— Ладно, солнышко, — покорно отвечал мистер Моллой, исчезая в двери.
— Теперь, папаша, — быстро сказала миссис Моллой, — я слушаю. Чего вам?
Лорд Аффенхем вытаращил глаза.
— Чего мне? Чего мне? Понимаете ли вы, что весь мой капитал, до последнего пенса — в банке, которую унес этот обормот, ваш муж?
Долли задумчиво покусала пистолет. Она, похоже, искренне огорчилась.
— Сурово выходит, — согласилась она. — Не хочется оставлять вас ни с чем, папаша. Ладно. Кинем вам двадцать пять.
— Чего-чего?
— Отстегнем двадцать пять процентов. Учтите, это только для вас, ни для кого другого я бы этого не сделала, но вы — славный дед и своим портвейном спасли меня от смерти. Ну как? Идет?
Энн подняла голову. Лицо ее было искажено.
— Мне кажется, он умер, — шепнула она.
— Не думаю, — сказала Долли.
На лице лорда Аффенхем проступило некоторое упрямство.
— Не перебивай, дорогая. Мы говорим о деле. Двадцать пять процентов..?
— И учтите, это еще не железно. Все зависит от того, сумеем ли мы отвязаться от Шимпа.
— Двадцать пять процентов? Сознаете ли вы, что все состояние моей племянницы тоже в этой банке?
— Вот как?
— До последнего паршивого пенса. Их доверили мне под мою ответственность. Я должен буду восполнить ее потерю. Понимаете, что это значит? Это значит, что мне придется жениться на миссис Корк.
Встревоженное лицо Долли просветлело. Она с облегчением улыбнулась.
— Что же вы сразу не сказали? Я и не знала, что у вас с Коркой все на мази. Ладно, раз вы решили жениться на миссис Корк, то дело улажено. Не прогадаете. У нее этих денег, как грязи. Послушайте, папаша. Она в погребе. Вот ключ. Идите туда и не выпускайте ее, пока она не скажет «Да» в замочную скважину. Прощайте, мне пора. — И Долли исчезла.
Лорд Аффенхем некоторое время стоял без движения, неотрывно глядя на ключ в своей ладони. Смутно, словно сквозь сон, до него доносился голос племянницы, говоривший, что кто-то не умер, но лорд Аффенхем не вникал. Он собирал свою исполинскую силу воли для предстоящей страшной задачи.
Внезапно он повернулся и шагнул в дверь, медленно, но решительно, расправив плечи и выставив подбородок, словно французский аристократ по дороге на гильотину.
В этот самый миг снаружи донесся рев отъезжающего автомобиля.
Долли не потребовалось много времени, чтобы добежать до машины. Подобно Миртл Шусмит и Энн Бенедик, она умела двигаться быстро.
Покуда она стремительно шла через сад на тусклый свет фар, в душе ее разливалась тихая благодать. Она искренне жалела, что придется забрать у славного старикана, лорда Кейкбреда, все его земное достояние; весть, что он женится на миссис Корк и становится обладателем Корковских миллионов, рассеяла последнюю тень, и теперь Долли была вполне счастлива.
Первое подозрение, что не все к лучшему в этом лучшем из миров, закралось у нее, когда, подойдя к тихо урчащей машине, она увидела рядом не только своего мужа, но и ехидну Твиста.
— Привет, — сказала она, немного опешив.
Шимп Твист был в отличном расположении духа. Выстрел прозвучал для него приятной неожиданностью; он до самого конца не верил, что Долли сдержит слово. В результате ее приветствовал потеплевший и почти дружелюбный Твист.
— Молодцом, Долли. Чистая работа.
Долли по-прежнему силилась приучить себя к мысли, что он здесь.
— Что ты сделал с занудами?
— Запер. А где Корка?
Долли облегченно вздохнула. Она нашла выход. Выход всегда есть.
— В подвале, — сказала она и тут же театрально вздрогнула. Она круглыми от ужаса глазами смотрела Шимпу через плечо. — Черт! Вовсе не в подвале! Вон она!
— Где? — воскликнул Шимп, оборачиваясь.
Разумеется, маленький пистолет не сравнится с табачной банкой, украшенной гербом Королевского Кембриджского колледжа. Если Джеф осел, как мокрый носок, то Шимп лишь пошатнулся.
Однако, пошатнувшись, трудно сразу восстановить равновесие. Долли хватило секунды, чтобы затолкать мужа в машину, усесться самой и тронуться с места. Автомобиль рванулся вперед, набирая скорость с каждым оборотом колес.
Мистер Моллой был преисполнен восхищения.
— Сегодня ты весь вечер попадаешь в точку, — с любовью заметил он.
— Это только начни… — отвечала Долли.
Она замолчала, внимательно глядя на дорогу, как и положено за рулем.
Глава двадцать восьмая
Глава двадцать девятая
Примечания
— Теперь, папаша, — быстро сказала миссис Моллой, — я слушаю. Чего вам?
Лорд Аффенхем вытаращил глаза.
— Чего мне? Чего мне? Понимаете ли вы, что весь мой капитал, до последнего пенса — в банке, которую унес этот обормот, ваш муж?
Долли задумчиво покусала пистолет. Она, похоже, искренне огорчилась.
— Сурово выходит, — согласилась она. — Не хочется оставлять вас ни с чем, папаша. Ладно. Кинем вам двадцать пять.
— Чего-чего?
— Отстегнем двадцать пять процентов. Учтите, это только для вас, ни для кого другого я бы этого не сделала, но вы — славный дед и своим портвейном спасли меня от смерти. Ну как? Идет?
Энн подняла голову. Лицо ее было искажено.
— Мне кажется, он умер, — шепнула она.
— Не думаю, — сказала Долли.
На лице лорда Аффенхем проступило некоторое упрямство.
— Не перебивай, дорогая. Мы говорим о деле. Двадцать пять процентов..?
— И учтите, это еще не железно. Все зависит от того, сумеем ли мы отвязаться от Шимпа.
— Двадцать пять процентов? Сознаете ли вы, что все состояние моей племянницы тоже в этой банке?
— Вот как?
— До последнего паршивого пенса. Их доверили мне под мою ответственность. Я должен буду восполнить ее потерю. Понимаете, что это значит? Это значит, что мне придется жениться на миссис Корк.
Встревоженное лицо Долли просветлело. Она с облегчением улыбнулась.
— Что же вы сразу не сказали? Я и не знала, что у вас с Коркой все на мази. Ладно, раз вы решили жениться на миссис Корк, то дело улажено. Не прогадаете. У нее этих денег, как грязи. Послушайте, папаша. Она в погребе. Вот ключ. Идите туда и не выпускайте ее, пока она не скажет «Да» в замочную скважину. Прощайте, мне пора. — И Долли исчезла.
Лорд Аффенхем некоторое время стоял без движения, неотрывно глядя на ключ в своей ладони. Смутно, словно сквозь сон, до него доносился голос племянницы, говоривший, что кто-то не умер, но лорд Аффенхем не вникал. Он собирал свою исполинскую силу воли для предстоящей страшной задачи.
Внезапно он повернулся и шагнул в дверь, медленно, но решительно, расправив плечи и выставив подбородок, словно французский аристократ по дороге на гильотину.
В этот самый миг снаружи донесся рев отъезжающего автомобиля.
Долли не потребовалось много времени, чтобы добежать до машины. Подобно Миртл Шусмит и Энн Бенедик, она умела двигаться быстро.
Покуда она стремительно шла через сад на тусклый свет фар, в душе ее разливалась тихая благодать. Она искренне жалела, что придется забрать у славного старикана, лорда Кейкбреда, все его земное достояние; весть, что он женится на миссис Корк и становится обладателем Корковских миллионов, рассеяла последнюю тень, и теперь Долли была вполне счастлива.
Первое подозрение, что не все к лучшему в этом лучшем из миров, закралось у нее, когда, подойдя к тихо урчащей машине, она увидела рядом не только своего мужа, но и ехидну Твиста.
— Привет, — сказала она, немного опешив.
Шимп Твист был в отличном расположении духа. Выстрел прозвучал для него приятной неожиданностью; он до самого конца не верил, что Долли сдержит слово. В результате ее приветствовал потеплевший и почти дружелюбный Твист.
— Молодцом, Долли. Чистая работа.
Долли по-прежнему силилась приучить себя к мысли, что он здесь.
— Что ты сделал с занудами?
— Запер. А где Корка?
Долли облегченно вздохнула. Она нашла выход. Выход всегда есть.
— В подвале, — сказала она и тут же театрально вздрогнула. Она круглыми от ужаса глазами смотрела Шимпу через плечо. — Черт! Вовсе не в подвале! Вон она!
— Где? — воскликнул Шимп, оборачиваясь.
Разумеется, маленький пистолет не сравнится с табачной банкой, украшенной гербом Королевского Кембриджского колледжа. Если Джеф осел, как мокрый носок, то Шимп лишь пошатнулся.
Однако, пошатнувшись, трудно сразу восстановить равновесие. Долли хватило секунды, чтобы затолкать мужа в машину, усесться самой и тронуться с места. Автомобиль рванулся вперед, набирая скорость с каждым оборотом колес.
Мистер Моллой был преисполнен восхищения.
— Сегодня ты весь вечер попадаешь в точку, — с любовью заметил он.
— Это только начни… — отвечала Долли.
Она замолчала, внимательно глядя на дорогу, как и положено за рулем.
Глава двадцать восьмая
В кабинете Джеф встал и оперся на край стола. Приятно было ощущать под рукой что-то прочное. Это убеждало, что он не спит, а Джеф сейчас очень нуждался в таких ручательствах. Нельзя получить тяжелой банкой по голове и не ощущать в голове некоторого тумана, а Джефу казалось, что некоторые из его недавних ощущений вполне могут быть следствием умственного расстройства.
Энн сидела на ручке кресла и нежно смотрела на Джефа, словно мать — на ребенка, выздоровевшего после трудной детской болезни. Она тоже осознавала, что случилось нечто необычайное, но одно знала твердо: вот человек, которого она любит. Это тоже было странно, но не вызывало ни малейших сомнений.
— Как вы? — спросила она.
Джеф провел рукой по лбу. Издалека доносились слабые крики пленных зануд.
— Ошарашен.
— Не удивляюсь.
— Это была самая большая неожиданность в моей жизни.
— Когда миссис Моллой ударила вас банкой по голове?
— Когда я вдруг понял, что вы меня целуете. Вы правда меня целовали? Или это был дивный сон?
— Нет. Я вас целовала. Я думала, вы умерли.
Джеф помолчал. Они приближались к сути дела. С этого мига ему надо было очень внимательно следить за ее ответами.
— Да? Думали, я умер? Что изменилось теперь, когда вы видите, что я жив?
— Ничего.
— Вы не жалеете, что я уцелел?
— Ничуть.
Лоб Джефа все еще не вполне разгладился.
— Не понимаю.
— Что вас смущает?
— Ну, — сказал Джеф и снова умолк. Наконец он понял, в чем затруднение.
— До последнего времени вы вели себя так, будто я вам не совсем нравлюсь.
— Так и было.
— А теперь…
— Меня словно подменили, да?
— Неужели я вам нравлюсь?
— Очень.
— Вы одумались?
— Одумалась.
И снова Джеф замолчал. От ее ответа на следующий вопрос зависело все.
— Вы часом меня не… любите?
— Люблю.
— О, Господи!
— Сама удивляюсь. Это нахлынуло на меня, когда миссис Моллой ударила вас банкой.
Глаза у Джефа зажглись. В голове по-прежнему стоял звон, но и душа звенела от радости.
— Да здравствует миссис Моллой! — вскричал он. — Я не всегда одобрял ее привычку бить людей тяжелыми предметами по голове, но сейчас я кричу: «Да здравствует милая маленькая особа!»
Окончательно разрешив сомнения, он привлек Энн к себе. Наступило долгое молчание, нарушаемое лишь глухим ропотом зануд.
— Что это за шум? — спросила Энн, поднимая голову.
— Не знаю, — отвечал Джеф, снова привлекая ее к себе. — Какая разница?
— Никакой. Просто любопытно.
Джеф быстро поцеловал ее одиннадцать раз подряд.
— Учтите, — сказал он, — я все равно в это не верю.
— Пора бы уже.
— Нет. Я и на секунду не обманулся. Я точно знаю, что скоро снова проснусь в Ледниковом периоде и услышу от тебя «Да?». Ты даже не представляешь, что это такое.
Энн вскрикнула.
— Бедный мой ангел! Я была очень гадкая?
— Я еще до конца не оттаял.
— Прости. Я не знала своей силы. И все-таки ты это заслужил.
— Если ты будем обращать меня в лед всякий раз, как я этого заслужу, то меня ждет мрачная жизнь.
— Больше не буду. Чтобы ты ни сделал, я скажу себе: «Это всего лишь старый болван Джеф. Он ничего не может с собой поделать, но у него есть свои хорошие стороны, и я его люблю».
— Не знаю, сознаешь ли ты, что легко могла меня потерять.
— Ты бы развернулся и полюбил другую?
— Конечно, нет. Как я мог полюбить другую после того, как увидел тебя? Я хочу сказать, что еще немного твоего холода, и я стал бы как тот малый в «Эксцельсиор». Впрочем, куда тебе. Ты не слыхала про «Эксцельсиор».
— Слыхала.
— Удивительная вещь, это твое домашнее образование. Прямо как память твоего дяди — иногда сработает.
— На этот раз сработала, — горько сказала Энн.
— Да. Кстати, что с ним случилось?
— Не знаю. Он ушел. Но почему бы ты стал как тот малый в «Эксцельсиор»? Ты бы начал бродить со знаменем?
— Я бы пропал в пурге. На следующее утро сенбернары нашли бы меня под снегом. Я бы лежал, безжизненный и прекрасный.
— Ну уж прекрасный!
— Ты так считаешь?
— Определенно. И слава Богу.
— Что ж, может быть, ты права. Хотя ты видишь меня не в лучшем виде. Мужчина, которого прихлопнули, как муху, теряет часть привлекательности. И все же я тебя понял. Простое, честное лицо и ничего боле.
— Правильно.
— Бедные девушки. Мечтают о Прекрасном принце, а получают кого-то вроде меня.
— Я не жалею.
— Ничуть?
— Ничуть.
— Энн, мой ангел, — сказал Джеф с чувством. — Если бы ты знала, какой ты ангел, ты бы не поверила.
Объятие, последовавшее за этими словами, одобрил бы сам лорд Аффенхем. Наконец Энн высвободилась из рук Джефа. Вид у нее был немного задумчивый. Она вздохнула.
— Знаешь, — сказала она, — жизнь сурова.
Джеф не мог с этим согласиться.
— Ничуть. Не желаю ничего слышать против жизни. Она прекрасна. О чем ты?
— Моллои уехали с нашими бриллиантами.
— Ну и что?
— Ты не расстроен?
Джеф взглянул озадаченно.
— Не понимаю. Ты сказала, что любишь меня?
— Да, припоминаю что-то такое.
— И выйдешь за меня замуж?
— Да.
— И ты думаешь, что я буду убиваться из-за каких-то бриллиантов?
— Я просто сказала, что жаль. Разве ты не предпочел бы жену с приданым?
— Ты знаешь, что такое приданое?
— Конечно.
— Удивительно. Домашние уроки истории, классической литературы…
— Так предпочел бы?
— Жену с приданым? Конечно, нет. Что деньги? Не будь у нее ни гроша, честная, милая английская девушка достойна составить пару знатнейшему из людей страны.
— Счет в банке не помешает английской девушке быть такой же честной и милой. При всей любви к дяде Джорджу я бы с радостью огрела его банкой по голове.
— Милости прошу. Вот и он. Уверен, у него отыщется еще банка.
Лорд Аффенхем всегда ступал тяжело, и глаза у него нередко были стеклянные, но сейчас Джефу показалось, что походка его еще тяжелее обычного, а глаза — еще стекляннее. В целом (если не считать того, что лицо его было покрыто угольной пылью, не вполне уместной на траурной церемонии), он выглядел так, словно только что похоронил лучшего друга.
Энн, как любая женщина, заметила прежде всего телесный изъян.
— Милый, что ты сделал со своим лицом? — вскричала она.
Взгляд лорда Аффенхема из стеклянного стал горящим. Было ясно, что его гнетут какие-то тягостные воспоминания.
— Это не я, а подлая тварь Трампер. Он кидался в меня углем.
— Углем? — удивилась Энн.
— Углем очень удобно кидаться, — заверил Джеф. — Вообще полезная вещь. А за что? Или он не объяснил?
— Ему не понравилось, что я целую миссис Корк.
Весь вечер Энн не покидало ощущение, что она спит и видит сон; сейчас оно еще усилилось.
— Ты поцеловал миссис Корк? Зачем?
— Я хотел, чтобы она вышла за меня замуж.
— И естественно, — объяснил Джеф, — твой дядя ее поцеловал. Когда хочешь на комто жениться, поцелуй — первое дело. Взять хоть нас с тобой. Если б ты меня не поцеловала, я, может быть, и не сделал бы тебе предложения. Я был на перепутье.
Энн строго взглянула на него.
— Не знаю, сознаете ли вы, Дж. Дж. Миллер, — сказала она, — что вам грозит серьезная опасность снова услышать от меня «Да?».
— Ты уже попробовала и видишь, что вышло. Я совсем не то жалкое существо, которое сжималось под твоим взглядом сегодня вечером. Ты не представляешь, как смелеет человек, узнав, что ты его любишь. — Он повернулся к лорду Аффенхему. — Не обращайте внимания. Любовная воркотня. Мы помолвлены.
— Лопни кочерыжка. Неужели?
— Да. Она одумалась. Миссис Корк, насколько я могу заключить по вашему виду, нет. Что случилось? Не смогли ее уломать?
— Все пошло не так. Я открыл дверь, она вышла, я ее поцеловал.
— Вам не пришло в голову сказать, что вы и есть пропавший лорд Аффенхем?
— Нет. А что?
— Она могла удивиться, что ее целует дворецкий.
— Об этом я не подумал. — Лорд Аффенхем понимающе кивнул. — Вот, наверное, почему она решила, что я пьян, и велела пойти проспаться.
— Наверное, поэтому.
— Да это и неважно, потому что она выходит за Трампера. Оттого он и кидался в меня углем. Кончилось тем, что она меня уволила. Сказала, ей плевать, что там в договоре, и если лорд Аффенхем подаст на нее в суд, она обратится в Палату Лордов. Впрочем, вряд ли я стану с ней судиться. Было бы из-за чего.
Энн, которая столкнулась с обычной трудностью, подстерегавшей в диалогах Аффенхем-Миллер, воспользовалась короткой паузой, чтобы вставить слово.
— Бедная Энн! — сказала она. — Бедное маленькое дитя. Что ждет эту милую девушку с чокнутым мужем и полоумным дядей. Джеф?
— Да, моя радость?
— Поскольку ты кажешься мне чуть более нормальным, чем дядя, не объяснишь ли ты, что здесь происходит?
— Объясню. Ты видишь перед собой, — начал Джеф, — белейшего человека в мире. Нет. В данных обстоятельствах это не подходит. Я хотел сказать, что твой дядя — герой. Он собирался жениться на миссис Корк, чтобы вернуть тебе утраченное состояние.
— Дядя Джо-ордж! — вскричала Энн, совершенно сраженная.
— Все в порядке, дорогая, — сказал лорд Аффенхем. — Ничего другого не оставалось. Noblesse oblige, понимаешь, noblesse oblige.
Он так явно любовался собой, что Джеф пожалел о своих словах. Как часто искренняя хвала неоправданно кружит голову!
Он поспешил внести коррективы.
— Хорошо вам стоять тут, как Сидни Картон, — холодно сказал он. — Самопожертвования не потребовалось бы, будь у вас хоть унцией больше мозгов, чем на бильярдный шар.
— Выбирайте слова, Джеф, — обиделся лорд Аффенхем, и Энн, по-видимому, согласилась.
— Этот Миллер, — сказала она, — невесть что о себе думает. Наглый, заносчивый тип, каких я на дух не выношу.
Джеф стоял на своем.
— Я сказал на бильярдный шар, и не отступлю от своих слов. Почему этот болван не положил бриллианты в банк?
— Ты назвал моего дядю болваном?
— Да.
— Наверное, пора было кому-то это сказать, — промолвила Энн. — Впрочем, ты же знаешь, он не доверяет банкам.
— Ну, конечно.
— А если человек не доверяет банкам, он естественно не хочет, чтобы банку достались его бриллианты.
— Не понимаю, чем в банке хуже, чем у Моллоев.
— Согласна.
Лорд Аффенхем не участвовал в разговоре. Заявив протест, он по обыкновению ушел в себя. Подрагивание бровей показывало, что мозг его трудится. Теперь он вынырнул из забытья с громким «Лопни кочерыжка!»
— Минуточку, — вскричал он. — Сейчас, сейчас. Джеф!
— Милорд?
— Продолжайте, пожалуйста, говорить «в банке».
— «В банке»?
— Он просит говорить «в банке», — объяснила Энн.
— Да? Хорошо. В банке… в банке… в банке… Долго еще? — спросил Джеф.
— Вот что я вам скажу, — объявил лорд Аффенхем. — Я серьезно сомневаюсь, что положил бриллианты в табачную банку. И все же слова «в банке» очень важны. Как и слово «пруд». А пока не говорите со мной. Я хочу подумать.
Он впал в прострацию, и Джеф повернулся к Энн.
— Я люблю тебя, — сказал он.
— Это хорошо, — отвечала Энн.
— И буду любить всю жизнь.
— Лучше и лучше.
— Ты знаешь, что муравьи бегают быстрее в жаркую погоду?
— Быстрее кого?
— Быстрее других муравьев в холодную, вероятно.
— Ты не обманываешь?
— Нет.
— Это правда?
— Чистая правда. И я люблю тебя.
Лорд Аффенхем тяжело поднялся с кресла. Все его лицо — брови, нос, глаза, подбородок и верхняя губа — лучилось довольством. Даже уши слегка подрагивали от восторга.
— Я знал, что вспомню, — сказал он. — Я никогда ничего не забываю начисто. Надо было только дать мне время. Бриллианты целы. Они — в банке.
— Правда? — вскричал Джеф.
— В каком банке? — воскликнула Энн.
— Не в каком, а в какой. В лодочной банке, — сказал лорд Аффенхем. — Не знаю, известно ли вам, но скамейка в лодке зовется банкой. Я отчетливо все помню. Был чудесный весенний день. Я гулял по берегу и просто из любопытства заглянул в лодку. Под банкой оказалось что-то вроде ящика. Я сходил за бриллиантами и спрятал их там.
Он вышел в стеклянную дверь. Энн с надеждой взглянула на Джефа.
— Думаешь, они там?
— Конечно, нет.
— Ты — пессимист.
— Я просто смотрю на вещи здраво, — сказал он. — Ни за что не поверю, что твой дядя спрятал бриллианты в таком простом, надежном месте как лодочная банка. Нет, это его очередной фальстарт. Нам надо тихо и спокойно подумать о будущем, забыв про всякие бриллианты.
— Мое приданое!
— Брось.
— Я хочу принести тебе приданое.
— Я сказал, что мне не надо твоего приданого. Неужели Миллер из Холси-корта не сможет прожить с женой без ее денег? В скоромном довольстве, учти, не в роскоши. По началу, конечно, придется экономить. Ты будешь готовить, я — мыть посуду. Нет, черт возьми, не буду. Посуду будет мыть твой дядя. Разумеется, он поселится с нами, так что пусть отрабатывает свой хлеб. Что толку иметь в доме опытного дворецкого, если не можешь приставить его к делу? Значит, договорились. Ты будешь готовить, твой дядя — мыть посуду, прислуживать за столом, отвечать на дверные звонки, исполнять мелкие поручения, чистить серебро…
— Какое серебро?
— У меня есть маленький кубок. Я выиграл его в школе в забеге на четверть мили.
— А ты?
— Я буду лежать на диване с трубочкой и приглядывать за всем.
— Вот как?
— И, разумеется, вносить неповторимый Миллеровский штрих.
Снаружи послышалась тяжелая поступь.
— Ну вот, — сказал лорд Аффенхем. — Я же вам говорил.
Небрежным жестом он, словно гейзер, принялся рассыпать бриллианты по столу.
Энн сидела на ручке кресла и нежно смотрела на Джефа, словно мать — на ребенка, выздоровевшего после трудной детской болезни. Она тоже осознавала, что случилось нечто необычайное, но одно знала твердо: вот человек, которого она любит. Это тоже было странно, но не вызывало ни малейших сомнений.
— Как вы? — спросила она.
Джеф провел рукой по лбу. Издалека доносились слабые крики пленных зануд.
— Ошарашен.
— Не удивляюсь.
— Это была самая большая неожиданность в моей жизни.
— Когда миссис Моллой ударила вас банкой по голове?
— Когда я вдруг понял, что вы меня целуете. Вы правда меня целовали? Или это был дивный сон?
— Нет. Я вас целовала. Я думала, вы умерли.
Джеф помолчал. Они приближались к сути дела. С этого мига ему надо было очень внимательно следить за ее ответами.
— Да? Думали, я умер? Что изменилось теперь, когда вы видите, что я жив?
— Ничего.
— Вы не жалеете, что я уцелел?
— Ничуть.
Лоб Джефа все еще не вполне разгладился.
— Не понимаю.
— Что вас смущает?
— Ну, — сказал Джеф и снова умолк. Наконец он понял, в чем затруднение.
— До последнего времени вы вели себя так, будто я вам не совсем нравлюсь.
— Так и было.
— А теперь…
— Меня словно подменили, да?
— Неужели я вам нравлюсь?
— Очень.
— Вы одумались?
— Одумалась.
И снова Джеф замолчал. От ее ответа на следующий вопрос зависело все.
— Вы часом меня не… любите?
— Люблю.
— О, Господи!
— Сама удивляюсь. Это нахлынуло на меня, когда миссис Моллой ударила вас банкой.
Глаза у Джефа зажглись. В голове по-прежнему стоял звон, но и душа звенела от радости.
— Да здравствует миссис Моллой! — вскричал он. — Я не всегда одобрял ее привычку бить людей тяжелыми предметами по голове, но сейчас я кричу: «Да здравствует милая маленькая особа!»
Окончательно разрешив сомнения, он привлек Энн к себе. Наступило долгое молчание, нарушаемое лишь глухим ропотом зануд.
— Что это за шум? — спросила Энн, поднимая голову.
— Не знаю, — отвечал Джеф, снова привлекая ее к себе. — Какая разница?
— Никакой. Просто любопытно.
Джеф быстро поцеловал ее одиннадцать раз подряд.
— Учтите, — сказал он, — я все равно в это не верю.
— Пора бы уже.
— Нет. Я и на секунду не обманулся. Я точно знаю, что скоро снова проснусь в Ледниковом периоде и услышу от тебя «Да?». Ты даже не представляешь, что это такое.
Энн вскрикнула.
— Бедный мой ангел! Я была очень гадкая?
— Я еще до конца не оттаял.
— Прости. Я не знала своей силы. И все-таки ты это заслужил.
— Если ты будем обращать меня в лед всякий раз, как я этого заслужу, то меня ждет мрачная жизнь.
— Больше не буду. Чтобы ты ни сделал, я скажу себе: «Это всего лишь старый болван Джеф. Он ничего не может с собой поделать, но у него есть свои хорошие стороны, и я его люблю».
— Не знаю, сознаешь ли ты, что легко могла меня потерять.
— Ты бы развернулся и полюбил другую?
— Конечно, нет. Как я мог полюбить другую после того, как увидел тебя? Я хочу сказать, что еще немного твоего холода, и я стал бы как тот малый в «Эксцельсиор». Впрочем, куда тебе. Ты не слыхала про «Эксцельсиор».
— Слыхала.
— Удивительная вещь, это твое домашнее образование. Прямо как память твоего дяди — иногда сработает.
— На этот раз сработала, — горько сказала Энн.
— Да. Кстати, что с ним случилось?
— Не знаю. Он ушел. Но почему бы ты стал как тот малый в «Эксцельсиор»? Ты бы начал бродить со знаменем?
— Я бы пропал в пурге. На следующее утро сенбернары нашли бы меня под снегом. Я бы лежал, безжизненный и прекрасный.
— Ну уж прекрасный!
— Ты так считаешь?
— Определенно. И слава Богу.
— Что ж, может быть, ты права. Хотя ты видишь меня не в лучшем виде. Мужчина, которого прихлопнули, как муху, теряет часть привлекательности. И все же я тебя понял. Простое, честное лицо и ничего боле.
— Правильно.
— Бедные девушки. Мечтают о Прекрасном принце, а получают кого-то вроде меня.
— Я не жалею.
— Ничуть?
— Ничуть.
— Энн, мой ангел, — сказал Джеф с чувством. — Если бы ты знала, какой ты ангел, ты бы не поверила.
Объятие, последовавшее за этими словами, одобрил бы сам лорд Аффенхем. Наконец Энн высвободилась из рук Джефа. Вид у нее был немного задумчивый. Она вздохнула.
— Знаешь, — сказала она, — жизнь сурова.
Джеф не мог с этим согласиться.
— Ничуть. Не желаю ничего слышать против жизни. Она прекрасна. О чем ты?
— Моллои уехали с нашими бриллиантами.
— Ну и что?
— Ты не расстроен?
Джеф взглянул озадаченно.
— Не понимаю. Ты сказала, что любишь меня?
— Да, припоминаю что-то такое.
— И выйдешь за меня замуж?
— Да.
— И ты думаешь, что я буду убиваться из-за каких-то бриллиантов?
— Я просто сказала, что жаль. Разве ты не предпочел бы жену с приданым?
— Ты знаешь, что такое приданое?
— Конечно.
— Удивительно. Домашние уроки истории, классической литературы…
— Так предпочел бы?
— Жену с приданым? Конечно, нет. Что деньги? Не будь у нее ни гроша, честная, милая английская девушка достойна составить пару знатнейшему из людей страны.
— Счет в банке не помешает английской девушке быть такой же честной и милой. При всей любви к дяде Джорджу я бы с радостью огрела его банкой по голове.
— Милости прошу. Вот и он. Уверен, у него отыщется еще банка.
Лорд Аффенхем всегда ступал тяжело, и глаза у него нередко были стеклянные, но сейчас Джефу показалось, что походка его еще тяжелее обычного, а глаза — еще стекляннее. В целом (если не считать того, что лицо его было покрыто угольной пылью, не вполне уместной на траурной церемонии), он выглядел так, словно только что похоронил лучшего друга.
Энн, как любая женщина, заметила прежде всего телесный изъян.
— Милый, что ты сделал со своим лицом? — вскричала она.
Взгляд лорда Аффенхема из стеклянного стал горящим. Было ясно, что его гнетут какие-то тягостные воспоминания.
— Это не я, а подлая тварь Трампер. Он кидался в меня углем.
— Углем? — удивилась Энн.
— Углем очень удобно кидаться, — заверил Джеф. — Вообще полезная вещь. А за что? Или он не объяснил?
— Ему не понравилось, что я целую миссис Корк.
Весь вечер Энн не покидало ощущение, что она спит и видит сон; сейчас оно еще усилилось.
— Ты поцеловал миссис Корк? Зачем?
— Я хотел, чтобы она вышла за меня замуж.
— И естественно, — объяснил Джеф, — твой дядя ее поцеловал. Когда хочешь на комто жениться, поцелуй — первое дело. Взять хоть нас с тобой. Если б ты меня не поцеловала, я, может быть, и не сделал бы тебе предложения. Я был на перепутье.
Энн строго взглянула на него.
— Не знаю, сознаете ли вы, Дж. Дж. Миллер, — сказала она, — что вам грозит серьезная опасность снова услышать от меня «Да?».
— Ты уже попробовала и видишь, что вышло. Я совсем не то жалкое существо, которое сжималось под твоим взглядом сегодня вечером. Ты не представляешь, как смелеет человек, узнав, что ты его любишь. — Он повернулся к лорду Аффенхему. — Не обращайте внимания. Любовная воркотня. Мы помолвлены.
— Лопни кочерыжка. Неужели?
— Да. Она одумалась. Миссис Корк, насколько я могу заключить по вашему виду, нет. Что случилось? Не смогли ее уломать?
— Все пошло не так. Я открыл дверь, она вышла, я ее поцеловал.
— Вам не пришло в голову сказать, что вы и есть пропавший лорд Аффенхем?
— Нет. А что?
— Она могла удивиться, что ее целует дворецкий.
— Об этом я не подумал. — Лорд Аффенхем понимающе кивнул. — Вот, наверное, почему она решила, что я пьян, и велела пойти проспаться.
— Наверное, поэтому.
— Да это и неважно, потому что она выходит за Трампера. Оттого он и кидался в меня углем. Кончилось тем, что она меня уволила. Сказала, ей плевать, что там в договоре, и если лорд Аффенхем подаст на нее в суд, она обратится в Палату Лордов. Впрочем, вряд ли я стану с ней судиться. Было бы из-за чего.
Энн, которая столкнулась с обычной трудностью, подстерегавшей в диалогах Аффенхем-Миллер, воспользовалась короткой паузой, чтобы вставить слово.
— Бедная Энн! — сказала она. — Бедное маленькое дитя. Что ждет эту милую девушку с чокнутым мужем и полоумным дядей. Джеф?
— Да, моя радость?
— Поскольку ты кажешься мне чуть более нормальным, чем дядя, не объяснишь ли ты, что здесь происходит?
— Объясню. Ты видишь перед собой, — начал Джеф, — белейшего человека в мире. Нет. В данных обстоятельствах это не подходит. Я хотел сказать, что твой дядя — герой. Он собирался жениться на миссис Корк, чтобы вернуть тебе утраченное состояние.
— Дядя Джо-ордж! — вскричала Энн, совершенно сраженная.
— Все в порядке, дорогая, — сказал лорд Аффенхем. — Ничего другого не оставалось. Noblesse oblige, понимаешь, noblesse oblige.
Он так явно любовался собой, что Джеф пожалел о своих словах. Как часто искренняя хвала неоправданно кружит голову!
Он поспешил внести коррективы.
— Хорошо вам стоять тут, как Сидни Картон, — холодно сказал он. — Самопожертвования не потребовалось бы, будь у вас хоть унцией больше мозгов, чем на бильярдный шар.
— Выбирайте слова, Джеф, — обиделся лорд Аффенхем, и Энн, по-видимому, согласилась.
— Этот Миллер, — сказала она, — невесть что о себе думает. Наглый, заносчивый тип, каких я на дух не выношу.
Джеф стоял на своем.
— Я сказал на бильярдный шар, и не отступлю от своих слов. Почему этот болван не положил бриллианты в банк?
— Ты назвал моего дядю болваном?
— Да.
— Наверное, пора было кому-то это сказать, — промолвила Энн. — Впрочем, ты же знаешь, он не доверяет банкам.
— Ну, конечно.
— А если человек не доверяет банкам, он естественно не хочет, чтобы банку достались его бриллианты.
— Не понимаю, чем в банке хуже, чем у Моллоев.
— Согласна.
Лорд Аффенхем не участвовал в разговоре. Заявив протест, он по обыкновению ушел в себя. Подрагивание бровей показывало, что мозг его трудится. Теперь он вынырнул из забытья с громким «Лопни кочерыжка!»
— Минуточку, — вскричал он. — Сейчас, сейчас. Джеф!
— Милорд?
— Продолжайте, пожалуйста, говорить «в банке».
— «В банке»?
— Он просит говорить «в банке», — объяснила Энн.
— Да? Хорошо. В банке… в банке… в банке… Долго еще? — спросил Джеф.
— Вот что я вам скажу, — объявил лорд Аффенхем. — Я серьезно сомневаюсь, что положил бриллианты в табачную банку. И все же слова «в банке» очень важны. Как и слово «пруд». А пока не говорите со мной. Я хочу подумать.
Он впал в прострацию, и Джеф повернулся к Энн.
— Я люблю тебя, — сказал он.
— Это хорошо, — отвечала Энн.
— И буду любить всю жизнь.
— Лучше и лучше.
— Ты знаешь, что муравьи бегают быстрее в жаркую погоду?
— Быстрее кого?
— Быстрее других муравьев в холодную, вероятно.
— Ты не обманываешь?
— Нет.
— Это правда?
— Чистая правда. И я люблю тебя.
Лорд Аффенхем тяжело поднялся с кресла. Все его лицо — брови, нос, глаза, подбородок и верхняя губа — лучилось довольством. Даже уши слегка подрагивали от восторга.
— Я знал, что вспомню, — сказал он. — Я никогда ничего не забываю начисто. Надо было только дать мне время. Бриллианты целы. Они — в банке.
— Правда? — вскричал Джеф.
— В каком банке? — воскликнула Энн.
— Не в каком, а в какой. В лодочной банке, — сказал лорд Аффенхем. — Не знаю, известно ли вам, но скамейка в лодке зовется банкой. Я отчетливо все помню. Был чудесный весенний день. Я гулял по берегу и просто из любопытства заглянул в лодку. Под банкой оказалось что-то вроде ящика. Я сходил за бриллиантами и спрятал их там.
Он вышел в стеклянную дверь. Энн с надеждой взглянула на Джефа.
— Думаешь, они там?
— Конечно, нет.
— Ты — пессимист.
— Я просто смотрю на вещи здраво, — сказал он. — Ни за что не поверю, что твой дядя спрятал бриллианты в таком простом, надежном месте как лодочная банка. Нет, это его очередной фальстарт. Нам надо тихо и спокойно подумать о будущем, забыв про всякие бриллианты.
— Мое приданое!
— Брось.
— Я хочу принести тебе приданое.
— Я сказал, что мне не надо твоего приданого. Неужели Миллер из Холси-корта не сможет прожить с женой без ее денег? В скоромном довольстве, учти, не в роскоши. По началу, конечно, придется экономить. Ты будешь готовить, я — мыть посуду. Нет, черт возьми, не буду. Посуду будет мыть твой дядя. Разумеется, он поселится с нами, так что пусть отрабатывает свой хлеб. Что толку иметь в доме опытного дворецкого, если не можешь приставить его к делу? Значит, договорились. Ты будешь готовить, твой дядя — мыть посуду, прислуживать за столом, отвечать на дверные звонки, исполнять мелкие поручения, чистить серебро…
— Какое серебро?
— У меня есть маленький кубок. Я выиграл его в школе в забеге на четверть мили.
— А ты?
— Я буду лежать на диване с трубочкой и приглядывать за всем.
— Вот как?
— И, разумеется, вносить неповторимый Миллеровский штрих.
Снаружи послышалась тяжелая поступь.
— Ну вот, — сказал лорд Аффенхем. — Я же вам говорил.
Небрежным жестом он, словно гейзер, принялся рассыпать бриллианты по столу.
Глава двадцать девятая
Долли Моллой остановила машину.
— А теперь, пупсик, давай на них поглядим.
Она подкрашивала губы, поэтому не сразу заметила зловещую тишину. Долли быстро повернулась, и расстроенное выражение любимых глаз поведало ей скорбную повесть. Она шумно выдохнула.
— Их там нет?
— Нет, киска.
В такие минуты и проявляется подлинное величие женщины. Мгновение Долли сидела, словно раздавленная пятой рока. Потом минутная слабость прошла. Долли вновь стала собой. Она поцеловала Мыльного — нежно, звучно, так что эхо прокатилось по темным полям.
— Не горюй, пупсик, — сказала она. — Хрен с ними. Главное, у нас есть мы.
Мистер Моллой не мог не откликнуться на такие слова. По природе он был оптимист. Только оптимист может торговать фальшивыми акциями.
— Верно, — вскричал он, распускаясь, как политый цветок, — и Коркина тысяча фунтов.
— И еще я прибила Шимпа, — сказала Долли, перечисляя свои удачи. — На круг выходит не так и мало. Да, в целом все обернулось очень даже неплохо.
Она выжала сцепление, и машина вновь двинулась сквозь тьму. Долли рулила молча. Она думала, как сильно любит Мыльного, и гадала, успеют ли они продать машину где-нибудь по дороге, пока Корка не подняла на ноги полицию.
— А теперь, пупсик, давай на них поглядим.
Она подкрашивала губы, поэтому не сразу заметила зловещую тишину. Долли быстро повернулась, и расстроенное выражение любимых глаз поведало ей скорбную повесть. Она шумно выдохнула.
— Их там нет?
— Нет, киска.
В такие минуты и проявляется подлинное величие женщины. Мгновение Долли сидела, словно раздавленная пятой рока. Потом минутная слабость прошла. Долли вновь стала собой. Она поцеловала Мыльного — нежно, звучно, так что эхо прокатилось по темным полям.
— Не горюй, пупсик, — сказала она. — Хрен с ними. Главное, у нас есть мы.
Мистер Моллой не мог не откликнуться на такие слова. По природе он был оптимист. Только оптимист может торговать фальшивыми акциями.
— Верно, — вскричал он, распускаясь, как политый цветок, — и Коркина тысяча фунтов.
— И еще я прибила Шимпа, — сказала Долли, перечисляя свои удачи. — На круг выходит не так и мало. Да, в целом все обернулось очень даже неплохо.
Она выжала сцепление, и машина вновь двинулась сквозь тьму. Долли рулила молча. Она думала, как сильно любит Мыльного, и гадала, успеют ли они продать машину где-нибудь по дороге, пока Корка не подняла на ноги полицию.
Примечания
Хенгист и Хорса — саксонские предводители, которые вторглись в Британию во второй половине пятого века нашей эры, о чем рассказано в «Истории бриттов» Гальфрида Монмутского.
Нокс, Джон — 1514-1572, шотландский священник, основатель пресвитерианской церкви. Проповедовал строгие моральные принципы, которым и сам следовал на протяжении всей жизни.
спартанская лисица — по легенде спартанский мальчик украл лисенка, спрятал под одеждой и, хотя лисенок грыз ему грудь, ничем себя не выдал, покуда не рухнул замертво.
Дикс, Доротея Линда (1802-1887) — американская общественная деятельница. Среди прочего выступала за гуманное отношение к заключенным.
от пальм до пиний — строка из стихотворения Р. Киплинга. Речь в ней идет о Британской империи.
Сэр Уолтер Рэли (1554?-1618) — английский мореплаватель, поэт, фаворит королевы Елизаветы I. Когда карета королевы остановилась возле лужи, никому не известный тогда Уолтер Релей бросил ей под ноги свой (по слухам единственный) плащ. С этого и началось его возвышение.
Гутзон Борглум (1867-1941) — американский скульптор, возродивший древнеегипетский обычай высекать на склонах гор исполинские портреты политических деятелей. Самая знаменитая его работа — головы четырех президентов США на горе Рашмор в Южной Дакоте.
Как часто редкий перл… Томас Грей «Сельское кладбище», перевод В.А.Жуковского.
Супралапсарианизм — учение одной из ветвей кальвинизма, возникшее в Голландии в шестнадцатом веке. Включает в себя безусловную веру в предопределение и крайнюю нетерпимость по отношению к католикам, иудеям и другим направлениям протестантизма.
На Петров день…. — В.Шекспир, «Ромео и Джульетта» акт третий, сцена первая. Госпожа Капулетти и кормилица разговаривают о том, что Джульетта совсем взрослая. «А четырнадцать ей минет на Петров день, я вам верно говорю».
вооружен я доблестью так крепко — В.Шекспир, «Юлий Цезарь», 4,3 (перевод Мих. Зенкевича). В оригинале Брут обращается к Кассию: «Мне не страшны твои угрозы, Кассий… и далее как у Джефа.
словно юноша со знаменем — имеется в виду одно из самых известных (и наиболее часто пародируемых) стихотворений Лонгфелло — «Excelsior!» (русский перевод А.Майкова) — о юноше со знаменем, на котором было начертано excelsior! — выше. Юноша поднялся на вершину Альп; на следующий день монах-бернардинец нашел его замерзшим в сугробе, однако с небес продолжало звучать: excelsior!
Хивеяне и иевусеи —хананейские племена, упоминаемые в Библии.
Роудин — частная женская школа в Англии.
Кегни, Джеймс (1899-1986) — американский актер, игравший гангстеров.
не стреляйте, пока не различите белки их глаз — эту фразу произнес Уильям Прескотт, полковник американских ополченцев, перед сражением с англичанами во время Войны за Независимость.
Господь на небесах, и все-то в мире ладно, — этими словами заканчивается песенка Пиппы в поэме Роберта Браунинга (1812-1889) «Проходит Пиппа».
Горше слов не выведет перо, чем эти: так могло бы статься… — последние строки из стихотворения Джона Уитьера «Мод Маллер».
Боадицея (Боудикка) — (ум. ок. 60) королева бриттов, сражавшаяся против римских завоевателей.
Эмили Пост (1872-1960), американская журналистка, автор книги, газетных рубрик и радиопередач о правилах хорошего тона.
Выйди в сад вечерний, Мод — строчка из поэмы Альфреда Теннисона «Мод».
Утро сентябрьское зябкой порой… С большой неохотой вступили туда, где речки прозрачная плещет вода — строки из героической поэмы американского поэта Джона Уитьера «Барбара Фритчи».
Уинчелл, Уолтер (1897-1972) популярный американский журналист. Вел в газетах и на радио раздел светской хроники.
Томас Бекет (ок. 1118-1170) — английский святой (празднование 29 декабря). Канцлер Англии (1155-62) и архиепископ Кентерберийский (1162-70) в правление короля Генриха II. Был убит в соборе по приказу короля, воскликнувшего в присутствии своих рыцарей: «Неужели никто не избавит меня от этого неуемного попа!»
Сидни Картон — герой «Повести о двух городах» Ч. Диккенса, добровольно пошедший за другого на гильотину.
Нокс, Джон — 1514-1572, шотландский священник, основатель пресвитерианской церкви. Проповедовал строгие моральные принципы, которым и сам следовал на протяжении всей жизни.
спартанская лисица — по легенде спартанский мальчик украл лисенка, спрятал под одеждой и, хотя лисенок грыз ему грудь, ничем себя не выдал, покуда не рухнул замертво.
Дикс, Доротея Линда (1802-1887) — американская общественная деятельница. Среди прочего выступала за гуманное отношение к заключенным.
от пальм до пиний — строка из стихотворения Р. Киплинга. Речь в ней идет о Британской империи.
Сэр Уолтер Рэли (1554?-1618) — английский мореплаватель, поэт, фаворит королевы Елизаветы I. Когда карета королевы остановилась возле лужи, никому не известный тогда Уолтер Релей бросил ей под ноги свой (по слухам единственный) плащ. С этого и началось его возвышение.
Гутзон Борглум (1867-1941) — американский скульптор, возродивший древнеегипетский обычай высекать на склонах гор исполинские портреты политических деятелей. Самая знаменитая его работа — головы четырех президентов США на горе Рашмор в Южной Дакоте.
Как часто редкий перл… Томас Грей «Сельское кладбище», перевод В.А.Жуковского.
Супралапсарианизм — учение одной из ветвей кальвинизма, возникшее в Голландии в шестнадцатом веке. Включает в себя безусловную веру в предопределение и крайнюю нетерпимость по отношению к католикам, иудеям и другим направлениям протестантизма.
На Петров день…. — В.Шекспир, «Ромео и Джульетта» акт третий, сцена первая. Госпожа Капулетти и кормилица разговаривают о том, что Джульетта совсем взрослая. «А четырнадцать ей минет на Петров день, я вам верно говорю».
вооружен я доблестью так крепко — В.Шекспир, «Юлий Цезарь», 4,3 (перевод Мих. Зенкевича). В оригинале Брут обращается к Кассию: «Мне не страшны твои угрозы, Кассий… и далее как у Джефа.
словно юноша со знаменем — имеется в виду одно из самых известных (и наиболее часто пародируемых) стихотворений Лонгфелло — «Excelsior!» (русский перевод А.Майкова) — о юноше со знаменем, на котором было начертано excelsior! — выше. Юноша поднялся на вершину Альп; на следующий день монах-бернардинец нашел его замерзшим в сугробе, однако с небес продолжало звучать: excelsior!
Хивеяне и иевусеи —хананейские племена, упоминаемые в Библии.
Роудин — частная женская школа в Англии.
Кегни, Джеймс (1899-1986) — американский актер, игравший гангстеров.
не стреляйте, пока не различите белки их глаз — эту фразу произнес Уильям Прескотт, полковник американских ополченцев, перед сражением с англичанами во время Войны за Независимость.
Господь на небесах, и все-то в мире ладно, — этими словами заканчивается песенка Пиппы в поэме Роберта Браунинга (1812-1889) «Проходит Пиппа».
Горше слов не выведет перо, чем эти: так могло бы статься… — последние строки из стихотворения Джона Уитьера «Мод Маллер».
Боадицея (Боудикка) — (ум. ок. 60) королева бриттов, сражавшаяся против римских завоевателей.
Эмили Пост (1872-1960), американская журналистка, автор книги, газетных рубрик и радиопередач о правилах хорошего тона.
Выйди в сад вечерний, Мод — строчка из поэмы Альфреда Теннисона «Мод».
Утро сентябрьское зябкой порой… С большой неохотой вступили туда, где речки прозрачная плещет вода — строки из героической поэмы американского поэта Джона Уитьера «Барбара Фритчи».
Уинчелл, Уолтер (1897-1972) популярный американский журналист. Вел в газетах и на радио раздел светской хроники.
Томас Бекет (ок. 1118-1170) — английский святой (празднование 29 декабря). Канцлер Англии (1155-62) и архиепископ Кентерберийский (1162-70) в правление короля Генриха II. Был убит в соборе по приказу короля, воскликнувшего в присутствии своих рыцарей: «Неужели никто не избавит меня от этого неуемного попа!»
Сидни Картон — герой «Повести о двух городах» Ч. Диккенса, добровольно пошедший за другого на гильотину.