Короткий, резкий удар, подумала она. Это должно сработать – и по крайней мере здесь нет деда и Адрианы, они этого не увидят. Планы у него такие далеко идущие, что, видимо, про Адриану ему придется сказать. Узнав все, Джованни откажется от мысли здесь поселиться, потому что поймет: мать никогда, никогда его не простит! И тогда Адриана окажется в безопасности. Джо не захочет ни ее, ни связанной с ней ответственности, и никакой суд не даст ему опекунства – никогда в жизни!
   – Поехали к нам, – велела она. – Я тебе кое-что покажу.
   Возвращаясь в город в сопровождении «ламборджини», Тина старалась сосредоточиться на дороге, а не на том, что ей предстоит рассказать Джованни, к чему привели его прошлые прегрешения. И ломала голову, простит ли он ее за то, что не рассказала тогда ничего.
   Теперь же она должна уверить Джованни, что они с Адрианой любят друг друга, что она, Тина, способна как никто обеспечить необходимую Адриане заботу, что он и его деньги тут вообще ни при чем! Конечно, для него это будет ужасный удар! На его долю выпало и так слишком много страданий, но она должна быть сильной. Она докажет, что нельзя вмешиваться в налаженную чужую жизнь, иначе можешь получить на орехи.
   Ей не на кого надеяться, поддержки ждать неоткуда, но эту битву она выиграет.
   – В последний раз прошу тебя, – спокойно сказала Тина, когда они стояли у двери, – от всего сердца прошу и ради твоего же блага: немедленно уезжай, Джо, и не возвращайся!
   – С какой стати! Это противоречит моему плану. А почему ты так хочешь, Тина, чтоб я от тебя отстал?
   В бессильном отчаянии она открыла дверь и пошла вверх по лестнице, цепляясь за перила.
   – Потому что тебе не понравится то, что ты увидишь...
   Джо грозно посмотрел на нее.
   – Ну так покажи. – Он нахмурился и вдруг резко втянул в себя воздух: – А! Ты замужем! – Схватил ее за руку, не нашел кольца, рявкнул: – Что, любовник?!
   – Пойдем...
   Вот он, с пересохшим ртом подумала Тина, вот он, момент истины! Конечно, Джованни был вправе знать. Но... Она медленно поднималась, желая, чтобы грянула молния и испепелила их обоих. Страх лишил ее разума. Не совершила ли она ошибку? А если бы Адриану отняли? Адриана не вынесла бы переезда! Не вынесет его и сейчас!
   Нет. Вздор! Она об этом подумала. У нее очень сильная, выигрышная позиция. Десятки людей подтвердят, как она заботится об Адриане. Она правильно все решила и правильно сделала.
   Страх не проходил, и, Тина поднималась по ступенькам, словно на эшафот. Джованни теперь крепко держал ее руку. А может, единственный человек, которому грозят неприятности, – это она сама. Ох, как он сейчас взорвется! Съест ее заживо...
   На верхней площадке Джованни остановился и озадаченно глянул на гроздь воздушных шаров, украсивших дверь по поводу дня рождения Адрианы всего несколько дней назад. Сколько тогда было смеха! Сердце Тины при встрече с его недоуменно потемневшим взглядом затрепетало, но присутствие шаров он не прокомментировал, а только выкрикнул:
   – Дэн!
   – Говорят тебе, деда нет дома.
   – Да это я так, на всякий случай.
   Широким шагом Джованни вошел в их маленькую гостиную, служившую также столовой, волоча Тину за собой, как капризного ребенка, – и остановился как вкопанный, чего она, собственно, и ожидала. В изумлении уставился на лист, прилепленный к двери в кухню. На листе крупными черными буквами так и значилось: «КУХНЯ». Повернув голову, зацепился взглядом за большую черную стрелу, указывающую на путь, которым они вошли. «НА УЛИЦУ, СПАЛЬНЯ, ВАННАЯ»указывала оконечность стрелы. Также были указатели на полках с аудио – и видеопленками, и краткий перечень содержимого украшал буфет.
   – Тин... Твой дед что, впал в детство?
   – Нет!
   Наконец-то пальцы, охватившие ее запястье, стали мягкими, невнимательными. Даже убери она руку, он бы и не заметил. Тина оглянулась, продумывая путь отступления. Скатится по лестнице, если придется спасаться бегством...
   – Что тут, черт возьми, происходит?
   Она молчала. Джованни бросил взгляд на ее несчастную бледную физиономию и принялся рыскать вокруг, как дикий кот. Следя за его движениями и еле ворочая языком, она сказала:
   – Я приготовлю тебе кофе.
   – Издания для начинающих? – резко спросил он, хватая со стопки любовных романов, купленных на распродаже, две тоненькие, ярко раскрашенные книжки.
   – Да, Джо, – нервозно ответила Тина. Ну, вот, он уже нашел блокнот Адрианы!
   – «Съешь завтрак», – читал он, расшифровывая детские каракули. – «Почисть зубы. Идешь на улицу? Не забудь про одежду! Посмотрись в зеркало/ Причешись! Щетка...» – Он поднял глаза. – Да что это такое, Тина? – Но она лишь беспомощно смотрела на него, блестя полными слез глазами. Он снова взглянул в блокнот и дочитал до конца: – «...на твоем туалетном столике в спальне. Пальто, уличные туфли, кошелек? Не идет ли дождь? Возьми зонтик.» – Он снова глянул на Тину: – Чье это? Что здесь, черт возьми, происходит?
   – Я за кофе! – выкрикнула она и сбежала.
   В недоумении он последовал за ней по пятам, у кухонной стойки замер, протянул руку и стал рассматривать привязанный к ручке чайника ярлык, и, не приблизившись к разгадке тайны, пробормотал что-то про себя.
   – «Надеюсь, ты помнишь, что нужно налить воду?» – прочитал вслух. – «Поставь меня на огонь!» – Тина неверной рукой просыпала кофе на стойку. Джованни принялся читать второй блокнот Адрианы, тот, который она хранила у кровати и каждый день приносила с собой на завтрак: – «Доброе утро! Встань. Умойся. Вытрись полотенцем! Почисть зубы.Оденься (сегодня холодно? или тепло?).
   Иди в кухню и возьми там красный блокнот». – Джованни зарычал: – Конца этому нет! У тебя что, живет чей-то ребенок? Очень, надо сказать, все четко организовано!
   – Нет, Джо, это не чей-то ребенок. – Осторожно, изо всех сил сдерживая дрожь в руках, она разложила кофе по чашкам. – Черт! Я забыла включить чайник!
   – «Включен ли газ? Ты готовишь? Посмотри вокруг, все ли в порядке...» – в изумлении читал Джованни плакатик, свисавший с лампы, потом твердо взял ее за руки и повернул к себе: – Тина...
   – Погоди, сейчас будет кофе, и я тебе все объясню, – понуро пробормотала она. По его лицу было видно, что он перерабатывает информацию. Еще минута – и все...
   – Ты не хотела, чтобы я остался тут жить. Ты не хотела, чтобы я поднялся в квартиру, – размеренно говорил он. – Ты боялась, что я это увижу. Детские книжки. Распорядок дня. Надписи для идиота... – Тина поморщилась. Он мыслил логически, шаг за шагом. – Или для ребенка. Ты присматриваешь за...
   Он зыстыл на месте. Хватка его сделалась еще крепче. Чайник за спиной у Тины вовсю свистел, но она и пальцем не могла шевельнуть, не то, что его выключить. Наконец в глазах Джо вспыхнуло понимание.
   – Джо, – выговорила она упавшим голосом. – Джо? – прошептала неуверенно, чувствуя, как он расслабился и с огромным облегчением перевел дух.
   – Ох, Тина! – прорычал он, дрожа от переполняющих его чувств. – Какая же ты дурочка! Тебе следовало искать меня, найти, сказать мне! У мамы есть мой адрес. – Она смотрела на него, глупо открыв рот, а он укоряюще качал головой. – Ты должна была мне сказать! У меня есть право на это! Я знаю, чего ты боялась, но бояться тебе нечего! Это моя ответственность, не только твоя!
   – А-а... – Так вот как! На мгновение она почувствовала себя опустошенной, даже разочарованной. Она так боялась его реакции, но все, кажется, обошлось! Ни драмы, ни взрыва слепого гнева. Она перевела дух. – Слава Богу, что ты так это воспринимаешь!
   К полному ее удивлению, он крепко, по-медвежьи, обнял ее, а потом приподнял ей подбородок и стал целовать – неторопливо, нежно, чувственно и очень, очень многозначительно. И, как всегда в моменты острого наслаждения, забормотал что-то на медлительном, певучем итальянском, аккомпанируя поцелуям словами и ласковым движением рук по спине. Любовные поцелуи, рассеянно подумала Тина. Невыносимо сладостные.
   Может, он целует ее и так хорошо все воспринял потому, что ощутил благодарность? Он понял, сколь многим она пожертвовала? Бедный... Волна сочувствия охватила ее. Все это время он ничего не знал. Конечно же, это для него потрясение.
   – Джо, – нервничая, начала она, заметив, что поцелуи участились и что руки его спускаются ниже и ниже. Она слишком приникла к нему – это была ошибка, и сейчас, когда желание его передалось и ей, ее обдало жаром. Тина стала вырываться из объятий, Джованни же, расценив это как проявление страсти, глухо застонал. – Перестань! Перестань сейчас же!
   – Нет, не надо, не останавливай меня, Тина, – бормотал он между поцелуями. – Я хочу этого, о, Боже, я так хочу этого!
   – Я знаю, что ты расстроен, – прошептала она ему в щеку, тогда как губы его бродили по ее шее.
   Он что-то глухо пробормотал и слегка отодвинул ее назад, прижав к плите. – Но ты не можешь так поступить! Прошу тебя! Мне жаль, очень жаль, что тебе пришлось пройти через все это, но... О, Джо! – выдохнула она.
   Пламенные поцелуи заставили Тину умолкнуть, жар его тела перекинулся на нее. Он целовал ее, не в силах остановиться, и его стоны заставляли ее раскрыться навстречу этой земной страсти. Рука сама потянулась к его волосам, и мягкие шелковые завитки прильнули к пальцам так, словно хотели удержать ее, не отпустить.
   – Ты восхитительна, – хрипло прошептал Джованни, тесней притягивая ее к себе, упиваясь вкусом ее губ, трогая языком острый краешек белых зубов. И она застонала от наслаждения, всем своим телом вливаясь в него, как река в море, словно ничего естественней и быть не могло.
   Да, она делает это, сказала она своему недремлющему цензору-мозгу, потому что Джованни исстрадался. Его нужно утешить.
   Ну кого ты обманываешь? – возмутился цензор. Ты хочешь его, а он – лжец, двойная душа. Сердце пропустило удар. Нужно немедля, немедля его остановить. И что тогда будет? Страх парализовал ее. Он и не подумает остановиться. Он хочет больше, чем она готова ему дать.
   – Перестань! – яростно прошептала она. – Пока не поздно, остановись!
   Джованни медленно отстранился, но глаза его не были ни злыми, ни слепыми от желания. Они были добрыми, понимающими. Тина облегченно перевела дух.
   – Еще ничего не поздно, – тяжко дыша, сказал он.
   – Джованни... Я не уверена, что ты понял...
   – Не бойся, – он нежно погладил ей щеку. – Я не стану делать того, чего ты не хочешь. – И усмехнулся: – Во всяком случае, пока. Господи, я никак не могу в это поверить!
   – И тем не менее это так, – признала она.
   – Придется мне перед тобой извиниться...
   – Извиниться? – с надеждой переспросила она. – Джо, это так все меняет!
   – Я все понимаю. Тебе, конечно, досталось!..
   – Да, досталось, – кивнула она, – но раскаяние такое благодарное дело!
   Он пробормотал что-то, целуя ее влажные глаза, и Тина зажмурилась от удовольствия, боясь поверить, что Джованни наконец-то обрел душевный покой. Ее решение принесло результат, на который нельзя было и надеяться! Самоуверенный красавец преображался на глазах, и теперь она верила, что он сможет быть с Адрианой нежным, любящим. Скоро, очень скоро, думала она, они с Адрианой встретятся, начнут привыкать друг к другу. Это всегда было ее заветным желанием. А потом, может статься... Она вспыхнула, не смея надеяться на далекое будущее, когда сердца всех участников этой истории смягчит время...
   – Тина, милая Тина, – сказал Джованни, врываясь в ее мечты. – Я тебя подвел. Я думал, я позаботился о вещах, которые... Видно, – он пожал плечами, – нет ничего стопроцентно безопасного.
   – Безопасного? О чем ты? – спросила она недоуменно.
   Джованни поцеловал ее в кончик носа.
   – Глупышка! Ты прекрасно знаешь, о чем я. Я плохо о тебе заботился, хотя совсем не хотел тебе неприятностей, – мягко сказал он. – Ну, хватит меня дразнить! Ну, скажи! Кто это? Мне не терпится знать. Девочка или мальчик?
   – Что?! – онемело уставилась на него Тина, а он продолжал улыбаться, вопросительно вскинув брови. – Девочка... или мальчик?.. – тупо повторила она.
   – Ты будто удивлена не меньше меня! Очнись! Я говорю о нашем ребенке. Какого он пола? – со странной робостью говорил он. – Мне в общем-то все равно. Но все-таки, кто у меня? Сын или дочь?
   Улыбку как смело с лица Тины. Так вот в чем дело! Она сдавленно охнула от ужаса.
   – Как?! Ты решил, что надписи и детские книжки – для ребенка?
   – Я всегда был круглым отличником, и с логикой у меня все в порядке, – усмехнулся Джованни.
   О, Боже! Она прикрыла глаза, чтобы не видеть этой усмешки. Он решил, что у нее есть ребенок – их общий ребенок! И, как любой итальянец, для которых самое дорогое в жизни – дети, вне себя от счастья и простит ей все на свете, потому что она выносила его дитя.
   Значит, он ничего не понял. Все эти поцелуи – только из-за того, что он думает – нашелся наконец человек, который будет любить его безо всяких условий, не ведая о его преступлении, его позоре. Вот почему его так захлестнули чувства... Есть кто-то, кого можно любить, кто-то, принадлежащий ему по праву. И все его сладкие речи – только маскарад, за которым лежит желание отхватить львиную долю любви ребенка, а без ее помощи этого не добиться...
   – О, Джо, – понуро проговорила она.
   – Ну же? – И за ослепительной, вынимающей душу улыбкой последовал еще поток итальянских, звучавших как чистая ласка, слов.
   – Пожалуйста... – Тине перехватило горло. Да, она мечтала бы иметь от него ребенка, поняла она вдруг. И этому никогда, никогда не бывать...
   – Да что такое? – тихо спросил он.
   – Нет... никакого... ребенка, – жалким голосом выдавила она из себя.
   Он недоуменно нахмурился.
   – Но послушай же, Тина! Нельзя скрыть очевидное.
   – Нет у меня ребенка, – повторила она. – Нет и никогда не было. – И никогда не будет, горестно прибавила про себя.
   У него заходили желваки.
   – Понятно, – сквозь зубы проговорил он. – Значит, ты так? Но я же не дурак! Доказать, что здесь живет ребенок, не составит никакого труда! – Не церемонясь, он потащил ее за собой из кухни на лестничную площадку. Подергал ручку одной из дверей. – Здесь заперто. Ключ!
   – Все ключи у тебя, – пробормотала она, морщась от его железной хватки.
   Найдя наконец нужный ключ, он резко толкнул дверь. Та распахнулась. Было сразу видно, что это комната деда. В следующей, поменьше, жила она...
   – Зачем вы запираете двери? – с подозрением спросил Джованни, отворачиваясь от аккуратно застеленной кровати и туалетного столика, на котором стояли фотографии родителей Тины, присланные из Пуэрто-Рико.
   – На всякий случай.
   Джованни, хмыкнув, направился к последней двери.
   – Успокойся! Ради Бога, успокойся, Джованни! – пролепетала она.
   – Мне нужны доказательства. И ты могла бы сказать мне, где мой ребенок! – рычал он, возясь с ключом.
   Тина помнила, что дверь не заперта, но промолчала, надеясь выиграть время.
   – Надписи, книжки, указания – это не для ребенка, Джо!
   – Где мой ребенок? – не слушая, твердил он.
   – Да нет здесь никакого ребенка!
   – Черт возьми, Тина! – Он бросил возиться с замком, взялся трясти ее за плечи. – Ну-ка открой! Я хочу сам все видеть! А потом ты мне скажешь, где он... или она!
   – Да как ты не понимаешь? Нет у меня ребенка! – в отчаянии закричала она.
   – Говори! Я вытрясу из тебя душу, если не скажешь! Где мой ребенок?
   – Да нет его! Нет! Перестань, Джо! Мне больно!
   – Извини, – Джованни взял себя в руки. – Но не мучай меня! Я имею право знать, где он!
   – О, Господи, Джо! Разве до тебя еще не дошло?..
   – Что не дошло? – огрызнулся он. – Что ты прячешь от меня моего ребенка?
   – В последний раз, – истерически закричала она, – в последний раз говорю тебе – нет здесь детей! Это... это твоя мать!
   Он отпустил ее так внезапно, что пришлось ухватиться за перила, и, не удержавшись на ослабевших ногах, она почти села на пол.
   – Моя мать? – хрипло выкрикнул он. – Мадонна, что ты такое сказала?
   Тина с трудом, перехватывая руками балясину, выпрямилась.
   – Там открыто.
   Развернувшись на каблуках, Джованни вошел в комнату Адрианы. Огляделся, явно рассчитывая увидеть игрушки, бейсбольную биту, плакаты с поп-звездами, роликовые коньки... Ничего этого не увидел и вдруг замер, принюхиваясь. Запах лаванды! Запах, который у Тины всегда ассоциировался с Адрианой – с тех самых пор, как Ковальски приехали в Этернити и красавец Джованни перевернул всю ее жизнь.
   – Теперь ты мне веришь? – безжизненно спросила она.
   – На окне решетка, – еле разжимая губы, сказал он.
   – Да, решетка.
   Она ждала, Джованни медленно осмотрел всю комнату, кое-какие вещи – видно, признал, потому что брал их с места, разглядывал.
   – Мадонна... Не может быть...
   Еще как может, с невыразимой печалью думала Тина, следя, как он перебирает платья в шкафу, как прижимает к лицу легкую ткань, пахнущую лавандой.
   – Мне очень жаль, Джо, – тихо сказала она.
   – Я думал, – начал он, застыв посреди комнаты, – я думал, мы... – Спазм сдавил ему горло. – Господи! Так ребенка нет?
   Не в силах говорить, Тина покачала головой и скользнула глазами туда, где на столике стояла фотография Сью и Майкла, которых убил Джо.
   – Ребенка нет, – прошептала она, и в глазах его отразилось такое страдание, что сердце ее содрогнулось.

ГЛАВА ПЯТАЯ

   Джованни явно пытался взять себя в руки, хотя щеки его покраснели.
   – Не понимаю!..
   – Пойдем в гостиную. Я принесу кофе.
   Руки ее дрожали, когда она ставила чашки на резной поднос, доставшийся Адриане от ее польской родни. Джованни с окаменевшим лицом сидел в кресле, глядя перед собой.
   – Я был бы рад ребенку, – невыразительно, словно констатируя факт, сказал он. Его самообладание поражало и... страшило. Конечно, сейчас он сердится сам на себя, и потому только, что выставил себя таким дураком.
   – Я знаю, – пробормотала она. Это было бы чудно – и в то же время чудовищно – желать ребенка от человека, погубившего ее сестру и племянника.
   – Где моя мать? – спросил он, не глядя на нее.
   – Путешествует с дедом. – Тина переминалась с ноги на ногу, не зная, что сказать. Конечно, у нее были наготове слова утешения на любой случай жизни. С какими бы трудностями ни являлись к ней ее подопечные, уходили они всегда с легким сердцем. Но тут она растерялась. Что скажешь человеку, на которого свалилось известие, что его мать совсем не та, что была раньше? Но он ждал объяснений, и она сделала над собой усилие. – Адриана – то есть твоя мать – чувствует себя хорошо. Она крепкая и веселая.
   – Почему вы держите ее взаперти?
   – Ничего подоб...
   – На окнах решетки! Маме всего семьдесят! Не думаю, чтобы она разгуливала по ночам! Если, конечно, ее не держат здесь силой. Она что, пыталась сбежать?
   Да, и довольно часто, подумала Тина. Разве он не понял? Ей-то самой все так очевидно! Джованни между тем сыпал вопросами:
   – Что, черт возьми, вы с ней делаете? Почему она вообще здесь?
   – Она сама пришла к нам два года назад. Ей было одиноко, – спокойно сказала Тина. – Ты же знаешь, они с дедушкой всегда дружили. Вот, выпей, – она добавила в обе чашки немного бренди, – полегчает. – И сама с удовольствием сделала глоток, почувствовав, что внутренняя дрожь немного утихла. – Решетки на окнах – для ее безопасности. Она может выпасть. Со стариками это бывает. – Джованни, мрачно обдумывая услышанное, провел рукой по волосам. – А потом, она бродит во сне.
   – Раньше такого не было!
   – Ну, это... шоковая реакция, – осторожно пояснила она.
   Джованни сверкнул глазами.
   – А надписи-указания? Для нее? Тина кивнула.
   – Ваша родня в Палермо ничего об этом не знает.
   – Конечно, поэтому я и приехал. – Было видно, что он еще не отошел от потрясения. Сначала эта морока с ребенком, потом ужасное откровение про мать. Неудивительно, что Джованни соображает хуже обычного. – Мой дядя звонил ей домой, и незнакомый женский голос ответил, что о ней ничего не известно.
   – Это бабушка Джима Фальконера.
   – Фальконера? – Он нахмурился.
   – Дальние родственники Катерины.
   – А... В общем, мы решили, что маме стыдно из-за того, что произошло, и она не отвечает на письма.
   – Все письма здесь. Их пересылают сюда. – Тина подтянула скамеечку к высокому шкафу и, потянувшись, достала сверху коробку и подала ему. – Твои – тоже. Я их спрятала, чтобы Адриана не порвала. Может, когда-нибудь ей захочется прочитать их...
   С каменным лицом он перебрал надписанные его каллиграфическим почерком, которому Тина всегда завидовала, конверты. Их, нераспечатанных, была целая стопка.
   – Каждую неделю писал. Не то чтобы ждал ответа, но все-таки думал, что она знает все мои новости. Господи, Тина, что же ты сделала, что она так меня ненавидит? Все время твердила ей об этих смертях?
   – Я?! Нет, клянусь...
   – А я не верю тебе! Я был ее поздним, желанным, единственным сыном! Она любила меня так, как только итальянки любят своих детей, и, отбывая незаслуженное наказание, я думал, она простит меня...
   Есть ли на земле мать, которая простит сына, убившего женщину с ребенком и отказавшегося признать свою вину? – растерянно подумала Тина. Что ни говори, а Джованни сгубил все надежды, которые возлагала на него Адриана. Нарушил сицилийский кодекс чести. Этого не прощают. Ничего удивительного в том, что разум ее не выдержал потрясения...
   – Я пыталась вызвать у нее интерес к письмам, и дедушка тоже, но она плакала и отталкивала их! – Тина перевела дыхание, набираясь сил, чтобы сказать все до конца. – Джо, это трудно объяснить, но боюсь, что твоя мать не выносит даже мысли о тебе. Мне жаль, но она так и не простила... – И оборвала фразу, втайне надеясь, что он поймет. Напрасно.
   – Я не сделал ничего плохого! – строго сказал он. – Она все поймет, когда мы поговорим. Я докажу, что не виноват!
   – Но ты виноват! – возразила Тина.
   – Нет! И докажу это! Верну себе уважение матери! Отца нет, он уже не узнает, как несправедливо обошлась со мной жизнь. Но мать моя не умрет несчастной!
   – Но она не...
   – Она лишена своего сына! Ты хоть понимаешь, что это значит для итальянки? У нее нет сына, потому что она сама от него отказалась. Не знаю, чего это ей стоило, но, как бы она ни вела себя на людях, она несчастна! – Он повернулся к ней с горящими глазами. – И все потому, что две маленькие сучки вздумали проучить парня, решив, что он их обеих обманывает!
   – Нет! – вскрикнула Тина.
   – Все еще запираешься? Никаких угрызений? Никакого сочувствия тому, что со мной случилось? – внимательно всматривался Джованни в ее лицо.
   – Я верю в правосудие, – тихо сказала она.
   – Я – тоже.
   – Она не простит тебя! – не выдержала напряжения Тина, заметив, как побледнел Джованни, но решилась договорить до конца: – Ты должен привыкнуть к этому. Достаточно произнести твое имя, и она начинает плакать, и плачет часами. Ты не представляешь, что это такое, Джованни!
   – Ах ты, злобная маленькая дрянь!
   – Нет, это правда! Ты ведь не слышал, как она плачет! – почти в истерике выкрикнула Тина. – И потом, выплакав свое горе, чувствует себя больной – и мы с ней тоже. Это невыносимо!
   – Все, можешь не продолжать! Картина ясна.
   – Прошу тебя, оставь эту затею исправить прошлое! – умоляющим тоном попросила она. – Ты не можешь упрекнуть меня в том, что ее интересы в этом деле я принимаю к сердцу ближе твоих! Ведь она ни в чем не повинна...
   – Да, – сверкнул он глазами. – Она невинна, она страдала, и причиной тому...
   На мгновенье ей показалось, что в блеске глаз Джованни мелькнуло обещание мести, но взмахом ресниц он помешал ей убедиться в этом наверняка. И Тина решила, что он не может винить ее за несчастья, постигшие его мать. Что бы он ни говорил в запальчивости, в уме ему не откажешь. Он знает – даже если не признается в этом, – что всеми своими бедами обязан только себе. Но, конечно, ему ужасно больно...
   – Я все понимаю, – дрожащим голосом попыталась она объяснить, – ты надеялся, что мама тебя простила, что вы сможете помириться. Я понимаю, как ты разочарован, но поверь мне, тебе лучше уехать. – И прибавила: – Если хочешь, я изредка буду тебе писать о ее самочувствии.
   – Я не верю ни тебе, ни твоим благим намерениям, – мрачно процедил Джованни. – Дом матери, судя по всему, продан. Не думаю, что задорого, он неудачно стоит, но отец изо всех сил старался сделать из него дворец для нас с мамой. И теперь я хочу знать, как тебе удалось уломать ее переехать, ведь она так любила свой садик, а здесь ничего этого нет, даже цветочного ящика под окном! – И наклонился, вглядываясь в ее лицо: – До какой степени ты держишь ее под контролем, Тина?
   Сердце девушки упало.
   – Мы с дедушкой – с согласия твоей матери – юридически оформлены как опекуны.
   – Так, уже лучше! – с презрением подхватил он. – Что, воспользовалась? Добралась до денег одинокой, беспомощной женщины, хоть их и мало, и держишь ее в этом застенке?
   – Никакой это не застенок! – возмутилась Тина. – Здесь уютно! И деньги идут на лечение!
   Вскочив с кресла, он грубо схватил ее, поднял на ноги.
   – Чем больна моя мать?
   – Разве ты не знаешь, как отозвалась на ней эта история? – как можно мягче спросила Тина.