Страница:
IОМОЩНИК: Он раздавит ее! Эй ты, дурень здоровый! Перестань! ПОМОЩНИК хватает железный прут и лупит НОДА. НОД испускает рев, пытается дотянуться до него и выпускает ЯХИ. Ее бесчувственное тело соскальзывает на землю. Помощник берет ее за ногу и подтаскивает к АВТАРХУ. ПОМОЩНИК: Вот и ты пригодился. Он рывком сажает АВТАРХА прямо и быстро заковывает его так, что рука Автарха обхватывает запястье ЯХИ. Потом он возвращается к МЕСХИАНЕ и продолжает ее пытать. За его спиной НОД освобождается от цепей.
Глава 25
Нападение на иеродулов
Iы играли пьесу под открытым небом, где звук так легко растворяется в бесконечности воздуха, но, несмотря на это, я хорошо слышал, как Балдандерс гремит железками, изображая, что разрывает оковы. Я слышал и разговоры в публике - в одном из них речь шла о пьесе, в коей, к моему искреннему удивлению, собеседники находили глубокий смысл, который, должен заметить, доктор Талое вряд ли намеревался в нее вложить. Другая беседа шла о судебном деле: мужской голос с ленивыми интонациями экзультанта выражал уверенность в том, что Автарх чуть было не вынес неверного решения. Занято было не более десятка кресел, но со всех сторон их окружали величавые фигуры стоящих. Я заметил нескольких дам в придворных платьях, очень похожих на те, что носили женщины в Лазурном Доме: с глубоким вырезом и длинными юбками с разрезами или кружевными вставками. Простые прически были украшены цветами, бриллиантами и светлячками. Однако большую часть публики составляли мужчины, причем их число продолжало увеличиваться. Почти все были ростом с Водалуса, а то и выше. Они зябко кутались в плащи, словно боялись простудиться на мягком весеннем ветерке. Их лица скрывали широкополые шляпы с низкой тульей. Цепи Балдандерса звякнули о сцену, а Доркас вскрикнула, дав мне сигнал, что он вырвался на свободу. Я повернулся к нему, потом испуганно отпрянул в сторону, схватил ближайший ко мне светильник, чтобы удержать великана на расстоянии. Пламя задрожало и едва не потухло, залитое маслом, но вспыхнуло вновь, коснувшись серы и минеральных солей, которые доктор Талое насыпал на обод чаши. Великан изображал безумие, как того требовала роль. Его грубые волосы ниспадали на лицо, но за этой завесой я видел дико горящие глаза. Из разверстого рта с желтоватыми зубами сочилась слюна. Руки вдвое длиннее моих тянулись ко мне. Меня испугало - а я, надо признать, действительно был напуган и от всего сердца желал, чтобы у меня в руке оказался "Терминус Эст", а не бесполезный светильник, - то, что я мог бы назвать выражением, скрывающимся за отсутствием выражения на его лице. Так иногда мы видим темную воду, текущую под прозрачной поверхностью льда замерзающей реки. Судя по всему, Балдандерс испытывал величайшую радость. Ему нравилось быть таким, каким он предстал сейчас, и, взглянув в его лицо, я впервые осознал, что он не столько играет безумие на сцене, сколько изображает его отсутствие и туманное смирение в жизни. Мне стало интересно, принимал ли Балдандерс участие в создании пьесы, или просто доктор Талое (как скорее всего оно и было) гораздо лучше меня понимал своего подопечного. Разумеется, мы не собирались нагонять особого страху на придворных Автарха, как обычно поступали с сельскими жителями. Балдандерс должен был вырвать у меня светильник, сделать вид, что ломает мне спину и закончить сцену. Но финал был совсем иным. Я до сих пор не знаю, что с ним случилось: то ли он по-настоящему потерял рассудок, то ли пришел в неистовую ярость при виде все прибывающих и прибывающих зрителей. Возможно - и то и другое. Как бы там ни было, он выхватил у меня светильник и резко обернулся к публике, так что масло расплескалось вокруг него огненными брызгами. Жестяной меч, которым я недавно угрожал Доркас, валялся у меня под ногами, и я бессознательно потянулся за ним. Когда я выпрямился, Балдандерс уже бушевал в толпе. Пламя погасло, но он размахивал светильником как дубинкой. Прозвучал выстрел. На великане запылал костюм, но пуля, по-видимому, не задела тела. Несколько экзультантов обнажили шпаги, а у кого-то оказалось редчайшее оружие - дрема. В мгновение ока Балдандерса окутал пурпурный дым. Казалось, он стоит, запутавшись в сетях своего реального прошлого и того, чего никогда с ним не бывало: к его боку прилепилась седовласая женщина, над головой качалась на волнах рыбачья лодка, а ледяной ветер сбивал языки пламени с горящей одежды. Но видения, которые, как говорят, одурманивают солдат, делают их совершенно беспомощными и недееспособными, казалось, не имели власти над Балдандерсом. Он шел вперед, расчищая путь сокрушительными ударами светильника. Потом, в те несколько мгновений, в которые я не мог оторвать взгляда от этого зрелища (потому что вскоре я обрел самообладание и бросился прочь от безумной схватки), я увидел, что несколько закутанных в плащи фигур сбросили свое одеяние. Вместе с лицами. И под этими масками, которые казались теперь сгустками призрачной субстанции, столь же нематериальными, как тела ночниц, обнаружились такие чудовищные формы, что разум отказывался верить в их реальность. Я видел огромные круглые пасти, усаженные игольчатыми зубами, глаза, напоминавшие сосновую шишку, на которой каждая чешуйка тоже представляла собой зрачок, языкообразные челюсти. Эти создания навсегда укоренились в моей памяти. Глухими ночами они вновь и вновь встают у меня перед глазами. И когда, наконец, удается перевести взгляд на звезды и пронизанные лунным светом облака, я каждый раз радуюсь, что мне довелось увидеть лишь тех, кто был ближе всего к нашей сцене. Я уже говорил, что бросился прочь. Но эта кратковременная отлучка, во время которой я добрался до "Терминус Эст", издалека наблюдал за сумасшедшей атакой Балдандерса, дорого мне стоила: когда я вернулся за Доркас, ее уже не было. И тогда я снова помчался оттуда - не из страха перед яростью великана, какогенами, оказавшимися среди публики, или преторианцами Автарха, которые, как я предполагал, вот-вот должны были появиться. Я искал Доркас. Я бежал и бежал, выкрикивая ее имя, но не видел ничего, кроме рощ, фонтанов и глубоких лощин этих бесконечных садов. Наконец, задыхаясь и ощущая боль в ногах, я перешел на шаг. Невозможно передать чувство горечи, которое охватило меня. Едва обрести Доркас и тут же снова потерять ее - это было выше моих сил. Женщины думают или, во всяком случае, делают вид, что думают, будто наша нежность к ним происходит от желания, что мы любим лишь поначалу, когда не имеем возможности обладать женщиной, и пренебрегаем ею, удовлетворив или, вернее, исчерпав свою страсть. В представлении нет ни капли истины, хотя при желании его можно выдать за правду. Будучи одержимы вожделением, мы стараемся изображать нежность в надежде на удовлетворение, но именно в это время мы, как никогда, склонны к жестокости по отношению к женщине и менее всего способны испытывать к ней какое-либо иное, глубокое чувство. Блуждая по ночным садам, я не ощущал физического влечения к Доркас (хотя я не обладал ею с той самой ночи в крепости близ Кровавого Поля), потому что многократно излил мужскую силу в лодке-кувшинке с Иолентой. И все же, найди я Доркас, я задушил бы ее поцелуями, а к Иоленте, которую всегда недолюбливал, теперь испытывал истинную привязанность. Однако ни Доркас, ни Иолента не объявлялись. Не видно было также ни спешащих к месту побоища отрядов, ни даже участников празднества. И поныне мне неведомо, как далеко простираются покои Обители Абсолюта. Существует несколько карт, но они недостаточно подробны и противоречат друг другу. Планов Второй Обители нет вообще, и даже Отец Инир говорил мне, что не помнит всех ее тайн. Странствуя по узким коридорам, я ни разу не встретил белых волков, но обнаружил лестницы, ведущие к храмам под руслом реки, и колодцы с люками, выходящие в первозданный лес. (Одни из таких выходов отмечены полуразвалившимися, заросшими травой мраморными стелами, другие нет.) Когда я закрывал люк и с сожалением погружался в искусственную атмосферу, в которой еще некоторое время оставались намеки на живые запахи увядающей листвы, я часто задумывался, не идет ли часть подземных переходов к самой Цитадели. Ведь не зря же старый Ультан намекал, что хранилища его библиотеки простираются вплоть до Обители Абсолюта. Разве это не означает, что сама Обитель Абсолюта тянется до хранилищ библиотеки? Некоторые закоулки Второй Обители так похожи на те слепые коридоры, в которых я когда-то искал Трискеля. Может, это те же самые коридоры, а если так, тогда я подвергался большей опасности, чем предполагал. Я и сейчас не знаю, есть ли серьезные основания для подобных предположений, но в то время, о котором я пишу, мне ничего такого даже в голову не приходило. В своем невежестве я предполагал, что Обитель Абсолюта, которая как в пространстве, так и во времени простирается гораздо дальше, чем может вообразить неосведомленный человек, имеет четкие границы, и я приближаюсь к ним, а возможно, уже оставил их позади. Так я шел всю ночь на север, держа путь по звездам. А в пути передо мной проходила моя собственная жизнь, в точности как бывало всегда, когда я пытался заснуть, а сон никак не шел. Снова я плавал с Дроттом и Рошем в холодных водах под Колокольной Башней, снова я подменял игрушечного чертика Жозефины лягушкой и в очередной раз протягивал руку, чтобы перехватить рукоять топора, которой должен был обрушиться на шею великого Водалуса, и тем самым спасал Теклу, еще не заключенную в тюрьму. Я видел ручеек крови, вытекающий из-под ее двери, видел мастера Мальрубиуса, склонившегося надо мной, Иону, исчезающего в бесконечности между измерениями. Я опять играл с камушками во дворе под рухнувшей стеной, а Текла увертывалась от удара копыт лошади, на которой сидел охранник моего отца. Даже миновав последнюю балюстраду, я все еще боялся наткнуться на стражников Автарха, но за весь путь ни разу не повстречал ни единого дозорного отряда, и постепенно страх сменился презрением. Я решил, что их бездеятельность - это часть общего беспорядка, столь обычного для Содружества. Было ясно, что и без моей помощи Водалус легко мог бы справиться с кучкой этих растяп. Прямо сейчас, если бы он только вздумал нанести удар. Тем не менее гермафродит в желтом одеянии, знавший пароль Водалуса и явно ожидавший его послания, без сомнения, и был самим Автархом, повелителем армии и, если уж на то пошло, всего Содружества - по крайней мере, в тех пределах, в которых оно вообще подчинялось какой-либо власти. Текла много раз видела его, а поскольку воспоминания Теклы стали частью моей памяти, я мог с уверенностью сказать, что то был именно он. Если Водалус уже одержал верх, то почему он до сих пор скрывается? Или Водалус всего-навсего приспешник Автарха? (Но если так, то почему он сообщается с ним, как будто Автарх должен выполнять его распоряжения?) Я старался убедить себя, что все происходившее в комнате с фальшивой картиной просто приснилось мне. Но я тщетно обманывал свой разум: это было наяву, а огниво Водалуса больше не лежало в моей ташке. Думая о Водалусе, я вспомнил о Когте. Автарх сам настаивал на том, чтобы я вернул его ордену Пелерин. Я достал Коготь. Теперь он светился ровным мягким светом - не сиял, как в пещере обезьянолюдей, и не был тусклым, как когда мы с Ионой смотрели на него в вестибюле. Хотя камень просто лежал у меня на ладони, он казался огромной чашей, заполненной голубой водой - несравненно более чистой, чем вода водохранилища или Гьолла. Я мог бы нырнуть в эту чашу, но погружение каким-то необъяснимым образом обернулось бы движением вверх. Я ощущал успокоение и тревогу одновременно. В конце концов, я снова сунул камень в голенище сапога и продолжил свой путь. Рассвет застал меня на узкой тропе, которая, казалось, с трудом пробиралась через лес, где все дышало роскошью упадка, еще более пышной, чем в старом лесу за Стеной Нессуса. Здесь в отличие от тамошних мест не было прохладных арок папоротника, но мясистые виноградные лозы льнули к огромным стволам красного дерева, как гетеры, простирая гибкие побеги в облака зеленой листвы и ниспадающие до самой земли пышные завесы, усеянные цветами. Над головой перекликались незнакомые птицы, а однажды я заметил обезьянку. Она подглядывала за мной с ветки дерева, уходящего ввысь, как шпиль, и, если бы не четыре лапы, ее можно было принять за мудрого рыжебородого человечка, укутанного в меха. У меня больше не было сил двигаться, поэтому я нашел сухое, укромное место меж толстых, как колонны, корней и завернулся в плащ. Мне часто приходится гоняться за сном, словно это самая неуловимая из химер - полулегенда, полупризрак. Но на этот раз сон пришел сразу. Не успел я закрыть глаза, как оказался лицом к лицу с потерявшим рассудок великаном. В руке я сжимал "Терминус Эст", но вдруг он превратился в тоненький прутик. Мы стояли не на сцене, а на узком парапете. С одной стороны светились факелы какой-то армии. С другой - крутой обрыв вел к разлившемуся озеру, которое и было и не было лазурной чашей Когтя. Балдандерс взмахнул своим чудовищным светильником, а я съежился и стал той детской фигуркой, которую как-то раз видел на дне моря. Я чувствовал приближение огромных женщин. Великан обрушил свою дубинку. Был полдень. Рыжие муравьи проложили торную дорожку по моей груди. Еще две или три стражи я шел сквозь бледную листву этого величавого, но обреченного на смерть леса, пока не наткнулся на более широкую тропу, а еще по прошествии стражи (тени уже стали длиннее) остановился, потянул носом и удостоверился, что чувствую запах костра. К тому времени у меня уже сводило внутренности от голода, и я поспешил на запах.
Глава 26
Расставание
Iеподалеку от пересечения двух тропинок вокруг крошечного костерка сидели четверо. Первой я узнал Ио-ленту - из-за ореола красоты, всегда окружавшего ее, полянка казалась поистине райским уголком. Почти в то же самое мгновение меня увидела Доркас и бросилась мне навстречу, а я разглядел лисью мордочку доктора Талоса, высунувшуюся из-за массивного плеча Балдандерса. Облик великана изменился до неузнаваемости - в противном случае я, несомненно, первым узнал бы именно его. Голова гиганта была обмотана грязными тряпками, а вместо потертого черного сюртука, который он всегда носил, его могучий торс скрывался под толстым слоем мази, похожей на глину и источавшей запах тухлой воды. - Вот так встреча! - воскликнул доктор Талое. - А мы тут как раз гадаем, что с тобой случилось. - Легким движением головы Балдандерс дал мне понять, что в действительности беспокоилась обо мне одна Доркас, о чем я догадался бы и без его намека. - Я сбежал, - сказал я. - Как и Доркас. Удивительно, как вы все остались в живых. - Да, нас едва не убили, - подтвердил доктор. Иолента повела плечами так, что это простое движение казалось изысканной церемонией. - Я тоже убежала. - Она приподняла ладонями огромные груди. - Но, кажется, я не приспособлена к бегу, как вы думаете? Потом в темноте я столкнулась с экзультантом. Он сказал, что мне не нужно больше бежать, и обещал защитить меня. Но тут же подъехали несколько верховых. Надеюсь, когда-нибудь у меня будет карета, запряженная такими же лошадьми - они были очень красивы. Среди них оказалось какое-то высокопоставленное лицо из тех, что не интересуются женщинами. Я надеялась, что меня отведут к Автарху, чьи поры источают звездный свет, - как это едва не случается в пьесе. Но эти люди прогнали моего экзультанта, а меня привезли обратно к театру, где оказались он, - она указала на Балдандерса, - и доктор. Доктор накладывал повязки на Балдандерса. Солдаты чуть было не убили нас, хотя я видела, что убивать меня им совсем не хотелось. Все-таки они нас отпустили, и вот мы здесь. Доктор Талое добавил: - Доркас мы нашли на рассвете. Вернее, это она нашла нас, потому что мы продвигались очень медленно. Медленно - из-за того, что Балдандерс единственный, кто может нести наши пожитки, а ему совсем плохо. Мы и так бросили часть вещей, оставив лишь самое необходимое. Я выразил удивлением тем, что Балдандерсу всего лишь "плохо", ибо я был уверен, что он мертв. - Доктор Талое остановил его, - объяснила Доркас. - Правда, доктор? Поэтому их и схватили. Удивительно, что их не убили. - И все же, - с улыбкой проговорил доктор, - как видите, пока мы обретаемся среди живых. Конечно, нам здорово досталось, но зато теперь мы богаты. Балдандерс, покажи Северьяну деньги. С гримасой боли великан переменил позу и достал кожаный кошель. Когда он развязал тесемки, в его громадную ладонь хлынул поток новеньких хризосов. Доктор Талое взял одну монету и повернул ее так, чтобы она заблестела на солнце. - Как ты думаешь, сколько времени какой-нибудь рыбак из деревушки на озере Диутурна согласится возводить стены вот за это? Я ответил: - Мне представляется, не меньше года. - Два! Изо дня в день, зимой и летом, в солнцепек и в дождливую погоду, если выплачивать мелкой медью, как мы и сделаем. Мы сможем нанять полсотни людей, чтобы отстроить дом. Вот увидите! Балдандерс вставил глухим басом: - Если они и вправду станут работать. - Станут! - взвился рыжеволосый человечек. - Еще как станут! Смею тебя уверить, за последнее время я кое-чему научился. Я перебил его: - Полагаю, часть этих денег принадлежит мне, а часть - женщинам. Доктор уже успокоился: - Ах да, я совсем забыл... С ними я уже расплатился. А половина этих - твоя. В конце концов, без тебя мы бы их не получили. - Он забрал монеты у великана, высыпал их на землю и принялся делить на две кучки. Я думал, что доктор имеет в виду мое участие в пьесе. Но Доркас, которая, должно быть, уловила нечто большее, скрывавшееся за словами доктора, спросила: - Почему ты так считаешь, доктор Талое? Лисья мордочка оскалилась в ухмылке. - У Северьяна есть высокопоставленные друзья. Должен признаться, я уже давненько об этом подумываю. Палач, странствующий по дорогам как бесприютный скиталец, - согласитесь, такое даже Балдандерс вряд ли проглотит, а моя глотка много уже, чем его. - Если у меня и есть такие друзья, - возразил я, - то мне о них неведомо. Теперь две кучки монет стали равными по величине. Доктор подтолкнул одну из них ко мне, а другую вернул великану. - Сначала, когда я увидел тебя спящим рядом с Балдандерсом, я подумал, что тебя прислали, чтобы предотвратить постановку моей пьесы. Ты, наверное, не мог не заметить, что в ней легко усмотреть критическое отношение к автархии. - В некотором роде, - саркастически пробормотала Иолента. - Однако посылать палача из Цитадели только для того, чтобы напугать кучку странствующих комедиантов, - это было бы слишком нелепо. Тогда до меня дошло, что участие в пьесе само по себе должно служить тебе прекрасным прикрытием. Вряд ли кому-нибудь придет в голову, что верный слуга Автарха может ввязаться в подобное предприятие. Между прочим, сочиняя роль Помощника, я позаботился о том, чтобы она соответствовала твоему облику, то есть как можно более надежно обосновал твое прикрытие. - Я об этом ничего не знал, - сказал я. - Разумеется. У меня не было ни малейшего желания злоупотреблять твоим доверием. Но когда вчера мы сооружали сцену, явился посланец из Обители Абсолюта. Как мне показалось, кастрат, а такие всегда пользуются особым доверием властителей. Он спросил, принадлежишь ли ты к нашей труппе. Тебя и Иоленты тогда не было, но я ответил утвердительно. Потом он спросил, какую долю ты должен получить, и, услышав мой ответ, заявил, что ему поручено заплатить нам вперед за вечернее представление. Теперь я бы назвал это большой удачей, поскольку какой-то здоровый дурень едва не перебил всю публику. Это был один из тех редких случаев, когда Балдандерс обиделся на язвительное замечание доктора. Несмотря на боль, он отодвинулся от костра и отвернулся от нас. По словам Доркас, когда я спал в палатке доктора Талоса, я был совершенно одинок. Теперь я чувствовал, что гигант испытывает то же самое. По мнению Балдандерса, на поляне не осталось никого, кроме него, да, может быть, нескольких наскучивших ему зверушек. - Он дорого заплатил за свой гнев, - заметил я. - Кажется, на нем живого места нет. Доктор кивнул. - В сущности, больше всех повезло именно Балдандерсу. Иеродулы направили лучи ему под ноги и пытались удержать на расстоянии, хотя могли сразу убить его. Благодаря их милосердию он жив и скоро поправится. Доркас пробормотала: - Значит, ты его вылечишь? Хорошо бы. Не могу выразить, как мне его жалко. - У тебя мягкое сердце. Пожалуй, даже слишком. Но ведь Балдандерс все еще растет, а дети выздоравливают быстро. - Растет? - удивился я. - Но ведь у него уже заметна седина. Доктор залился смехом. - Стало быть, у него растут седые волосы. А теперь, друзья мои, - он поднялся с земли и отряхнул штаны, - теперь настал час, когда, как говорят поэты, судьба разлучает людей. Северьян, мы устроили привал на этом месте не только потому, что устали, но и из-за близости к развилке: здесь расходятся дороги к Траксу, куда держишь путь ты, и к нам на родину - к озеру Диутурна. Мне претила сама мысль миновать это место - во всяком случае, пока у меня оставалась надежда встретиться с тобой и отдать твою долю. Но теперь дело сделано. Надеюсь, ты подтвердишь, что я честно обошелся с деньгами, если тебе придется вступить в сношения с твоими покровителями из Обители Абсолюта? Кучка хризосов все еще лежала передо мной на земле. - Здесь в сто раз больше, чем я когда-либо рассчитывал получить, удивился я. - Да, конечно. - Я сгреб монеты и положил их в ташку, а Женщины обменялись взглядами, и Доркас сказала: - Если Северьян идет в Траке, я отправляюсь вместе с ним. Иолента протянула руку доктору, явно рассчитывая, что он поможет ей подняться. - Мы с Балдандерсом пойдем одни, - объявил он. - Придется провести в пути всю ночь. Нам будет не хватать всех вас, но пришло время расстаться. Доркас, дитя мое, я счастлив, что ты нашла защитника. (Рука Иоленты легла ему на бедро.) Балдандерс, нам пора. Великан с трудом встал, и, хотя он не издал ни звука, я видел, как он мучается. Его повязки насквозь пропитались потом и кровью. Я знал, что должен сделать. - Нам с Балдандерсом надо поговорить с глазу на глаз. Могу я попросить вас отойти шагов на сто? Женщины послушались: Иолента пошла по одной тропинке, Доркас - по другой. Но доктор Талое не тронулся с места, и я повторил свою просьбу. - Ты хочешь, чтобы я тоже оставил вас? Но это бессмысленно. Балдандерс расскажет мне все, как только я вернусь. Иолента! Иди сюда, дорогая. - Она ушла по моей просьбе, и я хочу, чтобы ты сделал то же самое. - Да, но она пошла не той дорогой, а мне этого не нужно. Иолента! - Доктор, я только хочу помочь твоему другу.., рабу, или кем там он тебе приходится... Неожиданно раздался низкий, заглушенный повязками голос Балдандерса: - Я его хозяин. - Совершенно верно, - согласился доктор, собирая монеты. Кошель он опустил в карман великана. Иолента, прихрамывая, вернулась. По ее прекрасному лицу ручьем текли слезы. - Доктор, неужели мне нельзя пойти с тобой? - Конечно, нет, - ответил тот холодно, словно отказывая ребенку, который попросил лишний кусок сладкого пирога. Я взглянул на великана. - Балдандерс, я могу облегчить твои страдания. Недавно я помог своему другу, а у него были такие же ожоги, как у тебя. Но я не могу сделать этого на глазах у доктора Талоса и Иоленты. Давай отойдем немного - на тропу, которая ведет в Обитель Абсолюта. Великан медленно покачал головой. - Он знает, какое лекарство ты для него приготовил, - захихикал доктор. - Ему не раз приходилось испытывать его на других, но он слишком любит жизнь. - Я предлагаю жизнь, а не смерть. - Неужели? - Доктор поднял бровь. - А где же тот твой друг? Великан собирал пожитки. - Балдандерс, - снова обратился я к нему, - ты знаешь, кто такой Миротворец? - Это было давно, - угрюмо отвечал Балдандерс. - И неважно. - Он тронулся по тропинке - не по той, по которой ушла Доркас. Доктор Талое вместе с Иолентой, уцепившейся за его руку, догнали. Потом доктор остановился. - Северьян, судя по тому, что ты мне рассказывал, ты умеешь сторожить заключенных. Придержи-ка вот это существо, пока мы не отойдем на приличное расстояние, за один хризос. На меня навалилось ощущение неимоверной усталости - и от страданий Балдандерса, и от собственной неудачи. Я выдавил из себя: - Как член гильдии я имею право работать лишь по приказанию лиц, облеченных законной властью. - Тогда мы убьем ее, как только ты скроешься из виду. - Это твое дело, - сказал я и двинулся вслед за Доркас. Не успел я догнать ее, как раздались вопли Иоленты. Доркас встала как вкопанная и вцепилась в мою руку, спросила, что это было. Я передал ей слова доктора. - И ты оставил ее? - Я ему не поверил. Мы бросились назад. Не успели мы сделать и дюжины шагов, как крики смолкли. Наступила столь глубокая тишина, что был слышен шелест увядающей листвы. Мы побежали дальше. К тому времени, как мы достигли перекрестка, я почувствовал, что уже слишком поздно, и, по правде говоря, поспешил дальше лишь для того, чтобы Доркас не разочаровалась во мне. Я ошибся. Иолента бежала нам навстречу. Колени она держала сомкнутыми, будто ей мешали пышные бедра, скрещенными руками она придерживала груди. Великолепные золотисто-рыжие волосы разметались по лицу, тонкий шелк платья висел клочьями. Бросившись в объятия Доркас, она потеряла сознание. - Эти негодяи ее избили, - в ужасе пролепетала Доркас. - Еще мгновение назад мы думали, что они ее прикончили. - Я осмотрел кровоподтеки на спине красавицы. - Похоже на следы докторовой трости. Ей еще повезло, что он не натравил на нее Балдандерса. - Что же нам делать? - Можно попробовать вот это. - Я достал из сапога Коготь и показал ей. - Помнишь, мы нашли его в моей ташке? Ты еще сказала, что это не настоящий драгоценный камень. Вот что это было. Он способен залечивать раны - иногда. Я хотел полечить им Балдандерса, но он отказался. Я подержал Коготь над головой Иоленты, потом провел им по ссадинам на спине, но камень не засветился ярче, а Иоленте не стало лучше. - Не действует, - разочарованно произнес я. - Придется ее нести. - Перекинь ее через плечо. Чтобы не касаться самых больных мест. Доркас взяла "Терминус Эст", а я взвалил Иоленту на плечи и почувствовал, что она весит не меньше мужчины. Мы успели проделать немалый путь под пологом бледно-зеленой листвы, прежде чем Иолента наконец открыла глаза. Но и тогда она не могла ни идти, ни стоять без посторонней помощи, ей трудно было даже поднять руку, чтобы откинуть с заплаканного лица свои удивительные волосы. - Доктор не хочет брать меня с собой, - прошептала она. Доркас кивнула. - Похоже, действительно не хочет. - Она говорила с Иолентой так, будто та была гораздо моложе ее самой. - От меня ничего не останется. Я спросил, почему она так говорит, но Иолента только покачала головой. Через некоторое время она попросила: - Можно мне остаться с тобой, Северьян? У меня нет денег - Балдандерс забрал все, что дал мне доктор. - Она искоса взглянула на Доркас. - У нее тоже есть деньги, она получила больше, чем я, - столько же, сколько и ты. - Он знает, - проговорила Доркас. - А еще он знает, что все, что у меня есть, будет принадлежать ему, если понадобится. Я сменил тему: - Думаю, мне следует предупредить вас обеих, что я могу направиться и не в Траке. То есть не прямо в Траке, если мне удастся разузнать, где искать Орден Пелерин. Иолента взглянула на меня так, будто я повредился в уме. - Я слышала, что они странствуют по всему свету. Кроме того, они принимают одних женщин. - Я не собираюсь вступать в Орден - просто хочу найти их. В последний раз мне говорили, что сейчас они продвигаются на север. Но я должен встретиться с ними любой ценой - даже если для этого придется повернуть обратно на юг. - Я пойду за тобой куда угодно, - заявила Доркас. - Мне все равно, в Траке или нет. - А мне идти некуда, - вздохнула Иолента. Теперь она достаточно окрепла, чтобы идти самой, но заметно отставала от нас. Через некоторое время я оглянулся: она больше не плакала, но я с трудом узнал в ней красавицу, которая когда-то сопровождала доктора Талоса. Та всегда шествовала, расправив плечи, гордо, даже надменно, откинув голову, а ее поразительные глаза сияли, как изумруды. Сейчас ее плечи поникли от усталости, взгляд не отрывался от земли. - О чем ты разговаривал с доктором и великаном? - спросила меня Доркас. - Я же тебе говорил, - отозвался я. - Нет, один раз, когда ты заговорил громче, я расслышала: "Ты знаешь, кто такой Миротворец?" Только я не поняла, спрашивал ли ты потому, что сам не знаешь, или же хотел выяснить, знают ли они. - Лично я знаю совсем немного - почти что ничего. Мне приходилось видеть картины, на которых он будто бы изображен, но эти изображения были слишком уж не похожи одно на другое. - Есть еще легенды. - Да, но чуть ли не все, что я слышал, - это какая-то нелепица. Жаль, что здесь нет Ионы. Он бы позаботился об Иоленте, и он уж наверняка знает о Миротворце. Иона - это тот человек, с которым мы повстречались у Врат Скорби, верхом на мерихипе. Все это время он был мне верным другом. - А где он теперь? - Тот же вопрос мне задал доктор Талое. Я не знаю и не хочу об этом говорить. Расскажи мне лучше о Миротворце. Это, наверное, прозвучит глупо, но как только я произнес слово "Миротворец", тишина леса вдруг стала тяжелой и зловещей. Легкий шелест ветра в самых верхушках ветвей вызывал в воображении вздохи умирающего, а бледно-зеленые от недостатка света листья напоминали истощенные личики вечно голодных детей. - О нем никто не знает много, а я, может быть, знаю еще меньше, чем ты. И даже не помню, откуда. Одни говорят, что это был почти ребенок. Другие - что он вообще не человек, но не какоген, а овеществленная мысль некоего великого разума, для которого наше существование не более реально, чем жизнь игрушечного картонного театра. В одной истории говорится, что однажды он одной рукой коснулся руки умирающей женщины, а другой - звезды и с той поры стал обладателем силы, способной примирить вселенную с человечеством и человечество со вселенной, чтобы положить конец извечной вражде между ними. Он любил исчезать, а потом снова появляться, когда все думали, что он умер. Иногда он появлялся после того, как его хоронили. Его можно было встретить в облике животного, говорящего человеческим языком, а благочестивым женщинам он являлся в виде розы. Я вспомнил ритуал возложения на меня маски. - Наверное, Святой Катарине перед казнью. - Есть и мрачные легенды. - Расскажи. - Нет, раньше они меня пугали, - отказалась Доркас. - А теперь я и не помню их как следует. Разве в твоей коричневой книге о нем ничего нет? Я достал книгу. Доркас оказалась права. Читать на ходу было неудобно, поэтому я убрал книгу в ташку, решив прочитать это место на привале, который и так пришлось бы устраивать довольно скоро.
Глава 25
Нападение на иеродулов
Iы играли пьесу под открытым небом, где звук так легко растворяется в бесконечности воздуха, но, несмотря на это, я хорошо слышал, как Балдандерс гремит железками, изображая, что разрывает оковы. Я слышал и разговоры в публике - в одном из них речь шла о пьесе, в коей, к моему искреннему удивлению, собеседники находили глубокий смысл, который, должен заметить, доктор Талое вряд ли намеревался в нее вложить. Другая беседа шла о судебном деле: мужской голос с ленивыми интонациями экзультанта выражал уверенность в том, что Автарх чуть было не вынес неверного решения. Занято было не более десятка кресел, но со всех сторон их окружали величавые фигуры стоящих. Я заметил нескольких дам в придворных платьях, очень похожих на те, что носили женщины в Лазурном Доме: с глубоким вырезом и длинными юбками с разрезами или кружевными вставками. Простые прически были украшены цветами, бриллиантами и светлячками. Однако большую часть публики составляли мужчины, причем их число продолжало увеличиваться. Почти все были ростом с Водалуса, а то и выше. Они зябко кутались в плащи, словно боялись простудиться на мягком весеннем ветерке. Их лица скрывали широкополые шляпы с низкой тульей. Цепи Балдандерса звякнули о сцену, а Доркас вскрикнула, дав мне сигнал, что он вырвался на свободу. Я повернулся к нему, потом испуганно отпрянул в сторону, схватил ближайший ко мне светильник, чтобы удержать великана на расстоянии. Пламя задрожало и едва не потухло, залитое маслом, но вспыхнуло вновь, коснувшись серы и минеральных солей, которые доктор Талое насыпал на обод чаши. Великан изображал безумие, как того требовала роль. Его грубые волосы ниспадали на лицо, но за этой завесой я видел дико горящие глаза. Из разверстого рта с желтоватыми зубами сочилась слюна. Руки вдвое длиннее моих тянулись ко мне. Меня испугало - а я, надо признать, действительно был напуган и от всего сердца желал, чтобы у меня в руке оказался "Терминус Эст", а не бесполезный светильник, - то, что я мог бы назвать выражением, скрывающимся за отсутствием выражения на его лице. Так иногда мы видим темную воду, текущую под прозрачной поверхностью льда замерзающей реки. Судя по всему, Балдандерс испытывал величайшую радость. Ему нравилось быть таким, каким он предстал сейчас, и, взглянув в его лицо, я впервые осознал, что он не столько играет безумие на сцене, сколько изображает его отсутствие и туманное смирение в жизни. Мне стало интересно, принимал ли Балдандерс участие в создании пьесы, или просто доктор Талое (как скорее всего оно и было) гораздо лучше меня понимал своего подопечного. Разумеется, мы не собирались нагонять особого страху на придворных Автарха, как обычно поступали с сельскими жителями. Балдандерс должен был вырвать у меня светильник, сделать вид, что ломает мне спину и закончить сцену. Но финал был совсем иным. Я до сих пор не знаю, что с ним случилось: то ли он по-настоящему потерял рассудок, то ли пришел в неистовую ярость при виде все прибывающих и прибывающих зрителей. Возможно - и то и другое. Как бы там ни было, он выхватил у меня светильник и резко обернулся к публике, так что масло расплескалось вокруг него огненными брызгами. Жестяной меч, которым я недавно угрожал Доркас, валялся у меня под ногами, и я бессознательно потянулся за ним. Когда я выпрямился, Балдандерс уже бушевал в толпе. Пламя погасло, но он размахивал светильником как дубинкой. Прозвучал выстрел. На великане запылал костюм, но пуля, по-видимому, не задела тела. Несколько экзультантов обнажили шпаги, а у кого-то оказалось редчайшее оружие - дрема. В мгновение ока Балдандерса окутал пурпурный дым. Казалось, он стоит, запутавшись в сетях своего реального прошлого и того, чего никогда с ним не бывало: к его боку прилепилась седовласая женщина, над головой качалась на волнах рыбачья лодка, а ледяной ветер сбивал языки пламени с горящей одежды. Но видения, которые, как говорят, одурманивают солдат, делают их совершенно беспомощными и недееспособными, казалось, не имели власти над Балдандерсом. Он шел вперед, расчищая путь сокрушительными ударами светильника. Потом, в те несколько мгновений, в которые я не мог оторвать взгляда от этого зрелища (потому что вскоре я обрел самообладание и бросился прочь от безумной схватки), я увидел, что несколько закутанных в плащи фигур сбросили свое одеяние. Вместе с лицами. И под этими масками, которые казались теперь сгустками призрачной субстанции, столь же нематериальными, как тела ночниц, обнаружились такие чудовищные формы, что разум отказывался верить в их реальность. Я видел огромные круглые пасти, усаженные игольчатыми зубами, глаза, напоминавшие сосновую шишку, на которой каждая чешуйка тоже представляла собой зрачок, языкообразные челюсти. Эти создания навсегда укоренились в моей памяти. Глухими ночами они вновь и вновь встают у меня перед глазами. И когда, наконец, удается перевести взгляд на звезды и пронизанные лунным светом облака, я каждый раз радуюсь, что мне довелось увидеть лишь тех, кто был ближе всего к нашей сцене. Я уже говорил, что бросился прочь. Но эта кратковременная отлучка, во время которой я добрался до "Терминус Эст", издалека наблюдал за сумасшедшей атакой Балдандерса, дорого мне стоила: когда я вернулся за Доркас, ее уже не было. И тогда я снова помчался оттуда - не из страха перед яростью великана, какогенами, оказавшимися среди публики, или преторианцами Автарха, которые, как я предполагал, вот-вот должны были появиться. Я искал Доркас. Я бежал и бежал, выкрикивая ее имя, но не видел ничего, кроме рощ, фонтанов и глубоких лощин этих бесконечных садов. Наконец, задыхаясь и ощущая боль в ногах, я перешел на шаг. Невозможно передать чувство горечи, которое охватило меня. Едва обрести Доркас и тут же снова потерять ее - это было выше моих сил. Женщины думают или, во всяком случае, делают вид, что думают, будто наша нежность к ним происходит от желания, что мы любим лишь поначалу, когда не имеем возможности обладать женщиной, и пренебрегаем ею, удовлетворив или, вернее, исчерпав свою страсть. В представлении нет ни капли истины, хотя при желании его можно выдать за правду. Будучи одержимы вожделением, мы стараемся изображать нежность в надежде на удовлетворение, но именно в это время мы, как никогда, склонны к жестокости по отношению к женщине и менее всего способны испытывать к ней какое-либо иное, глубокое чувство. Блуждая по ночным садам, я не ощущал физического влечения к Доркас (хотя я не обладал ею с той самой ночи в крепости близ Кровавого Поля), потому что многократно излил мужскую силу в лодке-кувшинке с Иолентой. И все же, найди я Доркас, я задушил бы ее поцелуями, а к Иоленте, которую всегда недолюбливал, теперь испытывал истинную привязанность. Однако ни Доркас, ни Иолента не объявлялись. Не видно было также ни спешащих к месту побоища отрядов, ни даже участников празднества. И поныне мне неведомо, как далеко простираются покои Обители Абсолюта. Существует несколько карт, но они недостаточно подробны и противоречат друг другу. Планов Второй Обители нет вообще, и даже Отец Инир говорил мне, что не помнит всех ее тайн. Странствуя по узким коридорам, я ни разу не встретил белых волков, но обнаружил лестницы, ведущие к храмам под руслом реки, и колодцы с люками, выходящие в первозданный лес. (Одни из таких выходов отмечены полуразвалившимися, заросшими травой мраморными стелами, другие нет.) Когда я закрывал люк и с сожалением погружался в искусственную атмосферу, в которой еще некоторое время оставались намеки на живые запахи увядающей листвы, я часто задумывался, не идет ли часть подземных переходов к самой Цитадели. Ведь не зря же старый Ультан намекал, что хранилища его библиотеки простираются вплоть до Обители Абсолюта. Разве это не означает, что сама Обитель Абсолюта тянется до хранилищ библиотеки? Некоторые закоулки Второй Обители так похожи на те слепые коридоры, в которых я когда-то искал Трискеля. Может, это те же самые коридоры, а если так, тогда я подвергался большей опасности, чем предполагал. Я и сейчас не знаю, есть ли серьезные основания для подобных предположений, но в то время, о котором я пишу, мне ничего такого даже в голову не приходило. В своем невежестве я предполагал, что Обитель Абсолюта, которая как в пространстве, так и во времени простирается гораздо дальше, чем может вообразить неосведомленный человек, имеет четкие границы, и я приближаюсь к ним, а возможно, уже оставил их позади. Так я шел всю ночь на север, держа путь по звездам. А в пути передо мной проходила моя собственная жизнь, в точности как бывало всегда, когда я пытался заснуть, а сон никак не шел. Снова я плавал с Дроттом и Рошем в холодных водах под Колокольной Башней, снова я подменял игрушечного чертика Жозефины лягушкой и в очередной раз протягивал руку, чтобы перехватить рукоять топора, которой должен был обрушиться на шею великого Водалуса, и тем самым спасал Теклу, еще не заключенную в тюрьму. Я видел ручеек крови, вытекающий из-под ее двери, видел мастера Мальрубиуса, склонившегося надо мной, Иону, исчезающего в бесконечности между измерениями. Я опять играл с камушками во дворе под рухнувшей стеной, а Текла увертывалась от удара копыт лошади, на которой сидел охранник моего отца. Даже миновав последнюю балюстраду, я все еще боялся наткнуться на стражников Автарха, но за весь путь ни разу не повстречал ни единого дозорного отряда, и постепенно страх сменился презрением. Я решил, что их бездеятельность - это часть общего беспорядка, столь обычного для Содружества. Было ясно, что и без моей помощи Водалус легко мог бы справиться с кучкой этих растяп. Прямо сейчас, если бы он только вздумал нанести удар. Тем не менее гермафродит в желтом одеянии, знавший пароль Водалуса и явно ожидавший его послания, без сомнения, и был самим Автархом, повелителем армии и, если уж на то пошло, всего Содружества - по крайней мере, в тех пределах, в которых оно вообще подчинялось какой-либо власти. Текла много раз видела его, а поскольку воспоминания Теклы стали частью моей памяти, я мог с уверенностью сказать, что то был именно он. Если Водалус уже одержал верх, то почему он до сих пор скрывается? Или Водалус всего-навсего приспешник Автарха? (Но если так, то почему он сообщается с ним, как будто Автарх должен выполнять его распоряжения?) Я старался убедить себя, что все происходившее в комнате с фальшивой картиной просто приснилось мне. Но я тщетно обманывал свой разум: это было наяву, а огниво Водалуса больше не лежало в моей ташке. Думая о Водалусе, я вспомнил о Когте. Автарх сам настаивал на том, чтобы я вернул его ордену Пелерин. Я достал Коготь. Теперь он светился ровным мягким светом - не сиял, как в пещере обезьянолюдей, и не был тусклым, как когда мы с Ионой смотрели на него в вестибюле. Хотя камень просто лежал у меня на ладони, он казался огромной чашей, заполненной голубой водой - несравненно более чистой, чем вода водохранилища или Гьолла. Я мог бы нырнуть в эту чашу, но погружение каким-то необъяснимым образом обернулось бы движением вверх. Я ощущал успокоение и тревогу одновременно. В конце концов, я снова сунул камень в голенище сапога и продолжил свой путь. Рассвет застал меня на узкой тропе, которая, казалось, с трудом пробиралась через лес, где все дышало роскошью упадка, еще более пышной, чем в старом лесу за Стеной Нессуса. Здесь в отличие от тамошних мест не было прохладных арок папоротника, но мясистые виноградные лозы льнули к огромным стволам красного дерева, как гетеры, простирая гибкие побеги в облака зеленой листвы и ниспадающие до самой земли пышные завесы, усеянные цветами. Над головой перекликались незнакомые птицы, а однажды я заметил обезьянку. Она подглядывала за мной с ветки дерева, уходящего ввысь, как шпиль, и, если бы не четыре лапы, ее можно было принять за мудрого рыжебородого человечка, укутанного в меха. У меня больше не было сил двигаться, поэтому я нашел сухое, укромное место меж толстых, как колонны, корней и завернулся в плащ. Мне часто приходится гоняться за сном, словно это самая неуловимая из химер - полулегенда, полупризрак. Но на этот раз сон пришел сразу. Не успел я закрыть глаза, как оказался лицом к лицу с потерявшим рассудок великаном. В руке я сжимал "Терминус Эст", но вдруг он превратился в тоненький прутик. Мы стояли не на сцене, а на узком парапете. С одной стороны светились факелы какой-то армии. С другой - крутой обрыв вел к разлившемуся озеру, которое и было и не было лазурной чашей Когтя. Балдандерс взмахнул своим чудовищным светильником, а я съежился и стал той детской фигуркой, которую как-то раз видел на дне моря. Я чувствовал приближение огромных женщин. Великан обрушил свою дубинку. Был полдень. Рыжие муравьи проложили торную дорожку по моей груди. Еще две или три стражи я шел сквозь бледную листву этого величавого, но обреченного на смерть леса, пока не наткнулся на более широкую тропу, а еще по прошествии стражи (тени уже стали длиннее) остановился, потянул носом и удостоверился, что чувствую запах костра. К тому времени у меня уже сводило внутренности от голода, и я поспешил на запах.
Глава 26
Расставание
Iеподалеку от пересечения двух тропинок вокруг крошечного костерка сидели четверо. Первой я узнал Ио-ленту - из-за ореола красоты, всегда окружавшего ее, полянка казалась поистине райским уголком. Почти в то же самое мгновение меня увидела Доркас и бросилась мне навстречу, а я разглядел лисью мордочку доктора Талоса, высунувшуюся из-за массивного плеча Балдандерса. Облик великана изменился до неузнаваемости - в противном случае я, несомненно, первым узнал бы именно его. Голова гиганта была обмотана грязными тряпками, а вместо потертого черного сюртука, который он всегда носил, его могучий торс скрывался под толстым слоем мази, похожей на глину и источавшей запах тухлой воды. - Вот так встреча! - воскликнул доктор Талое. - А мы тут как раз гадаем, что с тобой случилось. - Легким движением головы Балдандерс дал мне понять, что в действительности беспокоилась обо мне одна Доркас, о чем я догадался бы и без его намека. - Я сбежал, - сказал я. - Как и Доркас. Удивительно, как вы все остались в живых. - Да, нас едва не убили, - подтвердил доктор. Иолента повела плечами так, что это простое движение казалось изысканной церемонией. - Я тоже убежала. - Она приподняла ладонями огромные груди. - Но, кажется, я не приспособлена к бегу, как вы думаете? Потом в темноте я столкнулась с экзультантом. Он сказал, что мне не нужно больше бежать, и обещал защитить меня. Но тут же подъехали несколько верховых. Надеюсь, когда-нибудь у меня будет карета, запряженная такими же лошадьми - они были очень красивы. Среди них оказалось какое-то высокопоставленное лицо из тех, что не интересуются женщинами. Я надеялась, что меня отведут к Автарху, чьи поры источают звездный свет, - как это едва не случается в пьесе. Но эти люди прогнали моего экзультанта, а меня привезли обратно к театру, где оказались он, - она указала на Балдандерса, - и доктор. Доктор накладывал повязки на Балдандерса. Солдаты чуть было не убили нас, хотя я видела, что убивать меня им совсем не хотелось. Все-таки они нас отпустили, и вот мы здесь. Доктор Талое добавил: - Доркас мы нашли на рассвете. Вернее, это она нашла нас, потому что мы продвигались очень медленно. Медленно - из-за того, что Балдандерс единственный, кто может нести наши пожитки, а ему совсем плохо. Мы и так бросили часть вещей, оставив лишь самое необходимое. Я выразил удивлением тем, что Балдандерсу всего лишь "плохо", ибо я был уверен, что он мертв. - Доктор Талое остановил его, - объяснила Доркас. - Правда, доктор? Поэтому их и схватили. Удивительно, что их не убили. - И все же, - с улыбкой проговорил доктор, - как видите, пока мы обретаемся среди живых. Конечно, нам здорово досталось, но зато теперь мы богаты. Балдандерс, покажи Северьяну деньги. С гримасой боли великан переменил позу и достал кожаный кошель. Когда он развязал тесемки, в его громадную ладонь хлынул поток новеньких хризосов. Доктор Талое взял одну монету и повернул ее так, чтобы она заблестела на солнце. - Как ты думаешь, сколько времени какой-нибудь рыбак из деревушки на озере Диутурна согласится возводить стены вот за это? Я ответил: - Мне представляется, не меньше года. - Два! Изо дня в день, зимой и летом, в солнцепек и в дождливую погоду, если выплачивать мелкой медью, как мы и сделаем. Мы сможем нанять полсотни людей, чтобы отстроить дом. Вот увидите! Балдандерс вставил глухим басом: - Если они и вправду станут работать. - Станут! - взвился рыжеволосый человечек. - Еще как станут! Смею тебя уверить, за последнее время я кое-чему научился. Я перебил его: - Полагаю, часть этих денег принадлежит мне, а часть - женщинам. Доктор уже успокоился: - Ах да, я совсем забыл... С ними я уже расплатился. А половина этих - твоя. В конце концов, без тебя мы бы их не получили. - Он забрал монеты у великана, высыпал их на землю и принялся делить на две кучки. Я думал, что доктор имеет в виду мое участие в пьесе. Но Доркас, которая, должно быть, уловила нечто большее, скрывавшееся за словами доктора, спросила: - Почему ты так считаешь, доктор Талое? Лисья мордочка оскалилась в ухмылке. - У Северьяна есть высокопоставленные друзья. Должен признаться, я уже давненько об этом подумываю. Палач, странствующий по дорогам как бесприютный скиталец, - согласитесь, такое даже Балдандерс вряд ли проглотит, а моя глотка много уже, чем его. - Если у меня и есть такие друзья, - возразил я, - то мне о них неведомо. Теперь две кучки монет стали равными по величине. Доктор подтолкнул одну из них ко мне, а другую вернул великану. - Сначала, когда я увидел тебя спящим рядом с Балдандерсом, я подумал, что тебя прислали, чтобы предотвратить постановку моей пьесы. Ты, наверное, не мог не заметить, что в ней легко усмотреть критическое отношение к автархии. - В некотором роде, - саркастически пробормотала Иолента. - Однако посылать палача из Цитадели только для того, чтобы напугать кучку странствующих комедиантов, - это было бы слишком нелепо. Тогда до меня дошло, что участие в пьесе само по себе должно служить тебе прекрасным прикрытием. Вряд ли кому-нибудь придет в голову, что верный слуга Автарха может ввязаться в подобное предприятие. Между прочим, сочиняя роль Помощника, я позаботился о том, чтобы она соответствовала твоему облику, то есть как можно более надежно обосновал твое прикрытие. - Я об этом ничего не знал, - сказал я. - Разумеется. У меня не было ни малейшего желания злоупотреблять твоим доверием. Но когда вчера мы сооружали сцену, явился посланец из Обители Абсолюта. Как мне показалось, кастрат, а такие всегда пользуются особым доверием властителей. Он спросил, принадлежишь ли ты к нашей труппе. Тебя и Иоленты тогда не было, но я ответил утвердительно. Потом он спросил, какую долю ты должен получить, и, услышав мой ответ, заявил, что ему поручено заплатить нам вперед за вечернее представление. Теперь я бы назвал это большой удачей, поскольку какой-то здоровый дурень едва не перебил всю публику. Это был один из тех редких случаев, когда Балдандерс обиделся на язвительное замечание доктора. Несмотря на боль, он отодвинулся от костра и отвернулся от нас. По словам Доркас, когда я спал в палатке доктора Талоса, я был совершенно одинок. Теперь я чувствовал, что гигант испытывает то же самое. По мнению Балдандерса, на поляне не осталось никого, кроме него, да, может быть, нескольких наскучивших ему зверушек. - Он дорого заплатил за свой гнев, - заметил я. - Кажется, на нем живого места нет. Доктор кивнул. - В сущности, больше всех повезло именно Балдандерсу. Иеродулы направили лучи ему под ноги и пытались удержать на расстоянии, хотя могли сразу убить его. Благодаря их милосердию он жив и скоро поправится. Доркас пробормотала: - Значит, ты его вылечишь? Хорошо бы. Не могу выразить, как мне его жалко. - У тебя мягкое сердце. Пожалуй, даже слишком. Но ведь Балдандерс все еще растет, а дети выздоравливают быстро. - Растет? - удивился я. - Но ведь у него уже заметна седина. Доктор залился смехом. - Стало быть, у него растут седые волосы. А теперь, друзья мои, - он поднялся с земли и отряхнул штаны, - теперь настал час, когда, как говорят поэты, судьба разлучает людей. Северьян, мы устроили привал на этом месте не только потому, что устали, но и из-за близости к развилке: здесь расходятся дороги к Траксу, куда держишь путь ты, и к нам на родину - к озеру Диутурна. Мне претила сама мысль миновать это место - во всяком случае, пока у меня оставалась надежда встретиться с тобой и отдать твою долю. Но теперь дело сделано. Надеюсь, ты подтвердишь, что я честно обошелся с деньгами, если тебе придется вступить в сношения с твоими покровителями из Обители Абсолюта? Кучка хризосов все еще лежала передо мной на земле. - Здесь в сто раз больше, чем я когда-либо рассчитывал получить, удивился я. - Да, конечно. - Я сгреб монеты и положил их в ташку, а Женщины обменялись взглядами, и Доркас сказала: - Если Северьян идет в Траке, я отправляюсь вместе с ним. Иолента протянула руку доктору, явно рассчитывая, что он поможет ей подняться. - Мы с Балдандерсом пойдем одни, - объявил он. - Придется провести в пути всю ночь. Нам будет не хватать всех вас, но пришло время расстаться. Доркас, дитя мое, я счастлив, что ты нашла защитника. (Рука Иоленты легла ему на бедро.) Балдандерс, нам пора. Великан с трудом встал, и, хотя он не издал ни звука, я видел, как он мучается. Его повязки насквозь пропитались потом и кровью. Я знал, что должен сделать. - Нам с Балдандерсом надо поговорить с глазу на глаз. Могу я попросить вас отойти шагов на сто? Женщины послушались: Иолента пошла по одной тропинке, Доркас - по другой. Но доктор Талое не тронулся с места, и я повторил свою просьбу. - Ты хочешь, чтобы я тоже оставил вас? Но это бессмысленно. Балдандерс расскажет мне все, как только я вернусь. Иолента! Иди сюда, дорогая. - Она ушла по моей просьбе, и я хочу, чтобы ты сделал то же самое. - Да, но она пошла не той дорогой, а мне этого не нужно. Иолента! - Доктор, я только хочу помочь твоему другу.., рабу, или кем там он тебе приходится... Неожиданно раздался низкий, заглушенный повязками голос Балдандерса: - Я его хозяин. - Совершенно верно, - согласился доктор, собирая монеты. Кошель он опустил в карман великана. Иолента, прихрамывая, вернулась. По ее прекрасному лицу ручьем текли слезы. - Доктор, неужели мне нельзя пойти с тобой? - Конечно, нет, - ответил тот холодно, словно отказывая ребенку, который попросил лишний кусок сладкого пирога. Я взглянул на великана. - Балдандерс, я могу облегчить твои страдания. Недавно я помог своему другу, а у него были такие же ожоги, как у тебя. Но я не могу сделать этого на глазах у доктора Талоса и Иоленты. Давай отойдем немного - на тропу, которая ведет в Обитель Абсолюта. Великан медленно покачал головой. - Он знает, какое лекарство ты для него приготовил, - захихикал доктор. - Ему не раз приходилось испытывать его на других, но он слишком любит жизнь. - Я предлагаю жизнь, а не смерть. - Неужели? - Доктор поднял бровь. - А где же тот твой друг? Великан собирал пожитки. - Балдандерс, - снова обратился я к нему, - ты знаешь, кто такой Миротворец? - Это было давно, - угрюмо отвечал Балдандерс. - И неважно. - Он тронулся по тропинке - не по той, по которой ушла Доркас. Доктор Талое вместе с Иолентой, уцепившейся за его руку, догнали. Потом доктор остановился. - Северьян, судя по тому, что ты мне рассказывал, ты умеешь сторожить заключенных. Придержи-ка вот это существо, пока мы не отойдем на приличное расстояние, за один хризос. На меня навалилось ощущение неимоверной усталости - и от страданий Балдандерса, и от собственной неудачи. Я выдавил из себя: - Как член гильдии я имею право работать лишь по приказанию лиц, облеченных законной властью. - Тогда мы убьем ее, как только ты скроешься из виду. - Это твое дело, - сказал я и двинулся вслед за Доркас. Не успел я догнать ее, как раздались вопли Иоленты. Доркас встала как вкопанная и вцепилась в мою руку, спросила, что это было. Я передал ей слова доктора. - И ты оставил ее? - Я ему не поверил. Мы бросились назад. Не успели мы сделать и дюжины шагов, как крики смолкли. Наступила столь глубокая тишина, что был слышен шелест увядающей листвы. Мы побежали дальше. К тому времени, как мы достигли перекрестка, я почувствовал, что уже слишком поздно, и, по правде говоря, поспешил дальше лишь для того, чтобы Доркас не разочаровалась во мне. Я ошибся. Иолента бежала нам навстречу. Колени она держала сомкнутыми, будто ей мешали пышные бедра, скрещенными руками она придерживала груди. Великолепные золотисто-рыжие волосы разметались по лицу, тонкий шелк платья висел клочьями. Бросившись в объятия Доркас, она потеряла сознание. - Эти негодяи ее избили, - в ужасе пролепетала Доркас. - Еще мгновение назад мы думали, что они ее прикончили. - Я осмотрел кровоподтеки на спине красавицы. - Похоже на следы докторовой трости. Ей еще повезло, что он не натравил на нее Балдандерса. - Что же нам делать? - Можно попробовать вот это. - Я достал из сапога Коготь и показал ей. - Помнишь, мы нашли его в моей ташке? Ты еще сказала, что это не настоящий драгоценный камень. Вот что это было. Он способен залечивать раны - иногда. Я хотел полечить им Балдандерса, но он отказался. Я подержал Коготь над головой Иоленты, потом провел им по ссадинам на спине, но камень не засветился ярче, а Иоленте не стало лучше. - Не действует, - разочарованно произнес я. - Придется ее нести. - Перекинь ее через плечо. Чтобы не касаться самых больных мест. Доркас взяла "Терминус Эст", а я взвалил Иоленту на плечи и почувствовал, что она весит не меньше мужчины. Мы успели проделать немалый путь под пологом бледно-зеленой листвы, прежде чем Иолента наконец открыла глаза. Но и тогда она не могла ни идти, ни стоять без посторонней помощи, ей трудно было даже поднять руку, чтобы откинуть с заплаканного лица свои удивительные волосы. - Доктор не хочет брать меня с собой, - прошептала она. Доркас кивнула. - Похоже, действительно не хочет. - Она говорила с Иолентой так, будто та была гораздо моложе ее самой. - От меня ничего не останется. Я спросил, почему она так говорит, но Иолента только покачала головой. Через некоторое время она попросила: - Можно мне остаться с тобой, Северьян? У меня нет денег - Балдандерс забрал все, что дал мне доктор. - Она искоса взглянула на Доркас. - У нее тоже есть деньги, она получила больше, чем я, - столько же, сколько и ты. - Он знает, - проговорила Доркас. - А еще он знает, что все, что у меня есть, будет принадлежать ему, если понадобится. Я сменил тему: - Думаю, мне следует предупредить вас обеих, что я могу направиться и не в Траке. То есть не прямо в Траке, если мне удастся разузнать, где искать Орден Пелерин. Иолента взглянула на меня так, будто я повредился в уме. - Я слышала, что они странствуют по всему свету. Кроме того, они принимают одних женщин. - Я не собираюсь вступать в Орден - просто хочу найти их. В последний раз мне говорили, что сейчас они продвигаются на север. Но я должен встретиться с ними любой ценой - даже если для этого придется повернуть обратно на юг. - Я пойду за тобой куда угодно, - заявила Доркас. - Мне все равно, в Траке или нет. - А мне идти некуда, - вздохнула Иолента. Теперь она достаточно окрепла, чтобы идти самой, но заметно отставала от нас. Через некоторое время я оглянулся: она больше не плакала, но я с трудом узнал в ней красавицу, которая когда-то сопровождала доктора Талоса. Та всегда шествовала, расправив плечи, гордо, даже надменно, откинув голову, а ее поразительные глаза сияли, как изумруды. Сейчас ее плечи поникли от усталости, взгляд не отрывался от земли. - О чем ты разговаривал с доктором и великаном? - спросила меня Доркас. - Я же тебе говорил, - отозвался я. - Нет, один раз, когда ты заговорил громче, я расслышала: "Ты знаешь, кто такой Миротворец?" Только я не поняла, спрашивал ли ты потому, что сам не знаешь, или же хотел выяснить, знают ли они. - Лично я знаю совсем немного - почти что ничего. Мне приходилось видеть картины, на которых он будто бы изображен, но эти изображения были слишком уж не похожи одно на другое. - Есть еще легенды. - Да, но чуть ли не все, что я слышал, - это какая-то нелепица. Жаль, что здесь нет Ионы. Он бы позаботился об Иоленте, и он уж наверняка знает о Миротворце. Иона - это тот человек, с которым мы повстречались у Врат Скорби, верхом на мерихипе. Все это время он был мне верным другом. - А где он теперь? - Тот же вопрос мне задал доктор Талое. Я не знаю и не хочу об этом говорить. Расскажи мне лучше о Миротворце. Это, наверное, прозвучит глупо, но как только я произнес слово "Миротворец", тишина леса вдруг стала тяжелой и зловещей. Легкий шелест ветра в самых верхушках ветвей вызывал в воображении вздохи умирающего, а бледно-зеленые от недостатка света листья напоминали истощенные личики вечно голодных детей. - О нем никто не знает много, а я, может быть, знаю еще меньше, чем ты. И даже не помню, откуда. Одни говорят, что это был почти ребенок. Другие - что он вообще не человек, но не какоген, а овеществленная мысль некоего великого разума, для которого наше существование не более реально, чем жизнь игрушечного картонного театра. В одной истории говорится, что однажды он одной рукой коснулся руки умирающей женщины, а другой - звезды и с той поры стал обладателем силы, способной примирить вселенную с человечеством и человечество со вселенной, чтобы положить конец извечной вражде между ними. Он любил исчезать, а потом снова появляться, когда все думали, что он умер. Иногда он появлялся после того, как его хоронили. Его можно было встретить в облике животного, говорящего человеческим языком, а благочестивым женщинам он являлся в виде розы. Я вспомнил ритуал возложения на меня маски. - Наверное, Святой Катарине перед казнью. - Есть и мрачные легенды. - Расскажи. - Нет, раньше они меня пугали, - отказалась Доркас. - А теперь я и не помню их как следует. Разве в твоей коричневой книге о нем ничего нет? Я достал книгу. Доркас оказалась права. Читать на ходу было неудобно, поэтому я убрал книгу в ташку, решив прочитать это место на привале, который и так пришлось бы устраивать довольно скоро.