Страница:
Только один член Тайного совета, ветеран японской дипломатии виконт Кикудзиро Исии, влил вместительную ложку дегтя в бочку меда. Он не протестовал против договора, а просто указал, что союзы с Германией еще никому не приносили добра. Исии напомнил слова Бисмарка: для заключения союза необходимы два партнера - наездник и осел, причем наездником должна быть всегда Германия. Что до Гитлера, заметил Исии, то он весьма ненадежный деятель, совсем недавно заключивший пакт с СССР. В общем, по словам престарелого дипломата, Япония должна быть очень и очень осмотрительной.
Критерием искренности между союзниками - Германией, Италией и Японией, - пожалуй, служит необычайное обстоятельство: в основу переговоров о союзе был положен проект договора на английском языке! Партнеры по агрессивному предприятию явно опасались, что, если тексты на немецком, итальянском и японском языках будут признаны аутентичными, крючкотворы-юристы каждой из высоких договаривающихся сторон могут придать договору любое толкование.
Подписание Тройственного пакта состоялось в Берлине. В 1.15 дня 27 сентября 1940 года в громадный зал послов рейхсканцелярии мягкой, кошачьей походкой скользнул Гитлер. Трое, сидевшие у длинного стола, с готовностью вскочили, приветствуя фюрера, - министры иностранных дел Германии и Италии Риббентроп и Чиано, японский представитель Сабуро Курусу. Щелканье фотоаппаратов, пулеметный треск кинокамер, вспышки магния - и договор подписан.
Агрессоры заявляли: "Правительства Германии, Италии и Японии считают необходимым условием длительного мира, чтобы каждый народ занял достойное его место". Они указывали, что стремятся установить "новый порядок в великой Восточной Азии и в Европе", и приглашали другие страны присоединиться к ним, "чтобы таким образом осуществить свои надежды на мир во всем мире". Конкретно стороны договорились о том, что Япония уважает руководящую роль Германии и Италии в установлении "нового порядка" в Европе, последние делали аналогичное заявление в отношении роли Японии в "великой Восточной Азии". Ключевое значение имела статья 3 договора, по которой Германия, Италия и Япония обязывались оказывать взаимную помощь, "если одна из трех договаривающихся сторон подвергнется нападению какой-либо другой державы, которая сейчас не участвует в китайско-японском конфликте"{107}.
Агрессоры демонстрировали единство держав с тоталитарным образом правления. Правительство Коноэ одновременно с подписанием договора привело политическую структуру страны в соответствие с новыми задачами. Все легальные партии Японии "патриотично" самораспустились. Вместо них в середине октября 1940 года учредили Лигу содействия трону, чтобы "стомиллионная нация" шла в направлении, указанном правительством.
При подписании Тройственного пакта было произнесено немало слов о том, что договор Германии, Италии и'Японии послужит делу мира. Фашистский министр иностранных дел Риббентроп заявил: "Договор является военным союзом между тремя сильнейшими державами на земле... Он принесет миру мир в кратчайший срок... Любая страна, которая вознамерится вмешаться на окончательной стадии разрешения проблем в Европе и Восточной Азии или напасть на любую державу, подписавшую этот пакт, встретит концентрированную мощь трех государств с более чем 250-миллионным населением". Составители пакта в своей фразеологии пороха не выдумали. С незапамятных времен зачинщики войны распинались в приверженности к миру. В Токио Мацуока уточнил: "безответственными элементами", способными "расширить" уже идущую войну, являются те, "кто пытается прямо или косвенно сорвать наши усилия по созданию нового порядка в Великой Восточной Азии, и даже те, кто прибегает ко всякого рода хитростям, чтобы затруднить движение Японии по пути выполнения ее великой исторической миссии - установления мира во всем мире"{109}.
Поставивший от имени японского правительства подпись под договором Сабуро Курусу был женат на американке. Разве все это в совокупности не говорило о том, что Тройственный пакт имел целью только укрепление мира и не был направлен против США?
"Европа прежде всего"
Дипломатия держав "оси" никого больше не могла обмануть. Объединение сил агрессоров предвещало превратить войну, пока ограниченную пределами Европы, в мировую. Фашистский блок бросил вызов всему миру и создал смертельную угрозу человечеству. Хотя присоединение Японии к Германии и Италии неизмеримо усилило опасность войны на Дальнем Востоке и Тихом океане, центр мощи фашистского блока по-прежнему лежал в Европе. Там находилась гитлеровская Германия.
Командование американских вооруженных сил, рассматривая обстановку, складывавшуюся в мире с чисто военной точки зрения, пришло к выводу, что враг No 1 - Германия. Как генерал Дж. Маршалл, так и адмирал Г. Старк докладывали правительству: Соединенные Штаты не готовы к войне на два фронта - в Европе и на Тихом океане, и если возможен выбор, то основные усилия США должны предпринять в Европе. Что Соединенным Штатам придется воевать с державами "оси" - в Вашингтоне сомнений не вызывало. Хотя вопрос о том, когда, как и где они поднимут оружие, оставался открытым{109}.
Пока что в Белом доме и государственном департаменте придерживались курса в отношении Японии, которому США твердо следовали в 30-е годы: ни в коем случае не обострять отношений с Токио. Практически это вылилось в "невмешательство" в японо-китайскую войну, больше того, в поощрение японской агрессии. Военная экономика Японии зависела от поставок из США, особенно металлолома и нефти. Что, в США были слепы к тем последствиям, которые это повлечет для них самих? Вовсе нет.
Весной 1941 года конгрессмен Дж. Кифи (от штата Вашингтон) говорил: "Вооружая Японию, Соединенные Штаты стали ее партнером по агрессии. За это преступление мы, равно как Япония, должны ответить перед судом справедливости мира. История не оправдает нас. Возмездие может настичь нас скоро"{110}. Другой конгрессмен, К. Андерсен (от штата Миннесота), спустя несколько месяцев уточнил: "Мы все знаем, что шансы 50 на 50, что наш флот встретится в смертельной схватке с японским флотом. Ему, наверное, придется сражаться с кораблями, построенными из металлолома, вывезенного из нашей страны, машины которых будут работать на нашей нефти"{111}.
В разгар второй мировой войны и избирательной кампании 1944 года сенатор Г. Шипстед, вернувшийся к событиям ее кануна, утверждал, что США не только снабжали Японию стратегическими материалами, но и помогали расплачиваться за них, а именно: "США в 1933 году начали политику ревальвации, которая... влекла за собой закупки золота и серебра по ценам значительно большим, чем существовали в момент вступления г-на Рузвельта в должность... Казначейство приобретало по взвинченным ценам золото, украденное в Маньчжурии, и серебро, вывозимое (японцами. - Н. Я.) из Китая. Мы же осыпали их таким количеством военного и промышленного оборудования, за которое японцы не были в состоянии расплатиться. Мы сами платили за него, финансируя и предоставляя бонусы при продаже драгоценных металлов и, конечно, закупая в больших количествах японские товары, что давало Японии еще валюту"{112}.
Равным образом информированное общественное мнение в Соединенных Штатах отнюдь не было в неведении, что американская политика обеспечивала материально ведение войны Японии в Китае. Как заметил американский публицист Дж. Флинн о действиях Вашингтона в период, непосредственно предшествовавший Пёрл-Харбору: "На деле мы предоставляли больше помощи Японии, чем Китаю. В 1939 году экспорт США в Китай составил 56 600 000 долларов, в Японию - 232 000 000 долларов. Такая же картина была в 1940 году. Мы продали Японии громадное количество стали и металлолома, нефти и других материалов, с помощью которых она вела войну в Китае и готовилась к войне с нами. Правительство США посылало свои симпатии Китаю, а металлолом в Японию"{113}.
Могут возразить: приведенное суждение принадлежит тому, кто в свое время был среди яростных противников президента Ф. Рузвельта. Но в книге Г. Пранджа, вышедшей в 1986 году и являющейся попыткой доказать неизбежность того курса, который проводили США в отношении Японии, четко сказано: "В жестком утверждении Джона Т. Флинна о том, что до начала войны в Европе США "не помогали Китаю, а, напротив, помогали Японии", содержится много правды"{114}. Что, в самом деле, было невозможно по-иному вести дела с Японией? Конечно можно, и об этом с солдатской прямотой написал в своих мемуарах Маршал Советского Союза В. И. Чуйков, вспоминая о том, как он отправился в Китай советским военным атташе в самое критическое время - в декабре 1940 года.
В. И. Чуйков выезжал в Китай с группой советских военных советников и специалистов. "Вместе с нами Советское правительство, - писал В. И. Чуйков, - направляло в распоряжение Чан Кайши большую военную помощь: 150 самолетов-истребителей, 100 скоростных бомбардировщиков (СБ), около трехсот орудий, пятьсот автомашин ЗИС-5 г соответствующим оборудованием и запасными частями... Скажут: вот, дескать, благодетель. Разве не в интересах Советского Союза было вести войну с Японией руками-китайцев? Это приходилось мне слышать и в те годы, и позже. Но против Советского Союза Япония так и не выступила даже в самые трудные для нас годы войны, а Китай топила в крови. С этим очевидным и неоспоримым фактом нельзя не считаться тем, кто в какой-то мере хочет быть объективным"{115}.
При ретроспективном взгляде совершенно очевидно, кто был против кого и кому пришлось расплачиваться за собственные ошибки. Но в то время в Вашингтоне направление политики, избранное США, представлялось безупречно верным.
Американские деятели, непосредственно занятые проведением политики на Дальнем Востоке, отчетливо видели взаимосвязь между ростом агрессивности Японии и успехами гитлеровской Германии. Посол США в Токио Джозеф Грю 12 сентября 1940 года направил в Вашингтон послание, которое рассматривал как "самое важное за все восемь лет" пребывания на этом посту{116}. Анализируя политику Японии, посол пришел к выводу, что эта страна "отбросила все соображения этики и морали, она стала бесстыдно и откровенно оппортунистической, стремясь при каждой возможности поживиться за счет слабости других. Американские интересы на Тихом океане определенно находятся под угрозой в результате ее экспансии на юг... Совершенно ясно, что Япония остерегается вольничать в еще большей степени в отношении американских интересов только потому, что уважает нашу потенциальную мощь, в равной степени очевидно, что она нарушала наши права пропорционально силе ее убеждения, что народ США не позволит использовать эту мощь. Нельзя исключать вероятность, что, если удастся подорвать это убеждение, тогда окажется возможным вновь использовать средства дипломатии". Но каким образом решить эту проблему?
Дж. Грю понимал, что Японию можно остановить только твердой политикой: учитывая слабость ее военно-экономического потенциала, на нее можно эффективно воздействовать экономическими санкциями. Применение последних, однако, повлекло бы за собой немедленное возмездие если не со стороны японского правительства, то "мог последовать внезапный удар флота или армии без предварительного уведомления правительства"{117}. Следовательно, разрешая в конечном счете подчиненную проблему - американо-японские отношения, Соединенные Штаты опрокинули бы всю свою внешнеполитическую стратегию - пока остаться в стороне от войны.
В доверительном письме Ф. Рузвельту 14 декабря 1940 года Дж. Грю обратился к нему как к "Фрэнку", старому приятелю еще со времен совместной учебы в привилегированной частной школе в Гротоне. "Мне совершенно ясно, что нам в один прекрасный день предстоит схватка и основной вопрос сводится к следующему: что более выгодно для нас - случится это скорее или позднее". В ответном письме 21 января 1941 года Ф. Рузвельт сообщил: "Я полностью согласен с твоими выводами". Объясняя взаимосвязь между событиями в Европе и на Дальнем Востоке, он подчеркнул: "Конфликт в Европе наверняка займет продолжительное время, и мы должны помнить, что, когда Англия победит, у нее может не остаться сил, необходимых для того, чтобы пересмотреть территориальные изменения в западной и юго-западной части Тихого океана, которые могут произойти во время войны в Европе, если Японию не сдержать в определенных границах"{118}. Принципиально проблема, стоявшая перед Соединенными Штатами, была ясна в Вашингтоне. Оставалось изыскать средства для ее разрешения.
В январе - марте 1941 года в США состоялись совершенно секретные переговоры с английскими военными представителями. 27 марта был принят американо-английский план "АБЦ-1", предусматривавший участие США совместно с Англией в войне с державами "оси". Сущность его сводилась к тому, что в первую очередь предстоит нанести поражение Германии, а затем заняться Японией. До победоносного конца в Европе боевые действия на Тихом океане ограничатся стратегической обороной, войной на истощение. Эти соображения, выработанные совместно, были положены в основу пересмотренного плана действий американских вооруженных сил в войне - "Рейнбоу-5"{119}.
Хотя план "АБЦ-1" не был утвержден Ф. Рузвельтом, ибо Соединенные Штаты не желали утрачивать свободы в выборе наиболее целесообразного момента для вступления в войну, подготовка американских вооруженных сил отныне проводилась в соответствии с задачами, поставленными в нем. Принцип сосредоточения сил против Германии, основного форпоста держав "оси", был здравым с военной точки зрения - в Европе лежал центр тяжести второй мировой войны. Аксиомой стратегии является то, что в войне против коалиции необходимо бить по основному звену вражеского союза. План "АБЦ-1" отвечал и специальным интересам правящих кругов Соединенных Штатов - стараться вести войну чужими руками. Основное бремя, по крайней мере на ближайшее время, в Вашингтоне надеялись возложить на Англию.
Рузвельт и его ближайшее окружение считали, что Лондону тут деваться некуда. Все это, разумеется, не выставляло американских деятелей в благоприятном свете в глазах Черчилля и его приближенных. Влиятельный английский политик С. Криппс негодовал: "Американцы обращаются с нами, как с бедными родственниками. ФДР (Франклин Делано Рузвельт. - Н. Я.) ведет себя (с членами английского кабинета. - Н. Я.) как со своими слугами". Посол Англии в Вашингтоне лорд Галифакс сокрушался, что президент США "готов лгать, если это ему нужно", способен "в любой момент политиканствовать в ущерб нам"{120}.
Поэтому стоит ли удивляться, что применительно к Дальнему Востоку и Тихому океану план "АБЦ-1" давал значительные преимущества США сравнительно с Англией. "Невмешательство" и даже поощрение японской агрессии Вашингтоном определялись совершенно другими соображениями: после принятия плана "АБЦ-1" было нетрудно изобразить это как действие в пользу глобальной стратегии противников держав "оси". Независимо от этих соображений, касавшихся исключительно США, признание Европы основным театром военных действий второй мировой войны намечало наиболее рациональный путь конечного разгрома держав "оси".
В марте 1941 года Мацуока отправился в Европу. Он посетил Берлин и Рим, где вел секретные переговоры с фашистскими главарями. К этому времени Германия, завершавшая подготовку к нападению на СССР, определила место Японии в стратегии держав "оси". Позиция Германии в переговорах с Японией была зафиксирована в директиве гитлеровского руководства от 5 марта 1941 года, которая гласила: "Цель сотрудничества, основывающегося на Тройственном пакте, должна заключаться в том, чтобы побудить Японию по возможности скорее предпринять активные действия на Дальнем Востоке. В результате там будут связаны крупные силы Англии, а центр тяжести интересов США будет перенесен на Тихий океан... Следует подчеркнуть, что общая цель в ведении войны должна заключаться в том, чтобы быстро повергнуть Англию и тем самым удержать США от вступления в войну"{121}.
Гитлер и Риббентроп внушали Мацуока убедить свое правительство с "молниеносной быстротой" захватить Сингапур - оплот английской мощи в районе Южных морей - и "тем самым разрубить гордиев узел". Они твердили о "необычной легкости операции", ибо "с Англией фактически покончено". Доказательство - цифры тоннажа потопленных английских судов. Мацуока заверил своих собеседников, что он не пощадит усилий, чтобы склонить кабинет в Токио к захвату Сингапура, хотя придется немало потрудиться. В Японии, объяснил Мацуока, есть "интеллигентские круги", оказывающие влияние даже на императорский двор. Чтобы ввести их в заблуждение, он, Мацуока, пока будет вести себя осторожно, но ведь существует старая японская поговорка: "Открой огонь - и это сплотит нацию".
Гитлер остался в счастливом убеждении, что подготовка к захвату Сингапура будет завершена к маю 1941 года, а сама операция не заставит себя ждать. Все же с оговоркой. Фюрер нашел, что Мацуока "сочетает лицемерие американского миссионера-евангелиста с восточными пороками японца".
В Берлине и Риме японский министр иностранных дел попытался выяснить политику европейских держав "оси" в отношении Советского Союза. Он, вероятно, хотел узнать, что крылось за прощальными словами Гитлера японскому послу Курусу, отбывавшему в Японию в начале февраля: "Общие друзья могут в один прекрасный день стать общими врагами". Плюс рассуждения Риббентропа с новым японским послом генералом Хироси Осима в конце февраля: "Если рейху суждено воевать на Востоке - Советский Союз падет"{122}.
Хотя МИД Германии и командование вооруженных сил рекомендовали сообщить японцам о предстоявшей войне против СССР, Гитлер запретил передавать Мацуока какую-либо информацию. Частично это объяснялось соображениями сохранения военной тайны, но главная причина заключалась в том, что в Берлине тогда были твердо убеждены, что справятся с СССР собственными силами, и пока не хотели ни отвлекать Японию от агрессии на юге, ни делиться с ней плодами победы. Риббентроп, однако, в значительной степени на свой страх и риск предостерег Мацуока: на обратном пути в Москве "не заводить разговоры с русскими слишком далеко", ибо конфликт с СССР возможен. Он многозначительно добавил, имея в виду продвижение Японии на юг: "Если Россия когда-нибудь нападет на Японию, то Германия немедленно нанесет удар".
В правительственных канцеляриях Лондона и Вашингтона с затаенным дыханием следили за поездкой Мацуока. Подумать только, 150 000 берлинцев отбили каблуки, маршируя по Вильгельмплац в честь японского министра.
Несомненно, в Берлине фашистские заговорщики готовили новые ужасы для мира. Но что именно и как это выяснить? Американское и английское правительства ожидали, что Мацуока вернется в Японию через Англию и США. Рузвельт даже предложил Хэллу "выразить некоторое удивление тем, что Мацуока не собирался посетить Вашингтон на обратном пути"{123}. Однако японский министр иностранных дел предпочел вернуться через Советский Союз. Во время пребывания Мацуока в Москве Англия и США сделали попытку улучшить отношения с Японией и в то же время предостеречь ее от подписания пакта о нейтралитете с СССР. Американскому и английскому послам в Москве пришлось немало потрудиться, чтобы встретиться с японским министром иностранных дел. Им удалось, наконец, настичь Мацуока на спектакле во МХАТе, где английский посол вручил ему соответствующее послание У. Черчилля.
Мацуока, не читая, сунул документ в карман и ответ дал 22 апреля 1941 года, уже вернувшись в Токио. Мацуока писал: "Вы, Ваше превосходительство, можете быть уверены, что внешняя политика Японии определяется после беспристрастного рассмотрения всех фактов и весьма тщательной оценки всех элементов положения, с которым она сталкивается. В то же время никогда не упускается из виду великая расовая цель и создание в конечном итоге условий, отвечающих тому, что в Японии называют "Хакко ицию" ("восемь углов мира под одной крышей". - Н. Я.), - японской концепции мира, где не будет ни завоеваний, ни угнетения, ни эксплуатации какого бы то ни было народа. Коль скоро решение будет принято, то мне едва ли нужно указывать Вашему превосходительству, что оно будет претворяться в жизнь твердо, но весьма осмотрительно, с учетом всех деталей меняющейся обстановки". Извлечь что-либо рациональное из этого потока трескучих фраз было невозможно. Недаром в Берлине, оценив красноречие Мацуока, преподнесли ему при прощании знаменательный подарок - звуковую киноустановку.
Советский Союз остро ощущал угрозу фашистской агрессии всему человечеству. В канун войны советская дипломатия упорно работала, пытаясь создать систему коллективной безопасности для предотвращения нового мирового конфликта. В результате политики западных держав, пытавшихся направить агрессоров на СССР, решить эту задачу не удалось, в Европе разразилась война. Заключение СССР и Германии пакта о ненападении сорвало попытки организации коллективного "крестового похода" против Советского Союза. Умелое использование советской дипломатией противоречий в агрессивном лагере оказало громадное воздействие на обстановку на Дальнем Востоке.
Соединенные Штаты не были готовы к войне, и даже мысль о том, что придется в ближайшие месяцы поднять оружие, пугала высшее американское командование. Адмирал Г. Старк откомментировал весной 1941 года: "На доллары нельзя купить вчерашний день". Командующему Тихоокеанским флотом США 27 мая он пишет: "Вы, естественно, спрашиваете - предположим, японцы пойдут на Голландскую Индию. Что тогда мы будем делать? Я не знаю и полагаю, что на нашей зеленой земле нет никого, кто мог бы сказать это вам"{124}.
Пока Советский Союз не был связан в Европе, японские лидеры опасались очертя голову броситься в военные авантюры, в первую очередь в сторону Южных морей. Летом 1940 года японские милитаристы не использовали благоприятной для себя обстановки только потому, что учитывали роль СССР как фактора мира на Дальнем Востоке и Тихом океане. На этот счет один из лидеров группировки, настаивавшей на южном направлении агрессии, генерал Койсо, не оставил никаких сомнений. В октябре 1940 года он публично предостерег: "Осуществляя движение на юг против волков, надо остерегаться тигра с северных ворот"{125}. После того как Германия, на взгляд токийских политиков, вероломно нарушила "антикоминтерновский пакт", подписав договор о ненападении с СССР, они все более склонялись к мысли, что пора нормализовать отношения между Советским Союзом и Японией.
13 апреля 1941 года в Москве был подписан пакт о нейтралитете между Советским Союзом и Японией сроком на пять лет. Заключение его вызвало известное замешательство в Берлине, а правительства Англии и США были повергнуты в смятение. Если гитлеровское руководство, хотя и неприятно пораженное самостоятельностью своего союзника, понимало, что Япония в конечном счете отплатила Германии той же монетой, то в Вашингтоне и Лондоне просто не могли простить "неблагодарности" японских милитаристов. Японцы нагло обманули ожидания американских и английских политиков, которые в предвидении войны между Японией и СССР давно создали тепличные условия для японской агрессии на Дальнем Востоке. Вместо похода на СССР, о чем Токио громогласно твердил многие годы, Япония подписала пакт о нейтралитете с Советским Союзом!
Американская печать не замедлила разъяснить фатальную ошибку Мацуока. Одна из статей такого рода настолько понравилась членам конгресса, что была включена в текст официального отчета о работе конгресса - "Конгрешнл рекорд". По тем временам немалое достижение. Как заметили Г. Прандж и дорабатывавшие после его смерти книгу "Пёрл-Харбор: вердикт истории" Д. Голдингейн и К. Диллон: "Если что и поражает на страницах "Конгрешнл рекорд" за 1941 год, так это почти полное отсутствие обсуждения или комментариев по поводу Дальнего Востока.
Мелькают страницы, но не упоминается даже слово Япония"{126}.
В статье подчеркивалось: "Заключен пакт о взаимном нейтралитете, но отнюдь не пакт о ненападении. А это громадное различие. Если бы был подписан пакт о ненападении, то он явился бы большим облегчением для Японии, позволив ей проводить более смелую политику в отношении Соединенных Штатов в теперешней напряженной обстановке... Нынешний пакт не помешает России объявить войну Японии, когда последняя будет находиться в войне с США... Коротко говоря, Россия может быть и нейтральной в японо-американской войне и в то же время стать ее активным участником по собственному желанию"{127}. Анализ носил, несомненно, провокационный характер.
Профессиональные американские дипломаты, зная японских милитаристов, комментировали пакт далеко не истерически. Дж. Грю пометил в дневнике, что японская печать пишет о пакте "со сдержанным одобрением, но отнюдь не с энтузиазмом". Оценивая настроения в Токио, он выделил следующее: "Есть признаки, указывающие на то, что полной уверенности, влекущей за собой продвижение на юг, в отношении позиции северного соседа не испытывают". 21 апреля 1941 года он разъяснял государственному секретарю: "Будущее развитие советско-японских отношений в значительной степени зависит от того поворота, который примет война в Европе, и от размеров действительной или потенциальной угрозы Советскому Союзу"{128}.
Критерием искренности между союзниками - Германией, Италией и Японией, - пожалуй, служит необычайное обстоятельство: в основу переговоров о союзе был положен проект договора на английском языке! Партнеры по агрессивному предприятию явно опасались, что, если тексты на немецком, итальянском и японском языках будут признаны аутентичными, крючкотворы-юристы каждой из высоких договаривающихся сторон могут придать договору любое толкование.
Подписание Тройственного пакта состоялось в Берлине. В 1.15 дня 27 сентября 1940 года в громадный зал послов рейхсканцелярии мягкой, кошачьей походкой скользнул Гитлер. Трое, сидевшие у длинного стола, с готовностью вскочили, приветствуя фюрера, - министры иностранных дел Германии и Италии Риббентроп и Чиано, японский представитель Сабуро Курусу. Щелканье фотоаппаратов, пулеметный треск кинокамер, вспышки магния - и договор подписан.
Агрессоры заявляли: "Правительства Германии, Италии и Японии считают необходимым условием длительного мира, чтобы каждый народ занял достойное его место". Они указывали, что стремятся установить "новый порядок в великой Восточной Азии и в Европе", и приглашали другие страны присоединиться к ним, "чтобы таким образом осуществить свои надежды на мир во всем мире". Конкретно стороны договорились о том, что Япония уважает руководящую роль Германии и Италии в установлении "нового порядка" в Европе, последние делали аналогичное заявление в отношении роли Японии в "великой Восточной Азии". Ключевое значение имела статья 3 договора, по которой Германия, Италия и Япония обязывались оказывать взаимную помощь, "если одна из трех договаривающихся сторон подвергнется нападению какой-либо другой державы, которая сейчас не участвует в китайско-японском конфликте"{107}.
Агрессоры демонстрировали единство держав с тоталитарным образом правления. Правительство Коноэ одновременно с подписанием договора привело политическую структуру страны в соответствие с новыми задачами. Все легальные партии Японии "патриотично" самораспустились. Вместо них в середине октября 1940 года учредили Лигу содействия трону, чтобы "стомиллионная нация" шла в направлении, указанном правительством.
При подписании Тройственного пакта было произнесено немало слов о том, что договор Германии, Италии и'Японии послужит делу мира. Фашистский министр иностранных дел Риббентроп заявил: "Договор является военным союзом между тремя сильнейшими державами на земле... Он принесет миру мир в кратчайший срок... Любая страна, которая вознамерится вмешаться на окончательной стадии разрешения проблем в Европе и Восточной Азии или напасть на любую державу, подписавшую этот пакт, встретит концентрированную мощь трех государств с более чем 250-миллионным населением". Составители пакта в своей фразеологии пороха не выдумали. С незапамятных времен зачинщики войны распинались в приверженности к миру. В Токио Мацуока уточнил: "безответственными элементами", способными "расширить" уже идущую войну, являются те, "кто пытается прямо или косвенно сорвать наши усилия по созданию нового порядка в Великой Восточной Азии, и даже те, кто прибегает ко всякого рода хитростям, чтобы затруднить движение Японии по пути выполнения ее великой исторической миссии - установления мира во всем мире"{109}.
Поставивший от имени японского правительства подпись под договором Сабуро Курусу был женат на американке. Разве все это в совокупности не говорило о том, что Тройственный пакт имел целью только укрепление мира и не был направлен против США?
"Европа прежде всего"
Дипломатия держав "оси" никого больше не могла обмануть. Объединение сил агрессоров предвещало превратить войну, пока ограниченную пределами Европы, в мировую. Фашистский блок бросил вызов всему миру и создал смертельную угрозу человечеству. Хотя присоединение Японии к Германии и Италии неизмеримо усилило опасность войны на Дальнем Востоке и Тихом океане, центр мощи фашистского блока по-прежнему лежал в Европе. Там находилась гитлеровская Германия.
Командование американских вооруженных сил, рассматривая обстановку, складывавшуюся в мире с чисто военной точки зрения, пришло к выводу, что враг No 1 - Германия. Как генерал Дж. Маршалл, так и адмирал Г. Старк докладывали правительству: Соединенные Штаты не готовы к войне на два фронта - в Европе и на Тихом океане, и если возможен выбор, то основные усилия США должны предпринять в Европе. Что Соединенным Штатам придется воевать с державами "оси" - в Вашингтоне сомнений не вызывало. Хотя вопрос о том, когда, как и где они поднимут оружие, оставался открытым{109}.
Пока что в Белом доме и государственном департаменте придерживались курса в отношении Японии, которому США твердо следовали в 30-е годы: ни в коем случае не обострять отношений с Токио. Практически это вылилось в "невмешательство" в японо-китайскую войну, больше того, в поощрение японской агрессии. Военная экономика Японии зависела от поставок из США, особенно металлолома и нефти. Что, в США были слепы к тем последствиям, которые это повлечет для них самих? Вовсе нет.
Весной 1941 года конгрессмен Дж. Кифи (от штата Вашингтон) говорил: "Вооружая Японию, Соединенные Штаты стали ее партнером по агрессии. За это преступление мы, равно как Япония, должны ответить перед судом справедливости мира. История не оправдает нас. Возмездие может настичь нас скоро"{110}. Другой конгрессмен, К. Андерсен (от штата Миннесота), спустя несколько месяцев уточнил: "Мы все знаем, что шансы 50 на 50, что наш флот встретится в смертельной схватке с японским флотом. Ему, наверное, придется сражаться с кораблями, построенными из металлолома, вывезенного из нашей страны, машины которых будут работать на нашей нефти"{111}.
В разгар второй мировой войны и избирательной кампании 1944 года сенатор Г. Шипстед, вернувшийся к событиям ее кануна, утверждал, что США не только снабжали Японию стратегическими материалами, но и помогали расплачиваться за них, а именно: "США в 1933 году начали политику ревальвации, которая... влекла за собой закупки золота и серебра по ценам значительно большим, чем существовали в момент вступления г-на Рузвельта в должность... Казначейство приобретало по взвинченным ценам золото, украденное в Маньчжурии, и серебро, вывозимое (японцами. - Н. Я.) из Китая. Мы же осыпали их таким количеством военного и промышленного оборудования, за которое японцы не были в состоянии расплатиться. Мы сами платили за него, финансируя и предоставляя бонусы при продаже драгоценных металлов и, конечно, закупая в больших количествах японские товары, что давало Японии еще валюту"{112}.
Равным образом информированное общественное мнение в Соединенных Штатах отнюдь не было в неведении, что американская политика обеспечивала материально ведение войны Японии в Китае. Как заметил американский публицист Дж. Флинн о действиях Вашингтона в период, непосредственно предшествовавший Пёрл-Харбору: "На деле мы предоставляли больше помощи Японии, чем Китаю. В 1939 году экспорт США в Китай составил 56 600 000 долларов, в Японию - 232 000 000 долларов. Такая же картина была в 1940 году. Мы продали Японии громадное количество стали и металлолома, нефти и других материалов, с помощью которых она вела войну в Китае и готовилась к войне с нами. Правительство США посылало свои симпатии Китаю, а металлолом в Японию"{113}.
Могут возразить: приведенное суждение принадлежит тому, кто в свое время был среди яростных противников президента Ф. Рузвельта. Но в книге Г. Пранджа, вышедшей в 1986 году и являющейся попыткой доказать неизбежность того курса, который проводили США в отношении Японии, четко сказано: "В жестком утверждении Джона Т. Флинна о том, что до начала войны в Европе США "не помогали Китаю, а, напротив, помогали Японии", содержится много правды"{114}. Что, в самом деле, было невозможно по-иному вести дела с Японией? Конечно можно, и об этом с солдатской прямотой написал в своих мемуарах Маршал Советского Союза В. И. Чуйков, вспоминая о том, как он отправился в Китай советским военным атташе в самое критическое время - в декабре 1940 года.
В. И. Чуйков выезжал в Китай с группой советских военных советников и специалистов. "Вместе с нами Советское правительство, - писал В. И. Чуйков, - направляло в распоряжение Чан Кайши большую военную помощь: 150 самолетов-истребителей, 100 скоростных бомбардировщиков (СБ), около трехсот орудий, пятьсот автомашин ЗИС-5 г соответствующим оборудованием и запасными частями... Скажут: вот, дескать, благодетель. Разве не в интересах Советского Союза было вести войну с Японией руками-китайцев? Это приходилось мне слышать и в те годы, и позже. Но против Советского Союза Япония так и не выступила даже в самые трудные для нас годы войны, а Китай топила в крови. С этим очевидным и неоспоримым фактом нельзя не считаться тем, кто в какой-то мере хочет быть объективным"{115}.
При ретроспективном взгляде совершенно очевидно, кто был против кого и кому пришлось расплачиваться за собственные ошибки. Но в то время в Вашингтоне направление политики, избранное США, представлялось безупречно верным.
Американские деятели, непосредственно занятые проведением политики на Дальнем Востоке, отчетливо видели взаимосвязь между ростом агрессивности Японии и успехами гитлеровской Германии. Посол США в Токио Джозеф Грю 12 сентября 1940 года направил в Вашингтон послание, которое рассматривал как "самое важное за все восемь лет" пребывания на этом посту{116}. Анализируя политику Японии, посол пришел к выводу, что эта страна "отбросила все соображения этики и морали, она стала бесстыдно и откровенно оппортунистической, стремясь при каждой возможности поживиться за счет слабости других. Американские интересы на Тихом океане определенно находятся под угрозой в результате ее экспансии на юг... Совершенно ясно, что Япония остерегается вольничать в еще большей степени в отношении американских интересов только потому, что уважает нашу потенциальную мощь, в равной степени очевидно, что она нарушала наши права пропорционально силе ее убеждения, что народ США не позволит использовать эту мощь. Нельзя исключать вероятность, что, если удастся подорвать это убеждение, тогда окажется возможным вновь использовать средства дипломатии". Но каким образом решить эту проблему?
Дж. Грю понимал, что Японию можно остановить только твердой политикой: учитывая слабость ее военно-экономического потенциала, на нее можно эффективно воздействовать экономическими санкциями. Применение последних, однако, повлекло бы за собой немедленное возмездие если не со стороны японского правительства, то "мог последовать внезапный удар флота или армии без предварительного уведомления правительства"{117}. Следовательно, разрешая в конечном счете подчиненную проблему - американо-японские отношения, Соединенные Штаты опрокинули бы всю свою внешнеполитическую стратегию - пока остаться в стороне от войны.
В доверительном письме Ф. Рузвельту 14 декабря 1940 года Дж. Грю обратился к нему как к "Фрэнку", старому приятелю еще со времен совместной учебы в привилегированной частной школе в Гротоне. "Мне совершенно ясно, что нам в один прекрасный день предстоит схватка и основной вопрос сводится к следующему: что более выгодно для нас - случится это скорее или позднее". В ответном письме 21 января 1941 года Ф. Рузвельт сообщил: "Я полностью согласен с твоими выводами". Объясняя взаимосвязь между событиями в Европе и на Дальнем Востоке, он подчеркнул: "Конфликт в Европе наверняка займет продолжительное время, и мы должны помнить, что, когда Англия победит, у нее может не остаться сил, необходимых для того, чтобы пересмотреть территориальные изменения в западной и юго-западной части Тихого океана, которые могут произойти во время войны в Европе, если Японию не сдержать в определенных границах"{118}. Принципиально проблема, стоявшая перед Соединенными Штатами, была ясна в Вашингтоне. Оставалось изыскать средства для ее разрешения.
В январе - марте 1941 года в США состоялись совершенно секретные переговоры с английскими военными представителями. 27 марта был принят американо-английский план "АБЦ-1", предусматривавший участие США совместно с Англией в войне с державами "оси". Сущность его сводилась к тому, что в первую очередь предстоит нанести поражение Германии, а затем заняться Японией. До победоносного конца в Европе боевые действия на Тихом океане ограничатся стратегической обороной, войной на истощение. Эти соображения, выработанные совместно, были положены в основу пересмотренного плана действий американских вооруженных сил в войне - "Рейнбоу-5"{119}.
Хотя план "АБЦ-1" не был утвержден Ф. Рузвельтом, ибо Соединенные Штаты не желали утрачивать свободы в выборе наиболее целесообразного момента для вступления в войну, подготовка американских вооруженных сил отныне проводилась в соответствии с задачами, поставленными в нем. Принцип сосредоточения сил против Германии, основного форпоста держав "оси", был здравым с военной точки зрения - в Европе лежал центр тяжести второй мировой войны. Аксиомой стратегии является то, что в войне против коалиции необходимо бить по основному звену вражеского союза. План "АБЦ-1" отвечал и специальным интересам правящих кругов Соединенных Штатов - стараться вести войну чужими руками. Основное бремя, по крайней мере на ближайшее время, в Вашингтоне надеялись возложить на Англию.
Рузвельт и его ближайшее окружение считали, что Лондону тут деваться некуда. Все это, разумеется, не выставляло американских деятелей в благоприятном свете в глазах Черчилля и его приближенных. Влиятельный английский политик С. Криппс негодовал: "Американцы обращаются с нами, как с бедными родственниками. ФДР (Франклин Делано Рузвельт. - Н. Я.) ведет себя (с членами английского кабинета. - Н. Я.) как со своими слугами". Посол Англии в Вашингтоне лорд Галифакс сокрушался, что президент США "готов лгать, если это ему нужно", способен "в любой момент политиканствовать в ущерб нам"{120}.
Поэтому стоит ли удивляться, что применительно к Дальнему Востоку и Тихому океану план "АБЦ-1" давал значительные преимущества США сравнительно с Англией. "Невмешательство" и даже поощрение японской агрессии Вашингтоном определялись совершенно другими соображениями: после принятия плана "АБЦ-1" было нетрудно изобразить это как действие в пользу глобальной стратегии противников держав "оси". Независимо от этих соображений, касавшихся исключительно США, признание Европы основным театром военных действий второй мировой войны намечало наиболее рациональный путь конечного разгрома держав "оси".
В марте 1941 года Мацуока отправился в Европу. Он посетил Берлин и Рим, где вел секретные переговоры с фашистскими главарями. К этому времени Германия, завершавшая подготовку к нападению на СССР, определила место Японии в стратегии держав "оси". Позиция Германии в переговорах с Японией была зафиксирована в директиве гитлеровского руководства от 5 марта 1941 года, которая гласила: "Цель сотрудничества, основывающегося на Тройственном пакте, должна заключаться в том, чтобы побудить Японию по возможности скорее предпринять активные действия на Дальнем Востоке. В результате там будут связаны крупные силы Англии, а центр тяжести интересов США будет перенесен на Тихий океан... Следует подчеркнуть, что общая цель в ведении войны должна заключаться в том, чтобы быстро повергнуть Англию и тем самым удержать США от вступления в войну"{121}.
Гитлер и Риббентроп внушали Мацуока убедить свое правительство с "молниеносной быстротой" захватить Сингапур - оплот английской мощи в районе Южных морей - и "тем самым разрубить гордиев узел". Они твердили о "необычной легкости операции", ибо "с Англией фактически покончено". Доказательство - цифры тоннажа потопленных английских судов. Мацуока заверил своих собеседников, что он не пощадит усилий, чтобы склонить кабинет в Токио к захвату Сингапура, хотя придется немало потрудиться. В Японии, объяснил Мацуока, есть "интеллигентские круги", оказывающие влияние даже на императорский двор. Чтобы ввести их в заблуждение, он, Мацуока, пока будет вести себя осторожно, но ведь существует старая японская поговорка: "Открой огонь - и это сплотит нацию".
Гитлер остался в счастливом убеждении, что подготовка к захвату Сингапура будет завершена к маю 1941 года, а сама операция не заставит себя ждать. Все же с оговоркой. Фюрер нашел, что Мацуока "сочетает лицемерие американского миссионера-евангелиста с восточными пороками японца".
В Берлине и Риме японский министр иностранных дел попытался выяснить политику европейских держав "оси" в отношении Советского Союза. Он, вероятно, хотел узнать, что крылось за прощальными словами Гитлера японскому послу Курусу, отбывавшему в Японию в начале февраля: "Общие друзья могут в один прекрасный день стать общими врагами". Плюс рассуждения Риббентропа с новым японским послом генералом Хироси Осима в конце февраля: "Если рейху суждено воевать на Востоке - Советский Союз падет"{122}.
Хотя МИД Германии и командование вооруженных сил рекомендовали сообщить японцам о предстоявшей войне против СССР, Гитлер запретил передавать Мацуока какую-либо информацию. Частично это объяснялось соображениями сохранения военной тайны, но главная причина заключалась в том, что в Берлине тогда были твердо убеждены, что справятся с СССР собственными силами, и пока не хотели ни отвлекать Японию от агрессии на юге, ни делиться с ней плодами победы. Риббентроп, однако, в значительной степени на свой страх и риск предостерег Мацуока: на обратном пути в Москве "не заводить разговоры с русскими слишком далеко", ибо конфликт с СССР возможен. Он многозначительно добавил, имея в виду продвижение Японии на юг: "Если Россия когда-нибудь нападет на Японию, то Германия немедленно нанесет удар".
В правительственных канцеляриях Лондона и Вашингтона с затаенным дыханием следили за поездкой Мацуока. Подумать только, 150 000 берлинцев отбили каблуки, маршируя по Вильгельмплац в честь японского министра.
Несомненно, в Берлине фашистские заговорщики готовили новые ужасы для мира. Но что именно и как это выяснить? Американское и английское правительства ожидали, что Мацуока вернется в Японию через Англию и США. Рузвельт даже предложил Хэллу "выразить некоторое удивление тем, что Мацуока не собирался посетить Вашингтон на обратном пути"{123}. Однако японский министр иностранных дел предпочел вернуться через Советский Союз. Во время пребывания Мацуока в Москве Англия и США сделали попытку улучшить отношения с Японией и в то же время предостеречь ее от подписания пакта о нейтралитете с СССР. Американскому и английскому послам в Москве пришлось немало потрудиться, чтобы встретиться с японским министром иностранных дел. Им удалось, наконец, настичь Мацуока на спектакле во МХАТе, где английский посол вручил ему соответствующее послание У. Черчилля.
Мацуока, не читая, сунул документ в карман и ответ дал 22 апреля 1941 года, уже вернувшись в Токио. Мацуока писал: "Вы, Ваше превосходительство, можете быть уверены, что внешняя политика Японии определяется после беспристрастного рассмотрения всех фактов и весьма тщательной оценки всех элементов положения, с которым она сталкивается. В то же время никогда не упускается из виду великая расовая цель и создание в конечном итоге условий, отвечающих тому, что в Японии называют "Хакко ицию" ("восемь углов мира под одной крышей". - Н. Я.), - японской концепции мира, где не будет ни завоеваний, ни угнетения, ни эксплуатации какого бы то ни было народа. Коль скоро решение будет принято, то мне едва ли нужно указывать Вашему превосходительству, что оно будет претворяться в жизнь твердо, но весьма осмотрительно, с учетом всех деталей меняющейся обстановки". Извлечь что-либо рациональное из этого потока трескучих фраз было невозможно. Недаром в Берлине, оценив красноречие Мацуока, преподнесли ему при прощании знаменательный подарок - звуковую киноустановку.
Советский Союз остро ощущал угрозу фашистской агрессии всему человечеству. В канун войны советская дипломатия упорно работала, пытаясь создать систему коллективной безопасности для предотвращения нового мирового конфликта. В результате политики западных держав, пытавшихся направить агрессоров на СССР, решить эту задачу не удалось, в Европе разразилась война. Заключение СССР и Германии пакта о ненападении сорвало попытки организации коллективного "крестового похода" против Советского Союза. Умелое использование советской дипломатией противоречий в агрессивном лагере оказало громадное воздействие на обстановку на Дальнем Востоке.
Соединенные Штаты не были готовы к войне, и даже мысль о том, что придется в ближайшие месяцы поднять оружие, пугала высшее американское командование. Адмирал Г. Старк откомментировал весной 1941 года: "На доллары нельзя купить вчерашний день". Командующему Тихоокеанским флотом США 27 мая он пишет: "Вы, естественно, спрашиваете - предположим, японцы пойдут на Голландскую Индию. Что тогда мы будем делать? Я не знаю и полагаю, что на нашей зеленой земле нет никого, кто мог бы сказать это вам"{124}.
Пока Советский Союз не был связан в Европе, японские лидеры опасались очертя голову броситься в военные авантюры, в первую очередь в сторону Южных морей. Летом 1940 года японские милитаристы не использовали благоприятной для себя обстановки только потому, что учитывали роль СССР как фактора мира на Дальнем Востоке и Тихом океане. На этот счет один из лидеров группировки, настаивавшей на южном направлении агрессии, генерал Койсо, не оставил никаких сомнений. В октябре 1940 года он публично предостерег: "Осуществляя движение на юг против волков, надо остерегаться тигра с северных ворот"{125}. После того как Германия, на взгляд токийских политиков, вероломно нарушила "антикоминтерновский пакт", подписав договор о ненападении с СССР, они все более склонялись к мысли, что пора нормализовать отношения между Советским Союзом и Японией.
13 апреля 1941 года в Москве был подписан пакт о нейтралитете между Советским Союзом и Японией сроком на пять лет. Заключение его вызвало известное замешательство в Берлине, а правительства Англии и США были повергнуты в смятение. Если гитлеровское руководство, хотя и неприятно пораженное самостоятельностью своего союзника, понимало, что Япония в конечном счете отплатила Германии той же монетой, то в Вашингтоне и Лондоне просто не могли простить "неблагодарности" японских милитаристов. Японцы нагло обманули ожидания американских и английских политиков, которые в предвидении войны между Японией и СССР давно создали тепличные условия для японской агрессии на Дальнем Востоке. Вместо похода на СССР, о чем Токио громогласно твердил многие годы, Япония подписала пакт о нейтралитете с Советским Союзом!
Американская печать не замедлила разъяснить фатальную ошибку Мацуока. Одна из статей такого рода настолько понравилась членам конгресса, что была включена в текст официального отчета о работе конгресса - "Конгрешнл рекорд". По тем временам немалое достижение. Как заметили Г. Прандж и дорабатывавшие после его смерти книгу "Пёрл-Харбор: вердикт истории" Д. Голдингейн и К. Диллон: "Если что и поражает на страницах "Конгрешнл рекорд" за 1941 год, так это почти полное отсутствие обсуждения или комментариев по поводу Дальнего Востока.
Мелькают страницы, но не упоминается даже слово Япония"{126}.
В статье подчеркивалось: "Заключен пакт о взаимном нейтралитете, но отнюдь не пакт о ненападении. А это громадное различие. Если бы был подписан пакт о ненападении, то он явился бы большим облегчением для Японии, позволив ей проводить более смелую политику в отношении Соединенных Штатов в теперешней напряженной обстановке... Нынешний пакт не помешает России объявить войну Японии, когда последняя будет находиться в войне с США... Коротко говоря, Россия может быть и нейтральной в японо-американской войне и в то же время стать ее активным участником по собственному желанию"{127}. Анализ носил, несомненно, провокационный характер.
Профессиональные американские дипломаты, зная японских милитаристов, комментировали пакт далеко не истерически. Дж. Грю пометил в дневнике, что японская печать пишет о пакте "со сдержанным одобрением, но отнюдь не с энтузиазмом". Оценивая настроения в Токио, он выделил следующее: "Есть признаки, указывающие на то, что полной уверенности, влекущей за собой продвижение на юг, в отношении позиции северного соседа не испытывают". 21 апреля 1941 года он разъяснял государственному секретарю: "Будущее развитие советско-японских отношений в значительной степени зависит от того поворота, который примет война в Европе, и от размеров действительной или потенциальной угрозы Советскому Союзу"{128}.