Вячеслав Белоусов. Коварная дама треф

   – Знаете?.. Она у меня одна… А теперь…
   Женщина зарыдала снова, затряслась в истерике.
   – Надежда! – позвал Игорушкин. – Валерьянки, что ли?
   Нашлось лекарство. В кабинете тревожно, тоскливо запахло. Секретарша бросилась к окну.
   – Открыть, Николай Петрович?
   Игорушкин кивнул и, подумав, добавил:
   – Среди наших есть кто из врачей?
   – Есть. Тамара Николаевна.
   – Смирнова?
   – Да.
   – Пригласи. А то как бы чего ни случилось.
   – Не надо, – вдруг поднялась женщина. – Не надо. Мне хорошо.
   – Присаживайтесь. Присядьте. Так лучше? – секретарша засуетилась вокруг посетительницы.
   – Спасибо, – женщина повернулась к Игорушкину. – Вы правы. Мне предстоит еще многое сделать сегодня… И надо все обдумать… Я потом приду. У меня только одна просьба.
   – Пожалуйста.
   – Вызовите следователя из Москвы.
   – У вас есть основания не доверять моим работникам? – Игорушкин насторожился.
   – Нет. Простите великодушно.
   – Тогда почему?
   – Я все расскажу… Только потом… Когда расстанусь с моей дочкой совсем… – Женщина снова задрожала, но удержалась от слез, прикрывшись платком.
   – Хорошо, хорошо.
   – Обещайте!
   – Я подумаю. Во всяком случае, обещаю, что следствием будут заниматься мои лучшие работники. Старшие следователи. Устраивает?
   – Спасибо, – она встала, выпрямилась, но остановилась, замерла и обернулась.
   – Только поспешите, ради бога. Они уже прячут следы.
   – Кто они?
   – Они! Они перевернули весь дом! Что же они ищут? Спасите меня!
   И схватилась за подвернувшуюся ручку двери, чтобы не упасть.

* * *

   А Игорушкин, подойдя к окну, еще долго не мог прийти в себя, выбраться из стихии нахлынувших эмоций.
   Ошибкой было бы предположить, что визит этой несчастной, но не сломленной страшной трагедией женщины, стал исключительным событием или редкостью. Вся его прокурорская жизнь, насыщенная разными, в том числе и такого рода неприятными происшествиями, заморозила душу. Убийства, самоубийства, смерть, трагедии похлеще, чем гибель одного человека, взрывали, будоражили психику и преследовали его часто в молодости, но потом, со временем, стали обычным, ординарным явлением.
   Смерть щадила его и не прикасалась к его близким.
   Помучился он, схоронив мать. Он ее любил по-своему, переживал сильно, даже слег. Но, конечно, она свое пожила, старушке повезло, дотянула до девяноста почти…
   Близкие у него не умирали. Петруха, хотя и жил далеко, а звонил часто, сам наведывался из года в год, последний раз с внучком уже прикатил, Колькой его порадовал. Есть кому дело его продолжать! Малец, внучок, в него пошел, так же глазаст и крепок! Майка, та рядышком постоянно, под рукой, стрекоза непоседливая. Аннушка… повсюду идет с ним рядом. И так всегда.
   Игорушкин отошел от окна, сел к столу. Рабочий день продолжался; за окном он шумел, гудел снующими машинами, шелестел, играл ветром в листьях любимого ясеня у балкона, пощипывал лицо солнечным лучиком, забежавшим в бумаги на столе. Игорушкину предстоял день больших хлопот и забот. Но прежде нужно прикоснуться к тому, от чего страдала и мучилась только что покинувшая его кабинет женщина.

Молодая, красивая… и все!

   – Владимир Владимирович! – Шаламов на ходу прицепился к спешащему заместителю начальника следственного отдела. – Володя!
   Малинин, не останавливаясь, широкими шагами торопился к приемной прокурора области.
   – Михалыч, погоди! Мне докладывать шефу! Колосухин приболел, – так и не затормозив, с кучей бумаг вошел в дверь приемной тот. – Дождись. Через полчаса, максимум – час, освобожусь.
   – Что ты! Меня в медвытрезвителе заждались.
   – Где? – замер у раскрытой двери Малинин. – Ты как туда? Какими?..
   – Расскажу все. Выдели мне сейчас минут пять-десять.
   – Надежда! – крикнул в приемную Малинин. – Что шеф? Один?
   – Занят, – донесся голос секретарши. – У него персона важная. Женского пола.
   – Меня спрашивал?
   – Сказал, чтоб никого.
   – Ого! – покачал головой Малинин. – Как освободится, найди меня.
   – Хорошо, Владимир Владимирович.
   – Твое счастье, Михалыч, – Малинин улыбнулся криминалисту. – Пошли ко мне. Ты что это с утра в медвытрезвителе забыл?
   – Не что, а кого, – Шаламов по обыкновению был хмур. – Мужики там меня дожидаются. Двое.
   – Кто ж залетел-то?
   – Нет, ты не то подумал, Володь.
   – А чего ж?
   – Они у меня вроде подозреваемых.
   – Погоди! Это не по ночному трупу, что вчера ты выезжал?
   – Точно, – качнул головой криминалист.
   – А я вот сводку шефу несу как раз. Самоубийство женщины?
   – Да, – совсем нахмурился Шаламов. – Только пока не уверен я. Как бы уголовное дело не пришлось возбуждать.
   – Она же вены вскрыла? – Малинин, зайдя в кабинет, остановился у стола, отыскал среди бумаг нужную, прочитал.
   – Вот. В группе самоубийств эта информация за прошедшую ночь. Дочка известного лекаря, между прочим, заместителя главного врача нашей областной больницы, обнаружена в ванной с порезанными венами на обеих руках.
   – Ну чего ты мне читаешь, – отвернулся к окну Шаламов. – Меня подняли. Сам выезжал. Я же тебе сказал. Вместо районников вытащили. Это что же творится? Кто дежурит у нас? Не пойму.
   – Максинов подписал сводку? – тоже вопросительно глядя на криминалиста, проговорил Малинин и присел за стол. – Ты чего же, Владимир Михайлович, особое мнение имеешь по этому поводу? Сомневаешься в самоубийстве?
   – Сам пока не знаю, – Шаламов так и не поворачивался от окна. – Не все там так просто, чтобы сразу с самоубийством выскакивать. У милиции все упрощенно, им все ясно.
   – Так эти мужики? В вытрезвиловке-то? – Малинин быстро соображал. – Они, выходит, подозреваемые у тебя?
   – Не то чтобы…
   – Это как? Тогда за что же ты их туда упек?
   – Да не я! – Шаламов повернулся, красные глаза его выдавали бессонную ночь. – Я с осмотра трупа запоздно уже домой добрался, лег, спать не спал, кошмары какие-то мучить начали. Эта баба приснилась! Летала перед моим носом пуще Натальи Варлей! А потом менты снова меня подняли почти под утро. Их самих врачи «скорой помощи» вызвали в квартиру, где муж этой… покойной Туманской, Вадим, в крови валялся. Сам он тоже врач «скорой», но мертвецки пьяный и избитый почти до смерти на полу в углу.
   – Вот дела… – Малинин повертел в руках листок оперативной сводки. – Тут об этом ни слова.
   – Там и не должно быть. Я ж его не задерживал как подозреваемого, – Шаламов достал сигареты, закурил. – В той квартире его дружок рядом в том же непотребном виде покоился. Тоже весь в крови, избит до неузнаваемости и пьян как свинья.
   – Да…
   – Ну я сыщикам нашим команду дал, чтобы в вытрезвиловку их везли. До полного, так сказать, человеческого вида в себя приходили. Они же оба невменяемые. Ни бе, ни ме, ни кукареку. С ними работать нельзя. Квартиру соседям сдал до лучших времен.
   – А со здоровьем?
   – Да живы, – махнул рукой Шаламов. – Что с ними будет? Молодые. Здоровые, как слоны. Вывески себе попортили да кости помяли. Ротоборцы сраные. Между собой дрались.
   – Ты что же? И не спал совсем?
   – Я где сегодня не был! – Шаламов закашлялся, сигарету смял. – Менты меня с утречка раннего к этим бойцам примчали из дома. Только пусто все. Оба, как сговорились, твердят: ничего не помним. Но про жену, понятное дело, я этого муженька не спрашивал пока. А сам он ну дуб дубом. Глаза очумелые у обоих, себя едва признали.
   – Может, рано ты сейчас спешишь, Михалыч? Не очухались еще?
   – Все может быть. Вот я их там и мурыжу пока. Велел держать до моего приезда. Искупать обоих, то да се. Привести в людское состояние. А сам к медикам в резалку сгонял.
   – А туда зачем? Ты же постановление на месте, наверное, выдал? Тут, в сводке, отмечено, что с тобой Слава Глотов выезжал?
   – Он мастак, – согласился Шаламов. – Его учить не надо. Мы там все сделали. Но за мной генерал не зря, видно, сразу послал. У нас же следователь Кировской прокуратуры выезжать должен был, а подняли меня. Я тоже поначалу возмущаться начал, а мне говорят – Максинов велел, чтобы из облпрокуратуры старших следаков взяли. Ну а дежурный разве станет важняков подымать, вот я под раздачу и угодил. Максинов потом сам на труп приезжал. Впервые я с генералом так встретился. Ничего… впечатляет… Но не мешал работать, молодец. Не лез, как некоторые, с советами.
   – Да, ночка у тебя была, Михалыч, – Малинин улыбнулся, сочувствуя, – не позавидуешь.
   – Чего уж, – Шаламов снова закурил. – Я и хотел посоветоваться. Раз такая нервотрепка! Сам генерал! Люди, видно, важные тут зашевелятся. К Игорушкину побегут. В общем, дело непростое, чую. Переполох будет. Да и я, понимаешь, Володь, не верю пока тому, что на поверхности. Молодая женщина… красивая и мертвая… Жуть! Если и сама вены себе вскрыла, за этим все равно многое таится…
   – Да, дела… – Малинин задумался, поднял голову. – Молодая, красивая… И все!
   – Муж ее и дружок тот, выяснил я, весь вечер вместе пьянствовали в той хате, где их нашли. – Шаламов горько хмыкнул. – Она оказалась в квартире своей матери. Голая. Одна. В ванной. Здесь много вопросов у меня появилось. И все без ответов. Глотов вчера при осмотре сказал кое-что. Я это и без него сам видел.
   – Чего же?
   – Ну лежит в крови… Ну вены вскрыла… Еще неизвестно ничего. Ее и довести могли до самоубийства. И снотворное дать, а потом вены вскрыть… Чего хочешь придумать можно, если голову поломать.