Страница:
Антон сел за стол и стал растирать лицо руками:
– Алиса, куда ты положила дела после того, как я ушел?
Девушка уже немного успокоилась, но теперь истерику сменил страх за свое будущее. Секретари, как и самураи, своих господ не меняют. В случае их позора они уходят вместе с ними. И теперь, проработав в суде всего месяц, Алиса с горечью осознавала, что тут она больше не останется. Конечно, она не понимала всей серьезности ситуации так, как ее понимал Антон, но чувствовала, что произошло нечто из ряда вон выходящее.
– Я их положила в сейф, но не сразу, а лишь после того, как они ушли.
Струге оторвал от лица руки.
– Кто – «они»?
– Семенихин с адвокатом. Они приходили за копией оправдательного приговора.
В пятницу Струге по просьбе адвоката подготовил копию оправданного им Семенихина, подписал и велел Алисе, если адвокат прибудет в его отсутствие, отдать документ. Что та сегодня и сделала.
– Тьфу ты, черт! – Струге схватил со стола толстую папку и помахал ею в воздухе. – Я, кажется, действительно слепой. Вот оно, злополучное дело! Уважаемые женщины, примите мои извинения за ваши ненужные действия. Сегодня можете отдыхать – вы это заслужили. Все, на сегодня вы свободны, а завтра – не ходите к Кислицыну, а ходите ко мне.
Обрадовавшись столь удачному стечению обстоятельств, старушки быстро удалились.
Едва за заседателями закрылась дверь, Алиса в изнеможении упала на стул.
– Антон Павлович, я до этого в бога не верила… Господи, какое счастье. Все время, пока я рыла бумаги, я молила его о том, чтобы оно нашлось…
– Можешь продолжать молить. – Струге бросил на стол папку с делом, по которому на завтрашний день было назначено заседание. – Можешь продолжать верить и сомневаться одновременно. Да заодно вспоминать, где в момент своего прихода сидели Семенихин со своим адвокатом-кровососом, что говорили и что делали.
Второе известие о пропаже дела Алиса перенесла уже более стойко.
– Это не то дело, да? – тихо спросила она. – Я опять на краю гибели, правда? Антон Павлович, а меня могут посадить за это?
– Только в одном случае, Алиса. Если это ты выкрала дело. Если же ты все-таки в этом признаешься и можно будет что-то исправить, я гарантирую тебе определенную свободу.
Опять эти слезы…
Струге патологически не переносил воду. Ни в делах, ни на лице. Поморщившись, он развел руками.
– Слушай, хватит рыдать! Или, хочешь, вместе поплачем? Сядем, сопли распустим по всей столешнице и завоем, как собаки! Говори, где сидели Семенихин с адвокатом и где в это время находилась ты!
Алиса долго вытирала слезы, хлюпала и тряслась. Алла быстро бы уже распедалила ситуацию и вывела крайнего. Ее преемница же изводила себя страданиями. Наконец Алиса рассказала, что адвокат со своим подзащитным сидели за столом, читали копию приговора, а все три дела покоились на столе, прямо перед ними. Минут через десять они раскланялись и ушли.
– Сумки, кейсы у них в руках были?
– У адвоката какой-то дегенеративный чемоданчик был. А-а-а-а-а…
Больше дело можно было не искать. Если Алиса его не выдала злоумышленникам, что тоже вполне вероятно – она не Алла, чтобы Струге мог за нее поручиться, – то вывод напрашивался один. Дело выкрал либо Семенихин, либо адвокат Желябин. У Антона пробежали по спине мурашки, когда он представил, как семидесятилетний, известный в городе адвокат Моисей Лаврентьевич Желябин, прикусив в азарте язык, воровато оглядываясь на зазевавшегося секретаря суда, ворует со стола судьи Струге уголовное дело. Картина была настолько сюрреалистическая, что Антон, чтобы побыстрее прогнать этот бред, мотнул головой. Оставался маленький негодяй Семенихин, на которого глупец следователь не смог накопать доказательств для очередной ходки наркомана в зону. Одну судимость за хранение марихуаны Семенихин уже имел. Сейчас могла бы состояться вторая, но, к сожалению, желание многих милицейских следователей часто не совпадает с их умственными возможностями. А часто бывает очень даже наоборот: умственные способности настоль велики, что следователь умудряется выстроить дело так, что подсудимому нужно не нары стелить в казенном бараке, а вручать медаль «За охрану общественного порядка».
Но на кой черт Семенихину понадобилось дело Цебы?! Продать папку племяннику президента филиала за миллион? «Корейковщиной» попахивает. Это чересчур круто для обкуренного наркомана. Скорее – за тысячу.
Антон встал из-за стола и стал прохаживаться, как тигр в клетке. Алиса, как на теннисном матче, сидела и вертела головой направо-налево.
– Алиса, шея открутится. – Ему вдруг стало нестерпимо жаль эту девчонку. Верить в то, что она могла участвовать в спланированной или, наоборот, спонтанной операции, ему не хотелось. – Наводи порядок. Теперь, надеюсь, ты понимаешь, что такое потерять дело?
– Да…
– Нет, ты не понимаешь. Ты поймешь это, когда об этом узнает председатель суда. Вот тогда ты все поймешь очень быстро. Когда твоего судью выкинут на улицу, ему будет весело. Ему будет весело, потому что его не привлекут к уголовной ответственности. А если привлекут, тогда ему будет невесело. В любом случае его карьере придет конец. А ты…
Он посмотрел на девушку и осекся. И тут же стал винить себя за откровения. Кому они сейчас нужны? Может статься так, что и урок этот больше никогда не пригодится ни учителю, ни ученице. Просто не будет в этом необходимости.
Перед взором Струге проплывал бриллиантовый дым. Казалось, он проникал в каждый уголок его необъятного кабинета. Ему чудилась улица, по которой он идет; и люди двигаются навстречу… Шествует парочка; он показывает ей на Струге пальцем: «Видишь, это бывший судья Струге. Я не знаю подробностей, но говорят, что, когда он читал какое-то уголовное дело, чтобы дать пацану пожизненное заключение, братва привела в его кабинет стриптизершу. Она разделась и стала танцевать прямо на столе Струге. А когда он, роняя на столешницу пенную слюну, засовывал ей за трусы купюру, братва увела дело прямо из-под его носа…»
Позабыв, что находится в одной компании с юной дамой, Антон наклонился и в сердцах сплюнул в урну.
На глазах Алисы происходили странные вещи. Ее предшественница, Алла, уверяла ее, что Антон Павлович – честнейший человек с тончайшими струнами души. Эти струны нужно беречь и не щипать. Иначе она вернется и выщиплет все струны из души Алисы. Сейчас же девушка сидела на стуле, и ей казалось, что мир перевернулся. В течение одного утра случилось то, что с ее наставницей в суде не случалось многие годы. Потерялось уголовное дело, Антон Павлович отругал двух старух, как прораб – бригаду маляров, и сейчас с отсутствующим взглядом плевал под стол.
– Значит, так…
Услышав это, она вернулась в реальный мир.
– О пропаже дела – никому ни слова. Работать так, как будто ничего не случилось. Если кто-то спросит о деле Цебы, отвечай – оно у Струге. Под этими «кто-то» тебе нужно понимать всех, включая председателя Верховного суда и Генпрокурора. Все – ты в домике. В норке Кролика. В Зазеркалье. Поняла?
Алиса поняла. Не говорить никому правды, какой бы горькой она ни была, а все стрелы переводить на своего единственного сейчас покровителя. Задача проста, как процесс строгания морковки на терке. «А где…?» – «У Струге Антона Павловича». Все. Большего от секретаря-растяпы судья не требовал.
– А… Что мы сейчас будем делать? – спросила Алиса, едва закончив уборку.
– Работать. Что у нас было запланировано после несостоявшегося процесса?.. Кстати, где эта телефонограмма адвоката, которую ты приняла? Еще раз отпустишь заседателей или поступишь подобным образом – уволю. – Антон снова растер горящее лицо руками. – Да, уволю…
«Господи, – подумала не верящая в помощь всевышнего Алиса, – сделай так, чтобы он меня уволил прямо сейчас…»
Так кто же все-таки страдает клептоманией в особо крупных размерах?
Желябина Антон отбросил из числа подозреваемых сразу, едва опять вспомнил деда, едва передвигающегося на костылях по коридорам суда. Старик был силен умом, но слаб здоровьем. Его не увольняли из коллегии адвокатов на пенсию лишь потому, что он достиг всех высот, какие может достичь юрист, и сохранял в своем, весьма преклонном возрасте здравый рассудок. Он был из тех артистов, которые кончают свои дни на сцене. Понятно, что этот уважаемый человек украсть дело из кабинета судьи не мог ни при каких обстоятельствах. Никого, помимо его и Семенихина, за время отсутствия Струге в кабинете не было. За исключением, разумеется, Алисы.
А потом пропало дело. Самым волшебным образом. Этим волшебником мог оказаться лишь наркоман Семенихин. Но зачем ему воровать чужое дело, если его собственное только что закрылось самым невероятным и счастливым образом? И потом, зачем гадить судье, даровавшем тебе «вольную»? Однако не исключено, что Олежек Семенихин прибыл за копией приговора под сильнейшим «газом». Старик Желябин хоть и здрав рассудком, но определить состояние молодого наркомана вряд ли в состоянии…
Из потока проносящихся мыслей Антона вырвал телефонный звонок. «Наверное, звонит Николаев, чтобы попросить принести дело Цебы, – первое, что пришло в голову Струге, когда он снимал трубку. – Как правило, все подлости следуют одна за другой с сумасшедшей скоростью…»
Но звонил Марков, дежурный по Центральному РОВД.
– Антон Павлович, записывай. Цеба Артур Алексеевич. Семьдесят пятого года выпуска. Проживает на улице Малая, дом пятнадцать, квартира сорок. Так, что еще?.. Ага, владеет автомобилем «ВАЗ-21083» с государственным номером А444АТ. Судим по «старой» «сто сорок четвертой», часть третья. Три с половиной года «отдыхал» под Соликамском. Ну, вот и все. Что-нибудь еще?
– Нет, спасибо.
Антон попрощался и повесил трубку.
Что из всего этого следует? Что Цеба – бывший вор, которого не исправила даже зона. Впрочем, кого она исправляет? Скажем так – ничему не научила, раз он после тайного хищения прибег к хищению открытому, да еще – с применением насилия, опасного для жизни. Не своей, понятно, жизни – чужой. «Ничего там нельзя сделать»? Конечно, можно. От восьми до пятнадцати с конфискацией имущества.
И «отметется» у Цебы и «восьмерочка» с модным номером, и хата на Малой… Как это «ничего нельзя сделать»? Если следователь поработал на славу, то не только ничего, а очень много чего можно сделать! Но только если – на славу…
Стоп…
Струге поднял глаза на Алису, которая сидела за столом и строчила какой-то документ. Судья вдруг почувствовал, как по спине пробежал холодок. А девушка сидела, писала, время от времени поднося к лицу платок к лицу и вытирая нос…
Она была так мила и наивна с этим вышитым по кайме платочком, что Антон вновь покорил себя за недавнюю грубость. Вряд ли она могла… А раз так, тогда почему он срывает на ней свое зло? Да потому, что именно при ней исчезло дело!
– Алиса, девочка… Ты еще не отнесла в канцелярию дело Семенихина?
– Нет еще. Простите, я не успела, Антон Павлович… С этим кошмаром…
– Ничего, я могу тебя успокоить. Он только начинается. А что дело не отнесла – так это даже хорошо. Значит, ты сейчас без труда мне напомнишь адрес, по которому проживает Олег Александрович Семенихин.
Он хотел только одного – не ошибиться. И он не ошибся.
– Улица Малая, дом пятнадцать. А квартира… Сейчас. – Она склонилась над листом. – Квартира восемь.
Он не ошибся.
Бывший подсудимый, а ныне оправданный Семенихин Олег Александрович проживал с подсудимым Цебой Артуром Алексеевичем в одном доме.
Точнее – в одном подъезде.
Глава 3
– Алиса, куда ты положила дела после того, как я ушел?
Девушка уже немного успокоилась, но теперь истерику сменил страх за свое будущее. Секретари, как и самураи, своих господ не меняют. В случае их позора они уходят вместе с ними. И теперь, проработав в суде всего месяц, Алиса с горечью осознавала, что тут она больше не останется. Конечно, она не понимала всей серьезности ситуации так, как ее понимал Антон, но чувствовала, что произошло нечто из ряда вон выходящее.
– Я их положила в сейф, но не сразу, а лишь после того, как они ушли.
Струге оторвал от лица руки.
– Кто – «они»?
– Семенихин с адвокатом. Они приходили за копией оправдательного приговора.
В пятницу Струге по просьбе адвоката подготовил копию оправданного им Семенихина, подписал и велел Алисе, если адвокат прибудет в его отсутствие, отдать документ. Что та сегодня и сделала.
– Тьфу ты, черт! – Струге схватил со стола толстую папку и помахал ею в воздухе. – Я, кажется, действительно слепой. Вот оно, злополучное дело! Уважаемые женщины, примите мои извинения за ваши ненужные действия. Сегодня можете отдыхать – вы это заслужили. Все, на сегодня вы свободны, а завтра – не ходите к Кислицыну, а ходите ко мне.
Обрадовавшись столь удачному стечению обстоятельств, старушки быстро удалились.
Едва за заседателями закрылась дверь, Алиса в изнеможении упала на стул.
– Антон Павлович, я до этого в бога не верила… Господи, какое счастье. Все время, пока я рыла бумаги, я молила его о том, чтобы оно нашлось…
– Можешь продолжать молить. – Струге бросил на стол папку с делом, по которому на завтрашний день было назначено заседание. – Можешь продолжать верить и сомневаться одновременно. Да заодно вспоминать, где в момент своего прихода сидели Семенихин со своим адвокатом-кровососом, что говорили и что делали.
Второе известие о пропаже дела Алиса перенесла уже более стойко.
– Это не то дело, да? – тихо спросила она. – Я опять на краю гибели, правда? Антон Павлович, а меня могут посадить за это?
– Только в одном случае, Алиса. Если это ты выкрала дело. Если же ты все-таки в этом признаешься и можно будет что-то исправить, я гарантирую тебе определенную свободу.
Опять эти слезы…
Струге патологически не переносил воду. Ни в делах, ни на лице. Поморщившись, он развел руками.
– Слушай, хватит рыдать! Или, хочешь, вместе поплачем? Сядем, сопли распустим по всей столешнице и завоем, как собаки! Говори, где сидели Семенихин с адвокатом и где в это время находилась ты!
Алиса долго вытирала слезы, хлюпала и тряслась. Алла быстро бы уже распедалила ситуацию и вывела крайнего. Ее преемница же изводила себя страданиями. Наконец Алиса рассказала, что адвокат со своим подзащитным сидели за столом, читали копию приговора, а все три дела покоились на столе, прямо перед ними. Минут через десять они раскланялись и ушли.
– Сумки, кейсы у них в руках были?
– У адвоката какой-то дегенеративный чемоданчик был. А-а-а-а-а…
Больше дело можно было не искать. Если Алиса его не выдала злоумышленникам, что тоже вполне вероятно – она не Алла, чтобы Струге мог за нее поручиться, – то вывод напрашивался один. Дело выкрал либо Семенихин, либо адвокат Желябин. У Антона пробежали по спине мурашки, когда он представил, как семидесятилетний, известный в городе адвокат Моисей Лаврентьевич Желябин, прикусив в азарте язык, воровато оглядываясь на зазевавшегося секретаря суда, ворует со стола судьи Струге уголовное дело. Картина была настолько сюрреалистическая, что Антон, чтобы побыстрее прогнать этот бред, мотнул головой. Оставался маленький негодяй Семенихин, на которого глупец следователь не смог накопать доказательств для очередной ходки наркомана в зону. Одну судимость за хранение марихуаны Семенихин уже имел. Сейчас могла бы состояться вторая, но, к сожалению, желание многих милицейских следователей часто не совпадает с их умственными возможностями. А часто бывает очень даже наоборот: умственные способности настоль велики, что следователь умудряется выстроить дело так, что подсудимому нужно не нары стелить в казенном бараке, а вручать медаль «За охрану общественного порядка».
Но на кой черт Семенихину понадобилось дело Цебы?! Продать папку племяннику президента филиала за миллион? «Корейковщиной» попахивает. Это чересчур круто для обкуренного наркомана. Скорее – за тысячу.
Антон встал из-за стола и стал прохаживаться, как тигр в клетке. Алиса, как на теннисном матче, сидела и вертела головой направо-налево.
– Алиса, шея открутится. – Ему вдруг стало нестерпимо жаль эту девчонку. Верить в то, что она могла участвовать в спланированной или, наоборот, спонтанной операции, ему не хотелось. – Наводи порядок. Теперь, надеюсь, ты понимаешь, что такое потерять дело?
– Да…
– Нет, ты не понимаешь. Ты поймешь это, когда об этом узнает председатель суда. Вот тогда ты все поймешь очень быстро. Когда твоего судью выкинут на улицу, ему будет весело. Ему будет весело, потому что его не привлекут к уголовной ответственности. А если привлекут, тогда ему будет невесело. В любом случае его карьере придет конец. А ты…
Он посмотрел на девушку и осекся. И тут же стал винить себя за откровения. Кому они сейчас нужны? Может статься так, что и урок этот больше никогда не пригодится ни учителю, ни ученице. Просто не будет в этом необходимости.
Перед взором Струге проплывал бриллиантовый дым. Казалось, он проникал в каждый уголок его необъятного кабинета. Ему чудилась улица, по которой он идет; и люди двигаются навстречу… Шествует парочка; он показывает ей на Струге пальцем: «Видишь, это бывший судья Струге. Я не знаю подробностей, но говорят, что, когда он читал какое-то уголовное дело, чтобы дать пацану пожизненное заключение, братва привела в его кабинет стриптизершу. Она разделась и стала танцевать прямо на столе Струге. А когда он, роняя на столешницу пенную слюну, засовывал ей за трусы купюру, братва увела дело прямо из-под его носа…»
Позабыв, что находится в одной компании с юной дамой, Антон наклонился и в сердцах сплюнул в урну.
На глазах Алисы происходили странные вещи. Ее предшественница, Алла, уверяла ее, что Антон Павлович – честнейший человек с тончайшими струнами души. Эти струны нужно беречь и не щипать. Иначе она вернется и выщиплет все струны из души Алисы. Сейчас же девушка сидела на стуле, и ей казалось, что мир перевернулся. В течение одного утра случилось то, что с ее наставницей в суде не случалось многие годы. Потерялось уголовное дело, Антон Павлович отругал двух старух, как прораб – бригаду маляров, и сейчас с отсутствующим взглядом плевал под стол.
– Значит, так…
Услышав это, она вернулась в реальный мир.
– О пропаже дела – никому ни слова. Работать так, как будто ничего не случилось. Если кто-то спросит о деле Цебы, отвечай – оно у Струге. Под этими «кто-то» тебе нужно понимать всех, включая председателя Верховного суда и Генпрокурора. Все – ты в домике. В норке Кролика. В Зазеркалье. Поняла?
Алиса поняла. Не говорить никому правды, какой бы горькой она ни была, а все стрелы переводить на своего единственного сейчас покровителя. Задача проста, как процесс строгания морковки на терке. «А где…?» – «У Струге Антона Павловича». Все. Большего от секретаря-растяпы судья не требовал.
– А… Что мы сейчас будем делать? – спросила Алиса, едва закончив уборку.
– Работать. Что у нас было запланировано после несостоявшегося процесса?.. Кстати, где эта телефонограмма адвоката, которую ты приняла? Еще раз отпустишь заседателей или поступишь подобным образом – уволю. – Антон снова растер горящее лицо руками. – Да, уволю…
«Господи, – подумала не верящая в помощь всевышнего Алиса, – сделай так, чтобы он меня уволил прямо сейчас…»
Так кто же все-таки страдает клептоманией в особо крупных размерах?
Желябина Антон отбросил из числа подозреваемых сразу, едва опять вспомнил деда, едва передвигающегося на костылях по коридорам суда. Старик был силен умом, но слаб здоровьем. Его не увольняли из коллегии адвокатов на пенсию лишь потому, что он достиг всех высот, какие может достичь юрист, и сохранял в своем, весьма преклонном возрасте здравый рассудок. Он был из тех артистов, которые кончают свои дни на сцене. Понятно, что этот уважаемый человек украсть дело из кабинета судьи не мог ни при каких обстоятельствах. Никого, помимо его и Семенихина, за время отсутствия Струге в кабинете не было. За исключением, разумеется, Алисы.
А потом пропало дело. Самым волшебным образом. Этим волшебником мог оказаться лишь наркоман Семенихин. Но зачем ему воровать чужое дело, если его собственное только что закрылось самым невероятным и счастливым образом? И потом, зачем гадить судье, даровавшем тебе «вольную»? Однако не исключено, что Олежек Семенихин прибыл за копией приговора под сильнейшим «газом». Старик Желябин хоть и здрав рассудком, но определить состояние молодого наркомана вряд ли в состоянии…
Из потока проносящихся мыслей Антона вырвал телефонный звонок. «Наверное, звонит Николаев, чтобы попросить принести дело Цебы, – первое, что пришло в голову Струге, когда он снимал трубку. – Как правило, все подлости следуют одна за другой с сумасшедшей скоростью…»
Но звонил Марков, дежурный по Центральному РОВД.
– Антон Павлович, записывай. Цеба Артур Алексеевич. Семьдесят пятого года выпуска. Проживает на улице Малая, дом пятнадцать, квартира сорок. Так, что еще?.. Ага, владеет автомобилем «ВАЗ-21083» с государственным номером А444АТ. Судим по «старой» «сто сорок четвертой», часть третья. Три с половиной года «отдыхал» под Соликамском. Ну, вот и все. Что-нибудь еще?
– Нет, спасибо.
Антон попрощался и повесил трубку.
Что из всего этого следует? Что Цеба – бывший вор, которого не исправила даже зона. Впрочем, кого она исправляет? Скажем так – ничему не научила, раз он после тайного хищения прибег к хищению открытому, да еще – с применением насилия, опасного для жизни. Не своей, понятно, жизни – чужой. «Ничего там нельзя сделать»? Конечно, можно. От восьми до пятнадцати с конфискацией имущества.
И «отметется» у Цебы и «восьмерочка» с модным номером, и хата на Малой… Как это «ничего нельзя сделать»? Если следователь поработал на славу, то не только ничего, а очень много чего можно сделать! Но только если – на славу…
Стоп…
Струге поднял глаза на Алису, которая сидела за столом и строчила какой-то документ. Судья вдруг почувствовал, как по спине пробежал холодок. А девушка сидела, писала, время от времени поднося к лицу платок к лицу и вытирая нос…
Она была так мила и наивна с этим вышитым по кайме платочком, что Антон вновь покорил себя за недавнюю грубость. Вряд ли она могла… А раз так, тогда почему он срывает на ней свое зло? Да потому, что именно при ней исчезло дело!
– Алиса, девочка… Ты еще не отнесла в канцелярию дело Семенихина?
– Нет еще. Простите, я не успела, Антон Павлович… С этим кошмаром…
– Ничего, я могу тебя успокоить. Он только начинается. А что дело не отнесла – так это даже хорошо. Значит, ты сейчас без труда мне напомнишь адрес, по которому проживает Олег Александрович Семенихин.
Он хотел только одного – не ошибиться. И он не ошибся.
– Улица Малая, дом пятнадцать. А квартира… Сейчас. – Она склонилась над листом. – Квартира восемь.
Он не ошибся.
Бывший подсудимый, а ныне оправданный Семенихин Олег Александрович проживал с подсудимым Цебой Артуром Алексеевичем в одном доме.
Точнее – в одном подъезде.
Глава 3
Да, это была весна. Дерзкая и беспощадная, она врывалась на улицы города и точила своими ручьями бетонные ограждения тротуаров. Даже ветер, который всего три недели назад насквозь пронизывал одежды, теперь, казалось, лишь поглаживал своими прохладными ладонями кожу лица. Зима ушла.
Струге вырвался на улицу сразу, едва понял причину, по которой уголовное дело могло пропасть из его кабинета таким беспардонным образом. Все заседания на сегодня отменены. Так гласила табличка, которую Алиса вывесила после «бегства» Антона. «В связи с болезнью судьи» – разъясняли слова, каллиграфически выведенные секретарем.
Но Антон не был болен, а бежал он только с целью успеть сделать то, что могло бы предотвратить необратимые последствия. Дорога была каждая секунда. Семенихин спер дело, а этот парень – не желторотый юнец, желающий пошутить. Семенихин – прожженный наркоман, зэк и просто нехороший человек, который понимает, что чем быстрее он избавится от дела, тем меньше шансов попасть за решетку – теперь уже надолго.
Но у Антона был шанс. Если бы дело касалось одного Семенихина, Струге уже никуда бы не торопился. Уголовное дело по обвинению этого чумового наркуши было бы либо сожжено через десять минут в гаражах сразу после выхода из здания суда, либо съедено целиком – от корки до корки – еще в тот момент, когда его непослушные ноги двигались по лестничным пролетам дворца правосудия. Лучше получить завороток кишок или запор, гарантирующий кесарево сечение, нежели отправиться в «столыпине» на срок, гарантирующий поездку в один конец.
Но сейчас был совершенно иной случай. К украденному делу Семенихин не имел совершенно никакого отношения! Это был лишь шанс «срубить» на халяву денег. Ну какой прожженный каторжанин, которым, если верить Маркову, является Цеба, пожалеет денег на то, чтобы выкупить у какого-то обкуренного охламона личное уголовное дело. Пусть Цеба сейчас в тюрьме – хотя Антон не имел представления о подробностях дела. Пусть! Он, даже находясь в «крытке», легко выкупит документы и уже через пару недель окажется на свободе. Его хохот будет услышан даже папуасами в Новой Гвинее!
Именно по этой причине у Антона сейчас был шанс. Чтобы поменять дело на реальные деньги, нужно время. Обговорить условия, сойтись в цене, причем так, чтобы не продешевить! Они оба прекрасно понимают, каких денег стоит эта папка! За то, чтобы не получить срок от восьми до пятнадцати лет в компании педерастов, туберкулезников, кретинов и дегенератов любой такой же педераст, туберкулезник и дегенерат отдаст все, что имеет. Да, даже дегенерат и кретин! Третий закон Ньютона не знает никто, а что такое «зона», знает даже умственно отсталый! Этим и отличаются науки реальные от метафизических.
Струге был так погружен в свои мысли, что даже не понял, в какую марку машины сел. Едва Антон выбрался из бурелома размышлений о подлости Семенихина и воспоминаний о его матери, он, наконец, услышал, о чем говорит водитель…
– И вот так возим это говно по городу, возим; и складывается впечатление, что говна в Тернове больше, чем жителей.
«Где я?» – пришел в голову судье уже ставший любопытным вопрос.
Он покачивался на дерматиновом сиденье грузовика – теперь это было очевидно. Очевидным был и запах, бьющий в нос. Первая попавшаяся машина, которую Струге удалось поймать сразу после выхода из суда, оказалась ассенизаторской. Если то, как он в нее садился, видели Роза Львовна или Николаев, вскоре этот факт станет достоянием не только Центрального суда.
«Судья Струге экономит деньги и ездит на говновозках». Никто, конечно, не поверит, но приятного мало. Однако теперь, когда до улицы Малой оставалось чуть больше пяти минут езды, выпрыгивать и искать более пристойный вид транспорта было бы неразумно.
В ответ на предложенную купюру водитель покачал головой и тяжело вздохнул:
– Не, мил человек, ты меня что, совсем за варвара держишь? Провезти в бочке с дерьмом, да еще денег за это взять? Если бы ты на дорогу не выбежал, я бы и не остановился…
Краснеть Антон не умел с детства, лишь тушевался и молчаливо уходил. Так же поступил и сейчас. Обнюхивая себя, он пересек дорогу и оказался на стороне улицы Малой с нечетными номерами.
Дом пятнадцатый был обыкновенной пятиэтажкой, выстроенной во времена посева кукурузы квадратно-гнездовым способом. Сахар из тростника тогда считался лучше свекольного, а импрессионисты считались пидарасами. Все изменилось с того времени: сегодня лучшим считается тот сахар, который сухой, кукурузу ест только скот, а «Квадрат» Малевича недавно оценили в двадцать пять миллионов долларов. Не изменилось лишь желание воровать, насиловать, грабить и убивать. Когда строили этот дом, то вряд ли предполагали, что через сорок лет только в одном из его подъездов будут жить одновременно наркоман и разбойник.
В квартире номер восемь Струге обнаружил не то, что искал. По площади всей трехкомнатной квартиры были разбросаны, словно стянутые через голову свитера и вывернутые наизнанку брюки, люди. Их разум в данный момент находился очень далеко не только от дома по улице Малой, но и от Солнечной системы. Дверь была открыта, поэтому Антон вошел без труда. В кухне на насквозь пропитанном мочой матрасе лежали двое – он и она. Полураскрытые глаза, отвислые челюсти, разбросанные в стороны конечности. Наркотический «приход» застиг их буквально за несколько минут до прихода судьи. Рядом с телами лежал распущенный резиновый жгут и символ процветающего СПИДа – единственный, на двоих, шприц с остатками крови.
– Черт, сколько ж вам годин-то?! – вырвалось у Антона и он шагнул дальше…
Картины в комнатах мало отличались от увиденного на кухне. Несколько матрасов, вялые тела, шприцы и едкий запах ангидрида. Самый настоящий наркотический притон.
Восемь человек. Судя по их внешнему виду и количеству «свежих» шприцев, Антон мог смело предположить, что увиденное – незаконченная вечеринка, начавшаяся вчера вечером по поводу освобождения одного из лучших людей этого общества. Обмывалось событие героином. Ни намека на хотя бы одну рюмку или бутылку. Впрочем, бутылка была, но только глупец мог предположить, что там находилось спиртное. Там был уксус. Один из ингредиентов приготовления зелья, которое покрепче зеленого змия.
Не хватало только отчаяться! С момента выхода Семенихина из суда прошло два часа! Где может быть этот негодяй? Чувствуя, что теряет время, а вместе с ним и терпение, Струге взял за руку одного из наркоманов – того, кто проявлял наиболее активные признаки жизни, – и потащил к балкону.
Им обоим сделалось чуть лучше, когда оба оказались на свежем воздухе. Струге размахнулся и влепил отроку мощного леща. Тому это не понравилось. Он скорчил кислую гримасу и снова «повис».
Тогда Антон набрал пригоршню твердого подтаявшего снега и стал яростно тереть лицо наркомана. Уже через несколько мгновений лицо парня, зависшего между небом и землей, приняло свекольный цвет. Первые произносимые им буквы Струге воспринял с таким же восторгом, с каким доктор Борменталь воспринял вопли Шарикова.
– Ну-ка, малахольный, на меня посмотри!.. – хрипел от возбуждения судья. – Глаза раскрой, сученок! Видишь меня?!
– Типа, вижу…
– Типа, видит он!.. Ботва отмороженная! Сколько пальцев?!
– Типа, несколько… – определил наркуша, вглядываясь в торчащий как пень посреди поляны большой палец Струге.
– Вот, ссс… Поколение засранцев! Где Семенихин?! Быстро отвечай, полудурок! Где Семенихин?!
Ответ поступил не от реанимированного, как ожидалось, а сзади. От этого гнусавого фальцета Струге едва не сделалось дурно.
– Ну-у, братва… Че-е-е так кричи-и-им? Мусора-а-а свалятся, че будем дела-а-ать?
Ошалелый Антон оставил в покое непокорного краснолицего и обернулся. Прямо над ним – в проеме балконной двери – стоял еще один мастер перемещений с закрытыми глазами. Толстый свитер-толстовка с изображением здорового, не склонного к употреблению наркотических средств, исландского оленя, мятые слаксы и один, когда-то белый, а сейчас разноцветный от грязи носок – одеяние, достойное человека, вторые сутки не выходящего из комы.
– Тише, тише… – настоятельно повторила мумия-зомби. – Не создава-а-айте кипешь… Менты не дремлю-ют…
– Господи… – просиял Струге. – Он говорит! Он анализирует…
Антон схватил в охапку наркомана и с ним в руках, как со свернутым ковром, вошел в комнату. Усадив тело на хромой табурет, он прислонил его спиной к стене и повторил вопрос, на котором остановился при разговоре с первым наркоманом.
– Семенихин… Семенихин… Это центровой пацан… Бля, менты посадили.
– А потом отпустили, – доложил Струге. – Он пришел сюда, а потом опять исчез. Куда он исчез?
– Не, не отпустили… – Глаза говорившего так и не открывались. Перед судьей сейчас был шаман ханты, обкумаренный трубкой в шалаше вождя манси. – Там судья конченый, Струге… Зинка-червонец, короче… Посадили, короче…
– Где Семениха? – Антон попытался назвать Олега Александровича так, как его могли называть друзья. – Сема где?
– Ты, типа, толпу какую-то тут ищешь, пацан… Их никого здесь сроду не бывало… А вот тебя я узнаю… Хочешь, я угадаю, как тебя зовут?..
– Город ждет, вафля!! – не выдержал Струге и отвесил лунатику оглушительную оплеуху.
Тот, как тряпочный, мгновенно слетел со стула и шлепнулся на пол. Не ударился, а именно – шлепнулся. Из его носа вылетела сопля и, просвистев по воздуху, улетела куда-то на балкон.
– Тьфу, бля… – не выдержал Антон – его уже давно мучили позывы рвоты. Пошарив повлажневшей рукой в кармане, он извлек непочатую упаковку «дирола», зубами сорвал обертку и высыпал в рот половину содержимого. – Короче… олень северный… я тебя спрашиваю в последний раз. Где Семенихин? Если не ответишь, я вызываю наркологов, и остаток недели ты проведешь в жутчайшем депресняке и ломке. А тебе будут колоть глюкозу, глюкозу, глюкозу, глюкозу, глюкозу…
– Хватит, братан… Остановись, че ты гонишь… Меня сейчас вырвет…
– Глюкозу, урод, и ничего, кроме глюкозы. Где Семенихин?
– Синий с Перцем по делам поехали… Дела…
– Кто такой Перец? Где находятся их дела?
Кажется, наркоман стал понемногу приходить в себя.
– Ты не мусором ли будешь?
– Нет, – честно ответил Струге.
– Поклянись…
– Гадом буду, – заявил Струге и для вящей убедительности добавил: – Век «баяна» не видать.
– А стегаешь как мусор. Больно и без следов…
– Тебе просто повезло. Так кто такой Перец и что за дела?
– Перец на Выставочной живет, в пятом доме. Они туда и поехали. Синий сказал, что покупателя на товар нашел. – Парень пришел в себя и стал водить по Струге мягким, как метелка для пыли, взглядом.
– Героин, что ли?
– Не, барахло. Не знаю с какой делюги, но только его много. Синий хотел микроавтобус заказать, но Перец отговорил – решили сначала посмотреть. Там в трех комнатах шмотья, как в бутике после шмона налоговой полиции. Ширнуться хочешь?
– Не сейчас… – Антон посмотрел на часы.
Время шло, а известий о судьбе дела Цебы по-прежнему не было. Нужно было найти папку, а пока Струге попадались лишь безвольные, растворенные в инъекциях, тела.
Оставив собеседника на полу, Антон еще раз прошел по квартире. Глупо было надеяться на то, что пропавшее уголовное дело будет обнаружено в этом вертепе на видном месте, однако Антон, преодолевая чувство отвращения, бродил и переворачивал податливые тела. В награду получал отборный мат, приглашение лечь рядом, а один из очнувшихся даже попросил подержать на его плече кусок резинового атлетического бинта. Все «товарищи» на мгновение приходили в себя, а потом снова проваливались в забытье.
В зале один из предметов постоянно приковывал к себе внимание Струге, он даже отрывался от поисков, выпрямлялся, снова и снова бросая взгляд в угол комнаты, где этот предмет и располагался. Когда Антон смотрел на него, он успокаивался и снова приступал к поиску, но его душой одолевала сумятица.
«Елка как елка, – думал судья, – что в этом необычного?»
Лесная красавица, когда-то зеленая, пушистая и нарядная, стояла на какой-то совершенно дикой деревяшке, играющей роль крестовины. Автором этого приспособления для равновесия ели был наверняка кто-то из тех, кто сейчас валялся на полу, как позабытый при переезде мишка. На дереве висели, покрытые пылью, несколько игрушек и три чахлые мишуры. Елка как елка, только очень желтая и почти вся осыпавшаяся. Под крестовиной лежал огромный кусок ваты, ставший местом паломничества всех присутствующих. Около сотни маленьких ватных тампончиков, пропитанных кровью, были разбросаны по всей площади квартиры.
«Вот что меня беспокоит, – догадался наконец Струге. – Новогодняя елка двадцать четвертого марта».
Весь осмотр занял не более пяти минут. Более здесь задерживаться не было смысла. Струге прошел в коридор, распахнул входную дверь и нос к носу столкнулся с тремя молодыми людьми.
– Заходите, заходите, – пригласил всех троих Антон и уступил им место в дверном проеме. – Синий с Перцем поехали за «весом». Если я их не найду, то скоро они, наверное, будут. Посидите, подождите. Главное – не скучайте. Полистайте журналы, выпейте кофе…
Подозрительно посмотрев на Антона, они утонули в глубине притона. Струге вынул телефон и стал спускаться по лестнице.
– Марков? Это опять я – Антон Павлович. Слушай, мне тут один знакомый позвонил, что на Малой живет. Говорит, от районных ментов помощи ждать – легче повеситься. В пятнадцатом доме, в восьмой квартире, наркоманов с порошком – целая рота. Предполагает, что и оружие есть. Ты бы послал туда нарядец какой, а? А то позвонит мужик в областную управу, нажалуется за бездействие… Это ты уж сам разбирайся – кому он жаловался и кто не принял меры!
Струге вырвался на улицу сразу, едва понял причину, по которой уголовное дело могло пропасть из его кабинета таким беспардонным образом. Все заседания на сегодня отменены. Так гласила табличка, которую Алиса вывесила после «бегства» Антона. «В связи с болезнью судьи» – разъясняли слова, каллиграфически выведенные секретарем.
Но Антон не был болен, а бежал он только с целью успеть сделать то, что могло бы предотвратить необратимые последствия. Дорога была каждая секунда. Семенихин спер дело, а этот парень – не желторотый юнец, желающий пошутить. Семенихин – прожженный наркоман, зэк и просто нехороший человек, который понимает, что чем быстрее он избавится от дела, тем меньше шансов попасть за решетку – теперь уже надолго.
Но у Антона был шанс. Если бы дело касалось одного Семенихина, Струге уже никуда бы не торопился. Уголовное дело по обвинению этого чумового наркуши было бы либо сожжено через десять минут в гаражах сразу после выхода из здания суда, либо съедено целиком – от корки до корки – еще в тот момент, когда его непослушные ноги двигались по лестничным пролетам дворца правосудия. Лучше получить завороток кишок или запор, гарантирующий кесарево сечение, нежели отправиться в «столыпине» на срок, гарантирующий поездку в один конец.
Но сейчас был совершенно иной случай. К украденному делу Семенихин не имел совершенно никакого отношения! Это был лишь шанс «срубить» на халяву денег. Ну какой прожженный каторжанин, которым, если верить Маркову, является Цеба, пожалеет денег на то, чтобы выкупить у какого-то обкуренного охламона личное уголовное дело. Пусть Цеба сейчас в тюрьме – хотя Антон не имел представления о подробностях дела. Пусть! Он, даже находясь в «крытке», легко выкупит документы и уже через пару недель окажется на свободе. Его хохот будет услышан даже папуасами в Новой Гвинее!
Именно по этой причине у Антона сейчас был шанс. Чтобы поменять дело на реальные деньги, нужно время. Обговорить условия, сойтись в цене, причем так, чтобы не продешевить! Они оба прекрасно понимают, каких денег стоит эта папка! За то, чтобы не получить срок от восьми до пятнадцати лет в компании педерастов, туберкулезников, кретинов и дегенератов любой такой же педераст, туберкулезник и дегенерат отдаст все, что имеет. Да, даже дегенерат и кретин! Третий закон Ньютона не знает никто, а что такое «зона», знает даже умственно отсталый! Этим и отличаются науки реальные от метафизических.
Струге был так погружен в свои мысли, что даже не понял, в какую марку машины сел. Едва Антон выбрался из бурелома размышлений о подлости Семенихина и воспоминаний о его матери, он, наконец, услышал, о чем говорит водитель…
– И вот так возим это говно по городу, возим; и складывается впечатление, что говна в Тернове больше, чем жителей.
«Где я?» – пришел в голову судье уже ставший любопытным вопрос.
Он покачивался на дерматиновом сиденье грузовика – теперь это было очевидно. Очевидным был и запах, бьющий в нос. Первая попавшаяся машина, которую Струге удалось поймать сразу после выхода из суда, оказалась ассенизаторской. Если то, как он в нее садился, видели Роза Львовна или Николаев, вскоре этот факт станет достоянием не только Центрального суда.
«Судья Струге экономит деньги и ездит на говновозках». Никто, конечно, не поверит, но приятного мало. Однако теперь, когда до улицы Малой оставалось чуть больше пяти минут езды, выпрыгивать и искать более пристойный вид транспорта было бы неразумно.
В ответ на предложенную купюру водитель покачал головой и тяжело вздохнул:
– Не, мил человек, ты меня что, совсем за варвара держишь? Провезти в бочке с дерьмом, да еще денег за это взять? Если бы ты на дорогу не выбежал, я бы и не остановился…
Краснеть Антон не умел с детства, лишь тушевался и молчаливо уходил. Так же поступил и сейчас. Обнюхивая себя, он пересек дорогу и оказался на стороне улицы Малой с нечетными номерами.
Дом пятнадцатый был обыкновенной пятиэтажкой, выстроенной во времена посева кукурузы квадратно-гнездовым способом. Сахар из тростника тогда считался лучше свекольного, а импрессионисты считались пидарасами. Все изменилось с того времени: сегодня лучшим считается тот сахар, который сухой, кукурузу ест только скот, а «Квадрат» Малевича недавно оценили в двадцать пять миллионов долларов. Не изменилось лишь желание воровать, насиловать, грабить и убивать. Когда строили этот дом, то вряд ли предполагали, что через сорок лет только в одном из его подъездов будут жить одновременно наркоман и разбойник.
В квартире номер восемь Струге обнаружил не то, что искал. По площади всей трехкомнатной квартиры были разбросаны, словно стянутые через голову свитера и вывернутые наизнанку брюки, люди. Их разум в данный момент находился очень далеко не только от дома по улице Малой, но и от Солнечной системы. Дверь была открыта, поэтому Антон вошел без труда. В кухне на насквозь пропитанном мочой матрасе лежали двое – он и она. Полураскрытые глаза, отвислые челюсти, разбросанные в стороны конечности. Наркотический «приход» застиг их буквально за несколько минут до прихода судьи. Рядом с телами лежал распущенный резиновый жгут и символ процветающего СПИДа – единственный, на двоих, шприц с остатками крови.
– Черт, сколько ж вам годин-то?! – вырвалось у Антона и он шагнул дальше…
Картины в комнатах мало отличались от увиденного на кухне. Несколько матрасов, вялые тела, шприцы и едкий запах ангидрида. Самый настоящий наркотический притон.
Восемь человек. Судя по их внешнему виду и количеству «свежих» шприцев, Антон мог смело предположить, что увиденное – незаконченная вечеринка, начавшаяся вчера вечером по поводу освобождения одного из лучших людей этого общества. Обмывалось событие героином. Ни намека на хотя бы одну рюмку или бутылку. Впрочем, бутылка была, но только глупец мог предположить, что там находилось спиртное. Там был уксус. Один из ингредиентов приготовления зелья, которое покрепче зеленого змия.
Не хватало только отчаяться! С момента выхода Семенихина из суда прошло два часа! Где может быть этот негодяй? Чувствуя, что теряет время, а вместе с ним и терпение, Струге взял за руку одного из наркоманов – того, кто проявлял наиболее активные признаки жизни, – и потащил к балкону.
Им обоим сделалось чуть лучше, когда оба оказались на свежем воздухе. Струге размахнулся и влепил отроку мощного леща. Тому это не понравилось. Он скорчил кислую гримасу и снова «повис».
Тогда Антон набрал пригоршню твердого подтаявшего снега и стал яростно тереть лицо наркомана. Уже через несколько мгновений лицо парня, зависшего между небом и землей, приняло свекольный цвет. Первые произносимые им буквы Струге воспринял с таким же восторгом, с каким доктор Борменталь воспринял вопли Шарикова.
– Ну-ка, малахольный, на меня посмотри!.. – хрипел от возбуждения судья. – Глаза раскрой, сученок! Видишь меня?!
– Типа, вижу…
– Типа, видит он!.. Ботва отмороженная! Сколько пальцев?!
– Типа, несколько… – определил наркуша, вглядываясь в торчащий как пень посреди поляны большой палец Струге.
– Вот, ссс… Поколение засранцев! Где Семенихин?! Быстро отвечай, полудурок! Где Семенихин?!
Ответ поступил не от реанимированного, как ожидалось, а сзади. От этого гнусавого фальцета Струге едва не сделалось дурно.
– Ну-у, братва… Че-е-е так кричи-и-им? Мусора-а-а свалятся, че будем дела-а-ать?
Ошалелый Антон оставил в покое непокорного краснолицего и обернулся. Прямо над ним – в проеме балконной двери – стоял еще один мастер перемещений с закрытыми глазами. Толстый свитер-толстовка с изображением здорового, не склонного к употреблению наркотических средств, исландского оленя, мятые слаксы и один, когда-то белый, а сейчас разноцветный от грязи носок – одеяние, достойное человека, вторые сутки не выходящего из комы.
– Тише, тише… – настоятельно повторила мумия-зомби. – Не создава-а-айте кипешь… Менты не дремлю-ют…
– Господи… – просиял Струге. – Он говорит! Он анализирует…
Антон схватил в охапку наркомана и с ним в руках, как со свернутым ковром, вошел в комнату. Усадив тело на хромой табурет, он прислонил его спиной к стене и повторил вопрос, на котором остановился при разговоре с первым наркоманом.
– Семенихин… Семенихин… Это центровой пацан… Бля, менты посадили.
– А потом отпустили, – доложил Струге. – Он пришел сюда, а потом опять исчез. Куда он исчез?
– Не, не отпустили… – Глаза говорившего так и не открывались. Перед судьей сейчас был шаман ханты, обкумаренный трубкой в шалаше вождя манси. – Там судья конченый, Струге… Зинка-червонец, короче… Посадили, короче…
– Где Семениха? – Антон попытался назвать Олега Александровича так, как его могли называть друзья. – Сема где?
– Ты, типа, толпу какую-то тут ищешь, пацан… Их никого здесь сроду не бывало… А вот тебя я узнаю… Хочешь, я угадаю, как тебя зовут?..
– Город ждет, вафля!! – не выдержал Струге и отвесил лунатику оглушительную оплеуху.
Тот, как тряпочный, мгновенно слетел со стула и шлепнулся на пол. Не ударился, а именно – шлепнулся. Из его носа вылетела сопля и, просвистев по воздуху, улетела куда-то на балкон.
– Тьфу, бля… – не выдержал Антон – его уже давно мучили позывы рвоты. Пошарив повлажневшей рукой в кармане, он извлек непочатую упаковку «дирола», зубами сорвал обертку и высыпал в рот половину содержимого. – Короче… олень северный… я тебя спрашиваю в последний раз. Где Семенихин? Если не ответишь, я вызываю наркологов, и остаток недели ты проведешь в жутчайшем депресняке и ломке. А тебе будут колоть глюкозу, глюкозу, глюкозу, глюкозу, глюкозу…
– Хватит, братан… Остановись, че ты гонишь… Меня сейчас вырвет…
– Глюкозу, урод, и ничего, кроме глюкозы. Где Семенихин?
– Синий с Перцем по делам поехали… Дела…
– Кто такой Перец? Где находятся их дела?
Кажется, наркоман стал понемногу приходить в себя.
– Ты не мусором ли будешь?
– Нет, – честно ответил Струге.
– Поклянись…
– Гадом буду, – заявил Струге и для вящей убедительности добавил: – Век «баяна» не видать.
– А стегаешь как мусор. Больно и без следов…
– Тебе просто повезло. Так кто такой Перец и что за дела?
– Перец на Выставочной живет, в пятом доме. Они туда и поехали. Синий сказал, что покупателя на товар нашел. – Парень пришел в себя и стал водить по Струге мягким, как метелка для пыли, взглядом.
– Героин, что ли?
– Не, барахло. Не знаю с какой делюги, но только его много. Синий хотел микроавтобус заказать, но Перец отговорил – решили сначала посмотреть. Там в трех комнатах шмотья, как в бутике после шмона налоговой полиции. Ширнуться хочешь?
– Не сейчас… – Антон посмотрел на часы.
Время шло, а известий о судьбе дела Цебы по-прежнему не было. Нужно было найти папку, а пока Струге попадались лишь безвольные, растворенные в инъекциях, тела.
Оставив собеседника на полу, Антон еще раз прошел по квартире. Глупо было надеяться на то, что пропавшее уголовное дело будет обнаружено в этом вертепе на видном месте, однако Антон, преодолевая чувство отвращения, бродил и переворачивал податливые тела. В награду получал отборный мат, приглашение лечь рядом, а один из очнувшихся даже попросил подержать на его плече кусок резинового атлетического бинта. Все «товарищи» на мгновение приходили в себя, а потом снова проваливались в забытье.
В зале один из предметов постоянно приковывал к себе внимание Струге, он даже отрывался от поисков, выпрямлялся, снова и снова бросая взгляд в угол комнаты, где этот предмет и располагался. Когда Антон смотрел на него, он успокаивался и снова приступал к поиску, но его душой одолевала сумятица.
«Елка как елка, – думал судья, – что в этом необычного?»
Лесная красавица, когда-то зеленая, пушистая и нарядная, стояла на какой-то совершенно дикой деревяшке, играющей роль крестовины. Автором этого приспособления для равновесия ели был наверняка кто-то из тех, кто сейчас валялся на полу, как позабытый при переезде мишка. На дереве висели, покрытые пылью, несколько игрушек и три чахлые мишуры. Елка как елка, только очень желтая и почти вся осыпавшаяся. Под крестовиной лежал огромный кусок ваты, ставший местом паломничества всех присутствующих. Около сотни маленьких ватных тампончиков, пропитанных кровью, были разбросаны по всей площади квартиры.
«Вот что меня беспокоит, – догадался наконец Струге. – Новогодняя елка двадцать четвертого марта».
Весь осмотр занял не более пяти минут. Более здесь задерживаться не было смысла. Струге прошел в коридор, распахнул входную дверь и нос к носу столкнулся с тремя молодыми людьми.
– Заходите, заходите, – пригласил всех троих Антон и уступил им место в дверном проеме. – Синий с Перцем поехали за «весом». Если я их не найду, то скоро они, наверное, будут. Посидите, подождите. Главное – не скучайте. Полистайте журналы, выпейте кофе…
Подозрительно посмотрев на Антона, они утонули в глубине притона. Струге вынул телефон и стал спускаться по лестнице.
– Марков? Это опять я – Антон Павлович. Слушай, мне тут один знакомый позвонил, что на Малой живет. Говорит, от районных ментов помощи ждать – легче повеситься. В пятнадцатом доме, в восьмой квартире, наркоманов с порошком – целая рота. Предполагает, что и оружие есть. Ты бы послал туда нарядец какой, а? А то позвонит мужик в областную управу, нажалуется за бездействие… Это ты уж сам разбирайся – кому он жаловался и кто не принял меры!