Лично я в жизни не слышал большей бестолковщины, и, можете не сомневаться, дал это понять Дживзу всем своим видом. Стефи же, напротив, ухватилась за дурацкую идею безумного малого руками и ногами. Продемонстрировав нам несколько па какого-то дикого танца, должно быть, означавшего пробуждение жизни весной, она воскликнула:
- Замечательно, Дживз! Гениальный план!
- Думаю, он поможет вам достичь желаемой цели, мисс.
- Ещё бы! Дядюшка даже не пикнет. Только представь себе, Берти, лапочка, что произойдёт, когда ты сообщишь ему, что хочешь на мне жениться. Да если после этого я скажу: «Ну что ты, дядя Уаткин, какая ерунда! На самом деле я собираюсь выйти замуж за чистильщика сапог», он зарыдает от радости, прижмёт меня к своей груди и пообещает танцевать на моей свадьбе до упаду. А если он узнает, что мой будущий супруг - человек умный, талантливый, находчивый и вообще, бесподобный, короче, Гарольд, считай, дело в шляпе. Дживз, ты не просто чудо, ты чудо из чудес.
- Благодарю вас, мисс. Мне приятно, что я смог оказаться вам полезен.
Я встал с кресла. Можете мне поверить, я был сыт по горло. Я имею в виду, у меня нет возражений, когда люди несут чушь, но, знаете ли, всему есть предел. Я повернулся к Стефи, которая выделывала заключительные коленца своего весеннего танца, и произнёс вежливо, но твёрдо:
- А теперь, будь любезна, отдай мне записную книжку.
Стефи, которая дотанцевала до комода и в данный момент поправляла букет роз, стоявший в вазе, на мгновение прервала своё занятие.
- Книжку?
- Книжку.
- Сначала сходи поговори с дядей Уаткином.
- То есть как?
- Очень просто. Не то, чтобы я тебе не доверяла, Берти, лапочка, но я буду чувствовать себя куда спокойнее, если книжка пока останется у меня, и ты будешь знать, что она у меня, а я уверена, что моё спокойствие для тебя дороже всего. Исчезни, Берти. Дуй к дядюшке, хватай его под жабры, а потом поговорим.
Я нахмурился.
- Можешь не сомневаться, - холодно произнёс я, - сейчас исчезну. Но дуть к твоему дядюшке - слуга покорный. Хотел бы я посмотреть, как схвачу его за жабры!
Она пытливо, если так можно выразиться, на меня посмотрела.
- Но, Берти, никак ты пытаешься увильнуть?
- Ты жутко догадлива.
- Послушай, ведь ты не оставишь меня в трудный час?
- Ещё как оставлю. И не поморщусь.
- Неужели тебе не нравится наш шикарный план?
- Нет. Дживз заявил, ему приятно, что он оказался тебе полезен. Так вот, мне от него пользы никакой. Я считаю, его идея побила все рекорды дурости, и, честно признаться, поражён, что она пришла ему в голову. Давай сюда книжку, Стефи, не тяни резину.
Помолчав с минутку, она задумчиво произнесла:
- Я сильно подозревала, что именно так ты себя и поведёшь.
- А теперь твои подозрения подтвердились, - отпарировал я. - Не валяй дурака, Стефи. Гони книжку Гусика.
- И не подумаю.
- Дело твоё. Тогда я пойду к Свинке и всё ему выложу.
- Валяй. Но прежде чем ты успеешь приблизиться к нему на пушечный выстрел, я разыщу дядю Уаткина и тоже всё ему выложу.
И она вздёрнула подбородок совсем как нашкодившая девчонка, уверенная, что её никогда не поймают на содеянной пакости, а я неожиданно почувствовал себя жуком, наколотым на булавку. По правде говоря, у меня и в мыслях не было, что Стефи сможет так ловко вывернуться и припереть меня к стенке. Я пораскинул мозгами, но, к сожалению, ничего кроме глубокомысленного «гмм» выдавить из себя мне не удалось. К чему скрывать - Бертрам был ошарашен, хуже не придумаешь.
- Ну что, съел? Теперь будешь паинькой?
Сами понимаете, парню, который только что мужественно поставил девицу на место, не слишком приятно превращаться в размазню и чуть ли не умолять ту самую девицу о пощаде, но, - увы! - выхода у меня не было. Мой голос, до этой поры твёрдый и властный, неожиданно дал петуха.
- Но, Стефи, прах побери! Ты ведь шутишь, верно?
- Если ты сей же час не отправишься умасливать дядю Уаткина, тебе будет не до шуток.
- Послушай, разве я способен его умаслить? Ты не можешь требовать, чтобы я обрёк себя на смертные муки.
- Могу. И при чем здесь смертные муки, скажи на милость? Не бойся, он тебя не съест.
Её слова заставили меня задуматься.
- Что правда, то правда, - неохотно согласился я. - Пожалуй, это единственное, чего он со мной не сделает.
- Не психуй, Берти. Считай, ты идешь к зубному врачу.
- Лучше б мне пойти к шести зубным врачам, чем к твоему дяде.
- Тогда представь себе, какое ты испытаешь облегчение, когда всё закончится.
По правде говоря, никакого облегчения я себе представить не смог. Я посмотрел на Стефи в надежде, что её всё-таки удастся вразумить и разжалобить, но выражение на её ангельском личике было и оставалось таким же каменным, как ресторанный бифштекс. Киплинг был прав. Проклятое племя, эти женщины. Никуда от этого не денешься.
Я попытался в последний раз воззвать, если так можно выразиться, к её лучшим чувствам.
- Ты не отступишься от своего решения?
- Ни на шаг.
- Несмотря на то, - извини, но приходится тебе напомнить, - что я угостил тебя в Лондоне шикарным ленчем, не скупясь ни на какие затраты?
- Вот именно.
Я пожал плечами, должно быть, совсем как один из римских гладиаторов (если помните, я уже говорил, что эти ребята развлекались, набрасывая связанные узлами простыни на кого не попадя), которому неожиданно сообщили, что он доигрался и настал его черёд повеселить публику.
- Что ж, придётся пойти, - сказал я.
Она просияла, и улыбнулась мне, как нежная мать проказнику-ребенку.
- Ах ты, мой храбренький! Так держать, Берти!
В другое время я ни за какие коврижки не потерпел бы столь фамильярного обращения, но в данный момент мне было не до воспитания наглой девицы, тем более, что в этот трудный час для меня ничто уже не имело значения.
- А где сейчас твой жуткий дядюшка?
- Наверняка в библиотеке.
- Ладно, я пошёл.
Не знаю, рассказывали ли вам в детстве историю о собаке, сожравшей бесценную рукопись одного деятеля, над которой он корпел всю жизнь. Если помните, в результате этот деятель посмотрел на пса с немым укором и воскликнул: «О, Алмаз, Алмаз, тебе неизвестно (а может, неведомо тебе), что сделал ты (или - что ты содеял) и как (или - сколь) мне тяжело (а может, тяжко)». Стишки засели у меня в голове с юных лет, а говорю я это к тому, что выходя из комнаты, я посмотрел на Дживза совсем как тот деятель на собаку. Само собой, цитировать я не стал, но думаю, Дживз и так всё понял.
По правде говоря, я предпочёл бы, чтобы Стефи не закричала мне вслед: «Ату его! Ату!» Шутка, я бы сказал, в дурном вкусе и вовсе даже не к месту.
ГЛАВА 9
- Замечательно, Дживз! Гениальный план!
- Думаю, он поможет вам достичь желаемой цели, мисс.
- Ещё бы! Дядюшка даже не пикнет. Только представь себе, Берти, лапочка, что произойдёт, когда ты сообщишь ему, что хочешь на мне жениться. Да если после этого я скажу: «Ну что ты, дядя Уаткин, какая ерунда! На самом деле я собираюсь выйти замуж за чистильщика сапог», он зарыдает от радости, прижмёт меня к своей груди и пообещает танцевать на моей свадьбе до упаду. А если он узнает, что мой будущий супруг - человек умный, талантливый, находчивый и вообще, бесподобный, короче, Гарольд, считай, дело в шляпе. Дживз, ты не просто чудо, ты чудо из чудес.
- Благодарю вас, мисс. Мне приятно, что я смог оказаться вам полезен.
Я встал с кресла. Можете мне поверить, я был сыт по горло. Я имею в виду, у меня нет возражений, когда люди несут чушь, но, знаете ли, всему есть предел. Я повернулся к Стефи, которая выделывала заключительные коленца своего весеннего танца, и произнёс вежливо, но твёрдо:
- А теперь, будь любезна, отдай мне записную книжку.
Стефи, которая дотанцевала до комода и в данный момент поправляла букет роз, стоявший в вазе, на мгновение прервала своё занятие.
- Книжку?
- Книжку.
- Сначала сходи поговори с дядей Уаткином.
- То есть как?
- Очень просто. Не то, чтобы я тебе не доверяла, Берти, лапочка, но я буду чувствовать себя куда спокойнее, если книжка пока останется у меня, и ты будешь знать, что она у меня, а я уверена, что моё спокойствие для тебя дороже всего. Исчезни, Берти. Дуй к дядюшке, хватай его под жабры, а потом поговорим.
Я нахмурился.
- Можешь не сомневаться, - холодно произнёс я, - сейчас исчезну. Но дуть к твоему дядюшке - слуга покорный. Хотел бы я посмотреть, как схвачу его за жабры!
Она пытливо, если так можно выразиться, на меня посмотрела.
- Но, Берти, никак ты пытаешься увильнуть?
- Ты жутко догадлива.
- Послушай, ведь ты не оставишь меня в трудный час?
- Ещё как оставлю. И не поморщусь.
- Неужели тебе не нравится наш шикарный план?
- Нет. Дживз заявил, ему приятно, что он оказался тебе полезен. Так вот, мне от него пользы никакой. Я считаю, его идея побила все рекорды дурости, и, честно признаться, поражён, что она пришла ему в голову. Давай сюда книжку, Стефи, не тяни резину.
Помолчав с минутку, она задумчиво произнесла:
- Я сильно подозревала, что именно так ты себя и поведёшь.
- А теперь твои подозрения подтвердились, - отпарировал я. - Не валяй дурака, Стефи. Гони книжку Гусика.
- И не подумаю.
- Дело твоё. Тогда я пойду к Свинке и всё ему выложу.
- Валяй. Но прежде чем ты успеешь приблизиться к нему на пушечный выстрел, я разыщу дядю Уаткина и тоже всё ему выложу.
И она вздёрнула подбородок совсем как нашкодившая девчонка, уверенная, что её никогда не поймают на содеянной пакости, а я неожиданно почувствовал себя жуком, наколотым на булавку. По правде говоря, у меня и в мыслях не было, что Стефи сможет так ловко вывернуться и припереть меня к стенке. Я пораскинул мозгами, но, к сожалению, ничего кроме глубокомысленного «гмм» выдавить из себя мне не удалось. К чему скрывать - Бертрам был ошарашен, хуже не придумаешь.
- Ну что, съел? Теперь будешь паинькой?
Сами понимаете, парню, который только что мужественно поставил девицу на место, не слишком приятно превращаться в размазню и чуть ли не умолять ту самую девицу о пощаде, но, - увы! - выхода у меня не было. Мой голос, до этой поры твёрдый и властный, неожиданно дал петуха.
- Но, Стефи, прах побери! Ты ведь шутишь, верно?
- Если ты сей же час не отправишься умасливать дядю Уаткина, тебе будет не до шуток.
- Послушай, разве я способен его умаслить? Ты не можешь требовать, чтобы я обрёк себя на смертные муки.
- Могу. И при чем здесь смертные муки, скажи на милость? Не бойся, он тебя не съест.
Её слова заставили меня задуматься.
- Что правда, то правда, - неохотно согласился я. - Пожалуй, это единственное, чего он со мной не сделает.
- Не психуй, Берти. Считай, ты идешь к зубному врачу.
- Лучше б мне пойти к шести зубным врачам, чем к твоему дяде.
- Тогда представь себе, какое ты испытаешь облегчение, когда всё закончится.
По правде говоря, никакого облегчения я себе представить не смог. Я посмотрел на Стефи в надежде, что её всё-таки удастся вразумить и разжалобить, но выражение на её ангельском личике было и оставалось таким же каменным, как ресторанный бифштекс. Киплинг был прав. Проклятое племя, эти женщины. Никуда от этого не денешься.
Я попытался в последний раз воззвать, если так можно выразиться, к её лучшим чувствам.
- Ты не отступишься от своего решения?
- Ни на шаг.
- Несмотря на то, - извини, но приходится тебе напомнить, - что я угостил тебя в Лондоне шикарным ленчем, не скупясь ни на какие затраты?
- Вот именно.
Я пожал плечами, должно быть, совсем как один из римских гладиаторов (если помните, я уже говорил, что эти ребята развлекались, набрасывая связанные узлами простыни на кого не попадя), которому неожиданно сообщили, что он доигрался и настал его черёд повеселить публику.
- Что ж, придётся пойти, - сказал я.
Она просияла, и улыбнулась мне, как нежная мать проказнику-ребенку.
- Ах ты, мой храбренький! Так держать, Берти!
В другое время я ни за какие коврижки не потерпел бы столь фамильярного обращения, но в данный момент мне было не до воспитания наглой девицы, тем более, что в этот трудный час для меня ничто уже не имело значения.
- А где сейчас твой жуткий дядюшка?
- Наверняка в библиотеке.
- Ладно, я пошёл.
Не знаю, рассказывали ли вам в детстве историю о собаке, сожравшей бесценную рукопись одного деятеля, над которой он корпел всю жизнь. Если помните, в результате этот деятель посмотрел на пса с немым укором и воскликнул: «О, Алмаз, Алмаз, тебе неизвестно (а может, неведомо тебе), что сделал ты (или - что ты содеял) и как (или - сколь) мне тяжело (а может, тяжко)». Стишки засели у меня в голове с юных лет, а говорю я это к тому, что выходя из комнаты, я посмотрел на Дживза совсем как тот деятель на собаку. Само собой, цитировать я не стал, но думаю, Дживз и так всё понял.
По правде говоря, я предпочёл бы, чтобы Стефи не закричала мне вслед: «Ату его! Ату!» Шутка, я бы сказал, в дурном вкусе и вовсе даже не к месту.
ГЛАВА 9
Те, кто хорошо знают Бертрама Вустера, разбуди их ночью, скажут вам, что он, как правило, парень несгибаемый, и даже когда дела его плохи, поднимается по самым гнилым ступеням самого себя к сияющим вершинам совершенства. Не часто бывает, что я вешаю нос или перестаю радовать друзей лучезарной улыбкой.
И тем не менее, хочу вам честно признаться, что, направляясь в библиотеку на выполнение стефиного задания, которое и в кошмарном сне не приснится, я чувствовал, что удача повернулась ко мне, мягко говоря, спиной, а счастье изменило с первым встречным. Я брёл по коридору, понурившись, а ноги мои, как пишут в книгах, стали свинцовыми и явно не желали следовать в заданном направлении.
Стефи сравнила предстоящий мне дурацкий розыгрыш с визитом к зубному врачу, но к концу своего путешествия я чувствовал себя вовсе даже не пациентом, а мальчишкой, которому предстояла запланированная встреча с директором школы. Если помните, я рассказывал, как однажды в юном возрасте прокрался ночью в логово Обри Апджона, надеясь полакомиться печеньем, и неожиданно столкнулся с вредным старикашкой нос к носу, причём я был одет в весёленькую пижаму, а он - закован в твидовый костюм и гнусную усмешку. Перед тем как мы расстались, он назначил мне на завтра свидание в том же месте в половине четвёртого, и сейчас мои ощущения почти полностью совпали с теми, которые я испытывал в ту далекую минуту, когда постучал в директорскую дверь и услышал, как голос, весьма отдалённо напоминавший человеческий, пригласил меня войти.
Единственное различие заключалось в том, что если Обри Апджон находился в полном одиночестве, сэр Уаткин Бассет развлекался в компании. Когда я занёс руку, чтобы постучать в дверь, до моего слуха донеслось невнятное бормотание голосов, а когда вошёл в библиотеку, то убедился, что уши меня не обманули. Папаша Бассет сидел за столом, а рядом с ним стоял констебль Юстас Оутс.
Данное зрелище окончательно меня доконало. Не знаю, сажали ли вас когда-нибудь на скамью подсудимых, но если вам доводилось бывать в подобной ситуации, вы поймёте, что воспоминания такого рода не вышибешь из памяти за просто так; я имею в виду, если спустя какое-то время вы вдруг увидите перед собой восседающего мирового судью и торчащего как столб констебля, душа у вас наверняка уйдёт в пятки, и вообще, вы почувствуете себя, хуже не придумаешь.
Пронзительный взгляд из-под бровей, которым одарил меня старикашка Б. никак не улучшил моего настроения.
- Да, мистер Вустер?
- Э-э-э, гмм: не могли бы вы уделить мне несколько минут для разговора?
- Для разговора? - Ежу было ясно, отвращение по поводу того, что всякие там Вустеры поганят его Святая святых, боролось в сэре Уаткине с обязанностью, которую каждый хозяин испытывает по отношению к гостю. В результате этой борьбы, исход которой до последней секунды был неясен, последнее чувство всё-таки одержало победу, хоть и весьма сомнительную. - Да, конечно: я имею в виду: если вам действительно так необходимо: вне всяких сомнений: прошу вас, садитесь.
Я плюхнулся в кресло, и, по правде говоря, мне сразу полегчало. Сами понимаете, когда тебя распекают в суде, приходится стоять. Старикашка Бассет подозрительно на меня посмотрел и, убедившись, что я украдкой не запихиваю себе за пазуху его ковёр, вновь заговорил с констеблем.
- На сегодня всё, Оутс.
- Слушаюсь, сэр.
- Вы поняли, что вам надлежит сделать?
- Да, сэр.
- Что же касается ваших подозрений, я, несомненно, их учту и, смею вас заверить, проведу самое тщательное расследование.
Усердный служака затопал к двери и исчез, а старикан Бассет, поворошив (наверняка, для виду) на столе какие-то бумаги, скосил на меня глаз.
- Это был констебль Оутс, мистер Вустер.
- Я знаю.
- Вы с ним знакомы?
- Видел один раз.
- Когда?
- Сегодня днём.
- А с тех пор он вам не встречался?
- Нет.
- Вы в этом уверены?
- О, само собой.
- Гм-м-мм.
Он вновь поворошил бумаги, затем вдруг заговорил на другую тему:
- Нам всем недоставало вас в гостиной после обеда, мистер Вустер.
Сами понимаете, неловко получилось. Воспитанному гостю трудно честно признаться, что хозяин дома был для него хуже прокажённого, от которого надо держаться как можно дальше.
- Всех нас разочаровало ваше отсутствие, мистер Вустер.
- Да ну, правда? Виноват. Знаете, у меня разболелась голова, и я прилёг отдохнуть.
- Вот как? И вы никуда не выходили?
- Нет.
- Вы, случайно, не пошли подышать свежим воздухом, чтобы облегчить свои страдания?
- Нет-нет, что вы. Лежал, как прикованный.
- Странно. Моя дочь, Медлин, говорит, что после обеда дважды заходила в вашу комнату, но вас не застала.
- Серьёзно? Разве меня там не было?
- Вот именно, мистер Вустер, вас там не было.
- Ну, значит я был в другом месте.
- Представьте, меня посетила та же мысль.
- Вспомнил! Я пару раз выходил проветриться.
- Так-так.
Старикашка наклонился, повертел в руках вечное перо, затем постучал им по собственным пальцам.
- Сегодня вечером некто украл шлем у констебля Оутса, - сообщил он, в очередной раз меняя тему разговора.
- Не повезло бедняге.
- Да. К несчастью, ему не удалось увидеть нарушителя закона.
- Не удалось?
- Нет. В тот момент, когда совершалось это безобразие, Оутс стоял к преступнику спиной.
- Оно, конечно, увидеть нарушителя закона спиной, труднее не придумаешь.
- Вы, безусловно, правы.
- Само собой.
Наступило молчание, как мне показалось, довольно напряжённое, и это несмотря на то, что папаша Бассет вроде бы во всём со мной соглашался и вообще вел себя тихо-спокойно. Я решил разрядить обстановку, если вы меня понимаете, и заодно блеснуть одной забористой фразой, которая засела в моей черепушке ещё с тех времен, когда я пребывал in statu pupillary.
- Как говорится, «Quis custodiet ipsos custodes», что?
- Простите?
- Латинский юмор, - объяснил я туго соображавшему старикашке. - «Quis кто - custodiet - будет сторожить - ipsos custodes - самих сторожей?» Я имею в виду, - продолжал я, стараясь выразить свою мысль простым языком, доступным пониманию грудного младенца, - деятель, который должен охранять деятелей, чтобы деятели не умыкнули у них что плохо лежит, нарвался на деятеля, который умыкнул что плохо лежит у него самого.
- Ах, вот вы о чём. Да, я вполне допускаю, что для человека с определённым складом ума ситуация может показаться забавной. Но, уверяю вас, мистер Вустер, мне она таковой не кажется. Я необычайно ответственно отношусь к данному делу, и как только преступник будет обнаружен и арестован, приложу все усилия, дабы он понёс заслуженное суровое наказание.
Мне это не понравилось. Я подумал о бедолаге Свинке и, по правде говоря, жутко разволновался.
- Послушайте, не подскажете, что его ждёт?
- Я ценю вашу тягу к знаниям, мистер Вустер, но в настоящий момент не готов ответить вам определенно. Говоря словами покойного лорда Асквита, «Поживём - увидим». Думаю, вам довольно скоро удастся удовлетворить своё любопытство.
Вообще-то я не люблю бередить старые раны, потому что кто старое помянет, ну, и так далее, но сейчас я решил подсказать старикашке решение проблемы.
- Меня вы оштрафовали на пятёрку.
- Вы уже упоминали об этом сегодня днём, - сказал он, холодно сверкнув на меня стеклами пенсне. - Но если я правильно вас понял, отвратительный поступок, в результате которого вы очутились в суде на Бошер-стрит, был совершён в ночь после ежегодной регаты между Кембриджским и Оксфордским университетами, когда закон традиционно смотрит на правонарушения сквозь пальцы. В настоящем случае таких смягчающих обстоятельств не существует. естественно, я не собираюсь приговаривать к простому штрафу преступника, нагло укравшего государственное имущество, доверенное констеблю Оутсу.
- Но, послушайте, не засадите же вы его в кутузку?
- По-моему, я ясно дал понять, что не готов с вами откровенничать, мистер Вустер, но раз мы зашли так далеко, я отвечу на ваш вопрос, и отвечу утвердительно.
И вновь наступило молчание, в течение которого папаша Бассет продолжал колошматить себя вечным пером по пальцам, а я, если мне не изменяет память, теребить галстук. Честно признаться, я был озабочен, хуже не придумаешь. Любой, кто принимал интересы Свинки близко к сердцу, переживал бы на моём месте вовсю, прекрасно понимая, что как только бедного увальня засадят в Бастилию, ему придётся поставить крест на своей карьере. Сами понимаете, не может викарий разглагольствовать о небесах, если сам он какое-то время видел небо только в клеточку.
Старикашка положил вечное перо на место.
- Итак, мистер Вустер, мне кажется, вы хотели о чём-то со мной поговорить?
Хотите верьте, хотите нет, я даже вздрогнул. Само собой, я не забыл, зачем сюда явился, но мрачные высказывания сэра Уаткина как бы загнали мысли о цели моего визита в глубину моих мозгов, и внезапность, с которой они выскочили наружу, немного меня ошарашила.
- Э-э-э, гм-м, да. Собственно, я решил заглянуть к вам, чтобы немного поболтать.
- Так-так.
Я сразу понял, что без предварительных pourparlers здесь не обойдёшься. Я имею в виду, если отношения между одной особой и другой особой вроде как натянутые, вторая особа не может, так сказать, заявить с места в карьер, что собирается жениться не племяннице первой особы. А если может, значит она (вторая особа) не обладает чувством того, что положено и что не положено, присущим всем Вустерам. Нет, старикашку необходимо было подготовить, и я внезапно понял, как это сделать. Почувствовав прилив сил, если вы меня понимаете, я ринулся в бой.
- Вы когда-нибудь размышляли о любви, сэр Уаткин?
- Простите?
- О любви. Она вас когда-нибудь интересовала?
- Надеюсь, вы пришли не для того, чтобы разговаривать о любви?
- Ошибаетесь. Именно для этого я и пришёл. Не сомневайтесь в этом ни на минуту. Может, вы не заметили, но любовь - забавная штуковина, я хочу сказать, она повсюду, куда ни плюнь. Никуда от неё не денешься. Я имею в виду, от любви. Чем ни занимайся, она так и норовит пихнуть тебя под локоть, причём повсюду. Поразительно. Возьмём, к примеру, тритонов.
- Вы хорошо себя чувствуете, мистер Вустер?
- О, спасибо. Превосходно. Так вот, возьмём к примеру тритонов. Вы не поверите, Гусик Финк-Ноттль сообщил мне, в брачный сезон они только любовью и занимаются. Представьте, выстраиваются в шеренгу и махают хвостами перед местными тритонихами. Морские звёзды тоже времени даром не теряют. И ещё черви.
- Мистер Вустер:
- И, по словам Гусика, даже лентообразная водоросль не прочь поразвлечься. Вас это удивляет, что? Честно признаться, я и сам удивился, дальше некуда. Чего надо лентообразной водоросли и на что она надеется, я вам сказать не могу, но когда на небе полная луна, она занимается ухаживаниями вместе с червями и всеми прочими, не желая ударить лицом в грязь. Должно быть, ей просто хочется похвастаться перед другими ленточными водорослями, которым, само собой, при полной луне тоже удержу нет. Как бы там ни было, я веду свой разговор к тому, что сейчас у нас полная луна, и если она даже ленточную водоросль заставляет валять дурака, не станете же вы винить простого парня, как я, за то, что у него тоже взыграла кровь?
- Боюсь:
- Ведь правда не станете? - повторил я, продолжая на него давить, и для пущей убедительности пару раз спросил «а?» и «что?»
Всё-таки старикашка был туп как пень. Мои блестящие, более чем прозрачные намеки он попросту пропустил мимо ушей. Сэр Уаткин выглядел непробиваемым в начале разговора, и продолжал выглядеть непробиваемым в его конце.
- Боюсь, мистер Вустер, вы сочтёте меня недогадливым, но я не имею ни малейшего представления, о чём вы говорите.
Теперь, когда настала пора без всяких там экивоков рубануть прямо сплеча, я неожиданно понял, что от дрожи в коленках, которая напала на меня по пути в библиотеку, не осталось и следа. Не буду врать, я ещё не мог лениво опустить веки и стряхнуть пылинку с безупречных кружевных манжет, но мне стало спокойно, как никогда.
А успокоила меня, если хотите знать, мысль о том, что не пройдёт и секунды, как я вставлю старому дурню фитиль в одно место, и это научит его впредь не считать, что жизнь состоит из одних удовольствий. Когда мировой судья за мальчишескую, можно сказать, шалость сдирает с тебя пятёрку вместо того, чтобы просто погрозить пальцем и ласково пожурить, ну, вроде: «Смотри у меня! Никогда так не делай!», нет удовольствия больше, чем заставить этого самого судью подпрыгивать, будто черти жарят его на сковородке.
- Я имею в виду себя и Стефи.
- Стефи?
- Стефани.
- Стефани? Мою племянницу?
- Вот именно. Вашу племянницу. Сэр Уаткин, - сказал я, вспомнив одну шикарную фразу, - я имею честь просить руки вашей племянницы.
- Вы: что?
- Имею честь просить руки вашей племянницы.
- Ничего не понимаю.
- Что тут непонятного? По-моему, всё проще простого. Я хочу жениться на юной Стефани. Она хочет выйти замуж на меня. Ну, теперь уяснили? Я ведь не зря вам рассказывал о ленточной водоросли.
За такое зрелище кто угодно заплатил бы любые деньги. Услышав «руки вашей племянницы», старикашка стартовал с кресла, как вспугнутый фазан, а когда я закончил свою мысль, рухнул обратно и принялся обмахиваться вечным пером как веером. Он осунулся и постарел прямо на глазах.
- Она хочет выйти за вас замуж?
- Ждёт не дождётся.
- Но я понятия не имел, что вы знакомы с моей племянницей.
- Ну, что вы. Мы со Стефи, если так можно выразиться, тыщу лет друг друга знаем. Ещё бы я не знал Стефи! Я имею в виду, если б я не был с ней знаком, разве я захотел бы на ней жениться?
До старикана наконец-то дошло, что мои доводы неотразимы. Он умолк и то ли застонал, то ли всхлипнул. Я вспомнил ещё одну шикарную фразу.
- Вы не потеряете племянницу, сэр Уаткин. Вы приобретёте племянника.
- Проклятье! Мне не нужен племянник!
Само собой, ему было виднее.
Он встал и, бормоча себе под нос что-то вроде: «Боже мой, Боже мой!», подошёл к камину, дрожащим пальцем ткнул в кнопку звонка, затем вернулся к столу, плюхнулся в кресло, закрыл лицо руками и просидел в позе умирающего лебедя вплоть до прибытия дворецкого.
- Баттерфилд, - выдавил он из себя хриплым, срывающимся голосом, разыщите мисс Стефани и передайте, что я хочу её видеть.
Начался антракт, совсем как в театре, но, хотите верьте, хотите нет, длился он недолго. Не прошло и минуты, как на сцене появилась Стефи. Лично я ни секунды не сомневаюсь, она специально слонялась неподалёку, ожидая, когда её вызовут на ковёр. Девица впорхнула в библиотеку, сияя как медный таз.
- Ты меня звал, дядя Уаткин? Ой, Берти, привет.
- Привет.
- Не знала, что ты здесь. Как мило, что ты зашёл поболтать с дядюшкой.
Папаша Бассет, у которого при виде Стефи началась кома, неожиданно ожил и издал предсмертный крик того самого лебедя.
- Мило! - пискнул он, облизывая пепельно-серые губы. - В данном случае я употребил бы другое слово. Мистер Вустер только что поставил меня в известность, что он хочет на тебе жениться.
Честно признаться, девица сыграла свою роль в лучшем виде. Сначала она уставилась на него. Потом на меня. Затем всплеснула руками и, не берусь утверждать, но по-моему умудрилась покраснеть.
- Ох, Берти! Это большая честь для меня.
- Честь?! - обалдело (другого слова тут не подберёшь) спросил сэр Уаткин. - Ты сказала «честь»?
- Ну, сам знаешь, это самый большой комплимент, который мужчина может сделать женщине. По крайней мере все шишки так утверждают. Я польщена, тронута, и всё такое. Но, Берти, дорогой: боюсь, ничего не выйдет. Как ни жаль, мне придётся тебе отказать. Прости.
Я никогда не думал, что в мире есть средство, способное привести в чувство умирающего быстрее, чем фугасный коктейль Дживза, но Стефины слова оказали на сэра Уаткина куда более сильное действие. Он сидел в своём кресле скрючившись, с потухшим взором, явно покорившись злой судьбе. Услышав последние известия, он вздрогнул, глаза у него заблестели, а губы задёргались. Лицо его, если так можно выразиться, озарилось надеждой.
- Отказать? Разве ты не хочешь выйти за него замуж?
- Нет.
- Но он сказал, ты ждёшь не дождёшься, когда вы поженитесь.
- Должно быть, спутал меня с парой своих подружек. Нет, Берти, дорогой, это невозможно. Я люблю другого.
Старикашка вздрогнул.
- Какого другого?
- Самого удивительного человека в мире.
- Надеюсь, у него есть имя?
- Его зовут Гарольд Пинкер.
- Гарольд Пинкер?: Пинкер: Я знаю только одного Пинкера:
- Викария. Это он.
- Ты любишь викария?
- Ах! - воскликнула Стефи, закатывая глаза и становясь похожей на тётю Делию, когда та рассуждала о достоинствах шантажа. - Несколько недель назад мы тайно обручились.
По старикашке было незаметно, чтобы услышанная им новость привела его в телячий восторг. Он сурово свёл брови, совсем как клиент ресторана, который, заказав с дюжину устриц и проглотив первую, неожиданно почувствовал, что она с тухлинкой. Похоже, Стефи неплохо разбиралась в человеческой природе, если вы меня понимаете, ведь она предупреждала, что старикана необходимо как следует ублажить, прежде чем заводить с ним разговоры о своих чувствах к каким-то там викариям. Похоже, сэр Уаткин полностью разделял общепринятое мнение родителей и дядюшек, что на викариях свет клином не сошёлся.
- Ты ведь распоряжаешься церковным приходом, дядя Уаткин, вот мы с Гарольдом и подумали, как только ты отдашь его Гарольду, мы сразу поженимся. Гарольду необходимо совершенствоваться, ну, и лишние деньжата нам тоже не помешают. Понимаешь, ему никак не удаётся развернуться, но как только он получит приход, кого хочешь за пояс заткнет, вот увидишь. Когда у Гарольда развяжутся руки, ему просто удержу не будет. Ты даже представить себе не можешь, как далеко он пойдёт.
Стефи болтала взахлёб, вознося достоинства Свинки до небес с девичьим энтузиазмом, но у сэра Уаткина девичьего энтузиазма вы бы не увидели, даже если б положили старикашку под микроскоп. Ну, в общем вы меня понимаете.
- Это просто смешно!
- Почему?
- Я слышать не хочу:
- А в чём дело?
- Во-первых, ты слишком молода:
- Глупости. Три девицы, с которыми я училась в школе, выскочили замуж в прошлом году. По сравнению с детишками, которые напяливают на себя фату в наше время, я древняя старуха.
Старикашка Бассет что было сил трахнул кулаком по столу, угодив прямо в перевёрнутое пресс-папье. Видимо, физическая травма заставила его распалиться пуще прежнего.
- Абсурд! Речи быть не может. Я отказываюсь разговаривать на эту тему.
- Чем тебе не угодил Гарольд?
- Речь идёт не о том, угодил он мне, как ты изволила выразиться, или нет. Насколько мне известно, мистер Пинкер усердно исполняет свои обязанности и пользуется уважением среди прихожан.
И тем не менее, хочу вам честно признаться, что, направляясь в библиотеку на выполнение стефиного задания, которое и в кошмарном сне не приснится, я чувствовал, что удача повернулась ко мне, мягко говоря, спиной, а счастье изменило с первым встречным. Я брёл по коридору, понурившись, а ноги мои, как пишут в книгах, стали свинцовыми и явно не желали следовать в заданном направлении.
Стефи сравнила предстоящий мне дурацкий розыгрыш с визитом к зубному врачу, но к концу своего путешествия я чувствовал себя вовсе даже не пациентом, а мальчишкой, которому предстояла запланированная встреча с директором школы. Если помните, я рассказывал, как однажды в юном возрасте прокрался ночью в логово Обри Апджона, надеясь полакомиться печеньем, и неожиданно столкнулся с вредным старикашкой нос к носу, причём я был одет в весёленькую пижаму, а он - закован в твидовый костюм и гнусную усмешку. Перед тем как мы расстались, он назначил мне на завтра свидание в том же месте в половине четвёртого, и сейчас мои ощущения почти полностью совпали с теми, которые я испытывал в ту далекую минуту, когда постучал в директорскую дверь и услышал, как голос, весьма отдалённо напоминавший человеческий, пригласил меня войти.
Единственное различие заключалось в том, что если Обри Апджон находился в полном одиночестве, сэр Уаткин Бассет развлекался в компании. Когда я занёс руку, чтобы постучать в дверь, до моего слуха донеслось невнятное бормотание голосов, а когда вошёл в библиотеку, то убедился, что уши меня не обманули. Папаша Бассет сидел за столом, а рядом с ним стоял констебль Юстас Оутс.
Данное зрелище окончательно меня доконало. Не знаю, сажали ли вас когда-нибудь на скамью подсудимых, но если вам доводилось бывать в подобной ситуации, вы поймёте, что воспоминания такого рода не вышибешь из памяти за просто так; я имею в виду, если спустя какое-то время вы вдруг увидите перед собой восседающего мирового судью и торчащего как столб констебля, душа у вас наверняка уйдёт в пятки, и вообще, вы почувствуете себя, хуже не придумаешь.
Пронзительный взгляд из-под бровей, которым одарил меня старикашка Б. никак не улучшил моего настроения.
- Да, мистер Вустер?
- Э-э-э, гмм: не могли бы вы уделить мне несколько минут для разговора?
- Для разговора? - Ежу было ясно, отвращение по поводу того, что всякие там Вустеры поганят его Святая святых, боролось в сэре Уаткине с обязанностью, которую каждый хозяин испытывает по отношению к гостю. В результате этой борьбы, исход которой до последней секунды был неясен, последнее чувство всё-таки одержало победу, хоть и весьма сомнительную. - Да, конечно: я имею в виду: если вам действительно так необходимо: вне всяких сомнений: прошу вас, садитесь.
Я плюхнулся в кресло, и, по правде говоря, мне сразу полегчало. Сами понимаете, когда тебя распекают в суде, приходится стоять. Старикашка Бассет подозрительно на меня посмотрел и, убедившись, что я украдкой не запихиваю себе за пазуху его ковёр, вновь заговорил с констеблем.
- На сегодня всё, Оутс.
- Слушаюсь, сэр.
- Вы поняли, что вам надлежит сделать?
- Да, сэр.
- Что же касается ваших подозрений, я, несомненно, их учту и, смею вас заверить, проведу самое тщательное расследование.
Усердный служака затопал к двери и исчез, а старикан Бассет, поворошив (наверняка, для виду) на столе какие-то бумаги, скосил на меня глаз.
- Это был констебль Оутс, мистер Вустер.
- Я знаю.
- Вы с ним знакомы?
- Видел один раз.
- Когда?
- Сегодня днём.
- А с тех пор он вам не встречался?
- Нет.
- Вы в этом уверены?
- О, само собой.
- Гм-м-мм.
Он вновь поворошил бумаги, затем вдруг заговорил на другую тему:
- Нам всем недоставало вас в гостиной после обеда, мистер Вустер.
Сами понимаете, неловко получилось. Воспитанному гостю трудно честно признаться, что хозяин дома был для него хуже прокажённого, от которого надо держаться как можно дальше.
- Всех нас разочаровало ваше отсутствие, мистер Вустер.
- Да ну, правда? Виноват. Знаете, у меня разболелась голова, и я прилёг отдохнуть.
- Вот как? И вы никуда не выходили?
- Нет.
- Вы, случайно, не пошли подышать свежим воздухом, чтобы облегчить свои страдания?
- Нет-нет, что вы. Лежал, как прикованный.
- Странно. Моя дочь, Медлин, говорит, что после обеда дважды заходила в вашу комнату, но вас не застала.
- Серьёзно? Разве меня там не было?
- Вот именно, мистер Вустер, вас там не было.
- Ну, значит я был в другом месте.
- Представьте, меня посетила та же мысль.
- Вспомнил! Я пару раз выходил проветриться.
- Так-так.
Старикашка наклонился, повертел в руках вечное перо, затем постучал им по собственным пальцам.
- Сегодня вечером некто украл шлем у констебля Оутса, - сообщил он, в очередной раз меняя тему разговора.
- Не повезло бедняге.
- Да. К несчастью, ему не удалось увидеть нарушителя закона.
- Не удалось?
- Нет. В тот момент, когда совершалось это безобразие, Оутс стоял к преступнику спиной.
- Оно, конечно, увидеть нарушителя закона спиной, труднее не придумаешь.
- Вы, безусловно, правы.
- Само собой.
Наступило молчание, как мне показалось, довольно напряжённое, и это несмотря на то, что папаша Бассет вроде бы во всём со мной соглашался и вообще вел себя тихо-спокойно. Я решил разрядить обстановку, если вы меня понимаете, и заодно блеснуть одной забористой фразой, которая засела в моей черепушке ещё с тех времен, когда я пребывал in statu pupillary.
- Как говорится, «Quis custodiet ipsos custodes», что?
- Простите?
- Латинский юмор, - объяснил я туго соображавшему старикашке. - «Quis кто - custodiet - будет сторожить - ipsos custodes - самих сторожей?» Я имею в виду, - продолжал я, стараясь выразить свою мысль простым языком, доступным пониманию грудного младенца, - деятель, который должен охранять деятелей, чтобы деятели не умыкнули у них что плохо лежит, нарвался на деятеля, который умыкнул что плохо лежит у него самого.
- Ах, вот вы о чём. Да, я вполне допускаю, что для человека с определённым складом ума ситуация может показаться забавной. Но, уверяю вас, мистер Вустер, мне она таковой не кажется. Я необычайно ответственно отношусь к данному делу, и как только преступник будет обнаружен и арестован, приложу все усилия, дабы он понёс заслуженное суровое наказание.
Мне это не понравилось. Я подумал о бедолаге Свинке и, по правде говоря, жутко разволновался.
- Послушайте, не подскажете, что его ждёт?
- Я ценю вашу тягу к знаниям, мистер Вустер, но в настоящий момент не готов ответить вам определенно. Говоря словами покойного лорда Асквита, «Поживём - увидим». Думаю, вам довольно скоро удастся удовлетворить своё любопытство.
Вообще-то я не люблю бередить старые раны, потому что кто старое помянет, ну, и так далее, но сейчас я решил подсказать старикашке решение проблемы.
- Меня вы оштрафовали на пятёрку.
- Вы уже упоминали об этом сегодня днём, - сказал он, холодно сверкнув на меня стеклами пенсне. - Но если я правильно вас понял, отвратительный поступок, в результате которого вы очутились в суде на Бошер-стрит, был совершён в ночь после ежегодной регаты между Кембриджским и Оксфордским университетами, когда закон традиционно смотрит на правонарушения сквозь пальцы. В настоящем случае таких смягчающих обстоятельств не существует. естественно, я не собираюсь приговаривать к простому штрафу преступника, нагло укравшего государственное имущество, доверенное констеблю Оутсу.
- Но, послушайте, не засадите же вы его в кутузку?
- По-моему, я ясно дал понять, что не готов с вами откровенничать, мистер Вустер, но раз мы зашли так далеко, я отвечу на ваш вопрос, и отвечу утвердительно.
И вновь наступило молчание, в течение которого папаша Бассет продолжал колошматить себя вечным пером по пальцам, а я, если мне не изменяет память, теребить галстук. Честно признаться, я был озабочен, хуже не придумаешь. Любой, кто принимал интересы Свинки близко к сердцу, переживал бы на моём месте вовсю, прекрасно понимая, что как только бедного увальня засадят в Бастилию, ему придётся поставить крест на своей карьере. Сами понимаете, не может викарий разглагольствовать о небесах, если сам он какое-то время видел небо только в клеточку.
Старикашка положил вечное перо на место.
- Итак, мистер Вустер, мне кажется, вы хотели о чём-то со мной поговорить?
Хотите верьте, хотите нет, я даже вздрогнул. Само собой, я не забыл, зачем сюда явился, но мрачные высказывания сэра Уаткина как бы загнали мысли о цели моего визита в глубину моих мозгов, и внезапность, с которой они выскочили наружу, немного меня ошарашила.
- Э-э-э, гм-м, да. Собственно, я решил заглянуть к вам, чтобы немного поболтать.
- Так-так.
Я сразу понял, что без предварительных pourparlers здесь не обойдёшься. Я имею в виду, если отношения между одной особой и другой особой вроде как натянутые, вторая особа не может, так сказать, заявить с места в карьер, что собирается жениться не племяннице первой особы. А если может, значит она (вторая особа) не обладает чувством того, что положено и что не положено, присущим всем Вустерам. Нет, старикашку необходимо было подготовить, и я внезапно понял, как это сделать. Почувствовав прилив сил, если вы меня понимаете, я ринулся в бой.
- Вы когда-нибудь размышляли о любви, сэр Уаткин?
- Простите?
- О любви. Она вас когда-нибудь интересовала?
- Надеюсь, вы пришли не для того, чтобы разговаривать о любви?
- Ошибаетесь. Именно для этого я и пришёл. Не сомневайтесь в этом ни на минуту. Может, вы не заметили, но любовь - забавная штуковина, я хочу сказать, она повсюду, куда ни плюнь. Никуда от неё не денешься. Я имею в виду, от любви. Чем ни занимайся, она так и норовит пихнуть тебя под локоть, причём повсюду. Поразительно. Возьмём, к примеру, тритонов.
- Вы хорошо себя чувствуете, мистер Вустер?
- О, спасибо. Превосходно. Так вот, возьмём к примеру тритонов. Вы не поверите, Гусик Финк-Ноттль сообщил мне, в брачный сезон они только любовью и занимаются. Представьте, выстраиваются в шеренгу и махают хвостами перед местными тритонихами. Морские звёзды тоже времени даром не теряют. И ещё черви.
- Мистер Вустер:
- И, по словам Гусика, даже лентообразная водоросль не прочь поразвлечься. Вас это удивляет, что? Честно признаться, я и сам удивился, дальше некуда. Чего надо лентообразной водоросли и на что она надеется, я вам сказать не могу, но когда на небе полная луна, она занимается ухаживаниями вместе с червями и всеми прочими, не желая ударить лицом в грязь. Должно быть, ей просто хочется похвастаться перед другими ленточными водорослями, которым, само собой, при полной луне тоже удержу нет. Как бы там ни было, я веду свой разговор к тому, что сейчас у нас полная луна, и если она даже ленточную водоросль заставляет валять дурака, не станете же вы винить простого парня, как я, за то, что у него тоже взыграла кровь?
- Боюсь:
- Ведь правда не станете? - повторил я, продолжая на него давить, и для пущей убедительности пару раз спросил «а?» и «что?»
Всё-таки старикашка был туп как пень. Мои блестящие, более чем прозрачные намеки он попросту пропустил мимо ушей. Сэр Уаткин выглядел непробиваемым в начале разговора, и продолжал выглядеть непробиваемым в его конце.
- Боюсь, мистер Вустер, вы сочтёте меня недогадливым, но я не имею ни малейшего представления, о чём вы говорите.
Теперь, когда настала пора без всяких там экивоков рубануть прямо сплеча, я неожиданно понял, что от дрожи в коленках, которая напала на меня по пути в библиотеку, не осталось и следа. Не буду врать, я ещё не мог лениво опустить веки и стряхнуть пылинку с безупречных кружевных манжет, но мне стало спокойно, как никогда.
А успокоила меня, если хотите знать, мысль о том, что не пройдёт и секунды, как я вставлю старому дурню фитиль в одно место, и это научит его впредь не считать, что жизнь состоит из одних удовольствий. Когда мировой судья за мальчишескую, можно сказать, шалость сдирает с тебя пятёрку вместо того, чтобы просто погрозить пальцем и ласково пожурить, ну, вроде: «Смотри у меня! Никогда так не делай!», нет удовольствия больше, чем заставить этого самого судью подпрыгивать, будто черти жарят его на сковородке.
- Я имею в виду себя и Стефи.
- Стефи?
- Стефани.
- Стефани? Мою племянницу?
- Вот именно. Вашу племянницу. Сэр Уаткин, - сказал я, вспомнив одну шикарную фразу, - я имею честь просить руки вашей племянницы.
- Вы: что?
- Имею честь просить руки вашей племянницы.
- Ничего не понимаю.
- Что тут непонятного? По-моему, всё проще простого. Я хочу жениться на юной Стефани. Она хочет выйти замуж на меня. Ну, теперь уяснили? Я ведь не зря вам рассказывал о ленточной водоросли.
За такое зрелище кто угодно заплатил бы любые деньги. Услышав «руки вашей племянницы», старикашка стартовал с кресла, как вспугнутый фазан, а когда я закончил свою мысль, рухнул обратно и принялся обмахиваться вечным пером как веером. Он осунулся и постарел прямо на глазах.
- Она хочет выйти за вас замуж?
- Ждёт не дождётся.
- Но я понятия не имел, что вы знакомы с моей племянницей.
- Ну, что вы. Мы со Стефи, если так можно выразиться, тыщу лет друг друга знаем. Ещё бы я не знал Стефи! Я имею в виду, если б я не был с ней знаком, разве я захотел бы на ней жениться?
До старикана наконец-то дошло, что мои доводы неотразимы. Он умолк и то ли застонал, то ли всхлипнул. Я вспомнил ещё одну шикарную фразу.
- Вы не потеряете племянницу, сэр Уаткин. Вы приобретёте племянника.
- Проклятье! Мне не нужен племянник!
Само собой, ему было виднее.
Он встал и, бормоча себе под нос что-то вроде: «Боже мой, Боже мой!», подошёл к камину, дрожащим пальцем ткнул в кнопку звонка, затем вернулся к столу, плюхнулся в кресло, закрыл лицо руками и просидел в позе умирающего лебедя вплоть до прибытия дворецкого.
- Баттерфилд, - выдавил он из себя хриплым, срывающимся голосом, разыщите мисс Стефани и передайте, что я хочу её видеть.
Начался антракт, совсем как в театре, но, хотите верьте, хотите нет, длился он недолго. Не прошло и минуты, как на сцене появилась Стефи. Лично я ни секунды не сомневаюсь, она специально слонялась неподалёку, ожидая, когда её вызовут на ковёр. Девица впорхнула в библиотеку, сияя как медный таз.
- Ты меня звал, дядя Уаткин? Ой, Берти, привет.
- Привет.
- Не знала, что ты здесь. Как мило, что ты зашёл поболтать с дядюшкой.
Папаша Бассет, у которого при виде Стефи началась кома, неожиданно ожил и издал предсмертный крик того самого лебедя.
- Мило! - пискнул он, облизывая пепельно-серые губы. - В данном случае я употребил бы другое слово. Мистер Вустер только что поставил меня в известность, что он хочет на тебе жениться.
Честно признаться, девица сыграла свою роль в лучшем виде. Сначала она уставилась на него. Потом на меня. Затем всплеснула руками и, не берусь утверждать, но по-моему умудрилась покраснеть.
- Ох, Берти! Это большая честь для меня.
- Честь?! - обалдело (другого слова тут не подберёшь) спросил сэр Уаткин. - Ты сказала «честь»?
- Ну, сам знаешь, это самый большой комплимент, который мужчина может сделать женщине. По крайней мере все шишки так утверждают. Я польщена, тронута, и всё такое. Но, Берти, дорогой: боюсь, ничего не выйдет. Как ни жаль, мне придётся тебе отказать. Прости.
Я никогда не думал, что в мире есть средство, способное привести в чувство умирающего быстрее, чем фугасный коктейль Дживза, но Стефины слова оказали на сэра Уаткина куда более сильное действие. Он сидел в своём кресле скрючившись, с потухшим взором, явно покорившись злой судьбе. Услышав последние известия, он вздрогнул, глаза у него заблестели, а губы задёргались. Лицо его, если так можно выразиться, озарилось надеждой.
- Отказать? Разве ты не хочешь выйти за него замуж?
- Нет.
- Но он сказал, ты ждёшь не дождёшься, когда вы поженитесь.
- Должно быть, спутал меня с парой своих подружек. Нет, Берти, дорогой, это невозможно. Я люблю другого.
Старикашка вздрогнул.
- Какого другого?
- Самого удивительного человека в мире.
- Надеюсь, у него есть имя?
- Его зовут Гарольд Пинкер.
- Гарольд Пинкер?: Пинкер: Я знаю только одного Пинкера:
- Викария. Это он.
- Ты любишь викария?
- Ах! - воскликнула Стефи, закатывая глаза и становясь похожей на тётю Делию, когда та рассуждала о достоинствах шантажа. - Несколько недель назад мы тайно обручились.
По старикашке было незаметно, чтобы услышанная им новость привела его в телячий восторг. Он сурово свёл брови, совсем как клиент ресторана, который, заказав с дюжину устриц и проглотив первую, неожиданно почувствовал, что она с тухлинкой. Похоже, Стефи неплохо разбиралась в человеческой природе, если вы меня понимаете, ведь она предупреждала, что старикана необходимо как следует ублажить, прежде чем заводить с ним разговоры о своих чувствах к каким-то там викариям. Похоже, сэр Уаткин полностью разделял общепринятое мнение родителей и дядюшек, что на викариях свет клином не сошёлся.
- Ты ведь распоряжаешься церковным приходом, дядя Уаткин, вот мы с Гарольдом и подумали, как только ты отдашь его Гарольду, мы сразу поженимся. Гарольду необходимо совершенствоваться, ну, и лишние деньжата нам тоже не помешают. Понимаешь, ему никак не удаётся развернуться, но как только он получит приход, кого хочешь за пояс заткнет, вот увидишь. Когда у Гарольда развяжутся руки, ему просто удержу не будет. Ты даже представить себе не можешь, как далеко он пойдёт.
Стефи болтала взахлёб, вознося достоинства Свинки до небес с девичьим энтузиазмом, но у сэра Уаткина девичьего энтузиазма вы бы не увидели, даже если б положили старикашку под микроскоп. Ну, в общем вы меня понимаете.
- Это просто смешно!
- Почему?
- Я слышать не хочу:
- А в чём дело?
- Во-первых, ты слишком молода:
- Глупости. Три девицы, с которыми я училась в школе, выскочили замуж в прошлом году. По сравнению с детишками, которые напяливают на себя фату в наше время, я древняя старуха.
Старикашка Бассет что было сил трахнул кулаком по столу, угодив прямо в перевёрнутое пресс-папье. Видимо, физическая травма заставила его распалиться пуще прежнего.
- Абсурд! Речи быть не может. Я отказываюсь разговаривать на эту тему.
- Чем тебе не угодил Гарольд?
- Речь идёт не о том, угодил он мне, как ты изволила выразиться, или нет. Насколько мне известно, мистер Пинкер усердно исполняет свои обязанности и пользуется уважением среди прихожан.