хлопнул Уолтера по плечу.
   – Уже?
   – Да. Вставай, Уолли, нас ждет Вайолет. А твои предсказания, моя дорогая, никуда не годятся. Голову даю на отсечение, что через полгода Уолтер поведет в церковь мою кузину!
   – На твоем месте я бы не стала так рисковать головой, – усмехнулась Марго. – Она тебе еще пригодится.
   Пэтти побагровел.
   – Да, нам действительно пора. – Уолтер встал. – Было приятно познакомиться… Марго.
   – Мне тоже.
   Молодые люди уже подошли к двери, когда их остановил задорный вопрос актрисы:
   – Пэтти, разве ты не хотел меня куда-то пригласить?

3
Беспокойная ночь

   – Дрянь. Настоящая дрянь. Как я мог заинтересоваться ею, ума не приложу, – сокрушался Пэтти в машине. – Она казалась мне такой… умной, утонченной…
   – По-моему, она такая и есть, – вставил Уолтер. – А ты попросту ревнуешь.
   – Что-о? Я ревную? К кому?
   – Догадайся сам.
   – К тебе? – фыркнул Пэтти. – Ни одному нормальному человеку не придет в голову ревновать к тебе женщину!
   Уолтер вздохнул. Горячая кровь Пэтти порой вскипала чересчур бурно.
   – Давай забудем об этом, хорошо? А теперь отвези меня, пожалуйста, домой.
   – Отвезу, – кивнул Пэтти. – Вот только к Вайолет заскочим на пару минут.
   – Ты с ума сошел? – возмутился Уолтер. – Ты знаешь, сколько сейчас времени?
   – Половина десятого.
   – Поздновато для визитов.
   – Да она мне голову оторвет, если я тебя не привезу, – просто сказал Пэтти, и Уолтер понял, что сопротивление бесполезно.
   Домой Уолтер вернулся около двенадцати. Голова болела от виски, наигранного хохота Вайолет и грохотания музыки в клубе, куда она все-таки потащила их с Пэтти. Вайолет любила танцевать и веселиться и, пытаясь открыть дверь своим ключом, Уолтер с горечью спрашивал себя, как он будет жить с женщиной, чье представление о веселье коренным образом отличается от его.
   – Добрый вечер, сэр.
   Брукфилд бесшумной тенью возник на пороге.
   – Я вас ждал.
   – О, чудесно, – обрадовался Уолтер. – Мне бы очень не хотелось тебя разбудить.
   – Надеюсь, что вечер прошел хорошо, сэр.
   – Замечательно. Лучше не бывает.
   Уолтер кинул шляпу на стойку и стал подниматься по лестнице. Брукфилд шел за ним следом.
   – А как здесь дела? Все в порядке?
   – Да, сэр. В восемь приехали мистер и миссис Глоссон, а в половине девятого – сэр Бабблбел с дочерьми.
   Уолтер запнулся о ступеньку.
   – Сэр Бабблбел? Глоссоны? А вы случайно не в курсе, Брукфилд, что они тут делают?
   – Вы, должно быть, забыли, сэр. В среду состоится благотворительный бал леди Алистер.
   – О нет…
   Уолтер пошатнулся и схватился за перила.
   – Какое сегодня число?
   – Двадцать второе, сэр.
   – Благотворительный бал, точно. У меня совсем вылетело из головы.
   – Неудивительно, сэр. Столько всего произошло в последнее время.
   Они дошли до спальни Уолтера. Молодой человек взялся за ручку двери. Брукфилд кашлянул:
   – Кстати, сэр, я должен вас предупредить. Не удивляйтесь, пожалуйста…
   Но Уолтер уже вошел в комнату.
   На первый взгляд его спальня выглядела как всегда. Большая комната с высокими потолками и балконом, старинная кровать под балдахином, камин, который Уолтер не зажигал с тех пор, как в доме провели отопление, книжный шкаф (если захочется почитать перед сном), шкаф для одежды, стулья, столик с электрической лампой у окна и множество изящных статуэток на каминной полке.
   Все как обычно, за одним малюсеньким исключением. На стуле у окна крепко спала сегодняшняя бродяжка, уронив лохматую голову на стол.
   – Что это значит, Брукфилд? – выдохнул Уолтер в крайнем изумлении.
   – Боюсь, у меня не было иного выхода, сэр. Леди Алистер распорядилась готовить пустые комнаты для гостей, и мне пришлось проводить мисс… гм… Рози к вам.
   – Черт!
   – Прошу вас, сэр, тише. Вы разбудите девочку. А у нее и так сегодня был тяжелый день.
   Уолтер покосился на камердинера, но лицо Брукфилда было невозмутимо. Законы человеколюбия были для него сильнее преданности хозяину.
   – А ты не проверял, на месте ли полицейские?
   – Проверял. На месте, сэр. Похоже, они всерьез взялись за юную леди.
   Уолтер поморщился.
   – Нет никакой необходимости называть ее так, Брукфилд. Это всего лишь обыкновенная бродяжка.
   «Обыкновенная бродяжка» внезапно подняла голову и широко зевнула.
   – Добрый вечер… – буркнул Уолтер. – Р-рози.
   – Привет.
   Она улыбнулась, и Уолтер отметил про себя, что его незваная гостья стала больше похожа на девушку. Причем на вполне симпатичную девушку. То ли после сна ее личико порозовело, то ли она наконец смыла грязь со щек и перестала напоминать замызганного подростка.
   – Мне чего, уйти? – Рози начала медленно вставать из-за стола.
   Уолтер беспомощно оглянулся на Брукфилда. Тот развел руками.
   – Все помещения в доме заняты. Или будут заняты завтра утром. Вы же сами понимаете, сэр.
   Уолтер понимал. Три раза в год деятельная леди Алистер устраивала дома пышный прием, который она именовала благотворительным балом. К ним приезжали родственники со всего королевства, да и в столице многие с жадным нетерпением ожидали заветного приглашения. Но леди Алистер звала к себе лишь избранных, которых, впрочем, набиралось более чем достаточно.
   Единственным человеком, кто не приходил от бала в полный восторг, был Уолтер. Он не любил танцы, не любил большого скопления людей, не любил, когда дом превращался в отель. На этот раз у него был дополнительный повод бояться приближающегося бала.
   Очень симпатичный повод по имени Вайолет Сильверстоун.
   Уолтер знал, что она не позволит ему пропустить ни одного танца и не отойдет от него ни на шаг. Хотя официально объявлять о помолвке они собирались позднее, Вайолет не упустит случая продемонстрировать всему Лондону, что место рядом с Уолтером Алистером занято.
   Одним словом, неприятных моментов ему хватало и без Рози.
   – И где же мне ее держать? – недовольно спросил он.
   – А я вам не зверек, чтобы меня где-то держать! – возмутилась девчонка.
   Видимо для того, чтобы подчеркнуть свое возмущение, она резко вскочила на ноги, задела столик… и он с ужасающим грохотом опрокинулся.
   – Ой, я не хотела.
   Рози бросилась поднимать столик, но он был довольно тяжел, и Брукфилд поспешил ей на помощь.
   – Подождите, мисс, позвольте мне.
   Уолтеру захотелось тут же сбежать из дома и поселиться в гостинице. Но леди Алистер, естественно, этого не допустит. Значит, несколько дней ему придется провести как на пороховой бочке. С одной стороны – мать с ее притязаниями, с другой – чудо по имени Рози, которое вздумало спасаться от полицейских под крышей его дома.
   – Брукфилд, а может быть, нам поместить мисс… Рози в каком-нибудь другом месте? – взмолился Уолтер. – Не в моей спальне?
   – Где именно, сэр?
   Брукфилд был сама корректность, но по его глазам Уолтер ясно видел, что пощады не будет. Тот уже рассмотрел все возможные варианты и, конечно же, давно бы спас хозяина от унижения. Если бы возможность представилась.
   – Я не знаю. – Уолтер покачал головой.
   – И я не знаю, сэр.
   – Но как я буду находиться в одной комнате с молодой… э-э… леди?
   – А чего? – хмыкнула леди. – Подумаешь. Мы раньше, пока Джимми не ушел, всемером в одной комнате жили, и ниче страшного.
   Уолтер лежал на кровати, натянув одеяло до подбородка, и размышлял о превратностях судьбы. У джентльмена есть все, чего только может желать душа: состояние, дом, любимое занятие и глубокий внутренний мир. Ему кажется, что его жизнь налажена и безоблачна, и никаких уже потрясений в ней произойти не может…
   И что? В считанные секунды все переворачивается с ног на голову. Его дом перестает быть крепостью, а душевный покой теряется навсегда. Сам же джентльмен лежит на собственной кровати в носках, пижаме и толстом халате, умирая от жары и стараясь не думать о том, что у соседней стены на импровизированной кушетке из стульев сладко посапывает яркий представитель лондонского дна.
   Да, девчонку пришлось оставить в спальне. Поговорка «назвался груздем, полезай в кузов» была справедлива как никогда. Уолтер попытался вспомнить что-нибудь из народной мудрости на ту же тему, но в голову приходило лишь малоутешительное «пришла беда – отворяй ворота» или «после драки кулаками не машут».
   – Отстань… ты чего… нет… не надо…
   Уолтер подскочил на кровати.