Страница:
Полена не видно…
Однако когда приехала следственная комиссия из Москвы, все Нагие, кроме упертого, хотя и протрезвевшего Михаила, признали, что царевич сам виноват в своей смерти, закололся во время припадка. Марию постригли в монастырь, Нагих, а вместе с ними и всех оставшихся в живых жителей Углича сослали, видимо, решив что все лояльные правительству граждане в городе были вырезаны за три дня. Колокол, в который звонарь ударил в набат, высекли кнутом и тоже отправили в ссылку в Тобольск. Целый год ссыльные угличане тянули его до Сибири, а там тобольский воевода приказал написать на колоколе «Первоссыльный неодушевленный с Углича» и запер его в приказной избе (здании местной администрации).
Странное равнодушие царицы Марии Нагой к смерти сына объясняется одной ее фразой, прозвучавшей через 13 лет. Когда «названный Дмитрий» объявился открыто, неспокойная совесть заставила Годунова в марте 1604 года, при первых известиях о благосклонности Польши к претенденту на русский престол, допросить с пристрастием бывшую царицу, ставшую монахиней. Сначала она говорила, что ничего не знает о судьбе своего ребенка, но наконец, когда жена Годунова – женщина суровая и решительная – пригрозила выжечь инокине свечкой глаза, если та не разговорится, Мария Нагая призналась: «Он жив! Люди, теперь давно умершие, без моего ведома увезли его из Углича!»
Дядя царицы Марии, унеся ребенка в церковь, был свободен в своих действиях и мог подменить не одного, а десяток наследников престола пока одна половина города ловила и убивала другую. Но как члены следственной комиссии не увидели подмены? И это достаточно просто объясняется. Последний раз они могли видеть царевича, когда ему было два года. Если убитый ребенок хоть отдаленно походил на Дмитрия, этого было бы достаточно (а выбирать было из кого – по сообщению Д. Горсея, в Угличе только детей было убито во время погрома 30 человек). Местные чиновник все перебиты, убиты все неблагонадежные с точки зрения Нагих. Нет больше тех, кто мог бы раскрыть великую тайну: царевич был увезен из города, а в церкви положен другой мальчик, не имеющий никакого отношения к царской семье.
«Борис Годунов и царица Марфа, вызванная в Москву для допроса о царевиче Дмитрии при известии о появлении самозванца». Николай Ге
На Руси и в Польше в XVII веке ходило много легенд о том, как поменявшись местами с сыном дворового человека, царевич Дмитрий спасся и жил до своего возмужания, увезенный «в монастырь у самого Ледовитого моря».
Кстати, Горсей пишет в своей книге о том, что брат царицы Марии, Афанасий Нагой посещал его сразу после событий в Угличе. Горсей рассказывает об этом так: «Однажды ночью [в Ярославле] я предал душу Богу, считая, что час мой пробил. Кто-то застучал в мои ворота в полночь… Я увидел при свете луны Афанасия Нагого, брата вдовствующей царицы, матери юного царевича Димитрия, находившегося в 25 милях от меня в Угличе. «Царевич Дмитрий мертв! Дьяки зарезали его около шести часов; один из его слуг признался на пытке, что его послал Борис; царица отравлена и при смерти, у нее вылезают волосы, ногти, слезает кожа. Именем Христа заклинаю тебя: помоги мне, дай какое-нибудь средство! Увы! У меня нет ничего действенного». Я не отважился открыть ворота, вбежав в дом, схватил банку с чистым прованским маслом… и коробку венецианского териака [целебного средства против животных ядов]. «Это все, что у меня есть. Дай Бог, чтобы это помогло» Я отдал все через забор, и он ускакал прочь. Сразу же город был разбужен караульными, рассказавшими, как был убит царевич Дмитрий»[42].
Мы знаем, что в это время царица Мария была занята совсем другим делом – расправой с неугодными свидетелями происшедшего в Угличе. Ее волосы, ногти и кожа остались на месте.
Но что тогда заставило Афанасия Нагого скакать ночью 25 миль до Ярославля? Поиск такого смешного противоядия, как прованское (оливковое) масло? Почему Горсей подчеркивает, что не открывал ворот? А, может, как раз потому, что открывал? Ярославль, как известно, находился на дороге к тому самому Ледовитому морю, у которого в монастыре (и очень удивлюсь, если это не Соловки), по словам царицы-инокини, «давно умершие» люди спрятали ее сына. И где же еще прятать потайного царевича, как не на дворе у авантюриста-англичанина, который с 1573 по 1591 годы жил в России и был участником самых важных политических событий и интриг в царской семье? И кто еще мог вывезти мальчика на Север, и даже на Соловецкие острова, как не человек, управлявший конторой Московской компании, имевший в своем распоряжении и людей, и суда – суда, ходившие из Архангельска на Британские острова? Могли и на Соловки зайти. А может, ребенка спрятали в Михайло-Архангельском монастыре, к стенам которого вплотную примыкала фактория Английской Московской компании?[43] Так или иначе, Джером Горсей – удачный выбор Нагих. Или это англичанин их выбрал? Не зря же в Смутное время английское правительство вынашивало планы по отделению Русского Севера от России и созданию там протектората под управлением Московской компанией, наподобие Английской Ост-Индской компании, созданной – ну так совпало – в 1600 г., примерно в то время, когда «названный Дмитрий» колесил по Польше в поисках покровителей и денег для похода на Москву…
А кто были эти «давно умершие» люди (действительно ли умершие? Во всяком случае, некоторые из них принимали очень активное участие в событиях Смутного времени), осмелившиеся вырвать у льва добычу? Буссов утверждал, что Дмитрия поддерживали бояре, и об этом знал Борис Годунов и прямо говорил им это в лицо. Нет никаких сомнений, что важную роль в «воскрешении» Дмитрия сыграли, прежде всего, Романовы, во дворце у которых, как говорили, бывал, жил и даже служил в дворне «Гришка Отрепьев». Не за это ли подверг разгрому весь их многочисленный род Годунов?
Мария Нагая ни разу не вносила вклады на помин своего убитого сына – что просто невероятно для Московской Руси. Если только она не знала наверняка, что ее сын жив.
Патриарх Иов, лишенный сана и отправленный Дмитрием I в ссылку, Шуйским был возвращен в Москву и осыпан почестями, однако на церковном соборе отказался признать царевича Дмитрия убитым по приказанию Годунова.
«Он, как защитник Бориса Годунова и его семьи, не поддержал версию об убийстве царевича Дмитрия по приказу царя Бориса…16 февраля [1607 г.] состоялась встреча Иова с иерархами, где речь шла о всеобщей молитве за спасение царства и о прошении греха нарушения клятвы… царю Борису и его семье. Инициатива такого поворота дела исходила именно от Иова. Интересна формула молитвенного обращения, где новый святой [царевич Дмитрий] лишь упомянут. Дальше следовали панегирик Годуновым и утверждение, что все беды произошли из-за клятвопреступления подданных своему царю и его семье, – все это говорил Иов. Он ни словом не упомянул о царевиче Дмитрии, а уж тем более о его насильственной смерти, совершенной по указанию царя Бориса. Лишь в грамоте прощальной от Освященного Собора мельком упоминалось, что «царевича Димитрия на Углече нестало в 99 году, прият заклание неповинно от рук изменников своих». Но главной темой этой прощальной грамоты опять-таки было нарушение клятвы, данной Годуновым. Тут же, изобличая Отрепьева, клятвопреступников и подчеркивая свои действия по увещеванию толпы во время свержения наследников царя Бориса, Иов напоминал, что он неоднократно говорил, что «царевич Дмитрей убит на Углече в 99-м году при царстве блаженныя памяти великаго государя нашего царя и великого князя Федора Ивановича всеа Русии»[44].
Как видно, патриарх Иов считал царевича убитым в Угличе – но вовсе не Борисом Годуновым. И это опять возвращает к вопросу: если Дмитрий Углический был убит, то кому это было выгодно?
Потомок рода Нагих, граф Матвей Александрович Мамонов считал Дмитрия I настоящим сыном Ивана IV. Он писал в 1810 г.: «Что касается нашего Дмитрия, я почти убежден, что он был настоящим сыном царя Ивана Васильевича»[45].
Пискаревский летописец сообщает, что «Григорий Отрепьев» перед побегом в Литву проник в келью к Марии Нагой и та благословила его драгоценным крестом царевича Дмитрия. С этим крестом, как главным подтверждением его царского происхождения, он и отправился в бега[46]. С чего бы это матери убитого ребенка отдавать одну из немногих вещей, оставшихся от сына, да еще драгоценную, какому-то проходимцу?
Версии тайной подмены, произведенной с согласия царицы и ее братьев, придерживался француз Я. Маржерет, капитан роты телохранителей при особе царя Димитрия I[47].
Если это так, то кого же убили в Угличе?
Но, кем бы ни был убитый 15 мая 1591 года ребенок, его смерть стала началом Смутного времени и дорого обошлась и стране, и народу.
Глава 4
Задолго до вторжения на Русь отрядов Дмитрия I, по стране ходили смутные предчувствия чего-то недоброго. Голод, бунты и разрушение всего привычного уклада жизни возбуждали людей, ставили их на грань, за которой начиналось изменение сознания. Иначе и быть не могло, если вспомнить, что «смрадный адский хлеб», добываемый из гробов – не поэтическое преувеличение Бальмонта, а жуткие реалии общественной жизни начала XVII века, когда трупы, выкопанные из могил, шли в пищу еще живым.
После убийства в Угличе в народе «заворочались нехорошие предчувствия. Критическое положение царствующей династии было очевидно еще далеко не всем, в отдалении от столицы этого четко еще не ощущали, но, тем не менее, был убит царевич, и убит рукой своего же холопа, дело в русской истории «нестаточное»[48].
Видения и знамения загуляли по Руси.
Новый Летописец за 7103 (1594/95) год сообщает: «…Бысть на Москве буря велия, многия храмы и у деревянного града у башень верхи послома, а в Кремле-городе у Бориса Годунова с ворот верх сломило; многи дворы разлома, людей же и скот носящи». Если буря ломала ворота или сносила крышу дома, то это не сулило хозяину ничего хорошего (в данном случае – Борису Годунову).
Еще одна буря пришла на Москву с Воробьевых гор и от Новодевичьего монастыря, где «кресты посломало и ворота выломало», и кто шел тогда из Москвы в монастырь, того относило обратно (Пискаревский летописец). В этом монастыре предстояло принять постриг и скончаться царице Ирине Федоровне, в иночестве Александре. Летописец указывает это знамение в 1604 году, в год ее кончины и считает его предвестием пострига и смерти царицы в монастыре.
В 1598 г. «на престол был избран «многомятежным самохотением» «рабоцарь» Борис Годунов, за которым по слухам числили отравление Ивана Грозного, убийство царевича Дмитрия, поджег Москвы, наведение на нее татар хана Казы-Гирея, уморение царской дочери новорожденной Феодосии, отравлении Федора Иоанновича… Естественно, что от этого царства добра не ждали. Пискаревская летопись сообщает: «И того же часу, как нарекли его [Бориса Годунова] на царство и начали звонити в большой колокол, и в те поры выпал язык у колокола, и в то время люди учали говорить не благо; и не в великое время переехал жити на царьский двор». В скором времени та же Пискаревская летопись указывает, что «учинилося знамение в Грановитой палате: выпало верху против царьского места с полсажени, а инде весь верх цел». Народная молва не видела благополучия на этом царском месте, несмотря даже на то, что первые годы царствования Бориса были спокойны и изобильны»[49].
В 1601 году холодное дождливое лето и ранние морозы не дали собрать урожай. Начался ужасный голод, продолжавшийся целых три года. Рукописное Сказание «О бывших знамениях на небеси и на воздусе» рассматривает этот голод, охвативший всю страну, и страшный мор в Смоленске в 1603 году в ряду прочих знамений. Несчастья притягивал к себе «неподлинный» царь Борис Годунов, к тому же погубивший по устойчивым слухам «подлинных» царей. Необходим был «настоящий» царь, вместе с которым будет снято проклятие с земли Русской. И потому так интенсивно начали распространяться слухи о чудесно спасшемся царевиче Дмитрии. Вместе с этим в Москве пошли и другие разговоры о недобрых предзнаменованиях. Русские книжники остерегались вносить в полном объеме рассказы о них в свои сочинения, но иностранцы, находившиеся в Москве, записали их во множестве со слов московитов.
Конрад Буссов и Мартин Бер в своих сочинениях о событиях Смутного времени, «приводят свод предзнаменований первых лет XVII века: «По ночам на небе появлялось грозное сверкание, как если бы одно войско билось с другим, и от него становилось так светло и ясно, как будто бы взошел месяц, временами стояли на небе две луны, и несколько раз по три солнца, много раз поднимались невиданные бури, которые сносили башни городских ворот и кресты со многих церквей. У людей и скотов рождалось много странных уродов. Не стало рыбы в воде, птицы в воздухе, дичи в лесу, а то, что варилось и подавалось на стол, не имело своего прежнего вкуса, хотя и было хорошо приготовлено. Собака пожрала собаку, а волк пожрал волка. В той местности, откуда пришла война, по ночам раздавался такой вой волков, подобного которому еще не было на людской памяти»[50].
Вокруг самой Москвы волки бродили громадными стаями. В Москве некий немец поймал молодого орла, а эти птицы здесь никогда не водились. По городу среди бела дня бегали лисы, а среди них невиданные в этих краях черные и голубые. У самого Кремля убили такую черную лису, за ее шкуру некий купец выложил 90 рублей. Все это продолжалось целый год. «Все татары толковали это так: разные лукавые народы пройдут в недалеком будущем по московской земле и будут посягать на престол». Волки, пожиравшие друг друга, знаменовали то, что московиты в скором времени будут уничтожать друг друга. О тех же чудесах, пользуясь сочинениями Буссова и Бера, счел нужным рассказать отдельной главой Петр Петрей в своем сочинении «История о великом княжестве Московском»[51].
Другой иностранец, Исаак Масса, проведший в России с 1601 года восемь лет, утверждает, что русские много толковали о знамениях. «…Происходило в Москве много ужасных чудес и знамений, и большей частью ночью, близ царского дворца, так что солдаты, стоявшие на карауле, часто пугались до смерти и прятались. Они клялись в том, что однажды ночью видели, как проехала по воздуху колесница, запряженная шестеркой лошадей, в ней сидел поляк, который хлопал кнутом над Кремлем и кричал так ужасно… Солдаты каждое утро рассказывали об этих видениях своим капитанам…»
Все это происходило в 1602 году. При первых успехах Дмитрия, как вспоминает Масса, москвичи ужасались страшному вою волков вокруг Москвы и лисам, появившимся на улицах многолюдного города[52].
И иностранные, и русские источники сходятся в сообщении о прохождении кометы в 1604–1605 году. Конрад Буссов говорит об этом следующее: «В том же 1604 году в следующее воскресенье после Троицы [10 июня], в ясный полдень, над самым московским Кремлем, совсем рядом с солнцем, появилась яркая и ослепительно сверкающая большая звезда…» Чтобы растолковать знамение, Годунов призвал к себе старца специально выписанного из Лифляндии. Старец пояснил, что таким образом Господь предостерегает государя, так как эти звезды предвещают обычно раздоры. То же сообщает и Мартин Бер[53].
О ряде небесных знамений сообщает Бельский летописец. «В лето 7110 [1601] ноября в 20 день бысть знамение на небесех: гинул месяц ополне по небесному, а осталось ево мало, аки дву ночей молоду, да и опять стал прибывать, и в полтора часа опять стал полон… Тое же зимы [1601/02] видели: солнце в Московском уезде двожды возходило ночью.» В 1603 году «в великий пост, в великий четверг, за час захожения солнца пришло облако копейным образом и разбило его надвое: одна половина пошла за лес, а другая стояла долго и покрыхось его оболоком, а солньце за облако зашло по своему хожению»[54].
О тех самых уродах, которые рождались у людей и животных, упомянутых мимоходом Буссовым и Бером, подробно сообщила Ш-я Псковская летопись под 7113 (1604/05) годом. «…Родила корова теля о двух главах, о дву туловах, и двои ноги; родила жена отроча, тело едино, глава едина, хребты вместо, руки двои и ноги двои; прояви в Руси, что разделится царьство Руское надвое, и бысть два царя и двои люди несогласием во всем царьстве и нашествие Литовское и Немецкое. Бывают многажды сия проявления по древнему Даниилу Пророку зверми и птицами, по Ивану Богослову во сне и в зрении». И далее: «Во 114 [1605/06] многи знамения быша в солнце и в луне и в звездах, и быша громи велицыи и страх и начаша злая быти на всей Руской земли»[55].
И на все эти мистические, астрономические, геологические и просто психические явления накладывались опасные для новой династии слухи о том, что Дмитрий был своевременно подменен другим ребенком, который и погиб в Угличе, а истинный царевич спасся и бежал в Литву, но вскоре явится мстить Борису…
И он явился.
В октябре 1604 года некто, назвавший себя чудесно спасшимся сыном Ивана Грозного, во главе казачьих отрядов и польских наемников пересек русскую границу и начал поход на Москву.
Историческая справка
Дмитрий I (ум, 17 мая 1606) – царь всея Руси с 21 июля 1605 по 17 (27) мая 1606, по господствующему в историографии мнению – самозванец, выдававший себя за чудом спасшегося младшего сына Ивана IV Грозного – царевича Дмитрия. Современники и историки выдвигали разные версии о его происхождении: итальянский или валашский монах (шведский историк Юхан Видекинд), незаконный сын Стефана Батория (Конрад Буссов), расстрига Григорий Отрепьев (Борис Годунов и Романовы, а затем многие историки имперского и советского периодов), подлинный царевич Дмитрий Иванович (A.C. Суворин, К.Н. Бестужев-Рюмин, Казимир Валишевский). Можно сказать, что окончательного ответа на вопрос о личности первого самозванца пока нет.
В 1603 году он появился в городе Брагин и поступил на службу к князю Адаму Вишневецкому. Где и признался князю, что он наследник московского престола и в подтверждение своих слов показал родинки и главное – золотой крест, данный ему матерью, царицей Марией Нагой. Го, что крест действительно принадлежал ей, подтверждает Пискаревский летописец, в котором сказано, что Отрепьев сумел перед бегством в Польшу проникнуть в монастырь, где жила опальная царица и «неведомо каким вражьим наветом, прельстил царицу и сказал ей воровство свое. Иона ему дала крест злат с мощьми и камением драгим сына своего, благовернаго царевича Дмитрея Ивановича Углецкого»[56]. В Польше Дмитрий перешел в католицизм и встретился с Мариной Мнишек. И то, и другое сначала помогли ему в его планах по завоеванию московского престола, а затем привели к гибели.
В начале 1604 года польский король дал ему аудиенцию в присутствии папского нунция Рангони, во время которой признал наследником Ивана IV, назначил ежегодное содержание в 40 тысяч злотых и позволил вербовать добровольцев на польской территории. В ответ от Дмитрия были получены обещания после вступления на престол возвратить польской короне половину смоленской земли вместе с городом Смоленском и Чернигово-Северскую землю, поддерживать в России католическую веру, поддерживать Сигизмунда в его притязаниях на шведскую корону и содействовать слиянию России с Речью Посполитой. Стоит отметить, что после прихода Дмитрия к власти он не проявлял особого рвения в выполнении своих обещаний.
Дмитрий, Константин Вишневецкий и Юрий Мнишек с торжеством вернулись в Самбор, где претендент на московский престол сделал официальное предложение Марине. Оно было принято, но свадьбу решено было отложить до воцарения Дмитрия. Он обязывался среди прочего уплатить Юрию Мнишеку 1 млн злотых, не стеснять Марину в вопросах веры и отдать ей «вено» – Псков, Новгород и вторую половину Смоленской земли, причем города эти должны были остаться за ней даже в случае ее «неплодия», с правом раздавать эти змели своим служилим людям и строить там костелы.
Юрию Мнишеку удалось собрать для будущего зятя 1600 человек в польских владениях, кроме того, к нему присоединилось 2000 добровольцев из Запорожской сечи и небольшой отряд донцов. С этими силами был начат поход на Москву.
Приграничные города Моравск, Путивль, Чернигов сдались Дмитрию. Под Новгород-Северским он разгромил войска московского воеводы Федора Мстиславского.
Однако 21 января 1605 года Дмитрий потерпел сокрушительное поражение под Добрыничами. Но, странное дело, вместо того, чтобы добить противника, войска Годунова решили покарать сочувствовавшее ему местное население и развязали жестокий террор, уничтожая всех без разбора – мужчин, женщин, стариков и детей. Эта бессмысленная резня вызвала раскол в еще верных Годунову войсках, многие дворяне отшатнулись от Бориса. Нечего и говорить, что население Северщины с тех пор готово было поддерживать любого, кто выступит против Москвы.
Правительственная армия осадила две небольшие крепости, Кромы и Рыльск, жители которых, будучи свидетелями кровавого террора со стороны царских войск, решили стоять до последнего. Сам Дмитрий «правил» в Путивле. Такое status quo продержалось несколько месяцев. Но 13 апреля 1605 года царь Борис внезапно умер. Живший тогда в России немец Буссов начертал Годунову такую эпитафию: «Вошел как лисица, царствовал как лев, умер как собака».
В мае 1605 года московская армия взбунтовалась и перешла на сторону противника. Дмитрий 24 мая прибыл к Кромам и во главе объединенного войска двинулся к Орлу, где его встретили с поклоном выборные от всей Рязанской земли. Дмитрий отправил на Москву, где воцарился сын Бориса, Федор Годунов, войско с князем Василием Голициным, а сам не спеша пошел следом. В Туле Дмитрий занимался государственными делами уже как царь: разослал грамоты, в которых извещал о своем прибытии, составил форму присяги, беседовал с английским послом. Туда же прибыло к нему посольство от московских бояр во главе с тремя братьями Шуйскими и Федором Ивановичем Мстиславским. Бояр привел к присяге рязанский архиепископ Игнатий[57], который первым из русских иерархов признал Дмитрия сыном Ивана Грозного и наследником московского престола. Что думал Шуйский, присягая человеку, смерть которого констатировал 14 лет назад?
Здесь, в Туле, Дмитрий узнал, что в Москве низложили Федора Годунова. Любимый сын Бориса, в котором тот души не чаял, сев на отцовский престол, процарствовал меньше двух месяцев. В Москву были отправлены с грамотой от Дмитрия Гаврила Пушкин и Наум Плещеев, вероятно, под охраной казацкого отряда Ивана Корелы[58]. 1 июня 1605 г. Гаврила Пушкин, стоя на Лобном месте, прочел письмо Дмитрия, адресованное как боярам, так и московскому люду с призывом свергнуть Годуновых и призвать на царство Дмитрия. Противиться посланцам царевича пытался патриарх Иов, но «ничего не успевашу».
Царь Федор Борисович Годунов
Произошел государственный переворот: восставшие москвичи разграбили дворец царя, а всю семью Годуновых схватили и посадили под домашний арест – в бывшем доме знаменитого опричника Малюты (вдова Годунова, царица Марья Григорьевна, была дочерью Григория Скуратова-Бельского). 5 июня 1605 г. тело бывшего царя Бориса Годунова было «ради поругания» вынесено из Архангельского собора. В Москву прибыли князья Василий Васильевич Голицын и Рубец-Масальский с приказанием, чтобы были устранены все враги Дмитрия. Именно они спровоцировали убийство Федора Годунова и его матери царицы Марии Григорьевны 10 июня. Подробности преступления неизвестны. Кто говорил, что 16-летнего царя задушили подушками, кто – что схватили за детородные органы, и когда он упал, обессилев от боли, размозжили ему голову дубинкой. Мать бросилась защищать сына, и тоже была убита. Одна царевна Ксения уцелела – по слухам, подступавший к столице Дмитрий, узнав о красоте девушки, распорядился оставить ее в живых – для собственных утех. Так бесславно закончилось правление династии Годуновых.
Однако когда приехала следственная комиссия из Москвы, все Нагие, кроме упертого, хотя и протрезвевшего Михаила, признали, что царевич сам виноват в своей смерти, закололся во время припадка. Марию постригли в монастырь, Нагих, а вместе с ними и всех оставшихся в живых жителей Углича сослали, видимо, решив что все лояльные правительству граждане в городе были вырезаны за три дня. Колокол, в который звонарь ударил в набат, высекли кнутом и тоже отправили в ссылку в Тобольск. Целый год ссыльные угличане тянули его до Сибири, а там тобольский воевода приказал написать на колоколе «Первоссыльный неодушевленный с Углича» и запер его в приказной избе (здании местной администрации).
Странное равнодушие царицы Марии Нагой к смерти сына объясняется одной ее фразой, прозвучавшей через 13 лет. Когда «названный Дмитрий» объявился открыто, неспокойная совесть заставила Годунова в марте 1604 года, при первых известиях о благосклонности Польши к претенденту на русский престол, допросить с пристрастием бывшую царицу, ставшую монахиней. Сначала она говорила, что ничего не знает о судьбе своего ребенка, но наконец, когда жена Годунова – женщина суровая и решительная – пригрозила выжечь инокине свечкой глаза, если та не разговорится, Мария Нагая призналась: «Он жив! Люди, теперь давно умершие, без моего ведома увезли его из Углича!»
Дядя царицы Марии, унеся ребенка в церковь, был свободен в своих действиях и мог подменить не одного, а десяток наследников престола пока одна половина города ловила и убивала другую. Но как члены следственной комиссии не увидели подмены? И это достаточно просто объясняется. Последний раз они могли видеть царевича, когда ему было два года. Если убитый ребенок хоть отдаленно походил на Дмитрия, этого было бы достаточно (а выбирать было из кого – по сообщению Д. Горсея, в Угличе только детей было убито во время погрома 30 человек). Местные чиновник все перебиты, убиты все неблагонадежные с точки зрения Нагих. Нет больше тех, кто мог бы раскрыть великую тайну: царевич был увезен из города, а в церкви положен другой мальчик, не имеющий никакого отношения к царской семье.
«Борис Годунов и царица Марфа, вызванная в Москву для допроса о царевиче Дмитрии при известии о появлении самозванца». Николай Ге
На Руси и в Польше в XVII веке ходило много легенд о том, как поменявшись местами с сыном дворового человека, царевич Дмитрий спасся и жил до своего возмужания, увезенный «в монастырь у самого Ледовитого моря».
Кстати, Горсей пишет в своей книге о том, что брат царицы Марии, Афанасий Нагой посещал его сразу после событий в Угличе. Горсей рассказывает об этом так: «Однажды ночью [в Ярославле] я предал душу Богу, считая, что час мой пробил. Кто-то застучал в мои ворота в полночь… Я увидел при свете луны Афанасия Нагого, брата вдовствующей царицы, матери юного царевича Димитрия, находившегося в 25 милях от меня в Угличе. «Царевич Дмитрий мертв! Дьяки зарезали его около шести часов; один из его слуг признался на пытке, что его послал Борис; царица отравлена и при смерти, у нее вылезают волосы, ногти, слезает кожа. Именем Христа заклинаю тебя: помоги мне, дай какое-нибудь средство! Увы! У меня нет ничего действенного». Я не отважился открыть ворота, вбежав в дом, схватил банку с чистым прованским маслом… и коробку венецианского териака [целебного средства против животных ядов]. «Это все, что у меня есть. Дай Бог, чтобы это помогло» Я отдал все через забор, и он ускакал прочь. Сразу же город был разбужен караульными, рассказавшими, как был убит царевич Дмитрий»[42].
Мы знаем, что в это время царица Мария была занята совсем другим делом – расправой с неугодными свидетелями происшедшего в Угличе. Ее волосы, ногти и кожа остались на месте.
Но что тогда заставило Афанасия Нагого скакать ночью 25 миль до Ярославля? Поиск такого смешного противоядия, как прованское (оливковое) масло? Почему Горсей подчеркивает, что не открывал ворот? А, может, как раз потому, что открывал? Ярославль, как известно, находился на дороге к тому самому Ледовитому морю, у которого в монастыре (и очень удивлюсь, если это не Соловки), по словам царицы-инокини, «давно умершие» люди спрятали ее сына. И где же еще прятать потайного царевича, как не на дворе у авантюриста-англичанина, который с 1573 по 1591 годы жил в России и был участником самых важных политических событий и интриг в царской семье? И кто еще мог вывезти мальчика на Север, и даже на Соловецкие острова, как не человек, управлявший конторой Московской компании, имевший в своем распоряжении и людей, и суда – суда, ходившие из Архангельска на Британские острова? Могли и на Соловки зайти. А может, ребенка спрятали в Михайло-Архангельском монастыре, к стенам которого вплотную примыкала фактория Английской Московской компании?[43] Так или иначе, Джером Горсей – удачный выбор Нагих. Или это англичанин их выбрал? Не зря же в Смутное время английское правительство вынашивало планы по отделению Русского Севера от России и созданию там протектората под управлением Московской компанией, наподобие Английской Ост-Индской компании, созданной – ну так совпало – в 1600 г., примерно в то время, когда «названный Дмитрий» колесил по Польше в поисках покровителей и денег для похода на Москву…
А кто были эти «давно умершие» люди (действительно ли умершие? Во всяком случае, некоторые из них принимали очень активное участие в событиях Смутного времени), осмелившиеся вырвать у льва добычу? Буссов утверждал, что Дмитрия поддерживали бояре, и об этом знал Борис Годунов и прямо говорил им это в лицо. Нет никаких сомнений, что важную роль в «воскрешении» Дмитрия сыграли, прежде всего, Романовы, во дворце у которых, как говорили, бывал, жил и даже служил в дворне «Гришка Отрепьев». Не за это ли подверг разгрому весь их многочисленный род Годунов?
Мария Нагая ни разу не вносила вклады на помин своего убитого сына – что просто невероятно для Московской Руси. Если только она не знала наверняка, что ее сын жив.
Патриарх Иов, лишенный сана и отправленный Дмитрием I в ссылку, Шуйским был возвращен в Москву и осыпан почестями, однако на церковном соборе отказался признать царевича Дмитрия убитым по приказанию Годунова.
«Он, как защитник Бориса Годунова и его семьи, не поддержал версию об убийстве царевича Дмитрия по приказу царя Бориса…16 февраля [1607 г.] состоялась встреча Иова с иерархами, где речь шла о всеобщей молитве за спасение царства и о прошении греха нарушения клятвы… царю Борису и его семье. Инициатива такого поворота дела исходила именно от Иова. Интересна формула молитвенного обращения, где новый святой [царевич Дмитрий] лишь упомянут. Дальше следовали панегирик Годуновым и утверждение, что все беды произошли из-за клятвопреступления подданных своему царю и его семье, – все это говорил Иов. Он ни словом не упомянул о царевиче Дмитрии, а уж тем более о его насильственной смерти, совершенной по указанию царя Бориса. Лишь в грамоте прощальной от Освященного Собора мельком упоминалось, что «царевича Димитрия на Углече нестало в 99 году, прият заклание неповинно от рук изменников своих». Но главной темой этой прощальной грамоты опять-таки было нарушение клятвы, данной Годуновым. Тут же, изобличая Отрепьева, клятвопреступников и подчеркивая свои действия по увещеванию толпы во время свержения наследников царя Бориса, Иов напоминал, что он неоднократно говорил, что «царевич Дмитрей убит на Углече в 99-м году при царстве блаженныя памяти великаго государя нашего царя и великого князя Федора Ивановича всеа Русии»[44].
Как видно, патриарх Иов считал царевича убитым в Угличе – но вовсе не Борисом Годуновым. И это опять возвращает к вопросу: если Дмитрий Углический был убит, то кому это было выгодно?
Потомок рода Нагих, граф Матвей Александрович Мамонов считал Дмитрия I настоящим сыном Ивана IV. Он писал в 1810 г.: «Что касается нашего Дмитрия, я почти убежден, что он был настоящим сыном царя Ивана Васильевича»[45].
Пискаревский летописец сообщает, что «Григорий Отрепьев» перед побегом в Литву проник в келью к Марии Нагой и та благословила его драгоценным крестом царевича Дмитрия. С этим крестом, как главным подтверждением его царского происхождения, он и отправился в бега[46]. С чего бы это матери убитого ребенка отдавать одну из немногих вещей, оставшихся от сына, да еще драгоценную, какому-то проходимцу?
Версии тайной подмены, произведенной с согласия царицы и ее братьев, придерживался француз Я. Маржерет, капитан роты телохранителей при особе царя Димитрия I[47].
Если это так, то кого же убили в Угличе?
Но, кем бы ни был убитый 15 мая 1591 года ребенок, его смерть стала началом Смутного времени и дорого обошлась и стране, и народу.
Глава 4
Дмитрий I
«НАРЕЧЕННЫЙ» ИЛИ «УРОЖДЕННЫЙ»?
После убийства в Угличе в народе «заворочались нехорошие предчувствия. Критическое положение царствующей династии было очевидно еще далеко не всем, в отдалении от столицы этого четко еще не ощущали, но, тем не менее, был убит царевич, и убит рукой своего же холопа, дело в русской истории «нестаточное»[48].
Видения и знамения загуляли по Руси.
Новый Летописец за 7103 (1594/95) год сообщает: «…Бысть на Москве буря велия, многия храмы и у деревянного града у башень верхи послома, а в Кремле-городе у Бориса Годунова с ворот верх сломило; многи дворы разлома, людей же и скот носящи». Если буря ломала ворота или сносила крышу дома, то это не сулило хозяину ничего хорошего (в данном случае – Борису Годунову).
Еще одна буря пришла на Москву с Воробьевых гор и от Новодевичьего монастыря, где «кресты посломало и ворота выломало», и кто шел тогда из Москвы в монастырь, того относило обратно (Пискаревский летописец). В этом монастыре предстояло принять постриг и скончаться царице Ирине Федоровне, в иночестве Александре. Летописец указывает это знамение в 1604 году, в год ее кончины и считает его предвестием пострига и смерти царицы в монастыре.
В 1598 г. «на престол был избран «многомятежным самохотением» «рабоцарь» Борис Годунов, за которым по слухам числили отравление Ивана Грозного, убийство царевича Дмитрия, поджег Москвы, наведение на нее татар хана Казы-Гирея, уморение царской дочери новорожденной Феодосии, отравлении Федора Иоанновича… Естественно, что от этого царства добра не ждали. Пискаревская летопись сообщает: «И того же часу, как нарекли его [Бориса Годунова] на царство и начали звонити в большой колокол, и в те поры выпал язык у колокола, и в то время люди учали говорить не благо; и не в великое время переехал жити на царьский двор». В скором времени та же Пискаревская летопись указывает, что «учинилося знамение в Грановитой палате: выпало верху против царьского места с полсажени, а инде весь верх цел». Народная молва не видела благополучия на этом царском месте, несмотря даже на то, что первые годы царствования Бориса были спокойны и изобильны»[49].
В 1601 году холодное дождливое лето и ранние морозы не дали собрать урожай. Начался ужасный голод, продолжавшийся целых три года. Рукописное Сказание «О бывших знамениях на небеси и на воздусе» рассматривает этот голод, охвативший всю страну, и страшный мор в Смоленске в 1603 году в ряду прочих знамений. Несчастья притягивал к себе «неподлинный» царь Борис Годунов, к тому же погубивший по устойчивым слухам «подлинных» царей. Необходим был «настоящий» царь, вместе с которым будет снято проклятие с земли Русской. И потому так интенсивно начали распространяться слухи о чудесно спасшемся царевиче Дмитрии. Вместе с этим в Москве пошли и другие разговоры о недобрых предзнаменованиях. Русские книжники остерегались вносить в полном объеме рассказы о них в свои сочинения, но иностранцы, находившиеся в Москве, записали их во множестве со слов московитов.
Конрад Буссов и Мартин Бер в своих сочинениях о событиях Смутного времени, «приводят свод предзнаменований первых лет XVII века: «По ночам на небе появлялось грозное сверкание, как если бы одно войско билось с другим, и от него становилось так светло и ясно, как будто бы взошел месяц, временами стояли на небе две луны, и несколько раз по три солнца, много раз поднимались невиданные бури, которые сносили башни городских ворот и кресты со многих церквей. У людей и скотов рождалось много странных уродов. Не стало рыбы в воде, птицы в воздухе, дичи в лесу, а то, что варилось и подавалось на стол, не имело своего прежнего вкуса, хотя и было хорошо приготовлено. Собака пожрала собаку, а волк пожрал волка. В той местности, откуда пришла война, по ночам раздавался такой вой волков, подобного которому еще не было на людской памяти»[50].
Вокруг самой Москвы волки бродили громадными стаями. В Москве некий немец поймал молодого орла, а эти птицы здесь никогда не водились. По городу среди бела дня бегали лисы, а среди них невиданные в этих краях черные и голубые. У самого Кремля убили такую черную лису, за ее шкуру некий купец выложил 90 рублей. Все это продолжалось целый год. «Все татары толковали это так: разные лукавые народы пройдут в недалеком будущем по московской земле и будут посягать на престол». Волки, пожиравшие друг друга, знаменовали то, что московиты в скором времени будут уничтожать друг друга. О тех же чудесах, пользуясь сочинениями Буссова и Бера, счел нужным рассказать отдельной главой Петр Петрей в своем сочинении «История о великом княжестве Московском»[51].
Другой иностранец, Исаак Масса, проведший в России с 1601 года восемь лет, утверждает, что русские много толковали о знамениях. «…Происходило в Москве много ужасных чудес и знамений, и большей частью ночью, близ царского дворца, так что солдаты, стоявшие на карауле, часто пугались до смерти и прятались. Они клялись в том, что однажды ночью видели, как проехала по воздуху колесница, запряженная шестеркой лошадей, в ней сидел поляк, который хлопал кнутом над Кремлем и кричал так ужасно… Солдаты каждое утро рассказывали об этих видениях своим капитанам…»
Все это происходило в 1602 году. При первых успехах Дмитрия, как вспоминает Масса, москвичи ужасались страшному вою волков вокруг Москвы и лисам, появившимся на улицах многолюдного города[52].
И иностранные, и русские источники сходятся в сообщении о прохождении кометы в 1604–1605 году. Конрад Буссов говорит об этом следующее: «В том же 1604 году в следующее воскресенье после Троицы [10 июня], в ясный полдень, над самым московским Кремлем, совсем рядом с солнцем, появилась яркая и ослепительно сверкающая большая звезда…» Чтобы растолковать знамение, Годунов призвал к себе старца специально выписанного из Лифляндии. Старец пояснил, что таким образом Господь предостерегает государя, так как эти звезды предвещают обычно раздоры. То же сообщает и Мартин Бер[53].
О ряде небесных знамений сообщает Бельский летописец. «В лето 7110 [1601] ноября в 20 день бысть знамение на небесех: гинул месяц ополне по небесному, а осталось ево мало, аки дву ночей молоду, да и опять стал прибывать, и в полтора часа опять стал полон… Тое же зимы [1601/02] видели: солнце в Московском уезде двожды возходило ночью.» В 1603 году «в великий пост, в великий четверг, за час захожения солнца пришло облако копейным образом и разбило его надвое: одна половина пошла за лес, а другая стояла долго и покрыхось его оболоком, а солньце за облако зашло по своему хожению»[54].
О тех самых уродах, которые рождались у людей и животных, упомянутых мимоходом Буссовым и Бером, подробно сообщила Ш-я Псковская летопись под 7113 (1604/05) годом. «…Родила корова теля о двух главах, о дву туловах, и двои ноги; родила жена отроча, тело едино, глава едина, хребты вместо, руки двои и ноги двои; прояви в Руси, что разделится царьство Руское надвое, и бысть два царя и двои люди несогласием во всем царьстве и нашествие Литовское и Немецкое. Бывают многажды сия проявления по древнему Даниилу Пророку зверми и птицами, по Ивану Богослову во сне и в зрении». И далее: «Во 114 [1605/06] многи знамения быша в солнце и в луне и в звездах, и быша громи велицыи и страх и начаша злая быти на всей Руской земли»[55].
И на все эти мистические, астрономические, геологические и просто психические явления накладывались опасные для новой династии слухи о том, что Дмитрий был своевременно подменен другим ребенком, который и погиб в Угличе, а истинный царевич спасся и бежал в Литву, но вскоре явится мстить Борису…
И он явился.
В октябре 1604 года некто, назвавший себя чудесно спасшимся сыном Ивана Грозного, во главе казачьих отрядов и польских наемников пересек русскую границу и начал поход на Москву.
Историческая справка
Дмитрий I (ум, 17 мая 1606) – царь всея Руси с 21 июля 1605 по 17 (27) мая 1606, по господствующему в историографии мнению – самозванец, выдававший себя за чудом спасшегося младшего сына Ивана IV Грозного – царевича Дмитрия. Современники и историки выдвигали разные версии о его происхождении: итальянский или валашский монах (шведский историк Юхан Видекинд), незаконный сын Стефана Батория (Конрад Буссов), расстрига Григорий Отрепьев (Борис Годунов и Романовы, а затем многие историки имперского и советского периодов), подлинный царевич Дмитрий Иванович (A.C. Суворин, К.Н. Бестужев-Рюмин, Казимир Валишевский). Можно сказать, что окончательного ответа на вопрос о личности первого самозванца пока нет.
В 1603 году он появился в городе Брагин и поступил на службу к князю Адаму Вишневецкому. Где и признался князю, что он наследник московского престола и в подтверждение своих слов показал родинки и главное – золотой крест, данный ему матерью, царицей Марией Нагой. Го, что крест действительно принадлежал ей, подтверждает Пискаревский летописец, в котором сказано, что Отрепьев сумел перед бегством в Польшу проникнуть в монастырь, где жила опальная царица и «неведомо каким вражьим наветом, прельстил царицу и сказал ей воровство свое. Иона ему дала крест злат с мощьми и камением драгим сына своего, благовернаго царевича Дмитрея Ивановича Углецкого»[56]. В Польше Дмитрий перешел в католицизм и встретился с Мариной Мнишек. И то, и другое сначала помогли ему в его планах по завоеванию московского престола, а затем привели к гибели.
В начале 1604 года польский король дал ему аудиенцию в присутствии папского нунция Рангони, во время которой признал наследником Ивана IV, назначил ежегодное содержание в 40 тысяч злотых и позволил вербовать добровольцев на польской территории. В ответ от Дмитрия были получены обещания после вступления на престол возвратить польской короне половину смоленской земли вместе с городом Смоленском и Чернигово-Северскую землю, поддерживать в России католическую веру, поддерживать Сигизмунда в его притязаниях на шведскую корону и содействовать слиянию России с Речью Посполитой. Стоит отметить, что после прихода Дмитрия к власти он не проявлял особого рвения в выполнении своих обещаний.
Дмитрий, Константин Вишневецкий и Юрий Мнишек с торжеством вернулись в Самбор, где претендент на московский престол сделал официальное предложение Марине. Оно было принято, но свадьбу решено было отложить до воцарения Дмитрия. Он обязывался среди прочего уплатить Юрию Мнишеку 1 млн злотых, не стеснять Марину в вопросах веры и отдать ей «вено» – Псков, Новгород и вторую половину Смоленской земли, причем города эти должны были остаться за ней даже в случае ее «неплодия», с правом раздавать эти змели своим служилим людям и строить там костелы.
Юрию Мнишеку удалось собрать для будущего зятя 1600 человек в польских владениях, кроме того, к нему присоединилось 2000 добровольцев из Запорожской сечи и небольшой отряд донцов. С этими силами был начат поход на Москву.
Приграничные города Моравск, Путивль, Чернигов сдались Дмитрию. Под Новгород-Северским он разгромил войска московского воеводы Федора Мстиславского.
Однако 21 января 1605 года Дмитрий потерпел сокрушительное поражение под Добрыничами. Но, странное дело, вместо того, чтобы добить противника, войска Годунова решили покарать сочувствовавшее ему местное население и развязали жестокий террор, уничтожая всех без разбора – мужчин, женщин, стариков и детей. Эта бессмысленная резня вызвала раскол в еще верных Годунову войсках, многие дворяне отшатнулись от Бориса. Нечего и говорить, что население Северщины с тех пор готово было поддерживать любого, кто выступит против Москвы.
Правительственная армия осадила две небольшие крепости, Кромы и Рыльск, жители которых, будучи свидетелями кровавого террора со стороны царских войск, решили стоять до последнего. Сам Дмитрий «правил» в Путивле. Такое status quo продержалось несколько месяцев. Но 13 апреля 1605 года царь Борис внезапно умер. Живший тогда в России немец Буссов начертал Годунову такую эпитафию: «Вошел как лисица, царствовал как лев, умер как собака».
В мае 1605 года московская армия взбунтовалась и перешла на сторону противника. Дмитрий 24 мая прибыл к Кромам и во главе объединенного войска двинулся к Орлу, где его встретили с поклоном выборные от всей Рязанской земли. Дмитрий отправил на Москву, где воцарился сын Бориса, Федор Годунов, войско с князем Василием Голициным, а сам не спеша пошел следом. В Туле Дмитрий занимался государственными делами уже как царь: разослал грамоты, в которых извещал о своем прибытии, составил форму присяги, беседовал с английским послом. Туда же прибыло к нему посольство от московских бояр во главе с тремя братьями Шуйскими и Федором Ивановичем Мстиславским. Бояр привел к присяге рязанский архиепископ Игнатий[57], который первым из русских иерархов признал Дмитрия сыном Ивана Грозного и наследником московского престола. Что думал Шуйский, присягая человеку, смерть которого констатировал 14 лет назад?
Здесь, в Туле, Дмитрий узнал, что в Москве низложили Федора Годунова. Любимый сын Бориса, в котором тот души не чаял, сев на отцовский престол, процарствовал меньше двух месяцев. В Москву были отправлены с грамотой от Дмитрия Гаврила Пушкин и Наум Плещеев, вероятно, под охраной казацкого отряда Ивана Корелы[58]. 1 июня 1605 г. Гаврила Пушкин, стоя на Лобном месте, прочел письмо Дмитрия, адресованное как боярам, так и московскому люду с призывом свергнуть Годуновых и призвать на царство Дмитрия. Противиться посланцам царевича пытался патриарх Иов, но «ничего не успевашу».
Царь Федор Борисович Годунов
Произошел государственный переворот: восставшие москвичи разграбили дворец царя, а всю семью Годуновых схватили и посадили под домашний арест – в бывшем доме знаменитого опричника Малюты (вдова Годунова, царица Марья Григорьевна, была дочерью Григория Скуратова-Бельского). 5 июня 1605 г. тело бывшего царя Бориса Годунова было «ради поругания» вынесено из Архангельского собора. В Москву прибыли князья Василий Васильевич Голицын и Рубец-Масальский с приказанием, чтобы были устранены все враги Дмитрия. Именно они спровоцировали убийство Федора Годунова и его матери царицы Марии Григорьевны 10 июня. Подробности преступления неизвестны. Кто говорил, что 16-летнего царя задушили подушками, кто – что схватили за детородные органы, и когда он упал, обессилев от боли, размозжили ему голову дубинкой. Мать бросилась защищать сына, и тоже была убита. Одна царевна Ксения уцелела – по слухам, подступавший к столице Дмитрий, узнав о красоте девушки, распорядился оставить ее в живых – для собственных утех. Так бесславно закончилось правление династии Годуновых.