Таким образом, артиллерийские части блокированного города-фронта стали получать значительно больше боеприпасов. В том числе и снарядов крупных калибров (по 5 тыс. ежемесячно). В борьбе с артиллерией противника появилась реальная возможность перейти от оборонительной тактики к наступательной, то есть начать контрбатарейную борьбу.
Контрбатарейной борьбой руководили командующий артиллерией фронта генерал Г. Ф. Одинцов, начальник штаба артиллерии фронта полковник Н. Н. Жданов, а также командующие артиллерией 42-й и 55-й армий генералы М. С. Михалкин и В. С. Коробченко, командующий артиллерией Балтийского флота контр-адмирал И. И. Грен. Много внимания ей уделяли и начарт РККА Н. Н. Воронов, командующий Ленинградским фронтом Л. А. Говоров и член Военного совета фронта А. А. Жданов.
Фронтовая контрбатарейная группа, находившаяся в подчинении командующего артиллерией фронта, имела в своем составе 3 корпусных артиллерийских полка, пушечную артбригаду, морскую артиллерийскую железнодорожную бригаду и мощную артиллерию Балтфлота. В дальнейшем к контрбатарейной борьбе стали широко привлекать и авиацию фронта и флота. Она производила разведку расположения батарей врага, наносила по ним бомбардировочно-штурмовые удары, корректировала огонь нашей артиллерии.
Уже к июню 1942 года в контрбатарейной борьбе произошел резкий перелом в нашу пользу. Так, если до июня противник ежемесячно выпускал по городу 3-4 тысячи снарядов, то в июле - 2010, в августе - лишь 712...
27 апреля 1942 года у Вагановского спуска, откуда начинался путь по озеру из Ленинграда, появился большой щит с надписью: "Ледовая дорога закрыта". Да, в связи с начавшейся интенсивной оттепелью Дорогу жизни пришлось закрыть до следующей зимы. Но и в первую блокадную зиму Ладожская военная магистраль сослужила нам хорошую службу. Я уже упоминал о том количестве военных грузов, которые нам удалось перевезти по ней за это время. Добавлю лишь, что по Дороге жизни в ту сверхтрудную первую зиму в Ленинград шли войска и даже... бронетанковая техника! В частности, для усиления войск 54-й армии, входившей тогда в состав Ленинградского фронта, прибыли с полным вооружением 80, 115, 117, 198 и 256-я стрелковые дивизии, а также 124-я танковая бригада, имевшая на вооружении тяжелые танки КВ.
Помню, командир этой бригады полковник А. Г. Родин рассказывал, с какой тревогой он наблюдал, как под тяжестью боевых машин (танки шли со снятыми башнями и без орудий, их они тянули за собой на специальных волокушах) гнется и трещит ладожский лед. И все-таки танки прошли! И едва ли не с ходу вступили в бой.
Но вернемся снова в март 1943 года. Частную операцию Волховский и Ленинградский фронты провели тогда удовлетворительно. Но ее конца мне дождаться не пришлось, так как Сталин распорядился, чтобы я вернулся. С аэродрома под Тихвином вылетел в Москву.
В Ставке доложил о тех разговорах, которые вели со мной командующие обоими фронтами и начальники штабов.
Затем разговор зашел о предложении К. А. Мерецкова ввести в стрелковых войсках современных гренадер. Причем командующий Волховским фронтом предлагал создать из этих гренадер отдельные подразделения (в 1704 году по указу Петра I во всех пехотных и кавалерийских полках уже вводились гренадерские роты), вооруженные противотанковыми гранатами и ПТР.
- А зачем нам возвращаться в восемнадцатый век? - прохаживаясь по кабинету и рассуждая вроде бы сам с собой, говорил Верховный. - Возможно, Мерецкова привлекает громкое название-гренадер! А так... У нас ведь есть гвардейские части, ударные армии, бойцы которых тоже вооружены тем же, чем и предполагаемые гренадеры. - Остановился, пососал потухшую трубку и решительно закончил: - Нет, никаких гренадер! И вообще, к чему все эти фантазии?..
В июне 1943 года мне вновь было разрешено съездить в действующую армию. Но только теперь уже на Брянский фронт.
Здесь побывал в 61-й армии генерала П. А. Белова, ознакомился с действиями ее артиллерии в наступательной операции. Но особенно меня интересовал вопрос боевого применения артиллерийского корпуса прорыва под командованием П. М. Королькова. Поехал туда. Комкор встретил меня очень приветливо, ведь мы с ним были знакомы еще с 1931 года, когда вместе служили в IX корпусном артполку: я - командиром этого полка, а Корольков некоторое время - его начальником штаба.
Разговор у нас состоялся довольно предметный, мне удалось почерпнуть от своего бывшего сослуживца, прекрасного артиллериста, много интересного, поучительного. Хотелось бы побыть у П. М. Королькова еще денек-другой, но поджимали сроки командировки.
Следующим объектом моей работы стала 17-я артиллерийская дивизия прорыва, которой командовал в то время С. С. Волкенштейн, тоже хороший мой знакомый по совместной службе в Киевском Особом военном округе. Там Волкенштейн был сначала начальником артиллерии 6-го стрелкового корпуса, а уже перед самой войной - начальником 1-го артиллерийского училища.
Что я вынес из бесед с командиром 17-й артдивизии прорыва? Если выражаться коротко, то - гордость. Гордость за мощь нашей артиллерии. И еще - радость, что наконец-то она приобрела четкие организационные формы.
А что это давало на практике? Да то, что ударная мощь подобных артсоединений использовалась теперь значительно продуктивнее, чем было раньше, когда эта мощь дробилась, попадая подчас в положение бесхозного придатка. Сейчас же все дивизионы, входившие в состав бригад дивизии, управлялись не случайно назначенными командирами групп, а своими комбригами со штабами.
И наконец, командир артиллерийской дивизии был теперь полноправным хозяином соединения, знающим досконально уровень боевой готовности своих бригад, расстановку и деловые качества командного состава до дивизиона включительно. А это, согласитесь, немало. В этом - залог успеха в бою.
* * *
Ранней весной 1944 года мы вместе с Н. Н. Вороновым прибыли на Карельский перешеек, в армию, которой командовал заслуженный командир еще времен гражданской войны генерал А. И. Черепанов.
Еще до выезда сюда мы знали, что армия Черепанова хорошо укомплектована и снабжена всем необходимым для боя. А на месте убедились и в том, что ее полки и дивизии успели занять прочную, прекрасно оборудованную в инженерном отношении оборону.
Итак, оборона. По одну сторону - наши войска. И в частности, части и соединения армии генерала Н. А. Черепанова. По другую - финны, не проявляющие в данный момент особой активности.
Бывая на переднем крае и разглядывая в бинокль финскую оборону, я часто ловил себя на том, что мне просто-таки жалко тех солдат, что притихли в окопах на вражеской стороне. Во имя чего они воюют? Что их толкнуло стать соучастниками преступной блокады Ленинграда, города, носящего имя того самого человека, который едва ли не одним из первых декретов Советской власти подписал декрет о предоставлении государственной независимости Финляндии? Неужели они забыли это? Неужели поверили в бредовую идею своих продажных правителей о "Великой Финляндии"?
Но это, так сказать, были мои мысли вслух. Таких минут раздумий имелось у нас с Вороновым крайне мало. Днем и ночью мы ездили по частям и соединениям армии, осматривали, прикидывали, беседовали с людьми. И пришли в конце концов к общему мнению, что на этом направлении положение наших войск прочное, от нас потребуется не так уж много усилий, чтобы обеспечить фронт необходимым вооружением и боеприпасами для окончательного разгрома финской группировки.
Во время этой командировки мне особенно запомнился командующий артиллерией Ленинградского фронта Г. Ф. Одинцов. Досконально знающий свое дело генерал, он благодаря разумной распорядительности и изобретательности смог и в тяжелейших блокадных условиях сохранить едва ли не всю артиллерию фронта, и сейчас даже имеющимися средствами создать если не полное превосходство, то, во всяком случае, заметное преимущество в мощи огня над вражеской артиллерией.
Да, побольше бы таких командующих!
И наконец, хочется рассказать о самой памятной поездке в сражающиеся войска.
Когда еще только определялись цели и задачи Белорусской наступательной операции 1944 года, Г. К. Жуков вдруг обратился к И. В. Сталину с просьбой отпустить меня вместе с ним на 1-й Белорусский фронт. Верховный, выслушав Жукова (разговор проходил в моем присутствии), нахмурился. Но, встретившись с моим умоляющим взглядом, махнул рукой и крайне неохотно согласился.
Так я оказался на 1-м Белорусском фронте в качестве помощника по артиллерии у представителя Ставки. Больше того, мои функции одновременно распространялись и на 2-й Белорусский. На 3-й Белорусский фронт поехал М. Н. Чистяков. Н. Н. Воронов остался в Москве.
Работать мне предстояло не в одиночку: на 1-м Белорусском фронте уже находилась небольшая группа специалистов из управления командующего артиллерией.
Не скажу, чтобы моим появлением на фронте остался доволен командующий артиллерией фронта В. И. Казаков. Уже при первой беседе я почувствовал в нем какую-то скованность. Его хмурое лицо как бы говорило: и зачем мне эта лишняя пара глаз из центра!
Зато командующий войсками фронта К. К. Рокоссовский и член Военного совета Н. А. Булганин приняли меня радушно.
Сразу же по приезде Г. К. Жуков провел обстоятельные рекогносцировки, побывал на наблюдательных пунктах всех стрелковых дивизий ударной группировки фронта. С ним туда непременно выезжали Рокоссовский, Булганин, Казаков и я, а также соответствующие командармы.
В каждой из армий фронта вскоре были оборудованы довольно обширные макеты местности (для них, как правило, подбирались лесные поляны), на которых во всех деталях, показывался противник и положение наших войск. На этих макетах командармы А. В. Горбатов, П. Л. Романенко, П. И. Батов и А. А. Лучинский докладывали представителю Ставки свои решения на предстоящую операцию. Г. К. Жуков внимательно слушал и при необходимости вносил коррективы.
У первых трех командармов я побывал лично, занимаясь во вверенных им частях и соединениях вопросами планирования артогня, проверкой поступления транспортов с боеприпасами. А вот у Лучинского, к сожалению, не успел, ограничившись лишь телефонными разговорами с его командующим артиллерией.
Вскоре мы вместе с Жуковым побывали и на 2-м Белорусском фронте, где также проверяли ход подготовки войск к наступлению. Здесь потребовалось оказать помощь фронту в получении мощных артсредств, что и было сделано. Из резерва Ставки 2-му Белорусскому выделили дивизион 305-мм гаубиц, который командующий артиллерией фронта очень грамотно использовал в самом начале операции, хотя перед этим дивизион и принес ему много хлопот при скрытом развертывании.
На 2-м Белорусском фронте мною были согласованы и совместные боевые действия артиллерии с авиацией фронта, которой в то время командовал К. А. Вершинин. Теперь оставалось ждать только времени "Ч".
* * *
Итак, все было готово к началу грандиозного наступления наших войск. Перед началом его мы с Г. К. Жуковым вновь вернулись на 1-й Белорусский фронт и обосновались на НП 3-й армии генерала А. В. Горбатова, которой была поставлена задача наносить главный свой удар на бобруйском направлении.
23 июня 1944 года в предрассветных сумерках началась наша мощная артиллерийская подготовка. В первый же день операции успех обозначился на левом крыле ударной группировки войск фронта. У нас же, в 3-й армии, все еще шли тяжелые бои по овладению траншеями противника. Сказалась плохая pa6oта разведки, в свое время и до конца не выявившей систему огня противника. И теперь враг имел возможность оказывать частям и соединениям армии довольно упорное сопротивление.
Командующим артиллерией 3-й армии был генерал И. Н. Семенов. Его личная подготовка не вызывала каких-либо сомнений. Вот и сейчас со своего НП, оборудованного на высоком дереве, он, наблюдая в стереотрубу, умело руководил артогнем, его переносами.
В этой обстановке командарм А. В. Горбатов, человек, прошедший уже немалый армейский путь и хорошо понимавший всю сложность ратного труда, вел себя сдержанно, пожалуй даже спокойно. И в этом спокойствии чувствовалась его твердая уверенность в том, что командиры корпусов, дивизий и полков его армии, несмотря ни на что, достойно выполнят свой воинский долг. Поэтому старался не особенно-то тревожить их телефонными звонками, а терпеливо ждал дальнейшего развития событий.
Г. К. Жуков тоже ничем не выдавал своего волнения. Он даже не беспокоил командарма, а, прогуливаясь по рощице, в которой располагался НП армии, лишь изредка интересовался сообщениями о боевой обстановке в целом на фронте и у соседа - в войсках 2-го Белорусского фронта. Так же выдержанно он вел себя весь день, вечер и ночь, а потом даже и следующий день. Такому хладнокровию можно было только позавидовать.
Но затем усилия 3-й армии с согласия Жукова были соответственно скорректированы, и 26 июня обозначился успех и в ее полосе наступления.
Поскольку ход боевых действий наших войск в Белорусской стратегической наступательной операции уже многократно освещался во многих трудах ее участников, мне, думается, нет нужды еще раз повторяться. Расскажу лишь о том, что особенно резко запечатлелось в памяти. Это - действия нашей бомбардировочной авиации.
Помнится, на третий день боевых действий, во второй половине его, при совершенно безоблачном небе свыше сорока наших бомбардировщиков начали волнами выходить к дамбе, ведущей к переправе через Березину. К ней как раз хлынули отступавшие немецкие войска. Вот бомбардировщики и стали ссыпать свой смертоносный груз на эту массу людей и техники. Что там начало твориться! Скажу только, что по этой дамбе потом было не только проехать, но и пройти в освобожденный Бобруйск нелегко, настолько она была усеяна трупами и покореженными, сгоревшими машинами, танками, орудиями... Со взятием Бобруйска мне следовало переехать на левое крыло фронта, под Ковель, где тоже намечалось горячее дело. Такое пожелание высказал накануне Г. К. Жуков.
Но едва я собрался в путь, как Жуков снова позвонил и сообщил, что мне приказано немедленно вернуться в Москву.
Начал было уже горевать, что в действующие войска больше не попаду, как буквально через неделю И. В. Сталин сам предложил мне побывать на 3-м Прибалтийском фронте. Пояснил: туда уже отправился С. М. Штеменко, мне же следует, как и раньше, подготовить артиллерию фронта к проведению утвержденной Ставкой операции.
По дороге к месту назначения заехал на КП командующего 2-м Прибалтийским фронтом А. И. Еременко. Его войска тоже готовились к переходу в наступление. Лично у Еременко выяснил нужды фронта. Затем обстоятельно побеседовал с командующим артиллерией фронта П. Н. Ничковым. Совместно составили заявку на дополнительные поставки боеприпасов, средств материально-технического обеспечения (естественно, в разумных пределах) и отправили ее в ГАУ моему заместителю. И - снова в путь.
Командующий 3-м Прибалтийским фронтом И. И. Масленников встретил меня очень приветливо. Тут же представил командующего артиллерией фронта С. А. Краснопевцева. Он мне понравился: прекрасно подготовленный артиллерист. Хотя кое-что в его проектах планов пришлось подкорректировать. Словом, едва ли не с первых минут с головой ушел в дела подготовки артиллерии фронта к предстоящей операции.
К сожалению, и с этого фронта меня вскоре вновь отозвали в Москву. И потом уже больше не отпускали в действующую армию.
Я сознательно в очень общей форме рассказал о своих выездах на фронты. Думается, не стоит во всех подробностях (тем более называя фамилии конкретных людей) обрисовывать те формы и методы, с помощью которых приходилось подчас приводить в чувство эдаких любителей барабанной орудийной канонады или же тех, кто любыми путями хотел "отоварить" свою заведомо завышенную заявку, чтобы иметь на всякий случай "запасец" боеприпасов и вооружения. Скажу только, что истинные нужды фронтов нами всегда удовлетворялись. И этим мы вносили и свою лепту в успехи сражающихся войск.
Глава седьмая. Военная приемка
Как я уже упоминал выше, безотказность в бою вооружения и боеприпасов обеспечивалась как ОТК заводов, так и военной приемкой ГАУ. Теперь же хочу остановиться на этом подробнее.
Для начала поясню, что в массовом производстве, а тем более по некоторым видам вооружения (и особенно боеприпасам, производившимся на разных заводах), при изготовлении требовалось строжайшее соблюдение указаний технической документации, утвержденной для данного образца уже после его испытаний. Вот за этим-то и следили как заводской ОТК, так и наша военная приемка.
И еще считаю необходимым напомнить следующее. При поставке боеприпасов десятки заводов нашей оборонной промышленности изготовляли (причем каждый по своему профилю) просто элементы выстрелов. К ним относились корпуса снарядов, гильзы, взрыватели, заряды, капсюльные втулки и тому подобное. А вот комплектация их, то есть сборка выстрелов (кроме патронов и малокалиберных снарядов), производилась в основном на арсеналах и базах ГАУ.
Сам процесс такой сборки требовал, естественно, и соответствующего технологического оборудования. И еще - значительного количества хорошо подготовленных рабочих. Ведь нужно прежде всего помнить, что это было взрывоопасное производство, где один неверный шаг мог привести к роковым последствиям. А работали на арсеналах и базах ГАУ в основном женщины. Поэтому перед местной военной приемкой стояла еще задача в возможно короткий срок обучить их нелегким и опасным специальностям. И надо сказать, что наши люди из базовой и арсенальской приемки с этой задачей справлялись хорошо.
Не подводила нас и военная приемка, находившаяся непосредственно на заводах. Элементы выстрелов, производимые на них, причем подчас с разным уровнем технологического оборудования, все равно полностью соответствовали утвержденным техническим условиям и чертежам. Так что при сборке снарядов у нас никогда не возникало недоразумений.
Такое положение было достигнуто благодаря организации еще в предвоенный период разумной отработки, хранения и размножения технической документации как на вооружение, так и на боеприпасы. Во-первых, как я уже упоминал, все утвержденные на данный образец чертежи (кальки) хранились на специальной базе ГАУ. А уже отсюда в виде синек рассылались на все заводы, в том числе и на новые, временно переключаемые на военное производство. Там, на заводах, никто не имел права вносить какие-либо изменения в полученные чертежи без ведома конструкторов и ГАУ. Вот этим-то и достигалось полное соответствие тех или иных элементов (а нередко и их взаимозаменяемость при сборке) чертежу. А следовательно, обеспечивалась безотказность вооружения и боеприпасов в бою.
Думается, что эта оправдавшая себя в годы войны практика заслуживает внимания и в настоящее время. С учетом, естественно, более сложной современной военной техники.
Сразу скажу, что наша военная приемка была наделена исключительно широкими полномочиями и большими правами. Ведь она занималась приемкой изделий не только по количеству, но и по качеству, то есть контролировала на предприятиях оборонной промышленности точное выполнение технологической дисциплины, следила за своевременным научным и техническим совершенствованием военной продукции, за систематическим улучшением производства, за внедрением в него прогрессивных методов труда.
Она же контролировала выполнение заданий по снижению себестоимости производимой на заводах продукции, проводила проверку предварительных и отчетных калькуляций.
Санкции военной приемки тоже были довольно строгими. Например, в случае нарушений соответствующей технологии или отступлений от утвержденных чертежей она имела право прекращать приемку, то есть останавливать производство. Могла оказывать на руководство заводов и финансовый нажим, если те по каким-либо причинам отклонялись от заранее оговоренных технических и экономических условий. Но, к счастью, причин для применения военной приемкой подобных санкций почти не возникало. Ведь и руководство заводов знало, к чему могут привести в бою любые нарушения утвержденной (а следовательно, уже и апробированной в условиях, близких к фронтовым) технологии.
* * *
В зависимости от степени отработки конструкций и технологического процесса в годы войны была введена так называемая литерная оценка. Она подразделялась на чертежи литеры "А" и чертежи литеры "Б". Вся документация (чертежи, технологический процесс и т. д.), отработанная по литере "Б", подлежала утверждению наркомом промышленности и наркомом обороны (практически же это делалось ответственными руководителями наркоматов в Наркомате обороны - ГАУ). Вот в документацию-то по литере "Б" руководство заводов и не имело права вносить никаких изменений и поправок без разрешения ГАУ и наркоматов оборонной промышленности.
Но, естественно, не по всем видам военной продукции отработка документации доводилась до литеры "Б". Это было, например, нецелесообразно делать в отношении той продукции, которая изготовлялась не в крупных сериях, а лишь партиями, в которые вносились какие-либо новшества. То же самое - если производимая продукция являлась составной частью другой военной техники, которая при первичном выпуске вообще не доводилась до состояния литеры "Б" (например, те же САУ не доводились до литеры "Б", так как они сравнительно быстро морально устаревали).
Следовательно, до литеры "Б" доводились в обязательном порядке лишь массовые виды оружия (винтовки, пулеметы, автоматы, пушки малого и среднего калибра и т.п.), к которым военной приемкой предъявлялись исключительно высокие требования. В частности, она требовала стабильности качества, стандартности, высокой взаимозаменяемости изделий в целом и по всем узлам и деталям без исключения.
Не могу не отметить, что в военной приемке работали в высшей степени квалифицированные и объективные люди. Неподходящие работники в нее не допускались. А если они каким-то чудом и попадали сюда, то от них немедленно избавлялись.
Но что греха таить, не всегда и не все руководители промышленности правильно понимали значение военной приемки. Иной раз можно было услышать такие суждения, что военная приемка, мол, излишне усложняет производство, даже сдерживает, дескать, выпуск продукции. Но так ли это? Чтобы можно было получить исчерпывающий ответ на этот вопрос, приведу такой пример.
Один из наших артиллерийских заводов за годы войны дал фронту тысячи дивизионных, танковых и противотанковых пушек. Возглавлял его Герой Социалистического Труда А. С. Елян, один из крупнейших организаторов производства, высококвалифицированный и энергичный человек.
Но в один из периодов А. С. Елян, к сожалению, переоценил и себя, и возможности действительно прекрасного заводского коллектива. Короче говоря, он поставил перед ЦК ВКП(б) вопрос о снятии с его завода военной приемки. Мотивировал свою просьбу тем, что возглавляемый им коллектив, дескать, настолько квалифицированный и сознательный, что сам может взять на себя полную ответственность за качество выпускаемой продукции. Ну а военная приемка... Она-де лишняя инстанция на заводе, которая мелочными придирками сдерживает выпуск продукции. А с ее снятием Елян обещал, не снижая качества, увеличить выпуск вооружения, даже снизить его себестоимость.
Доводы директора завода звучали вроде бы убедительно, и военную приемку от него отозвали. И что же? Почти сразу же на завод пошли рекламации на низкое качество продукции. Пришлось выслать туда компетентные комиссии. Расследование причин брака показало, что аппарат ОТК завода не справился со своими задачами.
Пришлось Еляну бить, как говорится, отбой, вновь просить к себе военную приемку. С тех пор разговоры о "ненужности" военной приемки прекратились.
Военпреды ГАУ были и при конструкторских бюро. Здесь они строго наблюдали за процессом отработки опытных образцов вооружения от их аванпроекта до конца всех видов испытаний. Ведь было очень важно, чтобы создаваемый образец от самой начальной стадии разработки точно соответствовал тактико-техническим требованиям, утвержденным правительством.
И еще. Он должен был соответствовать и технологии производства, тем техническим возможностям, которыми реально располагал завод, который предназначался затем для валового производства. Ведь это тоже ускоряло организацию массового выпуска вооружения.
А теперь представим себе такую картину. Вот заводы (будем иметь в виду по производству боеприпасов) выпустили свою продукцию, ее качество (элементы выстрелов) строго проконтролировала военная приемка. А дальше? Дальше слово, естественно, предоставлялось транспортникам. Ведь заводскую продукцию нужно еще куда-то перевезти.
Да, четко работавший транспорт был важнейшим звеном во всей нашей работе. ГАУ и ВОСО совместно с представителями Наркомата боеприпасов всегда очень детально отрабатывали план перевозок элементов выстрелов с заводов. Ведь изготовленные корпуса снарядов надо было вначале доставить на снаряжательные заводы Наркомата боеприпасов, а уже затем, снаряженные взрывчатыми веществами, отправить на арсеналы ГАУ, где происходил уже описанный выше процесс сборки выстрелов. Забот и хлопот хоть отбавляй.
Контрбатарейной борьбой руководили командующий артиллерией фронта генерал Г. Ф. Одинцов, начальник штаба артиллерии фронта полковник Н. Н. Жданов, а также командующие артиллерией 42-й и 55-й армий генералы М. С. Михалкин и В. С. Коробченко, командующий артиллерией Балтийского флота контр-адмирал И. И. Грен. Много внимания ей уделяли и начарт РККА Н. Н. Воронов, командующий Ленинградским фронтом Л. А. Говоров и член Военного совета фронта А. А. Жданов.
Фронтовая контрбатарейная группа, находившаяся в подчинении командующего артиллерией фронта, имела в своем составе 3 корпусных артиллерийских полка, пушечную артбригаду, морскую артиллерийскую железнодорожную бригаду и мощную артиллерию Балтфлота. В дальнейшем к контрбатарейной борьбе стали широко привлекать и авиацию фронта и флота. Она производила разведку расположения батарей врага, наносила по ним бомбардировочно-штурмовые удары, корректировала огонь нашей артиллерии.
Уже к июню 1942 года в контрбатарейной борьбе произошел резкий перелом в нашу пользу. Так, если до июня противник ежемесячно выпускал по городу 3-4 тысячи снарядов, то в июле - 2010, в августе - лишь 712...
27 апреля 1942 года у Вагановского спуска, откуда начинался путь по озеру из Ленинграда, появился большой щит с надписью: "Ледовая дорога закрыта". Да, в связи с начавшейся интенсивной оттепелью Дорогу жизни пришлось закрыть до следующей зимы. Но и в первую блокадную зиму Ладожская военная магистраль сослужила нам хорошую службу. Я уже упоминал о том количестве военных грузов, которые нам удалось перевезти по ней за это время. Добавлю лишь, что по Дороге жизни в ту сверхтрудную первую зиму в Ленинград шли войска и даже... бронетанковая техника! В частности, для усиления войск 54-й армии, входившей тогда в состав Ленинградского фронта, прибыли с полным вооружением 80, 115, 117, 198 и 256-я стрелковые дивизии, а также 124-я танковая бригада, имевшая на вооружении тяжелые танки КВ.
Помню, командир этой бригады полковник А. Г. Родин рассказывал, с какой тревогой он наблюдал, как под тяжестью боевых машин (танки шли со снятыми башнями и без орудий, их они тянули за собой на специальных волокушах) гнется и трещит ладожский лед. И все-таки танки прошли! И едва ли не с ходу вступили в бой.
Но вернемся снова в март 1943 года. Частную операцию Волховский и Ленинградский фронты провели тогда удовлетворительно. Но ее конца мне дождаться не пришлось, так как Сталин распорядился, чтобы я вернулся. С аэродрома под Тихвином вылетел в Москву.
В Ставке доложил о тех разговорах, которые вели со мной командующие обоими фронтами и начальники штабов.
Затем разговор зашел о предложении К. А. Мерецкова ввести в стрелковых войсках современных гренадер. Причем командующий Волховским фронтом предлагал создать из этих гренадер отдельные подразделения (в 1704 году по указу Петра I во всех пехотных и кавалерийских полках уже вводились гренадерские роты), вооруженные противотанковыми гранатами и ПТР.
- А зачем нам возвращаться в восемнадцатый век? - прохаживаясь по кабинету и рассуждая вроде бы сам с собой, говорил Верховный. - Возможно, Мерецкова привлекает громкое название-гренадер! А так... У нас ведь есть гвардейские части, ударные армии, бойцы которых тоже вооружены тем же, чем и предполагаемые гренадеры. - Остановился, пососал потухшую трубку и решительно закончил: - Нет, никаких гренадер! И вообще, к чему все эти фантазии?..
В июне 1943 года мне вновь было разрешено съездить в действующую армию. Но только теперь уже на Брянский фронт.
Здесь побывал в 61-й армии генерала П. А. Белова, ознакомился с действиями ее артиллерии в наступательной операции. Но особенно меня интересовал вопрос боевого применения артиллерийского корпуса прорыва под командованием П. М. Королькова. Поехал туда. Комкор встретил меня очень приветливо, ведь мы с ним были знакомы еще с 1931 года, когда вместе служили в IX корпусном артполку: я - командиром этого полка, а Корольков некоторое время - его начальником штаба.
Разговор у нас состоялся довольно предметный, мне удалось почерпнуть от своего бывшего сослуживца, прекрасного артиллериста, много интересного, поучительного. Хотелось бы побыть у П. М. Королькова еще денек-другой, но поджимали сроки командировки.
Следующим объектом моей работы стала 17-я артиллерийская дивизия прорыва, которой командовал в то время С. С. Волкенштейн, тоже хороший мой знакомый по совместной службе в Киевском Особом военном округе. Там Волкенштейн был сначала начальником артиллерии 6-го стрелкового корпуса, а уже перед самой войной - начальником 1-го артиллерийского училища.
Что я вынес из бесед с командиром 17-й артдивизии прорыва? Если выражаться коротко, то - гордость. Гордость за мощь нашей артиллерии. И еще - радость, что наконец-то она приобрела четкие организационные формы.
А что это давало на практике? Да то, что ударная мощь подобных артсоединений использовалась теперь значительно продуктивнее, чем было раньше, когда эта мощь дробилась, попадая подчас в положение бесхозного придатка. Сейчас же все дивизионы, входившие в состав бригад дивизии, управлялись не случайно назначенными командирами групп, а своими комбригами со штабами.
И наконец, командир артиллерийской дивизии был теперь полноправным хозяином соединения, знающим досконально уровень боевой готовности своих бригад, расстановку и деловые качества командного состава до дивизиона включительно. А это, согласитесь, немало. В этом - залог успеха в бою.
* * *
Ранней весной 1944 года мы вместе с Н. Н. Вороновым прибыли на Карельский перешеек, в армию, которой командовал заслуженный командир еще времен гражданской войны генерал А. И. Черепанов.
Еще до выезда сюда мы знали, что армия Черепанова хорошо укомплектована и снабжена всем необходимым для боя. А на месте убедились и в том, что ее полки и дивизии успели занять прочную, прекрасно оборудованную в инженерном отношении оборону.
Итак, оборона. По одну сторону - наши войска. И в частности, части и соединения армии генерала Н. А. Черепанова. По другую - финны, не проявляющие в данный момент особой активности.
Бывая на переднем крае и разглядывая в бинокль финскую оборону, я часто ловил себя на том, что мне просто-таки жалко тех солдат, что притихли в окопах на вражеской стороне. Во имя чего они воюют? Что их толкнуло стать соучастниками преступной блокады Ленинграда, города, носящего имя того самого человека, который едва ли не одним из первых декретов Советской власти подписал декрет о предоставлении государственной независимости Финляндии? Неужели они забыли это? Неужели поверили в бредовую идею своих продажных правителей о "Великой Финляндии"?
Но это, так сказать, были мои мысли вслух. Таких минут раздумий имелось у нас с Вороновым крайне мало. Днем и ночью мы ездили по частям и соединениям армии, осматривали, прикидывали, беседовали с людьми. И пришли в конце концов к общему мнению, что на этом направлении положение наших войск прочное, от нас потребуется не так уж много усилий, чтобы обеспечить фронт необходимым вооружением и боеприпасами для окончательного разгрома финской группировки.
Во время этой командировки мне особенно запомнился командующий артиллерией Ленинградского фронта Г. Ф. Одинцов. Досконально знающий свое дело генерал, он благодаря разумной распорядительности и изобретательности смог и в тяжелейших блокадных условиях сохранить едва ли не всю артиллерию фронта, и сейчас даже имеющимися средствами создать если не полное превосходство, то, во всяком случае, заметное преимущество в мощи огня над вражеской артиллерией.
Да, побольше бы таких командующих!
И наконец, хочется рассказать о самой памятной поездке в сражающиеся войска.
Когда еще только определялись цели и задачи Белорусской наступательной операции 1944 года, Г. К. Жуков вдруг обратился к И. В. Сталину с просьбой отпустить меня вместе с ним на 1-й Белорусский фронт. Верховный, выслушав Жукова (разговор проходил в моем присутствии), нахмурился. Но, встретившись с моим умоляющим взглядом, махнул рукой и крайне неохотно согласился.
Так я оказался на 1-м Белорусском фронте в качестве помощника по артиллерии у представителя Ставки. Больше того, мои функции одновременно распространялись и на 2-й Белорусский. На 3-й Белорусский фронт поехал М. Н. Чистяков. Н. Н. Воронов остался в Москве.
Работать мне предстояло не в одиночку: на 1-м Белорусском фронте уже находилась небольшая группа специалистов из управления командующего артиллерией.
Не скажу, чтобы моим появлением на фронте остался доволен командующий артиллерией фронта В. И. Казаков. Уже при первой беседе я почувствовал в нем какую-то скованность. Его хмурое лицо как бы говорило: и зачем мне эта лишняя пара глаз из центра!
Зато командующий войсками фронта К. К. Рокоссовский и член Военного совета Н. А. Булганин приняли меня радушно.
Сразу же по приезде Г. К. Жуков провел обстоятельные рекогносцировки, побывал на наблюдательных пунктах всех стрелковых дивизий ударной группировки фронта. С ним туда непременно выезжали Рокоссовский, Булганин, Казаков и я, а также соответствующие командармы.
В каждой из армий фронта вскоре были оборудованы довольно обширные макеты местности (для них, как правило, подбирались лесные поляны), на которых во всех деталях, показывался противник и положение наших войск. На этих макетах командармы А. В. Горбатов, П. Л. Романенко, П. И. Батов и А. А. Лучинский докладывали представителю Ставки свои решения на предстоящую операцию. Г. К. Жуков внимательно слушал и при необходимости вносил коррективы.
У первых трех командармов я побывал лично, занимаясь во вверенных им частях и соединениях вопросами планирования артогня, проверкой поступления транспортов с боеприпасами. А вот у Лучинского, к сожалению, не успел, ограничившись лишь телефонными разговорами с его командующим артиллерией.
Вскоре мы вместе с Жуковым побывали и на 2-м Белорусском фронте, где также проверяли ход подготовки войск к наступлению. Здесь потребовалось оказать помощь фронту в получении мощных артсредств, что и было сделано. Из резерва Ставки 2-му Белорусскому выделили дивизион 305-мм гаубиц, который командующий артиллерией фронта очень грамотно использовал в самом начале операции, хотя перед этим дивизион и принес ему много хлопот при скрытом развертывании.
На 2-м Белорусском фронте мною были согласованы и совместные боевые действия артиллерии с авиацией фронта, которой в то время командовал К. А. Вершинин. Теперь оставалось ждать только времени "Ч".
* * *
Итак, все было готово к началу грандиозного наступления наших войск. Перед началом его мы с Г. К. Жуковым вновь вернулись на 1-й Белорусский фронт и обосновались на НП 3-й армии генерала А. В. Горбатова, которой была поставлена задача наносить главный свой удар на бобруйском направлении.
23 июня 1944 года в предрассветных сумерках началась наша мощная артиллерийская подготовка. В первый же день операции успех обозначился на левом крыле ударной группировки войск фронта. У нас же, в 3-й армии, все еще шли тяжелые бои по овладению траншеями противника. Сказалась плохая pa6oта разведки, в свое время и до конца не выявившей систему огня противника. И теперь враг имел возможность оказывать частям и соединениям армии довольно упорное сопротивление.
Командующим артиллерией 3-й армии был генерал И. Н. Семенов. Его личная подготовка не вызывала каких-либо сомнений. Вот и сейчас со своего НП, оборудованного на высоком дереве, он, наблюдая в стереотрубу, умело руководил артогнем, его переносами.
В этой обстановке командарм А. В. Горбатов, человек, прошедший уже немалый армейский путь и хорошо понимавший всю сложность ратного труда, вел себя сдержанно, пожалуй даже спокойно. И в этом спокойствии чувствовалась его твердая уверенность в том, что командиры корпусов, дивизий и полков его армии, несмотря ни на что, достойно выполнят свой воинский долг. Поэтому старался не особенно-то тревожить их телефонными звонками, а терпеливо ждал дальнейшего развития событий.
Г. К. Жуков тоже ничем не выдавал своего волнения. Он даже не беспокоил командарма, а, прогуливаясь по рощице, в которой располагался НП армии, лишь изредка интересовался сообщениями о боевой обстановке в целом на фронте и у соседа - в войсках 2-го Белорусского фронта. Так же выдержанно он вел себя весь день, вечер и ночь, а потом даже и следующий день. Такому хладнокровию можно было только позавидовать.
Но затем усилия 3-й армии с согласия Жукова были соответственно скорректированы, и 26 июня обозначился успех и в ее полосе наступления.
Поскольку ход боевых действий наших войск в Белорусской стратегической наступательной операции уже многократно освещался во многих трудах ее участников, мне, думается, нет нужды еще раз повторяться. Расскажу лишь о том, что особенно резко запечатлелось в памяти. Это - действия нашей бомбардировочной авиации.
Помнится, на третий день боевых действий, во второй половине его, при совершенно безоблачном небе свыше сорока наших бомбардировщиков начали волнами выходить к дамбе, ведущей к переправе через Березину. К ней как раз хлынули отступавшие немецкие войска. Вот бомбардировщики и стали ссыпать свой смертоносный груз на эту массу людей и техники. Что там начало твориться! Скажу только, что по этой дамбе потом было не только проехать, но и пройти в освобожденный Бобруйск нелегко, настолько она была усеяна трупами и покореженными, сгоревшими машинами, танками, орудиями... Со взятием Бобруйска мне следовало переехать на левое крыло фронта, под Ковель, где тоже намечалось горячее дело. Такое пожелание высказал накануне Г. К. Жуков.
Но едва я собрался в путь, как Жуков снова позвонил и сообщил, что мне приказано немедленно вернуться в Москву.
Начал было уже горевать, что в действующие войска больше не попаду, как буквально через неделю И. В. Сталин сам предложил мне побывать на 3-м Прибалтийском фронте. Пояснил: туда уже отправился С. М. Штеменко, мне же следует, как и раньше, подготовить артиллерию фронта к проведению утвержденной Ставкой операции.
По дороге к месту назначения заехал на КП командующего 2-м Прибалтийским фронтом А. И. Еременко. Его войска тоже готовились к переходу в наступление. Лично у Еременко выяснил нужды фронта. Затем обстоятельно побеседовал с командующим артиллерией фронта П. Н. Ничковым. Совместно составили заявку на дополнительные поставки боеприпасов, средств материально-технического обеспечения (естественно, в разумных пределах) и отправили ее в ГАУ моему заместителю. И - снова в путь.
Командующий 3-м Прибалтийским фронтом И. И. Масленников встретил меня очень приветливо. Тут же представил командующего артиллерией фронта С. А. Краснопевцева. Он мне понравился: прекрасно подготовленный артиллерист. Хотя кое-что в его проектах планов пришлось подкорректировать. Словом, едва ли не с первых минут с головой ушел в дела подготовки артиллерии фронта к предстоящей операции.
К сожалению, и с этого фронта меня вскоре вновь отозвали в Москву. И потом уже больше не отпускали в действующую армию.
Я сознательно в очень общей форме рассказал о своих выездах на фронты. Думается, не стоит во всех подробностях (тем более называя фамилии конкретных людей) обрисовывать те формы и методы, с помощью которых приходилось подчас приводить в чувство эдаких любителей барабанной орудийной канонады или же тех, кто любыми путями хотел "отоварить" свою заведомо завышенную заявку, чтобы иметь на всякий случай "запасец" боеприпасов и вооружения. Скажу только, что истинные нужды фронтов нами всегда удовлетворялись. И этим мы вносили и свою лепту в успехи сражающихся войск.
Глава седьмая. Военная приемка
Как я уже упоминал выше, безотказность в бою вооружения и боеприпасов обеспечивалась как ОТК заводов, так и военной приемкой ГАУ. Теперь же хочу остановиться на этом подробнее.
Для начала поясню, что в массовом производстве, а тем более по некоторым видам вооружения (и особенно боеприпасам, производившимся на разных заводах), при изготовлении требовалось строжайшее соблюдение указаний технической документации, утвержденной для данного образца уже после его испытаний. Вот за этим-то и следили как заводской ОТК, так и наша военная приемка.
И еще считаю необходимым напомнить следующее. При поставке боеприпасов десятки заводов нашей оборонной промышленности изготовляли (причем каждый по своему профилю) просто элементы выстрелов. К ним относились корпуса снарядов, гильзы, взрыватели, заряды, капсюльные втулки и тому подобное. А вот комплектация их, то есть сборка выстрелов (кроме патронов и малокалиберных снарядов), производилась в основном на арсеналах и базах ГАУ.
Сам процесс такой сборки требовал, естественно, и соответствующего технологического оборудования. И еще - значительного количества хорошо подготовленных рабочих. Ведь нужно прежде всего помнить, что это было взрывоопасное производство, где один неверный шаг мог привести к роковым последствиям. А работали на арсеналах и базах ГАУ в основном женщины. Поэтому перед местной военной приемкой стояла еще задача в возможно короткий срок обучить их нелегким и опасным специальностям. И надо сказать, что наши люди из базовой и арсенальской приемки с этой задачей справлялись хорошо.
Не подводила нас и военная приемка, находившаяся непосредственно на заводах. Элементы выстрелов, производимые на них, причем подчас с разным уровнем технологического оборудования, все равно полностью соответствовали утвержденным техническим условиям и чертежам. Так что при сборке снарядов у нас никогда не возникало недоразумений.
Такое положение было достигнуто благодаря организации еще в предвоенный период разумной отработки, хранения и размножения технической документации как на вооружение, так и на боеприпасы. Во-первых, как я уже упоминал, все утвержденные на данный образец чертежи (кальки) хранились на специальной базе ГАУ. А уже отсюда в виде синек рассылались на все заводы, в том числе и на новые, временно переключаемые на военное производство. Там, на заводах, никто не имел права вносить какие-либо изменения в полученные чертежи без ведома конструкторов и ГАУ. Вот этим-то и достигалось полное соответствие тех или иных элементов (а нередко и их взаимозаменяемость при сборке) чертежу. А следовательно, обеспечивалась безотказность вооружения и боеприпасов в бою.
Думается, что эта оправдавшая себя в годы войны практика заслуживает внимания и в настоящее время. С учетом, естественно, более сложной современной военной техники.
Сразу скажу, что наша военная приемка была наделена исключительно широкими полномочиями и большими правами. Ведь она занималась приемкой изделий не только по количеству, но и по качеству, то есть контролировала на предприятиях оборонной промышленности точное выполнение технологической дисциплины, следила за своевременным научным и техническим совершенствованием военной продукции, за систематическим улучшением производства, за внедрением в него прогрессивных методов труда.
Она же контролировала выполнение заданий по снижению себестоимости производимой на заводах продукции, проводила проверку предварительных и отчетных калькуляций.
Санкции военной приемки тоже были довольно строгими. Например, в случае нарушений соответствующей технологии или отступлений от утвержденных чертежей она имела право прекращать приемку, то есть останавливать производство. Могла оказывать на руководство заводов и финансовый нажим, если те по каким-либо причинам отклонялись от заранее оговоренных технических и экономических условий. Но, к счастью, причин для применения военной приемкой подобных санкций почти не возникало. Ведь и руководство заводов знало, к чему могут привести в бою любые нарушения утвержденной (а следовательно, уже и апробированной в условиях, близких к фронтовым) технологии.
* * *
В зависимости от степени отработки конструкций и технологического процесса в годы войны была введена так называемая литерная оценка. Она подразделялась на чертежи литеры "А" и чертежи литеры "Б". Вся документация (чертежи, технологический процесс и т. д.), отработанная по литере "Б", подлежала утверждению наркомом промышленности и наркомом обороны (практически же это делалось ответственными руководителями наркоматов в Наркомате обороны - ГАУ). Вот в документацию-то по литере "Б" руководство заводов и не имело права вносить никаких изменений и поправок без разрешения ГАУ и наркоматов оборонной промышленности.
Но, естественно, не по всем видам военной продукции отработка документации доводилась до литеры "Б". Это было, например, нецелесообразно делать в отношении той продукции, которая изготовлялась не в крупных сериях, а лишь партиями, в которые вносились какие-либо новшества. То же самое - если производимая продукция являлась составной частью другой военной техники, которая при первичном выпуске вообще не доводилась до состояния литеры "Б" (например, те же САУ не доводились до литеры "Б", так как они сравнительно быстро морально устаревали).
Следовательно, до литеры "Б" доводились в обязательном порядке лишь массовые виды оружия (винтовки, пулеметы, автоматы, пушки малого и среднего калибра и т.п.), к которым военной приемкой предъявлялись исключительно высокие требования. В частности, она требовала стабильности качества, стандартности, высокой взаимозаменяемости изделий в целом и по всем узлам и деталям без исключения.
Не могу не отметить, что в военной приемке работали в высшей степени квалифицированные и объективные люди. Неподходящие работники в нее не допускались. А если они каким-то чудом и попадали сюда, то от них немедленно избавлялись.
Но что греха таить, не всегда и не все руководители промышленности правильно понимали значение военной приемки. Иной раз можно было услышать такие суждения, что военная приемка, мол, излишне усложняет производство, даже сдерживает, дескать, выпуск продукции. Но так ли это? Чтобы можно было получить исчерпывающий ответ на этот вопрос, приведу такой пример.
Один из наших артиллерийских заводов за годы войны дал фронту тысячи дивизионных, танковых и противотанковых пушек. Возглавлял его Герой Социалистического Труда А. С. Елян, один из крупнейших организаторов производства, высококвалифицированный и энергичный человек.
Но в один из периодов А. С. Елян, к сожалению, переоценил и себя, и возможности действительно прекрасного заводского коллектива. Короче говоря, он поставил перед ЦК ВКП(б) вопрос о снятии с его завода военной приемки. Мотивировал свою просьбу тем, что возглавляемый им коллектив, дескать, настолько квалифицированный и сознательный, что сам может взять на себя полную ответственность за качество выпускаемой продукции. Ну а военная приемка... Она-де лишняя инстанция на заводе, которая мелочными придирками сдерживает выпуск продукции. А с ее снятием Елян обещал, не снижая качества, увеличить выпуск вооружения, даже снизить его себестоимость.
Доводы директора завода звучали вроде бы убедительно, и военную приемку от него отозвали. И что же? Почти сразу же на завод пошли рекламации на низкое качество продукции. Пришлось выслать туда компетентные комиссии. Расследование причин брака показало, что аппарат ОТК завода не справился со своими задачами.
Пришлось Еляну бить, как говорится, отбой, вновь просить к себе военную приемку. С тех пор разговоры о "ненужности" военной приемки прекратились.
Военпреды ГАУ были и при конструкторских бюро. Здесь они строго наблюдали за процессом отработки опытных образцов вооружения от их аванпроекта до конца всех видов испытаний. Ведь было очень важно, чтобы создаваемый образец от самой начальной стадии разработки точно соответствовал тактико-техническим требованиям, утвержденным правительством.
И еще. Он должен был соответствовать и технологии производства, тем техническим возможностям, которыми реально располагал завод, который предназначался затем для валового производства. Ведь это тоже ускоряло организацию массового выпуска вооружения.
А теперь представим себе такую картину. Вот заводы (будем иметь в виду по производству боеприпасов) выпустили свою продукцию, ее качество (элементы выстрелов) строго проконтролировала военная приемка. А дальше? Дальше слово, естественно, предоставлялось транспортникам. Ведь заводскую продукцию нужно еще куда-то перевезти.
Да, четко работавший транспорт был важнейшим звеном во всей нашей работе. ГАУ и ВОСО совместно с представителями Наркомата боеприпасов всегда очень детально отрабатывали план перевозок элементов выстрелов с заводов. Ведь изготовленные корпуса снарядов надо было вначале доставить на снаряжательные заводы Наркомата боеприпасов, а уже затем, снаряженные взрывчатыми веществами, отправить на арсеналы ГАУ, где происходил уже описанный выше процесс сборки выстрелов. Забот и хлопот хоть отбавляй.