Страница:
— А человеческий род не вымер бы?
— Вымер бы, конечно, и с каким бы облегчением все вздохнули.
Представьте себе мир без Бэньянов.
— Не любите Бэньяна?
— Не люблю.
— Я тоже. Истинный флюс, иначе не скажешь. Был тут вчера вечером.
Болтал с Джорджем через забор.
— Кто такой Джордж?
— Наш бульдог. Приболел сегодня.
— Кто не заболеет после разговора с Роско Бэньяном? Я общаюсь с ним две недели и состарился на двенадцать лет. Вам, наверное, грустно, что пришлось уехать из Шипли?
— Да. Неприятно лишиться родного дома. Хотя и тут довольно уютно.
— Странно, что вы живете вместе с моим приятелем Кеггсом.
— Да не так и странно. Он был у меня дворецким.
— А, ясно. Конечно, это сближает. Как вы поделили дом?
— Он живет на первом этаже, мы с Джейн — на втором. Получается, как две отдельные квартиры. А пойдемте к нему. Он с удовольствием вам все покажет. Он гордится своим домом, и я его не виню. Здорово тут обжился.
Они обошли дом. Мортимер Байлисс остановился сорвать цветок. Лорд Аффенхем подошел к стеклянной двери из сада, застыл, вытаращил глаза. Слабое «лопни кочерыжка» сорвалось с его губ. Затем он цыпочках вернулся к спутнику, вставлявшему цветок в петлицу.
— Эх-х-м! — прошептал он.
— Горло простыло? — поинтересовался Мортимер Байлисс.
— Нет.
— Тогда почему вы сипите, словно дырявая канистра?
Лорд Аффенхем предостерегающе поднял палец к губам.
— Я вам объясню, почему сиплю, как канистра, — произнес он заговорщицким шепотом. — Там взломщик!
21
22
23
— Вымер бы, конечно, и с каким бы облегчением все вздохнули.
Представьте себе мир без Бэньянов.
— Не любите Бэньяна?
— Не люблю.
— Я тоже. Истинный флюс, иначе не скажешь. Был тут вчера вечером.
Болтал с Джорджем через забор.
— Кто такой Джордж?
— Наш бульдог. Приболел сегодня.
— Кто не заболеет после разговора с Роско Бэньяном? Я общаюсь с ним две недели и состарился на двенадцать лет. Вам, наверное, грустно, что пришлось уехать из Шипли?
— Да. Неприятно лишиться родного дома. Хотя и тут довольно уютно.
— Странно, что вы живете вместе с моим приятелем Кеггсом.
— Да не так и странно. Он был у меня дворецким.
— А, ясно. Конечно, это сближает. Как вы поделили дом?
— Он живет на первом этаже, мы с Джейн — на втором. Получается, как две отдельные квартиры. А пойдемте к нему. Он с удовольствием вам все покажет. Он гордится своим домом, и я его не виню. Здорово тут обжился.
Они обошли дом. Мортимер Байлисс остановился сорвать цветок. Лорд Аффенхем подошел к стеклянной двери из сада, застыл, вытаращил глаза. Слабое «лопни кочерыжка» сорвалось с его губ. Затем он цыпочках вернулся к спутнику, вставлявшему цветок в петлицу.
— Эх-х-м! — прошептал он.
— Горло простыло? — поинтересовался Мортимер Байлисс.
— Нет.
— Тогда почему вы сипите, словно дырявая канистра?
Лорд Аффенхем предостерегающе поднял палец к губам.
— Я вам объясню, почему сиплю, как канистра, — произнес он заговорщицким шепотом. — Там взломщик!
21
Мортимера Байлисса было не просто испугать. Монокль в его глазу даже не дрогнул.
— Взломщик, говорите? — произнес он так, словно заказал взломщика со склада и теперь рад слышать, что товар доставлен в целости и сохранности.
— Да. Кеггс лежит на полу без движения, а жуткий тип роется в его письменном столе. Я не знал, что воры теперь вламываются среди бела дня, — неодобрительно сказал виконт, воспитанный в строгих правилах. — Всегда считал, что они выходят на дело с наступлением темноты.
— Вы, наверное, путаете их с театральными критиками. Какого рода этот взломщик?
Лорд Аффенхем взглянул озадаченно, как всякий, кого попросили набросать словесный портрет злодея.
— Что значит «какого рода»?
— Большой? Комнатный?
— Нет, маленький.
— Тогда вперед, — с жаром сказал Мортимер Байлисс. Из клумбы, которую лорд Аффенхем, умерщвляя фигуру, вчера немного вскапывал, торчала лопата. — Чего вы ждете? Идемте!
Вот так и случилось, что у Перси Пилбема, убиравшего в карман конверт с надписью «Касательно Р.Бэньяна», вновь чуть не выскочило сердце. Он полагал, что рядом нет никого, кроме Кеггса, которого можно не брать в расчет, как вдруг внезапный голос, показавшийся его напряженному слуху гласом совести, разорвал дневную тишину громогласным «Э!». Именно так могла бы заговорить Совесть.
Он повернулся вокруг своей оси и торопливо сглотнул подкативший к горлу ком. За стеклянной дверью вырисовывался огромный человек — Пилбем таких в жизни не видел, а рядом угадывался его друг и доброжелатель с увесистой лопатой в руках. День был теплый, но по коже частного сыщика пробежал холодок. Все в этих двоих дышало рукоприкладством, а Пилбем не принадлежал к числу Марлоу[50] и Хаммеров[51], рукоприкладства он боялся и не любил. В надежде разрядить обстановку, он выдавил чарующую улыбку и сказал: «А, здравствуйте».
Получилось еще хуже.
— Здравствуйте, здравствуйте, — коротко ответил лорд Аффенхем и обернулся в Мортимеру Байлиссу, явно рассчитывая на поддержку. — Ухмыляется, — произнес он с дрожью в голосе. — Мы ловим его на ограблении, как говорят, с поличным, а он ухмыляется. Он говорит «здравствуйте» и УХМЫЛЯЕТСЯ. Как чеширский кот, будь он неладен. Держите лопату наготове, Банстед. Перси Пилбем облизал губы, как перед объективом фотоаппарата. На лбу у него выступил предательский пот.
— Я не грабил, — проблеял он.
Лорд Аффенхем прищелкнул языком. Он понимал, что люди порют чушь, но не до такой же степени.
— Не валяйте дурака. Забрался в чужую гостиную, уложил хозяина тяжелым предметом, роется в его столе! Есть еще люди, у которых мозги на месте, и они называют это грабежом. Крепче держите лопату, Банстед, она может понадобиться. Мортимер Байлисс через его плечо опытным взглядом обозревал комнату. В свои, как он выражался, молодые, горячие годы, он частенько видел в питейных заведениях таких, лежачих посетителей, и знал, чем достигается подобный результат.
— Не предметом, — сказал он. — У меня такое впечатление, что нашему старому другу подлили убойного пойла.
— Э?
— Видимо, в Англии это не принято, но в Америке, особенно в Нью-Йорке, преимущественно — на восьмой и девятой авеню и особенно в субботний вечер, случается на каждом шагу. Ты подлил ему убойного пойла, рыло?
— Отвечай! — прогремел лорд Аффенхем, поскольку рыло стыдливо мялось.
— Да или нет?
— Д-да…
Лорд Аффенхем фыркнул.
— Вот видите! Сознался. Что мы с ним сделаем? Искрошим в капусту? Или мне слетать в ближайший участок, привести констебля?
Мортимер Байлисс некоторое время молчал, взвешивая возможности. Когда он заговорил, слова его показались Перси Пилбему музыкой.
— Думаю, стоит его отпустить.
Лорд Аффенхем вздрогнул, потом недоверчиво вытаращился, словно тигр, которому предложили расстаться с обеденным кроликом.
— Отпустить?!
— После некоторой предварительной операции. Помню, я читал рассказ, — Мортимер Байлисс поправил монокль. — Про воришку, который забрался в дом.
Хозяин поймал его, под дулом пистолета велел раздеться, а потом вежливо проводил до дверей. Мне показалась, что это замечательная мысль.
— Превосходная, — с жаром согласился лорд Аффенхем, устыдившись, что на мгновение дурно подумал об этом прекрасном человеке. — Лучше не бывает.
— Забавно, будет?
— А то! Как вы назвали сейчас этого прохвоста?
— Рыло?
— Очень метко. Раздевайся, рыло.
Перси Пилбем затрепетал, как осиновый лист. Ему вспомнился Роско Бэньян, уверяющий, что дом окажется пуст, и в душе его прокатилась волна антироскианских чувств. Редко человек с прыщами сильнее ненавидел обладателя двух подбородков.
— Но… — начал он.
— Мне показалось, я слышал «но»? — осведомился лорд Аффенхем.
— Никаких «но», — вставил Мортимер Байлисс. — Мы ждем добровольного и деятельного сотрудничества. Думаю, сперва брюки.
Лорд Аффенхем приложил палец к щеке и задумался.
— У меня мысль, Банстед. Почему бы не выкрасить его в черный цвет?
— У вас есть черная краска?
— Залейся.
— Получится очень мило, — раздумчиво произнес Мортимер Байлисс. — Да, я прекрасно вижу его в черном.
— Можно мне выпить? — спросил Перси Пилбем.
Говорил он умоляюще, и лорд Аффенхем, даже в теперешнем настроении, посчитал, что чуточка милосердия правосудию не повредит. Он хозяйским жестом указал на стол, где стояли сифон и графин. Пилбем подошел и налил стакан до края.
— Или в зеленый? — произнес лорд Аффенхем и уже хотел сказать другу, что зеленая краска у него тоже есть, и не лучше ли — щеголеватее, веселее, вообще приятнее — будет зеленый Пилбем, но не успел, потому что в глаза ему ударило виски с содовой. На мгновение ему показалось, что он на винном заводе, где произошел взрыв.
Набрасывая портрет Перси Пилбема, мы подчеркнули, что он не красив и не отважен, но, надеюсь, сумели показать и другое — его сообразительность и умение быстро мыслить в минуту опасности. Выплеснуть стакан в лицо лорду Аффенхему и выскочить в стеклянную дверь было делом мгновенного озарения. Он с шумом вырвался наружу и ураганом умчался прочь.
Преклонные лета и хроническая несгибаемость суставов помешали лорду Аффенхему и Мортимеру Байлиссу повторить его подвиг. Они тоже выскочили на улицу, но, увы, их продвижение нельзя было сравнить даже с легким ветерком.
Они бежали медленно, натужно, словно одышливые буйволы, и неудивительно, что у ворот не обнаружили никакого сыщика. Вместо него они увидели Билла и Джейн, которые только что вылезли из машины и с любопытством глядели на дорогу.
— За кем погоня? — спросил Билл.
— Мимо нас промчался кто-то полосатый, — добавила Джейн.
— В прыщах и красном галстуке, — сказал Билл. — По недомыслию, полагаю. Одно или другое, вместе их носить нельзя.
Внезапно Джейн встревожено вскрикнула.
— Дядя Джордж! Ты мокрый.
— Знаю, — сурово отвечал лорд Аффенхем. — Будешь мокрый, когда воры поливают тебя виски с содовой. Пойду переоденусь. Так и простыть недолго.
Он мрачно удалился в дом, а Джейн повернулась к Мортимеру Байлиссу.
— Воры? — переспросила она. — У вас тут вор?
— Был. Я взял лопату, чтобы его сокрушить. Теперь, когда сокрушать некого, положу ее на место. — И Мортимер Байлисс отправился это исполнять.
— Воры! — сказала Джейн. — Только подумать!
— Веселенькие дела творятся в Вэли-Филдз.
— Ты должен был вскричать: «Ко мне, крошка!», заключить меня в объятия и сказать, чтобы я не боялась, ведь ты здесь.
— Отличная мысль, — сказал Билл.
Сзади кто-то кашлянул. В нескольких шагах от них стоял Кеггс с перекошенным лицом. У него раскалывалась голова, легкое покашливание еще усилило муки.
— А, здравствуйте, мистер Кеггс, — сказал Билл. — Мы… э… обсуждали подготовку к свадьбе.
— Я бы не советовал жениться немедленно, сэр, — произнес Кеггс замогильным голосом.
— Взломщик, говорите? — произнес он так, словно заказал взломщика со склада и теперь рад слышать, что товар доставлен в целости и сохранности.
— Да. Кеггс лежит на полу без движения, а жуткий тип роется в его письменном столе. Я не знал, что воры теперь вламываются среди бела дня, — неодобрительно сказал виконт, воспитанный в строгих правилах. — Всегда считал, что они выходят на дело с наступлением темноты.
— Вы, наверное, путаете их с театральными критиками. Какого рода этот взломщик?
Лорд Аффенхем взглянул озадаченно, как всякий, кого попросили набросать словесный портрет злодея.
— Что значит «какого рода»?
— Большой? Комнатный?
— Нет, маленький.
— Тогда вперед, — с жаром сказал Мортимер Байлисс. Из клумбы, которую лорд Аффенхем, умерщвляя фигуру, вчера немного вскапывал, торчала лопата. — Чего вы ждете? Идемте!
Вот так и случилось, что у Перси Пилбема, убиравшего в карман конверт с надписью «Касательно Р.Бэньяна», вновь чуть не выскочило сердце. Он полагал, что рядом нет никого, кроме Кеггса, которого можно не брать в расчет, как вдруг внезапный голос, показавшийся его напряженному слуху гласом совести, разорвал дневную тишину громогласным «Э!». Именно так могла бы заговорить Совесть.
Он повернулся вокруг своей оси и торопливо сглотнул подкативший к горлу ком. За стеклянной дверью вырисовывался огромный человек — Пилбем таких в жизни не видел, а рядом угадывался его друг и доброжелатель с увесистой лопатой в руках. День был теплый, но по коже частного сыщика пробежал холодок. Все в этих двоих дышало рукоприкладством, а Пилбем не принадлежал к числу Марлоу[50] и Хаммеров[51], рукоприкладства он боялся и не любил. В надежде разрядить обстановку, он выдавил чарующую улыбку и сказал: «А, здравствуйте».
Получилось еще хуже.
— Здравствуйте, здравствуйте, — коротко ответил лорд Аффенхем и обернулся в Мортимеру Байлиссу, явно рассчитывая на поддержку. — Ухмыляется, — произнес он с дрожью в голосе. — Мы ловим его на ограблении, как говорят, с поличным, а он ухмыляется. Он говорит «здравствуйте» и УХМЫЛЯЕТСЯ. Как чеширский кот, будь он неладен. Держите лопату наготове, Банстед. Перси Пилбем облизал губы, как перед объективом фотоаппарата. На лбу у него выступил предательский пот.
— Я не грабил, — проблеял он.
Лорд Аффенхем прищелкнул языком. Он понимал, что люди порют чушь, но не до такой же степени.
— Не валяйте дурака. Забрался в чужую гостиную, уложил хозяина тяжелым предметом, роется в его столе! Есть еще люди, у которых мозги на месте, и они называют это грабежом. Крепче держите лопату, Банстед, она может понадобиться. Мортимер Байлисс через его плечо опытным взглядом обозревал комнату. В свои, как он выражался, молодые, горячие годы, он частенько видел в питейных заведениях таких, лежачих посетителей, и знал, чем достигается подобный результат.
— Не предметом, — сказал он. — У меня такое впечатление, что нашему старому другу подлили убойного пойла.
— Э?
— Видимо, в Англии это не принято, но в Америке, особенно в Нью-Йорке, преимущественно — на восьмой и девятой авеню и особенно в субботний вечер, случается на каждом шагу. Ты подлил ему убойного пойла, рыло?
— Отвечай! — прогремел лорд Аффенхем, поскольку рыло стыдливо мялось.
— Да или нет?
— Д-да…
Лорд Аффенхем фыркнул.
— Вот видите! Сознался. Что мы с ним сделаем? Искрошим в капусту? Или мне слетать в ближайший участок, привести констебля?
Мортимер Байлисс некоторое время молчал, взвешивая возможности. Когда он заговорил, слова его показались Перси Пилбему музыкой.
— Думаю, стоит его отпустить.
Лорд Аффенхем вздрогнул, потом недоверчиво вытаращился, словно тигр, которому предложили расстаться с обеденным кроликом.
— Отпустить?!
— После некоторой предварительной операции. Помню, я читал рассказ, — Мортимер Байлисс поправил монокль. — Про воришку, который забрался в дом.
Хозяин поймал его, под дулом пистолета велел раздеться, а потом вежливо проводил до дверей. Мне показалась, что это замечательная мысль.
— Превосходная, — с жаром согласился лорд Аффенхем, устыдившись, что на мгновение дурно подумал об этом прекрасном человеке. — Лучше не бывает.
— Забавно, будет?
— А то! Как вы назвали сейчас этого прохвоста?
— Рыло?
— Очень метко. Раздевайся, рыло.
Перси Пилбем затрепетал, как осиновый лист. Ему вспомнился Роско Бэньян, уверяющий, что дом окажется пуст, и в душе его прокатилась волна антироскианских чувств. Редко человек с прыщами сильнее ненавидел обладателя двух подбородков.
— Но… — начал он.
— Мне показалось, я слышал «но»? — осведомился лорд Аффенхем.
— Никаких «но», — вставил Мортимер Байлисс. — Мы ждем добровольного и деятельного сотрудничества. Думаю, сперва брюки.
Лорд Аффенхем приложил палец к щеке и задумался.
— У меня мысль, Банстед. Почему бы не выкрасить его в черный цвет?
— У вас есть черная краска?
— Залейся.
— Получится очень мило, — раздумчиво произнес Мортимер Байлисс. — Да, я прекрасно вижу его в черном.
— Можно мне выпить? — спросил Перси Пилбем.
Говорил он умоляюще, и лорд Аффенхем, даже в теперешнем настроении, посчитал, что чуточка милосердия правосудию не повредит. Он хозяйским жестом указал на стол, где стояли сифон и графин. Пилбем подошел и налил стакан до края.
— Или в зеленый? — произнес лорд Аффенхем и уже хотел сказать другу, что зеленая краска у него тоже есть, и не лучше ли — щеголеватее, веселее, вообще приятнее — будет зеленый Пилбем, но не успел, потому что в глаза ему ударило виски с содовой. На мгновение ему показалось, что он на винном заводе, где произошел взрыв.
Набрасывая портрет Перси Пилбема, мы подчеркнули, что он не красив и не отважен, но, надеюсь, сумели показать и другое — его сообразительность и умение быстро мыслить в минуту опасности. Выплеснуть стакан в лицо лорду Аффенхему и выскочить в стеклянную дверь было делом мгновенного озарения. Он с шумом вырвался наружу и ураганом умчался прочь.
Преклонные лета и хроническая несгибаемость суставов помешали лорду Аффенхему и Мортимеру Байлиссу повторить его подвиг. Они тоже выскочили на улицу, но, увы, их продвижение нельзя было сравнить даже с легким ветерком.
Они бежали медленно, натужно, словно одышливые буйволы, и неудивительно, что у ворот не обнаружили никакого сыщика. Вместо него они увидели Билла и Джейн, которые только что вылезли из машины и с любопытством глядели на дорогу.
— За кем погоня? — спросил Билл.
— Мимо нас промчался кто-то полосатый, — добавила Джейн.
— В прыщах и красном галстуке, — сказал Билл. — По недомыслию, полагаю. Одно или другое, вместе их носить нельзя.
Внезапно Джейн встревожено вскрикнула.
— Дядя Джордж! Ты мокрый.
— Знаю, — сурово отвечал лорд Аффенхем. — Будешь мокрый, когда воры поливают тебя виски с содовой. Пойду переоденусь. Так и простыть недолго.
Он мрачно удалился в дом, а Джейн повернулась к Мортимеру Байлиссу.
— Воры? — переспросила она. — У вас тут вор?
— Был. Я взял лопату, чтобы его сокрушить. Теперь, когда сокрушать некого, положу ее на место. — И Мортимер Байлисс отправился это исполнять.
— Воры! — сказала Джейн. — Только подумать!
— Веселенькие дела творятся в Вэли-Филдз.
— Ты должен был вскричать: «Ко мне, крошка!», заключить меня в объятия и сказать, чтобы я не боялась, ведь ты здесь.
— Отличная мысль, — сказал Билл.
Сзади кто-то кашлянул. В нескольких шагах от них стоял Кеггс с перекошенным лицом. У него раскалывалась голова, легкое покашливание еще усилило муки.
— А, здравствуйте, мистер Кеггс, — сказал Билл. — Мы… э… обсуждали подготовку к свадьбе.
— Я бы не советовал жениться немедленно, сэр, — произнес Кеггс замогильным голосом.
22
Когда Огастес Кеггс, подобно Абу бен Адему[52], очнулся от мирного сна, он обнаружил, что заработал чудовищную головную боль и лишился конверта с надписью «Касательно Р.Бэньяна». Поначалу, естественно, в его мозгу царил полнейший разброд; затем из бурления противоречивых чувств выкристаллизовались две связные мысли. Первая — надо пойти к аптекарю на Розендейл-род (если хватит сил дотуда добраться) и взять самого сильного средства от головы, какое там сыщется; вторая — надо отомстить Роско Бэньяну за поступок, столь мерзостный, что даже международная банда посовестилась бы на него пойти.
В том, что за головной болью и кражей кроется Роско Бэньян, Кеггс не усомнился и на мгновение. Когда некто в усиках и прыщах заходит к отставному дворецкому, сообщает, что послан Роско Бэньяном, подливает что-то в бокал и похищает контракт, в котором Роско Бэньян обязался уплатить сто тысяч долларов, то дворецкий, если он не совсем туп, может сделать собственные выводы. Он видит, куда указывают улики и знает, кого внести в список подозреваемых.
Вот почему Кеггс, думавший направиться прямиком к аптекарю на Розендейл-род за средством от головы, при виде Билла остановился и сказал:
— Я бы не советовал жениться немедленно, сэр.
И, пока Билл смотрел на него, сощурясь, как мы обычно делаем, если предполагаем, что наш собеседник слегка перебрал, добавил:
— Соблаговолите выслушать меня, мистер Холлистер.
Шекспир (Вильям) и Поп (Александр), оба подчеркивали, как скучна дважды пересказанная повесть, а трижды пересказанная еще хуже. В двух местах этой хроники читателям предлагалась история брачной тонтины Мортимера Байлисса, и они, при своей сообразительности, надо думать, уже примерно поняли, что к чему. Соответственно, нет надобности приводить речь Кеггса дословно.
Довольно сказать, что, несмотря на боль, которая начиналась в ступнях и усиливалась с каждый следующим дюймом, он изложил факты перед Биллом и Джейн не менее ясно, чем несколько дней назад перед Роско Бэньяном, и слушали его с неменьшим вниманием. Билл вытаращил глаза. Джейн тоже. Потом они вытаращились друг на друга.
— Вы хотите сказать, — произнес Билл, переводя глаза на Кеггса, — что я потеряю миллион долларов, если женюсь?
— Да, если ко времени вашего вступления в брак мистер Роско будет оставаться еще холост.
— А он, насколько я знаю, даже не помолвлен.
— Не помолвлен, сэр.
Вот уже несколько дней как Биллу не случалось шумно втягивать воздух, но сейчас это произошло. Человек, перед которым разверзлась пучина бэньяновской подлости, поневоле вздохнет.
— Так вот почему он предложил мне работу! Чтобы убрать меня с дороги.
— В точности так, сэр. Это уловка.
— Вот сволочь!
— Да, сэр.
— Подлец!
— Да, сэр.
— Скользкий ползучий гад!
— В точности так, сэр, — искренне согласился Кеггс. Он тоже считал, что Роско Бэньян низким коварством и общей непривлекательностью напоминает упомянутую рептилию. — Мистер Роско не остановится ни перед чем. С детства таким был. Мои друзья, оставшиеся на службе у покойного мистера Бэньяна, писали, что уже тогда его поведение отличалось полной беспринципностью. В пятнадцать лет его выгнали из школы, потому что он ссужал одноклассникам деньги под грабительский процент. Кто есть дитя[53], сэр? Отец мужчины.
— Таких детей надо сразу топить в ведре, — сурово заметил Билл. — Чтобы не стали мужчинами. Но кто сейчас прибегает к этим простым домашним средствам? Видители, они устарели! Что же мы получаем? Роско Бэньяна. А?
— Я просто сказал «ох!», сэр. У меня страшно болит голова. Как раз собирался к аптекарю в надежде купить какое-нибудь средство.
— Тогда мы не будем вас задерживать. Я знаю, что такое головная боль.
Конечно, идите в аптеку.
— Спасибо вам большое, сэр, — сказал Кеггс, и, приложив руку к раскалывающемуся челу, побрел в Розендейл-род за средством.
Он оставил за собой растерянное молчание. Первым заговорил Билл.
— Ладно, — сказал он. — Нет, все-таки жаль. Я бы обрадовался миллиону долларов.
Джейн взглянула на него широко распахнутыми глазами.
— Билл! Ты хочешь сказать?
— Ну, конечно.
— Ты ведь не женишься на мне сейчас?
— Естественно, женюсь. Придется принять работу у Роско. Я позавчера уволился от Гиша. В среду мне надо отплыть в Америку.
— Нам не обязательно жениться до этого.
Билл вытаращил глаза.
— Ты предлагаешь остаться в Англии?
— Просто придется немного подождать.
— Немного? — рявкнул Билл. — Ты не знаешь Роско Бэньяна. Раз женитьба лишит его миллиона долларов, он, если потребуется, будет ждать до семидесяти с лишним. Хороши мы будем, ты здесь, я в Америке. Обмениваемся открытками и с надеждой ожидаем, когда Роско вденет в петлицу гардению и направится к алтарю.
— Вспомни, что мы придумали тогда у Баррибо. Ну, что бы мы делали, если б у нас оказались деньги. Ты бы вернулся к живописи, я бы водворила дядю Джорджа обратно в Шипли.
— Помню. Ну, придется мне обойтись без живописи, а дяде Джорджу — без Шипли. Да ты знаешь, что будет со мной, если я уеду в Америку один? Я же рехнусь. Я все время буду думать о холостяках, которые вьются вокруг тебя.
— Господи, я ни на кого и смотреть не стану!
— Почему? Кто я такой? Просто один из свинопасов, причем далеко не лучший.
— Из кого?
— Такая сказка, ты читала в детстве. Одна принцесса полюбила свинопаса. Я к тому, что тебя будут окружать принцы, стараясь отвратить от свинопасов, и со временем ты непременно задумаешься, стоит ли дальше ждать Уильяма Холлистера?
— Ты про Уильяма Куокенбуша?
— Про него самого.
— Ни о чем я таком не задумаюсь. Я буду ждать тебя хоть целую вечность. Билл, дурачок, ты это знаешь!
— Это сейчас, но что ты скажешь через пять лет, когда Роско по-прежнему будет сидеть накрепко, отвергая все предложения руки и сердца? Я вижу, как ты слабеешь. Я вижу, как ты говоришь себе: "Да кто он такой, этот Холлистер? Где он мотается, почему считает себя вправе…
— "…отнимать лучшие годы моей жизни?"
— Вот-вот! Нет уж, сударыня! Вы едете со мной в среду, и к черту все тонтины.
Глаза у Джейн сверкали.
— Ой, Билл! Я правда стою для тебя миллиона долларов?
— Больше. Гораздо больше. Всякий, кто получил такую девушку всего за миллион долларов, может сказать, что ему привалила огромная удача.
— Ой, Билл! — повторила Джейн. Когда через несколько минут Кеггc вернулся из своих странствий, ему снова пришлось кашлянуть.
В том, что за головной болью и кражей кроется Роско Бэньян, Кеггс не усомнился и на мгновение. Когда некто в усиках и прыщах заходит к отставному дворецкому, сообщает, что послан Роско Бэньяном, подливает что-то в бокал и похищает контракт, в котором Роско Бэньян обязался уплатить сто тысяч долларов, то дворецкий, если он не совсем туп, может сделать собственные выводы. Он видит, куда указывают улики и знает, кого внести в список подозреваемых.
Вот почему Кеггс, думавший направиться прямиком к аптекарю на Розендейл-род за средством от головы, при виде Билла остановился и сказал:
— Я бы не советовал жениться немедленно, сэр.
И, пока Билл смотрел на него, сощурясь, как мы обычно делаем, если предполагаем, что наш собеседник слегка перебрал, добавил:
— Соблаговолите выслушать меня, мистер Холлистер.
Шекспир (Вильям) и Поп (Александр), оба подчеркивали, как скучна дважды пересказанная повесть, а трижды пересказанная еще хуже. В двух местах этой хроники читателям предлагалась история брачной тонтины Мортимера Байлисса, и они, при своей сообразительности, надо думать, уже примерно поняли, что к чему. Соответственно, нет надобности приводить речь Кеггса дословно.
Довольно сказать, что, несмотря на боль, которая начиналась в ступнях и усиливалась с каждый следующим дюймом, он изложил факты перед Биллом и Джейн не менее ясно, чем несколько дней назад перед Роско Бэньяном, и слушали его с неменьшим вниманием. Билл вытаращил глаза. Джейн тоже. Потом они вытаращились друг на друга.
— Вы хотите сказать, — произнес Билл, переводя глаза на Кеггса, — что я потеряю миллион долларов, если женюсь?
— Да, если ко времени вашего вступления в брак мистер Роско будет оставаться еще холост.
— А он, насколько я знаю, даже не помолвлен.
— Не помолвлен, сэр.
Вот уже несколько дней как Биллу не случалось шумно втягивать воздух, но сейчас это произошло. Человек, перед которым разверзлась пучина бэньяновской подлости, поневоле вздохнет.
— Так вот почему он предложил мне работу! Чтобы убрать меня с дороги.
— В точности так, сэр. Это уловка.
— Вот сволочь!
— Да, сэр.
— Подлец!
— Да, сэр.
— Скользкий ползучий гад!
— В точности так, сэр, — искренне согласился Кеггс. Он тоже считал, что Роско Бэньян низким коварством и общей непривлекательностью напоминает упомянутую рептилию. — Мистер Роско не остановится ни перед чем. С детства таким был. Мои друзья, оставшиеся на службе у покойного мистера Бэньяна, писали, что уже тогда его поведение отличалось полной беспринципностью. В пятнадцать лет его выгнали из школы, потому что он ссужал одноклассникам деньги под грабительский процент. Кто есть дитя[53], сэр? Отец мужчины.
— Таких детей надо сразу топить в ведре, — сурово заметил Билл. — Чтобы не стали мужчинами. Но кто сейчас прибегает к этим простым домашним средствам? Видители, они устарели! Что же мы получаем? Роско Бэньяна. А?
— Я просто сказал «ох!», сэр. У меня страшно болит голова. Как раз собирался к аптекарю в надежде купить какое-нибудь средство.
— Тогда мы не будем вас задерживать. Я знаю, что такое головная боль.
Конечно, идите в аптеку.
— Спасибо вам большое, сэр, — сказал Кеггс, и, приложив руку к раскалывающемуся челу, побрел в Розендейл-род за средством.
Он оставил за собой растерянное молчание. Первым заговорил Билл.
— Ладно, — сказал он. — Нет, все-таки жаль. Я бы обрадовался миллиону долларов.
Джейн взглянула на него широко распахнутыми глазами.
— Билл! Ты хочешь сказать?
— Ну, конечно.
— Ты ведь не женишься на мне сейчас?
— Естественно, женюсь. Придется принять работу у Роско. Я позавчера уволился от Гиша. В среду мне надо отплыть в Америку.
— Нам не обязательно жениться до этого.
Билл вытаращил глаза.
— Ты предлагаешь остаться в Англии?
— Просто придется немного подождать.
— Немного? — рявкнул Билл. — Ты не знаешь Роско Бэньяна. Раз женитьба лишит его миллиона долларов, он, если потребуется, будет ждать до семидесяти с лишним. Хороши мы будем, ты здесь, я в Америке. Обмениваемся открытками и с надеждой ожидаем, когда Роско вденет в петлицу гардению и направится к алтарю.
— Вспомни, что мы придумали тогда у Баррибо. Ну, что бы мы делали, если б у нас оказались деньги. Ты бы вернулся к живописи, я бы водворила дядю Джорджа обратно в Шипли.
— Помню. Ну, придется мне обойтись без живописи, а дяде Джорджу — без Шипли. Да ты знаешь, что будет со мной, если я уеду в Америку один? Я же рехнусь. Я все время буду думать о холостяках, которые вьются вокруг тебя.
— Господи, я ни на кого и смотреть не стану!
— Почему? Кто я такой? Просто один из свинопасов, причем далеко не лучший.
— Из кого?
— Такая сказка, ты читала в детстве. Одна принцесса полюбила свинопаса. Я к тому, что тебя будут окружать принцы, стараясь отвратить от свинопасов, и со временем ты непременно задумаешься, стоит ли дальше ждать Уильяма Холлистера?
— Ты про Уильяма Куокенбуша?
— Про него самого.
— Ни о чем я таком не задумаюсь. Я буду ждать тебя хоть целую вечность. Билл, дурачок, ты это знаешь!
— Это сейчас, но что ты скажешь через пять лет, когда Роско по-прежнему будет сидеть накрепко, отвергая все предложения руки и сердца? Я вижу, как ты слабеешь. Я вижу, как ты говоришь себе: "Да кто он такой, этот Холлистер? Где он мотается, почему считает себя вправе…
— "…отнимать лучшие годы моей жизни?"
— Вот-вот! Нет уж, сударыня! Вы едете со мной в среду, и к черту все тонтины.
Глаза у Джейн сверкали.
— Ой, Билл! Я правда стою для тебя миллиона долларов?
— Больше. Гораздо больше. Всякий, кто получил такую девушку всего за миллион долларов, может сказать, что ему привалила огромная удача.
— Ой, Билл! — повторила Джейн. Когда через несколько минут Кеггc вернулся из своих странствий, ему снова пришлось кашлянуть.
23
Однако на этот раз кашель не причинил ему боли. С удовольствием сообщаем, что Кеггс не напрасно верил в розендейлродского аптекаря. Тот знал, что помогает от головы. Он налил немного из того флакончика, чуть-чуть из этого, добавил динамита, красного перца и вручил эту смесь страдальцу.
Правда, тому сперва показалось, что сейчас у него в животе взорвется водородная бомба, но когда этого не произошло, он смог вернуться в свою уютную гостиную почти как новенький.
Здесь он обнаружил лорда Аффенхема. Совершенно сухой виконт в свитере и фланелевых брюках, которые мог бы сшить на заказ Омар Делатель Палаток[54], размышлял над аквариумом с золотыми рыбками.
— Муравьиные яйца, — бормотал он, когда вошел Кеггс. — Почему муравьиные яйца?
— Милорд?
— Я вот думаю, с чего бы рыбкам любить муравьиные яйца.
— Они с удовольствием ими кормятся, милорд.
— Знаю. Вот я и спрашиваю: как они сумели их полюбить? Не могу представить, чтобы они в природе общались с муравьями. Лопни кочерыжка, вы же не скажете, что предки этих рыбок выходили на берег, шастали по округе, находили муравейники и подкреплялись яйцами? Да, тут вся и суть, — философски сказал лорд Аффенхем и обратился к другому аспекту муравьиной жизни. — Вы знаете, что они быстрее бегают в теплую погоду?
— Милорд?
— Муравьи. Когда теплеет, они бегают быстрей.
— Вот как, милорд?
— Так я где-то прочел. За летние месяцы они наверстывают потерянное и носятся галопом. Зимой у них сон. Кстати. Вам только что звонили по телефону. Миссис Билсон. Вам это имя что-нибудь говорит?
— Это моя сестра, милорд.
— А, сестра? Я забыл, что у вас есть сестра. У меня как-то было целых три, — произнес лорд Аффенхем со скромной гордостью. — Так вот, она просила перезвонить.
Покуда Кеггс довольно долго разговаривал по телефону, лорд Аффенхем по-прежнему размышлял, сперва о золотых рыбках, потом о канарейке. Канарейка ела льняное семя, чего шестой виконт не стал бы делать даже на пари, и, погруженный в мысли о причудах птичьего вкуса, он не слышал, что происходит в другом конце комнаты. Будь у него время обратить внимание на разговор, он заключил бы, что абонент в Вэли-Филдз получил неприятные известия. Лицо Кеггса побагровело, рука с трубкой дрожала.
Тем временем лорд Аффенхем, исчерпав тему канарейки (и немудрено, потому что ничего захватывающего в ней не было) снова переключился на рыбок.
Он как раз думал, что одна из них — вылитая Шропширская тетка, к который его некогда отправил отец, когда резкое восклицание вывело его из задумчивости. Он в удивлении обернулся. То, что произнес перед этим Кеггс, никак не вязалось с достоинством бывшего дворецкого.
— Что вы сказали? — спросил лорд Аффенхем, моргая.
— Я сказал, чтоб ему провалиться, скотине, милорд, — почтительно отвечал Кеггс.
— Э? Кому?
— Мистеру Бэньяну, милорд.
— А, ему? Что он натворил?
Кеггс некоторое время боролся с чувствами. Наконец выдержка взяла верх.
Дворецкий, закаленный годами службы, когда хозяин из вечера в вечер рассказывает за столом один и тот же анекдот, научается владеть собой.
— Для меня это оказалось полной неожиданностью, милорд, но, похоже, мистер Бэньян обручился с моей племянницей Эммой. — Тут чувства снова возобладали, и у Кеггса вырвалось. — Черт его побери! Тайная помолвка, милорд. Ее мать узнала только сегодня утром.
Лорд Аффенхем удивился. Он не мог взять в толк, чем новость так возмутила дядюшку. У Роско Бэньяна в чулке — двадцать миллионов долларов.
Многие из тех, у кого есть племянницы, охотно поменялись бы с Кеггсом его заботами.
— Обручился с вашей племянницей? Хорошо, что с ней, а не со мной, но, на мой взгляд, это отличная партия. Он, конечно, жирная рожа, но при средствах. Вы же знаете, что денег у него куры не клюют?
— Разумеется, милорд. Мистер Бэньян один из самых богатых холостяков.
— Так чего вы кипятитесь? — в полном недоумении спросил лорд Аффенхем.
И вновь чувства едва не оказались сильнее Огастеса Кеггса. Человек его комплекции не может затрепетать, как одуванчик в мае, однако он безусловно немного заколыхался. Крыжовенные глаза блеснули опасным блеском, и заговорил он с глухим урчанием, как бульдог Джордж, когда тому в горло попадет кость.
— Моя племянница Эмма позвонила матери, милорд, и сообщила, что мистер Бэньян разорвал помолвку.
Теперь лорд Аффенхем понял. Его больше не удивляло, что бывший дворецкий шипит, словно откупоренная бутылка пива. На его месте он бы и сам зашипел. В нем сразу пробудилось сочувствие.
— Скотина. Дал вашей Эмме от ворот поворот? Сделал ей ручкой? Странно, а я и не знал, что у вас есть племянница Эмма.
— Думаю, что я, если и упоминал ее при вашей милости, то только под сценическим псевдонимом Элейн Донн.
— А, ясно. Она играет в театре?
— Именно так, милорд, и, взвесив за и против, она посчитала, что имя Эмма Билсон может стать помехой в карьере. Хотелось выбрать что-нибудь более звучное.
— Мда, может и так. Хотя была же Лотти Коллинз.
— Да, милорд.
— И Флорри Форд… и Дейзи Вуд. Простые имена.
— Да, милорд, но упомянутые вами особы пели в мюзик-холлах. Эмма занимается более серьезным искусством. Она — то, что в театральных журналах называется драматическая актриса. Когда мистер Бэньян с ней познакомился, она играла маленькую роль в переводной русской пьесе.
— О, Господи! Меня как-то водила на такую тетка. Толпа жутких личностей обсуждает, как все плохо, и не повесится ли Иван в амбаре. Не говорите мне, что Роско Бэньян по собственной воле ходит на русские пьесы.
— Нет, милорд. Он не видел Эмму на сцене. Они познакомились на вечернике.
— А, это уже правдоподобнее. Я знаю, что бывает на вечеринках. Он сделал ей предложение?
— Да, милорд.
— Писал ли он ей письма по этому поводу?
— Несколько, милорд.
— Чего ей тогда тревожиться? Лопни кочерыжка, ее дело в шляпе. Она может подать в суд за нарушение брачного обещания и отхватить миллион.
— Нет, милорд. — Кеггса передернуло. Слова печальнейшие на земле[55], словно говорил он, «так могло случиться». — Сегодня она подошла к столу, где держала письма от мистера Бэньяна, и обнаружила, что их нет.
— То есть, их не было на месте?
— Именно так, милорд. Очевидно, эмиссар мистера Бэньяна преступным образом проник в занимаемое ею помещение и завладел искомой корреспонденцией.
Лорду Аффенхему потребовалось несколько мгновений, чтоб распутать фразу и перевести с дворецкого языка на человеческий. Кеггс хотел сказать, что какой-то купленный Бэньяном подонок забрался к девушке в дом и стибрил чертовы письма. Вся благородная натура лорда Аффенхема возмутилась.
— Мерзавец!
— Да, милорд.
— Фесвитянин!
— Да, милорд.
— Она не должна это так оставлять.
— Трудно представить, как бедной девушке теперь получить возмещение.
— Она может набить ему морду.
— Вряд ли это компенсирует ей обиду.
— Ну, кто-то же должен набить ему морду. Погодите! — вскричал лорд Аффенхем поднимая могучую, как окорок, руку. — Вот оно уже близко. Дайте подумать. — Он заходил по комнате. Очевидно, его мощный мозг работал. — Эй! — сказал он, останавливаясь на полушаге.
— Милорд?
— Вы, кажется, говорили, что ваш брат был профессиональным боксером?
— Да, милорд. Он носил прозвище Боевой Билсон.
— Хороший был боксер? Крепкий?
— Очень, милорд. У меня есть его фотография, если вашей милости угодно взглянуть.
Он подошел к комоду под окном и вернулся с большим альбомом. Перелистав страницы с карточками — его самого, запечатленного юным лакеем, полной дамы, туго обтянутой купальным костюмом конца прошлого века с подписью «кузина Эми в Лландудно» — он наконец нашел, что искал.
Это явно была свадебная фотография. Возле стула, в пышном белом наряде, стояла полногрудая девица со взбитыми волосами — казалось, на ней написано «буфетчица». В левой руке она держала букет нарциссов, правую нежно положила на плечо мужчине, который сидел на стуле.
При первом взгляде в нем поражал размер. Лорд Аффенхем и сам был не карлик, но показался бы им рядом с женихом. Тот высился на стуле, словно исполин. Затем изумленный взгляд замирал на лице, еще более впечатляющем. У него был сломанный нос, а нижняя челюсть — как у актера из низкопробного вестерна, призванного воплощать Решимость. Под свадебным фраком отчетливо угадывались могучие мускулы. Он сидел, уложив на колени сжатые кулаки и слегка подавшись вперед, будто хотел лучше рассмотреть соперника. Ни дать, ни взять боксер в ожидании сигнала, а тренер — в данном случае, женщина — настраивает его на победу. На лорда Аффенхема это произвело самое глубокое впечатление.
Правда, тому сперва показалось, что сейчас у него в животе взорвется водородная бомба, но когда этого не произошло, он смог вернуться в свою уютную гостиную почти как новенький.
Здесь он обнаружил лорда Аффенхема. Совершенно сухой виконт в свитере и фланелевых брюках, которые мог бы сшить на заказ Омар Делатель Палаток[54], размышлял над аквариумом с золотыми рыбками.
— Муравьиные яйца, — бормотал он, когда вошел Кеггс. — Почему муравьиные яйца?
— Милорд?
— Я вот думаю, с чего бы рыбкам любить муравьиные яйца.
— Они с удовольствием ими кормятся, милорд.
— Знаю. Вот я и спрашиваю: как они сумели их полюбить? Не могу представить, чтобы они в природе общались с муравьями. Лопни кочерыжка, вы же не скажете, что предки этих рыбок выходили на берег, шастали по округе, находили муравейники и подкреплялись яйцами? Да, тут вся и суть, — философски сказал лорд Аффенхем и обратился к другому аспекту муравьиной жизни. — Вы знаете, что они быстрее бегают в теплую погоду?
— Милорд?
— Муравьи. Когда теплеет, они бегают быстрей.
— Вот как, милорд?
— Так я где-то прочел. За летние месяцы они наверстывают потерянное и носятся галопом. Зимой у них сон. Кстати. Вам только что звонили по телефону. Миссис Билсон. Вам это имя что-нибудь говорит?
— Это моя сестра, милорд.
— А, сестра? Я забыл, что у вас есть сестра. У меня как-то было целых три, — произнес лорд Аффенхем со скромной гордостью. — Так вот, она просила перезвонить.
Покуда Кеггс довольно долго разговаривал по телефону, лорд Аффенхем по-прежнему размышлял, сперва о золотых рыбках, потом о канарейке. Канарейка ела льняное семя, чего шестой виконт не стал бы делать даже на пари, и, погруженный в мысли о причудах птичьего вкуса, он не слышал, что происходит в другом конце комнаты. Будь у него время обратить внимание на разговор, он заключил бы, что абонент в Вэли-Филдз получил неприятные известия. Лицо Кеггса побагровело, рука с трубкой дрожала.
Тем временем лорд Аффенхем, исчерпав тему канарейки (и немудрено, потому что ничего захватывающего в ней не было) снова переключился на рыбок.
Он как раз думал, что одна из них — вылитая Шропширская тетка, к который его некогда отправил отец, когда резкое восклицание вывело его из задумчивости. Он в удивлении обернулся. То, что произнес перед этим Кеггс, никак не вязалось с достоинством бывшего дворецкого.
— Что вы сказали? — спросил лорд Аффенхем, моргая.
— Я сказал, чтоб ему провалиться, скотине, милорд, — почтительно отвечал Кеггс.
— Э? Кому?
— Мистеру Бэньяну, милорд.
— А, ему? Что он натворил?
Кеггс некоторое время боролся с чувствами. Наконец выдержка взяла верх.
Дворецкий, закаленный годами службы, когда хозяин из вечера в вечер рассказывает за столом один и тот же анекдот, научается владеть собой.
— Для меня это оказалось полной неожиданностью, милорд, но, похоже, мистер Бэньян обручился с моей племянницей Эммой. — Тут чувства снова возобладали, и у Кеггса вырвалось. — Черт его побери! Тайная помолвка, милорд. Ее мать узнала только сегодня утром.
Лорд Аффенхем удивился. Он не мог взять в толк, чем новость так возмутила дядюшку. У Роско Бэньяна в чулке — двадцать миллионов долларов.
Многие из тех, у кого есть племянницы, охотно поменялись бы с Кеггсом его заботами.
— Обручился с вашей племянницей? Хорошо, что с ней, а не со мной, но, на мой взгляд, это отличная партия. Он, конечно, жирная рожа, но при средствах. Вы же знаете, что денег у него куры не клюют?
— Разумеется, милорд. Мистер Бэньян один из самых богатых холостяков.
— Так чего вы кипятитесь? — в полном недоумении спросил лорд Аффенхем.
И вновь чувства едва не оказались сильнее Огастеса Кеггса. Человек его комплекции не может затрепетать, как одуванчик в мае, однако он безусловно немного заколыхался. Крыжовенные глаза блеснули опасным блеском, и заговорил он с глухим урчанием, как бульдог Джордж, когда тому в горло попадет кость.
— Моя племянница Эмма позвонила матери, милорд, и сообщила, что мистер Бэньян разорвал помолвку.
Теперь лорд Аффенхем понял. Его больше не удивляло, что бывший дворецкий шипит, словно откупоренная бутылка пива. На его месте он бы и сам зашипел. В нем сразу пробудилось сочувствие.
— Скотина. Дал вашей Эмме от ворот поворот? Сделал ей ручкой? Странно, а я и не знал, что у вас есть племянница Эмма.
— Думаю, что я, если и упоминал ее при вашей милости, то только под сценическим псевдонимом Элейн Донн.
— А, ясно. Она играет в театре?
— Именно так, милорд, и, взвесив за и против, она посчитала, что имя Эмма Билсон может стать помехой в карьере. Хотелось выбрать что-нибудь более звучное.
— Мда, может и так. Хотя была же Лотти Коллинз.
— Да, милорд.
— И Флорри Форд… и Дейзи Вуд. Простые имена.
— Да, милорд, но упомянутые вами особы пели в мюзик-холлах. Эмма занимается более серьезным искусством. Она — то, что в театральных журналах называется драматическая актриса. Когда мистер Бэньян с ней познакомился, она играла маленькую роль в переводной русской пьесе.
— О, Господи! Меня как-то водила на такую тетка. Толпа жутких личностей обсуждает, как все плохо, и не повесится ли Иван в амбаре. Не говорите мне, что Роско Бэньян по собственной воле ходит на русские пьесы.
— Нет, милорд. Он не видел Эмму на сцене. Они познакомились на вечернике.
— А, это уже правдоподобнее. Я знаю, что бывает на вечеринках. Он сделал ей предложение?
— Да, милорд.
— Писал ли он ей письма по этому поводу?
— Несколько, милорд.
— Чего ей тогда тревожиться? Лопни кочерыжка, ее дело в шляпе. Она может подать в суд за нарушение брачного обещания и отхватить миллион.
— Нет, милорд. — Кеггса передернуло. Слова печальнейшие на земле[55], словно говорил он, «так могло случиться». — Сегодня она подошла к столу, где держала письма от мистера Бэньяна, и обнаружила, что их нет.
— То есть, их не было на месте?
— Именно так, милорд. Очевидно, эмиссар мистера Бэньяна преступным образом проник в занимаемое ею помещение и завладел искомой корреспонденцией.
Лорду Аффенхему потребовалось несколько мгновений, чтоб распутать фразу и перевести с дворецкого языка на человеческий. Кеггс хотел сказать, что какой-то купленный Бэньяном подонок забрался к девушке в дом и стибрил чертовы письма. Вся благородная натура лорда Аффенхема возмутилась.
— Мерзавец!
— Да, милорд.
— Фесвитянин!
— Да, милорд.
— Она не должна это так оставлять.
— Трудно представить, как бедной девушке теперь получить возмещение.
— Она может набить ему морду.
— Вряд ли это компенсирует ей обиду.
— Ну, кто-то же должен набить ему морду. Погодите! — вскричал лорд Аффенхем поднимая могучую, как окорок, руку. — Вот оно уже близко. Дайте подумать. — Он заходил по комнате. Очевидно, его мощный мозг работал. — Эй! — сказал он, останавливаясь на полушаге.
— Милорд?
— Вы, кажется, говорили, что ваш брат был профессиональным боксером?
— Да, милорд. Он носил прозвище Боевой Билсон.
— Хороший был боксер? Крепкий?
— Очень, милорд. У меня есть его фотография, если вашей милости угодно взглянуть.
Он подошел к комоду под окном и вернулся с большим альбомом. Перелистав страницы с карточками — его самого, запечатленного юным лакеем, полной дамы, туго обтянутой купальным костюмом конца прошлого века с подписью «кузина Эми в Лландудно» — он наконец нашел, что искал.
Это явно была свадебная фотография. Возле стула, в пышном белом наряде, стояла полногрудая девица со взбитыми волосами — казалось, на ней написано «буфетчица». В левой руке она держала букет нарциссов, правую нежно положила на плечо мужчине, который сидел на стуле.
При первом взгляде в нем поражал размер. Лорд Аффенхем и сам был не карлик, но показался бы им рядом с женихом. Тот высился на стуле, словно исполин. Затем изумленный взгляд замирал на лице, еще более впечатляющем. У него был сломанный нос, а нижняя челюсть — как у актера из низкопробного вестерна, призванного воплощать Решимость. Под свадебным фраком отчетливо угадывались могучие мускулы. Он сидел, уложив на колени сжатые кулаки и слегка подавшись вперед, будто хотел лучше рассмотреть соперника. Ни дать, ни взять боксер в ожидании сигнала, а тренер — в данном случае, женщина — настраивает его на победу. На лорда Аффенхема это произвело самое глубокое впечатление.