— Ну нет у меня таких денег. И у родителей нет. Где я их возьму?
— Это твои проблемы. Раньше надо было думать. А теперь извини, у меня свои дела!
Элла Эмильевна элегантно поднялась с мягкого стула, подхватила дамскую сумочку, и почти торжественно выплыла из кабинета. Саша с ненавистью посмотрел ей вслед.
— Сука!
Студент уперся ладонью в лоб, барабаня пальцами левой руки по столу, и задумался. А подумать было о чем. Назревала катастрофа. Первая сессия на втором курсе горела синим пламенем.
— И надо же было пройти «вышку», чтобы сгореть на философии!
Он чуть улыбнулся, вспомнив, сколько сил ушло на весеннюю сдачу высшей математики, на которой сгорела пятая часть курса, а он прошел хоть и не без труда, но четко, не дав никому усомниться в своем праве на дальнейшую учебу. Но тут же его лицо опять приняло мрачное выражение: барабань — не барабань пальцами, а решения нет. По крайней мере, он его не находит.
Вся эта сложная ситуация выросла из одного мелкого происшествия, как оно казалось поначалу. Но, сами знаете, обычно крупные неприятности начинаются с пустяков, например, капитальный ремонт двигателя — с легкого, едва заметного стука; так и здесь, начало было мелким и нелепым.
Перед первым семинаром по философии на втором курсе был обед. Саша, Слава и Леха в полупустой студенческой столовой употребляли пиво. Немного, по бутылке на брата, но пиво было крепкое, и на семинар они появились уже, как говорится, под хмельком.
Элла Эмильевна запоздала, вошла в аудиторию запыхавшись, но, усевшись за стол, тут же чутко повела носом, оглядела внимательно студентов, хотя ничего не сказала.
— Вот это нюх! — восторженно прошептал Леха, наклонившись к Сашиному уху.
— Ага!
На первом же занятии философичка завела речь о главной проблеме философии — конфликте материализма и идеализма. Однако студенты в это время пошли уже разговорчивые, поболтать на отвлеченные темы любили, диспут быстро ушел в другие плоскости. И надо же было Саше ляпнуть вслух о главной проблеме современности — наличии жидомасонского заговора. Другие болтуны заспорили с ним; молодежь в выражениях не стеснялась; и как-то никто не заметил, что Элла Эмильевна давно молчит. К сожалению, Саша заметил это последним; и пока умолкавшие по очереди однокурсники затыкались, он по-прежнему выдвигал какие-то доводы против евреев: хотя, на самом деле, никаких чувств по отношению к ним он просто не имел. Но спор есть спор, а оставаться побежденным Саша терпеть не мог, тем более, что в голове играло пиво.
Он даже обрадовался, что последнее слово осталось за ним, но моментально осекся, когда увидел, КАК смотрит на него философичка.
— Это был очень интересный диспут, — сказала она, собрала бумаги и вышла. Причем до окончания пары оставалось еще двадцать минут.
— Ну, ты влип, лопух! — заржал Дима Носко — длинный, худой и горбоносый. — Она же из этих. Из этих самых!
— Да?..
Внезапно однокурсники развеселились: им подарили целых двадцать минут. Они моментально забыли о возникшей Сашиной проблеме, и предались занятиям, интересовавшим их значительно более. Один только Саша остался сидеть за партой, и думать: во что же он все-таки влип?
— За что? — спросила она фальшивым голосом. — Вы ведь только высказали свою точку зрения! Зачем просить за это прощение?
Таким образом, настроение у Саши Куценко стало препоганым на все оставшиеся дни. Он даже начал отчаянно зубрить философию, но, честное слово, это была такая муть, что никак не желала откладываться у него в голове ни под каким соусом. Он уже начал лелеять надежду на взятку. Жаль только, что даже представить сумму, которая ему потребуется, он не мог, и не знал, у кого спросить. И, кроме того, еще предстояло пренеприятнейшее объяснение с родителями.
Только одно он никак представлять не хотел — отчисление из института. Это был бы крах всего. Это: нудные объяснения с родителями, потеря образования, отсутствие перспектив, и, наконец, служба в армии. Косить он не умел, и не хотел. И все же, несмотря ни на что, Саша надеялся на благополучный исход.
Не будет Славика, не будет Лехи. И Саша улыбнулся, вспомнив, какой шок он испытал, когда узнал, что он поступил в институт, а Галя Гречаная, из-за которой весь сыр-бор и разгорелся, нет. Он тогда долго вертел головой, соображая, как такое могло быть. Видно, судьба. Кстати, Галка уже вышла замуж за бывшего одноклассника, чего, собственно, и следовало ожидать.
Теперь он ничуть не жалел о выборе, бухгалтерский учет ему понравился. В нем все был логично, понятно и расписано, а логику в событиях Саша предпочитал всегда. В отличие от многословной и нелогичной философии.
— А теперь всему конец! — сказал он вслух, и порвал извещение деканата.
Глава 2
Глава 3
— Это твои проблемы. Раньше надо было думать. А теперь извини, у меня свои дела!
Элла Эмильевна элегантно поднялась с мягкого стула, подхватила дамскую сумочку, и почти торжественно выплыла из кабинета. Саша с ненавистью посмотрел ей вслед.
— Сука!
Студент уперся ладонью в лоб, барабаня пальцами левой руки по столу, и задумался. А подумать было о чем. Назревала катастрофа. Первая сессия на втором курсе горела синим пламенем.
— И надо же было пройти «вышку», чтобы сгореть на философии!
Он чуть улыбнулся, вспомнив, сколько сил ушло на весеннюю сдачу высшей математики, на которой сгорела пятая часть курса, а он прошел хоть и не без труда, но четко, не дав никому усомниться в своем праве на дальнейшую учебу. Но тут же его лицо опять приняло мрачное выражение: барабань — не барабань пальцами, а решения нет. По крайней мере, он его не находит.
Вся эта сложная ситуация выросла из одного мелкого происшествия, как оно казалось поначалу. Но, сами знаете, обычно крупные неприятности начинаются с пустяков, например, капитальный ремонт двигателя — с легкого, едва заметного стука; так и здесь, начало было мелким и нелепым.
Перед первым семинаром по философии на втором курсе был обед. Саша, Слава и Леха в полупустой студенческой столовой употребляли пиво. Немного, по бутылке на брата, но пиво было крепкое, и на семинар они появились уже, как говорится, под хмельком.
Элла Эмильевна запоздала, вошла в аудиторию запыхавшись, но, усевшись за стол, тут же чутко повела носом, оглядела внимательно студентов, хотя ничего не сказала.
— Вот это нюх! — восторженно прошептал Леха, наклонившись к Сашиному уху.
— Ага!
На первом же занятии философичка завела речь о главной проблеме философии — конфликте материализма и идеализма. Однако студенты в это время пошли уже разговорчивые, поболтать на отвлеченные темы любили, диспут быстро ушел в другие плоскости. И надо же было Саше ляпнуть вслух о главной проблеме современности — наличии жидомасонского заговора. Другие болтуны заспорили с ним; молодежь в выражениях не стеснялась; и как-то никто не заметил, что Элла Эмильевна давно молчит. К сожалению, Саша заметил это последним; и пока умолкавшие по очереди однокурсники затыкались, он по-прежнему выдвигал какие-то доводы против евреев: хотя, на самом деле, никаких чувств по отношению к ним он просто не имел. Но спор есть спор, а оставаться побежденным Саша терпеть не мог, тем более, что в голове играло пиво.
Он даже обрадовался, что последнее слово осталось за ним, но моментально осекся, когда увидел, КАК смотрит на него философичка.
— Это был очень интересный диспут, — сказала она, собрала бумаги и вышла. Причем до окончания пары оставалось еще двадцать минут.
— Ну, ты влип, лопух! — заржал Дима Носко — длинный, худой и горбоносый. — Она же из этих. Из этих самых!
— Да?..
Внезапно однокурсники развеселились: им подарили целых двадцать минут. Они моментально забыли о возникшей Сашиной проблеме, и предались занятиям, интересовавшим их значительно более. Один только Саша остался сидеть за партой, и думать: во что же он все-таки влип?
* * *
На следующих занятиях Элла Эмильевна ни разу не задала ни одного вопроса в Сашину сторону. У него складывалось впечатление, что она делала это неспроста, а чуть ли не демонстративно. Он даже предпринял попытку подойти извиниться перед ней.— За что? — спросила она фальшивым голосом. — Вы ведь только высказали свою точку зрения! Зачем просить за это прощение?
Таким образом, настроение у Саши Куценко стало препоганым на все оставшиеся дни. Он даже начал отчаянно зубрить философию, но, честное слово, это была такая муть, что никак не желала откладываться у него в голове ни под каким соусом. Он уже начал лелеять надежду на взятку. Жаль только, что даже представить сумму, которая ему потребуется, он не мог, и не знал, у кого спросить. И, кроме того, еще предстояло пренеприятнейшее объяснение с родителями.
Только одно он никак представлять не хотел — отчисление из института. Это был бы крах всего. Это: нудные объяснения с родителями, потеря образования, отсутствие перспектив, и, наконец, служба в армии. Косить он не умел, и не хотел. И все же, несмотря ни на что, Саша надеялся на благополучный исход.
* * *
В аудиторию влетел первый первокурсник, и уставился на старшекурсника недоумевающим взглядом. Куценко поднял сумку на плечо, с грохотом отшвырнул от себя и без того полуинвалидный казенный стул, и отправился на выход. В коридоре пришлось грудью разрезать массу стремящегося на занятия первого курса. Этот процесс временно отвлек его, но, выйдя из запруженного коридора в пустую рекреацию, Саша почувствовал подступающие слезы. Все пропало. Денег не было, прощения не было, времени на пересдачу тоже не было. Было предупреждение из деканата, что если завтра не будет представлен положительный результат экзамена, то через неделю он должен прийти за документами. А дальше он и экономический факультет поведут раздельное существование.Не будет Славика, не будет Лехи. И Саша улыбнулся, вспомнив, какой шок он испытал, когда узнал, что он поступил в институт, а Галя Гречаная, из-за которой весь сыр-бор и разгорелся, нет. Он тогда долго вертел головой, соображая, как такое могло быть. Видно, судьба. Кстати, Галка уже вышла замуж за бывшего одноклассника, чего, собственно, и следовало ожидать.
Теперь он ничуть не жалел о выборе, бухгалтерский учет ему понравился. В нем все был логично, понятно и расписано, а логику в событиях Саша предпочитал всегда. В отличие от многословной и нелогичной философии.
— А теперь всему конец! — сказал он вслух, и порвал извещение деканата.
Глава 2
Сначала показалось облако пыли, а затем из него вынырнули одна, две, три «шишиги», переваливающиеся на ухабах, грязные и натужно ревущие.
Часовой в бронежилете на голое тело, с вершины искусственного кургана, радостно заорал:
— Смена! Смена едет!
Был полдень жаркого майского дня. Основная масса солдат мирно дрыхла в блиндажах, но от такой новости все как один выскочили на подобие плаца — площадку, окруженную со всех сторон земляными валами, и уставились на прибывших. Последним из командирского блиндажа солидно вышел молодой лейтенант в выгоревшем камуфляже без знаков различия, с болтающимся на правом плече АКС, и, приставив козырьком ладонь к глазам, пытался выглядеть нового командира блокпоста.
А тот уже шел к нему. Камуфляж новый, чистенький, начищенные берцы, на погонах звездочки, на плече АКСУ. По дороге он обернулся, крикнул:
— Построиться у машин! И не отходить! — И снова заспешил к лейтенанту.
Выгоревший лейтенант довольно скептически смотрел на действия нового, но только легкой усмешке позволил он коснуться своих губ, и быстро ее убрал.
Подошедший молодой представился первым:
— Лейтенант Дробязко! Прибыл на вашу смену.
— Лейтенант Семенов! Смену сдам. Давно пора. Пойдем, сразу же опишу обстановку, да и собираться начну. Поздновато вы, могли бы и с утра приехать.
— Понимаешь, я лицо…
— Подневольное. Сам знаю. Поэтому пойдем смотреть. Тебе здесь теперь жить!
Лейтенанту Семенову было чем похвалиться. Во-первых, все огневые точки были обложены бетонными плитами, траншеи выкопаны в полный рост, для спуска и подъема имелись ступеньки, для машины укрытия изготовили — тоже на труд не поскупились. Но это не все. Жилые блиндажи изнутри обложили досками, так, что и вправду напоминало жилье, стояли самодельные буржуйки для холодной погоды. А во-вторых, имелась подземная баня: с предбанником, душем, и парной. Дробязко только рот открывал по мере осмотра.
— Что? Думаешь, рай земной? — уже открыто усмехнулся Семенов. — А теперь о деле… По направлению на юго-запад — Бамут. Между прочим, оттуда вполне добивают досюда из ПТУРСов. Недавно колонна здесь опрометчиво остановилась: вон с того склона, видишь, запустили, и «Урал» накрылся. Четыре трупа. Так что, имей в виду. Далее. По направлению на юго-восток развалины какого-то сельскохозяйственного объекта, вроде бы, фермы, но точно не знаю. Оттуда по ночам стреляет снайпер — очень точно: у нас двое убитых. Пойдем, покажу место, где это случилось.
Они направились по передней траншее налево и через несколько метров Дробязко увидел втиснутую в грунт деревянную табличку: «На этом месте 28.02.96г. пал от пули снайпера Гаррифулин Рустам. Вечная память».
— Вторая табличка дальше, — пояснил Семенов. — Смотри, твоя задача, чтобы таких табличек больше не было.
— Понимаю, — бравый вид Дробязко как-то постепенно тускнел.
— Да ты не переживай! Мы отстояли, и ты отстоишь! — ободряюще хлопнул его по плечу уже открыто улыбающийся Семенов. — Первый раз в Чечне?
— Да. Первый. Училище год назад закончил. Владикавказское общевойсковое.
— А я Алмаатинское — два года назад… Ну, давай. Пошел я собираться. Как только уеду — назначай смены, посты, а главное — помни о снайпере. Его, правда, уже неделю нет, но вернуться может в любую минуту. Учти.
Саша поднял СВД и через прицел принялся просматривать ближайшие окрестности: мало ли что. В Чечне он тоже был впервые, но разговоров успел наслушаться вдоволь. Где была правда, где вымысел, а где и то и другое вместе, конечно, сам не увидишь — не поймешь. Но страху нагнали.
Служить Саша, не имеющий никаких особых навыков, попал в обычную пехоту. Как и все мучился на курсе молодого бойца — физическая нагрузка была непривычно большой, а кормили плохо. Если и был на нем какой лишний жирок на гражданке, то он мгновенно исчез не прощаясь. На полигоне стреляли только из автоматов. Ему не понравилось, отстрелялся он средне, оружие не полюбил. И с тревогой сам себя спрашивал по ночам: не потерял ли навык, что случилось?
А после распределения по ротам и взводам узнал, что по «штатке» его записали пулеметчиком. Тогда он сам подошел к взводному и сказал, что хочет быть снайпером, и прилично стреляет.
— Снайпером? — удивился взводный. — А где же ты учился?
— Я в тир ходил, разряд имею, — насчет разряда Саша соврал, но очень не хотелось быть пулеметчиком.
— Ладно, давай. Но после стрельб если увижу, что соврал, то пеняй на себя.
Но эта угроза была пустой. Из-за такой мелочи не стал бы лейтенант ничего делать. А на ближайших стрельбах Саша Куценко показал абсолютно лучший результат батальона, так что его вроде бы хотели даже в разведроту забрать, но почему-то передумали. Впрочем, Саша не огорчился, он уже привык к сослуживцам, тем более что коллектив подобрался неплохой, можно сказать, даже дружный: «деды» не слишком наезжали, и молодые между собой особо не грызлись. А менять шило на мыло Саша не хотел. Так он и остался в своей роте: приобрел некоторое уважение со стороны сослуживцев, и расположение начальства. И когда к нему в гости приехали родители, то проблем с увольнением на три дня не возникло. Мать с отцом сняли квартиру недалеко от части, он поселился вместе с ними, и целых три дня отъедался, не забыв, естественно, оставить подарки для «дедов» и друзей по роте.
Результатом поездки остались небольшая сумма денег, которую хозяйка квартиры обязалась хранить и выдавать по первому требованию, и большой шмат сала, который тоже можно было прийти и съесть у нее.
Он истратил все деньги и съел все сало за неделю до отправки в Чечню. Повезло.
Наконец, лейтенант преодолел нерешительность, и приказал строиться.
— Слушайте приказ. Машины — в укрытия: Перфильев — туда; Симонов — туда; Оченаш — туда. Ясно?.. Далее. Первое отделение занимает блиндаж у въезда, второе отделение — тот, который у них прямо за спиной, третье — вон там. Ясно?
Он показал пальцем, слегка задумался, и продолжил:
— Сержант Блинов, распределите людей вашего отделения по постам… Пока все. Выполняйте.
Дробязко с прапорщиком отправились занимать командирский блиндаж, когда внезапно у въезда на блокпост засигналила машина.
— Кого это еще принесло? — удивился Карпин. — Что за чудо?
Чудом оказалась еще одна «шишига», из кабины которой выпрыгнул и заторопился к Дробязко, чуть не упав, лейтенант — минометчик Алексей Саблин. Он привез два расчета «подносов» — 82-мм минометов — и личное указание начальника штаба об усилении бдительности. Саблин был кадровым офицером, что производило благоприятное впечатление на фоне засилья в артиллерии среди взводных неразумных «пиджаков». «С этим мы споемся!» — радостно подумал Дробязко. А прапорщик подумал: «А кормить кто их будет? У нас на них рацион не предусмотрен».
Увидев выразительный взгляд Карпина Саблин сходу ответил на черные мысли прапорщика:
— А у нас сухой паек на трое суток.
— А что, в ближайшее время что-то ожидается?
— Да вроде того. Но точно я не знаю.
— Ну что ж, прошу к нашему шалашу. Устраивайся с нами. Все обсудим.
В это время Саша Куценко стоял на своем боевом посту, вглядывался в темноту, и вспоминал разными нехорошими словами Эмму Эмильевну, которая выкинула его из института. Родители, правда, сказали, что после армии он может восстановиться, по крайней мере, на заочное обучение точно. Оставался пустяк — дожить до этого заочного обучения. О том, что он сейчас в Чечне, Саша родителям так и не написал — не хватило ни времени, ни духу.
Через полчаса сидеть в одиночестве ему надоело, и он отправился в гости к ближайшему посту, где, по раздававшемуся легкому шуму, уже были гости.
— Привет, братва! — весело сказал он, появившись на участке Рыжего. Кроме него, там сидело еще двое — Папуас и Хавчик.
— Курить есть? — вместо приветствия нетерпеливо спросил Хавчик. — Уши вянут.
— Так я ж не курю!
Действительно, Саша не курил, как ни странно. В роте он был один некурящий, и поначалу это вызывало раздражение у сослуживцев, но со временем перемололось, и даже наоборот, некурящий Куцый стал достопримечательностью.
— А черт, это ты, Куцый? Сразу не признал, — Хавчик расстроился, судя по голосу.
— Я не курю, но у меня есть!
— Откуда?!
— Ну так давали же «Астру», я и взял. Не прощелкал.
— Ну так давай … быстрее!
Саша снисходительно протянул им ровно три сигареты:
— Курите, бедолаги!
Троица зашевелилась, полезли искать спички. Нашли не сразу. Начали прикуривать, и Рыжий спросил:
— А вы знаете, почему кто третий прикуривает, тот умрет?
— Поч…. А-а-а-а!!!
Сашино лицо обрызгало горячей жидкостью, он непроизвольно присел и вжался в землю. Душераздирающе кричал Хавчик. Все растерялись, и словно застыли. Послышались недоуменные, испуганные голоса.
— Сюда! Быстрее сюда! — Саша от испуга сам начал вопить как резаный.
Первым по траншее примчался прапорщик:
— Что у вас случилось? Ого! Что с ним?
— Я не знаю, — честно ответил Саша, успокаиваясь, присутствие прапорщика придало ему духу, — но, похоже, он ранен.
— Берите его, и тащите к нам в блиндаж, быстро.
Рыжий и Саша потянули Хавчика на себе вслед за прапорщиком, который шел по траншее и орал:
— Не высовываться! Все на места! Готовность номер один!
Бедный Хавчик уже не орал, а только стонал. Когда его втянули в командирский блиндаж и зажгли свет, то прапорщик только и сказал, что:
— Да-а-а-а….
Плеча у Хавчика не было, исчезло; на чем держалась рука, непонятно, и он истекал кровью.
Первым опомнился Саблин: он вытащил из большого кармана тюбик обезболивающего и с размаху засадил его в ногу раненого; потом поднял глаза и заорал:
— Ну чего стоите! Тащите бинты!!
— Радист! Вызывай штаб!
— Не могу! Не отвечают!
— Почему не отвечают!!
— Слышь, лейтенант, а в полночь частоту меняют, ты в курсе?
— Как меняют? А, черт, точно. Мне же говорили! Куда же я записал?! Не могу найти!!
— Может в «шишигу» его, и так отвезем? Тут до базы километров семь — восемь!
— Ага! Сейчас демаскируем машину, и снайпер по ней как даст: сейчас один раненый, а будут еще, а не дай Бог, в бензобак?
— Ну, а что делать-то тогда, он до утра выдержит?
Пока Саблин пытался не слишком умело перебинтовать солдата, на пол натекла целая лужа крови. Прапорщик внимательно присмотрелся к лицу Хавчика, и тихо сказал:
— А уже ничего и не надо делать — он умер!
И действительно, парень потерял столько крови, что жизнь из него просто вытекла; он стал белым в обманчивом электрическом свете, и черты его лица заострились. Дробязко сел на пол, обхватил голову руками, и завыл, раскачиваясь всем телом: в первую же ночь потерять солдата, а ведь предупреждали о снайпере, как же так?!
Саблин и Карпин молчали, радист в углу съежился, будто хотел превратиться в точку.
В полдень приехал на БМП начальник штаба Гогниев. Пока тело грузили на машину, он отозвал в сторону лейтенантов и долго задумчиво молчал. Потом поднял голову, и сказал, как отрезал:
— Чтоб больше такого не было! Делайте, что хотите!
Повернулся, взлетел на броню и уехал, не оглядываясь.
Лейтенанты постояли на месте, потом Дробязко посмотрел в сторону кургана:
— Пойдем, там местность осмотрим и посоветуемся.
— Пойдем…
На кургане они прогнали часового; Саблин облокотился на бруствер и жизнерадостным тоном произнес:
— Я знаю, как завалить этого гада!
У лейтенанта минометчиков настроение резко поднялось: начальник штаба не заметил не выставленных минометов; в другое время, если бы он просек этот казус, то оторвал бы Саблину голову одним движением. А если бы заметил сейчас, то запросто отдал бы под трибунал. Все то время, пока Гогниев присутствовал на блокпосту, у минометчика в животе царил холод, а по спине тек пот. И сейчас он испытывал настоящий «отходняк», пережив далеко не самые приятные минуты в своей жизни.
— Я знаю, как завалить снайпера! — повторил он.
— Как?
— Я сейчас по-тихому, скрытно, разверну свои два расчета, рассчитаю параметры наводки, и ночью долбану по развалинам!
— Так просто?! Так просто не бывает!.. У тебя что из приборов-то есть?
— Есть, не переживай. У меня буссоль, ЛПР — больше ничего и не надо. Днем выполним полупрямую наводку, без пристрелки, и готово.
— Вот — вот. Без пристрелки. А то я вас не знаю: чуть ветер подул в другую сторону — у вас мины на километр от цели ложатся.
— Ну, не без этого. А что ты можешь предложить?
— А он еще может и просто не прийти сегодня. Мы руины расстреляем, а его там не будет, и он туда больше не придет.
— Ну и ладненько. Ночью спать спокойно будем!
— Да не будем. Он просто позицию сменит и все.
— Где он еще позицию может занять?
Минут пять они по очереди внимательно исследовали прилегающие подступы. Трудно было сказать что-то определенное: вроде бы ровное открытое пространство могло содержать ямы, скрытые зеленью; да мало ли, что может использовать для своей маскировки профессионал?
— Ладно, попробуем твой вариант. Ничего не получится, попрошу, чтобы дали разрешение на ночной обстрел местности. Я и так сегодняшнюю ночь на всю жизнь запомню…
Часовой в бронежилете на голое тело, с вершины искусственного кургана, радостно заорал:
— Смена! Смена едет!
Был полдень жаркого майского дня. Основная масса солдат мирно дрыхла в блиндажах, но от такой новости все как один выскочили на подобие плаца — площадку, окруженную со всех сторон земляными валами, и уставились на прибывших. Последним из командирского блиндажа солидно вышел молодой лейтенант в выгоревшем камуфляже без знаков различия, с болтающимся на правом плече АКС, и, приставив козырьком ладонь к глазам, пытался выглядеть нового командира блокпоста.
А тот уже шел к нему. Камуфляж новый, чистенький, начищенные берцы, на погонах звездочки, на плече АКСУ. По дороге он обернулся, крикнул:
— Построиться у машин! И не отходить! — И снова заспешил к лейтенанту.
Выгоревший лейтенант довольно скептически смотрел на действия нового, но только легкой усмешке позволил он коснуться своих губ, и быстро ее убрал.
Подошедший молодой представился первым:
— Лейтенант Дробязко! Прибыл на вашу смену.
— Лейтенант Семенов! Смену сдам. Давно пора. Пойдем, сразу же опишу обстановку, да и собираться начну. Поздновато вы, могли бы и с утра приехать.
— Понимаешь, я лицо…
— Подневольное. Сам знаю. Поэтому пойдем смотреть. Тебе здесь теперь жить!
Лейтенанту Семенову было чем похвалиться. Во-первых, все огневые точки были обложены бетонными плитами, траншеи выкопаны в полный рост, для спуска и подъема имелись ступеньки, для машины укрытия изготовили — тоже на труд не поскупились. Но это не все. Жилые блиндажи изнутри обложили досками, так, что и вправду напоминало жилье, стояли самодельные буржуйки для холодной погоды. А во-вторых, имелась подземная баня: с предбанником, душем, и парной. Дробязко только рот открывал по мере осмотра.
— Что? Думаешь, рай земной? — уже открыто усмехнулся Семенов. — А теперь о деле… По направлению на юго-запад — Бамут. Между прочим, оттуда вполне добивают досюда из ПТУРСов. Недавно колонна здесь опрометчиво остановилась: вон с того склона, видишь, запустили, и «Урал» накрылся. Четыре трупа. Так что, имей в виду. Далее. По направлению на юго-восток развалины какого-то сельскохозяйственного объекта, вроде бы, фермы, но точно не знаю. Оттуда по ночам стреляет снайпер — очень точно: у нас двое убитых. Пойдем, покажу место, где это случилось.
Они направились по передней траншее налево и через несколько метров Дробязко увидел втиснутую в грунт деревянную табличку: «На этом месте 28.02.96г. пал от пули снайпера Гаррифулин Рустам. Вечная память».
— Вторая табличка дальше, — пояснил Семенов. — Смотри, твоя задача, чтобы таких табличек больше не было.
— Понимаю, — бравый вид Дробязко как-то постепенно тускнел.
— Да ты не переживай! Мы отстояли, и ты отстоишь! — ободряюще хлопнул его по плечу уже открыто улыбающийся Семенов. — Первый раз в Чечне?
— Да. Первый. Училище год назад закончил. Владикавказское общевойсковое.
— А я Алмаатинское — два года назад… Ну, давай. Пошел я собираться. Как только уеду — назначай смены, посты, а главное — помни о снайпере. Его, правда, уже неделю нет, но вернуться может в любую минуту. Учти.
* * *
Саша Куценко стоял на том самом месте, где полуголый часовой первым заметил приближающуюся долгожданную смену. На верху было построено укрепление из наполненных землей цинков из-под патронов. Их было столько, что Саша невольно покрутил в удивлении головой. Сооружение выглядело надежным, а с вершины открывалась широкая панорама местности: буйная зелень, обросшие горы, мелколесье предгорий, далеко-далеко — снежные вершины, а выше, чем они — голубое бездонное небо.Саша поднял СВД и через прицел принялся просматривать ближайшие окрестности: мало ли что. В Чечне он тоже был впервые, но разговоров успел наслушаться вдоволь. Где была правда, где вымысел, а где и то и другое вместе, конечно, сам не увидишь — не поймешь. Но страху нагнали.
Служить Саша, не имеющий никаких особых навыков, попал в обычную пехоту. Как и все мучился на курсе молодого бойца — физическая нагрузка была непривычно большой, а кормили плохо. Если и был на нем какой лишний жирок на гражданке, то он мгновенно исчез не прощаясь. На полигоне стреляли только из автоматов. Ему не понравилось, отстрелялся он средне, оружие не полюбил. И с тревогой сам себя спрашивал по ночам: не потерял ли навык, что случилось?
А после распределения по ротам и взводам узнал, что по «штатке» его записали пулеметчиком. Тогда он сам подошел к взводному и сказал, что хочет быть снайпером, и прилично стреляет.
— Снайпером? — удивился взводный. — А где же ты учился?
— Я в тир ходил, разряд имею, — насчет разряда Саша соврал, но очень не хотелось быть пулеметчиком.
— Ладно, давай. Но после стрельб если увижу, что соврал, то пеняй на себя.
Но эта угроза была пустой. Из-за такой мелочи не стал бы лейтенант ничего делать. А на ближайших стрельбах Саша Куценко показал абсолютно лучший результат батальона, так что его вроде бы хотели даже в разведроту забрать, но почему-то передумали. Впрочем, Саша не огорчился, он уже привык к сослуживцам, тем более что коллектив подобрался неплохой, можно сказать, даже дружный: «деды» не слишком наезжали, и молодые между собой особо не грызлись. А менять шило на мыло Саша не хотел. Так он и остался в своей роте: приобрел некоторое уважение со стороны сослуживцев, и расположение начальства. И когда к нему в гости приехали родители, то проблем с увольнением на три дня не возникло. Мать с отцом сняли квартиру недалеко от части, он поселился вместе с ними, и целых три дня отъедался, не забыв, естественно, оставить подарки для «дедов» и друзей по роте.
Результатом поездки остались небольшая сумма денег, которую хозяйка квартиры обязалась хранить и выдавать по первому требованию, и большой шмат сала, который тоже можно было прийти и съесть у нее.
Он истратил все деньги и съел все сало за неделю до отправки в Чечню. Повезло.
* * *
Саша вздрогнул от громких звуков песни, раздавшихся с «плаца». Отъезжающие построились, и громко ревели слова собственноручно сочиненного гимна — уж больно не отредактирован был текст. Недостаток текста и аранжировки военнослужащие с лихвой компенсировали энтузиазмом исполнения. Попрыгали на свои БТРы и укатили. Причем летели так, словно за ними черти гнались. На «плацу» остался несколько растерянный лейтенант Дробязко и, только что проснувшийся, прапорщик Карпин.Наконец, лейтенант преодолел нерешительность, и приказал строиться.
— Слушайте приказ. Машины — в укрытия: Перфильев — туда; Симонов — туда; Оченаш — туда. Ясно?.. Далее. Первое отделение занимает блиндаж у въезда, второе отделение — тот, который у них прямо за спиной, третье — вон там. Ясно?
Он показал пальцем, слегка задумался, и продолжил:
— Сержант Блинов, распределите людей вашего отделения по постам… Пока все. Выполняйте.
Дробязко с прапорщиком отправились занимать командирский блиндаж, когда внезапно у въезда на блокпост засигналила машина.
— Кого это еще принесло? — удивился Карпин. — Что за чудо?
Чудом оказалась еще одна «шишига», из кабины которой выпрыгнул и заторопился к Дробязко, чуть не упав, лейтенант — минометчик Алексей Саблин. Он привез два расчета «подносов» — 82-мм минометов — и личное указание начальника штаба об усилении бдительности. Саблин был кадровым офицером, что производило благоприятное впечатление на фоне засилья в артиллерии среди взводных неразумных «пиджаков». «С этим мы споемся!» — радостно подумал Дробязко. А прапорщик подумал: «А кормить кто их будет? У нас на них рацион не предусмотрен».
Увидев выразительный взгляд Карпина Саблин сходу ответил на черные мысли прапорщика:
— А у нас сухой паек на трое суток.
— А что, в ближайшее время что-то ожидается?
— Да вроде того. Но точно я не знаю.
— Ну что ж, прошу к нашему шалашу. Устраивайся с нами. Все обсудим.
* * *
Солнце клонилось к закату, и после краткого обсуждения решили минометы не разворачивать, машину минометчиков укрыть за бугром, хотя и за внешней стороной блокпоста, но лучшего места все равно не было; распределили смены по отделениям, договорились, кто и когда будет проверять посты; Саблин с торжественным криком достал бутылку водки, и на землю упала ночная мгла.В это время Саша Куценко стоял на своем боевом посту, вглядывался в темноту, и вспоминал разными нехорошими словами Эмму Эмильевну, которая выкинула его из института. Родители, правда, сказали, что после армии он может восстановиться, по крайней мере, на заочное обучение точно. Оставался пустяк — дожить до этого заочного обучения. О том, что он сейчас в Чечне, Саша родителям так и не написал — не хватило ни времени, ни духу.
Через полчаса сидеть в одиночестве ему надоело, и он отправился в гости к ближайшему посту, где, по раздававшемуся легкому шуму, уже были гости.
— Привет, братва! — весело сказал он, появившись на участке Рыжего. Кроме него, там сидело еще двое — Папуас и Хавчик.
— Курить есть? — вместо приветствия нетерпеливо спросил Хавчик. — Уши вянут.
— Так я ж не курю!
Действительно, Саша не курил, как ни странно. В роте он был один некурящий, и поначалу это вызывало раздражение у сослуживцев, но со временем перемололось, и даже наоборот, некурящий Куцый стал достопримечательностью.
— А черт, это ты, Куцый? Сразу не признал, — Хавчик расстроился, судя по голосу.
— Я не курю, но у меня есть!
— Откуда?!
— Ну так давали же «Астру», я и взял. Не прощелкал.
— Ну так давай … быстрее!
Саша снисходительно протянул им ровно три сигареты:
— Курите, бедолаги!
Троица зашевелилась, полезли искать спички. Нашли не сразу. Начали прикуривать, и Рыжий спросил:
— А вы знаете, почему кто третий прикуривает, тот умрет?
— Поч…. А-а-а-а!!!
Сашино лицо обрызгало горячей жидкостью, он непроизвольно присел и вжался в землю. Душераздирающе кричал Хавчик. Все растерялись, и словно застыли. Послышались недоуменные, испуганные голоса.
— Сюда! Быстрее сюда! — Саша от испуга сам начал вопить как резаный.
Первым по траншее примчался прапорщик:
— Что у вас случилось? Ого! Что с ним?
— Я не знаю, — честно ответил Саша, успокаиваясь, присутствие прапорщика придало ему духу, — но, похоже, он ранен.
— Берите его, и тащите к нам в блиндаж, быстро.
Рыжий и Саша потянули Хавчика на себе вслед за прапорщиком, который шел по траншее и орал:
— Не высовываться! Все на места! Готовность номер один!
Бедный Хавчик уже не орал, а только стонал. Когда его втянули в командирский блиндаж и зажгли свет, то прапорщик только и сказал, что:
— Да-а-а-а….
Плеча у Хавчика не было, исчезло; на чем держалась рука, непонятно, и он истекал кровью.
Первым опомнился Саблин: он вытащил из большого кармана тюбик обезболивающего и с размаху засадил его в ногу раненого; потом поднял глаза и заорал:
— Ну чего стоите! Тащите бинты!!
— Радист! Вызывай штаб!
— Не могу! Не отвечают!
— Почему не отвечают!!
— Слышь, лейтенант, а в полночь частоту меняют, ты в курсе?
— Как меняют? А, черт, точно. Мне же говорили! Куда же я записал?! Не могу найти!!
— Может в «шишигу» его, и так отвезем? Тут до базы километров семь — восемь!
— Ага! Сейчас демаскируем машину, и снайпер по ней как даст: сейчас один раненый, а будут еще, а не дай Бог, в бензобак?
— Ну, а что делать-то тогда, он до утра выдержит?
Пока Саблин пытался не слишком умело перебинтовать солдата, на пол натекла целая лужа крови. Прапорщик внимательно присмотрелся к лицу Хавчика, и тихо сказал:
— А уже ничего и не надо делать — он умер!
И действительно, парень потерял столько крови, что жизнь из него просто вытекла; он стал белым в обманчивом электрическом свете, и черты его лица заострились. Дробязко сел на пол, обхватил голову руками, и завыл, раскачиваясь всем телом: в первую же ночь потерять солдата, а ведь предупреждали о снайпере, как же так?!
Саблин и Карпин молчали, радист в углу съежился, будто хотел превратиться в точку.
* * *
Прошла кошмарная ночь; тело Хавчика положили в тенек, накрыв плащ-палаткой. Бойцы старались не смотреть в его сторону — в теплую весеннюю погоду внезапно пробирал до костей лютый холод. Наверное, это был страх: «вот и меня тоже так могут».В полдень приехал на БМП начальник штаба Гогниев. Пока тело грузили на машину, он отозвал в сторону лейтенантов и долго задумчиво молчал. Потом поднял голову, и сказал, как отрезал:
— Чтоб больше такого не было! Делайте, что хотите!
Повернулся, взлетел на броню и уехал, не оглядываясь.
Лейтенанты постояли на месте, потом Дробязко посмотрел в сторону кургана:
— Пойдем, там местность осмотрим и посоветуемся.
— Пойдем…
На кургане они прогнали часового; Саблин облокотился на бруствер и жизнерадостным тоном произнес:
— Я знаю, как завалить этого гада!
У лейтенанта минометчиков настроение резко поднялось: начальник штаба не заметил не выставленных минометов; в другое время, если бы он просек этот казус, то оторвал бы Саблину голову одним движением. А если бы заметил сейчас, то запросто отдал бы под трибунал. Все то время, пока Гогниев присутствовал на блокпосту, у минометчика в животе царил холод, а по спине тек пот. И сейчас он испытывал настоящий «отходняк», пережив далеко не самые приятные минуты в своей жизни.
— Я знаю, как завалить снайпера! — повторил он.
— Как?
— Я сейчас по-тихому, скрытно, разверну свои два расчета, рассчитаю параметры наводки, и ночью долбану по развалинам!
— Так просто?! Так просто не бывает!.. У тебя что из приборов-то есть?
— Есть, не переживай. У меня буссоль, ЛПР — больше ничего и не надо. Днем выполним полупрямую наводку, без пристрелки, и готово.
— Вот — вот. Без пристрелки. А то я вас не знаю: чуть ветер подул в другую сторону — у вас мины на километр от цели ложатся.
— Ну, не без этого. А что ты можешь предложить?
— А он еще может и просто не прийти сегодня. Мы руины расстреляем, а его там не будет, и он туда больше не придет.
— Ну и ладненько. Ночью спать спокойно будем!
— Да не будем. Он просто позицию сменит и все.
— Где он еще позицию может занять?
Минут пять они по очереди внимательно исследовали прилегающие подступы. Трудно было сказать что-то определенное: вроде бы ровное открытое пространство могло содержать ямы, скрытые зеленью; да мало ли, что может использовать для своей маскировки профессионал?
— Ладно, попробуем твой вариант. Ничего не получится, попрошу, чтобы дали разрешение на ночной обстрел местности. Я и так сегодняшнюю ночь на всю жизнь запомню…
Глава 3
Саша Куценко, привалившись спиной к брустверу, с большим интересом наблюдал, как минометчики оборудовали огневую позицию. Бедняги давно уже остались в одних трусах, пот лил с них градом, а Саблин в это время с расставленной буссоли в десятый раз снимал показания, и вел какие-то сложные расчеты на калькуляторе. Через час началась ориентировка минометов в основном направлении. Лейтенант лично проверил установки, покрыл наводчиков матом, и заставил повторить все снова. И на этот раз они ему не угодили. Снова мат, но до оплеух дело не дошло, хотя Саблин орал очень громко. Лишь на пятый раз он успокоился и распустил измученные расчеты. Строго — настрого, под угрозой трибунала, запретил подходить к «подносам», тем более, что-то там трогать.
Дробязко, зная своих бойцов, этим не удовлетворился. Он всех построил, и сказал, что если они не хотят по одному отправиться к праотцам, как Хавчик, то минометы трогать нельзя. Это актуальное замечание подействовало, чему больше всех радовался Саблин.
После всех треволнений начала дня Саша принялся за чтение неизвестно каким образом попавшей к ним в роту книги — «Два капитана» некоего Каверина. Потом он спал. Потом привезли ужин, потом он опять спал, а потом опустились сумерки, и началась его смена.
В темноте к нему подошел Рыжий:
— Слушай, давай поменяемся, что-то я не хочу там стоять.
— Что, снайпера испугался?
— Да нет…
— Ну, а чего тогда. Иди на свое место — мне и тут неплохо.
Рыжий поколебался, но ушел. Подошел Дробязко.
— Куценко! Держи!
Он протянул Саше что-то тяжелое и темное.
— Это НСПУ — ночной снайперский прицел. Вещь дорогая — учти. Я не хотел тебе давать, вообще-то, но раз такое дело… И стреляешь ты здорово… Знаешь, как пользоваться?
— Нет.
— Ну, смотри.
Дробязко быстро объяснил, что нужно делать: ничего такого сложного и не оказалось.
— Я справлюсь, товарищ лейтенант; и не потеряю.
— Давай, воин Красной Армии, на тебя вся надежда, — ободряюще похлопал по Сашиному плечу Дробязко, и отправился дальше — к Рыжему.
На блокпосту царила тишина и темнота. Не курить бойцы, конечно, не могли, но курить они теперь ходили в блиндажи, или уж, на самый крайний случай, садились на самое дно окопа и курили там, не вставая.
Когда Сашина смена уже подходила к концу, у минометов началось непонятное шевеление: явно что-то готовилось.
— Первое орудие готово!
— Второе орудие готово!
— Две мины, беглым, огонь!
Звуки выстрелов после почти могильной тишины казались оглушающими. У Саши еще некоторое время звенело в ушах. Глаза зафиксировали огни разрывов, и с едва заметным запозданием — звук. И снова наступила тишина.
Саша отправился к Рыжему.
— Слушай, чего это они?
— А ты не знаешь, что ли? Развалины слева видел?
— Да…
— Ну вот, снайпер вроде бы там. Хотят его минами накрыть.
— И накрыли?
— Я-то откуда знаю?!
— Ну, ясно.
Саша присел на деревянную скамеечку и задумался. В голове его завертелась одна безумная, но очень заманчивая мыслишка. И чем больше он искал доводов против, тем заманчивее она становилась.
— Слушай, Рыжий, а давай мы на рассвете туда сами слазим, проверим.
— Ты чего, Куцый, рехнулся? Там растяжки могут быть, а может, он и сам живой, мы поползем, а он нас как встретит!
— Рыжий! Ты пацан или не пацан? А ты знаешь, какие бабки нохчи снайперам платят? В баксах! А может, он там мертвый, и в карманах баксов полно! А?
Рыжий замолчал, его три класса церковно-приходской школы сейчас явно давали сбой. Саша прекрасно знал, что при самом лучшем раскладе денег нигде никаких не будет, но сказать истинную причину Рыжему он не мог. Тот бы его просто не понял, и никуда не пошел бы, а одному идти было страшно. Поэтому надо было бить на алчность.
Безумная затея, ничтожные шансы, но вдруг!? Ведь всякое в жизни бывает. Вот так и Солоха, например, в брошенном доме открыл шифоньер со шмотками; шмотки на пол побросал, и вдруг зазвенело. Оказалось, два десятка николаевских серебряных рублей нашел.
Короче, кому как повезет.
— Слышь, Куцый, а как мы выползем-то?
— Выползем. На рассвете часовые дрыхнут. На крайняк, там Солоха стоит, договоримся. Он свой парень — не застучит децел.
Рыжий по-прежнему колебался. Тогда Саша применил последний способ — сделал вид, что разозлился:
— Ну и … с тобой! Один сползаю; а ты у меня тогда больше ничего не проси — земляк называется!
— Да ладно, не дергайся! Я согласен. Разбуди меня только сам — иначе я не проснусь.
— Молодец, Рыжий! Будешь весь зеленый, в смысле — в баксах!
Дробязко, зная своих бойцов, этим не удовлетворился. Он всех построил, и сказал, что если они не хотят по одному отправиться к праотцам, как Хавчик, то минометы трогать нельзя. Это актуальное замечание подействовало, чему больше всех радовался Саблин.
После всех треволнений начала дня Саша принялся за чтение неизвестно каким образом попавшей к ним в роту книги — «Два капитана» некоего Каверина. Потом он спал. Потом привезли ужин, потом он опять спал, а потом опустились сумерки, и началась его смена.
В темноте к нему подошел Рыжий:
— Слушай, давай поменяемся, что-то я не хочу там стоять.
— Что, снайпера испугался?
— Да нет…
— Ну, а чего тогда. Иди на свое место — мне и тут неплохо.
Рыжий поколебался, но ушел. Подошел Дробязко.
— Куценко! Держи!
Он протянул Саше что-то тяжелое и темное.
— Это НСПУ — ночной снайперский прицел. Вещь дорогая — учти. Я не хотел тебе давать, вообще-то, но раз такое дело… И стреляешь ты здорово… Знаешь, как пользоваться?
— Нет.
— Ну, смотри.
Дробязко быстро объяснил, что нужно делать: ничего такого сложного и не оказалось.
— Я справлюсь, товарищ лейтенант; и не потеряю.
— Давай, воин Красной Армии, на тебя вся надежда, — ободряюще похлопал по Сашиному плечу Дробязко, и отправился дальше — к Рыжему.
На блокпосту царила тишина и темнота. Не курить бойцы, конечно, не могли, но курить они теперь ходили в блиндажи, или уж, на самый крайний случай, садились на самое дно окопа и курили там, не вставая.
Когда Сашина смена уже подходила к концу, у минометов началось непонятное шевеление: явно что-то готовилось.
— Первое орудие готово!
— Второе орудие готово!
— Две мины, беглым, огонь!
Звуки выстрелов после почти могильной тишины казались оглушающими. У Саши еще некоторое время звенело в ушах. Глаза зафиксировали огни разрывов, и с едва заметным запозданием — звук. И снова наступила тишина.
Саша отправился к Рыжему.
— Слушай, чего это они?
— А ты не знаешь, что ли? Развалины слева видел?
— Да…
— Ну вот, снайпер вроде бы там. Хотят его минами накрыть.
— И накрыли?
— Я-то откуда знаю?!
— Ну, ясно.
Саша присел на деревянную скамеечку и задумался. В голове его завертелась одна безумная, но очень заманчивая мыслишка. И чем больше он искал доводов против, тем заманчивее она становилась.
— Слушай, Рыжий, а давай мы на рассвете туда сами слазим, проверим.
— Ты чего, Куцый, рехнулся? Там растяжки могут быть, а может, он и сам живой, мы поползем, а он нас как встретит!
— Рыжий! Ты пацан или не пацан? А ты знаешь, какие бабки нохчи снайперам платят? В баксах! А может, он там мертвый, и в карманах баксов полно! А?
Рыжий замолчал, его три класса церковно-приходской школы сейчас явно давали сбой. Саша прекрасно знал, что при самом лучшем раскладе денег нигде никаких не будет, но сказать истинную причину Рыжему он не мог. Тот бы его просто не понял, и никуда не пошел бы, а одному идти было страшно. Поэтому надо было бить на алчность.
Безумная затея, ничтожные шансы, но вдруг!? Ведь всякое в жизни бывает. Вот так и Солоха, например, в брошенном доме открыл шифоньер со шмотками; шмотки на пол побросал, и вдруг зазвенело. Оказалось, два десятка николаевских серебряных рублей нашел.
Короче, кому как повезет.
— Слышь, Куцый, а как мы выползем-то?
— Выползем. На рассвете часовые дрыхнут. На крайняк, там Солоха стоит, договоримся. Он свой парень — не застучит децел.
Рыжий по-прежнему колебался. Тогда Саша применил последний способ — сделал вид, что разозлился:
— Ну и … с тобой! Один сползаю; а ты у меня тогда больше ничего не проси — земляк называется!
— Да ладно, не дергайся! Я согласен. Разбуди меня только сам — иначе я не проснусь.
— Молодец, Рыжий! Будешь весь зеленый, в смысле — в баксах!