Опер опять закурил, щелкнув зажигалкой:
— И что же, вы никого не видели дорогой?
Тут только в моей голове соединились контакты, я все вспомнила и сразу испугалась:
— Ой, точно, нам попался по дороге этот, ну, шабашник, который тут дачу строит, Сыщик сразу насторожился:
— Припомните, когда и в каком именно месте вы его встретили?
Собственно, провалы в моей памяти уже были благополучно ликвидированы, но на всякий случай я сделала глубокомысленный вид и выдала после некоторой паузы:
— Это было, когда еще мы ехали к платформе… А место… Ну, там, где грунтовая дорога пересекается с асфальтовой.
Опер ничего не сказал, только грузно откинулся на спинку стула, жалобно скрипнувшего под ним. В этот же момент дверь распахнулась, и в комнате возник тщедушный человечек с пегим, схваченным резинкой хвостиком на затылке.
— Ну что там? — спросил его сыщик. «Хвостатый» развел руками:
— Пока ничего, на вид в машине все чисто, в салоне порядок, а вот снаружи… Колеса в какой-то дряни…
Я покраснела и втянула голову в плечи. Сыщик перехватил мой робкий взгляд и буркнул:
— Ладно, разберемся.
Глава 5
Глава 6
Глава 7
— И что же, вы никого не видели дорогой?
Тут только в моей голове соединились контакты, я все вспомнила и сразу испугалась:
— Ой, точно, нам попался по дороге этот, ну, шабашник, который тут дачу строит, Сыщик сразу насторожился:
— Припомните, когда и в каком именно месте вы его встретили?
Собственно, провалы в моей памяти уже были благополучно ликвидированы, но на всякий случай я сделала глубокомысленный вид и выдала после некоторой паузы:
— Это было, когда еще мы ехали к платформе… А место… Ну, там, где грунтовая дорога пересекается с асфальтовой.
Опер ничего не сказал, только грузно откинулся на спинку стула, жалобно скрипнувшего под ним. В этот же момент дверь распахнулась, и в комнате возник тщедушный человечек с пегим, схваченным резинкой хвостиком на затылке.
— Ну что там? — спросил его сыщик. «Хвостатый» развел руками:
— Пока ничего, на вид в машине все чисто, в салоне порядок, а вот снаружи… Колеса в какой-то дряни…
Я покраснела и втянула голову в плечи. Сыщик перехватил мой робкий взгляд и буркнул:
— Ладно, разберемся.
Глава 5
Дверь скрипнула, и я открыла глаза. В комнату вошла Нинон и присела на край софы.
— Ну, как самочувствие? — поинтересовалась она, откидывая со вспотевшего лба прядку волос цвета «созревшая рожь».
— Лучше не спрашивай, — простонала я, приподнимая голову с подушки.
— Надо же, как тебя, — подивилась Нинон, — ну ладно, это дело поправимое, сейчас мы тебя вылечим. — С этими словами она скрылась за дверью, очень скоро явившись снова, уже с бутылкой пива, запотевшей, из холодильника.
— Ни за что! — замотала я головой.
— Ну и напрасно, — тоном знатока заметила Нинон, — всего лишь пара глотков, и тебе полегчает. — И она звонко набулькала пива в высокий стакан из темного стекла.
— Рекомендации лучших собаководов? — тускло сострила я, принимая стакан из рук Нинон и осторожно отхлебывая пиво, предварительно зажав нос пальцами. Печальный опыт мне подсказывал, что подобная предосторожность не повредит.
Поразительное дело, но мне и правда стало полегче. Я даже решилась придать своему бренному телу сидячее положение и поджать под себя ноги. А Нинон подошла к окну и, взглянув вниз, пробормотала:
— У Остроглазова ворота нараспашку, надо бы пойти закрыть…
— А чего он сам не закроет? — тупо спросила я.
— Интересное кино, — фыркнула Нинон, — как же он тебе их закроет, когда его дома нет?
— А где он?
— Где-где? — передразнила Нинон. — Ты чего, не поняла? Его же задержали по подозрению в убийстве жены!
— Да что ты! — не поверила я и поскребла ногтями макушку. — О чем они там, в милиции, думают? Как он мог ее убить, интересно? Ведь он же все время с нами был!
Нинон равнодушно передернула плечиком:
— А чего им думать? Им нужно побыстрее кого-нибудь изловить, изобличить и отрапортовать по начальству о результатах проделанной работы. А Остроглазов, как ни крути, самая подходящая кандидатура на роль убийцы, особенно если учитывать, как часто они ругались.
— Но это же… Если так рассуждать, тогда вообще извилинами шевелить не надо. А как же всякие экспертизы, эти… следственные эксперименты, свидетели, наконец? — Я уставилась на Нинон.
— А я-то тут при чем? — резонно отпарировала она. — Я в этих делах не больше твоего понимаю. Одно только могу сказать: Ирка, конечно, была баба вредная, такая, что ангела до греха доведет, и не исключено, что Виталька во сне видел, как он шею ей сворачивает, да только на кой ему черт самому убивать? Денег у него хватает, мог бы кого-нибудь нанять, если уж так приспичило.
— Ты имеешь в виду этого… ки… киллера? — не поверила я своим ушам, уж больно легко Нинон рассуждала о более чем серьезных вещах.
— Ну это же я чисто теоретически, — успокоила меня Нинон, — просто в порядке разминки для мозгов. А вообще пусть об этом тот следователь думает, который нас ночью мурыжил. Как его там… А, Проскуряков… И потом, хватит уже об ужасах, завтракать пора, — заключила она.
Я поискала в себе признаки голода, но не нашла. А вот от крепкого чая я бы, пожалуй, не отказалась.
Через двадцать минут мы с Нинон уже сидели на веранде, как и накануне, только трапеза наша на этот раз была гораздо умеренней. Нинон меланхолично управлялась с омлетом, я прихлебывала обжигающий чай без сахара, а незапертые ворота соседской дачи все еще поскрипывали на петлях.
— Черт, как надоело. — Нинон в сердцах отодвинула от себя тарелку с недоеденным омлетом и решительно направилась на улицу.
Она закрыла ворота, а потом застыла у ограды остроглазовской дачи, вытянув шею и глядя куда-то в сторону. Что она там разглядела, интересно?
Когда Нинон наконец вернулась, выражение ее лица было крайне заинтригованным.
— Милиция с шабашниками разбирается, — сообщила она многозначительно, вновь придвигая к себе тарелку.
— Да? — Я задумалась, потом меня осенило:
— Слушай, Нинон, а они ведь не напрасно на них наехали, мы же вчера одного видели неподалеку от трупа.
— То-то и оно, — согласилась Ниной. — Я это дело сразу просекла, и следователь на этот факт напирал, хотя… — Нинон заговорщицки понизила тон:
— Это ведь у нас не первый труп…
— Маньяк? — По моей спине даже мурашки пробежали.
— Не знаю, не знаю, — загадочно молвила Нинон и неожиданно предложила:
— Пойдем-ка посмотрим, что там делается.
Долго уговаривать меня не пришлось, и уже через минуту мы стояли у ограды бывшей дипломатической дачи и пялились на происходящие там перемещения. А по двору сновали неразговорчивые товарищи в милицейской форме, заглядывая чуть ли не под каждый камушек и изредка обмениваясь непонятными отрывистыми фразами. Из строительного вагончика также доносились мужские голоса, а дверь дома была открыта нараспашку.
Мы с Нинон не успели ничего сообразить, как из этой самой распахнутой двери вывели кудлатого верзилу в растянутых на коленях трениках. А дальше все было, как в добротном боевике: откуда-то вывернулся давешний опер по фамилии Проскуряков и ловко защелкнул на запястьях кудлатого наручники. Первый раз я видела такое не по телевизору.
Мы с Нинон переглянулись, а кудлатый шабашник, который, похоже, сам не ожидал подобного оборота, громко и сбивчиво возроптал:
— Да за что, я же, я же… Но почему?!
— Иди, иди! — прикрикнул на него один из милиционеров и подтолкнул в спину.
Кудлатого провели в двух шагах от нас с Нинон, и мое обостренное похмельем обоняние уловило исходящий от него острый запах пота и перегара. Мы с Нинон опять переглянулись и завороженно уставились на сыщика Проскурякова, но тот не удостоил нас взглядом.
Я развела руками:
— Ничего не понимаю. Если они уже арестовали банкира, то при чем здесь шабашник? Или… Они думают, что банкир его нанял?
Нинон немного поковырялась вилкой в тарелке с застывшим омлетом и изрекла тоном знатока:
— Сколько раз тебе говорить, что в этом ведомстве не думают, а действуют, и то не всегда. Ясно же, что они просто широкий невод закидывают: авось в него попадет настоящий преступник. Странно еще, что они нас не заподозрили…
— Нас? — Я даже закашлялась. — А мы-то тут при чем?
— Я же тебе сказала, что в этом ведомстве не думают, — отрезала Ниной, — а если и думают, то только о том, как спихнуть с себя какое-нибудь дело. А когда это не удается, они хватают то, что лежит с краю. Только не смотри, не смотри на меня так, будто ты сама этого не знаешь. Да будь все по-другому, разве мы имели бы такую преступность?
Вопрос относился к разряду риторических, а посему ответить мне было нечего. Немного помолчав, я все же позволила себе выразить сомнение:
— Но ведь доказывать-то им все равно придется. В смысле доказывать, что женщину убил банкир, или шабашник, или они вдвоем, если на то пошло…
Нинон практически невозможно было сбить с толку:
— Ха! Доказательства… Да это же вообще пара пустяков… Главное, чтобы потенциальный преступник сознался, а у них есть способы этого добиться, уж поверь мне.
— Гм, гм… А как же эта, м-м-м… презумпция невиновности?
— Ой, не смеши меня, — Нинон откинулась на спинку плетеного кресла и для пущей убедительности даже пару раз дернула ножкой, — презумпция невиновности! Презумпция у тебя будет, когда ты ее докажешь, эту презумпцию. Во как обстоит дело. Не они будут доказывать, а ты, что ты не верблюд, точнее, не верблюдица.
После таких слов я окончательно вошла в ступор, что, впрочем, неудивительно.
— Ты… ты что же это, серьезно? Неужели они нас тоже…
На этот раз Нинон смилостивилась надо мной:
— Чего паникуешь раньше времени? Это же сугубо теоретические выкладки, чтобы ты не очень обольщалась. А потом, этот следователь Проскуряков все-таки не Шерлок Холмс. Сама посуди, надо же ему с чего-то начать, а вернее, с кого-то. Вот он и начал по схеме: первым делом, конечно, муж — это элементарно, потом шабашник — а не шляйся по ночам! — а там, глядишь, и до других доберется…
— До нас? — Мое сердце снова екнуло.
— А хоть бы и до нас. — Несмотря на подобные заявления, Нинон спокойно намазывала хлеб маслом. — Будем считать, что мы в круге втором. Но не думаю, что нами он станет заниматься серьезно, скорее для проформы. Справки потихоньку наведет, вдруг мы какие-нибудь рецидивистки или в психушке на учете состоим? А потом возьмется за остальных, если, конечно, банкир или шабашник не расколются. Я, правда, в это не верю.
Я плеснула себе в чашку остывшего чая, отхлебнула глоток и наконец произнесла:
— Знаешь, Нинон, хоть я, как ты выразилась, и во втором круге, что-то мне не хочется, чтобы обо мне справки наводили по психушкам.
— А кому хочется? — философски молвила Нинон. — Только делать-то все равно нечего, так оно и будет, помяни мое слово. А кроме того, даже если мы и не подозреваемые, то свидетели, а со свидетелями тоже не церемонятся. Без конца допрашивают, таскают на всякие следственные эксперименты, на суд вызывают, в конце концов.
Что-то мне не понравилась такая заманчивая перспектива, а садистские наклонности Нинон, обнаруженные ею в процессе живописания предстоящих нам неприятностей, вообще потрясли меня до глубины души.
— Ты что, специально меня пугаешь? — поинтересовалась я на всякий случай.
Нинон усмехнулась, продемонстрировав свою традиционную невозмутимость:
— Да не пугаю я, просто обрисовываю варианты. Кстати, еще не факт, что все будет именно так, как я говорю, просто к прозе жизни надо относиться как прозе и не сорить эмоциями понапрасну, вот и все.
Не могу сказать, чтобы такое заявление Нинон прибавило мне энтузиазма, но кое-какую почву под ногами я все-таки почувствовала. Не очень-то это приятно, когда ты просыпаешься утром в пренеприятном настроении с перепоя и первым делом вспоминаешь о трупе, виденном накануне. Врагу такого не пожелаешь.
Мало-помалу страсти улеглись, и мы с Нинон перешли к вопросам, далеким от ночных событий. Нинон, накануне устроившая мне экскурсию по дому, на этот раз вознамерилась поводить меня по дачному участку. В принципе, при сложившихся обстоятельствах для меня это было только полезно, поэтому я не стала возражать.
Территория, прилегающая к дому, была не очень большая, соток десять, и никаких грядок с картошкой-моркошкой я на ней не разглядела, что меня, конечно, не могло не радовать. Ибо, как всякий трезвомыслящий человек, я не исключала для себя вероятности, что, приглашая меня разделить с нею отдых на лоне природы, Нинон руководствовалась отнюдь не одними только филантропическими соображениями, но и сугубо практическими. Например, намеревалась использовать в качестве бесплатной рабочей силы. Учитывая все вышеизложенное, я даже предусмотрительно придумала себе на такой случай запасной вариант отступления. Если Нинон станет особенно усердствовать, привлекая меня к садово-огородным работам, я смоюсь в Москву, сославшись на слабое здоровье матушки. Теперь же, окончательно убедившись, что на участке Нинон практически нечего пропалывать и окучивать, я даже почувствовала легкие уколы совести. Согласитесь, что свинство — подозревать в подобной меркантильности подругу студенческой юности!
Итак, картофельных плантаций на даче Нинон не обнаружилось, зато нашлась парочка довольно ухоженных клумб с ромашками и настурциями, букет из которых украшал стол на террасе, а также несколько кустов смородины и крыжовника, росших у забора, отделяющего участок Нинон от соседнего, банкирского.
Я невольно покосилась на добротный банкирский особняк и вздохнула:
— Как же все-таки все это вышло, будто в кино. Никогда еще со мной такого не было…
— А со мной, что ли, было? — с готовностью подхватила Нинон. — Как ни крути, а у нас еще не каждый день убивают.
Я все никак не могла отвести взгляд от глухой каменной стены банкирского дома.
— Слушай, — вдруг осенило меня, — а как ее убили, ну, эту банкиршу-истеричку? Я ведь ее в темноте толком не разглядела… — Было бы странно, если бы я ее рассмотрела, учитывая состояние, в котором я пребывала ночью, но об этом я скромно умолчала.
— Понятия не имею, — пожала плечами Нинон, — я ведь ее тоже не особенно разглядывала, сама понимаешь, зрелище-то не для слабонервных, а тут еще Виталька — ну, Остроглазов, его Виталькой зовут — сразу завыл, как пес на цепи… У меня от его воя прямо мурашки по коже… — Нинон даже передернуло. — Одно могу сказать, крови вроде бы не было.
— Может, ее задушили? — предположила я.
— Все может быть…
— А ту, вторую, что нашли возле платформы, не знаешь, как убили?
— Кто ж ее знает, — протянула Нинон, — в милицейской бумажке только и написано, что с признаками насильственной смерти.
— А вдруг их обеих убил один и тот же человек? — медленно проговорила я. Нинон всплеснула руками.
— Наконец дошло, как до жирафа, на десятые сутки, — фыркнула она, — я тебе еще два часа назад об этом толковала.
А потом мы практически одновременно уставились на молчаливый и пустой особняк задержанного банкира, и мысль к нам пришла одна и та же. Однако озвучила ее Нинон.
— Ладно, — сказала она, — только глянем и обратно.
— Ну, как самочувствие? — поинтересовалась она, откидывая со вспотевшего лба прядку волос цвета «созревшая рожь».
— Лучше не спрашивай, — простонала я, приподнимая голову с подушки.
— Надо же, как тебя, — подивилась Нинон, — ну ладно, это дело поправимое, сейчас мы тебя вылечим. — С этими словами она скрылась за дверью, очень скоро явившись снова, уже с бутылкой пива, запотевшей, из холодильника.
— Ни за что! — замотала я головой.
— Ну и напрасно, — тоном знатока заметила Нинон, — всего лишь пара глотков, и тебе полегчает. — И она звонко набулькала пива в высокий стакан из темного стекла.
— Рекомендации лучших собаководов? — тускло сострила я, принимая стакан из рук Нинон и осторожно отхлебывая пиво, предварительно зажав нос пальцами. Печальный опыт мне подсказывал, что подобная предосторожность не повредит.
Поразительное дело, но мне и правда стало полегче. Я даже решилась придать своему бренному телу сидячее положение и поджать под себя ноги. А Нинон подошла к окну и, взглянув вниз, пробормотала:
— У Остроглазова ворота нараспашку, надо бы пойти закрыть…
— А чего он сам не закроет? — тупо спросила я.
— Интересное кино, — фыркнула Нинон, — как же он тебе их закроет, когда его дома нет?
— А где он?
— Где-где? — передразнила Нинон. — Ты чего, не поняла? Его же задержали по подозрению в убийстве жены!
— Да что ты! — не поверила я и поскребла ногтями макушку. — О чем они там, в милиции, думают? Как он мог ее убить, интересно? Ведь он же все время с нами был!
Нинон равнодушно передернула плечиком:
— А чего им думать? Им нужно побыстрее кого-нибудь изловить, изобличить и отрапортовать по начальству о результатах проделанной работы. А Остроглазов, как ни крути, самая подходящая кандидатура на роль убийцы, особенно если учитывать, как часто они ругались.
— Но это же… Если так рассуждать, тогда вообще извилинами шевелить не надо. А как же всякие экспертизы, эти… следственные эксперименты, свидетели, наконец? — Я уставилась на Нинон.
— А я-то тут при чем? — резонно отпарировала она. — Я в этих делах не больше твоего понимаю. Одно только могу сказать: Ирка, конечно, была баба вредная, такая, что ангела до греха доведет, и не исключено, что Виталька во сне видел, как он шею ей сворачивает, да только на кой ему черт самому убивать? Денег у него хватает, мог бы кого-нибудь нанять, если уж так приспичило.
— Ты имеешь в виду этого… ки… киллера? — не поверила я своим ушам, уж больно легко Нинон рассуждала о более чем серьезных вещах.
— Ну это же я чисто теоретически, — успокоила меня Нинон, — просто в порядке разминки для мозгов. А вообще пусть об этом тот следователь думает, который нас ночью мурыжил. Как его там… А, Проскуряков… И потом, хватит уже об ужасах, завтракать пора, — заключила она.
Я поискала в себе признаки голода, но не нашла. А вот от крепкого чая я бы, пожалуй, не отказалась.
Через двадцать минут мы с Нинон уже сидели на веранде, как и накануне, только трапеза наша на этот раз была гораздо умеренней. Нинон меланхолично управлялась с омлетом, я прихлебывала обжигающий чай без сахара, а незапертые ворота соседской дачи все еще поскрипывали на петлях.
— Черт, как надоело. — Нинон в сердцах отодвинула от себя тарелку с недоеденным омлетом и решительно направилась на улицу.
Она закрыла ворота, а потом застыла у ограды остроглазовской дачи, вытянув шею и глядя куда-то в сторону. Что она там разглядела, интересно?
Когда Нинон наконец вернулась, выражение ее лица было крайне заинтригованным.
— Милиция с шабашниками разбирается, — сообщила она многозначительно, вновь придвигая к себе тарелку.
— Да? — Я задумалась, потом меня осенило:
— Слушай, Нинон, а они ведь не напрасно на них наехали, мы же вчера одного видели неподалеку от трупа.
— То-то и оно, — согласилась Ниной. — Я это дело сразу просекла, и следователь на этот факт напирал, хотя… — Нинон заговорщицки понизила тон:
— Это ведь у нас не первый труп…
— Маньяк? — По моей спине даже мурашки пробежали.
— Не знаю, не знаю, — загадочно молвила Нинон и неожиданно предложила:
— Пойдем-ка посмотрим, что там делается.
Долго уговаривать меня не пришлось, и уже через минуту мы стояли у ограды бывшей дипломатической дачи и пялились на происходящие там перемещения. А по двору сновали неразговорчивые товарищи в милицейской форме, заглядывая чуть ли не под каждый камушек и изредка обмениваясь непонятными отрывистыми фразами. Из строительного вагончика также доносились мужские голоса, а дверь дома была открыта нараспашку.
Мы с Нинон не успели ничего сообразить, как из этой самой распахнутой двери вывели кудлатого верзилу в растянутых на коленях трениках. А дальше все было, как в добротном боевике: откуда-то вывернулся давешний опер по фамилии Проскуряков и ловко защелкнул на запястьях кудлатого наручники. Первый раз я видела такое не по телевизору.
Мы с Нинон переглянулись, а кудлатый шабашник, который, похоже, сам не ожидал подобного оборота, громко и сбивчиво возроптал:
— Да за что, я же, я же… Но почему?!
— Иди, иди! — прикрикнул на него один из милиционеров и подтолкнул в спину.
Кудлатого провели в двух шагах от нас с Нинон, и мое обостренное похмельем обоняние уловило исходящий от него острый запах пота и перегара. Мы с Нинон опять переглянулись и завороженно уставились на сыщика Проскурякова, но тот не удостоил нас взглядом.
* * *
— Да, дела, — протянула Нинон, когда мы вернулись на исходные позиции, то бишь за стол на террасе.Я развела руками:
— Ничего не понимаю. Если они уже арестовали банкира, то при чем здесь шабашник? Или… Они думают, что банкир его нанял?
Нинон немного поковырялась вилкой в тарелке с застывшим омлетом и изрекла тоном знатока:
— Сколько раз тебе говорить, что в этом ведомстве не думают, а действуют, и то не всегда. Ясно же, что они просто широкий невод закидывают: авось в него попадет настоящий преступник. Странно еще, что они нас не заподозрили…
— Нас? — Я даже закашлялась. — А мы-то тут при чем?
— Я же тебе сказала, что в этом ведомстве не думают, — отрезала Ниной, — а если и думают, то только о том, как спихнуть с себя какое-нибудь дело. А когда это не удается, они хватают то, что лежит с краю. Только не смотри, не смотри на меня так, будто ты сама этого не знаешь. Да будь все по-другому, разве мы имели бы такую преступность?
Вопрос относился к разряду риторических, а посему ответить мне было нечего. Немного помолчав, я все же позволила себе выразить сомнение:
— Но ведь доказывать-то им все равно придется. В смысле доказывать, что женщину убил банкир, или шабашник, или они вдвоем, если на то пошло…
Нинон практически невозможно было сбить с толку:
— Ха! Доказательства… Да это же вообще пара пустяков… Главное, чтобы потенциальный преступник сознался, а у них есть способы этого добиться, уж поверь мне.
— Гм, гм… А как же эта, м-м-м… презумпция невиновности?
— Ой, не смеши меня, — Нинон откинулась на спинку плетеного кресла и для пущей убедительности даже пару раз дернула ножкой, — презумпция невиновности! Презумпция у тебя будет, когда ты ее докажешь, эту презумпцию. Во как обстоит дело. Не они будут доказывать, а ты, что ты не верблюд, точнее, не верблюдица.
После таких слов я окончательно вошла в ступор, что, впрочем, неудивительно.
— Ты… ты что же это, серьезно? Неужели они нас тоже…
На этот раз Нинон смилостивилась надо мной:
— Чего паникуешь раньше времени? Это же сугубо теоретические выкладки, чтобы ты не очень обольщалась. А потом, этот следователь Проскуряков все-таки не Шерлок Холмс. Сама посуди, надо же ему с чего-то начать, а вернее, с кого-то. Вот он и начал по схеме: первым делом, конечно, муж — это элементарно, потом шабашник — а не шляйся по ночам! — а там, глядишь, и до других доберется…
— До нас? — Мое сердце снова екнуло.
— А хоть бы и до нас. — Несмотря на подобные заявления, Нинон спокойно намазывала хлеб маслом. — Будем считать, что мы в круге втором. Но не думаю, что нами он станет заниматься серьезно, скорее для проформы. Справки потихоньку наведет, вдруг мы какие-нибудь рецидивистки или в психушке на учете состоим? А потом возьмется за остальных, если, конечно, банкир или шабашник не расколются. Я, правда, в это не верю.
Я плеснула себе в чашку остывшего чая, отхлебнула глоток и наконец произнесла:
— Знаешь, Нинон, хоть я, как ты выразилась, и во втором круге, что-то мне не хочется, чтобы обо мне справки наводили по психушкам.
— А кому хочется? — философски молвила Нинон. — Только делать-то все равно нечего, так оно и будет, помяни мое слово. А кроме того, даже если мы и не подозреваемые, то свидетели, а со свидетелями тоже не церемонятся. Без конца допрашивают, таскают на всякие следственные эксперименты, на суд вызывают, в конце концов.
Что-то мне не понравилась такая заманчивая перспектива, а садистские наклонности Нинон, обнаруженные ею в процессе живописания предстоящих нам неприятностей, вообще потрясли меня до глубины души.
— Ты что, специально меня пугаешь? — поинтересовалась я на всякий случай.
Нинон усмехнулась, продемонстрировав свою традиционную невозмутимость:
— Да не пугаю я, просто обрисовываю варианты. Кстати, еще не факт, что все будет именно так, как я говорю, просто к прозе жизни надо относиться как прозе и не сорить эмоциями понапрасну, вот и все.
Не могу сказать, чтобы такое заявление Нинон прибавило мне энтузиазма, но кое-какую почву под ногами я все-таки почувствовала. Не очень-то это приятно, когда ты просыпаешься утром в пренеприятном настроении с перепоя и первым делом вспоминаешь о трупе, виденном накануне. Врагу такого не пожелаешь.
Мало-помалу страсти улеглись, и мы с Нинон перешли к вопросам, далеким от ночных событий. Нинон, накануне устроившая мне экскурсию по дому, на этот раз вознамерилась поводить меня по дачному участку. В принципе, при сложившихся обстоятельствах для меня это было только полезно, поэтому я не стала возражать.
Территория, прилегающая к дому, была не очень большая, соток десять, и никаких грядок с картошкой-моркошкой я на ней не разглядела, что меня, конечно, не могло не радовать. Ибо, как всякий трезвомыслящий человек, я не исключала для себя вероятности, что, приглашая меня разделить с нею отдых на лоне природы, Нинон руководствовалась отнюдь не одними только филантропическими соображениями, но и сугубо практическими. Например, намеревалась использовать в качестве бесплатной рабочей силы. Учитывая все вышеизложенное, я даже предусмотрительно придумала себе на такой случай запасной вариант отступления. Если Нинон станет особенно усердствовать, привлекая меня к садово-огородным работам, я смоюсь в Москву, сославшись на слабое здоровье матушки. Теперь же, окончательно убедившись, что на участке Нинон практически нечего пропалывать и окучивать, я даже почувствовала легкие уколы совести. Согласитесь, что свинство — подозревать в подобной меркантильности подругу студенческой юности!
Итак, картофельных плантаций на даче Нинон не обнаружилось, зато нашлась парочка довольно ухоженных клумб с ромашками и настурциями, букет из которых украшал стол на террасе, а также несколько кустов смородины и крыжовника, росших у забора, отделяющего участок Нинон от соседнего, банкирского.
Я невольно покосилась на добротный банкирский особняк и вздохнула:
— Как же все-таки все это вышло, будто в кино. Никогда еще со мной такого не было…
— А со мной, что ли, было? — с готовностью подхватила Нинон. — Как ни крути, а у нас еще не каждый день убивают.
Я все никак не могла отвести взгляд от глухой каменной стены банкирского дома.
— Слушай, — вдруг осенило меня, — а как ее убили, ну, эту банкиршу-истеричку? Я ведь ее в темноте толком не разглядела… — Было бы странно, если бы я ее рассмотрела, учитывая состояние, в котором я пребывала ночью, но об этом я скромно умолчала.
— Понятия не имею, — пожала плечами Нинон, — я ведь ее тоже не особенно разглядывала, сама понимаешь, зрелище-то не для слабонервных, а тут еще Виталька — ну, Остроглазов, его Виталькой зовут — сразу завыл, как пес на цепи… У меня от его воя прямо мурашки по коже… — Нинон даже передернуло. — Одно могу сказать, крови вроде бы не было.
— Может, ее задушили? — предположила я.
— Все может быть…
— А ту, вторую, что нашли возле платформы, не знаешь, как убили?
— Кто ж ее знает, — протянула Нинон, — в милицейской бумажке только и написано, что с признаками насильственной смерти.
— А вдруг их обеих убил один и тот же человек? — медленно проговорила я. Нинон всплеснула руками.
— Наконец дошло, как до жирафа, на десятые сутки, — фыркнула она, — я тебе еще два часа назад об этом толковала.
А потом мы практически одновременно уставились на молчаливый и пустой особняк задержанного банкира, и мысль к нам пришла одна и та же. Однако озвучила ее Нинон.
— Ладно, — сказала она, — только глянем и обратно.
Глава 6
Для начала мы немного полюбовались многозначительной сургучной печатью на входной двери особняка овдовевшего банкира.
Нинон покрутила головой:
— Надо же, когда это они успели? Я не стала мучить себя догадками, просто наклонилась и ознакомилась с содержанием прилепленной сургучом бумажки.
— Восемнадцатого ноль седьмого девяносто восьмого… А сегодня у нас какое?
— Какое-какое? — недовольно пробурчала Нинон. — Восемнадцатое и есть, какое еще… — И прибавила задумчиво:
— Видно, они здесь были рано утром, когда мы еще спали, и все обыскали.
— Интересно, а ордер у них был? — не удержалась я.
— Ой, — поморщилась Нинон и посмотрела на меня, как на безнадежно больную, — вот про ордер не надо, ладно? Они сами себе законники.
— И что будем делать? — осведомилась я.
Нинон покрутила пальцем у виска:
— Уж не собиралась ли ты проникнуть в дом?
— Да я просто так… Походить тут, посмотреть… — стала я оправдываться. — Жалко все-таки человека, берут вот так запросто, сажают в кутузку, а он, может, даже совсем ни при чем. Сама посуди, когда бы он успел ее убить, если он все время у нас на глазах был?
— Честно хочешь? — Нинон отошла от двери. — Я тоже так считаю. Никак он не мог ее убить. Она же на своих ногах выскочила и убежала, а он через пять минут ее у меня разыскивал. Да чтобы убить ее, ему нужно было бы просто разорваться, не мог же он одновременно находиться и здесь, и там, на дороге. Но убиваться по этому поводу не стоит, потому что Остроглазов человек со средствами и наймет себе хорошего адвоката, так что все у него будет хорошо.
Постояв еще немного у двери, мы предприняли небольшую прогулку по дачному участку банкира. Обошли все закоулки, но ничего подозрительного не обнаружили. Грядок, как и у Нинон, я тоже не заметила. С другой стороны, зачем банкиру возделывать картошку? Что касается обильной растительности, то вблизи она выглядела еще экзотичней, прямо как в ботаническом саду.
— Кто же вырастил эти тропики? — поинтересовалась я у Нинон, в восхищении цокая языком.
— А чего их выращивать, — легкомысленно откликнулась Нинон, — были бы бабки. Есть фирмы, которые занимаются озеленением, только свистни, приедут и организуют что захочешь. Вот Остроглазов и устраивает себе джунгли на лето, а в сентябре приезжают озеленители, выкапывают свои лианы и пальмы и отвозят на зимнее хранение, до весны.
— Как интересно! — подивилась я.
— Да уж, — неопределенно молвила Нинон и подрулила к окну особняка, выходящему непосредственно в «джунгли», — тут главное деньги, заплатишь побольше, и тебе обезьян в сад запустят, а в бассейн крокодилов. Последних, конечно, для особенных любителей экзотики.
Я пропустила мимо ушей черный юмор Нинон, потому что меня, как и ее, неотступно влекло к окну. А оно, будто назло нам, находилось достаточно высоко, а потому нам пришлось залезть на узкий бордюрчик бетонного фундамента, предварительно вцепившись в карниз из нержавейки, прикрепленный к окну. Черт, до чего это было неудобно! А самое ужасное, что мы еще не успели ничего толком рассмотреть, как прямо за моей спиной раздалось деликатное, но отчетливое покашливание:
— Кхм… Кхм…
Мы с Нинон так резко отпрянули от окна, что только чудом не оторвали карниз.
Как только я его увидела, мне сразу стало нехорошо, ибо давешние резоны Нинон возникли в моем подсознании с особенной отчетливостью. А вот сама Нинон смутилась только в первую минуту, а в следующую уже вздохнула с облегчением:
— Фу… как я испугалась… И добавила с некоторой игривостью, повергшей меня в недоумение:
— Товарищ лейтенант, разве можно так пугать слабых беззащитных женщин?
— А разве я пугал? — подыграл ей милиционер. — Я тут иду мимо, смотрю: две слабые, беззащитные женщины на стенку полезли, думаю, может, случилось чего… Помощь, может, нужна…
— Может, и нужна, — преспокойненько отпарировала Нинон, — такие события происходят, что только на вас и надежда…
Пока они перебрасывались подобными репликами, я чувствовала себя последней идиоткой, потому что ровным счетом ничего не понимала. Я тихо паниковала, а Нинон на самом что ни на есть голубом глазу соврала, что мы заглядывали в банкирские окна только потому, что нам послышались «подозрительные звуки».
— Ворота были открыты, вот мы и пошли посмотреть, вдруг, думаем, кто залез, пока хозяина нет.
— Да? — задумчиво переспросил милиционер. — Но дверь опечатана, и пломба вроде бы не нарушена…
— Опечатана? — очень натурально «удивилась» Нинон, будто не она еще десять минут назад подробно изучала печать на двери банкирского особняка.
— Конечно, — подтвердил милиционер и обронил:
— Ладно, я сейчас посмотрю… — С этими словами он прильнул к окну, на котором мы с Нинон недавно висели, постоял так немного, после чего отправился к следующему.
Воспользовавшись заминкой, я дернула Нинон за рукав и прошипела:
— Ты что, его знаешь?
Нинон ответила трагическим шепотом:
— Это наш местный Анискин… Ну, участковый.
Местный Анискин обошел вокруг дома и вернулся к нам, деловито сообщив:
— Все в порядке, ничего подозрительного…
— Вот и слава богу, — обрадовалась Нинон, — а то, сами посудите, каково нам здесь после всего… Это же страх, сплошной страх, один труп, второй… Ой, кстати, вы не знаете, они случайно не это… не взаимосвязаны?
— Кто? — не понял милиционер или сделал вид, что не понял.
— Ну… Остроглазова и тот труп, который недавно нашли возле платформы?
— В каком смысле? — Местный Анискин, кажется, не отличался особенной сообразительностью.
Нинон поежилась:
— А если это все-таки дело рук маньяка, а подозревают Остроглазова?
Участковый снял фуражку, сунул ее под мышку, в компанию к папке, достал из кармана платок и протер им довольно изрядную при его моложавости лысину. Делал он это неспешно и обстоятельно, затем так же неспешно и обстоятельно вернул фуражку на прежнее место и изрек:
— Начнем с того, что это не мое дело, но, насколько я знаю, версии разрабатываются самые разные, и ни на одной из них следствие пока еще не остановилось. Как говорится, все только начинается. Что до маньяка, мое мнение такое — не стоит сеять панику раньше времени. А то у нас сейчас модно стало, чуть что — маньяк, маньяк… Муж жене по пьяной лавке фонарь под глазом посадил — уже маньяк.
Тон у местного Анискина был такой назидательный, что мы с Нинон виновато потупились, будто отпетые двоечники на ковре у завуча, а тот про должал усердно вправлять нам мозги:
— Маньяки — это вообще не наша компетенция, ими Генпрокуратура занимается. Сочтут они, что тут не обошлось без какого-нибудь Чикатило, им и карты в руки, а пока, уважаемые барышни, сохраняйте спокойствие и не поддавайтесь на провокации.
Ну и зануда этот местный Анискин, доложу я вам!
— Хорошо, как скажете, — безропотно согласилась Нинон и, схватив меня за локоть, подтолкнула к калитке.
Мы уже были за воротами, когда вдогонку нам полетело:
— А за бдительность выражаю благодарность и наперед на вас надеюсь. Если вдруг заметите что-нибудь подозрительное, сразу же ставьте в известность меня или следователя Проскурякова.
— И ты хочешь бросить меня здесь одну? После того, что случилось? — Она свела брови на переносице и выстрелила в меня гневным взглядом.
Пришлось мне выложить оставшиеся карты. Тяжко вздохнув, я рассказала ей то, что не успела прежде. Так вышло, что накануне мы обсуждали исключительно сердечные дела, а потому я ограничилась только печальной историей предательства мужчины моих снов, теперь же настал момент остановиться на прочих несчастьях, то бишь поведать Нинон о том, как меня выставили с работы.
Этот рассказ произвел на нее должное впечатление.
— Что же ты мне сразу не сказала? — укоризненно покачала она головой. — А я смотрю и думаю, чего она такая в воду опущенная? Если из-за мужика, то ни один из них того не стоит. Послушай, — она небрежно взбила свою «спелую рожь», — я могу попробовать сделать тебе протекцию в одной фирме, меня туда звали, да я отказалась, а тебе вполне может подойти, только ты не уезжай…
Я перебила Нинон:
— Да я же не навсегда уезжаю, только на полдня, заеду к матери, позвоню в агентство по трудоустройству, а к пяти вернусь, за это время с тобой ничего не случится, ведь так?
И все-таки Нинон немного поворчала:
— Не понимаю, с чего тебе вдруг приспичило?..
Честно говоря, я и сама этого не понимала, поскольку уж очень веских причин для поездки в Москву у меня и в самом деле не было, если только…
Уж не надеялась ли я увидеть небезызвестного предателя или хотя бы узнать, не звонил ли он мне в прошедшие два дня, пока я спасала Нинон от одиночества? О нет, только не это, чур меня, чур!
Так это или иначе, но уже через два часа я поднималась по лестнице своего дома, и сердце мое прыгало впереди меня упругим мячиком. Бог знает, куда оно торопилось. Повернув ключ в замочной скважине, я толкнула дверь и буквально нос к носу столкнулась со своей сварливой соседкой, той самой, которая первой бросалась на каждый телефонный призыв.
Я сухо сказала «здрасьте», она пробурчала в ответ что-то неразборчивое и тут же повернулась ко мне тылом. Я не удержалась и слабо пискнула ей вослед виноватым голосом:
— Мне никто не звонил?
— Никто, — отрезала эта мышка-норушка и нырнула в свою келью, набитую старозаветной рухлядью. Учитывая ее страсть к телефону, ей можно было верить. Мячик моего сердца, еще совсем недавно упругий, сжался и обмяк. Значит, он мне не звонил, он не звонил мне! Ну, это уж слишком.
Разумеется, я, как всякая здравомыслящая женщина, не собиралась ничего иметь с этим подлецом после того, что узнала, но ведь он должен был хотя бы попытаться со мной объясниться. Да, он должен был попытаться, а я — высказать ему все, что я о нем думаю, не стесняя себя в выражениях, и с чувством грохнуть трубку на рычаг. Но он лишил меня этого последнего удовольствия. Подлец, подлец, одно слово, подлец.
Погрустив еще немного, я позвонила матери, узнала, что у нее все в порядке, потом связалась с агентством по трудоустройству, которому я пару дней назад вручила свою судьбу. Там мне вежливо ответили, что достойной работы для меня пока не нашлось. Так я и знала!
Нинон покрутила головой:
— Надо же, когда это они успели? Я не стала мучить себя догадками, просто наклонилась и ознакомилась с содержанием прилепленной сургучом бумажки.
— Восемнадцатого ноль седьмого девяносто восьмого… А сегодня у нас какое?
— Какое-какое? — недовольно пробурчала Нинон. — Восемнадцатое и есть, какое еще… — И прибавила задумчиво:
— Видно, они здесь были рано утром, когда мы еще спали, и все обыскали.
— Интересно, а ордер у них был? — не удержалась я.
— Ой, — поморщилась Нинон и посмотрела на меня, как на безнадежно больную, — вот про ордер не надо, ладно? Они сами себе законники.
— И что будем делать? — осведомилась я.
Нинон покрутила пальцем у виска:
— Уж не собиралась ли ты проникнуть в дом?
— Да я просто так… Походить тут, посмотреть… — стала я оправдываться. — Жалко все-таки человека, берут вот так запросто, сажают в кутузку, а он, может, даже совсем ни при чем. Сама посуди, когда бы он успел ее убить, если он все время у нас на глазах был?
— Честно хочешь? — Нинон отошла от двери. — Я тоже так считаю. Никак он не мог ее убить. Она же на своих ногах выскочила и убежала, а он через пять минут ее у меня разыскивал. Да чтобы убить ее, ему нужно было бы просто разорваться, не мог же он одновременно находиться и здесь, и там, на дороге. Но убиваться по этому поводу не стоит, потому что Остроглазов человек со средствами и наймет себе хорошего адвоката, так что все у него будет хорошо.
Постояв еще немного у двери, мы предприняли небольшую прогулку по дачному участку банкира. Обошли все закоулки, но ничего подозрительного не обнаружили. Грядок, как и у Нинон, я тоже не заметила. С другой стороны, зачем банкиру возделывать картошку? Что касается обильной растительности, то вблизи она выглядела еще экзотичней, прямо как в ботаническом саду.
— Кто же вырастил эти тропики? — поинтересовалась я у Нинон, в восхищении цокая языком.
— А чего их выращивать, — легкомысленно откликнулась Нинон, — были бы бабки. Есть фирмы, которые занимаются озеленением, только свистни, приедут и организуют что захочешь. Вот Остроглазов и устраивает себе джунгли на лето, а в сентябре приезжают озеленители, выкапывают свои лианы и пальмы и отвозят на зимнее хранение, до весны.
— Как интересно! — подивилась я.
— Да уж, — неопределенно молвила Нинон и подрулила к окну особняка, выходящему непосредственно в «джунгли», — тут главное деньги, заплатишь побольше, и тебе обезьян в сад запустят, а в бассейн крокодилов. Последних, конечно, для особенных любителей экзотики.
Я пропустила мимо ушей черный юмор Нинон, потому что меня, как и ее, неотступно влекло к окну. А оно, будто назло нам, находилось достаточно высоко, а потому нам пришлось залезть на узкий бордюрчик бетонного фундамента, предварительно вцепившись в карниз из нержавейки, прикрепленный к окну. Черт, до чего это было неудобно! А самое ужасное, что мы еще не успели ничего толком рассмотреть, как прямо за моей спиной раздалось деликатное, но отчетливое покашливание:
— Кхм… Кхм…
Мы с Нинон так резко отпрянули от окна, что только чудом не оторвали карниз.
* * *
— И что интересного там показывают? — На нас с Нинон лукаво посматривал невысокий моложавый милиционер при полной выкладке и в немного сбившейся назад форменной фуражке. Да еще с кожаной папкой под мышкой.Как только я его увидела, мне сразу стало нехорошо, ибо давешние резоны Нинон возникли в моем подсознании с особенной отчетливостью. А вот сама Нинон смутилась только в первую минуту, а в следующую уже вздохнула с облегчением:
— Фу… как я испугалась… И добавила с некоторой игривостью, повергшей меня в недоумение:
— Товарищ лейтенант, разве можно так пугать слабых беззащитных женщин?
— А разве я пугал? — подыграл ей милиционер. — Я тут иду мимо, смотрю: две слабые, беззащитные женщины на стенку полезли, думаю, может, случилось чего… Помощь, может, нужна…
— Может, и нужна, — преспокойненько отпарировала Нинон, — такие события происходят, что только на вас и надежда…
Пока они перебрасывались подобными репликами, я чувствовала себя последней идиоткой, потому что ровным счетом ничего не понимала. Я тихо паниковала, а Нинон на самом что ни на есть голубом глазу соврала, что мы заглядывали в банкирские окна только потому, что нам послышались «подозрительные звуки».
— Ворота были открыты, вот мы и пошли посмотреть, вдруг, думаем, кто залез, пока хозяина нет.
— Да? — задумчиво переспросил милиционер. — Но дверь опечатана, и пломба вроде бы не нарушена…
— Опечатана? — очень натурально «удивилась» Нинон, будто не она еще десять минут назад подробно изучала печать на двери банкирского особняка.
— Конечно, — подтвердил милиционер и обронил:
— Ладно, я сейчас посмотрю… — С этими словами он прильнул к окну, на котором мы с Нинон недавно висели, постоял так немного, после чего отправился к следующему.
Воспользовавшись заминкой, я дернула Нинон за рукав и прошипела:
— Ты что, его знаешь?
Нинон ответила трагическим шепотом:
— Это наш местный Анискин… Ну, участковый.
Местный Анискин обошел вокруг дома и вернулся к нам, деловито сообщив:
— Все в порядке, ничего подозрительного…
— Вот и слава богу, — обрадовалась Нинон, — а то, сами посудите, каково нам здесь после всего… Это же страх, сплошной страх, один труп, второй… Ой, кстати, вы не знаете, они случайно не это… не взаимосвязаны?
— Кто? — не понял милиционер или сделал вид, что не понял.
— Ну… Остроглазова и тот труп, который недавно нашли возле платформы?
— В каком смысле? — Местный Анискин, кажется, не отличался особенной сообразительностью.
Нинон поежилась:
— А если это все-таки дело рук маньяка, а подозревают Остроглазова?
Участковый снял фуражку, сунул ее под мышку, в компанию к папке, достал из кармана платок и протер им довольно изрядную при его моложавости лысину. Делал он это неспешно и обстоятельно, затем так же неспешно и обстоятельно вернул фуражку на прежнее место и изрек:
— Начнем с того, что это не мое дело, но, насколько я знаю, версии разрабатываются самые разные, и ни на одной из них следствие пока еще не остановилось. Как говорится, все только начинается. Что до маньяка, мое мнение такое — не стоит сеять панику раньше времени. А то у нас сейчас модно стало, чуть что — маньяк, маньяк… Муж жене по пьяной лавке фонарь под глазом посадил — уже маньяк.
Тон у местного Анискина был такой назидательный, что мы с Нинон виновато потупились, будто отпетые двоечники на ковре у завуча, а тот про должал усердно вправлять нам мозги:
— Маньяки — это вообще не наша компетенция, ими Генпрокуратура занимается. Сочтут они, что тут не обошлось без какого-нибудь Чикатило, им и карты в руки, а пока, уважаемые барышни, сохраняйте спокойствие и не поддавайтесь на провокации.
Ну и зануда этот местный Анискин, доложу я вам!
— Хорошо, как скажете, — безропотно согласилась Нинон и, схватив меня за локоть, подтолкнула к калитке.
Мы уже были за воротами, когда вдогонку нам полетело:
— А за бдительность выражаю благодарность и наперед на вас надеюсь. Если вдруг заметите что-нибудь подозрительное, сразу же ставьте в известность меня или следователя Проскурякова.
* * *
В нормальное свое состояние я пришла только к следующему утру и сразу засобиралась в Москву. Нинон это не понравилось.— И ты хочешь бросить меня здесь одну? После того, что случилось? — Она свела брови на переносице и выстрелила в меня гневным взглядом.
Пришлось мне выложить оставшиеся карты. Тяжко вздохнув, я рассказала ей то, что не успела прежде. Так вышло, что накануне мы обсуждали исключительно сердечные дела, а потому я ограничилась только печальной историей предательства мужчины моих снов, теперь же настал момент остановиться на прочих несчастьях, то бишь поведать Нинон о том, как меня выставили с работы.
Этот рассказ произвел на нее должное впечатление.
— Что же ты мне сразу не сказала? — укоризненно покачала она головой. — А я смотрю и думаю, чего она такая в воду опущенная? Если из-за мужика, то ни один из них того не стоит. Послушай, — она небрежно взбила свою «спелую рожь», — я могу попробовать сделать тебе протекцию в одной фирме, меня туда звали, да я отказалась, а тебе вполне может подойти, только ты не уезжай…
Я перебила Нинон:
— Да я же не навсегда уезжаю, только на полдня, заеду к матери, позвоню в агентство по трудоустройству, а к пяти вернусь, за это время с тобой ничего не случится, ведь так?
И все-таки Нинон немного поворчала:
— Не понимаю, с чего тебе вдруг приспичило?..
Честно говоря, я и сама этого не понимала, поскольку уж очень веских причин для поездки в Москву у меня и в самом деле не было, если только…
Уж не надеялась ли я увидеть небезызвестного предателя или хотя бы узнать, не звонил ли он мне в прошедшие два дня, пока я спасала Нинон от одиночества? О нет, только не это, чур меня, чур!
Так это или иначе, но уже через два часа я поднималась по лестнице своего дома, и сердце мое прыгало впереди меня упругим мячиком. Бог знает, куда оно торопилось. Повернув ключ в замочной скважине, я толкнула дверь и буквально нос к носу столкнулась со своей сварливой соседкой, той самой, которая первой бросалась на каждый телефонный призыв.
Я сухо сказала «здрасьте», она пробурчала в ответ что-то неразборчивое и тут же повернулась ко мне тылом. Я не удержалась и слабо пискнула ей вослед виноватым голосом:
— Мне никто не звонил?
— Никто, — отрезала эта мышка-норушка и нырнула в свою келью, набитую старозаветной рухлядью. Учитывая ее страсть к телефону, ей можно было верить. Мячик моего сердца, еще совсем недавно упругий, сжался и обмяк. Значит, он мне не звонил, он не звонил мне! Ну, это уж слишком.
Разумеется, я, как всякая здравомыслящая женщина, не собиралась ничего иметь с этим подлецом после того, что узнала, но ведь он должен был хотя бы попытаться со мной объясниться. Да, он должен был попытаться, а я — высказать ему все, что я о нем думаю, не стесняя себя в выражениях, и с чувством грохнуть трубку на рычаг. Но он лишил меня этого последнего удовольствия. Подлец, подлец, одно слово, подлец.
Погрустив еще немного, я позвонила матери, узнала, что у нее все в порядке, потом связалась с агентством по трудоустройству, которому я пару дней назад вручила свою судьбу. Там мне вежливо ответили, что достойной работы для меня пока не нашлось. Так я и знала!
Глава 7
В Дроздовке я была в половине седьмого вечера. Из электрички, кроме меня, вышли две пожилые женщины с авоськами и паренек с рюкзаком, причем все они направились в другую сторону — к деревеньке, лежащей за холмом. Одна я потопала сквозь редкий перелесок, и на душе у меня было не то чтобы тревожно — все-таки белый день, — но, если честно, как-то не по себе. Откровенно говоря, не хотела бы я проделывать этот недальний путь под покровом ночной темноты, особенно после кошмаров, невольной свидетельницей которых я стала по милости соседа Нинон — банкира Остроглазова.