Страница:
---------------------------------------------------------------
© Copyright P.G.Wodehouse "Honeysuckle Cottage" (1925)
© Copyright Перевод Е.Толкачева (1928)
Origin: The Russian Wodehouse Society (wodehouse.ru)
---------------------------------------------------------------
Джемс Родмен выколотил пепел из трубки и некоторое время сидел молча,
задумчиво уставившись на огонь. Потом почесал за ушами у своего пса Вильяма,
лежавшего на ковре, набил трубку и снова закурил. Огонек спички озарил на
мгновение его мужественное лицо. За окном шумел ветер и потоками лил дождь.
-- Вы верите в привидения? -- вдруг спросил он.
-- Верю ли я в привидения?
-- Да.
-- Нет, не верю.
-- Я, может быть, неудачно выразился. Верите вы, например, в
заколдованные дома? Верите ли вы в то, что злое влияние может тяготеть над
определенным местом, угнетая живущих там?
-- Нет, не верю.
Джемс недовольно посмотрел на меня.
-- Разумеется, -- продолжал я, -- все мы читали таинственные рассказы о
привидениях и...
-- Я говорю не о рассказах, -- конечно, их тысячи. Десятки авторов
кормятся привидениями.
-- Видите ли, однажды я действительно встретил человека, который
слышал...
-- А я однажды жил в таком заколдованном доме, -- прервал меня Джемс.
У Джемса Родмена большой недостаток: он не умеет и не любит слушать.
Вероятно, это профессиональное свойство: Джемс пишет детективные романы и не
терпит противоречий, как и его герои.
-- Это удовольствие, -- продолжал Джемс, -- стоило мне пяти тысяч
фунтов. То есть я пожертвовал этой суммой, чтобы только не жить там. Я вам
рассказывал о моей тетке Лейле, которая писала сентиментальные романы?
-- Ведь она умерла, Джемс, а о мертвых...
-- Знаю, что умерла. Я совсем не собираюсь порочить ее память.
Я успокоился. Прежде Джемс весьма недвусмысленно отзывался о тетке и ее
романах. Его раздражала сентиментальность Лейлы Мэй-Пикней, которая так
нравится огромному кругу ее читателей. У Джемса строгие взгляды на
литературу, он утверждает, что талант не смеет снижаться до сентиментальных
любовных историй и должен оперировать, главным образом, револьверами,
украденными документами, трупами с перерезанными горлами и так далее.
Я сам никогда не читал произведений покойной мисс Пикней, но знаю, что
она была самой плодовитой писательницей и считалась маститой. Критики, давая
отзыв о ее новой книге, обычно ставили заголовок: О п я т ь П и к н е й, а
иногда даже в более угрожающей форме: О п я т ь П и к н е й!!! -- а однажды
(дело, помнится, шло о романе "Любовь, которая побеждает") один литературный
критик всю оценку книги выразил двумя словами: "О, Боже!"
-- Я хотел вам рассказать, но вы меня невежливо прервали, -- продолжал
Джемс. -- Когда тетка Лейла умерла, я узнал, что она оставила мне пять тысяч
фунтов и дом в деревне, где она провела последние двадцать лет своей жизни.
Он замолчал.
-- Очень мило с ее стороны, -- пробормотал я.
-- Двадцать лет, -- повторил Джемс. -- Запомните это обстоятельство:
целых двадцать лет! А в год она писала два романа и двенадцать рассказов,
кроме постоянного отдела "Советы молодым девушкам" в одном ежемесячнике.
Другими словами, сорок романов и не менее двухсот сорока рассказов,
написанных под кровлей ее виллы "Жасминный домик".
-- Поэтичное название, -- заметил я.
-- В завещании было сказано, что я должен прожить в нем год безвыездно
и в дальнейшем -- по шести месяцев в году. Не выполнив этого условия, я не
получил бы пяти тысяч.
-- Забавное завещание, -- задумчиво заметил я, -- я иногда хотел бы
быть богатым, чтобы поизмываться всласть над наследниками.
-- Это не издевательство, тетка была в здравом уме. Она верила в
благодетельное влияние окружающей обстановки. И придумала эту штуку, чтобы
вытащить меня из Лондона. Она всегда говорила, что городская жизнь делает
мой характер мрачным и угрюмым. Вообще она не любила моего жанра.
-- Знаю.
-- Так вот я отправился в "Жасминный домик". Я вам расскажу всю эту
историю по порядку.
...Первое впечатление Джемса от коттеджа "Жасминный домик" было очень
благоприятным. Маленький старомодный домик в запущенном зеленом саду, с
красной черепичной кровлей, тенистые дубы, пение птиц и веранда, обсаженная
розами, -- идеальная обстановка для писателя. В такой обстановке тетка могла
писать свои сентиментальные романы.
Джемс чувствовал себя отлично. Он перетащил сюда книги, трубки и
ракетки для гольфа и с головой ушел в работу, заканчивая свою лучшую вещь
под названием "Тайна девяти".
И вот однажды в прекрасный летний полдень он сидел в своем кабинетике и
выстукивал на пишущей машинке.
Он заложил новый лист бумаги, тщательно раскурил трубку и быстро
застучал:
"На мгновение Лестер Гэдж подумал, что он ошибся. Потом снова
послышался стук, легкий, но настойчивый: кто-то постучал в дверь.
Его губы сложились в суровую складку. Легко и быстро, как пантера, он
шагнул к столу, бесшумно открыл ящик и вынул свой автоматический револьвер.
После приключения с отравленной иглой он держался настороже. В мертвой
тишине он на цыпочках приблизился к двери, потом резко распахнул ее, подняв
револьвер.
На пороге стояла самая очаровательная девушка, которую он когда-либо
видел. Девушка из сказки. Минуту она смотрела на него с нежной улыбкой.
Потом погрозила ему хорошеньким пальчиком.
-- Вы, наверно, забыли меня, мистер Гэдж, -- сказала она с лукавой
строгостью..."
Джемс тупо уставился на бумагу. Он был озадачен. Он вовсе не думал
писать ничего подобного. Он никогда не допускал девушек в свои романы. Он
утверждал, что для детективного романа героини совершенно не нужны. Женщины
только разжижают действие, флиртуют с героем и отвлекают его от дела.
Вдруг девушка появилась в его романе. Да еще какая: с интригующей
улыбкой и хорошеньким пальчиком! Странно!
Джемс заглянул в черновой план рассказа. Там было сказано, что за
дверью находился умирающий человек, который прохрипел: "Жук... жук! Скажите
Скотланд-Ярду, что голубой жук..." и умер на ковре, оставив Лестера Гэджа в
некотором недоумении.
Джемс разорвал листок, написал новый и накрыл машинку колпаком. Снаружи
послышался лай Вильяма.
Единственным мрачным пятном в райской жизни Джемса являлся ужасный пес
садовника -- Вильям. Он приводил Джемса в ярость. У него была странная
привычка приходить и лаять под окном, когда Джемс работал. Джемс терпел этот
лай некоторое время, потом, доведенный до бешенства, подходил к окну: на
дорожке обычно стоял пес, держа в зубах камень, и вопросительно поглядывал
на Джемса.
Вильям вообще имел привычку таскать в зубах камни: в первый день после
приезда Джемс в припадке умиления бросил ему камень. С тех пор Джемс не
бросал камней Вильяму, но усеял всю дорожку самыми разнообразными
предметами, начиная со спичечных коробок и кончая гипсовой статуэткой
Иосифа, пророчествующего перед фараоном. Но, несмотря на это, Вильям
регулярно являлся под окно.
Лай действовал на Джемса гораздо сильнее, чем стук в дверь на Лестера
Гэджа. Тихо, как пантера, он шагнул к камину, снял с полочки китайского
божка с надписью "Привет из Клактона" и подкрался к окну.
В это время снаружи донесся чей-то голос:
-- Тубо! Прочь с дороги! -- и короткий визгливый лай, совершенно не
похожий на лай Вильяма. Вильям был какой-то помесью -- овчарки, сеттера,
бультерьера и дворняжки и лаял басом, как большой цепной пес.
Джемс высунулся в окно. На веранде стояла девушка в голубом платье,
держа на руках маленькую белую собачонку, спасавшуюся от невоспитанного
Вильяма, который вообще считал, что все в мире создано для его пасти: кость,
сапог, палка, камень, шина велосипеда -- Вильям не делал между ними большого
различия. Он даже предпринимал тщетные попытки сгрызть останки гипсового
Иосифа, проповедующего перед фараоном. Сейчас Вильям явно намеревался
растерзать собачонку.
-- Вильям! -- крикнул Джемс.
Пес покосился на него, помахал хвостом и настойчиво продолжал наседать
на девушку.
-- Ах! -- воскликнула девушка. -- Этот пес напугал бедняжку Тото.
Джемс выскочил в окно, отогнал Вильяма и очутился перед девушкой.
Она стояла на террасе, обвеваемая легким ветерком, пропитанным сладким
запахом жасмина. Из-под платка выбивался золотой локон, большие синие глаза
блестели на свежем, румяном личике. Но Джемс был плохой ценитель красоты,
особенно женской.
-- Вы кого-нибудь ищете? -- спросил он.
-- Вот этот самый дом! Я не хочу беспокоить вас, но мне так хотелось бы
взглянуть на ту комнату, где мисс Пикней творила свои чудные романы. Ведь
здесь жила мисс Лейла Мэй-Пикней?
-- Да, я ее племянник Джемс Родмен.
-- А меня зовут Роза Мейнард.
Джемс провел девушку в дом. Она вскрикнула от восхищения, попав в
столовую.
-- О, как здесь чудесно! Значит, здесь она писала?
-- Да.
-- Ах, как вы бы могли прекрасно работать здесь, будь вы тоже
писателем.
Джемс был невысокого мнения о литературном вкусе женщин, но эти слова
задели его за живое.
-- Я писатель, -- холодно ответил он. -- Пишу детективные рассказы.
-- Я не читаю детективных рассказов, -- ответила девушка.
-- Вероятно, -- еще холоднее продолжал Джемс, -- вы любите тот сорт
беллетристики, что фабриковала моя почтенная тетушка.
-- Ах! Я так люблю ее романы! -- в экстазе всплеснула руками девушка.
-- А вы?
-- Не сказал бы этого.
-- Не может быть!
-- Чересчур сладко, -- сурово произнес Джемс. -- Сентиментально.
Девушка удивилась.
-- Что вы! Ее романы взяты прямо из жизни. Я вас не понимаю.
Они шли по дорожке сада. Джемс отворил для нее калитку, и она вышла на
дорогу.
-- В романах тети молодые люди претерпевают тысячи треволнений и в
конце концов женятся.
-- Вы говорите о "Запахе цветка", где Эдгар спасает тонущую Мод?
-- Я говорю вообще о всех теткиных книгах, -- он с любопытством
посмотрел на нее. Он нашел разгадку мучившей его тайны. С того момента, как
он увидел девушку впервые, она ему казалась странно знакомой. И теперь он
понял... -- Да ведь вы сами -- вылитая героиня теткиных романов! Именно
таких девушек она любила описывать.
Глаза Розы заблестели.
-- Неужели вы в самом деле так думаете? Вы знаете, я то же самое
почувствовала, увидев вас! Вы сами -- типичный герой романа мисс Пикней!
-- О, что вы говорите! -- возмутился Джемс.
-- Нет, в самом деле! Я поняла это, когда вы выскочили через окно. Вы
были так похожи на Клода Мастерсона из "Девушки с гор".
-- Не читал, -- мрачно ответил Джемс.
-- Он был очень сильный и храбрый, с глубокими, темными, мрачными
глазами.
-- Если уж все должно идти по теткиным романам, то сейчас вас должен
сбить с ног автомобиль, а я должен отнести вас в дом, уступить вам свою...
Берегитесь! -- вдруг закричал он.
Но было уже поздно. Она лежала у его ног жалким комочком батиста,
кружев и шелка, а за угол заворачивал огромный хрипящий мотор. Из него
высунулся толстый, краснолицый джентльмен в меховой куртке. Он обнажил
голову, -- о, нет, не жестом сожаления к своей жертве! -- он прикрывал номер
машины.
Собачонка Тото, к сожалению, осталась жива.
Джемс отнес девушку в дом и положил на кушетку в столовую. Потом
позвонил, появилась румяная экономка.
-- Пошлите за доктором! -- скомандовал Джемс. -- Несчастный случай.
Экономка склонилась к девушке.
-- Ах, бедняжка, бедняжка! -- прошептала она. -- Какая красавица!
Пришлось послать садовника за доктором Брэди.
Явился доктор и после долгого осмотра сообщил:
-- Кости не поломаны, но много ссадин на нежной коже. И конечно, испуг.
Она должна побыть здесь некоторое время, Родмен. Ей вредно двигаться.
-- Оставаться здесь? Немыслимо, неприлично, неудобно!
-- Ваша экономка будет присматривать за ней.
Доктор подмигнул. Он был мужчиной средних лет с бачками.
-- Хорошенькая девушка, Родмен?
-- Я тоже так думаю.
-- Красавица. Дочь феи...
-- Что? -- воскликнул Родмен. Он знал доктора Брэди как совершенно
непоэтичного человека. Единственно, чем вдохновлялся доктор, это вопросами
пищеварения.
-- Дочь феи. Нежное, чудное создание. Когда я взглянул на нее, Родмен,
сам чуть не влюбился. Ее маленькая ручка лежала на ковре, как белая лилия на
поверхности воды, а ее большие, красивые глаза с надеждой смотрели на меня,
точно...
И доктор Брэди побрел по саду, бормоча выдержки из поэтов, а Джемс с
ужасом смотрел ему вслед.
Через неделю мистер Эндрю Мак-Киннон, старший компаньон известной фирмы
"Литературное агентство Мак-Киннон и Гух", сидел у себя в конторе на
Чансери-Лейн, глубоко задумавшись над телеграммой. Потом он позвонил.
-- Попросите мистера Гуха зайти ко мне.
И снова задумался.
-- Мистер Гух, -- сказал он вошедшему компаньону, -- я только что
получил от Родмена любопытную телеграмму. По-видимому, он хочет видеть меня
и просит приехать к себе.
Мистер Гух прочел телеграмму.
-- Написано под влиянием сильного возбуждения, -- согласился он. --
Удивляюсь только, почему он сам не едет сюда, если ему так нужно вас видеть.
-- У него очень серьезная работа. Он кончает роман для издательства
"Проддер и Виггс". Ну, что же, погода прекрасная. Если вы присмотрите за
конторой, я поеду к нему позавтракать.
На перекрестке дорог, приблизительно в миле от "Жасминного домика",
Мак-Киннон увидел на краю шоссе жестикулирующую фигуру и приостановил
автомобиль.
-- Доброе утро, Родмен!
-- Наконец-то вы приехали! -- ответил Джемс. Он показался агенту худее
и бледнее обыкновенного. -- Может быть, мы пройдемся пешком? Мне нужно с
вами серьезно поговорить.
Мак-Киннон согласился, и Джемс при виде его сильной, уверенной фигуры
почувствовал некоторое облегчение. Мак-Киннон был угрюмый плотный человек;
при встрече с ним редакторы смущенно теребили галстуки и соглашались на все
его условия. Эндрю Мак-Киннона никак нельзя было заподозрить в
сентиментальности. Тщетно расточали ему поэтессы и романистки свои улыбки.
Он оставался холоден и непоколебим.
-- Ну-с, Родмен, -- сказал Мак-Киннон. -- Проддер и Виггс приняли ваши
условия. Я хотел вам об этом написать, но получил вашу телеграмму.
Пришлось-таки мне с ними повозиться, но мы сошлись на двадцати процентах с
первого издания, двадцати пяти -- со второго и двухстах фунтах аванса в день
выхода из печати.
-- Хорошо, -- рассеянно сказал Джемс. -- Хорошо. Кстати, Мак, вы
помните мою тетку, мисс Лейлу Мэй-Пикней?
-- Еще бы, я всю жизнь был ее агентом.
-- Тогда вы должны знать, что за дребедень она писала.
-- Автор, -- нравоучительно сказал агент, -- который получает двадцать
тысяч в год, дает товар, а не дребедень.
-- Ну, словом, вы знаете ее?
-- Еще бы.
-- Умирая, она оставила мне пять тысяч и виллу "Жасминный домик", где я
теперь и живу. Мак, вы верите в заколдованные дома?
-- Нет.
-- А вот я утверждаю, что "Жасминный домик" заколдован.
-- Вашей теткой? -- удивился Мак-Киннон.
-- Да, насыщен ее влиянием! Над этим местом тяготеет заклятие... миазмы
сентиментальности. И всякий, входящий туда, пропитывается насквозь этими
ядовитыми испарениями.
-- Какая ерунда!
-- Вовсе не ерунда!
-- Неужели вы серьезно верите, что...
-- Хорошо, как вы относитесь к такому факту? Каждый раз, когда я сажусь
писать, немедленно появляется девушка.
-- В комнате?
-- В романе, черт подери!
-- Да, да, Родмен, -- покачал головой Мак-Киннон, -- для вашего романа
девушки определенно вредны. Они обесцвечивают все действие.
-- Сам знаю. И вот мне ежедневно приходится изгонять оттуда это ужасное
существо. Мак. Смазливая девчонка с гнусной улыбкой! Сегодня утром она
пыталась залезть в колодец, куда таинственный прокаженный запрятал Лестера
Гэджа.
-- Быть не может!
-- Факт! Мне пришлось переписать три страницы, чтобы избавиться от нее.
Известно ли вам. Мак, что в настоящее время я окружен нитями дьявольского
заговора всех романов, когда-либо написанных моей, к счастью, покойной
теткой? С каждым днем, по мере продвижения моей книги, я все яснее и яснее
вижу, что у нее обязательно будет благополучный конец! Неделю назад у моих
дверей автомобиль сшиб девицу, и мне пришлось поместить ее у себя. И с
каждым днем я все больше убеждаюсь, что рано или поздно я попрошу ее выйти
за меня замуж!
-- Не делайте этого! -- возопил Мак-Киннон, убежденный холостяк. -- Вы
слишком молоды для женитьбы.
-- Как Мафусаил, -- ответил Родмен. -- Но все равно я знаю, что этим
дело кончится. Миазмы проклятого дома пропитали меня. Я не могу
сопротивляться той злой силе, что ведет меня к гибели. Сегодня утром,
например, я обнаружил, что целую ее собачонку! -- Что вы говорите?
-- Правда! Конечно, я ее немедленно бросил. А вчера я промок до нитки,
собирая букет цветов для девицы.
-- Родмен!
-- Факт! Я положил букет у ее дверей и побрел вниз, дергая себя за
волосы, не понимая, как это случилось. В передней наскочил на румяную
экономку. Она благосклонно смотрела на меня, и черт меня побери, если она не
бормотала: "Пошли, Господи, счастья влюбленным!"
-- Почему вы не уедете отсюда?
-- Тогда я потеряю пять тысяч.
-- Гм, -- задумчиво сказал Мак-Киннон.
-- Очевидно, эманации теткиных мыслей впитались во все предметы и в
стены дома и давят и порабощают волю всякого, кто туда попадает. Здесь,
несомненно, какое-то четвертое измерение. Мак. Мак-Киннон презрительно
улыбнулся.
-- Ерунда, -- сказал он. -- Просто вы заработались, дружище! Вот вы
увидите, что ваша отравленная атмосфера на меня никак не подействует.
-- Потому-то я и просил вас приехать. Я надеюсь, что вы разрушите
наваждение.
-- Постараюсь, -- обещал Мак-Киннон.
За столом Мак-Киннон мало говорил -- он вообще был молчалив во время
еды. Джемс замечал, что он украдкой посматривает на девушку, которая уже
поправилась и могла спускаться в столовую, но он ничего не мог прочесть на
хмуром лице агента. Солидность и невыразительность его лица, однако, внушали
еще надежду Джемсу.
-- Ах, право, вы мне принесли облегчение, -- говорил Джемс, провожая
агента через сад. -- Я чувствую, что могу положиться на ваш здравый смысл.
Атмосфера дома изменилась после вашего визита.
Мак-Киннон с минуту молчал, погруженный в собственные мысли.
-- Родмен, -- сказал он, влезая в автомобиль. -- Я думал над вашим
предложением -- ввести в "Тайну девяти" любовную интригу. Я думаю, что вы
правы! Для романа она необходима. В конце концов, что в мире выше любви? Ах,
любовь, Родмен, самое прекрасное слово во всем словаре! Родмен, введите туда
чудную чистую девушку, и пусть она выходит замуж за Лестера Гэджа.
-- Ну, это дудки, -- мрачно ответил Джемс. -- Если она влезет в роман,
то я дам ей в мужья таинственного прокаженного, и никого другого! Но, Мак, я
вас не понимаю...
-- Ах, Родмен, эта девушка покорила меня! -- вздохнул Мак-Киннон (Джемс
с ужасом увидел, что на его бесстрастных глазах выступили слезы умиления).
-- Ах, я видел ее, сидящей под розами, окруженную ароматом жасмина.
Беззаботные птички весело пели, и ласковое солнце освещало ее милое личико.
Бедняжка! -- бормотал Мак, вытирая глаза. -- Несчастная девушка! Родмен, --
и его голос дрогнул, --я... решил, что мы жестоко обошлись с Проддером и
Виггсом. У Виггса только что оправилась от болезни жена. Друг мой, можем ли
мы притеснять человека, у которого такое горе? Нет, я возьму обратно договор
и переделаю его на двенадцать процентов и без аванса.
-- Что?
-- Но вы на этом не потеряете, Родмен, нет, нет, вы не будете в убытке!
Я отказываюсь от своего вознаграждения. Бедная, бедная девушка!
Автомобиль тронулся. Мак-Киннон, сидя на заднем месте, сморкался.
-- Все кончено! -- сказал Джемс.
Вникните в его положение. Вы, читатель, может быть, счастливый семьянин
и не поймете всю силу инстинкта самосохранения, являющегося в минуты
опасности у заядлого холостяка.
У Джемса был панический, врожденный ужас перед браком. Еще в молодости
он приобрел ряд холостяцких привычек, у него образовался прочный холостяцкий
уклад, и он боялся, что к концу первой же недели медового месяца женщина
разобьет вдребезги весь его привычный образ жизни.
Джемс любил завтракать в постели. Позавтракав, он курил и стряхивал
пепел на ковер. Какая жена станет это терпеть?
Джемс привык проводить день в костюме для тенниса и туфлях. Какая жена
упустит случай нарядить мужа в тугой крахмальный воротник, узкие ботинки и
визитку?
Судьба издевалась над Джемсом, грозя ему костлявым пальцем. Мисс Роза
теперь вставала с постели и целыми днями просиживала в кресле на залитой
солнцем веранде, и Джемс должен был читать ей вслух, больше стихи,
старомодные, сентиментальные стихи о любви.
Погода стояла великолепная. Жасмин отравлял воздух на милю кругом своим
сладким ароматом; розы на веранде цвели, птицы пели, каждый вечер
заканчивался великолепным заходом солнца. Природа старалась вовсю, в ущерб
бедняге Родмену.
Наконец Джемс не выдержал и, поймав доктора Брэди после очередного
визита, поставил вопрос ребром:
-- Когда она сможет уехать?
Доктор похлопал его по плечу:
-- Не скоро, Родмен, -- сказал он тихим голосом заговорщика, -- не
беспокойтесь. Ей нельзя двинуться в течение... ну, скажем, нескольких
недель...
-- Недель?! -- воскликнул Джемс.
-- Да, недель... Если хотите, то и месяцев, -- доктор игриво ткнул
Родмена в живот. -- Желаю вам удачи, молодой человек.
Джемс испытал легкое облегчение, когда доктор споткнулся о Вильяма,
растянулся и поломал стетоскоп.
В саду Джемс встретил экономку.
-- Барышня хочет говорить с вами, сэр, -- сообщила она, улыбаясь и
потирая руки.
-- Со мной? -- мрачно спросил Джемс.
-- Ах, сэр, какая она красавица! Как птичка с переломанным крылышком,
сидит она на веранде, и ее глазки блестят, как...
-- Молчать! -- завопил Родмен.
Увидев девушку, Джемс стал думать о том, как глубоко он ее ненавидит.
Но тщетно! Какая-то сила приказывала ему: "Подойди и возьми ее маленькую
белую ручку! Прошепчи на ее розовое ушко нежные слова, от которых зальется
румянцем ее чудное личико". Джемс отер пот со лба, вздохнул и сел.
-- Миссис... как ее... ну, экономка сказала, что вы хотите меня видеть?
Девушка кивнула головой.
-- Я получила письмо от дяди Генри. Я написала ему обо всем, что со
мной случилось, и он приезжает сюда завтра утром.
-- Дядя Генри?
-- Да, я его зову так, но он мне не родственник. Он мой опекун. Они с
отцом служили в одном полку, и отец, раненный на афганской границе, умирая
на руках у дяди Генри, просил его позаботиться обо мне...
Джемс поднял голову. Давно когда-то он имел неосторожность пробежать
теткин роман "Завещание Руперта", и в этой книге...
-- Я с ним помолвлена, -- спокойно добавила девушка.
-- О! -- застонал Джемс.
-- Что с вами?
-- Ничего, продолжайте.
-- Отец хотел, чтобы он женился на мне.
-- Это так трогательно с его стороны. Очень, очень разумно! -- горячо
поддержал Джемс.
-- Но теперь, -- продолжала девушка тихо, -- я заколебалась.
-- Не надо колебаться! -- возбужденно говорил Джемс. -- Вы должны
уважать предсмертную волю отца. Так вы говорите, что он приедет завтра
утром? Великолепно, великолепно! К завтраку, я полагаю? Превосходно! Велю
приготовить все к его приезду.
На следующее утро Джемс вышел в сад покурить. Все складывалось как
нельзя лучше. Он закончил "Тайну девяти" и послал ее Мак-Киннону, и теперь у
него зарождался новый сюжет: человек с половиной лица живет в таинственном
подземелье и терроризирует Лондон страшными преступлениями. И самое страшное
то, что всех его жертв находят в ужасном виде: пол-лица отрублено...
Вдруг до его слуха донесся визг. Он пробрался сквозь кусты к реке и
наткнулся на экономку.
-- О, сэр!
-- Что случилось? -- сердито спросил Джемс.
-- О, сэр!
-- Что случилось?
-- Собачка упала в реку, сэр.
-- Так что же?
-- О, сэр, она утонет!
Джемс пошел за нею, снимая на ходу куртку. Он говорил себе мысленно:
-- Я ненавижу собак вообще, а эту в частности. Я выловлю ее сачком.
Только осел из теткиного романа стал бы бросаться в реку, чтобы...
Однако он бросился в реку. Тото, испуганный всплеском, быстро поплыл к
берегу, но Джемс оказался проворнее. Крепко схватив Тото за шиворот, он два
раза окунул его в воду, потом выбрался на берег и понес чихающую собачонку.
Экономка еле поспевала за ним.
Девушка сидела на веранде. За ней высилась высокая фигура человека с
добрыми глазами и седеющими волосами. Экономка завопила:
-- О, мисс! Тото! Собачка! Он спас собачку, мисс! Он бросился в воду и
спас ее!
Девушка взволновалась.
-- Очень любезно с вашей стороны, клянусь Георгом! -- воскликнул
военный.
Девушка очнулась.
-- Дядя Генри, это мистер Родмен. Мистер Родмен, -- мой опекун,
полковник Картерет.
-- Очень рад познакомиться с вами, сэр, -- сказал полковник, поглаживая
усы. Его честные голубые глаза сияли. -- Вы совершили галантный поступок,
сэр.
-- Вы такой смелый, -- прошептала девушка.
-- Я такой мокрый, -- сказал Джемс и побежал наверх переодеваться.
К завтраку девушка не вышла, и Джемсу пришлось занимать полковника.
Джемс, впервые разыгрывавший роль хозяина, старался развлечь его разговорами
о гольфе, кубистической живописи, чехословацкой проблеме, о современной
музыке, о фокстроте, гидротерапии как средстве против ревматизма, о погоде,
но в ответ получал лишь молчаливые кивки. Иногда полковник поглаживал усы,
точно желал что-то сказать, но только покрякивал. Один раз, потянувшись за
горчицей, Джемс украдкой взглянул на него и заметил, что тот упорно на него
смотрит.
После завтрака они закурили папиросы в полном молчании.
-- Родмен, -- неожиданно сказал полковник, -- я хотел бы поговорить с
вами.
-- О чем? -- удивился Джемс.
-- Родмен, -- продолжал полковник. -- Или, вернее, Джордж. Могу я
называть вас Джорджем?
© Copyright P.G.Wodehouse "Honeysuckle Cottage" (1925)
© Copyright Перевод Е.Толкачева (1928)
Origin: The Russian Wodehouse Society (wodehouse.ru)
---------------------------------------------------------------
Джемс Родмен выколотил пепел из трубки и некоторое время сидел молча,
задумчиво уставившись на огонь. Потом почесал за ушами у своего пса Вильяма,
лежавшего на ковре, набил трубку и снова закурил. Огонек спички озарил на
мгновение его мужественное лицо. За окном шумел ветер и потоками лил дождь.
-- Вы верите в привидения? -- вдруг спросил он.
-- Верю ли я в привидения?
-- Да.
-- Нет, не верю.
-- Я, может быть, неудачно выразился. Верите вы, например, в
заколдованные дома? Верите ли вы в то, что злое влияние может тяготеть над
определенным местом, угнетая живущих там?
-- Нет, не верю.
Джемс недовольно посмотрел на меня.
-- Разумеется, -- продолжал я, -- все мы читали таинственные рассказы о
привидениях и...
-- Я говорю не о рассказах, -- конечно, их тысячи. Десятки авторов
кормятся привидениями.
-- Видите ли, однажды я действительно встретил человека, который
слышал...
-- А я однажды жил в таком заколдованном доме, -- прервал меня Джемс.
У Джемса Родмена большой недостаток: он не умеет и не любит слушать.
Вероятно, это профессиональное свойство: Джемс пишет детективные романы и не
терпит противоречий, как и его герои.
-- Это удовольствие, -- продолжал Джемс, -- стоило мне пяти тысяч
фунтов. То есть я пожертвовал этой суммой, чтобы только не жить там. Я вам
рассказывал о моей тетке Лейле, которая писала сентиментальные романы?
-- Ведь она умерла, Джемс, а о мертвых...
-- Знаю, что умерла. Я совсем не собираюсь порочить ее память.
Я успокоился. Прежде Джемс весьма недвусмысленно отзывался о тетке и ее
романах. Его раздражала сентиментальность Лейлы Мэй-Пикней, которая так
нравится огромному кругу ее читателей. У Джемса строгие взгляды на
литературу, он утверждает, что талант не смеет снижаться до сентиментальных
любовных историй и должен оперировать, главным образом, револьверами,
украденными документами, трупами с перерезанными горлами и так далее.
Я сам никогда не читал произведений покойной мисс Пикней, но знаю, что
она была самой плодовитой писательницей и считалась маститой. Критики, давая
отзыв о ее новой книге, обычно ставили заголовок: О п я т ь П и к н е й, а
иногда даже в более угрожающей форме: О п я т ь П и к н е й!!! -- а однажды
(дело, помнится, шло о романе "Любовь, которая побеждает") один литературный
критик всю оценку книги выразил двумя словами: "О, Боже!"
-- Я хотел вам рассказать, но вы меня невежливо прервали, -- продолжал
Джемс. -- Когда тетка Лейла умерла, я узнал, что она оставила мне пять тысяч
фунтов и дом в деревне, где она провела последние двадцать лет своей жизни.
Он замолчал.
-- Очень мило с ее стороны, -- пробормотал я.
-- Двадцать лет, -- повторил Джемс. -- Запомните это обстоятельство:
целых двадцать лет! А в год она писала два романа и двенадцать рассказов,
кроме постоянного отдела "Советы молодым девушкам" в одном ежемесячнике.
Другими словами, сорок романов и не менее двухсот сорока рассказов,
написанных под кровлей ее виллы "Жасминный домик".
-- Поэтичное название, -- заметил я.
-- В завещании было сказано, что я должен прожить в нем год безвыездно
и в дальнейшем -- по шести месяцев в году. Не выполнив этого условия, я не
получил бы пяти тысяч.
-- Забавное завещание, -- задумчиво заметил я, -- я иногда хотел бы
быть богатым, чтобы поизмываться всласть над наследниками.
-- Это не издевательство, тетка была в здравом уме. Она верила в
благодетельное влияние окружающей обстановки. И придумала эту штуку, чтобы
вытащить меня из Лондона. Она всегда говорила, что городская жизнь делает
мой характер мрачным и угрюмым. Вообще она не любила моего жанра.
-- Знаю.
-- Так вот я отправился в "Жасминный домик". Я вам расскажу всю эту
историю по порядку.
...Первое впечатление Джемса от коттеджа "Жасминный домик" было очень
благоприятным. Маленький старомодный домик в запущенном зеленом саду, с
красной черепичной кровлей, тенистые дубы, пение птиц и веранда, обсаженная
розами, -- идеальная обстановка для писателя. В такой обстановке тетка могла
писать свои сентиментальные романы.
Джемс чувствовал себя отлично. Он перетащил сюда книги, трубки и
ракетки для гольфа и с головой ушел в работу, заканчивая свою лучшую вещь
под названием "Тайна девяти".
И вот однажды в прекрасный летний полдень он сидел в своем кабинетике и
выстукивал на пишущей машинке.
Он заложил новый лист бумаги, тщательно раскурил трубку и быстро
застучал:
"На мгновение Лестер Гэдж подумал, что он ошибся. Потом снова
послышался стук, легкий, но настойчивый: кто-то постучал в дверь.
Его губы сложились в суровую складку. Легко и быстро, как пантера, он
шагнул к столу, бесшумно открыл ящик и вынул свой автоматический револьвер.
После приключения с отравленной иглой он держался настороже. В мертвой
тишине он на цыпочках приблизился к двери, потом резко распахнул ее, подняв
револьвер.
На пороге стояла самая очаровательная девушка, которую он когда-либо
видел. Девушка из сказки. Минуту она смотрела на него с нежной улыбкой.
Потом погрозила ему хорошеньким пальчиком.
-- Вы, наверно, забыли меня, мистер Гэдж, -- сказала она с лукавой
строгостью..."
Джемс тупо уставился на бумагу. Он был озадачен. Он вовсе не думал
писать ничего подобного. Он никогда не допускал девушек в свои романы. Он
утверждал, что для детективного романа героини совершенно не нужны. Женщины
только разжижают действие, флиртуют с героем и отвлекают его от дела.
Вдруг девушка появилась в его романе. Да еще какая: с интригующей
улыбкой и хорошеньким пальчиком! Странно!
Джемс заглянул в черновой план рассказа. Там было сказано, что за
дверью находился умирающий человек, который прохрипел: "Жук... жук! Скажите
Скотланд-Ярду, что голубой жук..." и умер на ковре, оставив Лестера Гэджа в
некотором недоумении.
Джемс разорвал листок, написал новый и накрыл машинку колпаком. Снаружи
послышался лай Вильяма.
Единственным мрачным пятном в райской жизни Джемса являлся ужасный пес
садовника -- Вильям. Он приводил Джемса в ярость. У него была странная
привычка приходить и лаять под окном, когда Джемс работал. Джемс терпел этот
лай некоторое время, потом, доведенный до бешенства, подходил к окну: на
дорожке обычно стоял пес, держа в зубах камень, и вопросительно поглядывал
на Джемса.
Вильям вообще имел привычку таскать в зубах камни: в первый день после
приезда Джемс в припадке умиления бросил ему камень. С тех пор Джемс не
бросал камней Вильяму, но усеял всю дорожку самыми разнообразными
предметами, начиная со спичечных коробок и кончая гипсовой статуэткой
Иосифа, пророчествующего перед фараоном. Но, несмотря на это, Вильям
регулярно являлся под окно.
Лай действовал на Джемса гораздо сильнее, чем стук в дверь на Лестера
Гэджа. Тихо, как пантера, он шагнул к камину, снял с полочки китайского
божка с надписью "Привет из Клактона" и подкрался к окну.
В это время снаружи донесся чей-то голос:
-- Тубо! Прочь с дороги! -- и короткий визгливый лай, совершенно не
похожий на лай Вильяма. Вильям был какой-то помесью -- овчарки, сеттера,
бультерьера и дворняжки и лаял басом, как большой цепной пес.
Джемс высунулся в окно. На веранде стояла девушка в голубом платье,
держа на руках маленькую белую собачонку, спасавшуюся от невоспитанного
Вильяма, который вообще считал, что все в мире создано для его пасти: кость,
сапог, палка, камень, шина велосипеда -- Вильям не делал между ними большого
различия. Он даже предпринимал тщетные попытки сгрызть останки гипсового
Иосифа, проповедующего перед фараоном. Сейчас Вильям явно намеревался
растерзать собачонку.
-- Вильям! -- крикнул Джемс.
Пес покосился на него, помахал хвостом и настойчиво продолжал наседать
на девушку.
-- Ах! -- воскликнула девушка. -- Этот пес напугал бедняжку Тото.
Джемс выскочил в окно, отогнал Вильяма и очутился перед девушкой.
Она стояла на террасе, обвеваемая легким ветерком, пропитанным сладким
запахом жасмина. Из-под платка выбивался золотой локон, большие синие глаза
блестели на свежем, румяном личике. Но Джемс был плохой ценитель красоты,
особенно женской.
-- Вы кого-нибудь ищете? -- спросил он.
-- Вот этот самый дом! Я не хочу беспокоить вас, но мне так хотелось бы
взглянуть на ту комнату, где мисс Пикней творила свои чудные романы. Ведь
здесь жила мисс Лейла Мэй-Пикней?
-- Да, я ее племянник Джемс Родмен.
-- А меня зовут Роза Мейнард.
Джемс провел девушку в дом. Она вскрикнула от восхищения, попав в
столовую.
-- О, как здесь чудесно! Значит, здесь она писала?
-- Да.
-- Ах, как вы бы могли прекрасно работать здесь, будь вы тоже
писателем.
Джемс был невысокого мнения о литературном вкусе женщин, но эти слова
задели его за живое.
-- Я писатель, -- холодно ответил он. -- Пишу детективные рассказы.
-- Я не читаю детективных рассказов, -- ответила девушка.
-- Вероятно, -- еще холоднее продолжал Джемс, -- вы любите тот сорт
беллетристики, что фабриковала моя почтенная тетушка.
-- Ах! Я так люблю ее романы! -- в экстазе всплеснула руками девушка.
-- А вы?
-- Не сказал бы этого.
-- Не может быть!
-- Чересчур сладко, -- сурово произнес Джемс. -- Сентиментально.
Девушка удивилась.
-- Что вы! Ее романы взяты прямо из жизни. Я вас не понимаю.
Они шли по дорожке сада. Джемс отворил для нее калитку, и она вышла на
дорогу.
-- В романах тети молодые люди претерпевают тысячи треволнений и в
конце концов женятся.
-- Вы говорите о "Запахе цветка", где Эдгар спасает тонущую Мод?
-- Я говорю вообще о всех теткиных книгах, -- он с любопытством
посмотрел на нее. Он нашел разгадку мучившей его тайны. С того момента, как
он увидел девушку впервые, она ему казалась странно знакомой. И теперь он
понял... -- Да ведь вы сами -- вылитая героиня теткиных романов! Именно
таких девушек она любила описывать.
Глаза Розы заблестели.
-- Неужели вы в самом деле так думаете? Вы знаете, я то же самое
почувствовала, увидев вас! Вы сами -- типичный герой романа мисс Пикней!
-- О, что вы говорите! -- возмутился Джемс.
-- Нет, в самом деле! Я поняла это, когда вы выскочили через окно. Вы
были так похожи на Клода Мастерсона из "Девушки с гор".
-- Не читал, -- мрачно ответил Джемс.
-- Он был очень сильный и храбрый, с глубокими, темными, мрачными
глазами.
-- Если уж все должно идти по теткиным романам, то сейчас вас должен
сбить с ног автомобиль, а я должен отнести вас в дом, уступить вам свою...
Берегитесь! -- вдруг закричал он.
Но было уже поздно. Она лежала у его ног жалким комочком батиста,
кружев и шелка, а за угол заворачивал огромный хрипящий мотор. Из него
высунулся толстый, краснолицый джентльмен в меховой куртке. Он обнажил
голову, -- о, нет, не жестом сожаления к своей жертве! -- он прикрывал номер
машины.
Собачонка Тото, к сожалению, осталась жива.
Джемс отнес девушку в дом и положил на кушетку в столовую. Потом
позвонил, появилась румяная экономка.
-- Пошлите за доктором! -- скомандовал Джемс. -- Несчастный случай.
Экономка склонилась к девушке.
-- Ах, бедняжка, бедняжка! -- прошептала она. -- Какая красавица!
Пришлось послать садовника за доктором Брэди.
Явился доктор и после долгого осмотра сообщил:
-- Кости не поломаны, но много ссадин на нежной коже. И конечно, испуг.
Она должна побыть здесь некоторое время, Родмен. Ей вредно двигаться.
-- Оставаться здесь? Немыслимо, неприлично, неудобно!
-- Ваша экономка будет присматривать за ней.
Доктор подмигнул. Он был мужчиной средних лет с бачками.
-- Хорошенькая девушка, Родмен?
-- Я тоже так думаю.
-- Красавица. Дочь феи...
-- Что? -- воскликнул Родмен. Он знал доктора Брэди как совершенно
непоэтичного человека. Единственно, чем вдохновлялся доктор, это вопросами
пищеварения.
-- Дочь феи. Нежное, чудное создание. Когда я взглянул на нее, Родмен,
сам чуть не влюбился. Ее маленькая ручка лежала на ковре, как белая лилия на
поверхности воды, а ее большие, красивые глаза с надеждой смотрели на меня,
точно...
И доктор Брэди побрел по саду, бормоча выдержки из поэтов, а Джемс с
ужасом смотрел ему вслед.
Через неделю мистер Эндрю Мак-Киннон, старший компаньон известной фирмы
"Литературное агентство Мак-Киннон и Гух", сидел у себя в конторе на
Чансери-Лейн, глубоко задумавшись над телеграммой. Потом он позвонил.
-- Попросите мистера Гуха зайти ко мне.
И снова задумался.
-- Мистер Гух, -- сказал он вошедшему компаньону, -- я только что
получил от Родмена любопытную телеграмму. По-видимому, он хочет видеть меня
и просит приехать к себе.
Мистер Гух прочел телеграмму.
-- Написано под влиянием сильного возбуждения, -- согласился он. --
Удивляюсь только, почему он сам не едет сюда, если ему так нужно вас видеть.
-- У него очень серьезная работа. Он кончает роман для издательства
"Проддер и Виггс". Ну, что же, погода прекрасная. Если вы присмотрите за
конторой, я поеду к нему позавтракать.
На перекрестке дорог, приблизительно в миле от "Жасминного домика",
Мак-Киннон увидел на краю шоссе жестикулирующую фигуру и приостановил
автомобиль.
-- Доброе утро, Родмен!
-- Наконец-то вы приехали! -- ответил Джемс. Он показался агенту худее
и бледнее обыкновенного. -- Может быть, мы пройдемся пешком? Мне нужно с
вами серьезно поговорить.
Мак-Киннон согласился, и Джемс при виде его сильной, уверенной фигуры
почувствовал некоторое облегчение. Мак-Киннон был угрюмый плотный человек;
при встрече с ним редакторы смущенно теребили галстуки и соглашались на все
его условия. Эндрю Мак-Киннона никак нельзя было заподозрить в
сентиментальности. Тщетно расточали ему поэтессы и романистки свои улыбки.
Он оставался холоден и непоколебим.
-- Ну-с, Родмен, -- сказал Мак-Киннон. -- Проддер и Виггс приняли ваши
условия. Я хотел вам об этом написать, но получил вашу телеграмму.
Пришлось-таки мне с ними повозиться, но мы сошлись на двадцати процентах с
первого издания, двадцати пяти -- со второго и двухстах фунтах аванса в день
выхода из печати.
-- Хорошо, -- рассеянно сказал Джемс. -- Хорошо. Кстати, Мак, вы
помните мою тетку, мисс Лейлу Мэй-Пикней?
-- Еще бы, я всю жизнь был ее агентом.
-- Тогда вы должны знать, что за дребедень она писала.
-- Автор, -- нравоучительно сказал агент, -- который получает двадцать
тысяч в год, дает товар, а не дребедень.
-- Ну, словом, вы знаете ее?
-- Еще бы.
-- Умирая, она оставила мне пять тысяч и виллу "Жасминный домик", где я
теперь и живу. Мак, вы верите в заколдованные дома?
-- Нет.
-- А вот я утверждаю, что "Жасминный домик" заколдован.
-- Вашей теткой? -- удивился Мак-Киннон.
-- Да, насыщен ее влиянием! Над этим местом тяготеет заклятие... миазмы
сентиментальности. И всякий, входящий туда, пропитывается насквозь этими
ядовитыми испарениями.
-- Какая ерунда!
-- Вовсе не ерунда!
-- Неужели вы серьезно верите, что...
-- Хорошо, как вы относитесь к такому факту? Каждый раз, когда я сажусь
писать, немедленно появляется девушка.
-- В комнате?
-- В романе, черт подери!
-- Да, да, Родмен, -- покачал головой Мак-Киннон, -- для вашего романа
девушки определенно вредны. Они обесцвечивают все действие.
-- Сам знаю. И вот мне ежедневно приходится изгонять оттуда это ужасное
существо. Мак. Смазливая девчонка с гнусной улыбкой! Сегодня утром она
пыталась залезть в колодец, куда таинственный прокаженный запрятал Лестера
Гэджа.
-- Быть не может!
-- Факт! Мне пришлось переписать три страницы, чтобы избавиться от нее.
Известно ли вам. Мак, что в настоящее время я окружен нитями дьявольского
заговора всех романов, когда-либо написанных моей, к счастью, покойной
теткой? С каждым днем, по мере продвижения моей книги, я все яснее и яснее
вижу, что у нее обязательно будет благополучный конец! Неделю назад у моих
дверей автомобиль сшиб девицу, и мне пришлось поместить ее у себя. И с
каждым днем я все больше убеждаюсь, что рано или поздно я попрошу ее выйти
за меня замуж!
-- Не делайте этого! -- возопил Мак-Киннон, убежденный холостяк. -- Вы
слишком молоды для женитьбы.
-- Как Мафусаил, -- ответил Родмен. -- Но все равно я знаю, что этим
дело кончится. Миазмы проклятого дома пропитали меня. Я не могу
сопротивляться той злой силе, что ведет меня к гибели. Сегодня утром,
например, я обнаружил, что целую ее собачонку! -- Что вы говорите?
-- Правда! Конечно, я ее немедленно бросил. А вчера я промок до нитки,
собирая букет цветов для девицы.
-- Родмен!
-- Факт! Я положил букет у ее дверей и побрел вниз, дергая себя за
волосы, не понимая, как это случилось. В передней наскочил на румяную
экономку. Она благосклонно смотрела на меня, и черт меня побери, если она не
бормотала: "Пошли, Господи, счастья влюбленным!"
-- Почему вы не уедете отсюда?
-- Тогда я потеряю пять тысяч.
-- Гм, -- задумчиво сказал Мак-Киннон.
-- Очевидно, эманации теткиных мыслей впитались во все предметы и в
стены дома и давят и порабощают волю всякого, кто туда попадает. Здесь,
несомненно, какое-то четвертое измерение. Мак. Мак-Киннон презрительно
улыбнулся.
-- Ерунда, -- сказал он. -- Просто вы заработались, дружище! Вот вы
увидите, что ваша отравленная атмосфера на меня никак не подействует.
-- Потому-то я и просил вас приехать. Я надеюсь, что вы разрушите
наваждение.
-- Постараюсь, -- обещал Мак-Киннон.
За столом Мак-Киннон мало говорил -- он вообще был молчалив во время
еды. Джемс замечал, что он украдкой посматривает на девушку, которая уже
поправилась и могла спускаться в столовую, но он ничего не мог прочесть на
хмуром лице агента. Солидность и невыразительность его лица, однако, внушали
еще надежду Джемсу.
-- Ах, право, вы мне принесли облегчение, -- говорил Джемс, провожая
агента через сад. -- Я чувствую, что могу положиться на ваш здравый смысл.
Атмосфера дома изменилась после вашего визита.
Мак-Киннон с минуту молчал, погруженный в собственные мысли.
-- Родмен, -- сказал он, влезая в автомобиль. -- Я думал над вашим
предложением -- ввести в "Тайну девяти" любовную интригу. Я думаю, что вы
правы! Для романа она необходима. В конце концов, что в мире выше любви? Ах,
любовь, Родмен, самое прекрасное слово во всем словаре! Родмен, введите туда
чудную чистую девушку, и пусть она выходит замуж за Лестера Гэджа.
-- Ну, это дудки, -- мрачно ответил Джемс. -- Если она влезет в роман,
то я дам ей в мужья таинственного прокаженного, и никого другого! Но, Мак, я
вас не понимаю...
-- Ах, Родмен, эта девушка покорила меня! -- вздохнул Мак-Киннон (Джемс
с ужасом увидел, что на его бесстрастных глазах выступили слезы умиления).
-- Ах, я видел ее, сидящей под розами, окруженную ароматом жасмина.
Беззаботные птички весело пели, и ласковое солнце освещало ее милое личико.
Бедняжка! -- бормотал Мак, вытирая глаза. -- Несчастная девушка! Родмен, --
и его голос дрогнул, --я... решил, что мы жестоко обошлись с Проддером и
Виггсом. У Виггса только что оправилась от болезни жена. Друг мой, можем ли
мы притеснять человека, у которого такое горе? Нет, я возьму обратно договор
и переделаю его на двенадцать процентов и без аванса.
-- Что?
-- Но вы на этом не потеряете, Родмен, нет, нет, вы не будете в убытке!
Я отказываюсь от своего вознаграждения. Бедная, бедная девушка!
Автомобиль тронулся. Мак-Киннон, сидя на заднем месте, сморкался.
-- Все кончено! -- сказал Джемс.
Вникните в его положение. Вы, читатель, может быть, счастливый семьянин
и не поймете всю силу инстинкта самосохранения, являющегося в минуты
опасности у заядлого холостяка.
У Джемса был панический, врожденный ужас перед браком. Еще в молодости
он приобрел ряд холостяцких привычек, у него образовался прочный холостяцкий
уклад, и он боялся, что к концу первой же недели медового месяца женщина
разобьет вдребезги весь его привычный образ жизни.
Джемс любил завтракать в постели. Позавтракав, он курил и стряхивал
пепел на ковер. Какая жена станет это терпеть?
Джемс привык проводить день в костюме для тенниса и туфлях. Какая жена
упустит случай нарядить мужа в тугой крахмальный воротник, узкие ботинки и
визитку?
Судьба издевалась над Джемсом, грозя ему костлявым пальцем. Мисс Роза
теперь вставала с постели и целыми днями просиживала в кресле на залитой
солнцем веранде, и Джемс должен был читать ей вслух, больше стихи,
старомодные, сентиментальные стихи о любви.
Погода стояла великолепная. Жасмин отравлял воздух на милю кругом своим
сладким ароматом; розы на веранде цвели, птицы пели, каждый вечер
заканчивался великолепным заходом солнца. Природа старалась вовсю, в ущерб
бедняге Родмену.
Наконец Джемс не выдержал и, поймав доктора Брэди после очередного
визита, поставил вопрос ребром:
-- Когда она сможет уехать?
Доктор похлопал его по плечу:
-- Не скоро, Родмен, -- сказал он тихим голосом заговорщика, -- не
беспокойтесь. Ей нельзя двинуться в течение... ну, скажем, нескольких
недель...
-- Недель?! -- воскликнул Джемс.
-- Да, недель... Если хотите, то и месяцев, -- доктор игриво ткнул
Родмена в живот. -- Желаю вам удачи, молодой человек.
Джемс испытал легкое облегчение, когда доктор споткнулся о Вильяма,
растянулся и поломал стетоскоп.
В саду Джемс встретил экономку.
-- Барышня хочет говорить с вами, сэр, -- сообщила она, улыбаясь и
потирая руки.
-- Со мной? -- мрачно спросил Джемс.
-- Ах, сэр, какая она красавица! Как птичка с переломанным крылышком,
сидит она на веранде, и ее глазки блестят, как...
-- Молчать! -- завопил Родмен.
Увидев девушку, Джемс стал думать о том, как глубоко он ее ненавидит.
Но тщетно! Какая-то сила приказывала ему: "Подойди и возьми ее маленькую
белую ручку! Прошепчи на ее розовое ушко нежные слова, от которых зальется
румянцем ее чудное личико". Джемс отер пот со лба, вздохнул и сел.
-- Миссис... как ее... ну, экономка сказала, что вы хотите меня видеть?
Девушка кивнула головой.
-- Я получила письмо от дяди Генри. Я написала ему обо всем, что со
мной случилось, и он приезжает сюда завтра утром.
-- Дядя Генри?
-- Да, я его зову так, но он мне не родственник. Он мой опекун. Они с
отцом служили в одном полку, и отец, раненный на афганской границе, умирая
на руках у дяди Генри, просил его позаботиться обо мне...
Джемс поднял голову. Давно когда-то он имел неосторожность пробежать
теткин роман "Завещание Руперта", и в этой книге...
-- Я с ним помолвлена, -- спокойно добавила девушка.
-- О! -- застонал Джемс.
-- Что с вами?
-- Ничего, продолжайте.
-- Отец хотел, чтобы он женился на мне.
-- Это так трогательно с его стороны. Очень, очень разумно! -- горячо
поддержал Джемс.
-- Но теперь, -- продолжала девушка тихо, -- я заколебалась.
-- Не надо колебаться! -- возбужденно говорил Джемс. -- Вы должны
уважать предсмертную волю отца. Так вы говорите, что он приедет завтра
утром? Великолепно, великолепно! К завтраку, я полагаю? Превосходно! Велю
приготовить все к его приезду.
На следующее утро Джемс вышел в сад покурить. Все складывалось как
нельзя лучше. Он закончил "Тайну девяти" и послал ее Мак-Киннону, и теперь у
него зарождался новый сюжет: человек с половиной лица живет в таинственном
подземелье и терроризирует Лондон страшными преступлениями. И самое страшное
то, что всех его жертв находят в ужасном виде: пол-лица отрублено...
Вдруг до его слуха донесся визг. Он пробрался сквозь кусты к реке и
наткнулся на экономку.
-- О, сэр!
-- Что случилось? -- сердито спросил Джемс.
-- О, сэр!
-- Что случилось?
-- Собачка упала в реку, сэр.
-- Так что же?
-- О, сэр, она утонет!
Джемс пошел за нею, снимая на ходу куртку. Он говорил себе мысленно:
-- Я ненавижу собак вообще, а эту в частности. Я выловлю ее сачком.
Только осел из теткиного романа стал бы бросаться в реку, чтобы...
Однако он бросился в реку. Тото, испуганный всплеском, быстро поплыл к
берегу, но Джемс оказался проворнее. Крепко схватив Тото за шиворот, он два
раза окунул его в воду, потом выбрался на берег и понес чихающую собачонку.
Экономка еле поспевала за ним.
Девушка сидела на веранде. За ней высилась высокая фигура человека с
добрыми глазами и седеющими волосами. Экономка завопила:
-- О, мисс! Тото! Собачка! Он спас собачку, мисс! Он бросился в воду и
спас ее!
Девушка взволновалась.
-- Очень любезно с вашей стороны, клянусь Георгом! -- воскликнул
военный.
Девушка очнулась.
-- Дядя Генри, это мистер Родмен. Мистер Родмен, -- мой опекун,
полковник Картерет.
-- Очень рад познакомиться с вами, сэр, -- сказал полковник, поглаживая
усы. Его честные голубые глаза сияли. -- Вы совершили галантный поступок,
сэр.
-- Вы такой смелый, -- прошептала девушка.
-- Я такой мокрый, -- сказал Джемс и побежал наверх переодеваться.
К завтраку девушка не вышла, и Джемсу пришлось занимать полковника.
Джемс, впервые разыгрывавший роль хозяина, старался развлечь его разговорами
о гольфе, кубистической живописи, чехословацкой проблеме, о современной
музыке, о фокстроте, гидротерапии как средстве против ревматизма, о погоде,
но в ответ получал лишь молчаливые кивки. Иногда полковник поглаживал усы,
точно желал что-то сказать, но только покрякивал. Один раз, потянувшись за
горчицей, Джемс украдкой взглянул на него и заметил, что тот упорно на него
смотрит.
После завтрака они закурили папиросы в полном молчании.
-- Родмен, -- неожиданно сказал полковник, -- я хотел бы поговорить с
вами.
-- О чем? -- удивился Джемс.
-- Родмен, -- продолжал полковник. -- Или, вернее, Джордж. Могу я
называть вас Джорджем?