Вяземский Юрий. Прокол

---------------------------------------------------------------
"Парус". М.: Молодая гвардия, 1980
OCR: Sergei Khizhiy
---------------------------------------------------------------


Сзади медленно и тяжело нарастал надсадный, вибрирующий гул, слышались
скрежет металла и громкое, ритмичное чавканье резины. Спереди ползла по
асфальту громадная бесформенная тень, а вместе с ней бесшумно и страшно
надвигалось сверху, снизу, с боков, со всех сторон что-то еще более
громадное и бесформенное, заслонявшее собой свет.
Сергей ехал на велосипеде. Сзади его догонял тяжелый самосвал с
прицепом, а впереди был узкий и длинный тоннель под большим железнодорожным
мостом. Сергей старался проскочить тоннель раньше самосвала.
Он влетел на скорости в его темную прохладную тесноту, которая
постепенно стала заполняться хриплым ревом мотора. Бетонные стены тоннеля в
несколько раз усиливали этот рев, точно хотели оглушить Сергея, вырвать из
седла, бросить на шершавый асфальт под колеса ревущей сзади машины. Сергей
пригнулся к рулю и налег на педали, прорываясь сквозь оглушительный полумрак
навстречу слепящему свету.
Велосипедист выскочил из тоннеля почти одновременно с самосвалом. Тот
обогнал его, обдав жарким чадом из выхлопной трубы, и, надрывно урча, полез
в гору. Сергей перевел дыхание, смахнул рукой пот со лба и, привстав на
педалях, пошел на подъем.
Преодолев его, Сергей съехал на обочину, затормозил, неуклюже сполз с
седла. Ноги у него дрожали от напряжения и почти не сгибались. Сергей
кое-как перебрался вместе с велосипедом через придорожную канаву, бросил
возле нее велосипед, а сам пошел дальше к кустарнику и редким березкам,
узкой полосой тянувшимся вдоль шоссе. Дойдя до них, он лег на пыльную,
выцветшую траву, раскинул руки и закрыл глаза.
Он лежал на солнцепеке и ни о чем не думал. Перед глазами бежали
разноцветные круги, ломило спину, стучало в ушах. Сергей подумал, что ему
приятно ни о чем не думать.
Место, выбранное им для отдыха, было неудачным во всех отношениях,
голым, неуютным. Но Сергея это не смущало. Он не искал удобства и
живописности. Главным для Сергея было то, что у дороги стоял километровый
столб с отметкой 160. А значит, именно здесь надо было делать привал. Так
Сергей решил заранее и не мог изменить своего решения, даже если бы в этом
месте было болото. В таком случае он бы устроился на обочине и отдыхал сидя,
упершись спиной в километровый столб.
На прошлом привале ему повезло. Стодвадцатикилометровый столб, у
которого Сергей мог остановиться, стоял в на редкость живописном месте: на
высоком берегу небольшой, но глубокой реки, защищенной от солнца плотными
кронами деревьев. Сергей искупался, смыл с себя пыль и пот, а затем на
несколько минут спрятался от жары в прохладную, пахучую тень.
Повезло ему и на восьмидесятом километре, где он сделал свой первый
привал. Восьмидесятикилометровый столб стоял в деревне, название которой
Сергей. уже успел забыть. Что-то труднопроизносимое со множеством согласных.
В деревне была столовая, в которой Сергей подкрепился и наполнил горячим
какао флягу, пристегнув ее к велосипедной раме.
Три раза подряд человеку не должно везти.
Следующий привал Сергей решил сделать через тридцать километров. Надо
было сокращать промежуточные дистанции, чтобы не выбиться из сил. Сергей
чувствовал, что они на исходе, а ему еще предстояло проехать около ста
тридцати километров. На такое большое расстояние он еще никогда не ездил,
тем более без предварительной тренировки. Но именно сегодня ему было
необходимо преодолеть триста километров. Иначе он не мог. Он должен был
добраться до цели во что бы то ни стало, в точно назначенный им самим же
срок, останавливаясь лишь в тех местах, где он заранее решил остановиться.
"Главное-доехать до стодевяностого километра, а там, может быть,
появится второе дыхание", -- подумал Сергей.
По графику Сергей должен был отдыхать пятнадцать минут. Но не прошло и
десяти минут, как он понял, что не может дольше оставаться без движения.
Внутри его незаметно родилось томительное беспокойство, которое не давало
ему лежать на земле, заставляло подняться на ноги.
Сергей вскочил, отер краем майки лицо, облизнул пересохшие губы, поднял
с земли велосипед и выбрался на шоссе. Его слегка покачивало и мутило. Но
Сергей знал, что стоит ему сесть на велосипед, как все пройдет.
Ветер был попутным, и ехать было легко. Сергей принял низкую стойку и
постепенно наращивал скорость. Тридцать километров он должен пройти за
пятьдесят минут. Пока еще остались силы и дует попутный ветер, нельзя терять
скорость, нельзя сбавлять темп. Достаточно расслабиться на несколько минут,
пожалеть себя, и...
Сергей опустил голову и все внимание сосредоточил на педалях, время от
времени бросая быстрые взгляды перед собой, чтобы не попасть передним
колесом в выбоину и не соскочить на обочину. Он старался максимально
притупить сознание, заставить мозг работать в унисон с ногами и корпусом --
раз-два, раз-два, правая нога жмет педаль вниз, а левая тянет туклипс вверх,
вниз-вверх, вниз-вверх, и быстрее, резче, цепче, пружинистей... Чтобы все
ушло в педали, в это монотонное, бесконечное движение, в горький привкус во
рту, в машинально жующие челюсти... Слиться с велосипедом, врасти в него,
стать с ним одним целым. И главное -- ни о чем не думать, ни о чем не
вспоминать... Сергей знал, что так легче ехать. Так легче жить. Только не
думать, не считать километры, не останавливаться. Раз-два, раз-два,
вниз-вверх, вниз-вверх...
С тех пор как Сергей ушел из велосекции, он ездил на длинные дистанции
всего три раза. Летом он почти ежедневно тренировался для собственного
удовольствия, гонял на время сорока- и шестидесятикилометровки. Но на
дистанции свыше двухсот километров он ездил лишь в исключительных случаях.
Первый раз он отправился на двести километров, когда провалился на первом же
вступительном экзамене в институт, в который давно мечтал поступить. Второй
раз -- на двести сорок, когда безнадежно влюбился в Ирку. Третий раз -- на
двести семьдесят, когда насмерть поссорился с Кауркой Семеновым, которого
считал своим лучшим другом.
И все три заезда окончились успешно. Правда, в одном из них Сергей
попал в проливной дождь и вымок до нитки, а в другом его толкнул на повороте
и выбросил в кювет междугородный автобус. Но то были лишь "технические
неполадки", незначительные эпизоды, ничуть не умалявшие главного достижения.
А главным было то, что все три дистанции покорились Сергею, и одновременно
ушли в прошлое и вон из сердца провал на экзамене, совершенно недоступная
Ирка и Юрка Семенов, из-за сущего пустяка предавший Сергея.
В этот раз Сергею было особенно трудно. Так трудно ему еще не было. И
поэтому он выбрал самую длинную дистанцию и самый жесткий график.
На следующем привале Сергей допил остатки какао. Он встал с земли еще
более усталым и разбитым. "Протянуть бы еще тридцатку, а там... а там видно
будет. Должно же когда-нибудь появиться второе дыхание", -- подумал Сергей.
Теперь самое главное было вытерпеть, преодолеть барьер усталости, не
остановить велосипед, не повалиться в изнеможении на землю. Иначе все
впустую. Иначе не стоило и ехать.
Дорога вошла в лес, повернула влево и неожиданно уперлась в высокую и
крутую гору. У Сергея тоскливо заныло в желудке. Он знал, что на второй
половине дистанции будут горки, но не предполагал, что они появятся в самый
трудный для него момент и будут такими высокими. "Надо стараться не думать о
том, что будет дальше, -- подумал Сергей. -- Надо сосредоточить все внимание
и все силы на одной- единственной горке и забыть о том, что за ней будет
другая. Иначе не поднимешься. И так каждый раз... А потом можно будет
отдохнуть".
-- И только попробуй, гад, слезть с велосипеда! Придушу собственными
руками! -- крикнул сам себе Сергей и, привстав на седле, полез в гору.
Первый подъем он преодолел довольно легко.
С горы открывалась впечатляющая панорама. До самого горизонта
простирались ровные гряды холмов; высокие, поросшие лесом, они шли
перпендикулярно шоссе, которое описывало их синусоидой, сверкая на солнце
асфальтом.
Но Сергею было не до пейзажей. Он думал о том, что надо максимально
расслабляться на спусках, но так, чтобы не терять скорости и чтобы по
крайней мере треть следующего подъема преодолевать по инерции, с разгону, а
на полную катушку включаться лишь на последних десятках метров.
Расчеты Сергея, однако, не оправдались, так как ветер неожиданно
переменился и из попутного превратился во встречный. Он особенно
свирепствовал на спусках и не позволял Сергею набрать нужную скорость, не
затрачивая при этом усилий. В результате разгона хватало лишь на первые
двадцать метров, и почти весь подьем приходилось интенсивно педалировать,
привстав с седла и помогая корпусом.
Подъемы с каждым разом становились все круче и продолжительнее, и
Сергей подумал, что его вряд ли надолго хватит. А тут еще асфальт стал
бугристым, покрытым гравием. Руль трясло так, что из глаз Сергея летели
искры, а зубы грозили в любой момент прикусить язык. Сергей попытался
свернуть на обочину, но попал передним колесом в вязкий песок и чуть было не
упал. Из последних сил нажав на педали и рванув руль вверх, Сергей еле-еле
выбрался из песка на бугристый асфальт и, стараясь не выпустить из рук
прыгающий руль, пополз вверх.
-- А я вас всех в гробу видал!.. В белых тапочках!.. Все равно не
слезу, гады!.. Не дождетесь!.. -- с остервенением кричал Сергей.
Если бы он не кричал и не ругался, он бы ни за что не поднялся.
На середине следующего подъема Сергей понял, что больше не может. Ему
стало все равно. Он сдался.
Сергей приготовился уже съехать на обочину и остановиться, но тут
заметил, что на вершине горы стоит автобус. В его заднем окне виднелись два
лица, которые смотрели на Сергея.
Сергею стало стыдно. На него смотрели, и он не мог сдаться на глазах у
людей. Безразличие, губительное, парализующее безразличие, которого так
боятся спортсмены, неожиданно уступило место фанатичному желанию во что бы
то ни стало добраться до автобуса. Назло всем и вся. "Ну еще чуть-чуть...
еще чуть-чуть... Ну потерпи, потерпи немного... терпи, гад!.. еще немного...
последнее усилие... чуть-чуть еще... корпус влево, вправо, еще раз влево,
теперь вправо... вот так!.. р-р-раз, два-а-а, р-р-раз, два-а-а..."
Сергей добрался до автобуса и поднял голову. Он увидел, что на него
смотрели из автобуса две большие куклы, кем-то прислоненные к заднему
стеклу, смешные целлулоидные физиономии с короткими косичками и пышными
голубыми бантами. Сергей засмеялся, зачем-то помахал куклам рукой, потом
медленно обьехал пустой автобус и перестал крутить педали, подставив лицо
ветру и с жадностью хватая ртом воздух. Он нащупывал губами упругие,
струящиеся потоки, впивался в них зубами, откусывая большие холодные куски,
от которых сводило челюсти, и тут же глотая их. Он чувствовал, как они
проскальзывали в легкие.
Сергей спустился с горы и снова поднялся в гору, потом опять спустился
и опять поднялся. И тут он понял, что кризис миновал, что пришло второе
дыхание.


Двухсотдвадцатикилометровый столб Сергей проехал без остановки. Он и не
заметил его.
Сергея больше не было. Кто-то другой крутил педали, кто-то другой
держал руль, наклонял корпус, закладывая виражи на поворотах. Кто-то, но не
он. У кого-то в жизни произошло несчастье, кто-то потерял точку опоры,
запутался и не мог найти выхода. Кому-то было тоскливо, обидно и страшно.
Кому-то другому.
А Сергей был уже далеко впереди, и вокруг него все стало иным. Была
гладкая, как зеркало, дорога, были ветер, скорость и ощущение свободы,
безграничной и абсолютной, и такой же безграничной и абсолютной легкости.
Сергей знал, что это называлось вторым дыханием, и это было самым
восхитительным ощущением, которое ему приходилось испытывать. Он знал также,
что оно всегда наступало неожиданно, тогда, когда казалось, что все уже
кончено, что бессмысленно продолжать непосильную борьбу, что надо
подчиниться своей усталости, своему бессилию. И именно в этот момент надо
было суметь пересилить себя, найти в себе мужество сделать еще одно усилие,
последнее, последний раз крутануть педали, и тогда наступало второе дыхание.
А ведь казалось, что ты сделал уже двадцать, тридцать, триста последних
усилий, а второе дыхание все не наступало. И когда оно наступит, ты никогда
не знал. Может быть, через минуту, может быть, через час, а может быть, в
следующую секунду. Сергей легко и быстро проехал десять километров, потом
еще десять...
"Только бы успеть вовремя, -- думал он, -- добраться до города, а там
все будет иначе. Я стану другим человеком, перегоревшим, перебесившимся. Я
вышвырну из себя всю эту блажь! И буду жить дальше, как будто со мной ничего
не произошло, как будто не было этого дурацкого дня. Не перечеркивать же
из-за него свою прежнюю жизнь..."
Теперь об этом можно было думать. Теперь он и думал об этом совсем
по-другому. Ему было легко и свободно, и не хватало скорости, хотя скорость,
с которой он летел вперед, была едва ли не максимальной для велосипеда и
очень опасной для самого велосипедиста. И все же этого казалось мало. И
Сергей постоянно оглядывался назад и, когда спереди и сзади не было машин,
выскакивал на середину дороги и мчался вперед, закладывая головокружительные
виражи по всей ширине асфальтовой полосы, словно танцуя.
"Господи, ведь я же все это выдумал! -- с каким-то неистовым, нервным
восторгом думал Сергей. -- Ведь ничего же не было! Я просто устал, и мне
нужна была разрядка, второе дыхание... А теперь снова можно жить, не
терзаясь и не копаясь в себе понапрасну. Теперь главное -- спеть вовремя.
Добраться до города до отхода поезда, сдать велосипед в багаж, вскочить в
вагон и домой, назад к старой, привычной жизни. Господи, это же так здорово,
когда у тебя есть что- то старое и привычное, к чему можно вернуться!.. У
меня еще осталось два дня. Ничего еще не потеряно".
"Главное, успеть на вечерний поезд, чтобы утром быть дома", -- твердил
про себя Сергей.
Он проехал еще десять километров. Он и не заметил, как солнце скрылось
за деревьями и стало постепенно смеркаться.
Дорога шла лесом и часто петляла. На одном из поворотов Сергей увидел
вдалеке у обочины одинокую фигурку. Он подъехал ближе. Мальчуган лет
восьми-девяти неподвижно сидел на корточках у самой дороги, опустив голову.
Рядом с ним на обочине лежал детский велосипед "Школьник". Не сбавляя
скорости и стараясь не смотреть на мальчишку, Сергей пронесся мимо.
Проехав с полкилометра, он обернулся. Пацан уже скрылся из виду.
Сергей проехал еще полкилометра и вдруг резко нажал сразу на два
тормоза. Раздался тонкий, пронзительный визг, и колеса пошли юзом. Сергей с
трудом удержался в седле.
-- Вот гады! -- выругался Сергей непонятно на кого и, круто
развернувшись, поехал обратно.
Пацан сидел в прежней позе и что-то чертил прутиком на песке.
Сергей на ходу спрыгнул с велосипеда и, бросив его на обочине,
перебежал через дорогу.
-- Ты что здесь делаешь?! -- заорал он на мальчишку.
Пацан вздрогнул, вскочил на ноги, тараща на Сергея испуганные глаза и
беззвучно шевеля губами.
-- Ты что здесь делаешь, я тебя спрашиваю?! -- вопил Сергей с
перекошенным лицом. -- Откуда ты взялся, черт подери?! Я вот тебе...
"Что я делаю? Я окончательно спятил, -- вдруг спокойно подумал он. --
Ведь так до смерти напугать можно. Это же ребенок... За что я на него
набросился? Чем он мне помешал?.. Может, здесь рядом его родители, грибы
собирают, а я ору как резаный".
Сергею стало стыдно.
- Ты что здесь делаешь? -- повторил он тихо, почти шепотом.
Мальчуган молчал. Сергей слышал, как он судорожно глотает.
"Идиот. Таких, как я, стрелять надо. На месте", -- подумал Сергей.
-- Ты откуда?
Паренек пролепетал что-то невнятное. Он дрожал всем телом и часто
моргал.
-- Откуда, откуда?
-- С Едрина.
-- Едрино? Где это такое?
-- Там.-- Мальчуган неопределенно махнул рукой, не сводя глаз с Сергея.
-- Ты здесь один?
Пацан кивнул и сделал шаг назад.
-- Что у тебя с велосипедом?
-- Шину проколол.
Сергей понял, что предчувствие его не обмануло. Что-то опустилось у
него внутри, перехватив дыхание.
Сергей медленно повернулся, вышел на середину дороги и остановился. "Ну
почему так? Почему именно сейчас? Именно здесь? - Почему именно я? Что мне,
больше всех надо? Мне всего сорок километров осталось. И два часа в
запасе... Зачем только я, дурак, остановился?"
-- А Едрино по этой дороге? - вдруг встрепенулся Сергей. У него
появилась надежда.
-- По этой.
-- Отлично... Ну вот что. Я тебя сейчас на машину посажу, на попутку.
Она отвезет тебя домой. Тебе в какую сторону?
Ответа не последовало.
Сергей обернулся. Мальчуган стоял на прежнем месте и смотрел под ноги.
-- Тебе в какую сторону, спрашиваю?
Паренек молчал. Он уже перестал дрожать.
-- Ты глухой, что ли? Куда тебе ехать?!
-- Я не поеду, -- тихо сказал пацан.
-- То есть как это не поедешь? Не болтай глупостей! Скоро совсем темно
будет.
-- Я не поеду, -- повторил мальчуган и, шмыгнув носом, сжал кулачки.
-- Но почему? -- растерялся Сергей.
-- Я не могу ехать на машине. Я должен починить колесо.
-- Чего?.. У тебя есть с собой запасная камера?
Мальчишка покачал головой.
-- Так погоди... Ты его что, клеить собрался? На ночь глядя?.. Да ну
тебя, ей-богу! Несешь всякий вздор. Некогда мне тут с тобой возиться. Я
спешу, понимаешь? Мне не до тебя!.. Вот посажу тебя на машину, она довезет
тебя до дому, а завтра утром заклеишь свою камеру...
-- Я не поеду, -- быстро проговорил мальчуган, точно боясь, что Сергей
еще что-то скажет.
-- Поедешь как миленький! - прикрикнул на него Сергей, потеряв
терпение.
"Посажу его на первую попавшуюся машину, -- решил Сергей. -- Довезут
его до ближайшего населенного пункта. Там хоть люди есть. Пусть там
кто-нибудь другой с ним разбирается. Что я ему, нянька, что ли? Я еще могу
успеть... Не надо было останавливаться!"
Движение на шоссе к вечеру заметно убавилось, и машин было мало. Сергей
голосовал всем проезжавшим мимо, но ни одна не остановилась.
"Ну что за мерзавцы! -- злился Сергей. -- Ведь пустые же едут! Ну что
им стоит остановиться? Узнать хотя бы, что с человеком стряслось. Может, ему
срочно требуется помощь. Ведь одна минута... Ну ладно частники, все они
трусы и паразиты. Но грузовые-то почему... И мне не надо было
останавливаться! Ведь мог же не заметить. Проехать мимо. Черт меня дернул!"
-- Ты подумай, какие скоты! - вслух сказал Сергей.
Прошло пятнадцать минут. Никто не останавливался. Прошло еще десять
минут. Сергей бесновался на обочине, голосуя проезжавшим мимо машинам,
корчил умоляющие гримасы, кричал что-то, как будто это могло помочь, а за
его спиной неподвижно стоял мальчуган.
-- Если вы остановите машину, я убегу. Я быстро бегаю. Вы меня не
догоните, -- предупредил он.
-- Догоню, не беспокойся, -- сквозь зубы процедил Сергей. -- Никуда ты,
дрянь, не денешься! -- Он ненавидел мальчишку за его ничем не объяснимое
упрямство, за его беззащитность, за то, что машины не останавливались, что
он, Сергей, опаздывал. Ему хотелось схватить пацана за шиворот, толкнуть,
пихнуть коленкой под зад, ударить по лицу, швырнуть на землю, заставить
замолчать, но он понимал, что ни за что не сможет этого сделать, и оттого
еще больше злился и ненавидел его.
Из-за поворота показался грузовик. Не отдавая себе отчета в том, что
делает, Сергей встал посреди дороги. Грузовик затормозил в последний момент,
едва не задев Сергея.
-- Ты что, спятил?! -- заорал на Сергея водитель грузовика, высунувшись
из кабины.
-- Я вас очень прошу! -- умоляюще протянул к нему руки Сергей. --
Довезите пацана до Едрина. Или хотя бы до первого населенного пункта.
Любого. У него велосипед сломался. Довезите, ради бога! Я вам заплачу!
Шофер не ответил. Он вылез из кабины, огляделся по сторонам, потом не
спеша подошел к Сергею.
-- Ты что, псих? -- спокойно спросил он, окинув Сергея недобрым
взглядом. -- Или, может, шут гороховый?
-- Нет, я просто...
-- Ах нет. Ну тогда извини, конечно, -- улыбнулся шофер и неожиданно
ударил Сергея кулаком в зубы. Сергей сделал два шага назад и, не удержавшись
на ногах, упал на асфальт. Лежа на дороге, он слышал, как хлопнула дверца
кабины, как грузовик покатил дальше по шоссе.
Когда Сергей встал, грузовик уже скрылся за поворотом. На обочине лежал
детский велосипед. Мальчишка исчез.
Вытирая разбитые в кровь губы, Сергей перешел через дорогу, поднял с
земли свой велосипед, вскочил в седло и поехал вслед за грузовиком.
-- Пошли вы все к черту! -- говорил он сам себе, слизывая кровь и едва
сдерживая слезы. -- Все вы гады! Плевать мне на вас! Пропадите вы все
пропадом! Мне какое дело?!.
-- Пошли вы все к черту! -- сказал Сергей и остановился. Он уже
опоздал, и все теперь было бесполезно, бессмысленно, глупо. Он проиграл. Он
проиграл.
...Да и не мог же он, в конце концов, бросить мальчишку одного! Разве
мог он теперь от него уехать!
-- Пропадите вы все пропадом, -- повторил Сергей, слез с велосипеда и
пешком пошел обратно, ведя велосипед за руль.
Мальчишка опять сидел на корточках на обочине и чертил прутиком на
песке. Сергей подошел к нему, положил свой велосипед рядом с его
"Школьником". Пацан поднял на Сергея виноватые, страдающие глаза.
-- Дяденька, вы не подумайте, что я его испугался! Ни капельки. Я
просто боялся, что вы меня посадите на машину... Поэтому я убежал в лес...
За что он вас так? -- спросил он, чуть не плача.
-- Как за что? За то, чтобы под колеса не лез. Он же за это отвечает...
Да и ты смылся в самый критический момент. Он, поди, подумал, что это я себя
пацаном называю. Решил, что издеваюсь над ним... Он прав, в общем. Я бы на
его месте, наверно, так же поступил, -- устало сказал Сергей.
-- Все равно нельзя людей бить! Все равно нельзя! -- на одном дыхании
выпалил мальчуган и вдруг заплакал, уткнувшись лицом в коленки и вздрагивая.
Сергею стало жалко пацана, захотелось успокоить его.
-- Да брось ты, чудак-человек, -- сказал он ласково. -- Подумаешь, беда
какая. Главное, за дело получил... Ты мне лучше скажи, сумеешь сам заклеить
колесо?
Паренек мотнул головой.
-- Эх ты, самодеятельность!.. Ну ничего, не волнуйся. Починим твою
машину. У нас с тобой теперь много времени.


Через полчаса стало совсем темно. Но Сергей уже успел заклеить камеру и
развести костер из сухих сучьев и лапника, которые натаскал мальчуган. Тот
хорошо потрудился и теперь сидел довольный на бревне у костра, охранял
огонь. Сергей приволок из леса три сухие елки, проверил камеру, лежавшую под
прессом -- между двумя валунами, -- и подсел на бревно к пацану.
Ночь была тихой, пустой, теплой. На душе у Сергея тоже стало тихо и
пусто. Он удивился этой неожиданной тишине.
Они смотрели на огонь и молчали. Мальчуган безмятежно улыбался, видимо,
радуясь благополучно завершавшемуся приключению, а Сергей стряхивал с себя
сухие иголки, ловил их на лету в кулак и бросал в костер.
-- А ведь мы друг другу не представились, сэр, -- вдруг сказал Сергей и
подмигнул пацану. -- Как тебя зовут?
-- Вова.
-- Владимир, значит... Очень приятно, а меня Сергей. Ну вот и
познакомились... Так откуда же ты все-таки взялся на мою голову? А,
Владимир?
-- Из Едрина.
-- Это я уже слышал, что из Едрина. А здесь-то ты как очутился?
Вовка дотянулся рукой до кучи хвороста, взял несколько сухих веток и,
ломая их о колено, подбрасывал в костер.
-- А я в Видясиху ездил, -- деловито ответил он.
-- А далеко ли отсюда эта самая Видясиха, позвольте полюбопытствовать?
-- Отсюда -- девятнадцать с половиной, а от Едрина -- тридцать один с
половиной.
-- Так уж с половиной, а может, ровно тридцать один? -- улыбнулся
Сергей.
-- Нет, тридцать один с половиной, я точно знаю, -- сказал Вовка.
-- Ну понятно... А кто у тебя в Видясихе?
-- Никого. Я туда доехал и сразу обратно.
-- Как обратно?.. Погоди, ты что, шестьдесят километров собирался
проехать? Это на "Школьнике"-то?!
-- Шестьдесят три, -- поправил Вовка.
-- А ты не врешь?
-- Зачем мне врать? Что я, маленький, что ли, -- обиделся Вовка и стал
ковырять палкой в костре, вороша горящий лапник.
-- Ну ты даешь, Владимир! -- сказал Сергей. -- И тебе разрешают ездить
одному в такую даль? -- спросил он немного погодя.
-- Нет, конечно. Мне по шоссейке вообще ездить не разрешают.
-- Так зачем же ты поехал, если не разрашают?
-- А мы с Петькой поспорили. Он говорит, давай спорнем, что не доедешь,
- запотеешь, говорит, доехать. А я ему говорю, сам запотеешь, понял? А он
ржет, дурак. Ты, говорит, до сосны-то не доедешь, свалишься. А я до сосны
каждый день езжу по многу раз... Ну мы и спорнули. Петька до Видясихи на
автобусе поехал, а я на велосипеде. Я приехал, а он говорит, что мы спорили
туда и обратно. А я, хотя и знал, что он врет, говорю, подумаешь, я могу и
обратно поехать. И поехал, а Петька на автобус сел. Я бы точно доехал, если
бы шину не проколол... Я все равно доеду, мы с Петькой на время не спорили.
Вовка замолчал, потом повернулся к Сергею и сказал укоризненно:
-- А вы меня на машину хотели посадить. А вдруг Петька сидит у шоссейки
и меня караулит... Мы же с ним на американку поспорили.
-- Какую еще американку? Жвачку, что ли?
-- Да нет, на любое желание. Он бы мне такое придумал, будь
здоровчик!.. Даже подумать страшно!.. Он вреднющий, гад!
-- А ты ему что придумаешь?
-- Я ему придумаю! Я ему... Вот заставлю его залезть на вышку, пусть