Хозяин заводика все оглядывал подвал, будто потерял что-то. Наконец, он подошел к Ивану, и ласково спросил:
   — Ваня, где Филя, что-то я его не наблюдаю здесь.
   — Он в сортир пошел: прихватило его, дрищет дальше чем видит.
   Арсан долго смотрел в глаза бомжа, но ничего не сказал, а повернулся к гостям, и пригласил их на выход.
   Только в доме гости почувствовали, как холодно и промозгло в подвале. Наверху было тепло. Арсан остановился как бы в раздумье; хотел что-то сказать, но брат опередил его:
   — Арсан! Мы долго ехали к тебе, видит Аллах, устали. Разреши лечь поспать, а то глаза слипаются.
   — Конечно, брат. Эй, Совнаби, постели гостям наверху, в парадной спальне, и побыстрее. Отдыхайте. К шашлыку я вас разбужу.
   Тут он на миг замолчал, хитро улыбнулся, и уже тихо спросил:
   — На вечер не послать ли за девчонками в станицу? Тут такие есть! Эх, пальчики оближешь. Малолеточки, и за бутылку презренной водяры всего они ваши на всю ночь! Ну как?
   — Извини, брат. Обязательно воспользуемся твоей добротой. Но не сегодня. Сегодня устали сильно, брат, извини.
   — Ну, завтра, значит, завтра. Я позвоню, кстати, договорюсь. А вы идите поспать, идите.
   Дочка Арсана повела гостей в спальню, а хозяин вышел во двор, где стал звать какого-то Хрюна, пересыпая русские слова чеченскими, и связывая воедино всю языковую конструкцию обильными порциями мата.
   Якуб не отводил глаз от хозяйской дочки. Он делал это так откровенно, что даже Муса это заметил, но ничего не сказал, а только улыбнулся в усы. Он и вправду очень хотел спать, а вечером будет долгий разговор обо всем, что накопилось за те два года, что братья не видели друг друга.

Глава 25

   Вечером есть шашлык чеченцы расположились на кухне. Гости хотели на улице, но хозяин объяснил, что в это время суток комары и мошка не дадут спокойно посидеть, не то что насладиться едой. Кухня большая, всем мужчинам места хватит. Помимо взрослых, за столом оказались сыновья хозяина, старавшиеся показать свою солидность, но получалось не очень. Якуб особенно замечал это, и ему хотелось рассмеяться, но позволить себе такого он не посмел бы никогда в жизни, тем более в семье друга. От этого ему приходилось постоянно прикусывать губу.
   — Муса, слушай, мне показалось, что ты будто прихрамываешь, что с тобой? — после очередной порции шашлыка, наконец, спросил брата Арсан.
   Муса усмехнулся:
   — Ты правильно это заметил. И еще есть много рубцов на моем теле. Вот тогда-то и спас мою жизнь друг Якуб.
   Якуб скромно улыбнулся, а Муса замолчал.
   — Расскажи, брат, что произошло.
   Подростки жадными глазами смотрели на героя, и Муса, отложив в сторону мясо, вытер рот, прокашлялся, и начал рассказывать.
   — В марте 96-го года наша группа получила от верного человека из штаба русских данные о передвижении их колонн к Аллерою. Командир решил, что упускать такой шанс задать трепку кафирам просто нельзя. К сожалению, точную дату их выдвижения узнать не удалось. Поэтому пришлось целую неделю жить в лесу и ждать. Но мы не просто ждали, мы готовили позицию.
   Рассказчик вытащил сигарету и закурил.
   — Перед нами была поляна, на которую вела одна дорога, и с которой уходила тоже одна дорога — на Аллерой. Поляна широкая, ровная. А мы были на склоне, прямо перед ней. Все видно как на ладони. Но у нас в отряде был инструктор — он проходил подготовку в Афгане — посоветовал командиру расчистить сектора обстрелов. Убрать деревья. Пленных у нас не было, потому пришлось валить и оттаскивать лес самим. С десяток ребят пытались отказаться, но мы их уговорили: «Что вы? Лучше остальных? Идет газават, и не надо выпячивать свое я — все делают общее дело». Пристыдили, парни опомнились.
   Якуб ушел полностью в себя, о чем-то напряженно думал, но иногда легкая улыбка касалась его губ. Сыновья Арсана по-детски открыли рты. Отец посмотрел на них с усмешкой, но промолчал.
   — Жили в землянках. Инструктор научил делать такие укрытия, что не видно ни огня, ни дыма. Из Аллероя приносили еды. Очень много и очень хорошей. Такие добрые, чудесные люди — я никогда не забуду, как они к нам относились, как желали нам успеха.
   У Мусы подозрительно заблестели глаза, а может, то было следствие табачного дыма, попавшего на роговицу?
   — Второго марта командир получил новые сведения от верного человека, что колонна пойдет завтра, а сегодня маршрут будет проверять армейская разведка. У нас в отряде были парни, которые прошли очень хорошую подготовку в лагерях, несколько человек даже выезжали из Ичкерии за границу. Они сказали, что смогут взять разведку русских. Мы затаились в землянках. Асланбек Демхаев проходил мимо нашей позиции, сказал, что в двух шагах ничего нельзя разглядеть. Командир был очень — очень доволен. Наши спецы пошли ловить русскую разведку, а мы ждали.
   — Дядя, а ты тоже проходил подготовку в лагере? — спросил один из сыновей.
   Муса помолчал:
   — Нет, но скоро поеду. Наступает моя очередь на подготовку. Если только нога не помешает…
   — Так вот, — продолжил он после паузы, слегка сбитый вопросом племянника, — через несколько часов наши спецы привели двоих. И принесли одного нашего — мертвого. А еще один остался где-то там, в лесу. Его закопали на месте, потому что не могли унести тело. Кафиры были молодые, лет по восемнадцать. Двух старых наши парни завалили, а эти глупые щенки сдались.
   — Я бы никогда не сдался! — гордо сказал Руслан.
   Дядя посмотрел на него серьезным пристальным взглядом:
   — Ты чеченец, ты не должен сдаваться!
   Муса закурил новую сигарету:
   — Командир поставил щенков перед собой, и сказал, чтобы они передали по рации, что дорога чистая, и идти можно свободно. Рацию кафиров взяли в целости и сохранности, ее сунули в руки одному из них, но он сказал, что не знает частоты; что ее знали командир группы и прапорщик, которых убили. Наш командир задумался, но потом решил сделать то, что сделает любой умный начальник — он стал искать самую слабую точку в этих щенках. Он пытался определить, кто из них слабее духом, кто быстрее сдастся.
   Рассказчик кашлянул, а потом попросил брата налить ему водки, так как у него пересохло в горле. Собеседники выпили по сто грамм, закусили шашлыком, и не обращали никакого внимания на мальчишек, которые ерзали на стульях, нетерпеливо ожидая продолжения.
   — Командир позвал спецов, один из них — Шамиль — хорошо изучил у арабов искусство пытки. Кафиров положили на землю, лицом вниз, араб садился на них сверху, и давил на какие-то точки. Из-под одного из щенков потекло, он обделался, а другой тоже обделался, но не так быстро. Шамиль подошел к командиру, и посоветовал более крепкого убить, а обгадившегося по полной программе допросить еще раз, с пристрастием. Наш командир молча кивнул, и все воины ислама образовали круг. Слабого кафира повернули лицом к тому месту, где Шамиль собирался сделать богоугодное дело.
   — Богоугодное? — удивился хозяин.
   — Богоугодное! — Муса посмотрел на брата нехорошим взглядом. — Ты, брат, вижу, тут теряешь боевой дух. Каждая смерть кафира угодна Аллаху — чем больше ты отправишь их в Ад, тем больше шанса у тебя встретиться после смерти с гуриями. Так вот, сильного кафира держали четверо, а Шамиль резал его большим ножом, как барана. Он отрезал ему части тела по кусочкам. Кафир орал как сирена.
   Мальчишки засмеялись: им очень понравилось сравнение воплей убиваемого русского с сиреной.
   — Шамиль превратил кафира в анатомическое пособие. Нам такие показывали в школе, когда я учился в Новогрозненском. Трусливый кафир рыдал, а когда его тоже потащили на разделку, он признался, что знает частоту. Им и вправду ее не говорили, но он случайно узнал. Он может сообщить, что на маршруте все спокойно, если ему пообещают сохранить жизнь. Командир пообещал, и забрал кафира к себе в землянку. Тот только один раз передал русским сообщение, соврал, что командир группы куда-то отошел, поручил ему выйти на связь… Ему больше не разрешили передавать, русские могли заподозрить что-то. Они и так должны были заподозрить, но, хвала Аллаху, этого не случилось. Просто эту часть русских еще никогда не били серьезно, они были не ученые горьким опытом, поэтому схавали все, что нам было нужно. А утром третьего марта дозор передал, что колонна русских поднимается в гору по направлению к нам.
   — Я передал, — гордо сказал Якуб, до этого все время молчавший.
   — Да, это был Якуб. Тогда командир, для поднятия боевого духа позвал Шамиля, и выдал ему кафира. Все парни собрались вокруг него, и Шамиль разрезал пса на куски, как и первого. Кровь бросилась нам в голову, и мы нетерпеливо ждали, когда рыжие псы придут на место бойни… Вернулись дозорные, Якуб вернулся, и через сорок пять минут стал слышен шум от техники. Кровь застучала у меня в висках, я приготовил «Муху» и думал только об одном, как не промахнуться. Мной овладел «ях». Показалась колонна. Впереди шел танк с тралом, и я подумал, как прав был наш инструктор, который не разрешил ставить мины на дороге — это могло сорвать всю операцию. А так танк спокойно прошел мимо нас и начал подниматься в гору. За ним следовали еще один танк, и четыре БМП, «Урал»; там, в лесу, еще не доехала до нас другая техника, но ждать ее уже было некогда. Командир закричал: «Аллах акбар»!! И мы открыли огонь.
   В комнате царил сумрак, светлели только огоньки сигарет, но никто не вставал, чтобы зажечь свет. В глазах мальчишек читалась вся представляемая ими картина: лоскуты снега на земле, могучие деревья, рев техники, запах топлива, голоса солдат, и бесстрашные чеченцы, как волки, кидающиеся на врага из засады. Представление великой битвы кружило им голову, и многое они отдали бы, чтобы не дядя Муса, а они вставали в то утро в окопе, прижимая к плечу гранатомет, яростно выкрикивая боевой клич и отдавая все свое сердце «яху».
   Дым сражения витал в воздухе. Женщины уже устали ждать мужчин, но никто не осмеливался потревожить их.
   — Я выстрелил, но попал или не попал — не знаю. Там, на поляне, все как-то сразу взорвалось. А баран Супьян не смог подбить русский танк с тралом, косорукий осел, и тот рванул вверх по склону, развернул свою пушку, и ударил нам во фланг. Я стрелял в сторону врага, там все горело и плавилось, но из леса по нам открыли стрельбу, их мерзкие АГСы доставили нам массу проблем, и многие из нашего отряда стали шахидами. Супьян никак не мог справиться с первым танком; второй взорвался так, что с него улетела башня, а первый стрелял как заведенный, и Супьян все-таки стал шахидом. Атака пошла не так, как нам хотелось, и командир приказал отходить — мы выполнили свою задачу. Но потерь было слишком много, и этого нужно было избежать. Я не получил ни одной царапины, Якуб тоже, и мы стали быстро отходить.
   Муса опять попросил водки. Снова выпили сто грамм, снова закусили, закурили, и рассказчик приступил к апофеозу.
   — Да, мы с Якубом не получили ни одной царапины, и благополучно вышли из-под огня кафиров, но дальше в лесу, совершенно неожиданно на нас свалились русские мины. Откуда их принесло? Разрыв был совсем рядом, меня посекло осколками, я упал, и, кажется, потерял сознание, потому что очнулся я уже далеко от этого места. Меня вынес Якуб. Он протащил меня на себе не один километр — настоящий друг.
   В темноте уже нельзя было разглядеть выражение лица Якуба; что он думал об этом — улыбался ли, грустил, или что еще. Может быть, скромно покраснел, а может принял как должное. Да это и не важно — он сделал то, что должен был сделать, и совесть его была чиста.
   — С тех пор я стал хромать. Но остался жив, и еще много полезного смог сделать для нашей Родины… Как-нибудь потом расскажу.
   Минут пять чеченцы молча сидели в темноте. Каждый думал о своем. Потом Арсан встал, и включил освещение, он взглянул на часы и обратился к гостям:
   — Пойдем, посмотрим фильм. Про террористов.
* * *
   Последующие два дня прошли в развлечениях.
   Во-первых, радушный хозяин затопил гостям баню, и непривычные к этому Муса и Якуб очень насмешили хозяина, когда не смогли выдержать в парилке положенных двадцати минут. Это дало повод Арсан для многочисленных шуток и подколов. Пока, наконец, взвинченный Муса не крикнул, что просидит сорок минут подряд. Он выполнил своё обещание, но ровно через сорок минут с криком вылетел из бани и плюхнулся в огромный бак с холодной водой. На его лице было написано неземное блаженство. Арсан улыбнулся, и признал себя побежденным. Муса опять подумал, что брат незаметно для самого себя обрусел: живи он дома, в родной Ичкерии, никогда в жизни и ни в чем не признал бы он поражения.
   Во-вторых, Арсан повез гостей на рыбалку. Для них и это занятие оказалось малознакомым. Хозяину пришлось показывать все с нуля: помогать забрасывать спиннинг, удочки, распутывать леску, подбирать блесну и многое другое, что составляет традиционные рыбацкие премудрости.
   Наконец Муса спросил, нельзя ли просто кинуть гранату, и собрать столько рыбы, сколько надо. На это смеющийся Арсан просто ответил, что если ему надо будет рыбы, то он купит ее у местных рыбаков за ту же водку, вообще не выезжая на Дон; но для него важен сам процесс, а не его результат. Муса потихоньку, незаметно для брата, скрипнул зубами.
   А вот Якубу рыбалка тоже понравилась. Он ходил по берегу, закидывал спиннинг, а когда сумел поймать небольшую щуку, то на его бородатом лице было написано неподдельное счастье.
   Пока окрыленный Якуб помчался добывать новые рыбацкие трофеи, братья сидели с удочками рядышком, и Муса, пристально глядя на поплавок, начал, наконец, разговор о том, ради чего он, собственно говоря, сюда и приехал.
   — Арсан, у меня есть к тебе очень важное дело.
   Брат тоже пристально смотрел в воду — видел ли Арсан то, на что был устремлен его взгляд, сказать было трудно, но ответил он с готовностью:
   — Я знал, Муса, что просто так ты не приедешь. Я с детских лет помню, что зря ты не делал ничего.
   Муса посмотрел на брата, широко улыбнулся, и хмыкнул.
   — У меня есть задание от бригадного генерала. И связано оно с вашим Новопетровском.
   — Да-а? И чем же так интересен вам мой Новопетровск, — слово «мой» прозвучало с большим сарказмом. Муса ту же исправился.
   — Не твой, конечно. Но ты ближе всех к нему, и живешь тут долго. Ты должен помочь мне выполнить задание.
   — Какое?
   — Вот слушай! Ты же знаешь Гирзель-Аул?
   — Конечно, знаю. Много раз там бывал. Там же Имран Бедигов живет!
   — Уже не живет, но это не важно. Короче, там недалеко, в сторону Хасавюрта, располагался аэродром с вертолетами, которые нам очень много попортили крови. Наш командир был на совещании Восточного фронта, и привез приказ и план о нападении и ликвидации этого аэродрома. Задачу получил наш отряд. Юизван несколько раз ходил в Герзель-Аул, просматривал блокпост на мосту, и поручил местным мальчишкам следить за ним. Ребята молодцы, выследили все и подробно рассказали. Как мы и думали, беспечные кафиры не ожидали нападения так далеко от места основных боев. Самое трудное заключалось в том, чтобы провести технику к месту сосредоточения. Техника была вся русская — «Урал», Газ —66, УАЗ. В одной кабине я увидел надпись на панели — «ДМБ — 95». Этот «ДМБ-95» получил вечный «ДМБ» в аду, куда все русские рано или поздно отправятся. Даже пятна крови остались от того русского в кабине — не смогли вычистить до конца.
   У Арсана резко повело поплавок, он мгновенно подсек, и вытянул довольно приличного подлещика. Это прервало разговор на несколько минут, но пока удачливый рыболов возился с рыбой, Муса даже не пошевелился. Он дождался, когда брат опять сел рядом с ним, и продолжил:
   — Местный житель — Сапарби — предложил нам свою помощь. Он пообещал провести колонну по таким дорогам, о наличии которых русские даже не подозревают. А до их блокпоста останется несколько сот метров. Он выполнил все, что обещал. За это командир щедро его наградил. А на мост поехал наш «Урал». В кабине сидели бывшие кафиры, которые приняли ислам, и кровью доказали свою верность Аллаху, и парень с Украины — бандеровец.
   — Как доказали?
   — Застрелили нескольких кафиров, которые попали в плен вместе с ними. А один парень из наших снимал все это на пленку. Потом они прошли обучение в лагере в Грузии, и к началу операции как раз вернулись в строй. Вот они и ехали на мост. А в кузове сидели наши спецы, и ждали команды. Когда наши русские сняли часовых, то спецы выпрыгнули и ликвидировали всех остальных.
   — Убили?
   — Нет, взяли всех тепленькими. Погрузили в их же машину, и поехали обратно, в наш лагерь. А наша техника прошла через мост и отправилась на аэродром.
   — А что дальше?
   — Я поехал вместе с пленными — обратно. А наши, когда возвращались с операции, на этом же мосту попали под обстрел. Как такое могло произойти, до сих пор никто не поймет. Но многие стали шахидами. А мне опять повезло. Я опять остался жив и здоров.
   Теперь заклевало у Мусы. Арсан быстро перехватил удилище у брата, который явно растерялся, и подсек очередного подлещика.
   — Вот, Муса, и твоя первая рыба. Дальше — сам. Один раз попробуешь, а потом за уши не оттащишь.
   — Ага, из-за ваших комаров и мошек я и так уже весь в укусах. Вот расскажу тебе дело, и давай убираться отсюда, а не то они меня живьем скушают.
   Арсан засмеялся, просто захохотал; но очень быстро успокоился, закурил и вновь уселся рядом с братом.
   — Пленных мы потом меняли, продавали, обменивали и дарили. Таким образом, остались у нас к концу месяца двое. Толку с них не было никакого, а нам как раз предстоял переход к Грозному — планировали штурм. Ну ты, наверное, слышал о нашей великой победе?
   Арсан молча кивнул.
   — Так вот, остались двое. А два наших спеца — Япо и Герман — заспорили, что смогут разрубить человека одним ударом с помощью катаны. И заспорили серьезно, почти поругались. И решили доказать друг другу, кто из них прав. Кровь бросилась им в голову: они выволокли пленных и поставили одного из них на колени. Япо взял меч и одним ударом развалил его на две половинки. Герман сказал, что сделает тоже самое. Он приказал другому русскому встать на колени. А тот зарыдал, обгадился, и сказал, что расскажет командиру одну важную вещь, если ему сохранят жизнь. Это случайно услышал Магомед — заместитель командира. Он оттащил Германа от русского, забрал его, и отвел к начальнику.
   — И что же рассказал этот русский?
   — Он рассказал историю о винтовке. Какой-то кафир забрал крутую винтовку у одного из арабов, под Бамутом.
   — Как забрал? Убил что ли?
   — Нет, убило араба артиллерийским огнем, но он был один, на снайперской позиции. А кафир нашел его тело и забрал винтовку. Мы проверили эти данные, запрашивали самого Хаттаба, и он подтвердил, что и вправду потерял одного из своих друзей под Бамутом. Снайпера, с тульской винтовкой. На ней был знак, сделанный рукой его друга, и если винтовку вернут Хаттабу, то он заплатит хорошие деньги.
   — И что?
   — А то, что этот пленный кафир, а звали его, я вспомнил, Боря, знает этого парня, и живет он в Новопетровске, то есть здесь. А зовут его Александр Куценко. Мне надо найти этого кафира, и забрать винтовку — понял?
   Арсан бросил окурок в воду:
   — Понял. А что стало с Борей?
   — С Борей? Мы предложили ему принять ислам. Думали, что он пригодится, поедет с нами сюда, и поможет достать этого Куценко. Но…
   — Что но?
   — Но он отказался. Странный парень, как и все русские. Предал друга, но отказался принимать ислам. Мы отдали его Герману, и он всем доказал, что тоже может одним ударом катаны разрубить человека пополам. Кстати, у меня есть его крестик. Я их коллекционирую — у меня в камуфляже, в нагрудном кармане, их уже четырнадцать штук!
   — Молодец, брат! Здорово!
   Арсан с гордостью смотрел на брата, и немного завидовал ему в душе. Поэтому он не слишком долго размышлял, а сразу ответил:
   — Конечно я помогу тебе. Мы этого Куценко на куски порежем, Муса. Какой у нас есть на это срок?
   — Не торопись. Главное, чтобы все сделать четко, красиво. Не торопись, но приступать надо немедленно.

Глава 26

   Воскресное утро началось с нетерпеливого, отчаянного стука в окно. Саша спал ближе всех к нему, поэтому он первым вскочил, подбежал к оконному стеклу и увидел бледную как смерть, запыхавшуюся и растрепанную тетку Валю. Он что-то хотела сказать, но задохнулась и схватилась рукой за горло. Саша как был неодетым, так и побежал отпереть хатные двери, чтобы впустить тетку, и понять, что же все-таки случилось.
   Она уже стояла у дверей, и как только они распахнулись, бросилась Саше на грудь и зарыдала:
   — Саша-а! Саша-а!!
   У него стало холодно и неуютно внизу живота, ноги сделались ватными, а виски сжала боль: так бывало всегда, когда он предчувствовал что-то очень страшное и непоправимое.
   — Тетя Валя! Да что случилось-то!?
   — Саша-а! Бабу Настю убили-и!!
   Это услышали и перепуганные отец с матерью, успевшие добежать до дверей. У отца сразу стало злое и серьезное лицо — так случалось с ним всякий раз, когда вставала такая задача, с которой справиться он был не в состоянии. Мама охнула, и тихо заплакала; баба Настя была ее матерью.
   Саша все понял, но осознание непоправимого факта еще не вошло в него полностью, поэтому он, как бы даже наблюдая себя со стороны, молча затащил тетку в дом, провел на кухню, посадил на табурет, и только после этого заорал:
   — Рассказывай, хватит рыдать! Сначала расскажи!
   Скорее всего, тетка опешила, потому на мгновение успокоилась, пришла в разум, и выговорила:
   — Бабе Насте проломили голову.
   На кухню зашел отец, мама так и осталась сидеть в коридоре на сундуке; теперь она плакала громко, со всхлипами. Общая картина в доме напоминала кошмар.
   Саша принялся терпеливо расспрашивать тетю Валю о происшедшем, и из ее сбивчивого рассказа понял следующее.
   Сегодня утром баба Настя не пришла на утреннюю службу в церковь. Так как прихожанкой она была очень активной, а тетя Валя ей в этом не уступала, то тетке стало интересно, почему же она не пришла — может быть, заболела, или случилось что похуже? Но, по идее, матери было всего шестьдесят шесть, сердце здоровое; слегка подводили ноги, но не настолько, чтобы это могло помешать ходить в церковь. А вот проживала она одна, в своем небольшом аккуратном домике, и мало ли что могло в наше время случиться.
   Так вот и случилось.
   Тетка Валя даже не смогла достоять до конца службы, а потихоньку выскользнула из церкви, и заспешила к матери; благо, что жила она совсем недалеко.
   Когда она подошла ко двору, то калитка была закрыта изнутри на задвижку. Открыть ее снаружи не представлялось никакой возможности. Тетка Валя долго стучала в дверь, но, не дождавшись никакого ответа, отправилась к соседям, у которых с матерью был внутренний ход.
   Соседи, к счастью, уже проснулись, и без разговоров пропустили ее через свой двор, причем тетка Нина сказала тетке Вале, что вчера вечером почему-то соседки не видела. Это так напугало тетку Валю, что она уже с колотящимся сердцем рванула во двор, забежала на крыльцо, и дернула ручку двери. Дверь открылась, тетка Валя прошла коридорчик, распахнула дверь в жилые комнаты, и осела на пол. Ее мама лежала на полу, рядом валялась тяжелая дубовая табуретка, сделанная покойным дедом, а по всем комнатам явственно наблюдались следы стремительного и варварского обыска. Цепляясь за стенки, тетка Валя пробралась к комоду, выдвинула внутренний ящик, и убедилась, что пропала мамина пенсия, обручальное кольцо, и отцовские боевые награды.
   Вывод был простой и ужасный: маму ограбили и убили.
   Тетка Валя выскочила из дома, и не видя дороги из-за слез, сразу кинулась к ним.
   — Так, — сказал отец, — я иду туда. А ты, Саша, вызывай милицию.
   Отец быстро оделся и ушел. А Саша сходил в конец улицы к соседям — счастливым обладателям телефона, и позвонил по «02», назвав только адрес, и сказав, что убили человека. После этого он вышел на улицу, и на середине пути обратно домой выбрал лавочку, сел и стал думать, как это могло получиться, что позавчера он приходил к бабушке за вкусными, любимыми с детства пирожками, а сегодня ее уже нет. И при этом не идет война, не стреляют снайперы, и нет кровожадных чеченов. Он досиделся до того, что сам начал плакать. Потом подумал, что его могут увидеть посторонние, вытер слезы, и все-таки отправился домой. Хотя идти ему было страшно, он боялся смотреть на рыдания матери, которым абсолютно ничем не мог помочь, и очень боялся зарыдать сам. Ведь Саша прекрасно понимал, что не может позволить себе такой роскоши, как плакать вместе с мамой. Всю жизнь его учили, что казак не должен плакать, а то не станет атаманом.
   Между прочим, это ему говорила как раз баба Настя. Которую сегодня кто-то убил.
* * *
   Из дневника Саши Куценко.
   "12 мая. Следователь говорит, что это не первый случай в районе. Очень похоже на наркоманов. Денег нет, доза нужна позарез, в дома с крепкими мужиками лезть все-таки боятся. Выбирают пенсионеров побеззащитнее, или когда знают, что в доме никого нет, и лезут. Обнаглели до последней степени, сволочи.
   Наверное, знали, что живет одна, что ходит в церковь регулярно, что собаки нет. Залезли во двор, взломали замок, и не рассчитали время; бабушка вернулась домой раньше, чем обычно, и застала их. И они, недолго думая, ударили ее табуреткой по голове.
   Ее убили той самой табуреткой, которую сделал дед для меня! В честь моего рождения!
   Это у меня в голове не укладывается!