Страница:
Скоты! Ублюдки!Уэбб едва мог поверить в происходящее. Астронавт и его жена захлопнули дверь перед носом вице-президента. Уэбб коротко переговорил с Гленном. Гленн не отступил ни на дюйм. Он сказал, что Уэбб
вышел за рамки.
Вышел за рамки! Что это, черт побери? Уэбб не мог понять, что происходит. Как мог он, человек номер один, администратор НАСА, выйти за рамки?Уэбб вызвал нескольких своих депутатов и описал ситуацию. Он сказал, что собирается пересмотреть порядок летных назначений, то есть заменить Гленна другим астронавтом. Для этого полета нужен человек, который лучше понимает более широкие интересы программы. Депутаты смотрели на него как на сумасшедшего. У него это не получится! Астронавтыне согласятся! Да, между ними есть разногласия, но в этом случае они выступят сплоченной армией… Уэбб начал видеть то, чего никогда как следует не понимал раньше. Астронавты не были его людьми. Это была новая категория американцев. Они были воинами поединка. Пожалуй, это онбыл ихчеловеком.
Можно себе представить, что случилось бы, попытайся Уэбб пустить в ход свою власть. Карты раскрыты. Семеро астронавтов «Меркурия» выступают на телевидении и объясняют, что в то самое время, когда они рискуют своими жизнями, он, Уэбб, вмешивается, пытаясь заслужить благосклонность Линдона Джонсона. А Джонсон хочет отомстить жене Джона Гленна, которая не пустила этого ужасного неотесанного техасца в свою гостиную, где он хотел покрасоваться перед национальным телевидением… Он сидит в своем кабинете в Вашингтоне, а они рискуют своими шкурами в ракете… Да, все было бы именно так. Уэббу пришлось бы отчаянно делать опровержения, а Кеннеди - выступать в роли третейского судьи. И нетрудно было предположить, каково будет окончательное решение. О замене астронавтов и речи бы не шло.
Вскоре после этого Уэбба в его тайном офисе навестил старый друг, и Уэбб раскрыл перед ним душу.
– Посмотри на этот офис, - сказал он, обведя рукой комнату со всеми атрибутами министерского уровня. - А я… не могу… заставить… выполнить… простой… приказ!
Но в следующее мгновение его настроение переменилось.
– И все равно, - сказал он, - я люблю этих парней. Они рискуют жизнью ради своей страны.
Драйден и Гилрут решили отложить запуск ракеты по крайней мере на две недели, до середины февраля. Гленн сделал заявление в прессе по этому поводу. Он сказал, что для любого, кто знаком с летными испытаниями, такие задержки - обычное дело; они являются составной частью тестов. Главное - не обращать внимания на людей, которые впадают в панику, если что-нибудь не происходит тут же, сразу… Потом Гленн поехал домой в Арлингтон в трехдневный отпуск. Пока он находился там, президент Кеннеди пригласил его в Белый дом на частную встречу. Уэбба и Джонсона он не пригласил.
20 февраля Гленн снова лежал на спине в капсуле «Меркурия» на верхушке ракеты «Атлас». В паузах во время обратного отсчета он проверял карту контрольных проверок и рассматривал окружающий пейзаж через перископ. Когда он закрывал глаза, ему казалось, что он лежит на палубе старого корабля. Ракета скрипела и проворачивалась, раскачивая капсулу. В «Атласе» было в 4,3 раза больше топлива, чем в «Редстоуне», включая восемьдесят тонн жидкого кислорода. Вследствие низкой температуры жидкого кислорода тонкая оболочка и трубы ракеты сжимались и скрипели. Гленн находился на высоте девяти этажей. Ракета казалась на удивление хрупкой - из-за того, как она скрипела и гудела. Сжатие корпуса вызывало высокочастотные вибрации, жидкий кислород шипел в трубах, и в капсуле словно бы завывал ветер. Это было то самое завывание, которое они слышали по утрам в Эдвардсе, когда заправляли D-558-2 много лет назад.
В перископ Гленн мог видеть окрестности в радиусе нескольких миль, вплоть до Банана-ривер. На берегах он заметил тысячи людей. Некоторые из них жили там в трейлерах еще с 23 января, когда был намечен первый полет. Они даже избирали мэров лагеря. Они неплохо проводили время. Месяц в лагере на берегу Банана-ривер - это совсем не долго по сравнению с величием грядущего события.
Их там собралось несколько тысяч, насколько Гленн мог увидеть в перископ. Люди казались очень маленькими. И все они, с восторгом и содроганием, размышляли, каково бы им сейчас было на месте Гленна. Как, должно быть, ему страшно! Расскажи нам! Это все, что мы хотим знать!Страх и азарт - и ничего больше. Лежа на спине с согнутыми коленями, втиснутый в эту глухую кобуру с закрытым люком, Гленн лишь чувствовал время от времени, как бьется его сердце. Причем пульс был медленный. Обычно это никого не волновало: все говорили, что пульс - вещь индивидуальная, с разными тонкостями. Да и вообще датчики стали прикреплять к пилотам всего пять лет назад. Пилоты возмущались и не придавали показаниям датчиков никакой важности. Все знали - хотя и не говорили об этом, - что эти датчики отражают эмоциональное состояние человека очень приблизительно. И все знали, что пульс у Гаса Гриссома был несколько паническим.Во время обратного отсчета он поднялся до ста ударов в минуту, подскочил до ста пятидесяти во время запуска и оставался таким на протяжении всего периода невесомости. Затем он вновь подскочил, аж до ста семидесяти ударов в минуту, непосредственно перед запуском тормозных двигателей. Никто - по крайней мере вслух - не делал из этого никаких заключений, но… это не было признаком нужной вещи. Добавьте к этому поведение Гаса в воде… В заявлении о людях, которые паникуют во время тестов, Гленн сказал, что надо уметь контролировать свои эмоции. Что ж, своим поведением он полностью подтвердил собственные слова. Ни один йог не мог лучше его контролировать свой пульс и дыхание! (Как показывали приборы во время медосмотров, его пульс никогда не поднимался выше восьмидесяти: он держался на уровне семидесяти ударов в минуту, не выше, чем у любого здорового уставшего человека во время завтрака на кухне.) Внезапно он почувствовал, что пульс резко подскочил; при этом он испытал какое-то странное ощущение и понял, что это было чувство напряжения. (Молодые врачи в это время переглянулись в ужасе, а затем пожали плечами.) Тем не менее Гленн знал, что не испытывает страха. Действительно не испытывает. Это было больше похоже на состояние актера, который в очередной раз собирается сыграть ту же самую роль, но публика на этот раз гораздо многочисленнее и престижнее. Он с самого начала знал, какие ощущения будет испытывать. Главным теперь было «не запутаться». Пожалуйста, Господи, не дай мне запутаться. На самом деле вряд ли Гленн мог бы забыть какое-нибудь слово или движение. Ведь он был пилотом-дублером - все теперь говорили пилот -и Шепарда, и Гриссома. Во время своего неопределенного положения перед первым полетом он прошел через все те симуляции, что и Шепард, и повторил большинство симуляций Гриссома. А симуляции, через которые он прошел уже как первый пилот первого орбитального полета, превосходили по сложности все те, что он проходил раньше. Его даже помещали в капсулу на верхушку ракеты и отодвигали подъемникот ракеты, потому что Гриссом доложил о странном ощущении: когда он наблюдал в перископ за подготовкой к полету, непосредственно перед взлетом, ему казалось, что подъемник падает.Следовательно, Гленн должен был адаптироваться кэтому ощущению. Его поместили в капсулу и дали инструкцию - наблюдать в перископ, как отъезжает подъемник. Для него не должно быть никакихнезнакомых ощущений! Кроме того, Шепард и Гриссом рассказали ему об отличиях реального полета от симуляций. В центрифуге ты чувствуешь себя так-то. В настоящем полете ты чувствуешь почти то же самое, но с такими-то откличиями. Еще никто на свете не пережил так полно предстоящее реальное событие. Гленн лежал в капсуле на спине, готовый к тому, на что было нацелено его огромное самолюбие Пилота-Пресвитерианина вот уже пятнадцать лет: продемонстрировать миру свою нужную вещь.
Именно так! Пилот-Пресвитерианин! Вот кем он был - в эти двадцать секунд взлета, - и странным было только то, насколько мало адреналина выбросилось в кровь в решающий момент… Он слышал, как у него под спиной гудят двигатели «Атласа». Не слишком-то громко. Коренастая ракета вздрагивает, стараясь преодолеть свой вес. В первые несколько секунд все происходит очень медленно, словно бы поднимается чрезвычайно тяжелый лифт. Свечу уже запалили и назад дороги нет, и все же он не волнуется. Пульс поднимается только до ста десяти ударов - не больше минимального уровня в случае столкновения с какой-нибудь неожиданностью. Как странно! Во время взлета на F-102 он был гораздо больше напряжен.
– Часы работают, - сказал он. - Идет подготовка.
Все было очень легко, гораздо легче, чем в центрифуге, - как и говорили Шепард с Гриссомом. Он испытывал такие же перегрузки множество раз… и едва замечал, как они нарастают. Будь они меньше, это напрягало бы его гораздо сильнее. Ничего нового! Никаких волнений! Гигантской ракете потребовалось тридцать секунд, чтобы развить околозвуковую скорость. Начались вибрации. Происходило именно так, как говорили Шепард и Гриссом: все было гораздо мягче, чем в центрифуге. Он по-прежнему лежал на спине, g-силы все глубже вдавливали его в кресло, но все это было знакомо. Он едва замечал происходящее и все время не отрывал взгляда от приборной панели… Все нормально, каждая стрелка и каждый переключатель на своем месте… И никакой злорадствующий инструктор ничего не сообщает насчет отмены… Когда ракета вошла в околозвуковую зону, вибрации стали сильнее. Они почти заглушали рев двигателей. Гленн входил в область максимального аэродинамического давления, где давление на корпус «Атласа», пробивающегося через атмосферу на сверхзвуковой скорости, достигало тысячи фунтов на квадратный фут. В окно кабины он видел, что небо чернеет. Сила почти в 5 g прижимала его к креслу. И все же… легче, чем в центрифуге…Он прошел через максимальное аэродинамическое давление, словно через бурный поток, траектория оставалась правильной, скорость - сверхзвуковой. Гудение ракетных двигателей теперь стало гораздо тише, и Гленн мог слышать все маленькие пропеллеры и самопишущие приборы - все эти звуки маленькой кухни, гудящего маленького магазина… Давление на грудную клетку достигло уровня 6g. Ракета пошла вниз. Он впервые смог увидеть облака и горизонт. Через какое-то мгновение оба пусковых двигателя выключились и отвалились от корпуса, а Гленна подбросило вверх со звуком, напоминающим взвизгивание поезда при торможении. Уровень g резко упал до 1,25, а ускорения не было вовсе, но центральный двигатель и два малых двигателя по-прежнему вели ракету через атмосферу. За окном пронеслось облако белого дыма… Нет! Двигатели отделяемого отсека включились слишком рано - еще не загорелась лампочка с надписью «Отделение»!…Но он не видел, как отделяется отсек. Минуточку. А вот и он - все по плану. Загорелась зеленая надпись «Отделение». Дым, должно быть, от пусковых двигателей, отделившихся от корпуса. Ракета дернулась и снова пошла вверх. Небо теперь было очень черным. Его снова стало придавливать к креслу. 3 g, 4, 5… Вскоре он окажется на высоте сорок миль - последний критический момент полета: капсула отделится от ракеты и выйдет на орбитальную траекторию… или не выйдет. Эй!Капсулу стало подбрасывать вверх-вниз, словно она была закреплена на краю трамплина. Это происходило из-за нарастания g-уровня - Гленн сразу понял. Когда ракета стартовала, ее вес составлял двести шестьдесят тысяч фунтов, причем большая часть этой массы приходилась на окислитель и топливо - жидкий кислород и керосин RP-1. Топливо потреблялось в таком быстром темпе - примерно одна тонна в секунду, - что ракета быстро превратилась в скелет с тонкой металлической кожей, в трубу, настолько длинную и легкую, что ее можно было согнуть. Перегрузки достигли уровня 6g, а затем наступило состояние невесомости. От внезапного облегчения Джон почувствовал себя так, будто он перевернулся вверх ногами, словно он спрыгнул с края этого самого трамплина и теперь несся по воздуху, делая сальто. Но он уже испытывал подобное на центрифуге, когда перегрузки увеличивали до 7 g, а затем резко сбрасывали скорость. В тот же самый момент, все по плану… Отчет о нагрузках… Включились тормозные двигатели, освободив капсулу от ракеты… Капсула начала автоматически поворачиваться, все нужные зеленые лампочки загорелись на панели, и он знал, что «прошел через ворота» - так это называли.
– Ноль g, чувствую себя прекрасно. Капсула разворачивается…
Гленн знал, что пребывает в невесомости. По показаниям приборов и чисто логически он знал это, но не чувствовал, как не чувствовали Шепард и Гриссом. Из-за разворота капсулы он теперь оказался в сидячем положении, вертикально по отношению к Земле, - именно это он и чувствовал. Он сидел в кресле, прямо, в очень тесной камере в 125 милях над землей - в маленьком металлическом чулане, где не было слышно ничего, кроме гудения электрических систем, инверторов, гироскопов, телекамер и радио… Радио…Его специально инструктировали: как можно чаще нарушать один из пунктов кодекса чести - не болтать. Он должен был сообщать по радио о каждом зрелище, о каждом своем ощущении и всевозможными способами развлекать налогоплательщиков. Гленн подходил для этого как никто другой. И все же он испытывал неловкость - из-за неестественности такого занятия.
– Вид просто замечательный! - произнес он.
Это было только начало. На самом-то деле в открывающемся перед ним виде не было ничего примечательного. Необычно было лишь то, что он находился на околоземной орбите. Он видел, как за ним следует отработавшая свое ракета «Атлас». Она подпрыгивала и кувыркалась - сказывалось действие маленьких ракет, освободивших от нее капсулу.
Он слышал в наушниках голос Алана Шепарда, находившегося в Центре управления полетом на Мысе. Голос звучал очень отчетливо. Шепард сказал:
– Тебе предстоит пройти по меньшей мере семь орбит.
– Вас понял, - сказал Гленн. - По меньшей мере семь орбит… Это Дружба-7.Вижу отчетливо. К Мысу тянется большое скопление облаков. Прекрасное зрелище.
Он теперь двигался задом наперед и смотрел на Мыс. Должно быть, это великолепно - что еще он мог сказать? И все же открывающееся зрелище не слишком отличалось от того, которое он видел на реактивных истребителях с высоты пятьдесят тысяч футов. У него не было чувства освобождения от уз Земли. Земля была не просто маленьким шариком внизу - она по-прежнему заполняла все его сознание. Она медленно проплывала внизу, как вы это видели в самолете на высоте сорок-пятьдесят тысяч футов. Гленн не чувствовал себя звездным путешественником.Он вовсе не видел никаких звезд. Он видел, как позади кувыркается
«Атлас». Ракета становилась все меньше и меньше, потому что она шла по немного более низкой орбите. Она продолжала кувыркаться, и ничто не могло ее остановить. Почему-то вид этого гигантского цилиндра, который весил больше, чем средний грузовой самолет, пока находился на земле, и который ничего не весил теперь, когда его выбросили, словно конфетную обертку, - почему-то это зрелище казалось гораздо более необычным, чем вид Земли сверху. Земля выглядела точно так же, как и для Гаса Гриссома. Шепард же видел низкосортный черно-белый фильм. Через окно Гленн наблюдал то же, что и Гриссом: яркая голубая лента на горизонте, затем чуть более широкая темно-синяя лента, переходящая в абсолютно черный купол неба. Большая часть Земли была скрыта за облаками. На фоне черного неба облака выглядели очень яркими. Капсула двигалась на восток и пролетала сейчас над Африкой. Но так как Гленн летел задом наперед, то он смотрел на запад. Он видел все, мимо чего пролетал. Он мог разглядеть Канарские острова, но они были частично закрыты облаками. Он мог видеть длинную полосу африканского побережья… огромные песчаные бури над африканской пустыней… Но он не видел всю Землю целиком. Планета была восемь тысяч миль в диаметре, а Гленн находился всего лишь в сотне миль над нею. Во всяком случае, он знал, как она должна выглядеть, - он видел все на фотографиях, сделанных со спутников. Ему не раз показывали их на экране. Даже пейзажи - и то симулировались. Да… все выглядит именно так, как они говорили…Видимо, ему полагалось испытывать благоговение, но как? Ведь он уже пережил весь процесс полета заранее. И как это можно объяснить? Во всяком случае, вид - это было не главное. А главным была… карта контрольных проверок!И попытайтесь-ка это кому-нибудь объяснить! От него требуется доложить о показаниях всех своих приборов. Он должен надеть на рукав компенсирующего костюма специальное устройство для измерения артериального давления и накачать его. (Давление было абсолютно нормальным, сто двадцать на восемьдесят - просто превосходно!)Он должен был проверить систему ручной регулировки углового положения, покачать капсулу вверх-вниз, из стороны в сторону, развернуть направо, потом налево… И в этом не было ничего нового - даже на орбите, в сотне миль над землей. Как это можно объяснить?!Когда он качнул капсулу, то почувствовал то же самое, что испытывал на земле при уровне нагрузок 1g. Он все еще не ощущал невесомости. Он лишь почувствовал себя менее зажатым, потому что на его тело больше не действовали перегрузки. Он сидел в кресле, медленно дрейфуя вокруг Земли. Лишь шум небольшого магазинчика, помехи в наушниках и случайные выбросы перекиси водорода из двигателей.
– Это Дружба-7, -сказал он. - Все работает как часы и все похоже на занятия в процедурном тренажере.
Да, все было именно так. Процедурный тренажер, тренажер «Альфа» и центрифуга… Правда, он заметил, что движется немного быстрее, чем в тренажере «Альфа». Когда вы садились в тренажер и запускали симуляторы ракетных двигателей, то перед вами на экране показывали кадры с вращающейся под вами Землей - так это должно было быть в орбитальном полете. Они вращали ее недостаточно быстро, - подумал Гленн. Правда, это не имело особого значения… Ощущение скорости не слишком-то отличалось от того, что он испытывал, сидя в авиалайнере и глядя на проплывающие внизу облака… Мир требовал от него благоговения, ибо это было первое путешествие к звездам. Но он благоговения не испытывал. Вся эта сцена, окружающая обстановка, настоящая орбита… не были обширными просторами вселенной. Это были симуляторы. Но кто же это поймет?Он находился в невесомости, в космическом вакууме, и несся вокруг Земли… но его центр тяжести по-прежнему был во Флориде, в этом баптистском краю песка и травы пальметто.
Ага! - а вот действительно что-то. Через сорок минут после начала полета, по мере приближения к Индийскому океану, он вступил в ночь. Так как он летел на восток, то удалялся от солнца со скоростью 17 500 миль в час. Но он летел задом наперед, поэтому мог видеть солнце в окно. Солнце заходило - так, как заходила луна. Край солнца уже коснулся кромки горизонта. Но Гленн не мог понять, какая перед ним часть планеты - повсюду были облака. Они образовали дымку на горизонте. Яркий свет над планетой начал тускнеть, как будто выключили реостат. Это продолжалось минут пять-шесть. Свет очень медленно меркнул. Затем он вовсе не видел солнца - лишь очень красивую полосу оранжевого света, протянувшуюся по всей линии горизонта, словно солнце было расплавленной жидкостью, которую налили в протянутую по горизонту трубу. Там, где раньше была ярко-синяя лента, теперь протянулась оранжевая, а над нею - тусклая оранжево-красная полоска, тонущая в черноте неба. Затем все красное и оранжевое исчезло, и Гленн оказался на ночной стороне Земли. На горизонте снова появилась ярко-голубая лента. Над нею растянулась примерно на восемь градусов облачная дымка, созданная атмосферой. А над ней… он впервые увидел звезды. Внизу через облака пробивался слабый свет луны. Теперь Гленн летел над Австралией. Он услышал в наушниках голос Гордона Купера. Купер находился на станции слежения в городе Мучи, на западе Австралии. Послышался тягучий оклахомский говорок Купера.
– День был явно короткий, - сказал Гленн.
– Повторите, Дружба-7, -отозвался Купер.
– Это был самый короткий день в моей жизни.
Именно это нужно было сказать старому оклахомцу Гордо, сидевшему там, посреди пустоты.
– Все происходит быстро, да? - спросил Гордо.
– Да, сэр, - ответил Гленн.
Над Австралией облака стали рассеиваться. Гленн ничего не видел в темноте, кроме электрических огней. По одной стороне он разглядел огни целого города, как с самолета на высоте сорок тысяч футов, но концентрация огней была просто жуткая. Сплошная масса электрического света, а на юге - еще одна, поменьше. Большая масса - это был город Перт, а поменьше - городок под названием Рокингэм. В Перте и Рокингэме была полночь, но практически каждый житель в обоих городах зажег каждую свою лампочку ради американца, пролетающего над ними.
– С огнями получилось просто замечательно, - сказал Гленн. - Надо поблагодарить всех, кто их включил, ладно?
– Конечно, Джон, - ответил Гордо.
И Гленн полетел дальше, удаляясь от огней Перта и Рокингэма.
Он находился посреди Тихого океана, на полпути между Австралией и Мексикой, когда позади него начало вставать солнце. Это произошло примерно через тридцать пять минут после того, как оно исчезло. Так как Гленн двигался задом наперед, он не мог видеть восход в окно. Пришлось использовать перископ. Сначала он увидел, как голубая лента на горизонте становится все ярче и ярче. Затем стало появляться само солнце. Оно было ярко-красным - и не слишком отличалось от того, что он видел во время восхода на земле, разве что поднималось быстрее, а очертания светила казались резче.
– Солнце просто слепит, - сказал Гленн. - Я, пожалуй, надену на перископ темный фильтр.
А затем - иглы!Целый слой игл - пошедший насмарку эксперимент военно-воздушных сил… Тысячи крохотных иголок поблескивали в свете солнца… Но это не могли быть иголки, потому что они излучали свет - скорее, они напоминали снежинки…
– Это Дружба-7, -сказал он. - Попытаюсь описать, что я вижу. Я посреди огромной массы каких-то очень мелких частиц, которые светятся, как люминесцентные. Я никогда не видел ничего подобного. Они круглые. Они проносятся мимо капсулы и похожи на маленькие звезды. Это прямо как ливень. Они кружатся вокруг капсулы и ярко светятся. До них примерно футов семь-восемь, но я вижу их и внизу.
– Вас понял, Дружба-7, -ответил диспетчер с острова Кантон в Тихом океане. - Вы слышите, как они сталкиваются с капсулой? Прием.
– Отбой. Они движутся очень медленно, быть может, три-четыре мили в час.
Они кружились вокруг капсулы, словно крохотные невесомые бриллианты, маленькие украшения - нет, они больше напоминали светлячков. Они двигались лениво, неустойчиво. Гленн сосредоточился на одной из частиц: она вспыхнула, потом погасла, а затем вновь вспыхнула. Это действительно напоминало светлячков - тысячи светлячков, которых он видел летом в детстве. Эти штуки походили на светлячков, но, конечно же, не могли быть живыми организмами… разве что ошибались все астрономы и все спутниковые приборы. Это были какие-то частицы, отражавшие солнечный свет под определенным углом. Они были красивы; но не отлетели ли они от капсулы? Это означало бы неприятности. Должно быть, они все же отломились от капсулы, потому что летели рядом с нею, по той же самой траектории, на той же скорости. Стоп, минуточку… Они были и далеко внизу - целое сверкающее поле… Ничего такого никто раньше не видел. А диспетчер с Кантона даже ничуть не заинтересовался. Затем капсула удалилась из зоны действия станции на Кантоне и теперь должна была войти в зону связи с диспетчером в Гаямасе, на западном побережье Мексики. И когда Гленн связался с диспетчером, он даже и не знал, что сказать.
– Это Дружба-7, -произнес он. - Когда взошло солнце, вокруг капсулы стали клубиться какие-то очень яркие светящиеся частицы. Сейчас я их не вижу, но видел буквально секунду назад, когда начинал связываться с вами. Прием.
– Вас понял, Дружба-7.
Вот и все - «Вас понял, Дружба-7». И тишина. Их это совсем не интересовало.
Гленн продолжал рассказывать о своих светлячках. Он был просто очарован. Ведь это было первое действительно неизвестное явление, с которым он столкнулся здесь, в космосе. В то же время он был слегка озабочен, « Вас понял, Дружба-7».Диспетчер в конце концов задал ему пару вежливых вопросов - насчет размеров частиц и так далее. Их явно не тронуло это небесное открытие.
Внезапно капсулу качнуло вправо, примерно на двадцать градусов. Затем она дернулась назад, словно столкнувшись с небольшой стеной. Потом рыскание повторилось. Что-то случилось с автоматикой. Пора забыть о небесных светлячках. Он плыл над Калифорнией в сторону Флориды. И теперь все диспетчеры прекрасно его понимали.
Президент Кеннеди должен был выступить по радио в то время, когда Гленн будет пролетать над Соединенными Штатами. Он собирался благословить этого героя поединка, пролетающего над американским континентом. Он хотел высказать чувства всех граждан. Но все пошло насмарку из-за проблем с автоматической системой управления.
Гленн пролетал над Флоридой, над Мысом, начиная свою вторую орбиту. Он почти ничего не видел внизу - из-за облаков. Да его это особенно и не интересовало. Главным был контроль углового положения. Похоже, один из малых двигателей вышел из строя, и капсулу постепенно заносило вправо, словно медленно скользящую по льду машину. Вскоре более крупный двигатель исправил траекторию. Но это было только начало. Довольно скоро включились другие двигатели, а потом и гироскопы. Приборы, отражавшие угловое положение капсулы относительно земли и горизонта, давали явно неправильные показания. Гленну нужно было выровнять капсулу визуально по горизонту. Электродистанционное управление полетом! Ручной контроль! Правда, чрезвычайной ситуации не было, по крайней мере сейчас. Все время, что он находился на орбите, контроль положения капсулы не играл особой роли в том, что касалось его безопасности. Гленн мог бы лететь вперед или назад, дрейфовать по кругу или же пустить капсулу в рыскание - и все это ничуть не изменило бы высоту или траекторию полета. Единственным важным моментом оставался спуск в атмосферу. Если бы капсула не летела под правильным углом, тупым концом и тепловым щитом вниз, то она могла бы загореться. Для исправления углового положения требовалось дополнительное топливо, перекись водорода, - независимо от того, производилась ли эта процедура астронавтом или автоматически. Если для поддержания устойчивости капсулы во время полета по орбите тратилось слишком много топлива, то его могло не хватить, чтобы выровнять капсулу перед вхождением в атмосферу. Такое уже случалось во время полета обезьяны. Автоматическая система контроля положения начала давать сбои, и топлива потратилось столько, что полет пришлось прекратить после двух орбит.
Вышел за рамки! Что это, черт побери? Уэбб не мог понять, что происходит. Как мог он, человек номер один, администратор НАСА, выйти за рамки?Уэбб вызвал нескольких своих депутатов и описал ситуацию. Он сказал, что собирается пересмотреть порядок летных назначений, то есть заменить Гленна другим астронавтом. Для этого полета нужен человек, который лучше понимает более широкие интересы программы. Депутаты смотрели на него как на сумасшедшего. У него это не получится! Астронавтыне согласятся! Да, между ними есть разногласия, но в этом случае они выступят сплоченной армией… Уэбб начал видеть то, чего никогда как следует не понимал раньше. Астронавты не были его людьми. Это была новая категория американцев. Они были воинами поединка. Пожалуй, это онбыл ихчеловеком.
Можно себе представить, что случилось бы, попытайся Уэбб пустить в ход свою власть. Карты раскрыты. Семеро астронавтов «Меркурия» выступают на телевидении и объясняют, что в то самое время, когда они рискуют своими жизнями, он, Уэбб, вмешивается, пытаясь заслужить благосклонность Линдона Джонсона. А Джонсон хочет отомстить жене Джона Гленна, которая не пустила этого ужасного неотесанного техасца в свою гостиную, где он хотел покрасоваться перед национальным телевидением… Он сидит в своем кабинете в Вашингтоне, а они рискуют своими шкурами в ракете… Да, все было бы именно так. Уэббу пришлось бы отчаянно делать опровержения, а Кеннеди - выступать в роли третейского судьи. И нетрудно было предположить, каково будет окончательное решение. О замене астронавтов и речи бы не шло.
Вскоре после этого Уэбба в его тайном офисе навестил старый друг, и Уэбб раскрыл перед ним душу.
– Посмотри на этот офис, - сказал он, обведя рукой комнату со всеми атрибутами министерского уровня. - А я… не могу… заставить… выполнить… простой… приказ!
Но в следующее мгновение его настроение переменилось.
– И все равно, - сказал он, - я люблю этих парней. Они рискуют жизнью ради своей страны.
Драйден и Гилрут решили отложить запуск ракеты по крайней мере на две недели, до середины февраля. Гленн сделал заявление в прессе по этому поводу. Он сказал, что для любого, кто знаком с летными испытаниями, такие задержки - обычное дело; они являются составной частью тестов. Главное - не обращать внимания на людей, которые впадают в панику, если что-нибудь не происходит тут же, сразу… Потом Гленн поехал домой в Арлингтон в трехдневный отпуск. Пока он находился там, президент Кеннеди пригласил его в Белый дом на частную встречу. Уэбба и Джонсона он не пригласил.
20 февраля Гленн снова лежал на спине в капсуле «Меркурия» на верхушке ракеты «Атлас». В паузах во время обратного отсчета он проверял карту контрольных проверок и рассматривал окружающий пейзаж через перископ. Когда он закрывал глаза, ему казалось, что он лежит на палубе старого корабля. Ракета скрипела и проворачивалась, раскачивая капсулу. В «Атласе» было в 4,3 раза больше топлива, чем в «Редстоуне», включая восемьдесят тонн жидкого кислорода. Вследствие низкой температуры жидкого кислорода тонкая оболочка и трубы ракеты сжимались и скрипели. Гленн находился на высоте девяти этажей. Ракета казалась на удивление хрупкой - из-за того, как она скрипела и гудела. Сжатие корпуса вызывало высокочастотные вибрации, жидкий кислород шипел в трубах, и в капсуле словно бы завывал ветер. Это было то самое завывание, которое они слышали по утрам в Эдвардсе, когда заправляли D-558-2 много лет назад.
В перископ Гленн мог видеть окрестности в радиусе нескольких миль, вплоть до Банана-ривер. На берегах он заметил тысячи людей. Некоторые из них жили там в трейлерах еще с 23 января, когда был намечен первый полет. Они даже избирали мэров лагеря. Они неплохо проводили время. Месяц в лагере на берегу Банана-ривер - это совсем не долго по сравнению с величием грядущего события.
Их там собралось несколько тысяч, насколько Гленн мог увидеть в перископ. Люди казались очень маленькими. И все они, с восторгом и содроганием, размышляли, каково бы им сейчас было на месте Гленна. Как, должно быть, ему страшно! Расскажи нам! Это все, что мы хотим знать!Страх и азарт - и ничего больше. Лежа на спине с согнутыми коленями, втиснутый в эту глухую кобуру с закрытым люком, Гленн лишь чувствовал время от времени, как бьется его сердце. Причем пульс был медленный. Обычно это никого не волновало: все говорили, что пульс - вещь индивидуальная, с разными тонкостями. Да и вообще датчики стали прикреплять к пилотам всего пять лет назад. Пилоты возмущались и не придавали показаниям датчиков никакой важности. Все знали - хотя и не говорили об этом, - что эти датчики отражают эмоциональное состояние человека очень приблизительно. И все знали, что пульс у Гаса Гриссома был несколько паническим.Во время обратного отсчета он поднялся до ста ударов в минуту, подскочил до ста пятидесяти во время запуска и оставался таким на протяжении всего периода невесомости. Затем он вновь подскочил, аж до ста семидесяти ударов в минуту, непосредственно перед запуском тормозных двигателей. Никто - по крайней мере вслух - не делал из этого никаких заключений, но… это не было признаком нужной вещи. Добавьте к этому поведение Гаса в воде… В заявлении о людях, которые паникуют во время тестов, Гленн сказал, что надо уметь контролировать свои эмоции. Что ж, своим поведением он полностью подтвердил собственные слова. Ни один йог не мог лучше его контролировать свой пульс и дыхание! (Как показывали приборы во время медосмотров, его пульс никогда не поднимался выше восьмидесяти: он держался на уровне семидесяти ударов в минуту, не выше, чем у любого здорового уставшего человека во время завтрака на кухне.) Внезапно он почувствовал, что пульс резко подскочил; при этом он испытал какое-то странное ощущение и понял, что это было чувство напряжения. (Молодые врачи в это время переглянулись в ужасе, а затем пожали плечами.) Тем не менее Гленн знал, что не испытывает страха. Действительно не испытывает. Это было больше похоже на состояние актера, который в очередной раз собирается сыграть ту же самую роль, но публика на этот раз гораздо многочисленнее и престижнее. Он с самого начала знал, какие ощущения будет испытывать. Главным теперь было «не запутаться». Пожалуйста, Господи, не дай мне запутаться. На самом деле вряд ли Гленн мог бы забыть какое-нибудь слово или движение. Ведь он был пилотом-дублером - все теперь говорили пилот -и Шепарда, и Гриссома. Во время своего неопределенного положения перед первым полетом он прошел через все те симуляции, что и Шепард, и повторил большинство симуляций Гриссома. А симуляции, через которые он прошел уже как первый пилот первого орбитального полета, превосходили по сложности все те, что он проходил раньше. Его даже помещали в капсулу на верхушку ракеты и отодвигали подъемникот ракеты, потому что Гриссом доложил о странном ощущении: когда он наблюдал в перископ за подготовкой к полету, непосредственно перед взлетом, ему казалось, что подъемник падает.Следовательно, Гленн должен был адаптироваться кэтому ощущению. Его поместили в капсулу и дали инструкцию - наблюдать в перископ, как отъезжает подъемник. Для него не должно быть никакихнезнакомых ощущений! Кроме того, Шепард и Гриссом рассказали ему об отличиях реального полета от симуляций. В центрифуге ты чувствуешь себя так-то. В настоящем полете ты чувствуешь почти то же самое, но с такими-то откличиями. Еще никто на свете не пережил так полно предстоящее реальное событие. Гленн лежал в капсуле на спине, готовый к тому, на что было нацелено его огромное самолюбие Пилота-Пресвитерианина вот уже пятнадцать лет: продемонстрировать миру свою нужную вещь.
Именно так! Пилот-Пресвитерианин! Вот кем он был - в эти двадцать секунд взлета, - и странным было только то, насколько мало адреналина выбросилось в кровь в решающий момент… Он слышал, как у него под спиной гудят двигатели «Атласа». Не слишком-то громко. Коренастая ракета вздрагивает, стараясь преодолеть свой вес. В первые несколько секунд все происходит очень медленно, словно бы поднимается чрезвычайно тяжелый лифт. Свечу уже запалили и назад дороги нет, и все же он не волнуется. Пульс поднимается только до ста десяти ударов - не больше минимального уровня в случае столкновения с какой-нибудь неожиданностью. Как странно! Во время взлета на F-102 он был гораздо больше напряжен.
– Часы работают, - сказал он. - Идет подготовка.
Все было очень легко, гораздо легче, чем в центрифуге, - как и говорили Шепард с Гриссомом. Он испытывал такие же перегрузки множество раз… и едва замечал, как они нарастают. Будь они меньше, это напрягало бы его гораздо сильнее. Ничего нового! Никаких волнений! Гигантской ракете потребовалось тридцать секунд, чтобы развить околозвуковую скорость. Начались вибрации. Происходило именно так, как говорили Шепард и Гриссом: все было гораздо мягче, чем в центрифуге. Он по-прежнему лежал на спине, g-силы все глубже вдавливали его в кресло, но все это было знакомо. Он едва замечал происходящее и все время не отрывал взгляда от приборной панели… Все нормально, каждая стрелка и каждый переключатель на своем месте… И никакой злорадствующий инструктор ничего не сообщает насчет отмены… Когда ракета вошла в околозвуковую зону, вибрации стали сильнее. Они почти заглушали рев двигателей. Гленн входил в область максимального аэродинамического давления, где давление на корпус «Атласа», пробивающегося через атмосферу на сверхзвуковой скорости, достигало тысячи фунтов на квадратный фут. В окно кабины он видел, что небо чернеет. Сила почти в 5 g прижимала его к креслу. И все же… легче, чем в центрифуге…Он прошел через максимальное аэродинамическое давление, словно через бурный поток, траектория оставалась правильной, скорость - сверхзвуковой. Гудение ракетных двигателей теперь стало гораздо тише, и Гленн мог слышать все маленькие пропеллеры и самопишущие приборы - все эти звуки маленькой кухни, гудящего маленького магазина… Давление на грудную клетку достигло уровня 6g. Ракета пошла вниз. Он впервые смог увидеть облака и горизонт. Через какое-то мгновение оба пусковых двигателя выключились и отвалились от корпуса, а Гленна подбросило вверх со звуком, напоминающим взвизгивание поезда при торможении. Уровень g резко упал до 1,25, а ускорения не было вовсе, но центральный двигатель и два малых двигателя по-прежнему вели ракету через атмосферу. За окном пронеслось облако белого дыма… Нет! Двигатели отделяемого отсека включились слишком рано - еще не загорелась лампочка с надписью «Отделение»!…Но он не видел, как отделяется отсек. Минуточку. А вот и он - все по плану. Загорелась зеленая надпись «Отделение». Дым, должно быть, от пусковых двигателей, отделившихся от корпуса. Ракета дернулась и снова пошла вверх. Небо теперь было очень черным. Его снова стало придавливать к креслу. 3 g, 4, 5… Вскоре он окажется на высоте сорок миль - последний критический момент полета: капсула отделится от ракеты и выйдет на орбитальную траекторию… или не выйдет. Эй!Капсулу стало подбрасывать вверх-вниз, словно она была закреплена на краю трамплина. Это происходило из-за нарастания g-уровня - Гленн сразу понял. Когда ракета стартовала, ее вес составлял двести шестьдесят тысяч фунтов, причем большая часть этой массы приходилась на окислитель и топливо - жидкий кислород и керосин RP-1. Топливо потреблялось в таком быстром темпе - примерно одна тонна в секунду, - что ракета быстро превратилась в скелет с тонкой металлической кожей, в трубу, настолько длинную и легкую, что ее можно было согнуть. Перегрузки достигли уровня 6g, а затем наступило состояние невесомости. От внезапного облегчения Джон почувствовал себя так, будто он перевернулся вверх ногами, словно он спрыгнул с края этого самого трамплина и теперь несся по воздуху, делая сальто. Но он уже испытывал подобное на центрифуге, когда перегрузки увеличивали до 7 g, а затем резко сбрасывали скорость. В тот же самый момент, все по плану… Отчет о нагрузках… Включились тормозные двигатели, освободив капсулу от ракеты… Капсула начала автоматически поворачиваться, все нужные зеленые лампочки загорелись на панели, и он знал, что «прошел через ворота» - так это называли.
– Ноль g, чувствую себя прекрасно. Капсула разворачивается…
Гленн знал, что пребывает в невесомости. По показаниям приборов и чисто логически он знал это, но не чувствовал, как не чувствовали Шепард и Гриссом. Из-за разворота капсулы он теперь оказался в сидячем положении, вертикально по отношению к Земле, - именно это он и чувствовал. Он сидел в кресле, прямо, в очень тесной камере в 125 милях над землей - в маленьком металлическом чулане, где не было слышно ничего, кроме гудения электрических систем, инверторов, гироскопов, телекамер и радио… Радио…Его специально инструктировали: как можно чаще нарушать один из пунктов кодекса чести - не болтать. Он должен был сообщать по радио о каждом зрелище, о каждом своем ощущении и всевозможными способами развлекать налогоплательщиков. Гленн подходил для этого как никто другой. И все же он испытывал неловкость - из-за неестественности такого занятия.
– Вид просто замечательный! - произнес он.
Это было только начало. На самом-то деле в открывающемся перед ним виде не было ничего примечательного. Необычно было лишь то, что он находился на околоземной орбите. Он видел, как за ним следует отработавшая свое ракета «Атлас». Она подпрыгивала и кувыркалась - сказывалось действие маленьких ракет, освободивших от нее капсулу.
Он слышал в наушниках голос Алана Шепарда, находившегося в Центре управления полетом на Мысе. Голос звучал очень отчетливо. Шепард сказал:
– Тебе предстоит пройти по меньшей мере семь орбит.
– Вас понял, - сказал Гленн. - По меньшей мере семь орбит… Это Дружба-7.Вижу отчетливо. К Мысу тянется большое скопление облаков. Прекрасное зрелище.
Он теперь двигался задом наперед и смотрел на Мыс. Должно быть, это великолепно - что еще он мог сказать? И все же открывающееся зрелище не слишком отличалось от того, которое он видел на реактивных истребителях с высоты пятьдесят тысяч футов. У него не было чувства освобождения от уз Земли. Земля была не просто маленьким шариком внизу - она по-прежнему заполняла все его сознание. Она медленно проплывала внизу, как вы это видели в самолете на высоте сорок-пятьдесят тысяч футов. Гленн не чувствовал себя звездным путешественником.Он вовсе не видел никаких звезд. Он видел, как позади кувыркается
«Атлас». Ракета становилась все меньше и меньше, потому что она шла по немного более низкой орбите. Она продолжала кувыркаться, и ничто не могло ее остановить. Почему-то вид этого гигантского цилиндра, который весил больше, чем средний грузовой самолет, пока находился на земле, и который ничего не весил теперь, когда его выбросили, словно конфетную обертку, - почему-то это зрелище казалось гораздо более необычным, чем вид Земли сверху. Земля выглядела точно так же, как и для Гаса Гриссома. Шепард же видел низкосортный черно-белый фильм. Через окно Гленн наблюдал то же, что и Гриссом: яркая голубая лента на горизонте, затем чуть более широкая темно-синяя лента, переходящая в абсолютно черный купол неба. Большая часть Земли была скрыта за облаками. На фоне черного неба облака выглядели очень яркими. Капсула двигалась на восток и пролетала сейчас над Африкой. Но так как Гленн летел задом наперед, то он смотрел на запад. Он видел все, мимо чего пролетал. Он мог разглядеть Канарские острова, но они были частично закрыты облаками. Он мог видеть длинную полосу африканского побережья… огромные песчаные бури над африканской пустыней… Но он не видел всю Землю целиком. Планета была восемь тысяч миль в диаметре, а Гленн находился всего лишь в сотне миль над нею. Во всяком случае, он знал, как она должна выглядеть, - он видел все на фотографиях, сделанных со спутников. Ему не раз показывали их на экране. Даже пейзажи - и то симулировались. Да… все выглядит именно так, как они говорили…Видимо, ему полагалось испытывать благоговение, но как? Ведь он уже пережил весь процесс полета заранее. И как это можно объяснить? Во всяком случае, вид - это было не главное. А главным была… карта контрольных проверок!И попытайтесь-ка это кому-нибудь объяснить! От него требуется доложить о показаниях всех своих приборов. Он должен надеть на рукав компенсирующего костюма специальное устройство для измерения артериального давления и накачать его. (Давление было абсолютно нормальным, сто двадцать на восемьдесят - просто превосходно!)Он должен был проверить систему ручной регулировки углового положения, покачать капсулу вверх-вниз, из стороны в сторону, развернуть направо, потом налево… И в этом не было ничего нового - даже на орбите, в сотне миль над землей. Как это можно объяснить?!Когда он качнул капсулу, то почувствовал то же самое, что испытывал на земле при уровне нагрузок 1g. Он все еще не ощущал невесомости. Он лишь почувствовал себя менее зажатым, потому что на его тело больше не действовали перегрузки. Он сидел в кресле, медленно дрейфуя вокруг Земли. Лишь шум небольшого магазинчика, помехи в наушниках и случайные выбросы перекиси водорода из двигателей.
– Это Дружба-7, -сказал он. - Все работает как часы и все похоже на занятия в процедурном тренажере.
Да, все было именно так. Процедурный тренажер, тренажер «Альфа» и центрифуга… Правда, он заметил, что движется немного быстрее, чем в тренажере «Альфа». Когда вы садились в тренажер и запускали симуляторы ракетных двигателей, то перед вами на экране показывали кадры с вращающейся под вами Землей - так это должно было быть в орбитальном полете. Они вращали ее недостаточно быстро, - подумал Гленн. Правда, это не имело особого значения… Ощущение скорости не слишком-то отличалось от того, что он испытывал, сидя в авиалайнере и глядя на проплывающие внизу облака… Мир требовал от него благоговения, ибо это было первое путешествие к звездам. Но он благоговения не испытывал. Вся эта сцена, окружающая обстановка, настоящая орбита… не были обширными просторами вселенной. Это были симуляторы. Но кто же это поймет?Он находился в невесомости, в космическом вакууме, и несся вокруг Земли… но его центр тяжести по-прежнему был во Флориде, в этом баптистском краю песка и травы пальметто.
Ага! - а вот действительно что-то. Через сорок минут после начала полета, по мере приближения к Индийскому океану, он вступил в ночь. Так как он летел на восток, то удалялся от солнца со скоростью 17 500 миль в час. Но он летел задом наперед, поэтому мог видеть солнце в окно. Солнце заходило - так, как заходила луна. Край солнца уже коснулся кромки горизонта. Но Гленн не мог понять, какая перед ним часть планеты - повсюду были облака. Они образовали дымку на горизонте. Яркий свет над планетой начал тускнеть, как будто выключили реостат. Это продолжалось минут пять-шесть. Свет очень медленно меркнул. Затем он вовсе не видел солнца - лишь очень красивую полосу оранжевого света, протянувшуюся по всей линии горизонта, словно солнце было расплавленной жидкостью, которую налили в протянутую по горизонту трубу. Там, где раньше была ярко-синяя лента, теперь протянулась оранжевая, а над нею - тусклая оранжево-красная полоска, тонущая в черноте неба. Затем все красное и оранжевое исчезло, и Гленн оказался на ночной стороне Земли. На горизонте снова появилась ярко-голубая лента. Над нею растянулась примерно на восемь градусов облачная дымка, созданная атмосферой. А над ней… он впервые увидел звезды. Внизу через облака пробивался слабый свет луны. Теперь Гленн летел над Австралией. Он услышал в наушниках голос Гордона Купера. Купер находился на станции слежения в городе Мучи, на западе Австралии. Послышался тягучий оклахомский говорок Купера.
– День был явно короткий, - сказал Гленн.
– Повторите, Дружба-7, -отозвался Купер.
– Это был самый короткий день в моей жизни.
Именно это нужно было сказать старому оклахомцу Гордо, сидевшему там, посреди пустоты.
– Все происходит быстро, да? - спросил Гордо.
– Да, сэр, - ответил Гленн.
Над Австралией облака стали рассеиваться. Гленн ничего не видел в темноте, кроме электрических огней. По одной стороне он разглядел огни целого города, как с самолета на высоте сорок тысяч футов, но концентрация огней была просто жуткая. Сплошная масса электрического света, а на юге - еще одна, поменьше. Большая масса - это был город Перт, а поменьше - городок под названием Рокингэм. В Перте и Рокингэме была полночь, но практически каждый житель в обоих городах зажег каждую свою лампочку ради американца, пролетающего над ними.
– С огнями получилось просто замечательно, - сказал Гленн. - Надо поблагодарить всех, кто их включил, ладно?
– Конечно, Джон, - ответил Гордо.
И Гленн полетел дальше, удаляясь от огней Перта и Рокингэма.
Он находился посреди Тихого океана, на полпути между Австралией и Мексикой, когда позади него начало вставать солнце. Это произошло примерно через тридцать пять минут после того, как оно исчезло. Так как Гленн двигался задом наперед, он не мог видеть восход в окно. Пришлось использовать перископ. Сначала он увидел, как голубая лента на горизонте становится все ярче и ярче. Затем стало появляться само солнце. Оно было ярко-красным - и не слишком отличалось от того, что он видел во время восхода на земле, разве что поднималось быстрее, а очертания светила казались резче.
– Солнце просто слепит, - сказал Гленн. - Я, пожалуй, надену на перископ темный фильтр.
А затем - иглы!Целый слой игл - пошедший насмарку эксперимент военно-воздушных сил… Тысячи крохотных иголок поблескивали в свете солнца… Но это не могли быть иголки, потому что они излучали свет - скорее, они напоминали снежинки…
– Это Дружба-7, -сказал он. - Попытаюсь описать, что я вижу. Я посреди огромной массы каких-то очень мелких частиц, которые светятся, как люминесцентные. Я никогда не видел ничего подобного. Они круглые. Они проносятся мимо капсулы и похожи на маленькие звезды. Это прямо как ливень. Они кружатся вокруг капсулы и ярко светятся. До них примерно футов семь-восемь, но я вижу их и внизу.
– Вас понял, Дружба-7, -ответил диспетчер с острова Кантон в Тихом океане. - Вы слышите, как они сталкиваются с капсулой? Прием.
– Отбой. Они движутся очень медленно, быть может, три-четыре мили в час.
Они кружились вокруг капсулы, словно крохотные невесомые бриллианты, маленькие украшения - нет, они больше напоминали светлячков. Они двигались лениво, неустойчиво. Гленн сосредоточился на одной из частиц: она вспыхнула, потом погасла, а затем вновь вспыхнула. Это действительно напоминало светлячков - тысячи светлячков, которых он видел летом в детстве. Эти штуки походили на светлячков, но, конечно же, не могли быть живыми организмами… разве что ошибались все астрономы и все спутниковые приборы. Это были какие-то частицы, отражавшие солнечный свет под определенным углом. Они были красивы; но не отлетели ли они от капсулы? Это означало бы неприятности. Должно быть, они все же отломились от капсулы, потому что летели рядом с нею, по той же самой траектории, на той же скорости. Стоп, минуточку… Они были и далеко внизу - целое сверкающее поле… Ничего такого никто раньше не видел. А диспетчер с Кантона даже ничуть не заинтересовался. Затем капсула удалилась из зоны действия станции на Кантоне и теперь должна была войти в зону связи с диспетчером в Гаямасе, на западном побережье Мексики. И когда Гленн связался с диспетчером, он даже и не знал, что сказать.
– Это Дружба-7, -произнес он. - Когда взошло солнце, вокруг капсулы стали клубиться какие-то очень яркие светящиеся частицы. Сейчас я их не вижу, но видел буквально секунду назад, когда начинал связываться с вами. Прием.
– Вас понял, Дружба-7.
Вот и все - «Вас понял, Дружба-7». И тишина. Их это совсем не интересовало.
Гленн продолжал рассказывать о своих светлячках. Он был просто очарован. Ведь это было первое действительно неизвестное явление, с которым он столкнулся здесь, в космосе. В то же время он был слегка озабочен, « Вас понял, Дружба-7».Диспетчер в конце концов задал ему пару вежливых вопросов - насчет размеров частиц и так далее. Их явно не тронуло это небесное открытие.
Внезапно капсулу качнуло вправо, примерно на двадцать градусов. Затем она дернулась назад, словно столкнувшись с небольшой стеной. Потом рыскание повторилось. Что-то случилось с автоматикой. Пора забыть о небесных светлячках. Он плыл над Калифорнией в сторону Флориды. И теперь все диспетчеры прекрасно его понимали.
Президент Кеннеди должен был выступить по радио в то время, когда Гленн будет пролетать над Соединенными Штатами. Он собирался благословить этого героя поединка, пролетающего над американским континентом. Он хотел высказать чувства всех граждан. Но все пошло насмарку из-за проблем с автоматической системой управления.
Гленн пролетал над Флоридой, над Мысом, начиная свою вторую орбиту. Он почти ничего не видел внизу - из-за облаков. Да его это особенно и не интересовало. Главным был контроль углового положения. Похоже, один из малых двигателей вышел из строя, и капсулу постепенно заносило вправо, словно медленно скользящую по льду машину. Вскоре более крупный двигатель исправил траекторию. Но это было только начало. Довольно скоро включились другие двигатели, а потом и гироскопы. Приборы, отражавшие угловое положение капсулы относительно земли и горизонта, давали явно неправильные показания. Гленну нужно было выровнять капсулу визуально по горизонту. Электродистанционное управление полетом! Ручной контроль! Правда, чрезвычайной ситуации не было, по крайней мере сейчас. Все время, что он находился на орбите, контроль положения капсулы не играл особой роли в том, что касалось его безопасности. Гленн мог бы лететь вперед или назад, дрейфовать по кругу или же пустить капсулу в рыскание - и все это ничуть не изменило бы высоту или траекторию полета. Единственным важным моментом оставался спуск в атмосферу. Если бы капсула не летела под правильным углом, тупым концом и тепловым щитом вниз, то она могла бы загореться. Для исправления углового положения требовалось дополнительное топливо, перекись водорода, - независимо от того, производилась ли эта процедура астронавтом или автоматически. Если для поддержания устойчивости капсулы во время полета по орбите тратилось слишком много топлива, то его могло не хватить, чтобы выровнять капсулу перед вхождением в атмосферу. Такое уже случалось во время полета обезьяны. Автоматическая система контроля положения начала давать сбои, и топлива потратилось столько, что полет пришлось прекратить после двух орбит.