— Да, если она там имеется.
— Конечно, имеется. Можете не сомневаться, что имеется.
— Что ж, пойдём посмотрим.
— Вот это по-мужски, дорогой мой полисмен, — одобрительно сказал я.
Гостиная находилась на первом этаже, а моя фотография стояла на столике у камина. Только, надеюсь, вы поймёте меня правильно, её там не было. Я хочу сказать, камин стоял на месте, и столик стоял на месте, но моей фотографии и след простыл. Фотография Бинго — да. Фотография его дяди, лорда Биттлхэма, — вне всяких сомнений. Фотография миссис Бинго, три четверти, с нежной улыбкой на устах, — безусловно. Но фотография, хотя бы отдалённо напоминающая Бертрама Вустера, — нет и ещё раз нет.
— Хо-хо! — сказал полисмен.
— Но я видел её здесь два дня назад, разрази меня гром!
— Хо-хо, — повторил полисмен, словно пьяный запевала в комической опере.
— Хо-хо!
— Кто вытирает здесь пыль? — спросил я, поворачиваясь к служанке.
— Только не я.
— Я не говорил, что вы её вытираете. Я спросил, кто это делает.
— Естественно, горничная. Мэри.
— Вот именно. Так я и думал. Так я и предполагал. Мэри, сержант, печально известна всему Лондону как разбивальщица номер один. Она колотит всё подряд направо и налево. На неё все жалуются. Наверняка она разбила стекло на моей фотографии и, не желая честно, по-мужски в этом признаться, куда-нибудь её засунула.
— Хо-хо! — сказал полисмен, видимо всё ещё изображая из себя пьяного запевалу.
— Спросите её. Сходите к ней и спросите.
— Пусть она сходит, — сказал полисмен, кивая служанке, — если вам от этого полегчает.
Девица фыркнула и вышла из гостиной, бросив на меня через плечо вредительский взгляд. По-моему, она тоже сказала «хо-хо». А затем наступило нечто вроде затишья перед бурей. Полицейский занял стратегическую позицию у дверей, перегородив их своими широченными плечами, а я начал бездумно слоняться по комнате: взад, вперёд, вправо, влево и из угла в угол.
— Чего это вам неймётся? — недовольно спросил полисмен.
— Ищу фотографию. Может, её поставили на другое место.
— Хо-хо!
И вновь наступило затишье перед бурей. Внезапно я увидел, что стою у окна, и, клянусь своими поджилками, оно было открыто снизу на шесть дюймов. Мир показался мне таким весёлым и праздничным; солнце светило, птички щебетали и… В общем, я не стану утверждать, что я — человек сообразительный, но внутренний голос словно опять прошептал мне: «Отступай, Бертрам». Я незаметно ухватился за скользящую раму и рванул её наверх. В следующее мгновение, пролетев между небом и землёй, я угодил в лавровый куст.
Из окна высунулось сердитое красное лицо. Я вскочил на ноги и затрусил к калитке.
— Эй! — крикнул мне вдогонку полисмен.
— Хо-хо! — ответил я, прибавляя скорость.
— Никогда, — сказал я сам себе, поймав такси и удобно расположившись на заднем сидении. — Никогда в жизни я больше не свяжусь с малышом Литтлом.
Примерно то же самое, только в значительно более резких выражениях, я высказал Дживзу, сидя в гостиной и потягивая виски с содовой, чтобы хоть немного успокоиться.
— Никогда, Дживз! — сказал я. — Никогда в жизни!
— Видите ли, сэр…
— Нет, никогда!
— Видите ли, сэр…
— Что ты заладил одно и то же? Как прикажешь тебя понимать?
— Видите ли, сэр, мистер Литтл очень настойчивый молодой человек, а у вас, если позволите, сэр, мягкий, уступчивый характер.
— Не думаешь ли ты, что у малыша Бинго хватит наглости втравить меня ещё в какую-нибудь непристойную историю?
— К сожалению, сэр, это весьма вероятно.
Я быстро скинул ноги с каминной полки и вскочил с кресла, задрожав с головы до ног.
— Дживз, что ты мне посоветуешь?
— Мне кажется, перемена обстановки окажет на вас благотворное действие, сэр.
— Ты считаешь, я должен дать дёру?
— Очень метко сказано, сэр. Почему бы вам не поменять своего решения, сэр, и не присоединиться к мистеру Джорджу Траверсу в Харроугэйте?
— Ну, знаешь!
— Там вы будете в полной безопасности от посягательств мистера Литтла, сэр.
— Возможно, ты прав, Дживз, — задумчиво произнёс я. — Да, вероятно, ты прав. Сколько миль от Харроугэйта до Лондона?
— Двести шесть, сэр.
— Да, я думаю, ты прав. Сегодня туда идёт какой-нибудь поезд?
— Да, сэр. Вы с лёгкостью на него успеете.
— Ладно, Дживз. Уложи меня на скорую руку.
— Чемодан упакован, сэр.
— Хо-хо! — сказал я.
Чудно, конечно, но, если задуматься, Дживз всегда оказывается прав. Провожая меня на станцию, он попытался исправить мне настроение, уверяя, что я не буду скучать в Харроугэйте, и, разрази меня гром, он не ошибся. Отправляясь на лечебный курорт, я совсем упустил из виду, что буду находиться в самой гуще типов, проходящих курс лечения, в то время как мне не придётся этого делать. Вы даже представить себе не можете, какое глубокое чувство удовлетворения я испытывал.
Возьмём, к примеру, дядю Джорджа. Лекаришка, обстукав старикана со всех сторон, категорически запретил ему пить любые спиртные напитки и, кроме того, велел каждое утро в половине девятого ходить на холм в зал для питья минеральной воды и принимать двенадцать унций тёплого солевого раствора описи магния. Может, это звучит безобидно, но, судя по разговорам, я сделал вывод, что данное пойло соответствует коктейлю из двух прошлогодних тухлых яиц, взбитых в стакане морской воды. А мысль о том, что дядя Джордж, не дававший мне проходу, когда я был ребёнком, поглощает эту гадость и при этом вынужден каждый день вставать с постели в четверть девятого, была исключительно приятна и действовала на меня благотворно.
В четыре часа пополудни он снова трусил на холм, чтобы повторить лечение, а вечером мы обедали вместе, и я потягивал вино, откинувшись на спинку кресла, и слушал, как он кроет минеральную воду почём зря. Короче говоря, на жизнь мне жаловаться не приходилось.
Как правило, мне удавалось днём сопровождать дядю Джорджа и наблюдать за тем, как он глотает причитающуюся ему дозу. Мы, Вустеры, ничем не отличаемся от других и тоже любим повеселиться. Однажды, в середине второй недели, когда я, по обыкновению, стоял с ним рядом, наслаждаясь бесплатным представлением, женский голос назвал меня по имени. Я обернулся и увидел тётю Делию.
— Привет! — сказал я. — Что ты здесь делаешь?
— Я приехала вчера с Томом.
— Том будет проходить курс лечения? — спросил дядя Джордж, с надеждой глядя на неё поверх стакана со своей отравой.
— Да.
— Ты тоже?
— Да.
— Ах! — сказал дядя Джордж, счастливо улыбаясь и допивая последние капли жидкости. Затем он нас покинул, чтобы по предписанию врача пройтись быстрым шагом перед массажем.
— Я думал, ты не можешь надолго оставить свой журнал, — сказал я и, поражённый приятной мыслью, неожиданно пришедшей мне в голову, добавил: — Он не лопнул?
— Лопнул? Конечно, нет! Сейчас за ним присматривает одна моя приятельница. «Будуар миледи» крепко стоит на ногах. Том дал мне несколько тысяч и обещал подкинуть ещё, а мне удалось купить права на серийный выпуск книги леди Бэблокхит «Честные воспоминания моей долгой жизни». Берти, это то, что надо. Пальчики оближешь. Не сомневаюсь, тираж журнала удвоится, а с половиной самых известных людей в Лондоне случится истерика.
— О! — сказал я. — Значит, дела у тебя пошли в гору, что? Я имею в виду, теперь ты напечатаешь не только статью миссис Литтл, но и «Честные воспоминания».
В эту минуту тётя Делия пила жидкость, от которой пахло, как от прохудившейся газовой трубы, и я подумал, что лицо её перекосила гримаса из-за неприятных ощущений во рту. Я ошибся.
— Не упоминай при мне имени этой женщины, Берти! — сказала она. — Пренеприятнейшая особа!
— Но мне казалось, вы были подругами.
— В прошлом. Представляешь, она категорически отказывается отдать мне свою статью…
— Что?!
— …только по той причине, что она якобы на меня обиделась, когда её повар ушёл от неё и поступил ко мне на службу.
— Анатоль от неё ушёл? — спросил я. — А как же служанка?
— Берти, приди в себя. Ты бредишь. Какая служанка?
— Но ведь насколько я знаю…
— Могу поспорить, ты ничего толком не знаешь. — Она поставила стакан и облегчённо вздохнула. — Слава богу! Одно меня утешает, теперь я смогу посмотреть, как эту гадость будет пить Том. Бедняга, он так ненавидит минеральную воду! Но я его развеселю. Напомню, что, вылечившись, он сможет кушать любые блюда Анатоля. И должна тебе сказать, Берти, его кухня стоит того, чтобы подлечиться. Этот человек — великий мастер. Неудивительно, что миссис Литтл так кипятится. Она не имела права мне отказывать из-за того, что наши личные отношения испортились. По крайней мере продать свою статью ей не удастся, потому что это была моя идея, и у меня есть тому свидетели! Если миссис Литтл попытается напечатать её в другом журнале, я подам на неё в суд и смешаю с… А говоря о… что-то Том задерживается. Ему давно пора пить серную воду.
— Но послушай…
— Да, кстати, Берти, — сказала тётя Делия. — Я забираю обратно свои слова о Дживзе. Если помнишь, я тогда отозвалась о нём довольно резко. Исключительно способный малый!
— Дживз?
— Да. Он вёл все переговоры. Очень ловко у него получилось. И можешь не сомневаться, он не остался внакладе. Я лично за этим проследила. Я очень ему признательна. Сам посуди, если сейчас Том отвалил мне две тысячи и даже не поперхнулся, что будет, когда Анатоль начнёт регулярно для него готовить? Он будет подписывать мне чеки во сне.
Я поднялся на ноги. Тётя Делия попыталась уговорить меня остаться и посмотреть, как дядя Том пьёт воду, уверяя, что такого зрелища я ещё никогда не видел, но я не мог ждать. Быстро вернувшись в гостиницу, я оставил дяде Джорджу прощальную записку и уехал на следующем поезде в Лондон.
— Дживз, — сказал я, смыв с себя пыль и копоть от долгого путешествия, — расскажи мне честно, что произошло. Будь так же честен, как леди Бэблокхит.
— Сэр?
— Если ты её не знаешь, то и не надо. Объясни, как тебе удалось всё это провернуть. Когда я уезжал, Анатоль любил служанку — один бог знает за что!
— до такой степени, что категорически отказывался уходить от миссис Литтл. Ну, что случилось дальше?
— Должен признаться, сэр, что первое время я был в растерянности. Затем, к счастью, мне удалось сделать одно важное открытие.
— Какое именно?
— Видите ли, сэр, я случайно разговорился с горничной миссис Траверс и, вспомнив, что миссис Литтл просила меня подыскать ей именно такую прислугу, спросил у девушки, не желает ли она уйти от миссис Траверс и получить более высокооплачиваемое место у миссис Литтл. Горничная согласилась, и, повидавшись с миссис Литтл, я сообщил ей, что выполнил её просьбу.
— А в чём заключалось твоё важное открытие?
— В том, сэр, что горничная в недалёком прошлом работала у одних господ вместе с Анатолем. А Анатоль, сэр, как положено у французов, вскружил ей голову. Насколько я понял, их отношения зашли так далеко, что они собирались пожениться, но в одно прекрасное утро Анатоль исчез, не оставив адреса, и девушка больше его не видела. Вы, конечно, догадались, сэр, что такой поворот событий значительно облегчил мою задачу. Девушка больше не испытывала к Анатолю чувства привязанности, но мысль о том, что он будет находиться под одной крышей с двумя женщинами, одну из которых он бросил, а вторую…
— Святые угодники и их тётушка! — воскликнул я. — Это всё равно, что выгнать из норы кролика, запустив туда хорька!
— Принцип тот же, сэр. Анатоль ушёл от миссис Литтл и поступил на службу к миссис Траверс через полчаса после того, как узнал, что скоро ему предстоит встретиться со своей старой знакомой. Непостоянный человек, сэр. Впрочем, как все французы.
— Дживз, — сказал я, — это супергениально!
— Вы очень добры ко мне, сэр.
— А что говорит мистер Литтл?
— По-моему, он остался мной доволен, сэр.
— Если перейти на язык цифр, он…
— Да, сэр. Двадцать фунтов. В прошлую субботу ему повезло на скачках.
— Моя тётя сказала, что она…
— Да, сэр. Очень великодушно с её стороны. Двадцать пять фунтов.
— Великий боже, Дживз! Ты загрёб кучу денег!
— Благодарю вас, сэр, я значительно увеличил свои сбережения. Миссис Литтл была так добра, что подарила мне десять фунтов за то, что я подыскал ей такую хорошую горничную. А потом мистер Траверс…
— Дядя Том?
— Да, сэр. Он тоже был очень щедр, без ведома миссис Траверс. Ещё двадцать пять фунтов. И мистер Джордж Траверс…
— Только не говори мне, что дядя Джордж тоже тебе заплатил! За что, будь оно неладно?
— Трудно сказать, сэр, но я получил от него чек на десять фунтов. Кажется, у него сложилось впечатление, что благодаря мне вы уехали в Харроугэйт, сэр.
Я уставился на малого, позабыв закрыть рот.
— Ну, раз все словно сговорились, — произнёс я в конце концов, — мне придётся к ним присоединиться. Держи пятёрку.
— О, благодарю вас, сэр. Это необычайно…
— Мизерная сумма по сравнению с той, которую ты получил.
— Что вы, сэр.
— Тем не менее, бери.
— Большое спасибо, сэр. Я поднялся на ноги.
— Сейчас уже поздно, — сказал я, — но мне всё-таки хочется немного пройтись. Забегу ненадолго в ресторан. После двух недель в Харроугэйте я хочу развеяться.
— Да, сэр. Я распакую ваш чемодан.
— Кстати, Дживз, — спросил я. — Мне принесли шёлковые рубашки от Пибоди и Симза?
— Да, сэр. Я отослал их обратно.
— Обратно?!
— Да, сэр.
Я посмотрел на него. Понимаете, что я имею в виду? Я имею в виду, что толку?
— Ох, ну хорошо, — сказал я. — Давай обычную, накрахмаленную.
— Слушаюсь, сэр, — сказал Дживз.
ГЛАВА 10. Берти меняет своё решение
— Конечно, имеется. Можете не сомневаться, что имеется.
— Что ж, пойдём посмотрим.
— Вот это по-мужски, дорогой мой полисмен, — одобрительно сказал я.
* * *
Гостиная находилась на первом этаже, а моя фотография стояла на столике у камина. Только, надеюсь, вы поймёте меня правильно, её там не было. Я хочу сказать, камин стоял на месте, и столик стоял на месте, но моей фотографии и след простыл. Фотография Бинго — да. Фотография его дяди, лорда Биттлхэма, — вне всяких сомнений. Фотография миссис Бинго, три четверти, с нежной улыбкой на устах, — безусловно. Но фотография, хотя бы отдалённо напоминающая Бертрама Вустера, — нет и ещё раз нет.
— Хо-хо! — сказал полисмен.
— Но я видел её здесь два дня назад, разрази меня гром!
— Хо-хо, — повторил полисмен, словно пьяный запевала в комической опере.
— Хо-хо!
— Кто вытирает здесь пыль? — спросил я, поворачиваясь к служанке.
— Только не я.
— Я не говорил, что вы её вытираете. Я спросил, кто это делает.
— Естественно, горничная. Мэри.
— Вот именно. Так я и думал. Так я и предполагал. Мэри, сержант, печально известна всему Лондону как разбивальщица номер один. Она колотит всё подряд направо и налево. На неё все жалуются. Наверняка она разбила стекло на моей фотографии и, не желая честно, по-мужски в этом признаться, куда-нибудь её засунула.
— Хо-хо! — сказал полисмен, видимо всё ещё изображая из себя пьяного запевалу.
— Спросите её. Сходите к ней и спросите.
— Пусть она сходит, — сказал полисмен, кивая служанке, — если вам от этого полегчает.
Девица фыркнула и вышла из гостиной, бросив на меня через плечо вредительский взгляд. По-моему, она тоже сказала «хо-хо». А затем наступило нечто вроде затишья перед бурей. Полицейский занял стратегическую позицию у дверей, перегородив их своими широченными плечами, а я начал бездумно слоняться по комнате: взад, вперёд, вправо, влево и из угла в угол.
— Чего это вам неймётся? — недовольно спросил полисмен.
— Ищу фотографию. Может, её поставили на другое место.
— Хо-хо!
И вновь наступило затишье перед бурей. Внезапно я увидел, что стою у окна, и, клянусь своими поджилками, оно было открыто снизу на шесть дюймов. Мир показался мне таким весёлым и праздничным; солнце светило, птички щебетали и… В общем, я не стану утверждать, что я — человек сообразительный, но внутренний голос словно опять прошептал мне: «Отступай, Бертрам». Я незаметно ухватился за скользящую раму и рванул её наверх. В следующее мгновение, пролетев между небом и землёй, я угодил в лавровый куст.
Из окна высунулось сердитое красное лицо. Я вскочил на ноги и затрусил к калитке.
— Эй! — крикнул мне вдогонку полисмен.
— Хо-хо! — ответил я, прибавляя скорость.
— Никогда, — сказал я сам себе, поймав такси и удобно расположившись на заднем сидении. — Никогда в жизни я больше не свяжусь с малышом Литтлом.
* * *
Примерно то же самое, только в значительно более резких выражениях, я высказал Дживзу, сидя в гостиной и потягивая виски с содовой, чтобы хоть немного успокоиться.
— Никогда, Дживз! — сказал я. — Никогда в жизни!
— Видите ли, сэр…
— Нет, никогда!
— Видите ли, сэр…
— Что ты заладил одно и то же? Как прикажешь тебя понимать?
— Видите ли, сэр, мистер Литтл очень настойчивый молодой человек, а у вас, если позволите, сэр, мягкий, уступчивый характер.
— Не думаешь ли ты, что у малыша Бинго хватит наглости втравить меня ещё в какую-нибудь непристойную историю?
— К сожалению, сэр, это весьма вероятно.
Я быстро скинул ноги с каминной полки и вскочил с кресла, задрожав с головы до ног.
— Дживз, что ты мне посоветуешь?
— Мне кажется, перемена обстановки окажет на вас благотворное действие, сэр.
— Ты считаешь, я должен дать дёру?
— Очень метко сказано, сэр. Почему бы вам не поменять своего решения, сэр, и не присоединиться к мистеру Джорджу Траверсу в Харроугэйте?
— Ну, знаешь!
— Там вы будете в полной безопасности от посягательств мистера Литтла, сэр.
— Возможно, ты прав, Дживз, — задумчиво произнёс я. — Да, вероятно, ты прав. Сколько миль от Харроугэйта до Лондона?
— Двести шесть, сэр.
— Да, я думаю, ты прав. Сегодня туда идёт какой-нибудь поезд?
— Да, сэр. Вы с лёгкостью на него успеете.
— Ладно, Дживз. Уложи меня на скорую руку.
— Чемодан упакован, сэр.
— Хо-хо! — сказал я.
* * *
Чудно, конечно, но, если задуматься, Дживз всегда оказывается прав. Провожая меня на станцию, он попытался исправить мне настроение, уверяя, что я не буду скучать в Харроугэйте, и, разрази меня гром, он не ошибся. Отправляясь на лечебный курорт, я совсем упустил из виду, что буду находиться в самой гуще типов, проходящих курс лечения, в то время как мне не придётся этого делать. Вы даже представить себе не можете, какое глубокое чувство удовлетворения я испытывал.
Возьмём, к примеру, дядю Джорджа. Лекаришка, обстукав старикана со всех сторон, категорически запретил ему пить любые спиртные напитки и, кроме того, велел каждое утро в половине девятого ходить на холм в зал для питья минеральной воды и принимать двенадцать унций тёплого солевого раствора описи магния. Может, это звучит безобидно, но, судя по разговорам, я сделал вывод, что данное пойло соответствует коктейлю из двух прошлогодних тухлых яиц, взбитых в стакане морской воды. А мысль о том, что дядя Джордж, не дававший мне проходу, когда я был ребёнком, поглощает эту гадость и при этом вынужден каждый день вставать с постели в четверть девятого, была исключительно приятна и действовала на меня благотворно.
В четыре часа пополудни он снова трусил на холм, чтобы повторить лечение, а вечером мы обедали вместе, и я потягивал вино, откинувшись на спинку кресла, и слушал, как он кроет минеральную воду почём зря. Короче говоря, на жизнь мне жаловаться не приходилось.
Как правило, мне удавалось днём сопровождать дядю Джорджа и наблюдать за тем, как он глотает причитающуюся ему дозу. Мы, Вустеры, ничем не отличаемся от других и тоже любим повеселиться. Однажды, в середине второй недели, когда я, по обыкновению, стоял с ним рядом, наслаждаясь бесплатным представлением, женский голос назвал меня по имени. Я обернулся и увидел тётю Делию.
— Привет! — сказал я. — Что ты здесь делаешь?
— Я приехала вчера с Томом.
— Том будет проходить курс лечения? — спросил дядя Джордж, с надеждой глядя на неё поверх стакана со своей отравой.
— Да.
— Ты тоже?
— Да.
— Ах! — сказал дядя Джордж, счастливо улыбаясь и допивая последние капли жидкости. Затем он нас покинул, чтобы по предписанию врача пройтись быстрым шагом перед массажем.
— Я думал, ты не можешь надолго оставить свой журнал, — сказал я и, поражённый приятной мыслью, неожиданно пришедшей мне в голову, добавил: — Он не лопнул?
— Лопнул? Конечно, нет! Сейчас за ним присматривает одна моя приятельница. «Будуар миледи» крепко стоит на ногах. Том дал мне несколько тысяч и обещал подкинуть ещё, а мне удалось купить права на серийный выпуск книги леди Бэблокхит «Честные воспоминания моей долгой жизни». Берти, это то, что надо. Пальчики оближешь. Не сомневаюсь, тираж журнала удвоится, а с половиной самых известных людей в Лондоне случится истерика.
— О! — сказал я. — Значит, дела у тебя пошли в гору, что? Я имею в виду, теперь ты напечатаешь не только статью миссис Литтл, но и «Честные воспоминания».
В эту минуту тётя Делия пила жидкость, от которой пахло, как от прохудившейся газовой трубы, и я подумал, что лицо её перекосила гримаса из-за неприятных ощущений во рту. Я ошибся.
— Не упоминай при мне имени этой женщины, Берти! — сказала она. — Пренеприятнейшая особа!
— Но мне казалось, вы были подругами.
— В прошлом. Представляешь, она категорически отказывается отдать мне свою статью…
— Что?!
— …только по той причине, что она якобы на меня обиделась, когда её повар ушёл от неё и поступил ко мне на службу.
— Анатоль от неё ушёл? — спросил я. — А как же служанка?
— Берти, приди в себя. Ты бредишь. Какая служанка?
— Но ведь насколько я знаю…
— Могу поспорить, ты ничего толком не знаешь. — Она поставила стакан и облегчённо вздохнула. — Слава богу! Одно меня утешает, теперь я смогу посмотреть, как эту гадость будет пить Том. Бедняга, он так ненавидит минеральную воду! Но я его развеселю. Напомню, что, вылечившись, он сможет кушать любые блюда Анатоля. И должна тебе сказать, Берти, его кухня стоит того, чтобы подлечиться. Этот человек — великий мастер. Неудивительно, что миссис Литтл так кипятится. Она не имела права мне отказывать из-за того, что наши личные отношения испортились. По крайней мере продать свою статью ей не удастся, потому что это была моя идея, и у меня есть тому свидетели! Если миссис Литтл попытается напечатать её в другом журнале, я подам на неё в суд и смешаю с… А говоря о… что-то Том задерживается. Ему давно пора пить серную воду.
— Но послушай…
— Да, кстати, Берти, — сказала тётя Делия. — Я забираю обратно свои слова о Дживзе. Если помнишь, я тогда отозвалась о нём довольно резко. Исключительно способный малый!
— Дживз?
— Да. Он вёл все переговоры. Очень ловко у него получилось. И можешь не сомневаться, он не остался внакладе. Я лично за этим проследила. Я очень ему признательна. Сам посуди, если сейчас Том отвалил мне две тысячи и даже не поперхнулся, что будет, когда Анатоль начнёт регулярно для него готовить? Он будет подписывать мне чеки во сне.
Я поднялся на ноги. Тётя Делия попыталась уговорить меня остаться и посмотреть, как дядя Том пьёт воду, уверяя, что такого зрелища я ещё никогда не видел, но я не мог ждать. Быстро вернувшись в гостиницу, я оставил дяде Джорджу прощальную записку и уехал на следующем поезде в Лондон.
* * *
— Дживз, — сказал я, смыв с себя пыль и копоть от долгого путешествия, — расскажи мне честно, что произошло. Будь так же честен, как леди Бэблокхит.
— Сэр?
— Если ты её не знаешь, то и не надо. Объясни, как тебе удалось всё это провернуть. Когда я уезжал, Анатоль любил служанку — один бог знает за что!
— до такой степени, что категорически отказывался уходить от миссис Литтл. Ну, что случилось дальше?
— Должен признаться, сэр, что первое время я был в растерянности. Затем, к счастью, мне удалось сделать одно важное открытие.
— Какое именно?
— Видите ли, сэр, я случайно разговорился с горничной миссис Траверс и, вспомнив, что миссис Литтл просила меня подыскать ей именно такую прислугу, спросил у девушки, не желает ли она уйти от миссис Траверс и получить более высокооплачиваемое место у миссис Литтл. Горничная согласилась, и, повидавшись с миссис Литтл, я сообщил ей, что выполнил её просьбу.
— А в чём заключалось твоё важное открытие?
— В том, сэр, что горничная в недалёком прошлом работала у одних господ вместе с Анатолем. А Анатоль, сэр, как положено у французов, вскружил ей голову. Насколько я понял, их отношения зашли так далеко, что они собирались пожениться, но в одно прекрасное утро Анатоль исчез, не оставив адреса, и девушка больше его не видела. Вы, конечно, догадались, сэр, что такой поворот событий значительно облегчил мою задачу. Девушка больше не испытывала к Анатолю чувства привязанности, но мысль о том, что он будет находиться под одной крышей с двумя женщинами, одну из которых он бросил, а вторую…
— Святые угодники и их тётушка! — воскликнул я. — Это всё равно, что выгнать из норы кролика, запустив туда хорька!
— Принцип тот же, сэр. Анатоль ушёл от миссис Литтл и поступил на службу к миссис Траверс через полчаса после того, как узнал, что скоро ему предстоит встретиться со своей старой знакомой. Непостоянный человек, сэр. Впрочем, как все французы.
— Дживз, — сказал я, — это супергениально!
— Вы очень добры ко мне, сэр.
— А что говорит мистер Литтл?
— По-моему, он остался мной доволен, сэр.
— Если перейти на язык цифр, он…
— Да, сэр. Двадцать фунтов. В прошлую субботу ему повезло на скачках.
— Моя тётя сказала, что она…
— Да, сэр. Очень великодушно с её стороны. Двадцать пять фунтов.
— Великий боже, Дживз! Ты загрёб кучу денег!
— Благодарю вас, сэр, я значительно увеличил свои сбережения. Миссис Литтл была так добра, что подарила мне десять фунтов за то, что я подыскал ей такую хорошую горничную. А потом мистер Траверс…
— Дядя Том?
— Да, сэр. Он тоже был очень щедр, без ведома миссис Траверс. Ещё двадцать пять фунтов. И мистер Джордж Траверс…
— Только не говори мне, что дядя Джордж тоже тебе заплатил! За что, будь оно неладно?
— Трудно сказать, сэр, но я получил от него чек на десять фунтов. Кажется, у него сложилось впечатление, что благодаря мне вы уехали в Харроугэйт, сэр.
Я уставился на малого, позабыв закрыть рот.
— Ну, раз все словно сговорились, — произнёс я в конце концов, — мне придётся к ним присоединиться. Держи пятёрку.
— О, благодарю вас, сэр. Это необычайно…
— Мизерная сумма по сравнению с той, которую ты получил.
— Что вы, сэр.
— Тем не менее, бери.
— Большое спасибо, сэр. Я поднялся на ноги.
— Сейчас уже поздно, — сказал я, — но мне всё-таки хочется немного пройтись. Забегу ненадолго в ресторан. После двух недель в Харроугэйте я хочу развеяться.
— Да, сэр. Я распакую ваш чемодан.
— Кстати, Дживз, — спросил я. — Мне принесли шёлковые рубашки от Пибоди и Симза?
— Да, сэр. Я отослал их обратно.
— Обратно?!
— Да, сэр.
Я посмотрел на него. Понимаете, что я имею в виду? Я имею в виду, что толку?
— Ох, ну хорошо, — сказал я. — Давай обычную, накрахмаленную.
— Слушаюсь, сэр, — сказал Дживз.
ГЛАВА 10. Берти меняет своё решение
В течение последних нескольких лет молодые люди, желающие овладеть моей профессией, так часто обращались ко мне за советом, что мне пришлось изложить свою систему в сжатой формуле. «Изобретательность и тактичность» — вот мой девиз. Тактичность, естественно, всегда была для меня sine qua non; что же касается изобретательности, мне обычно удавалось с достаточной долей finesse разрешать те небольшие contretemps, которые время от времени неизбежно возникают в жизни личного слуги джентльмена. В пример я могу привести вам эпизод, происшедший в Школе для молодых леди неподалёку от Брайтона; а история эта началась, можно сказать, однажды вечером, когда я принёс мистеру Вустеру виски с содовой, а он заговорил со мной необычайно раздражённым тоном.
Последние несколько дней мистер Вустер — как правило, человек беззаботный
— находился в дурном расположении духа. Впрочем, я отнёс его плохое настроение за счёт гриппа, от которого он не совсем ещё оправился. Я продолжал исправно исполнять свои обязанности, не обращая внимания на его недовольный вид, когда однажды вечером, о чем я уже упомянул, он обратился ко мне необычайно раздражённым тоном.
— Будь оно всё проклято, Дживз, — сказал он, сверкая глазами. — По крайней мере ты мог бы для разнообразия поставить поднос на другой столик?
— Сэр?
— Каждый вечер, пропади всё пропадом, — мрачно продолжал мистер Вустер, — ты входишь ко мне в одно и то же дурацкое время с одним и тем же дурацким подносом и ставишь его на один и тот же дурацкий столик. От этого омерзительного однообразия я чувствую себя омерзительно!
Должен признаться, его слова меня насторожили. Когда джентльмены, в чьём услужении я раньше находился, начинали разговаривать подобным образом, это практически всегда означало, что они задумываются о женитьбе. Поэтому я не стану скрывать, что поведение мистера Вустера меня обеспокоило. Мне не хотелось прерывать нашу связь, столь приятную во многих отношениях, а по собственному опыту я знал, что, когда жена входит с парадного входа, камердинер холостяка выходит с заднего.
— Ты, конечно, не виноват, — продолжал мистер Вустер, несколько успокаиваясь. — Я тебя ни в чем не упрекаю. Но, разрази меня гром, я имею в виду, ты должен понять… я хочу сказать, последние несколько дней я много думал, Дживз, и пришёл к выводу, что жизнь моя пуста. Я одинок, Дживз.
— У вас много друзей, сэр.
— Что толку в друзьях?
— Эмерсон, — напомнил я ему, — говорит, что друга можно рассматривать как венец творения, сэр.
— Когда в следующий раз увидишь Эмерсона, можешь ему передать от меня, что он осёл.
— Слушаюсь, сэр.
— Нет, Дживз, мне нужно… ты видел пьесу как-она-там-называется?
— Нет, сэр.
— Она идет на сцене этого-как-его там. Я был там вчера вечером. Главный герой — весёлый малый, который порхает туда-сюда, и всё такое, а затем откуда ни возьмись появляется ребёнок и заявляет, что она его маленькая дочурка, которая появилась на свет в первом акте, когда он об этом ничего не знал. Ну, сам понимаешь, все начинают шуметь и говорить: «Как так?», а он говорит: «Что?», а ему говорят: «Что, что?», а он говорит: «Ладно, пусть будет так!», а потом он забирает малышку и повсюду её за собой таскает. И знаешь что, Дживз, я позавидовал этому малому. Маленькая девочка была такой симпатичной, и доверчивой, и очень трогательно не отходила от отца ни на шаг. Я имею в виду, он теперь мог о ком-то заботиться. Как бы я хотел, чтобы у меня была дочка! Ты случайно не знаешь, что для этого надо сделать?
— Насколько мне известно, сэр, предварительно вам необходимо жениться.
— Нет, нет, ты меня не понял. Я хочу удочерить малышку. Ты ведь знаешь, Дживз, девочек удочеряют. Мне хотелось бы уточнить, какие шаги следует для этого предпринять.
— По-моему, сэр, процедура очень длительна и сложна. Она отнимет у вас всё свободное время.
— Ну, тогда я вот что сделаю. На следующей неделе из Индии возвращается моя сестра с тремя своими дочурками. Я брошу свою квартиру, куплю загородный дом и перееду туда жить вместе с ними. Разрази меня гром, Дживз, а ведь я здорово придумал, что? Весёлое щебетанье детских голосов. Неумолчное топотанье милых детских ножек. Красота!
Я скрыл свою тревогу, но мне пришлось приложить максимум усилий, чтобы сохранить sang froid. То, что собирался сделать мистер Вустер, означало конец нашей спокойной холостяцкой жизни, и другой на моем месте наверняка выразил бы своё неудовольствие. Я не сделал такой ошибки.
— Если позволите, сэр, — предположил я, — мне кажется, вы ещё не совсем оправились после болезни. Простите, что осмеливаюсь высказывать своё мнение, но я считаю, вам необходимо несколько дней отдохнуть у моря. Я порекомендовал бы вам Брайтон.
— Ты хочешь сказать, я рехнулся и не соображаю, что говорю?
— Что вы, сэр. Я лишь посоветовал вам ненадолго отправиться в Брайтон, чтобы поправить своё физическое здоровье.
Мистер Вустер задумался.
— Знаешь, может, ты и прав, — в конце концов пробормотал он. — Я действительно чувствую себя не самым лучшим образом. Ладно, Дживз, собери мои пожитки и отвези меня завтра туда на машине.
— Слушаюсь, сэр.
— Вернусь как новенький, и мы сразу займёмся детскими ножками, и всё такое.
— Совершенно справедливо, сэр.
По крайней мере я получил отсрочку, и мне стало легче на душе. Тем не менее я понимал, что для разрешения наступившего кризиса потребуется всё моё искусство. Мистер Вустер был настроен весьма решительно, а такое с ним случалось крайне редко. Последний раз он проявил подобное упрямство, когда, несмотря на моё явное неодобрение, стал носить фиолетовые носки. Однако мне удалось успешно выйти из того затруднительного положения, и я не сомневался, что рано или поздно найду приемлемый выход из ситуации, создавшейся сейчас. В этом отношении хозяева похожи на лошадей. Их необходимо держать в узде. У одних камердинеров такое умение в крови, у других — нет. Мне, слава богу, жаловаться не приходится.
Пребывание в Брайтоне доставило мне огромное удовольствие, и я не отказался бы отдохнуть там недельку-другую, но мистер Вустер, всё ещё находясь в нервозном состоянии, на третий день приказал мне упаковать вещи и подогнать машину к отелю. Мы отправились обратно в Лондон около пяти часов пополудни, и не успели проехать и двух миль, как я увидел на дороге юную леди, голосующую обеими руками. Нажав на тормоз, я остановил машину.
Мистер Вустер, погружённый в глубокие раздумья, поднял голову.
— Какая муха тебя укусила, Дживз? — спросил он.
— Я увидел юную леди, которая пыталась привлечь наше внимание, посылая сигналы руками, сэр, — ответил я. — Сейчас она спешит к нам по дороге.
Мистер Вустер обернулся.
— Вижу. Наверное, ей хочется, чтобы мы её подбросили.
— Мне тоже так показалось, сэр.
— Какая симпатичная малышка, — сказал мистер Вустер. — Интересно, как она здесь оказалась?
— По-видимому, юная леди прогуливает школьные занятия, сэр.
— Привет-привет! — жизнерадостно воскликнул мистер Вустер, глядя на подошедшее к нам создание. — Ты хочешь, чтобы мы тебя подвезли?
— Ой, а вы можете? — спросила юная особа, просияв от удовольствия.
— Куда тебе?
— Примерно через милю будет поворот налево. Если вы меня там высадите, дальше я сама дойду. Большое, большое вам спасибо. У меня гвоздь в туфле.
Она забралась на заднее сиденье. Курносая молодая особа, с рыжими волосами и ухмылкой до ушей. Ей было лет двенадцать, не больше. Выставив ногу, она наклонилась к нам и принялась болтать.
— Ну и влетит же мне! — невинно сообщила она. — Мисс Томлинсон задаст мне жуткую взбучку.
— Нет, правда? — сказал мистер Вустер.
— Нас отпустили на полдня, и я улизнула в Брайтон, чтобы сходить на пирс в зал игральных автоматов по пенни. Я думала, что успею вовремя вернуться и никто не заметит, но у меня в туфле вылез гвоздь, и теперь мне всыплют по первое число. Ох, — философски заметила она, невольно вызывая к себе уважение, — ничего не попишешь. А какая у вас машина? Санбим? У моего отца Вулсли.
Мистер Вустер явно разволновался. Как я уже говорил, он находился в нервном состоянии и особенно болезненно воспринимал всё, что касалось маленьких девочек. Её печальный рассказ тронул его до глубины души.
— Ну, знаешь ли, это непорядок, — запротестовал он. — Неужели ничего нельзя сделать? Послушай, Дживз, ты не можешь что-нибудь придумать?
— Я не осмелился высказать подобное предположение, сэр, но раз уж вы сами об этом заговорили, мы смогли бы помочь юной леди. Я думаю, вполне искусной отговоркой послужило бы, сэр, если бы вы проинформировали директора школы, что являетесь старым другом отца юной леди. В этом случае вы могли бы сообщить мисс Томлинсон, что, проезжая мимо школьных ворот, увидели юную леди и решили покатать её на машине. При подобных обстоятельствах, сэр, мисс Томлинсон либо рассердится на юную леди не слишком сильно, либо вообще не станет на неё сердиться.
— А вы душка! — вскричала юная особа, просияв от удовольствия. И в ту же секунду она наклонилась и чмокнула меня в щёку. К сожалению, она только что ела конфету, и губы у неё были липкие.
— Дживз, это то, что надо! — воскликнул мистер Вустер. — Прекрасный, замечательный план. А теперь скажи мне своё имя и кто твой отец, дитя моё.
— Меня зовут Пегги Мэйнверинг, — сообщила юная особа, — а мой отец — профессор Мэйнверинг. Он написал кучу книг.
— Автор известных философских трактатов, сэр, — объяснил я, позволив себе заговорить несмотря на то, что ко мне не обращались. — Они чрезвычайно популярны, но — пусть юная леди простит меня за дерзость — лично мне многие суждения профессора кажутся эмпиричными. Мы едем в школу, сэр?
— Да. Вперёд, Дживз! Послушай, знаешь о чём я подумал? Мне никогда в жизни не доводилось бывать в школе для девочек.
— Вот как, сэр?
— Наверное, это жутко интересно, Дживз, что?
— Безусловно, сэр.
Мы свернули с дороги, проехали полмили и, следуя указаниям юной особы, миновали большие чугунные ворота и вскоре остановились у дверей огромного, импозантного дома. Мистер Вустер и девочка вошли в школу, и через некоторое время оттуда вышла служанка.
— Вам велено поставить машину сзади у конюшен, — сказала она мне.
— Ах! Значит, всё в порядке? — спросил я. — А где мистер Вустер?
— Мисс Пегги знакомит его со своими подругами. А повар велел вам передать, что вы можете прийти на кухню и выпить стакан чая.
— Очень ему признателен. Скажите, прежде чем поставить машину, могу ли я переговорить с мисс Томлинсон?
Примерно через минуту я очутился в гостиной. Красивая женщина с большой силой воли — так я определил мисс Томлинсон с первого взгляда. Чем-то она напоминала мне тётю мистера Вустера Агату. У неё были такие же проницательные глаза и повелительный вид.
— Простите меня за смелость, мадам, — обратился к ней я, — но, надеюсь, вы позволите мне сказать несколько слов о моем господине. Наверное, я не ошибусь, предположив, что мистер Вустер мало что рассказал вам о себе.
— Он ничего о себе не рассказал, просто представился как друг профессора Мэйнверинга.
— Он не говорил вам, что он тот самый Вустер?
— Тот самый?
— Бертрам Вустер, мадам.
Должен вам сказать, что, хотя умственные способности мистера Вустера практически равнялись нулю, имя у него было настолько звучное, что невольно вызывало уважение. Оно как бы предполагало, что за ним стоит Кто-то, в особенности если вам только что сообщили, что человек, его носящий, является другом профессора Мэйнверинга. Естественно, вы не могли сразу сообразить, идёт ли речь о мистере Вустере, знаменитом писателе, или о мистере Вустере, выдающемся мыслителе; но у вас возникало неприятное чувство неполноценности, и поэтому вы, чем показать своё невежество, предпочитали сделать вид, что прекрасно знаете, о ком идёт речь. Мисс Томлинсон, как я и предполагал, многозначительно кивнула.
Последние несколько дней мистер Вустер — как правило, человек беззаботный
— находился в дурном расположении духа. Впрочем, я отнёс его плохое настроение за счёт гриппа, от которого он не совсем ещё оправился. Я продолжал исправно исполнять свои обязанности, не обращая внимания на его недовольный вид, когда однажды вечером, о чем я уже упомянул, он обратился ко мне необычайно раздражённым тоном.
— Будь оно всё проклято, Дживз, — сказал он, сверкая глазами. — По крайней мере ты мог бы для разнообразия поставить поднос на другой столик?
— Сэр?
— Каждый вечер, пропади всё пропадом, — мрачно продолжал мистер Вустер, — ты входишь ко мне в одно и то же дурацкое время с одним и тем же дурацким подносом и ставишь его на один и тот же дурацкий столик. От этого омерзительного однообразия я чувствую себя омерзительно!
Должен признаться, его слова меня насторожили. Когда джентльмены, в чьём услужении я раньше находился, начинали разговаривать подобным образом, это практически всегда означало, что они задумываются о женитьбе. Поэтому я не стану скрывать, что поведение мистера Вустера меня обеспокоило. Мне не хотелось прерывать нашу связь, столь приятную во многих отношениях, а по собственному опыту я знал, что, когда жена входит с парадного входа, камердинер холостяка выходит с заднего.
— Ты, конечно, не виноват, — продолжал мистер Вустер, несколько успокаиваясь. — Я тебя ни в чем не упрекаю. Но, разрази меня гром, я имею в виду, ты должен понять… я хочу сказать, последние несколько дней я много думал, Дживз, и пришёл к выводу, что жизнь моя пуста. Я одинок, Дживз.
— У вас много друзей, сэр.
— Что толку в друзьях?
— Эмерсон, — напомнил я ему, — говорит, что друга можно рассматривать как венец творения, сэр.
— Когда в следующий раз увидишь Эмерсона, можешь ему передать от меня, что он осёл.
— Слушаюсь, сэр.
— Нет, Дживз, мне нужно… ты видел пьесу как-она-там-называется?
— Нет, сэр.
— Она идет на сцене этого-как-его там. Я был там вчера вечером. Главный герой — весёлый малый, который порхает туда-сюда, и всё такое, а затем откуда ни возьмись появляется ребёнок и заявляет, что она его маленькая дочурка, которая появилась на свет в первом акте, когда он об этом ничего не знал. Ну, сам понимаешь, все начинают шуметь и говорить: «Как так?», а он говорит: «Что?», а ему говорят: «Что, что?», а он говорит: «Ладно, пусть будет так!», а потом он забирает малышку и повсюду её за собой таскает. И знаешь что, Дживз, я позавидовал этому малому. Маленькая девочка была такой симпатичной, и доверчивой, и очень трогательно не отходила от отца ни на шаг. Я имею в виду, он теперь мог о ком-то заботиться. Как бы я хотел, чтобы у меня была дочка! Ты случайно не знаешь, что для этого надо сделать?
— Насколько мне известно, сэр, предварительно вам необходимо жениться.
— Нет, нет, ты меня не понял. Я хочу удочерить малышку. Ты ведь знаешь, Дживз, девочек удочеряют. Мне хотелось бы уточнить, какие шаги следует для этого предпринять.
— По-моему, сэр, процедура очень длительна и сложна. Она отнимет у вас всё свободное время.
— Ну, тогда я вот что сделаю. На следующей неделе из Индии возвращается моя сестра с тремя своими дочурками. Я брошу свою квартиру, куплю загородный дом и перееду туда жить вместе с ними. Разрази меня гром, Дживз, а ведь я здорово придумал, что? Весёлое щебетанье детских голосов. Неумолчное топотанье милых детских ножек. Красота!
Я скрыл свою тревогу, но мне пришлось приложить максимум усилий, чтобы сохранить sang froid. То, что собирался сделать мистер Вустер, означало конец нашей спокойной холостяцкой жизни, и другой на моем месте наверняка выразил бы своё неудовольствие. Я не сделал такой ошибки.
— Если позволите, сэр, — предположил я, — мне кажется, вы ещё не совсем оправились после болезни. Простите, что осмеливаюсь высказывать своё мнение, но я считаю, вам необходимо несколько дней отдохнуть у моря. Я порекомендовал бы вам Брайтон.
— Ты хочешь сказать, я рехнулся и не соображаю, что говорю?
— Что вы, сэр. Я лишь посоветовал вам ненадолго отправиться в Брайтон, чтобы поправить своё физическое здоровье.
Мистер Вустер задумался.
— Знаешь, может, ты и прав, — в конце концов пробормотал он. — Я действительно чувствую себя не самым лучшим образом. Ладно, Дживз, собери мои пожитки и отвези меня завтра туда на машине.
— Слушаюсь, сэр.
— Вернусь как новенький, и мы сразу займёмся детскими ножками, и всё такое.
— Совершенно справедливо, сэр.
По крайней мере я получил отсрочку, и мне стало легче на душе. Тем не менее я понимал, что для разрешения наступившего кризиса потребуется всё моё искусство. Мистер Вустер был настроен весьма решительно, а такое с ним случалось крайне редко. Последний раз он проявил подобное упрямство, когда, несмотря на моё явное неодобрение, стал носить фиолетовые носки. Однако мне удалось успешно выйти из того затруднительного положения, и я не сомневался, что рано или поздно найду приемлемый выход из ситуации, создавшейся сейчас. В этом отношении хозяева похожи на лошадей. Их необходимо держать в узде. У одних камердинеров такое умение в крови, у других — нет. Мне, слава богу, жаловаться не приходится.
* * *
Пребывание в Брайтоне доставило мне огромное удовольствие, и я не отказался бы отдохнуть там недельку-другую, но мистер Вустер, всё ещё находясь в нервозном состоянии, на третий день приказал мне упаковать вещи и подогнать машину к отелю. Мы отправились обратно в Лондон около пяти часов пополудни, и не успели проехать и двух миль, как я увидел на дороге юную леди, голосующую обеими руками. Нажав на тормоз, я остановил машину.
Мистер Вустер, погружённый в глубокие раздумья, поднял голову.
— Какая муха тебя укусила, Дживз? — спросил он.
— Я увидел юную леди, которая пыталась привлечь наше внимание, посылая сигналы руками, сэр, — ответил я. — Сейчас она спешит к нам по дороге.
Мистер Вустер обернулся.
— Вижу. Наверное, ей хочется, чтобы мы её подбросили.
— Мне тоже так показалось, сэр.
— Какая симпатичная малышка, — сказал мистер Вустер. — Интересно, как она здесь оказалась?
— По-видимому, юная леди прогуливает школьные занятия, сэр.
— Привет-привет! — жизнерадостно воскликнул мистер Вустер, глядя на подошедшее к нам создание. — Ты хочешь, чтобы мы тебя подвезли?
— Ой, а вы можете? — спросила юная особа, просияв от удовольствия.
— Куда тебе?
— Примерно через милю будет поворот налево. Если вы меня там высадите, дальше я сама дойду. Большое, большое вам спасибо. У меня гвоздь в туфле.
Она забралась на заднее сиденье. Курносая молодая особа, с рыжими волосами и ухмылкой до ушей. Ей было лет двенадцать, не больше. Выставив ногу, она наклонилась к нам и принялась болтать.
— Ну и влетит же мне! — невинно сообщила она. — Мисс Томлинсон задаст мне жуткую взбучку.
— Нет, правда? — сказал мистер Вустер.
— Нас отпустили на полдня, и я улизнула в Брайтон, чтобы сходить на пирс в зал игральных автоматов по пенни. Я думала, что успею вовремя вернуться и никто не заметит, но у меня в туфле вылез гвоздь, и теперь мне всыплют по первое число. Ох, — философски заметила она, невольно вызывая к себе уважение, — ничего не попишешь. А какая у вас машина? Санбим? У моего отца Вулсли.
Мистер Вустер явно разволновался. Как я уже говорил, он находился в нервном состоянии и особенно болезненно воспринимал всё, что касалось маленьких девочек. Её печальный рассказ тронул его до глубины души.
— Ну, знаешь ли, это непорядок, — запротестовал он. — Неужели ничего нельзя сделать? Послушай, Дживз, ты не можешь что-нибудь придумать?
— Я не осмелился высказать подобное предположение, сэр, но раз уж вы сами об этом заговорили, мы смогли бы помочь юной леди. Я думаю, вполне искусной отговоркой послужило бы, сэр, если бы вы проинформировали директора школы, что являетесь старым другом отца юной леди. В этом случае вы могли бы сообщить мисс Томлинсон, что, проезжая мимо школьных ворот, увидели юную леди и решили покатать её на машине. При подобных обстоятельствах, сэр, мисс Томлинсон либо рассердится на юную леди не слишком сильно, либо вообще не станет на неё сердиться.
— А вы душка! — вскричала юная особа, просияв от удовольствия. И в ту же секунду она наклонилась и чмокнула меня в щёку. К сожалению, она только что ела конфету, и губы у неё были липкие.
— Дживз, это то, что надо! — воскликнул мистер Вустер. — Прекрасный, замечательный план. А теперь скажи мне своё имя и кто твой отец, дитя моё.
— Меня зовут Пегги Мэйнверинг, — сообщила юная особа, — а мой отец — профессор Мэйнверинг. Он написал кучу книг.
— Автор известных философских трактатов, сэр, — объяснил я, позволив себе заговорить несмотря на то, что ко мне не обращались. — Они чрезвычайно популярны, но — пусть юная леди простит меня за дерзость — лично мне многие суждения профессора кажутся эмпиричными. Мы едем в школу, сэр?
— Да. Вперёд, Дживз! Послушай, знаешь о чём я подумал? Мне никогда в жизни не доводилось бывать в школе для девочек.
— Вот как, сэр?
— Наверное, это жутко интересно, Дживз, что?
— Безусловно, сэр.
Мы свернули с дороги, проехали полмили и, следуя указаниям юной особы, миновали большие чугунные ворота и вскоре остановились у дверей огромного, импозантного дома. Мистер Вустер и девочка вошли в школу, и через некоторое время оттуда вышла служанка.
— Вам велено поставить машину сзади у конюшен, — сказала она мне.
— Ах! Значит, всё в порядке? — спросил я. — А где мистер Вустер?
— Мисс Пегги знакомит его со своими подругами. А повар велел вам передать, что вы можете прийти на кухню и выпить стакан чая.
— Очень ему признателен. Скажите, прежде чем поставить машину, могу ли я переговорить с мисс Томлинсон?
Примерно через минуту я очутился в гостиной. Красивая женщина с большой силой воли — так я определил мисс Томлинсон с первого взгляда. Чем-то она напоминала мне тётю мистера Вустера Агату. У неё были такие же проницательные глаза и повелительный вид.
— Простите меня за смелость, мадам, — обратился к ней я, — но, надеюсь, вы позволите мне сказать несколько слов о моем господине. Наверное, я не ошибусь, предположив, что мистер Вустер мало что рассказал вам о себе.
— Он ничего о себе не рассказал, просто представился как друг профессора Мэйнверинга.
— Он не говорил вам, что он тот самый Вустер?
— Тот самый?
— Бертрам Вустер, мадам.
Должен вам сказать, что, хотя умственные способности мистера Вустера практически равнялись нулю, имя у него было настолько звучное, что невольно вызывало уважение. Оно как бы предполагало, что за ним стоит Кто-то, в особенности если вам только что сообщили, что человек, его носящий, является другом профессора Мэйнверинга. Естественно, вы не могли сразу сообразить, идёт ли речь о мистере Вустере, знаменитом писателе, или о мистере Вустере, выдающемся мыслителе; но у вас возникало неприятное чувство неполноценности, и поэтому вы, чем показать своё невежество, предпочитали сделать вид, что прекрасно знаете, о ком идёт речь. Мисс Томлинсон, как я и предполагал, многозначительно кивнула.