— Да, я виноват, — продолжал он. — Надо быть умнее. А я только и думал, как бы ее порадовать. Пусть увидит свою книжку, подарит друзьям… Друзьям-то она подарила, но радости, скажем так, не было, — скорбно заключил он. — Один раз она молодому человеку чуть голову не откусила, он к ней хотел подкатиться, стал читать ее стихи. Наткнулся на книжку у своей сестрицы.
— Ради всего святого, при чем тут Крокер?
— Ты смотри, как все обернулось… Газеты коротко упомянули эти стихи среди других новинок — и конец. Ну, напечатали две-три ничего не значащих строчки. А «Кроникл» углядела тут повод для воскресного очерка. Энн тогда часто появлялась в обществе, ее все знали. Ну, пришел к ней репортер, Джимми Крокер, взять у нее интервью — методы работы, вдохновение и все такое прочее. Нам и в голову не пришло, что газета затеяла. Я даже в тот вечер заказал сто экземпляров этого номера. И… — Пэтт зарозовелся от воспоминаний. — Все оказалось розыгрышем, с начала до конца. Этот охотник за скандалами обсмеял стихи и все, что ему сказала Энн. Выдергивал строчки, лишал их всякого смысла. Я думал, Энн просто не переживет. Сейчас ее старая история уже не трогает, слава Богу — не школьница, но Крокера она вряд ли встретит приветственными кликами.
— Чушь какая! — отрубила миссис Пэтт. — Я и не подумаю менять планы из-за мелкого инцидента, который случился сто лет назад. Отплываем в среду!
— Хорошо, дорогая, — уступчиво согласился Пэтт. — Как скажешь. Э… только мы с тобой?
— И Огден, конечно!
Мощным усилием воли Пэтт перевозмог судорогу. Этого он и страшился.
— Нельзя же бросить мальчика одного! После того что случилось, когда дорогой Элмер послал его в Англию… — Почти вся семейная жизнь Фордов прошла то в ссорах, то в разводах, но после смерти покойный Форд был канонизирован как «дорогой Элмер». — К тому же, морское путешествие пойдет ему на пользу. Последнее время у него что-то не очень здоровый вид.
— Раз поедет Огден, я хочу взять и Энн.
— А ее зачем?
— Она умеет… — Пэтт заметался, подыскивая эвфемизм фразе «Держать его в узде». Энн, по его мнению, была единственным противоядием для Огдена, но высказывать такие мысли невежливо… — сможет присматривать за ним на пароходе, — закончил он. — Сама знаешь, из тебя моряк никудышний.
— Ладно. Бери Энн. Кстати, Питер, вспомнила… Эта жуткая газетенка вышибла у меня из головы все. Лорд Уизбич сделал Энн предложение.
Пэтт чуточку обиделся. Обычно она поверяла ему все свои секреты.
— А мне Энн ничего не сказала.
— И мне тоже. Мне сам лорд Уизбич сообщил. Энн обещала подумать и дать ему ответ позднее. А он пришел ко мне удостовериться, что я не против. Очень любезно с его стороны.
— Так она не приняла предложения? — нахмурился Пэтт.
— Пока нет.
— Надеюсь, и не примет.
— Не дури, Питер. Партия блестящая!
— Не нравится он мне, — Пэтт переминался с ноги на ногу. — Гладкий какой-то. И скользкий.
— Если ты хочешь сказать, что у него безупречные манеры, — согласна. Лично я изо всех сил буду ее уговаривать.
— А я бы не стал, — решительнее обычного возразил Пэтт. — Ты что, Энн не знаешь? Начни ее подталкивать, упрется и не стронется с места. Отец ее в точности такой же. Когда мы, помнится…
— Не мели ерунды, Питер. Я и в мыслях не имею ее подталкивать.
— И про него мы толком ничего не знаем. Две недели назад даже о существовании его не подозревали.
— Да что нам знать? Разве его титула недостаточно?
Хотя Пэтт и промолчал, доводы жены его не убедили. Лорд Уизбич, о котором шла речь, был вежливый, приятной наружности молодой человек. Недавно он появился в конторе Пэтта проконсультироваться о вложении денег, с рекомендательным письмом от Хэммонда Честера, отца Энн, с которым познакомился в Канаде, где тот в настоящее время занимался сравнительно легким занятием — ловил рыбу. Деловым разговором их знакомство могло бы и ограничиться, будь на то воля Пэтта — лорд Уизбич не особенно ему понравился. Но Пэтт был американец, с американским гостеприимством и раз уж перед ним — друг Хэмонда Честера, он счел себя обязанным пригласить его на Риверсайд Драйв, хотя его и одолевали дурные предчувствия, которые явственно оправдались.
— Энн пора замуж! — заявила миссис Пэтт. — Хватит ей своевольничать! Конечно, решать ей. Мы никак не можем вмешиваться. — Она поднялась. — Надеюсь только, она проявит благоразумие.
И миссис Пэтт вышла, оставив мужа мрачнее, чем нашла. Он просто вынести не мог, что Энн выйдет замуж за этого Уизбича. Даже не будь у него никаких недостатков, он все равно возражал бы — ведь он увезет Энн за три тысячи миль!
Энн между тем шла в спортивный зал, который Пэтт здоровья ради оборудовал на задворках дома, в помещении, предназначенном первым владельцем под студию художника. Глухие удары по кожаной груше прекратились, но голоса, доносившиеся из зала, подсказали ей, что Джерри Митчелл, личный тренер Пэтта, по-прежнему там. Интересно, с кем это он разговаривает? Открыв дверь, Энн увидела, что с Огденом, который, привалясь к стенке, уставился на него мутным взором.
— Да, да! — говорил Огден, когда вошла Энн. — Сам слыхал, как Биггс приглашал ее погулять!
— А она ему отказала, — угрюмо проворчал Джерри.
— Прям сейчас! С чегой-то? Биггс — парень что надо!
— Огден, про что это ты рассказываешь? — вмешалась Энн.
— Как Биггс приглашал Селестину прокатиться на машине.
— Башку ему оторву! — посулил взбешенный Джерри.
— Прям сейчас! — отвечал Огден, гнусно хохоча. — Мамаша тебя мигом вышвырнет. Ее шофера колотить, это надо же!
Джерри умоляюще обернулся к Энн. Откровения Огдена, особенно — восхваления Биггса, причиняли ему смертные муки. Он знал, что ухаживаниям за горничной миссис Пэтт, Се-лестиной, очень мешает его внешность. Иллюзий Джерри не питал. Он и так, от природы, был не Адонис, а за долгую карьеру на ринге его еще отредактировали сотни кулаков, и в делах сердечных полагаться приходилось исключительно на свои моральные достоинства. Принадлежал он к старой школе боксеров, которые похожи были на боксеров, а не на актеров или еще каких дамских любимчиков. Ископаемое, да и только — плотно сбит, голова круглая, крепкая, глазки маленькие, челюсть большая, а от носа по ряду причин остался так, черновой набросок. Узкая полоска лба исполняла роль буферного государства между волосами и бровями. Ухо в последнем бою уподобилось цветной капусте. И все же человек он был достойный и порядочный, Энн понравился с первой встречи, а сам ее просто обожал. Он стал ее рабом, как только обнаружилось, что она охотно и сочувственно выслушивает его излияния о предмете нежных чувств. Вот и сейчас Энн пришла ему на помощь в характерной для нее откровенной манере.
— А ну-ка, выметайся! — сказала она Огдену.
Тот попытался было вызывающе ответить на ее взгляд, но потерпел провал. Почему он боится, постигнуть он не мог, но факт оставался фактом — только ее, из всех его близких, он уважал. Ясный взгляд и спокойная, властная манера неизменно укрощали его.
— Еще чего! — вяло огрызнулся он. — Тоже мне, босс нашелся!
— Давай, давай!
— Ах ты, раскомандовалась!
— А дверь прикрой тихонько, с той стороны. — Энн повернулась к Джерри, как только приказ был выполнен. — Опять вас допекал?
Тренер отер пот со лба.
— Если этот мальчишка будет врываться в зал, когда я тренируюсь… Слыхали, мисс Энн, что он про Мэгги болтает?
Родилась Селестина под именем Мэгги О'Тул, но терпеть такое имя у своей горничной миссис Пэтт категорически отказывалась.
— Ну, Джерри! Зачем вы обращаете на него внимание? Он же выдумывает все! Только и знает болтается по дому да выискивает, кого бы помучить. А найдет — наслаждается от души. Мэгги ни за что не поедет кататься с Биггсом!
Джерри облегченно вздохнул.
— Спасибо, мисс Энн, хоть вы помогаете!
Подойдя к двери, Энн ее распахнула, оглядела коридор и, убедившись, что он пуст, вернулась в зал.
— Джерри, мне нужно с вами поговорить. У меня мысль… Я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали.
— Слушаю, мисс Энн.
— Надо наконец проучить этого паршивца! Опять дядю Питера донимал. Больше я терпеть не намерена! Предупреждала его: не отстанешь от дяди — получишь. Не верит. Джерри, что за человек этот ваш Сметерс?
— Вы про Смайтерса, мисс Энн?
— Ах, ну да! Запомнилось, не то Смитерс, не то Сметерс. Тот, с собаками… Вы ему доверяете?
— Последний грош доверил бы. Знаю с детства.
— Я не про деньги. Хочу отправить к нему Огдена. Можно на него положиться? Справится он?
— Ой, Господи!
Совершенно опупев на минуту, Джерри пришел в себя и взглянул на Энн. Ему давно было известно, что ум у нее незаурядный, но это уже тянуло на гениальность, у него даже дыхание занялось.
— То есть, вы его похитите, мисс Энн?
— Н-нет… Скорее вы, если я вас уговорю. Ради меня.
— Умыкнуть, значит, и отправить к Баду Смайтерсу в собачью лечебницу?
— Именно. На лечение. Мне нравятся его методы. Огдену они принесут огромную пользу.
— Еще бы! Бад из него сделает человека! — загорелся Джерри. — А вообще-то, не стоит. Похищение — это преступление, за него всыпят будь здоров.
— Так оно же не настоящее!
— Очень уж похоже…
— Джерри, не бойтесь! Тетя Неста не станет подавать в суд. Тогда ей придется обвинить нас, что мы упрятали Огдена в собачью лечебницу. Рекламу она обожает, но — лестную. Конечно, мы рискуем. Вы потеряете здесь работу, а меня, конечно, отправят к бабушке на неопределенный срок. Вы моей бабушки не видели? Только ее во всем мире я и боюсь! Живет в глухомани и каждое утро, точнехонько в 7.30, ставит всю семью на молитву. Ничего! Если вы готовы рискнуть работой ради доброго дела, рискну и я. Вы ведь тоже любите дядю Питера, а Огден доводит его до сердечных приступов. Ну, как? Согласны мне помочь, а, Джерри?
Джерри встал и протянул ей мозолистую руку.
— Когда приступаем?
— Спасибо, Джерри, — Энн тепло потрясла ему руку. — Молодец! Я завидую Мэгги. Наверное, пока они не вернутся, предпринять ничего нельзя. Тетя Неста уж непременно потащит Огдена с собой.
— А что, они уезжают?
— Только что дядя Питер с тетей Нестой решили плыть в Англию, чтобы притащить назад одного человека, такого Крокера.
— Крокера? Джимми? Джимма с Пиккадилли?
— Да. А вы что, знаете его?
— Встречались, еще когда он тут, в Нью-Йорке, работал. Похоже, задает он там шороху. Видали сегодняшнюю газету?
— Да. Оттого-то тетя Неста и решила его привезти. Хотя, по-моему, ни малейшего шанса. С какой стати ему возвращаться?
— В последний раз я встречался с Джимми года два назад. Тренировал, помню, Эдди Флинна для матча с Порки Джонсоном на первенство страны. Столкнулись мы, значит, в клубе. Он сильно накачался…
— Он вообще только и знает, что пьет…
— Ну, пригласил меня на ужин в шикарное заведение. Там все в смокингах, кроме, само собой, меня. Жуть! Прямо грязный козырь в новехонькой колоде. Парень он стоящий, этот Джимми. А вот ведь как в газетах-то расписывают! Похоже, чересчур уж разогнался. Так оно и бывает, если тебя сдернут с работы и пустят по свету шататься, да еще карманы набиты — будь здоров!
— Именно потому-то я и хочу сделать что-то с Огденом. Если упустить его сейчас, вырастет в точности Джимми Крокер.
— Не-а! Джимми совсем из другого теста.
— Точно такой же!
— Слушайте-ка, мисс Энн, уж очень вы настроены против Джимми! — Джерри вопросительно смотрел на нее. — У вас на него зуб?
Энн закусила губку.
— Он не нравится мне в принципе. Не переношу таких людей. Ладно. Я рада, Джерри, что мы договорились насчет Огдена. Я знала, что могу на вас положиться. Трудиться будете не даром! Этого я не допущу. Дядя Питер вас вознаградит. Хватит, чтобы открыть эту вашу ферму здоровья. Женитесь на Мэгги и заживете счастливо.
— Эге! Так что, и босс в деле?
— Пока нет. Сейчас пойду, расскажу ему. Тш-ш! Идут.
Вошел Пэтт, по-прежнему весьма встревоженный.
— Знаешь, Энн… Доброе утро, Митчелл… твоя тетя решила ехать в среду. Я хочу, чтобы и ты с нами поехала.
— Я?! Уговаривать Джимми Крокера?!
— Нет, что ты! Так, для компании. Ты очень поможешь с Огденом. Умеешь держать его в узде. Как у тебя получается, ума не приложу! С тобой он совсем другой.
Энн украдкой бросила многозначительный взгляд на Джерри, тот ответил подбадривающей ухмылкой. Пришлось растолковать значение взгляда на открытом, ясном языке.
— Джерри, вы не пойдете прогуляться на минутку? — мило попросила она. — Мне нужно кое-что сказать дяде Питеру.
— Само собой! Само собой!
Когда дверь закрылась, Энн повернулась к Пэтту.
— Дядя Питер, тебе ведь хочется, чтоб Огдена перевоспитали?
— Эх, если бы!
— Последнее время он здорово тебя допекает? — участливо поинтересовалась Энн.
— Не то слово!
— Значит, все в порядке. А то я боялась, ты не одобришь. Но раз одобряешь — приступаем!
Пэтт заметно вздрогнул. В голосе Энн, а когда он всмотрелся — то и в лице, было что-то такое, от чего его пробрал страх. Глаза ее воинственно сверкали, а огненные волосы, первопричина неистовой тяги к правде, пламенем полыхали на солнце. Что-то надвигалось, Пэтт ощущал это каждым нервом боязливой натуры. Он взирал на Энн, и ему казалось, будто с плеч его сползли годы, он опять превратился в мальчишку, которого подбивает на хулиганскую выходку волевой дружок, герой его детских лет, Хэммонд Честер. В детстве почти у каждого человека есть сильная личность, какой-нибудь юный Наполеон, под напором которого всякое здравомыслие жухнет и погибает.
В жизни дяди Питера эту роль сыграл отец Энн. Он главенствовал над ним в том возрасте, когда ум особенно податлив. Время притупляет мальчишеские воспоминания, нотрадиции детства живы в нас и всплывают в кризисные моменты, как всплывает от взрыва рыба, таившаяся в донном иле. Пэтт снова глядел в лицо юному Хэммонду, его неодолимо затягивали в проделку, которой он никак не одобрял, но знал, что на участие в ней обречен. Так пойманный в ловушку следит за тикающей бомбой, понимая свою собственную беспомощность. Дочь Хэммонда Честера говорила с ним его голосом. Она затевала что-то!
— С Джерри я уже договорилась, — продолжала Энн. — Он поможет мне украсть Огдена и отвезет к своему приятелю. Помнишь, я тебе только что рассказывала? У которого собачья лечебница. Тот будет держать мальчишку у себя, пока он не перевоспитается. Роскошная идея, правда?
Пэтт побелел. Реальность оказалась страшнее всех его предчувствий.
— Э-э, Энн! — сдавленным голосом заблеял он. Проделка превосходила самые жуткие его страхи; но он отчетливо понимал, что хотя и восстает против безумной беззаконности замысла, все равно согласится. Мало того: глубоко внутри сидело чувство, которому он не смел дать волю — ему это нравилось.
— Конечно, Джерри сделал бы все за просто так, но я ему обещала, ты вознаградишь его за труды. Договоритесь потом.
— Энн! Энн! А вдруг твоя тетя прознает?
— Ну, будет скандал! — безмятежно отозвалась племянница. — Придется тебе отстаивать себя. Очень хорошо. Давно пора. Слишком уж ты, дядя Питер, терпим. Вряд ли кто еще стал бы, переносить то, с чем ты миришься. Как-то отец писал мне, что мальчишкой он называл тебя Терпеливец Пит.
Пэтт вздрогнул. Через многие годы это противное прозвище восстало из могилы. Терпеливец Пит! Он-то думал, что гадкий титул навеки похоронен там, где его молодость. Терпеливец! Робкое зарево бунта затлело в его груди.
— Терпеливец Пит?
— Терпеливец Пит, — твердо подтвердила Энн.
— Энн!… — жалобно воззвал дядя. — Я люблю мирную жизнь!
— Тебе ее не видать, пока не постоишь за себя. Ты великолепно понимаешь, отец прав. Тебя топчут все, кому не лень. Как по-твоему, позволил бы мой отец Огдену донимать тебя? Или наводнять собственный дом этими гениями, так что ему и уголка бы не нашлось посидеть в покое?
— Энн, твой отец совсем другой! Он обожает шум и гром. Помню, раз полез к одному типу, который весил двести фунтов. Так просто, поразмяться. В тебе, моя душенька, много от отца. Я часто это замечал.
— Вот именно! Поэтому я и заставлю тебя топнуть ногой. Рано или поздно, ты вышвырнешь из дома всех этих прихлебателей. А для начала помоги переправить Огдена к Смайтерсу.
Повисло долгое молчание.
— Все твои рыжие волосы! — досадливо сказал Пэтт, словно решил загадку. — Из-за рыжих волос, Энн, ты такая и есть. Вот и отец твой рыжий!
Энн засмеялась.
— Не моя вина, дядя Пит. Это моя беда.
— Не только твоя, — покачал головой ее дядя.
ГЛАВА II
— Ради всего святого, при чем тут Крокер?
— Ты смотри, как все обернулось… Газеты коротко упомянули эти стихи среди других новинок — и конец. Ну, напечатали две-три ничего не значащих строчки. А «Кроникл» углядела тут повод для воскресного очерка. Энн тогда часто появлялась в обществе, ее все знали. Ну, пришел к ней репортер, Джимми Крокер, взять у нее интервью — методы работы, вдохновение и все такое прочее. Нам и в голову не пришло, что газета затеяла. Я даже в тот вечер заказал сто экземпляров этого номера. И… — Пэтт зарозовелся от воспоминаний. — Все оказалось розыгрышем, с начала до конца. Этот охотник за скандалами обсмеял стихи и все, что ему сказала Энн. Выдергивал строчки, лишал их всякого смысла. Я думал, Энн просто не переживет. Сейчас ее старая история уже не трогает, слава Богу — не школьница, но Крокера она вряд ли встретит приветственными кликами.
— Чушь какая! — отрубила миссис Пэтт. — Я и не подумаю менять планы из-за мелкого инцидента, который случился сто лет назад. Отплываем в среду!
— Хорошо, дорогая, — уступчиво согласился Пэтт. — Как скажешь. Э… только мы с тобой?
— И Огден, конечно!
Мощным усилием воли Пэтт перевозмог судорогу. Этого он и страшился.
— Нельзя же бросить мальчика одного! После того что случилось, когда дорогой Элмер послал его в Англию… — Почти вся семейная жизнь Фордов прошла то в ссорах, то в разводах, но после смерти покойный Форд был канонизирован как «дорогой Элмер». — К тому же, морское путешествие пойдет ему на пользу. Последнее время у него что-то не очень здоровый вид.
— Раз поедет Огден, я хочу взять и Энн.
— А ее зачем?
— Она умеет… — Пэтт заметался, подыскивая эвфемизм фразе «Держать его в узде». Энн, по его мнению, была единственным противоядием для Огдена, но высказывать такие мысли невежливо… — сможет присматривать за ним на пароходе, — закончил он. — Сама знаешь, из тебя моряк никудышний.
— Ладно. Бери Энн. Кстати, Питер, вспомнила… Эта жуткая газетенка вышибла у меня из головы все. Лорд Уизбич сделал Энн предложение.
Пэтт чуточку обиделся. Обычно она поверяла ему все свои секреты.
— А мне Энн ничего не сказала.
— И мне тоже. Мне сам лорд Уизбич сообщил. Энн обещала подумать и дать ему ответ позднее. А он пришел ко мне удостовериться, что я не против. Очень любезно с его стороны.
— Так она не приняла предложения? — нахмурился Пэтт.
— Пока нет.
— Надеюсь, и не примет.
— Не дури, Питер. Партия блестящая!
— Не нравится он мне, — Пэтт переминался с ноги на ногу. — Гладкий какой-то. И скользкий.
— Если ты хочешь сказать, что у него безупречные манеры, — согласна. Лично я изо всех сил буду ее уговаривать.
— А я бы не стал, — решительнее обычного возразил Пэтт. — Ты что, Энн не знаешь? Начни ее подталкивать, упрется и не стронется с места. Отец ее в точности такой же. Когда мы, помнится…
— Не мели ерунды, Питер. Я и в мыслях не имею ее подталкивать.
— И про него мы толком ничего не знаем. Две недели назад даже о существовании его не подозревали.
— Да что нам знать? Разве его титула недостаточно?
Хотя Пэтт и промолчал, доводы жены его не убедили. Лорд Уизбич, о котором шла речь, был вежливый, приятной наружности молодой человек. Недавно он появился в конторе Пэтта проконсультироваться о вложении денег, с рекомендательным письмом от Хэммонда Честера, отца Энн, с которым познакомился в Канаде, где тот в настоящее время занимался сравнительно легким занятием — ловил рыбу. Деловым разговором их знакомство могло бы и ограничиться, будь на то воля Пэтта — лорд Уизбич не особенно ему понравился. Но Пэтт был американец, с американским гостеприимством и раз уж перед ним — друг Хэмонда Честера, он счел себя обязанным пригласить его на Риверсайд Драйв, хотя его и одолевали дурные предчувствия, которые явственно оправдались.
— Энн пора замуж! — заявила миссис Пэтт. — Хватит ей своевольничать! Конечно, решать ей. Мы никак не можем вмешиваться. — Она поднялась. — Надеюсь только, она проявит благоразумие.
И миссис Пэтт вышла, оставив мужа мрачнее, чем нашла. Он просто вынести не мог, что Энн выйдет замуж за этого Уизбича. Даже не будь у него никаких недостатков, он все равно возражал бы — ведь он увезет Энн за три тысячи миль!
Энн между тем шла в спортивный зал, который Пэтт здоровья ради оборудовал на задворках дома, в помещении, предназначенном первым владельцем под студию художника. Глухие удары по кожаной груше прекратились, но голоса, доносившиеся из зала, подсказали ей, что Джерри Митчелл, личный тренер Пэтта, по-прежнему там. Интересно, с кем это он разговаривает? Открыв дверь, Энн увидела, что с Огденом, который, привалясь к стенке, уставился на него мутным взором.
— Да, да! — говорил Огден, когда вошла Энн. — Сам слыхал, как Биггс приглашал ее погулять!
— А она ему отказала, — угрюмо проворчал Джерри.
— Прям сейчас! С чегой-то? Биггс — парень что надо!
— Огден, про что это ты рассказываешь? — вмешалась Энн.
— Как Биггс приглашал Селестину прокатиться на машине.
— Башку ему оторву! — посулил взбешенный Джерри.
— Прям сейчас! — отвечал Огден, гнусно хохоча. — Мамаша тебя мигом вышвырнет. Ее шофера колотить, это надо же!
Джерри умоляюще обернулся к Энн. Откровения Огдена, особенно — восхваления Биггса, причиняли ему смертные муки. Он знал, что ухаживаниям за горничной миссис Пэтт, Се-лестиной, очень мешает его внешность. Иллюзий Джерри не питал. Он и так, от природы, был не Адонис, а за долгую карьеру на ринге его еще отредактировали сотни кулаков, и в делах сердечных полагаться приходилось исключительно на свои моральные достоинства. Принадлежал он к старой школе боксеров, которые похожи были на боксеров, а не на актеров или еще каких дамских любимчиков. Ископаемое, да и только — плотно сбит, голова круглая, крепкая, глазки маленькие, челюсть большая, а от носа по ряду причин остался так, черновой набросок. Узкая полоска лба исполняла роль буферного государства между волосами и бровями. Ухо в последнем бою уподобилось цветной капусте. И все же человек он был достойный и порядочный, Энн понравился с первой встречи, а сам ее просто обожал. Он стал ее рабом, как только обнаружилось, что она охотно и сочувственно выслушивает его излияния о предмете нежных чувств. Вот и сейчас Энн пришла ему на помощь в характерной для нее откровенной манере.
— А ну-ка, выметайся! — сказала она Огдену.
Тот попытался было вызывающе ответить на ее взгляд, но потерпел провал. Почему он боится, постигнуть он не мог, но факт оставался фактом — только ее, из всех его близких, он уважал. Ясный взгляд и спокойная, властная манера неизменно укрощали его.
— Еще чего! — вяло огрызнулся он. — Тоже мне, босс нашелся!
— Давай, давай!
— Ах ты, раскомандовалась!
— А дверь прикрой тихонько, с той стороны. — Энн повернулась к Джерри, как только приказ был выполнен. — Опять вас допекал?
Тренер отер пот со лба.
— Если этот мальчишка будет врываться в зал, когда я тренируюсь… Слыхали, мисс Энн, что он про Мэгги болтает?
Родилась Селестина под именем Мэгги О'Тул, но терпеть такое имя у своей горничной миссис Пэтт категорически отказывалась.
— Ну, Джерри! Зачем вы обращаете на него внимание? Он же выдумывает все! Только и знает болтается по дому да выискивает, кого бы помучить. А найдет — наслаждается от души. Мэгги ни за что не поедет кататься с Биггсом!
Джерри облегченно вздохнул.
— Спасибо, мисс Энн, хоть вы помогаете!
Подойдя к двери, Энн ее распахнула, оглядела коридор и, убедившись, что он пуст, вернулась в зал.
— Джерри, мне нужно с вами поговорить. У меня мысль… Я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали.
— Слушаю, мисс Энн.
— Надо наконец проучить этого паршивца! Опять дядю Питера донимал. Больше я терпеть не намерена! Предупреждала его: не отстанешь от дяди — получишь. Не верит. Джерри, что за человек этот ваш Сметерс?
— Вы про Смайтерса, мисс Энн?
— Ах, ну да! Запомнилось, не то Смитерс, не то Сметерс. Тот, с собаками… Вы ему доверяете?
— Последний грош доверил бы. Знаю с детства.
— Я не про деньги. Хочу отправить к нему Огдена. Можно на него положиться? Справится он?
— Ой, Господи!
Совершенно опупев на минуту, Джерри пришел в себя и взглянул на Энн. Ему давно было известно, что ум у нее незаурядный, но это уже тянуло на гениальность, у него даже дыхание занялось.
— То есть, вы его похитите, мисс Энн?
— Н-нет… Скорее вы, если я вас уговорю. Ради меня.
— Умыкнуть, значит, и отправить к Баду Смайтерсу в собачью лечебницу?
— Именно. На лечение. Мне нравятся его методы. Огдену они принесут огромную пользу.
— Еще бы! Бад из него сделает человека! — загорелся Джерри. — А вообще-то, не стоит. Похищение — это преступление, за него всыпят будь здоров.
— Так оно же не настоящее!
— Очень уж похоже…
— Джерри, не бойтесь! Тетя Неста не станет подавать в суд. Тогда ей придется обвинить нас, что мы упрятали Огдена в собачью лечебницу. Рекламу она обожает, но — лестную. Конечно, мы рискуем. Вы потеряете здесь работу, а меня, конечно, отправят к бабушке на неопределенный срок. Вы моей бабушки не видели? Только ее во всем мире я и боюсь! Живет в глухомани и каждое утро, точнехонько в 7.30, ставит всю семью на молитву. Ничего! Если вы готовы рискнуть работой ради доброго дела, рискну и я. Вы ведь тоже любите дядю Питера, а Огден доводит его до сердечных приступов. Ну, как? Согласны мне помочь, а, Джерри?
Джерри встал и протянул ей мозолистую руку.
— Когда приступаем?
— Спасибо, Джерри, — Энн тепло потрясла ему руку. — Молодец! Я завидую Мэгги. Наверное, пока они не вернутся, предпринять ничего нельзя. Тетя Неста уж непременно потащит Огдена с собой.
— А что, они уезжают?
— Только что дядя Питер с тетей Нестой решили плыть в Англию, чтобы притащить назад одного человека, такого Крокера.
— Крокера? Джимми? Джимма с Пиккадилли?
— Да. А вы что, знаете его?
— Встречались, еще когда он тут, в Нью-Йорке, работал. Похоже, задает он там шороху. Видали сегодняшнюю газету?
— Да. Оттого-то тетя Неста и решила его привезти. Хотя, по-моему, ни малейшего шанса. С какой стати ему возвращаться?
— В последний раз я встречался с Джимми года два назад. Тренировал, помню, Эдди Флинна для матча с Порки Джонсоном на первенство страны. Столкнулись мы, значит, в клубе. Он сильно накачался…
— Он вообще только и знает, что пьет…
— Ну, пригласил меня на ужин в шикарное заведение. Там все в смокингах, кроме, само собой, меня. Жуть! Прямо грязный козырь в новехонькой колоде. Парень он стоящий, этот Джимми. А вот ведь как в газетах-то расписывают! Похоже, чересчур уж разогнался. Так оно и бывает, если тебя сдернут с работы и пустят по свету шататься, да еще карманы набиты — будь здоров!
— Именно потому-то я и хочу сделать что-то с Огденом. Если упустить его сейчас, вырастет в точности Джимми Крокер.
— Не-а! Джимми совсем из другого теста.
— Точно такой же!
— Слушайте-ка, мисс Энн, уж очень вы настроены против Джимми! — Джерри вопросительно смотрел на нее. — У вас на него зуб?
Энн закусила губку.
— Он не нравится мне в принципе. Не переношу таких людей. Ладно. Я рада, Джерри, что мы договорились насчет Огдена. Я знала, что могу на вас положиться. Трудиться будете не даром! Этого я не допущу. Дядя Питер вас вознаградит. Хватит, чтобы открыть эту вашу ферму здоровья. Женитесь на Мэгги и заживете счастливо.
— Эге! Так что, и босс в деле?
— Пока нет. Сейчас пойду, расскажу ему. Тш-ш! Идут.
Вошел Пэтт, по-прежнему весьма встревоженный.
— Знаешь, Энн… Доброе утро, Митчелл… твоя тетя решила ехать в среду. Я хочу, чтобы и ты с нами поехала.
— Я?! Уговаривать Джимми Крокера?!
— Нет, что ты! Так, для компании. Ты очень поможешь с Огденом. Умеешь держать его в узде. Как у тебя получается, ума не приложу! С тобой он совсем другой.
Энн украдкой бросила многозначительный взгляд на Джерри, тот ответил подбадривающей ухмылкой. Пришлось растолковать значение взгляда на открытом, ясном языке.
— Джерри, вы не пойдете прогуляться на минутку? — мило попросила она. — Мне нужно кое-что сказать дяде Питеру.
— Само собой! Само собой!
Когда дверь закрылась, Энн повернулась к Пэтту.
— Дядя Питер, тебе ведь хочется, чтоб Огдена перевоспитали?
— Эх, если бы!
— Последнее время он здорово тебя допекает? — участливо поинтересовалась Энн.
— Не то слово!
— Значит, все в порядке. А то я боялась, ты не одобришь. Но раз одобряешь — приступаем!
Пэтт заметно вздрогнул. В голосе Энн, а когда он всмотрелся — то и в лице, было что-то такое, от чего его пробрал страх. Глаза ее воинственно сверкали, а огненные волосы, первопричина неистовой тяги к правде, пламенем полыхали на солнце. Что-то надвигалось, Пэтт ощущал это каждым нервом боязливой натуры. Он взирал на Энн, и ему казалось, будто с плеч его сползли годы, он опять превратился в мальчишку, которого подбивает на хулиганскую выходку волевой дружок, герой его детских лет, Хэммонд Честер. В детстве почти у каждого человека есть сильная личность, какой-нибудь юный Наполеон, под напором которого всякое здравомыслие жухнет и погибает.
В жизни дяди Питера эту роль сыграл отец Энн. Он главенствовал над ним в том возрасте, когда ум особенно податлив. Время притупляет мальчишеские воспоминания, нотрадиции детства живы в нас и всплывают в кризисные моменты, как всплывает от взрыва рыба, таившаяся в донном иле. Пэтт снова глядел в лицо юному Хэммонду, его неодолимо затягивали в проделку, которой он никак не одобрял, но знал, что на участие в ней обречен. Так пойманный в ловушку следит за тикающей бомбой, понимая свою собственную беспомощность. Дочь Хэммонда Честера говорила с ним его голосом. Она затевала что-то!
— С Джерри я уже договорилась, — продолжала Энн. — Он поможет мне украсть Огдена и отвезет к своему приятелю. Помнишь, я тебе только что рассказывала? У которого собачья лечебница. Тот будет держать мальчишку у себя, пока он не перевоспитается. Роскошная идея, правда?
Пэтт побелел. Реальность оказалась страшнее всех его предчувствий.
— Э-э, Энн! — сдавленным голосом заблеял он. Проделка превосходила самые жуткие его страхи; но он отчетливо понимал, что хотя и восстает против безумной беззаконности замысла, все равно согласится. Мало того: глубоко внутри сидело чувство, которому он не смел дать волю — ему это нравилось.
— Конечно, Джерри сделал бы все за просто так, но я ему обещала, ты вознаградишь его за труды. Договоритесь потом.
— Энн! Энн! А вдруг твоя тетя прознает?
— Ну, будет скандал! — безмятежно отозвалась племянница. — Придется тебе отстаивать себя. Очень хорошо. Давно пора. Слишком уж ты, дядя Питер, терпим. Вряд ли кто еще стал бы, переносить то, с чем ты миришься. Как-то отец писал мне, что мальчишкой он называл тебя Терпеливец Пит.
Пэтт вздрогнул. Через многие годы это противное прозвище восстало из могилы. Терпеливец Пит! Он-то думал, что гадкий титул навеки похоронен там, где его молодость. Терпеливец! Робкое зарево бунта затлело в его груди.
— Терпеливец Пит?
— Терпеливец Пит, — твердо подтвердила Энн.
— Энн!… — жалобно воззвал дядя. — Я люблю мирную жизнь!
— Тебе ее не видать, пока не постоишь за себя. Ты великолепно понимаешь, отец прав. Тебя топчут все, кому не лень. Как по-твоему, позволил бы мой отец Огдену донимать тебя? Или наводнять собственный дом этими гениями, так что ему и уголка бы не нашлось посидеть в покое?
— Энн, твой отец совсем другой! Он обожает шум и гром. Помню, раз полез к одному типу, который весил двести фунтов. Так просто, поразмяться. В тебе, моя душенька, много от отца. Я часто это замечал.
— Вот именно! Поэтому я и заставлю тебя топнуть ногой. Рано или поздно, ты вышвырнешь из дома всех этих прихлебателей. А для начала помоги переправить Огдена к Смайтерсу.
Повисло долгое молчание.
— Все твои рыжие волосы! — досадливо сказал Пэтт, словно решил загадку. — Из-за рыжих волос, Энн, ты такая и есть. Вот и отец твой рыжий!
Энн засмеялась.
— Не моя вина, дядя Пит. Это моя беда.
— Не только твоя, — покачал головой ее дядя.
ГЛАВА II
Лондон хмурился под серым небом. Ночью лил дождь, с деревьев еще капало. Вскоре, однако, в свинцовом мареве засинели водянистые просветы и сквозь эти расщелины проглянуло солнце. Поначалу робко, затем — набирая уверенности, глядело оно на несравненный газон Гровнор-сквер. Прокравшись через площадь, солнечные лучи дотянулись до массивных каменных стен Дрексдейл-хауса, где до недавних пор жил граф, носивший именно такое имя, и проникли в окна комнаты для завтрака. Шаловливо поиграв на плешивой голове Бингли Крокера, склонившегося над утренней газетой, они не коснулись его супруги, сидевшей на другом конце стола, а если б посмели, она тут же позвонила бы дворецкому и приказала опустить шторы. Вольностей она не терпела ни от людей, ни от природы.
Крокер — человек лет пятидесяти, умеренно полный, чисто выбритый, читал и хмурился. Его гладкое, приятное лицо исказила не то гадливость, не то настороженность, а может — смесь того и другого. Жена его, наоборот, сияла счастьем. Быстрыми взглядами властных глаз она выуживала суть из своей почты точно так же, как выуживала бы тайные провинности из Бингли, если бы они у него были. Она была очень похожа на свою сестру, и одним взглядом умела добиться большего, чем добиваются иные потоками упреков и угроз. Среди ее друзей ходили упорные слухи, будто за ее покойным мужем, хорошо известным питтсбургским миллионером Дж. Дж. ван Брантом, водилась привычка автоматически признаваться во всех грехах ее фотографии на туалетном столике.
Миссис Крокер улыбнулась поверх растущей кипы распечатанных конвертов, и улыбка чуть смягчила твердую линию губ.
— Карточка от леди Корстофайн. Она будет дома двадцать девятого.
Крокер, по-прежнему занятый газетой, равнодушно фыркнул.
— Хозяйка самого знаменитого салона. Имеет влияние на нужный круг людей. Ее брат — герцог, старинный друг премьера.
— У-гу…
— Герцогиня Эксминстер просит постоять за ее прилавком на благотворительном базаре для бесприданниц из клерикальной среды.
— У-гу…
— Бингли, ты слушаешь или нет? Чем ты зачитался?
— Да так… — Крокер оторвался от газеты. — Отчет читаю о крикетном матче, на который ты меня вчера погнала.
— О, я рада, что ты заинтересовался крикетом! В Англии это просто светская необходимость. И чего ты расшумелся, ума не приложу! Ты же так увлекался бейсболом, а крикет — то же самое.
Внимательный наблюдатель приметил бы, что страдание на лице Крокера стало еще горше. Водится за женщинами такая привычка — бросят мимоходом словцо и даже не хотят тебя ранить, а все равно обидно.
Из холла донеслись слабые телефонные звонки и размеренный голос дворецкого. Крокер вернулся к газете. Дворецкий вошел в комнату.
— Звонит леди Корстофайн, мадам. Просит вас.
На полпути к двери миссис Крокер приостановилась, точно бы припомнив нечто, ускользнувшее из памяти.
— А мистер Джеймс встал?
— По-моему, нет, мадам. Как мне сообщила горничная, которая проходила мимо его двери, из спальни не доносится ни шороха.
Миссис Крокер вышла. Дворецкого, собиравшегося было последовать ее примеру, остановил оклик хозяина.
— Послушайте! — сказал тот. — Послушайте, Бейлисс! Нет, подойдите на минутку. Хочу спросить кое о чем.
Дворецкий приблизился. Ему казалось, что нынешним утром хозяин несколько не в себе, лицо у него ошалелое и слегка загнанное, и он даже поделился своим наблюдением в буфетной.
По правде говоря, объяснялось это просто. Крокера точила острая тоска по родине, которая неизменно наваливалась на него как только начиналось лето. С самой своей женитьбы, случившейся пять лет назад, и одновременного отъезда из Америки он стал хронической жертвой этой напасти. Осенью и зимой симптомы притуплялись, но начиная с мая он претерпевал жесточайшие муки.
Каких только эмоций ни воспевают, начисто пренебрегая лишь этой. Поют о Руфи, о пленном Израиле, о рабах, тоскующих по родной Африке, о золотоискателях, тоскующих по дому. Но горести бейсбольного болельщика, обреченного жить за три тысячи миль от Поло Граундс, как бы и нет. Таким болельщиком был Бингли Крокер, и летом страдания его обострялись. Он чахнул в стране, где кричат: «Хорошо сыграли, сэр!», вместо: «Эй, парень, да ты молоток!»
— Бейлисс, вы играете в крикет?
— Немного вышел из возраста, сэр. Но в молодые годы…
— А разбираетесь в нем?
— Да, сэр. Я часто провожу денек на стадионе, когда матчи интересные.
Многие, поверхностно знакомые с дворецким, сочли бы это признание неожиданным проявлением человечности, но Крокер не удивился. Для него Бейлисс с самого начала был человеком и братом, всегда готовно отвлекающимся от своих обязанностей, чтобы помочь разобраться в тысяче и одной проблеме, связанной со здешней жизнью. Американский разум с трудом приноравливался к тонкостям классовых различий и, хотя хозяин излечился от изначальной склонности называть дворецкого «Билли», за советом к нему, как мужчина к мужчине, он обращался всегда. Бейлисс охотно приходил на помощь, ему хозяин нравился. Правда, человеку более тонкому, чем этот хозяин, могло показаться, что ведет он себя как снисходительный папаша, общающийся со слабоумным сыном; но проглядывала тут и искренняя привязанность.
Подняв газету, Крокер снова развернул ее на спортивной странице, тыкая в строчки коротким пальцем.
— Так объясните, что это значит. Пять лет я от него увиливал, а вчера вот допекли, отправили смотреть, как Сёррей играет против Кента. Значит, вы там бывали?
— И вчера был, сэр. Захватывающий матч!
— Что это вас захватило? Я весь день просидел, надеясь, что игра вот-вот развернется. У них никогда ничего не происходит?
Дворецкий едва не поморщился, но выдавил снисходительную улыбку. Что с него взять, уговаривал он себя, одно слово — американец, его пожалеть надо.
— Дорожка была вязкой из-за дождя, сэр.
— Э?
— Вязкая дорожка была, сэр.
— Попробуйте еще разок!
— Вчерашняя игра показалась вам вяловатой, потому что дорожка… то есть, дерн был вязкий… ну, влажный. «Вязкий» — термин технический, сэр. Когда дорожка вязкая, игрокам, отбивающим мяч, приходится быть осторожней, потому что другие игроки, просчитавшись, могут ударить слишком сильно.
— Вот она в чем штука, да?
— Да, сэр.
— Спасибо за разъяснение.
— Не за что, сэр.
Крокер ткнул пальцем в газету.
— А это финальный счет игры, которую мы вчера видели. Если вы что-то разобрали в ней, объясните, пожалуйста.
В указанном абзаце шли вперемешку фамилии и цифры. Бейлисс сосредоточенно изучил их.
— А что, сэр, для вас непонятно? Крокер шумно выдохнул через нос.
— Например, что означает «67» против фамилии Хейвард?
— Хейвард сделал 67 пробежек, сэр.
— О?! За одну игру?
— Да, сэр.
— Даже Бейкер так не мог бы!
— С Бейкером, сэр, я незнаком.
— Вы, наверное, и бола не видели?
— Бола, сэр?
— Ну да, бейсбола.
— Нет, сэр. Не видел.
— Ну, разве это жизнь?! — в возбуждении Крокер вернулся к худшей привычке первых лондонских дней. — Смотри сюда, Билли!
Все остатки почтения к классовым различиям, какие он ухитрялся сохранять на начальных стадиях беседы, сгинули без следа. Глаза у него бешено сверкали. Фыркая, словно боевой конь, он схватил дворецкого за рукав, подтянул его поближе к столу и принялся манипулировать ложками, чашками и даже содержимым тарелки, энергично, почти лихорадочно, объясняя любимую игру.
— Билли!
— Да, сэр?
— Гляди в оба! — призвал Крокер голосом миссионера, готового приступить к обращению варвара.
Он вынул из плетенки булку.
— Видишь, булочка? Это база — «дом». Ложка — первая база. Вот, ставлю чашку — вторая база. Ветчина — третья. Вот тебе и «бриллиант» — ромб, то есть бейсбольное поле. Так, дальше. Эти кусочки сахара — игроки внутреннего поля. А эти — игроки внешнего поля. Вот мы и готовы! Отбивающий — весь внимание. Он стоит тут. Принимающий позади него. А за принимающим — рефери.
— Рефери, насколько я понимаю — это судья, сэр?
— Да называй как хочешь. Без него нет игры. А тут — бугорок центрального круга, вот, я кладу сюда мармелад. К этой цели стремится подающий.
— Подающий — это тот, кто бросает мяч?
— Да, да. Сказано, подающий.
— А круг, это его калитка?
— Называй как хочешь. Внимание! Начинаем! Питчер подает мяч! Бей по нему, Майк! Бей! Набавь скорость! Вот он, прямо на границе внутреннего поля! Бац! Отбивающий отбивает и мчится к первой базе. Игрок с внешнего поля — вот этот кусок сахара — промазал! Ну, кретин! Отбивающий добегает до второй базы. К третьей? Еще чего! Вернись! Не успеешь! Играй наверняка! Держись рядом, друг! У второй! Так. Мяч подают за границу внутреннего поля. Долой! На скамейку запасных! Отбивает третий! Видишь, весь перемазался. Наблюдай вон тем! Стоящий игрок! Оставь ты вторую базу и ударь вон того прямо по носу мячом! Лети ко второй базе! Заметь, первый игрок, которого мы оставили на второй, делает пробежку к базе — «дом». Вот это игра, Билли! Уж поверь мне, вот это игра!
Крокер — человек лет пятидесяти, умеренно полный, чисто выбритый, читал и хмурился. Его гладкое, приятное лицо исказила не то гадливость, не то настороженность, а может — смесь того и другого. Жена его, наоборот, сияла счастьем. Быстрыми взглядами властных глаз она выуживала суть из своей почты точно так же, как выуживала бы тайные провинности из Бингли, если бы они у него были. Она была очень похожа на свою сестру, и одним взглядом умела добиться большего, чем добиваются иные потоками упреков и угроз. Среди ее друзей ходили упорные слухи, будто за ее покойным мужем, хорошо известным питтсбургским миллионером Дж. Дж. ван Брантом, водилась привычка автоматически признаваться во всех грехах ее фотографии на туалетном столике.
Миссис Крокер улыбнулась поверх растущей кипы распечатанных конвертов, и улыбка чуть смягчила твердую линию губ.
— Карточка от леди Корстофайн. Она будет дома двадцать девятого.
Крокер, по-прежнему занятый газетой, равнодушно фыркнул.
— Хозяйка самого знаменитого салона. Имеет влияние на нужный круг людей. Ее брат — герцог, старинный друг премьера.
— У-гу…
— Герцогиня Эксминстер просит постоять за ее прилавком на благотворительном базаре для бесприданниц из клерикальной среды.
— У-гу…
— Бингли, ты слушаешь или нет? Чем ты зачитался?
— Да так… — Крокер оторвался от газеты. — Отчет читаю о крикетном матче, на который ты меня вчера погнала.
— О, я рада, что ты заинтересовался крикетом! В Англии это просто светская необходимость. И чего ты расшумелся, ума не приложу! Ты же так увлекался бейсболом, а крикет — то же самое.
Внимательный наблюдатель приметил бы, что страдание на лице Крокера стало еще горше. Водится за женщинами такая привычка — бросят мимоходом словцо и даже не хотят тебя ранить, а все равно обидно.
Из холла донеслись слабые телефонные звонки и размеренный голос дворецкого. Крокер вернулся к газете. Дворецкий вошел в комнату.
— Звонит леди Корстофайн, мадам. Просит вас.
На полпути к двери миссис Крокер приостановилась, точно бы припомнив нечто, ускользнувшее из памяти.
— А мистер Джеймс встал?
— По-моему, нет, мадам. Как мне сообщила горничная, которая проходила мимо его двери, из спальни не доносится ни шороха.
Миссис Крокер вышла. Дворецкого, собиравшегося было последовать ее примеру, остановил оклик хозяина.
— Послушайте! — сказал тот. — Послушайте, Бейлисс! Нет, подойдите на минутку. Хочу спросить кое о чем.
Дворецкий приблизился. Ему казалось, что нынешним утром хозяин несколько не в себе, лицо у него ошалелое и слегка загнанное, и он даже поделился своим наблюдением в буфетной.
По правде говоря, объяснялось это просто. Крокера точила острая тоска по родине, которая неизменно наваливалась на него как только начиналось лето. С самой своей женитьбы, случившейся пять лет назад, и одновременного отъезда из Америки он стал хронической жертвой этой напасти. Осенью и зимой симптомы притуплялись, но начиная с мая он претерпевал жесточайшие муки.
Каких только эмоций ни воспевают, начисто пренебрегая лишь этой. Поют о Руфи, о пленном Израиле, о рабах, тоскующих по родной Африке, о золотоискателях, тоскующих по дому. Но горести бейсбольного болельщика, обреченного жить за три тысячи миль от Поло Граундс, как бы и нет. Таким болельщиком был Бингли Крокер, и летом страдания его обострялись. Он чахнул в стране, где кричат: «Хорошо сыграли, сэр!», вместо: «Эй, парень, да ты молоток!»
— Бейлисс, вы играете в крикет?
— Немного вышел из возраста, сэр. Но в молодые годы…
— А разбираетесь в нем?
— Да, сэр. Я часто провожу денек на стадионе, когда матчи интересные.
Многие, поверхностно знакомые с дворецким, сочли бы это признание неожиданным проявлением человечности, но Крокер не удивился. Для него Бейлисс с самого начала был человеком и братом, всегда готовно отвлекающимся от своих обязанностей, чтобы помочь разобраться в тысяче и одной проблеме, связанной со здешней жизнью. Американский разум с трудом приноравливался к тонкостям классовых различий и, хотя хозяин излечился от изначальной склонности называть дворецкого «Билли», за советом к нему, как мужчина к мужчине, он обращался всегда. Бейлисс охотно приходил на помощь, ему хозяин нравился. Правда, человеку более тонкому, чем этот хозяин, могло показаться, что ведет он себя как снисходительный папаша, общающийся со слабоумным сыном; но проглядывала тут и искренняя привязанность.
Подняв газету, Крокер снова развернул ее на спортивной странице, тыкая в строчки коротким пальцем.
— Так объясните, что это значит. Пять лет я от него увиливал, а вчера вот допекли, отправили смотреть, как Сёррей играет против Кента. Значит, вы там бывали?
— И вчера был, сэр. Захватывающий матч!
— Что это вас захватило? Я весь день просидел, надеясь, что игра вот-вот развернется. У них никогда ничего не происходит?
Дворецкий едва не поморщился, но выдавил снисходительную улыбку. Что с него взять, уговаривал он себя, одно слово — американец, его пожалеть надо.
— Дорожка была вязкой из-за дождя, сэр.
— Э?
— Вязкая дорожка была, сэр.
— Попробуйте еще разок!
— Вчерашняя игра показалась вам вяловатой, потому что дорожка… то есть, дерн был вязкий… ну, влажный. «Вязкий» — термин технический, сэр. Когда дорожка вязкая, игрокам, отбивающим мяч, приходится быть осторожней, потому что другие игроки, просчитавшись, могут ударить слишком сильно.
— Вот она в чем штука, да?
— Да, сэр.
— Спасибо за разъяснение.
— Не за что, сэр.
Крокер ткнул пальцем в газету.
— А это финальный счет игры, которую мы вчера видели. Если вы что-то разобрали в ней, объясните, пожалуйста.
В указанном абзаце шли вперемешку фамилии и цифры. Бейлисс сосредоточенно изучил их.
— А что, сэр, для вас непонятно? Крокер шумно выдохнул через нос.
— Например, что означает «67» против фамилии Хейвард?
— Хейвард сделал 67 пробежек, сэр.
— О?! За одну игру?
— Да, сэр.
— Даже Бейкер так не мог бы!
— С Бейкером, сэр, я незнаком.
— Вы, наверное, и бола не видели?
— Бола, сэр?
— Ну да, бейсбола.
— Нет, сэр. Не видел.
— Ну, разве это жизнь?! — в возбуждении Крокер вернулся к худшей привычке первых лондонских дней. — Смотри сюда, Билли!
Все остатки почтения к классовым различиям, какие он ухитрялся сохранять на начальных стадиях беседы, сгинули без следа. Глаза у него бешено сверкали. Фыркая, словно боевой конь, он схватил дворецкого за рукав, подтянул его поближе к столу и принялся манипулировать ложками, чашками и даже содержимым тарелки, энергично, почти лихорадочно, объясняя любимую игру.
— Билли!
— Да, сэр?
— Гляди в оба! — призвал Крокер голосом миссионера, готового приступить к обращению варвара.
Он вынул из плетенки булку.
— Видишь, булочка? Это база — «дом». Ложка — первая база. Вот, ставлю чашку — вторая база. Ветчина — третья. Вот тебе и «бриллиант» — ромб, то есть бейсбольное поле. Так, дальше. Эти кусочки сахара — игроки внутреннего поля. А эти — игроки внешнего поля. Вот мы и готовы! Отбивающий — весь внимание. Он стоит тут. Принимающий позади него. А за принимающим — рефери.
— Рефери, насколько я понимаю — это судья, сэр?
— Да называй как хочешь. Без него нет игры. А тут — бугорок центрального круга, вот, я кладу сюда мармелад. К этой цели стремится подающий.
— Подающий — это тот, кто бросает мяч?
— Да, да. Сказано, подающий.
— А круг, это его калитка?
— Называй как хочешь. Внимание! Начинаем! Питчер подает мяч! Бей по нему, Майк! Бей! Набавь скорость! Вот он, прямо на границе внутреннего поля! Бац! Отбивающий отбивает и мчится к первой базе. Игрок с внешнего поля — вот этот кусок сахара — промазал! Ну, кретин! Отбивающий добегает до второй базы. К третьей? Еще чего! Вернись! Не успеешь! Играй наверняка! Держись рядом, друг! У второй! Так. Мяч подают за границу внутреннего поля. Долой! На скамейку запасных! Отбивает третий! Видишь, весь перемазался. Наблюдай вон тем! Стоящий игрок! Оставь ты вторую базу и ударь вон того прямо по носу мячом! Лети ко второй базе! Заметь, первый игрок, которого мы оставили на второй, делает пробежку к базе — «дом». Вот это игра, Билли! Уж поверь мне, вот это игра!