Вудхауз Пэлем Гринвел. Положитесь на Псмита

   — Ах, мистер Мактодд, доброе утро! — проворковала она. — Меня так расстроило это ужасное происшествие. И вас, конечно, мисс Халлидей?
   — Да, — ответила Ева, и более правдивого слова она никогда еще не произносила.
   Псмит, со своей стороны, был даже еще более бодр и благодушен, чем обычно. Он проанализировал положение дел и нашел, что жизнь прекрасна. Особенно он был доволен тем, что сумел уговорить Еву прогуляться с ним по лесу и осмотреть его хижину. При всем своем бурлящем оптимизме он несколько побаивался, как бы их вчерашний разговор на террасе не сказался губительно на их отношениях. И теперь его переполняла любовь и благожелательность ко всему роду людскому — даже к мисс Пиви. Он удостоил поэтессу ослепительной улыбки.
   — Нам всегда следует, — сказал он, — искать светлую сторону в любой беде. Конечно, жаль, что мое чтение вчера было прервано с ущербом тысяч в двадцать для сундуков четы Кибл, но вспомним, что, не случись этой своевременной помехи, я мог бы читать еще час. Я таков. Друзья часто втолковывали мне, что остановить меня, стоит мне заговорить, способно только стихийное бедствие. С другой стороны, у всего есть оборотная сторона, и вчерашняя ламцадриция, быть может, несколько потрясла вашу нервную систему?
   — Ах, я ужасно испугалась, — сказала мисс Пиви и, изящно задрожав, повернулась к Еве. — А вы, мисс Халлидей?
   — Меня там не было, — рассеянно ответила Ева.
   — Мисс Халлидей, — объяснил Псмит, — за последние дни ознакомилась с моими ораторскими способностями и с обычным своим здравым смыслом решила принимать меня лишь в абсолютно неизбежных дозах. Быть может, в ту минуту меня это ранило, но по здравому размышлению я пришел к выводу, что она совершенно права. В разговорах я неизменно тщусь просвещать, возвышать и развлекать, но нельзя отрицать и того, что пуристу определенная доза моей болтовни может показаться более чем достаточной. Таков, во всяком случае, был взгляд мисс Халлидей, и с почтением отношусь к нему… Но вот я вновь разговорился, хотя вы, как замечаю, хотели бы побыть наедине с собой. Мы оставляем вас вашим думам. Наверное, мы прервали ход размышлений, который, если бы не мое вторжение, привел бы к рондо, балладе или иному воплощению поэтического экстаза. Идемте, мисс Халлидей! Жуткий и отвратительный образчик женского пола, — сказал он Еве, едва они отошли на достаточное расстояние, — созданный для цели поистине непостижимой. Мне хочется верить, что у всего в этом мире есть полезное назначение, но чего ради соответствующие власти наградили нас мисс Пиви, превосходит мое понимание. Не будет преувеличением сказать, что для меня она хуже зубной боли.
   Мисс Пиви, не подозревая об этой жестокой критике, подождала, пока они не скрылись из вида, и в волнении обернулась к тису, укрывавшему ее союзника.
   — Эд!
   — А? — отозвался приглушенный голос мистера Кутса.
   — Ты слышал?
   — Нет.
   — О, Господи! — вскричала его замученная партнерша. — Теперь он еще и оглох! Эта… ты не слышал, что она сказала? Она сказала, что ее в гостиной, когда погас свет не было, Эд, а была она на террасе, загребала блестяшки. И если они не спрятаны в сторожке этого Мактодда, я сжую мои ботики.
   Ева шла по лесу рядом с весело болтающим Псмитом и не понимала, почему она согласилась на эту прогулку. После того, что накануне вечером произошло между ней и этим молодым человеком, ей следовало бы, думала она, обдать его холодом. Но почему-то обдать Псмита холодом оказалось очень нелегко. Он ободрил ее смятенный дух. К тому времени, когда они вышли на поляну, где ютилось низенькое строеньице с подслеповатыми окошками и облупившейся дверью, ее обычная жизнерадостность уже настолько к ней вернулась, что она почти забыла свои тревоги.
   — Какая страшная лачуга! — воскликнула Ева. — Зачем она вам нужна?
   — Как смиренный приют, — ответил Псмит, доставая ключ. — Вам известно, сколь необходим уединенный приют человеку с чуткой и утонченной душой. В нынешний стремительный век мыслителю нельзя без убежища, пусть самого скромного, где он мог бы побыть наедине с собой.
   — Но вы же не мыслитель!
   — Вы ко мне несправедливы. Последние дни я мыслил на всю катушку. И напряжение не прошло бесследно. Бешеный вихрь жизни в Бландингсе изнуряет меня. Мои глаза обведены темными кругами, и я вижу черные пятнышки. — Он открыл дверь. — Ну, вот мы и тут. Не заглянете на минутку?
   Ева вошла. Единственная жилая комната вполне гармонировала с внешним видом коттеджа. Стол, накрытый красной тряпкой, стул, три птичьих чучела в стеклянном ящике на стене и небольшой набитый конским волосом диван. Все было пропитано тяжелым запахом, словно здесь недавно в страшных муках испустил дух перезрелый сыр. Ева брезгливо поежилась.
   — Мне ясна ваша безмолвная критика, — сказал Псмит. — Вы говорите себе, что лесники замка Бландингс возвели в идеал простой быт и высокую духовность. Это сильные, закаленные мужчины, и они равнодушны к интерьеру своих жилищ. Но можем ли мы их винить? Если бы я значительную часть моих дней и ночей проводил, истребляя браконьеров и приглядывая за местными кроликами, то, думается мне, в часы досуга меня удовлетворил бы любой сарай, была бы у него крыша. И я пригласил вас осмотреть мою хижину в надежде получить совет-другой и придать ей дополнительный уют. Несомненно, тут не хватает нежной и заботливой женской руки. Не взгляните ли вы вокруг и не поделитесь ли своими соображениями? Обои, боюсь, изменениям не подлежат, но во всех остальных отношениях считайте, что вам дана полная свобода рук.
   Ева посмотрела вокруг себя.
   — Ну, — произнесла она с сомнением, — по-моему…
   Она внезапно умолкла, и по коже у нее забегали мурашки. При первом беглом осмотре она кое-чего не заметила. На подоконнике, полускрытый рваной занавеской, стоял большой цветочный горшок с геранью. Горшок был украшен широким мазком белой краски.
   — Вы хотели сказать?… — вежливо осведомился Псмит.
   Ева не ответила. Она его не слышала. В голове у нее беспорядочно теснились мысли. И складывались в чудовищное подозрение.
   — Вы любуетесь растеньицем? — сказал Псмит. — Утром я обнаружил его в замке и уволок. Подумал, что оно добавит художественный штрих к этому интерьеру.
   Ева, проанализировав небрежный взгляд, которым он окинул герань, сказала себе, что ее подозрения нелепы. Подобное безразличие не может маскировать грешные помыслы.
   — А где вы нашли эту герань?
   — На подоконнике в вестибюле, где она чахла, более или менее укрытая от людских глаз. Однако не могу скрыть, что это растение несколько меня разочаровало. Мне казалось, моя хижина оденется веселой зеленью, но я ничего подобного не замечаю.
   — Прелестная герань!
   — Тут я не могу с вами согласиться, — сказал Псмит. — По-моему, у нее воспаление миндалин, если не что-нибудь похуже.
   — Просто ее надо полить.
   — К несчастью, водоснабжение этой тихой обители оставляет желать лучшего. Насколько я понял, прежний ее владелец бодро шагал к черному ходу замка и приносил в ведре всю необходимую ему влагу. Если эта чахоточная швабра воображает, будто у меня нет других дел, как бегать взад и вперед, разнося освежающие напитки, она очень и очень ошибается. И завтра отправится в мусорный бачок.
   Ева закрыла глаза. Настал решающий миг. Она чувствовала себя, как игрок, который ставит все на одну карту.
   — Как можно! — сказала она и не сумела скрыть дрожь в голосе. — Лучше отдайте ее мне. Я о ней позабочусь. Мне очень не хватает цветка у меня в комнате.
   — Прошу вас, возьмите ее, — тут же предложил Псмит. — Она, правда, не моя, но прошу, возьмите ее. И разрешите мне упомянуть, сколь много надежд сулит мне ваша милая и простая манера принимать от меня дары. Ибо, как давно известно, ничто столь верно не свидетельствует о пробуждении божественного чувства, то есть любви, — пояснил он, — чем такая готовность брать подарки из рук обожателя. Мои шансы повышаются. И очень.
   — Ничего подобного! — возразила Ева. Глаза у нее блестели, сердце пело в груди. Необоснованность недавнего подозрения вызвала в ней прилив дружеских чувств к этому нелепому молодому человеку.
   — Прошу прощения, — твердо заявил Псмит. — Но я цитировал непререкаемый авторитет — тетушку Беллу из «Домашнего очага».
   — Ну, мне пора, — сказала Ева и крепко прижала к груди горшок с геранью. — Меня ждет работа.
   — Работа, работа, работа! — вздохнул Псмит. — Проклятие века. Я провожу вас до вашей темницы.
   — Ни в коем случае! — сказала Ева. — То есть я очень вам благодарна за ваше любезное предложение, но мне хочется побыть одной.
   — Одной? — Псмит уставился на нее в изумлении. — Когда вам предоставляется возможность побыть со мной? Странная позиция.
   — Всего хорошего, — сказала Ева. — Благодарю вас за радушие и щедрость. Я попробую поискать подушки, муслин и еще что-нибудь, чтобы комната выглядела повеселее.
   — Для этого вполне достаточно вашего присутствия, — ответил Псмит, провожая ее до двери. — Да, кстати, возвращаясь к теме, которую мы обсуждали вчера вечером. Прося вас выйти за меня замуж, я забыл упомянуть, что умею показывать карточные фокусы.
   — Неужели?
   — А также вполне пристойно изображать кошку, созывающую котят. Неужто это не повлияет на вас? Но подумайте! Все это очень помогает коротать долгие зимние вечера.
   — Но изображать кошек в долгие зимние вечера вы будете без меня.
   — Мне кажется, тут вы ошибаетесь. Рисуя в воображении мой маленький семейный очаг, я очень ясно вижу, как вы сидите перед огнем. Ваша горничная одела вас во что-то ниспадающее воздушными складками. Языки пламени отражаются в ваших дивных глазах. После долгого дня, проведенного в магазинах, вы испытываете приятную усталость, но она не помешает вам выбрать карту — любую карту — из колоды, которую протягиваю вам я…
   — Всего хорошего, — сказала Ева.
   — Ну, раз это суждено — всего хорошего. На данный отрезок времени. В ближайшем будущем я вас увижу?
   — Вероятно.
   — Чудесно! Буду с нетерпением считать минуты.
   Ева удалилась быстрым шагом. Под мышкой она крепко сжимала цветочный горшок и чувствовала себя ребенком, готовым заглянуть в рождественский чулок. Но она еще не успела далеко отойти от хижины, как до нее донесся оклик, и, остановившись, она увидела, что следом за ней грациозным галопом несется Псмит.
   — Вы не могли бы уделить мне минуту? — спросил он.
   — Конечно.
   — Мне следовало добавить, что я умею декламировать киплинговского «Гангу-Дина». Вы это учтете?
   — Учту.
   — Благодарю вас, — сказал Псмит. — Благодарю! У меня есть предчувствие, что это может склонить чашу весов в мою пользу.
   Он приподнял шляпу жестом полномочного посла и тем же галопом унесся обратно.
   У Евы не хватило сил ждать. Псмит скрылся из виду, а лес был безлюден и тих. В ветвях щебетали птички, на земле золотились озерца солнечного света. Ева поглядела по сторонам и устроилась за толстым стволом.
   Птицы разом перестали петь. Солнце померкло. Лес стал холодным и зловещим. Ибо Ева со свинцовой тяжестью в сердце беспомощно смотрела на горку садовой земли у своих ног, — земли, которую вновь и вновь просеивала сквозь пальцы в поисках колье, которого там не было.
   На нее насмешливо щерился пустой цветочный горшок.

13. Псмит принимает гостей

I

   В замке Бландингс от крыши до вестибюля царила лихорадочная суета. Пылали огни, гремели голоса, дребезжали звонки. В огромном здании бушевала деятельность, типичная для казармы накануне отплытия полка за море. Обед остался позади, и экспедиционный корпус завершал приготовления, перед тем как погрузиться в многочисленные автомобили и отбыть на бал графства в Шифли. На всех этажах Реджи в спальнях, вдруг усомнившись в своих белых галстуках, судорожно меняли их на другие; Берти приглаживали и без того глянцевые волосы; Арчи же выкрикивали Клодам через коридор оскорбительные вопросы, не те ли слямзили их носовые платки. Камердинеры проносились по коридорам, как стрижи, горничные порхали бабочками из спальни в спальню, спеша на помощь красавицам в беде. Шум проникал в самые глухие закоулки замка. Шум раздражал Компетентного Бакстера, который в библиотеке наводил порядок среди документов, так как утром должен был покинуть Бландингс навсегда. Шум мешал лорду Эмсуорту, который, категорически заявив, что ноги его не будет на балу графства, удалился к себе с книгой о многотравных бордюрах в руке. Шум нарушал покой Бича, дворецкого, который после трудов праведных вокруг обеденного стола освежался стаканчиком старого портвейна в комнате экономки. И во всем замке лишь Ева Халлидей не замечала этого шума.
   Ева была в такой ярости, что не замечала ничего, поглощенная собственными свирепыми мыслями. Она расхаживала по террасе, куда удалилась в поисках одиночества, зубы ее были крепко стиснуты, синие глаза горели воинственным огнем. Как в припадке просторечия выразилась бы мисс Пиви, она осатанела на все сто. Ева была гордой девушкой, а для гордой девушки нет ничего хуже, чем попасть в глупое положение как по воле Судьбы, так и по воле кого-нибудь из ближних. Ева же оказалась именно в таком положении по воле обоих. Но если на Судьбу она просто негодовала, Псмита она была готова разорвать в клочья.
   Жаркая волна унизительного стыда захлестнула ее — с каким детским простодушием поверила она нелепой истории, которую он сочинил, чтобы объяснить, почему проник в Бландингс под чужим именем. Он все время играл с ней, водил ее за нос и — самое непростительное преступление из всех — делал вид, будто она ему нравится, и (лицо Евы снова запылало) почти сумел понравиться ей! Как он про себя потешался…
   Ничего, она еще не сдалась! Ее подбородок вздернулся, шаги убыстрились. Он хитер, но она будет хитрее. Игра пока не кончилась…
   — Привет!
   Возле нее замаячил белый жилет. Лакированные туфли ковыряли дерн. Светлые волосы, идеально приглаженные и набильянтиненные, поблескивали в сиянии звезд. Она обнаружила, что находится в обществе высокородного Фредди Трипвуда.
   — Ну, Фредди? — сказала Ева, покоряясь судьбе.
   — Послушайте, — произнес Фредди голосом, в котором жалость к себе боролась с сочувствием к ней. — Просто подлость, что вы не едете на танцульку.
   — Мне безразлично.
   — Зато мне не безразлично! Без вас там будет сплошная скукотища. Зеленая. А я под виктролу разучил новые шаги!
   — Испробуйте их с другими девушками. Их ведь там будет много.
   — Да не нужны мне другие! Мне нужны вы.
   — Вы очень милы, — сказала Ева. Ее ворчливый тон несколько смягчился. Она напомнила себе, как множество раз бывала вынуждена напоминать себе в прошлом, что побуждения у Фредди самые лучшие. — Но ничего не поделаешь. Я ведь не гостья здесь, я работаю. И меня не пригласили.
   — Знаю, — сказал Фредди. — Оттого-то это и отвратительно. Прямо как в одной фильме — в «Современной Золушке». Только там девушка все-таки проскочила на бал — ну, переодетая — и время провела лучше некуда. Была бы жизнь похожа на кино!
   — Ну, вчера вечером она была совсем как в кино… А!
   Ева вдруг умолкла. Почему-то присутствие Фредди для нее так прочно ассоциировалось с косноязычными предложениями руки и сердца, что она совсем забыла про другую, авантюрную сторону его натуры, о которой ей накануне сообщил мистер Кибл во время их беседы в Маркет-Бландингсе. И она поглядела на Фредди новыми глазами.
   — Что-нибудь случилось? — спросил Фредди.
   Ева взволнованно ухватила его за рукав и оттащила подальше от окон, хотя особой нужды в этом не было — шум, пожалуй, стал даже еще оглушительнее.
   — Фредди! — зашептала она. — Послушайте! Вчера я встретила в городке мистера Кибла, и он рассказал мне, как вы задумали украсть колье леди Констанции.
   — Господи! — Фредди взвился в воздух, будто рыба на удочке.
   — И у меня есть мысль… — продолжала Ева.
   Мысль у нее была. Только что пришла ей в голову. До сих пор, как она ни бодрилась и ни убеждала себя, будто игра еще не проиграна и она не сдалась, все это время беспощадный голосок нашептывал ей, что это одна бравада и ничего больше. «Что, — спрашивал голосок, — ну что ты можешь сделать?» И ей нечего было возразить. Но теперь в союзе с Фредди она могла действовать!
   — Рассказал вам все? — тоскливо бормотал Фредди. Он не был особенно высокого мнения об умственных способностях своего дяди Джозефа, но не сомневался, что уж об этом-то деле тот сообразит промолчать. Короче говоря, он подумал о мистере Кибле практически то же самое, что подумал о нем мистер Кибл в начале разговора с Евой на главной улице Маркет-Бландингса. И эти размышления напугали его не меньше, чем более пожилого заговорщика. Если такие разговоры пойдут, тревожно соображал Фредди, их уже не остановить. Перед его умственным взором возникла жуткая картина: узнав про заговор, тетя Констанция берет его за горло и требует назад свое колье. — Рассказал вам?… — проблеял Фредди и, как мистер Кибл, утер вспотевший лоб.
   — Все в порядке, — нетерпеливо сказала Ева. — В полном порядке. Он и меня попросил украсть колье.
   — Вас? — сказал Фредди и не сумел закрыть рта. — Да.
   — Это надо же! — воскликнул Фредди, воскресая. — Так вчера вы его сцапали?
   — Да, но…
   Несколько секунд Фредди пришлось бороться с движением души, сильно смахивавшим на корыстную зависть. Но лучшие чувства возобладали. Он затрепетал от мужественного великодушия. И нежно похлопал по руке Евы. В темноте ей не было видно, но он был сплошное самоотречение и самопожертвование.
   — Малютка! — прошептал он. — Я рад, что эта тысяча достанется вам, а не кому-нибудь еще. Раз уж она не достанется мне, хотел я сказать. Малютка…
   — Да замолчите же! — вскрикнула Ева. — Я согласилась не из-за тысячи фунтов! Я не хочу, чтобы мистер Кибл дал мне деньги…
   — Не хотите, чтобы он дал вам деньги? — повторил Фредди изумленно.
   — Я просто хочу помочь Филлис. Она моя подруга.
   — Друзья, ковбой, друзья до гроба и пока не замерзнет ад! — вскричал Фредди, глубоко растроганный.
   — О чем вы говорите?
   — Прошу прощения. Титр из фильмы под названием «Нелл из прерий». Случайно пришло в голову. Во второй части, когда два типа…
   — Да, да. Бог с ними!
   — Просто к слову пришлось.
   — Скажите…
   — И ведь очень удачно пришлось…
   — Фредди, довольно же!
   — Учел.
   — Скажите мне, — продолжала Ева, — мистер Мактодд едет на бал?
   — А? Да, кажется.
   — Ну так слушайте. Вы знаете лачужку, которую ваш отец предоставил ему?
   — Лачужку?
   — Да. В лесу за Тисовой аллеей.
   — Лачужку? Я ни про какие лачужки в жизни не слышал.
   — Ну, у него есть лачужка, — отрезала Ева. — И как только все уедут, мы ее обокрадем.
   — Что?
   — Обокрадем!
   — Обокрадем?
   — Да. О-бо-кра-дем!
   Фредди судорожно сглотнул.
   — Послушайте, старушка! — взмолился он. — Я что-то не пойму. По-моему, чушь какая-то.
   Ева вынудила себя не терять терпения. Ей пришло в голову, что ее объяснения и правда были несколько скомканы. Желание стукнуть Фредди по голове чем-нибудь тяжелым исчезло, и она заговорила медленно, выбирая слова попроще:
   — Вы все поймете, если будете слушать меня, не перебивая. Человек, который называет себя Мактоддом, не мистер Мактодд. Он вор, который пробрался сюда, выдавая себя за мистера Мактодда. Вчера вечером он украл брильянты у меня и спрятал их в своей лачуге.
   — Но послушайте!
   — Не перебивайте! Я знаю, они там, а потому, когда он уедет на бал, мы воспользуемся его отсутствием, все там перероем и найдем их.
   — Но послушайте!
   Ева вновь подавила свое нетерпение.
   — Ну?
   — Вы действительно думаете, что колье у этого типа?
   — Не думаю, а знаю.
   — Так лучше же и не придумать! Ведь сюда его устроил я, чтобы он стибрил колье для дяди Джозефа.
   — Что?
   — Во-во. Понимаете, меня начало заедать сомнение, справлюсь ли я в одиночку. Вот я и привлек этого типа. Организовал, так сказать, шайку.
   — Сюда его устроили вы? То есть вы вызвали его и научили выдать себя за мистера Мактодда?
   — Ну-у… не совсем. Он уже ехал сюда как Мактодд, насколько я понял. Только я еще раньше обговорил с ним это дело и попросил его слямзить колье.
   — То есть вы близко его знаете? Он ваш друг?
   — Не совсем… Но он сказал, что он большой приятель Филлис и ее мужа.
   — Он вам это сказал?
   — Во-во. — Когда?
   — В поезде.
   — Я спросила: до того, как вы поговорили с ним о колье, или после?
   — А? Дайте сообразить. После.
   — Вы уверены? -Да.
   — Расскажите мне точно, что произошло, — потребовала Ева. — Я ничего не понимаю.
   Фредди привел свои мысли в порядок.
   — Значит, так. Для начала я сказал дяде Джозефу, что слямзю колье и отдам ему, а он сказал, что даст мне за это тысячу фунтов. По правде говоря, он обещал две. Очень с его стороны порядочно. То есть так я тогда подумал. Пока все ясно?
   — Да.
   — Ну, потом мне стало немножко не по себе. Начал, понимаете, сомневаться, не слишком ли я замахнулся.
   — Да.
   — И тут я увидел объявление в газете.
   — Объявление? Какое объявление?
   — Ну, в газете было объявление, что если кому-то надо что-то сделать, так пусть обратится к этому типу. Ну, я написал ему письмо, поехал в Лондон и поговорил с ним в вестибюле «Пикадилли паласа». Но только, к несчастью, я обещал папаше вернуться домой на поезде двенадцать пятьдесят, так что в середине разговора мне пришлось помчаться на вокзал. Наверное, он счел меня ослом — так мне потом показалось. Ведь, собственно, я сказал только: «Вы не слямзите колье моей тети?» — и кинулся на вокзал. Думал, больше я его не увижу. Но в пятичасовом поезде — на двенадцать пятьдесят я опоздал — гляжу: вот он. А тут папаша просачивается в купе и представляет его мне как Мактодда, поэта. Потом папаша испаряется, а этот тип говорит мне, что он вовсе не Мактодд, и только делает вид.
   — И вам это не показалось странным?
   — Да, пожалуй. Вроде того.
   — А вы не спросили его, почему он позволил себе такую эксцентричность?
   — Конечно, спросил. Только он ответил, что не скажет. И сам меня спросил, зачем мне нужно, чтобы у тети Конни слямзили колье. И мне вдруг пришло в голову, что все складывается очень даже удачно: ну, что он едет в замок, как будто так и надо. И будет на месте, понимаете? Ну, я рассказал ему про Филлис, и вот тогда он и сказал, что дружит с ней и с ее мужем уже много лет. Тогда мы и договорились, что он сцапает колье и передаст его дальше. По правде сказать, он мне показался симпатичным. Прямо объявил, что денег ему никаких не надо.
   Ева засмеялась горьким смехом.
   — А зачем они ему, если он забрал брильянтов на двадцать тысяч фунтов и решил их присвоить? Ах, Фредди, мне казалось, что даже вы могли бы сообразить, с кем имеете дело. Вы сообщаете абсолютно незнакомому человеку, что там-то и там-то дорогое колье только и ждет, чтобы его украли, потом встречаете этого человека, когда он едет красть колье, и безоговорочно верите ему, потому лишь, что, по его словам, он знаком с Филлис, — а он узнал про нее из ваших же слов лишь за несколько минут до этого! Ну, право же, Фредди!
   Высокородный Фредди потер свой безупречно выбритый подбородок.
   — Если взглянуть так, действительно получается что-то не то. Только он очень приятный тип. Веселый и все такое прочее. Он мне понравился.
   — Чепуха какая!
   — Так ведь он и вам понравился. То есть вы все с ним да с ним.
   — Я его ненавижу! — объявила Ева гневно. — И жалею, что вообще с ним познакомилась. А если я допущу, чтобы он удрал с колье и лишил бедняжку Филлис ее денег, я… я…
   Она вздернула к звездам подбородок, исполненный железной решимости. Фредди глядел на нее с восхищением.
   — Знаете что? Вы самая чудесная девушка на свете, — сказал он.
   — Нет, у него ничего не выйдет, пусть мне придется разобрать эту лачугу по досточкам!
   — Когда вы вот так вздергиваете голову, то напоминаете мне эту… ну, эту… звезду. Знаете, она еще играла в «Замужем за сатиром». Только, — поторопился добавить Фредди, — она и в половину не такая красивая. Я, собственно, давно мечтал об этом бале, но теперь мне все равно, если я на него не попаду. То есть нас это как-то сближает, если вы понимаете, о чем я. Нет, честно, шутки в сторону, вы не думаете, что любовь может в один прекрасный день пробудиться в ва…
   — Нам, естественно, понадобится лампа, — сказала Ева. — А?
   — Лампа. Чтобы мы светили себе, когда будем искать. Фредди неохотно смирился с тем, что миг нежных признаний еще не наступил.