Все-таки интересно, кто убил его жену? Он этого сделать, конечно, не мог, даже если предположить, что крикливое обращение «старый козел», разбудившее меня той ночью, его задело за живое. А шабашник? Я пошевелила извилинами: пожалуй, курчавый амбал в трениках подходил на роль убийцы больше, чем невысокий лысоватый банкир с распухшим от слез носом. По крайней мере, если бы я была режиссером ужастиков и мне пришлось бы выбирать из этих двух, я бы остановилась на курчавом, в нем больше экспрессии. А вот у следователя Проскурякова этот выбор, похоже, затянулся, бедняга никак не мог определиться, а потому держал под замком и банкира, и шабашника. Дай-то бог, чтобы хоть один из них и впрямь оказался убийцей, тогда, во всяком случае, я бы перестала опасаться. А то, не ровен час, выскочит кто-нибудь из кустов, и пискнуть не успеешь… Тьфу ты, типун мне на язык. Я невольно втянула голову в плечи и прибавила шагу.
Нинон не было видно ни во дворе, ни на террасе, но дверь оказалась не заперта.
— Нинон! — позвала я, сбрасывая с ног туфли. Пройтись босиком по лаковому паркету было приятно. — Эй, Нинон, ты где?
В ответ — ни звука. Спит она, что ли? Я поднялась наверх и заглянула в спальню Нинон — никого, потом в Генкин кабинет и в комнатку-шкатулку, отведенную мне, — с тем же результатом. Странно? Гм-гм, не то слово.
Вниз по лестнице я спускалась на ватных ногах, и в каждом углу мне мерещился молодой и красивый труп Нинон. Однако же я набралась храбрости и решительно шагнула в кухню, где Нинон опять-таки не обнаружилась, ни живая, ни мертвая. Зато на плите стоял горячий, можно даже сказать, почти раскаленный чайник. Я задумчиво почесала макушку и огляделась. Только теперь я заметила узкую дверцу сбоку, которая вела неизвестно куда.
Я боязливо приблизилась к ней, постучала костяшками пальцев и снова позвала:
— Нинон… Нинон!
— Да здесь я, здесь! — глухо раздалось откуда-то из-под земли, и у меня сразу отлегло от сердца. По крайней мере, она живая.
— Ты где? — уточнила я на всякий случай.
— В преисподней! — оптимистично отозвалась Нинон и гостеприимно пригласила:
— Иди сюда!
Я распахнула узкую дверцу и увидела довольно крутые ступеньки, ведущие вниз, а у их подножия — еще одну дверь, приоткрытую, за которой что-то звякало. Я еще раздумывала, спускаться ли мне вниз или нет, а из-за двери показалась Нинон собственной персоной, слегка раскрасневшаяся.
— Порядок в подвале наводила, — выдохнула она, — хламу скопилось — ужас.
— Хозяйственная ты наша, — в очередной раз подивилась я.
— Будешь тут хозяйственной, — фыркнула Нинон. — Надеяться-то не на кого! — И, закрыв дверь подвала на щеколду, побрела наверх.
Я отошла назад, уступая дорогу, и выдала давно занимавший меня вопрос:
— Слушай, Нинон, вы ведь с Генкой разводитесь?..
— Ну да, а что тут сделаешь…
— А как имущество делить будете? Все-таки у вас недвижимости хватает: квартира, дача… — Что там ни говори, а мне в этом отношении проще: кто особенно позарится на мою комнатенку в квартире с подселением?
Нинон нахмурилась:
— Сама не знаю, мы с Генкой пока этого не обсуждали. Думаю, кому-нибудь останется дача, а другому — квартира.
— Ну а ты что хотела бы: квартиру или дачу? — допытывалась я.
Нинон впала в глубокую задумчивость и в конце концов растерянно произнесла:
— Честно говоря, я бы хотела и то, и другое…
Я поняла, что затронула болезненную для Нинон тему, и поспешила закруглить вечер вопросов и ответов. Мы поужинали, поболтали на общие темы, старательно уклоняясь от упоминания недавних ужасов на ночь глядя. Потом немного посмотрели телевизор и разошлись по своим комнатам. Я бухнулась на софу и, прежде чем отключиться, горячо пожелала мужчине моих несбывшихся снов нескончаемых мук совести.
— У ты, зараза!..
— Привет, — вяло сказала я и отправилась умываться. — Ну как спалось? — осведомилась я, вернувшись.
— Лучше не спрашивай, — буркнула Нинон, — всю ночь ужасы какие-то мерещились.
— Может, нам лучше вернуться в город?
— Еще чего, — капризно дернула она плечом, — такая отличная погода, а я по милости какого-то маньяка должна торчать в Москве в пыли и духотище. И потом… его же все-таки задержали…
— Да? — Я жадно втянула в себя запах свежесваренного кофе. — И кого из них ты имеешь в виду: банкира или шабашника?
— Ох, не знаю, не знаю, — растерянно пробормотала Нинон и предложила:
— Давай-ка лучше завтракать.
Я ничего не имела против, вот только спокойный ход нашей мирной трапезы был прерван самым неожиданным образом. Сначала где-то совсем рядом взвизгнули тормоза, спустя некоторое время несколько раз хлопнули дверцы автомобиля, и наконец почти патриархальную тишину Дроздовки нарушили деловитые мужские голоса:
— Здесь, что ли?
— Ага, это дом жертвы, а свидетельницы — по соседству. Нинон скривилась:
— Ну все, позавтракали, называется. Я опрометчиво откусила слишком большой кусок булки с джемом, немедленно застрявший у меня в горле, как только увидела входящую во двор компанию. Компанию, которую почему-то возглавлял… он, то бишь мужчина моих несбывшихся снов.
Мои глаза полезли на лоб, я стала хрипеть, как удавленник, в последнее мгновение вынутый из петли, а Нинон принялась отчаянно дубасить меня по спине крепкой ладошкой. Кое-как откашлявшись, я предприняла попытку понять, с чего бы это мой вероломный возлюбленный притащился в Дроздовку? Допустим, падать мне в ножки… Гм-гм, звучит заманчиво, но откуда он узнал, где я? Все-таки я не оставляла адреса соседкам по квартире… А это, это что такое?.. Почему с ним рядом важно вышагивают следователь Проскуряков и местный Анискин, позавчера застукавший нас с Нинон, когда мы заглядывали в окна осиротевшей банкирской хибары? Непонятно, совсем непонятно…
Компания между тем подошла к террасе, на которой и произошли самые главные события.
— Ну вот, это они и есть, — хмуро сказал следователь Проскуряков, вместо того чтобы вежливо поздороваться.
После этих слов мужчина моих несбывшихся снов поднял глаза на нас с Нинон, и по его лицу расплылась идиотская улыбка, а взгляд еще недавно столь привлекательных для меня глаз остекленел. Что это с ним, интересно? Муки совести у него, что ли, выражаются в такой оригинальной форме?
— Ну вот, уважаемые Нина Павловна и Евгения Петровна, — снова заговорил Проскуряков, — у нас опять к вам есть вопросы, связанные с убийством вашей соседки, м-да… Но прежде я вас кое с кем познакомлю. — Он обернулся к мужчине моих несбывшихся снов и дежурным тоном отрапортовал:
— Следователь Генпрокуратуры по особо важным делам Андрей Степанович Белов.
Я молча открыла рот, а Нинон поправила очки на переносице, наверное, чтобы получше рассмотреть следователя Генпрокуратуры по особо важным делам, сиречь моего коварного любовника (впрочем, о последнем обстоятельстве она и не догадывалась). Как я до этой минуты не догадывалась о том, что крепкий красавец по имени Андрей, некогда подобравший меня на автобусной остановке с вывихнутой ногой, является обладателем столь героической профессии! К тому же женатым. Зато сегодня все стало по своим местам. Выходит, никакими угрызениями совести он не мучится, и эта наша встреча, как и предыдущая, в гастрономе на Таганке, стопроцентная случайность. И притом весьма неприятная как для меня, так и для Андрея.
Пока я вновь обретала дар речи, Нинон, которая этого дара не теряла, заявила, что ей очень приятно видеть в своем доме следователя по особо важным делам. Конечно, она кривила душой, но, признаться, весьма искусно. Потом она предложила троице присесть, но в плетеное кресло опустился только Андрей, похоже, так же, как и я, пребывающий в страшном смятении. Проскуряков и местный Анискин отошли в сторонку и стали что-то тихо обсуждать, всем своим видом показывая, что они здесь исключительно в качестве сопровождающих.
Пауза затянулась, но тут опять нашлась Нинон, изображавшая из себя гостеприимную хозяйку романтического бунгало в тени магнолий:
— Не желаете ли кофе?
— Пожалуй… — выдавил из себя мужчина моих несбывшихся снов, теребя в руках кожаную папку, совсем как застенчивая гимназистка край форменного платьица.
Как только Нинон скрылась на кухне, Андрей подался в мою сторону и, кося левым глазом на Проскурякова и местного Анискина, прошипел:
— Какого черта ты тут делаешь?
— А живу я здесь, — ответствовала я с иезуитской улыбкой, схватила со стола самое крупное яблоко и с остервенением вонзила в него зубы, так что сок брызнул. Жадно проглотила кусок, рискуя в очередной раз подавиться, и едко прибавила:
— Не бойся, я не собираюсь плевать тебе в рожу и выяснять отношения прочими доступными мне способами. Я законопослушная гражданка Пастухова, так что можешь смело задавать свои вопросы.
Мужчина моих несбывшихся снов покраснел, как вареный рак, но ничего не сказал, а тут как раз подоспела Нинон с дымящейся чашечкой кофе на маленьком подносе:
— Пожалуйста…
Андрей дрожащей рукой поднес чашку ко рту, сделал глоток, дернулся — кофе-то горячий! — и пролил немного коричневой жижи на тщательно отутюженные (не иначе любящей женой!!!) брюки. Еще сильнее покраснел, сконфузился, а Нинон протянула ему полотенце, уговаривая, как маленького:
— Ничего страшного, со всеми бывает…
Я тихо торжествовала.
Как ни старалась Нинон, пятно на брюках следователя по особо важным делам вывести не удалось, оно только несколько уменьшилось в размерах. Смущенный Андрей с трудом отбился от забот моей подружки, которая словно специально вгоняла его в краску, а стоящие за его спиной следователь Проскуряков и местный Анискин переглядывались, откровенно потешаясь над московским выскочкой. Не сомневаюсь, что они думали именно так. И пока он расспрашивал нас с Нинон о том, что мы видели в ночь убийства банкирши, эта парочка продолжала корчить снисходительные физиономии. В какой-то момент мне стало даже немного обидно за своего блудливого возлюбленного. До чего отходчива женская душа!
— Значит, вы утверждаете, будто видели, как Остроглазова выбежала из дома? — осведомился Андрей, после того как мы с Нинон ответили на первые его вопросы, достаточно формальные.
— Ну конечно, — безапелляционно заявила Нинон, — вот этими самыми глазами, — и снова поправила очки.
— А вы? — Он перевел взгляд на меня и тут же опустил глаза.
— И я. — Кто бы знал, как меня тяготил этот разговор, не так-то это просто — вежливо беседовать с человеком, которому хочется вцепиться ногтями в физиономию. — Мы все время были рядом.
Мужчина моих несбывшихся снов раскрыл папку и что-то черкнул в блокноте. Потом посмотрел на Нинон, посмотрел сквозь меня, поскольку Нинон стояла аккурат позади моего стула, картинно облокотившись на спинку, и поинтересовался:
— Вы видели убегающую Остроглазову в окно?
— Так точно, — отрапортовала Нинон.
— Гм-гм, вы не могли бы мне показать это окно?
— Разумеется, — вздохнула Нинон, — у нас здесь не стратегический объект, а потому скрывать нечего, особенно от представителей правоохранительных органов.
И они отправились в дом. От нечего делать я потащилась за ними, а уже за мной — скептически настроенная парочка: следователь Проскуряков и местный Анискин.
В гостиной Андрей долго таращился в окно, сначала прищурившись и приникнув к стеклу, потом отступив на пару шагов и задумчиво склонив голову набок. Смешно было наблюдать, как Проскуряков и Анискин проделали то же самое за его спиной. Словно передразнивали.
— Да, соседний дом отсюда хорошо виден, и калитка тоже, — наконец констатировал мужчина моих несбывшихся снов, как мне показалось, с некоторым разочарованием.
— Еще бы! — фыркнула Нинон и сделала круглые глаза.
Я просто не знала, когда эта пытка кончится и кончится ли когда-нибудь вообще.
— Я хотел бы поговорить с тобой наедине, — улучив минуту, когда на нас никто не смотрел, шепнул Андрей. — Через сорок минут на платформе.
— Черта с два! — процедила я сквозь зубы.
Глава 8
Глава 9
Нинон не было видно ни во дворе, ни на террасе, но дверь оказалась не заперта.
— Нинон! — позвала я, сбрасывая с ног туфли. Пройтись босиком по лаковому паркету было приятно. — Эй, Нинон, ты где?
В ответ — ни звука. Спит она, что ли? Я поднялась наверх и заглянула в спальню Нинон — никого, потом в Генкин кабинет и в комнатку-шкатулку, отведенную мне, — с тем же результатом. Странно? Гм-гм, не то слово.
Вниз по лестнице я спускалась на ватных ногах, и в каждом углу мне мерещился молодой и красивый труп Нинон. Однако же я набралась храбрости и решительно шагнула в кухню, где Нинон опять-таки не обнаружилась, ни живая, ни мертвая. Зато на плите стоял горячий, можно даже сказать, почти раскаленный чайник. Я задумчиво почесала макушку и огляделась. Только теперь я заметила узкую дверцу сбоку, которая вела неизвестно куда.
Я боязливо приблизилась к ней, постучала костяшками пальцев и снова позвала:
— Нинон… Нинон!
— Да здесь я, здесь! — глухо раздалось откуда-то из-под земли, и у меня сразу отлегло от сердца. По крайней мере, она живая.
— Ты где? — уточнила я на всякий случай.
— В преисподней! — оптимистично отозвалась Нинон и гостеприимно пригласила:
— Иди сюда!
Я распахнула узкую дверцу и увидела довольно крутые ступеньки, ведущие вниз, а у их подножия — еще одну дверь, приоткрытую, за которой что-то звякало. Я еще раздумывала, спускаться ли мне вниз или нет, а из-за двери показалась Нинон собственной персоной, слегка раскрасневшаяся.
— Порядок в подвале наводила, — выдохнула она, — хламу скопилось — ужас.
— Хозяйственная ты наша, — в очередной раз подивилась я.
— Будешь тут хозяйственной, — фыркнула Нинон. — Надеяться-то не на кого! — И, закрыв дверь подвала на щеколду, побрела наверх.
Я отошла назад, уступая дорогу, и выдала давно занимавший меня вопрос:
— Слушай, Нинон, вы ведь с Генкой разводитесь?..
— Ну да, а что тут сделаешь…
— А как имущество делить будете? Все-таки у вас недвижимости хватает: квартира, дача… — Что там ни говори, а мне в этом отношении проще: кто особенно позарится на мою комнатенку в квартире с подселением?
Нинон нахмурилась:
— Сама не знаю, мы с Генкой пока этого не обсуждали. Думаю, кому-нибудь останется дача, а другому — квартира.
— Ну а ты что хотела бы: квартиру или дачу? — допытывалась я.
Нинон впала в глубокую задумчивость и в конце концов растерянно произнесла:
— Честно говоря, я бы хотела и то, и другое…
Я поняла, что затронула болезненную для Нинон тему, и поспешила закруглить вечер вопросов и ответов. Мы поужинали, поболтали на общие темы, старательно уклоняясь от упоминания недавних ужасов на ночь глядя. Потом немного посмотрели телевизор и разошлись по своим комнатам. Я бухнулась на софу и, прежде чем отключиться, горячо пожелала мужчине моих несбывшихся снов нескончаемых мук совести.
* * *
Когда я, вся опухшая от сна, спустилась вниз, Нинон уже накрывала на террасе стол к завтраку, намазывала хлеб джемом и отгоняла привязчивую осу:— У ты, зараза!..
— Привет, — вяло сказала я и отправилась умываться. — Ну как спалось? — осведомилась я, вернувшись.
— Лучше не спрашивай, — буркнула Нинон, — всю ночь ужасы какие-то мерещились.
— Может, нам лучше вернуться в город?
— Еще чего, — капризно дернула она плечом, — такая отличная погода, а я по милости какого-то маньяка должна торчать в Москве в пыли и духотище. И потом… его же все-таки задержали…
— Да? — Я жадно втянула в себя запах свежесваренного кофе. — И кого из них ты имеешь в виду: банкира или шабашника?
— Ох, не знаю, не знаю, — растерянно пробормотала Нинон и предложила:
— Давай-ка лучше завтракать.
Я ничего не имела против, вот только спокойный ход нашей мирной трапезы был прерван самым неожиданным образом. Сначала где-то совсем рядом взвизгнули тормоза, спустя некоторое время несколько раз хлопнули дверцы автомобиля, и наконец почти патриархальную тишину Дроздовки нарушили деловитые мужские голоса:
— Здесь, что ли?
— Ага, это дом жертвы, а свидетельницы — по соседству. Нинон скривилась:
— Ну все, позавтракали, называется. Я опрометчиво откусила слишком большой кусок булки с джемом, немедленно застрявший у меня в горле, как только увидела входящую во двор компанию. Компанию, которую почему-то возглавлял… он, то бишь мужчина моих несбывшихся снов.
Мои глаза полезли на лоб, я стала хрипеть, как удавленник, в последнее мгновение вынутый из петли, а Нинон принялась отчаянно дубасить меня по спине крепкой ладошкой. Кое-как откашлявшись, я предприняла попытку понять, с чего бы это мой вероломный возлюбленный притащился в Дроздовку? Допустим, падать мне в ножки… Гм-гм, звучит заманчиво, но откуда он узнал, где я? Все-таки я не оставляла адреса соседкам по квартире… А это, это что такое?.. Почему с ним рядом важно вышагивают следователь Проскуряков и местный Анискин, позавчера застукавший нас с Нинон, когда мы заглядывали в окна осиротевшей банкирской хибары? Непонятно, совсем непонятно…
Компания между тем подошла к террасе, на которой и произошли самые главные события.
— Ну вот, это они и есть, — хмуро сказал следователь Проскуряков, вместо того чтобы вежливо поздороваться.
После этих слов мужчина моих несбывшихся снов поднял глаза на нас с Нинон, и по его лицу расплылась идиотская улыбка, а взгляд еще недавно столь привлекательных для меня глаз остекленел. Что это с ним, интересно? Муки совести у него, что ли, выражаются в такой оригинальной форме?
— Ну вот, уважаемые Нина Павловна и Евгения Петровна, — снова заговорил Проскуряков, — у нас опять к вам есть вопросы, связанные с убийством вашей соседки, м-да… Но прежде я вас кое с кем познакомлю. — Он обернулся к мужчине моих несбывшихся снов и дежурным тоном отрапортовал:
— Следователь Генпрокуратуры по особо важным делам Андрей Степанович Белов.
Я молча открыла рот, а Нинон поправила очки на переносице, наверное, чтобы получше рассмотреть следователя Генпрокуратуры по особо важным делам, сиречь моего коварного любовника (впрочем, о последнем обстоятельстве она и не догадывалась). Как я до этой минуты не догадывалась о том, что крепкий красавец по имени Андрей, некогда подобравший меня на автобусной остановке с вывихнутой ногой, является обладателем столь героической профессии! К тому же женатым. Зато сегодня все стало по своим местам. Выходит, никакими угрызениями совести он не мучится, и эта наша встреча, как и предыдущая, в гастрономе на Таганке, стопроцентная случайность. И притом весьма неприятная как для меня, так и для Андрея.
Пока я вновь обретала дар речи, Нинон, которая этого дара не теряла, заявила, что ей очень приятно видеть в своем доме следователя по особо важным делам. Конечно, она кривила душой, но, признаться, весьма искусно. Потом она предложила троице присесть, но в плетеное кресло опустился только Андрей, похоже, так же, как и я, пребывающий в страшном смятении. Проскуряков и местный Анискин отошли в сторонку и стали что-то тихо обсуждать, всем своим видом показывая, что они здесь исключительно в качестве сопровождающих.
Пауза затянулась, но тут опять нашлась Нинон, изображавшая из себя гостеприимную хозяйку романтического бунгало в тени магнолий:
— Не желаете ли кофе?
— Пожалуй… — выдавил из себя мужчина моих несбывшихся снов, теребя в руках кожаную папку, совсем как застенчивая гимназистка край форменного платьица.
Как только Нинон скрылась на кухне, Андрей подался в мою сторону и, кося левым глазом на Проскурякова и местного Анискина, прошипел:
— Какого черта ты тут делаешь?
— А живу я здесь, — ответствовала я с иезуитской улыбкой, схватила со стола самое крупное яблоко и с остервенением вонзила в него зубы, так что сок брызнул. Жадно проглотила кусок, рискуя в очередной раз подавиться, и едко прибавила:
— Не бойся, я не собираюсь плевать тебе в рожу и выяснять отношения прочими доступными мне способами. Я законопослушная гражданка Пастухова, так что можешь смело задавать свои вопросы.
Мужчина моих несбывшихся снов покраснел, как вареный рак, но ничего не сказал, а тут как раз подоспела Нинон с дымящейся чашечкой кофе на маленьком подносе:
— Пожалуйста…
Андрей дрожащей рукой поднес чашку ко рту, сделал глоток, дернулся — кофе-то горячий! — и пролил немного коричневой жижи на тщательно отутюженные (не иначе любящей женой!!!) брюки. Еще сильнее покраснел, сконфузился, а Нинон протянула ему полотенце, уговаривая, как маленького:
— Ничего страшного, со всеми бывает…
Я тихо торжествовала.
Как ни старалась Нинон, пятно на брюках следователя по особо важным делам вывести не удалось, оно только несколько уменьшилось в размерах. Смущенный Андрей с трудом отбился от забот моей подружки, которая словно специально вгоняла его в краску, а стоящие за его спиной следователь Проскуряков и местный Анискин переглядывались, откровенно потешаясь над московским выскочкой. Не сомневаюсь, что они думали именно так. И пока он расспрашивал нас с Нинон о том, что мы видели в ночь убийства банкирши, эта парочка продолжала корчить снисходительные физиономии. В какой-то момент мне стало даже немного обидно за своего блудливого возлюбленного. До чего отходчива женская душа!
— Значит, вы утверждаете, будто видели, как Остроглазова выбежала из дома? — осведомился Андрей, после того как мы с Нинон ответили на первые его вопросы, достаточно формальные.
— Ну конечно, — безапелляционно заявила Нинон, — вот этими самыми глазами, — и снова поправила очки.
— А вы? — Он перевел взгляд на меня и тут же опустил глаза.
— И я. — Кто бы знал, как меня тяготил этот разговор, не так-то это просто — вежливо беседовать с человеком, которому хочется вцепиться ногтями в физиономию. — Мы все время были рядом.
Мужчина моих несбывшихся снов раскрыл папку и что-то черкнул в блокноте. Потом посмотрел на Нинон, посмотрел сквозь меня, поскольку Нинон стояла аккурат позади моего стула, картинно облокотившись на спинку, и поинтересовался:
— Вы видели убегающую Остроглазову в окно?
— Так точно, — отрапортовала Нинон.
— Гм-гм, вы не могли бы мне показать это окно?
— Разумеется, — вздохнула Нинон, — у нас здесь не стратегический объект, а потому скрывать нечего, особенно от представителей правоохранительных органов.
И они отправились в дом. От нечего делать я потащилась за ними, а уже за мной — скептически настроенная парочка: следователь Проскуряков и местный Анискин.
В гостиной Андрей долго таращился в окно, сначала прищурившись и приникнув к стеклу, потом отступив на пару шагов и задумчиво склонив голову набок. Смешно было наблюдать, как Проскуряков и Анискин проделали то же самое за его спиной. Словно передразнивали.
— Да, соседний дом отсюда хорошо виден, и калитка тоже, — наконец констатировал мужчина моих несбывшихся снов, как мне показалось, с некоторым разочарованием.
— Еще бы! — фыркнула Нинон и сделала круглые глаза.
Я просто не знала, когда эта пытка кончится и кончится ли когда-нибудь вообще.
— Я хотел бы поговорить с тобой наедине, — улучив минуту, когда на нас никто не смотрел, шепнул Андрей. — Через сорок минут на платформе.
— Черта с два! — процедила я сквозь зубы.
Глава 8
Ровно через сорок минут я уже прогуливалась по платформе из конца в конец, нервно поглядывая на часы. Каких трудов мне стоило придумать для Нинон благовидный предлог для отлучки, а этот нахал задерживался. Наконец на маленький пятачок, отделяющий железнодорожную платформу от перелеска, выскочили обшарпанные белые «Жигули», из которых и вышел мужчина моих несбывшихся снов, он же следователь Генпрокуратуры по особо важным делам. Облокотившись на раскрытую дверцу, он что-то невнятно сказал кому-то в машине и размашистым шагом направился ко мне.
— Привет! — бросил он так, словно это было самое заурядное свидание. Хорошо еще, что с поцелуями не полез.
Я ничего не ответила и, поскольку в уголках глаз у меня предательски защипало от размазанной туши, поспешила отвернуться. Как нарочно, взгляд мой сразу же напоролся на милицейскую листовку с фотографией девушки, найденной недалеко от платформы несколько дней назад.
Сначала за моей спиной раздался тяжкий вздох, потом щелчок зажигалки и наконец виноватое:
— Я понимаю, тебе будет трудно меня простить, но, может быть, ты хотя бы попытаешься понять…
— Понять? — отозвалась я, не оборачиваясь, неожиданно сиплым голосом. — Тогда подскажи, как…
— А черт, опять я не то ляпнул, — с досадой обмолвился Андрей, и я уловила знакомый запах его сигареты, — просто голова идет кругом. Во-первых, после той нашей встречи в гастрономе на душе кошки скребут, во-вторых, этот маньяк… Я за ним уже полгода гоняюсь…
Складно говорит, а как трогательно, может, еще и пожалеть его прикажете?
— Впрочем, что я об этом маньяке… Речь о нас с тобой, — сокрушенно пробормотал он. — Как все глупо получилось, просто по-идиотски. Когда я с тобой познакомился, то никаких таких планов не имел, потом подумал: а почему бы и нет? Ну, знаешь, такой легкий флирт без обязательств, какой многие практикуют… Да и ты ничего не требовала, а потому меня это вполне устраивало… А потом и не заметил, как втянулся, так привык, м-да… Пробовал несколько раз все это оборвать, чувствую, чего-то не хватает… Конечно, нужно было давно объясниться.
— Вот именно, — поддакнула я, упорно изучая фотографическое лицо жертвы неизвестного маньяка, уже начинавшее расплываться перед моими глазами, полными влаги.
— Тебе трудно меня понять, — убитым тоном сказал Андрей, — женская психология отличается от мужской. Я, конечно, подлец и кобель, но мне было так хорошо с тобой, честное слово, ты даже не можешь себе представить как…
— Где уж нам такое понять, — язвительно заметила я, и слезы на моих глазах моментально высохли. — Ты был со мной на седьмом небе от счастья, но это не помешало тебе организовать младенца собственной жене…
— Ревнуешь? — засопел он.
— Идиот! Да чтобы я тебя еще ревновала, слишком много чести! — Я обернулась и смерила его презрительным взглядом, пожалев при этом, что не захватила с собой увеличительного стекла, таким он мне показался микроскопическим, несмотря на атлетическое сложение, некогда волновавшее мою слабую женскую плоть.
Как ни странно, мой грозный рык произвел на этого кающегося грешника действие, противоположное ожидаемому. Удивительное дело, он вдруг воспрял духом и осмелел настолько, что прямо посмотрел мне в глаза:
— Ну вот и ладненько, ну вот и чудненько, теперь тебе нужно как следует разрядиться… Ну, обзови меня еще как-нибудь!
— Это как? — Я опешила от такой нестандартной просьбы.
— Да как вздумается, — милостиво разрешил этот особо важный следователь. — Сволочью там… или мерзавцем… А хочешь, крой по матушке, это, между прочим, самое радикальное средство при таких делах.
А я вдруг вспомнила злой вопль убиенной банкирши той ночью и выдала деревянным голосом:
— Старый… к-козел!
— Почему старый? — неожиданно обиделся мужчина моих несбывшихся снов, еще минуту назад вдохновенно призывавший меня крыть его «по матушке».
— Да пошел ты… — вяло ругнулась я и пошла прочь.
Однако он меня настиг и осторожно взял под локоть. Вот банный лист!
Пришлось мне поинтересоваться:
— Что, я еще не все твои просьбы выполнила? Может, прикажешь в морду тебе дать?
Андрей быстро зыркнул на «жигуль», терпеливо дожидавшийся его возле платформы, и ответил со вздохом:
— Я бы разрешил, если тебе это поможет, но как-то не хочется при подчиненных… Может, в другой раз?
— Непременно, — пообещала я, прибавляя шаг. — А до тех пор я потренируюсь на боксерской груше.
— Да подожди ты, — снова задержал меня Андрей, — я же тебе главного не сказал… Ситуация у нас получается непростая… Короче, я этим делом буду заниматься и дальше, сама посуди, не могу же я его бросить из-за тебя. Представь, я этого маньяка уже полгода пасу — если, конечно, он приложил руку к здешним трупам, — а тут ты…
— Можно подумать, что я этому рада, — огрызнулась я.
— Да ты не сердись, — примирительно произнес мой бывший возлюбленный, — я это к тому, что нам теперь волей-неволей придется встречаться до тех пор, пока я во всем не разберусь. Как ни крути, ты все-таки свидетельница… Так вот, я тебя об одном попрошу: не очень афишируй наши с тобой отношения, чтобы не усложнять мне работу.
Ах вот в чем дело, оказывается!
Я пожала плечами:
— Да лови ты своего маньяка, ради бога, мне-то что до этого. Правда, было бы, конечно, лучше, если бы ты его поймал побыстрее… И не бойся, я никому не стану рассказывать, какие «нежные» отношения нас связывают, было бы чем гордиться…
— Ну вот и замечательно, — обрадовался он, — тогда больше не стану тебя задерживать.
С этими словами мужчина моих несбывшихся снов беззаботно мне подмигнул и, посвистывая, направился к своему «жигулю», а я осталась на платформе. Хоть я и обозвала его старым козлом, легче мне от этого не стало.
А потому, возвращаясь в дачный поселок, я всю дорогу крыла его последними словами, только уже мысленно.
Раз пять прокрутив в голове все известные мне ругательства, я иссякла, а посему заняла себя другими размышлениями. А подумать мне было о чем. Как вам, например, недавнее заявление моего вероломного любовника насчет того, что он уже полгода пасет маньяка, который якобы может быть причастен к убийствам в Дроздовке? Что-то мне невдомек, при чем здесь тогда томящиеся в заточении вдовый банкир и кудлатый шабашник?.. Даже если среди них и есть маньяк, то кто-то один. И потом, оба убийства произошли в течение одной недели, а Андрей ищет маньяка уже полгода, какая-то абракадабра получается.
— Странный какой-то этот следователь из прокуратуры, — обронила Нинон, подвигая поближе к Анискину вазочку с печеньем.
— Московский выскочка! — с нескрываемым презрением отозвался о моем бывшем любовнике Анискин. — Мы их тут таких видали-перевидали… Только и горазды из себя Шерлоков Холмсов изображать, а как до дела, так ничего не умеют. Он, видите ли, маньяка ловит, не терпится ему повышение по службе заработать. А какой тут маньяк, обычная бытовуха!
Нинон покачала своей «ржаной» головой:
— Значит, все-таки Остроглазов сам свою жену того?.. Только когда же он успел?
— Да при чем тут Остроглазов! — Местный Анискин аппетитно хрустнул печеньем. — Это молдаванин ее приговорил.
— Что? — Мы с Нинон переглянулись. — Он признался?
— Сейчас, признался, — усмехнулся Анискин, — что он, дурак, признаваться? Он, конечно, отказывается, только против него неоспоримые улики имеются…
— Да ну?! — воскликнули мы с Нинон в один голос.
— В том-то и дело, — самодовольно заявил местный Анискин, — часики золотые в кармане его спецовки нашлись, очень приметные часики, с другими не спутаешь…
— Золотые? Браслет в виде змейки? — охнула Нинон.
— Они самые, — кивнул участковый, — а вы что, тоже про них знаете?
— Видела у Ирины, — сказала Нинон, — очень красивая вещица, обращает на себя внимание…
— Вот и парень этот, видать, тоже… обратил внимание, да как золотишко блеснуло, совсем одурел. А может, он и правда в несознанке был, он ведь тогда так набрался, что на следующее утро лыка не вязал. Они же в тот вечер на троих, считай, ящик перцовки прикончили. А этому еще мало показалось, бегал к ларьку, хотел в долг у Сеньки еще водки взять, а тот ему отказал. А молдаванин, говорит, разозлился страшно, ругался почем зря… А на обратном пути ему и попалась банкирша со своими красивыми часиками…
— Тогда почему банкира в кутузке держат? — полюбопытствовала я. А что, вполне логичный вопрос.
— Банкира? — Анискин поскреб пятерней затылок. — Да в таких делах всегда подозрение сначала на мужа падает, вот его и взяли.
— А чего ж теперь не выпустят?
— — Да выпустят его, выпустят, — отмахнулся он от меня, — не сегодня-завтра, не переживайте.
Я вспыхнула:
— Да я и не переживаю, просто как-то все странно. Взяли, потому что так принято, когда убийца совсем другой… И еще… А та, вторая женщина, про которую в листовке написано, ее что, тоже молдаванин убил?
Анискин поскучнел:
— Ох, какие вы скорые, так вам сразу все и выложи. Прыткие, как тот московский следователь: пришел, увидел, победил. Мы всю работу сделали, а он теперь будет отчитываться, что маньяка поймал. Хочет, чтобы про него в газетке пропечатали и портрет в анфас поместили. Рожа-то у него смазливая, только в нашем деле рожа не главное, надо, чтобы в котелке смекалка водилась…
— Это точно, — поддакнула Нинон, — я же говорю, странный он какой-то. Пока мы разговаривали, он то бледнел, то краснел и глаза все время в сторону отводил. Не люблю я, когда глаза отводят…
На мой взгляд, в таком поведении моего коварного возлюбленного-обманщика ничего странного не было, но я не стала разубеждать Нинон, поскольку для этого мне пришлось бы рассказать ей о наших отношениях, а я обещала Андрею держать рот на замке. И я сдержу свое слово, хоть он того и не стоит.
Местный Анискин поднялся с кресла и водрузил на лысину форменную фуражку:
— Спасибо за угощение, мне пора.
— Может, еще пятьдесят грамм? — встрепенулась гостеприимная Нинон.
— Нет, — отказался местный Анискин, — первые пятьдесят грамм — это на пользу, а следующие — во вред… — Впрочем, по лицу его было заметно, что он колеблется. — Ну бывайте, уважаемые.
Мы с Нинон проводили его до калитки, помахали вслед и вернулись на террасу.
— Значит, Остроглазова выпустят, — задумчиво произнесла Нинон и принялась убирать со стола, заметив:
— Что-то наш сегодняшний завтрак плавно перешел в обед.
— Давай помогу, — предложила я.
— Да что тут делать? — беззаботно отозвалась Нинон. — Ты отдыхай.
— Что-то я уже утомилась отдыхать, — призналась я со вздохом. — Может, тебе что-нибудь прополоть нужно? — В моем нынешнем состоянии мне просто необходимо было чем-то себя занять.
— Прополоть? — Глаза Нинон округлились. — Нет, полоть у меня нечего. Вот только… Если хочешь, можешь собрать оставшуюся на кустах смородину, а то она скоро осыпаться начнет. Одно ведро у меня уже собрано.
— Годится, — согласилась я, — пойду немного подремлю, а после обеда займусь твоей смородиной.
Подремать немножко мне не удалось. Я провалялась на софе до самого заката, а когда встала, голова моя просто раскалывалась, так что сбор урожая пришлось перенести на завтра. Тогда-то я и сделала одно открытие.
— Привет! — бросил он так, словно это было самое заурядное свидание. Хорошо еще, что с поцелуями не полез.
Я ничего не ответила и, поскольку в уголках глаз у меня предательски защипало от размазанной туши, поспешила отвернуться. Как нарочно, взгляд мой сразу же напоролся на милицейскую листовку с фотографией девушки, найденной недалеко от платформы несколько дней назад.
Сначала за моей спиной раздался тяжкий вздох, потом щелчок зажигалки и наконец виноватое:
— Я понимаю, тебе будет трудно меня простить, но, может быть, ты хотя бы попытаешься понять…
— Понять? — отозвалась я, не оборачиваясь, неожиданно сиплым голосом. — Тогда подскажи, как…
— А черт, опять я не то ляпнул, — с досадой обмолвился Андрей, и я уловила знакомый запах его сигареты, — просто голова идет кругом. Во-первых, после той нашей встречи в гастрономе на душе кошки скребут, во-вторых, этот маньяк… Я за ним уже полгода гоняюсь…
Складно говорит, а как трогательно, может, еще и пожалеть его прикажете?
— Впрочем, что я об этом маньяке… Речь о нас с тобой, — сокрушенно пробормотал он. — Как все глупо получилось, просто по-идиотски. Когда я с тобой познакомился, то никаких таких планов не имел, потом подумал: а почему бы и нет? Ну, знаешь, такой легкий флирт без обязательств, какой многие практикуют… Да и ты ничего не требовала, а потому меня это вполне устраивало… А потом и не заметил, как втянулся, так привык, м-да… Пробовал несколько раз все это оборвать, чувствую, чего-то не хватает… Конечно, нужно было давно объясниться.
— Вот именно, — поддакнула я, упорно изучая фотографическое лицо жертвы неизвестного маньяка, уже начинавшее расплываться перед моими глазами, полными влаги.
— Тебе трудно меня понять, — убитым тоном сказал Андрей, — женская психология отличается от мужской. Я, конечно, подлец и кобель, но мне было так хорошо с тобой, честное слово, ты даже не можешь себе представить как…
— Где уж нам такое понять, — язвительно заметила я, и слезы на моих глазах моментально высохли. — Ты был со мной на седьмом небе от счастья, но это не помешало тебе организовать младенца собственной жене…
— Ревнуешь? — засопел он.
— Идиот! Да чтобы я тебя еще ревновала, слишком много чести! — Я обернулась и смерила его презрительным взглядом, пожалев при этом, что не захватила с собой увеличительного стекла, таким он мне показался микроскопическим, несмотря на атлетическое сложение, некогда волновавшее мою слабую женскую плоть.
Как ни странно, мой грозный рык произвел на этого кающегося грешника действие, противоположное ожидаемому. Удивительное дело, он вдруг воспрял духом и осмелел настолько, что прямо посмотрел мне в глаза:
— Ну вот и ладненько, ну вот и чудненько, теперь тебе нужно как следует разрядиться… Ну, обзови меня еще как-нибудь!
— Это как? — Я опешила от такой нестандартной просьбы.
— Да как вздумается, — милостиво разрешил этот особо важный следователь. — Сволочью там… или мерзавцем… А хочешь, крой по матушке, это, между прочим, самое радикальное средство при таких делах.
А я вдруг вспомнила злой вопль убиенной банкирши той ночью и выдала деревянным голосом:
— Старый… к-козел!
— Почему старый? — неожиданно обиделся мужчина моих несбывшихся снов, еще минуту назад вдохновенно призывавший меня крыть его «по матушке».
— Да пошел ты… — вяло ругнулась я и пошла прочь.
Однако он меня настиг и осторожно взял под локоть. Вот банный лист!
Пришлось мне поинтересоваться:
— Что, я еще не все твои просьбы выполнила? Может, прикажешь в морду тебе дать?
Андрей быстро зыркнул на «жигуль», терпеливо дожидавшийся его возле платформы, и ответил со вздохом:
— Я бы разрешил, если тебе это поможет, но как-то не хочется при подчиненных… Может, в другой раз?
— Непременно, — пообещала я, прибавляя шаг. — А до тех пор я потренируюсь на боксерской груше.
— Да подожди ты, — снова задержал меня Андрей, — я же тебе главного не сказал… Ситуация у нас получается непростая… Короче, я этим делом буду заниматься и дальше, сама посуди, не могу же я его бросить из-за тебя. Представь, я этого маньяка уже полгода пасу — если, конечно, он приложил руку к здешним трупам, — а тут ты…
— Можно подумать, что я этому рада, — огрызнулась я.
— Да ты не сердись, — примирительно произнес мой бывший возлюбленный, — я это к тому, что нам теперь волей-неволей придется встречаться до тех пор, пока я во всем не разберусь. Как ни крути, ты все-таки свидетельница… Так вот, я тебя об одном попрошу: не очень афишируй наши с тобой отношения, чтобы не усложнять мне работу.
Ах вот в чем дело, оказывается!
Я пожала плечами:
— Да лови ты своего маньяка, ради бога, мне-то что до этого. Правда, было бы, конечно, лучше, если бы ты его поймал побыстрее… И не бойся, я никому не стану рассказывать, какие «нежные» отношения нас связывают, было бы чем гордиться…
— Ну вот и замечательно, — обрадовался он, — тогда больше не стану тебя задерживать.
С этими словами мужчина моих несбывшихся снов беззаботно мне подмигнул и, посвистывая, направился к своему «жигулю», а я осталась на платформе. Хоть я и обозвала его старым козлом, легче мне от этого не стало.
А потому, возвращаясь в дачный поселок, я всю дорогу крыла его последними словами, только уже мысленно.
Раз пять прокрутив в голове все известные мне ругательства, я иссякла, а посему заняла себя другими размышлениями. А подумать мне было о чем. Как вам, например, недавнее заявление моего вероломного любовника насчет того, что он уже полгода пасет маньяка, который якобы может быть причастен к убийствам в Дроздовке? Что-то мне невдомек, при чем здесь тогда томящиеся в заточении вдовый банкир и кудлатый шабашник?.. Даже если среди них и есть маньяк, то кто-то один. И потом, оба убийства произошли в течение одной недели, а Андрей ищет маньяка уже полгода, какая-то абракадабра получается.
* * *
Нинон, вопреки моим ожиданиям, отнюдь не тосковала в одиночестве, а потчевала кофием местного Анискина, который уютно расположился на террасе, прямо как родной. И, судя по всему, не только кофием (я заметила на столе еще и початую бутылку коньяка). Кроме того, они с Нинон о чем-то мило и непринужденно беседовали, будто закадычные приятели. Я опустилась в плетеное кресло и составила им компанию, правда, от коньяка предусмотрительно отказалась.— Странный какой-то этот следователь из прокуратуры, — обронила Нинон, подвигая поближе к Анискину вазочку с печеньем.
— Московский выскочка! — с нескрываемым презрением отозвался о моем бывшем любовнике Анискин. — Мы их тут таких видали-перевидали… Только и горазды из себя Шерлоков Холмсов изображать, а как до дела, так ничего не умеют. Он, видите ли, маньяка ловит, не терпится ему повышение по службе заработать. А какой тут маньяк, обычная бытовуха!
Нинон покачала своей «ржаной» головой:
— Значит, все-таки Остроглазов сам свою жену того?.. Только когда же он успел?
— Да при чем тут Остроглазов! — Местный Анискин аппетитно хрустнул печеньем. — Это молдаванин ее приговорил.
— Что? — Мы с Нинон переглянулись. — Он признался?
— Сейчас, признался, — усмехнулся Анискин, — что он, дурак, признаваться? Он, конечно, отказывается, только против него неоспоримые улики имеются…
— Да ну?! — воскликнули мы с Нинон в один голос.
— В том-то и дело, — самодовольно заявил местный Анискин, — часики золотые в кармане его спецовки нашлись, очень приметные часики, с другими не спутаешь…
— Золотые? Браслет в виде змейки? — охнула Нинон.
— Они самые, — кивнул участковый, — а вы что, тоже про них знаете?
— Видела у Ирины, — сказала Нинон, — очень красивая вещица, обращает на себя внимание…
— Вот и парень этот, видать, тоже… обратил внимание, да как золотишко блеснуло, совсем одурел. А может, он и правда в несознанке был, он ведь тогда так набрался, что на следующее утро лыка не вязал. Они же в тот вечер на троих, считай, ящик перцовки прикончили. А этому еще мало показалось, бегал к ларьку, хотел в долг у Сеньки еще водки взять, а тот ему отказал. А молдаванин, говорит, разозлился страшно, ругался почем зря… А на обратном пути ему и попалась банкирша со своими красивыми часиками…
— Тогда почему банкира в кутузке держат? — полюбопытствовала я. А что, вполне логичный вопрос.
— Банкира? — Анискин поскреб пятерней затылок. — Да в таких делах всегда подозрение сначала на мужа падает, вот его и взяли.
— А чего ж теперь не выпустят?
— — Да выпустят его, выпустят, — отмахнулся он от меня, — не сегодня-завтра, не переживайте.
Я вспыхнула:
— Да я и не переживаю, просто как-то все странно. Взяли, потому что так принято, когда убийца совсем другой… И еще… А та, вторая женщина, про которую в листовке написано, ее что, тоже молдаванин убил?
Анискин поскучнел:
— Ох, какие вы скорые, так вам сразу все и выложи. Прыткие, как тот московский следователь: пришел, увидел, победил. Мы всю работу сделали, а он теперь будет отчитываться, что маньяка поймал. Хочет, чтобы про него в газетке пропечатали и портрет в анфас поместили. Рожа-то у него смазливая, только в нашем деле рожа не главное, надо, чтобы в котелке смекалка водилась…
— Это точно, — поддакнула Нинон, — я же говорю, странный он какой-то. Пока мы разговаривали, он то бледнел, то краснел и глаза все время в сторону отводил. Не люблю я, когда глаза отводят…
На мой взгляд, в таком поведении моего коварного возлюбленного-обманщика ничего странного не было, но я не стала разубеждать Нинон, поскольку для этого мне пришлось бы рассказать ей о наших отношениях, а я обещала Андрею держать рот на замке. И я сдержу свое слово, хоть он того и не стоит.
Местный Анискин поднялся с кресла и водрузил на лысину форменную фуражку:
— Спасибо за угощение, мне пора.
— Может, еще пятьдесят грамм? — встрепенулась гостеприимная Нинон.
— Нет, — отказался местный Анискин, — первые пятьдесят грамм — это на пользу, а следующие — во вред… — Впрочем, по лицу его было заметно, что он колеблется. — Ну бывайте, уважаемые.
Мы с Нинон проводили его до калитки, помахали вслед и вернулись на террасу.
— Значит, Остроглазова выпустят, — задумчиво произнесла Нинон и принялась убирать со стола, заметив:
— Что-то наш сегодняшний завтрак плавно перешел в обед.
— Давай помогу, — предложила я.
— Да что тут делать? — беззаботно отозвалась Нинон. — Ты отдыхай.
— Что-то я уже утомилась отдыхать, — призналась я со вздохом. — Может, тебе что-нибудь прополоть нужно? — В моем нынешнем состоянии мне просто необходимо было чем-то себя занять.
— Прополоть? — Глаза Нинон округлились. — Нет, полоть у меня нечего. Вот только… Если хочешь, можешь собрать оставшуюся на кустах смородину, а то она скоро осыпаться начнет. Одно ведро у меня уже собрано.
— Годится, — согласилась я, — пойду немного подремлю, а после обеда займусь твоей смородиной.
Подремать немножко мне не удалось. Я провалялась на софе до самого заката, а когда встала, голова моя просто раскалывалась, так что сбор урожая пришлось перенести на завтра. Тогда-то я и сделала одно открытие.
Глава 9
Открытие представляло собой дыру в заборе, отделяющем владения Нинон от банкирских. Эту самую дыру я, по чести сказать, заметила не сразу. Строго говоря, это даже не дыра была, просто две штакетины в заборе едва держались на верхних гвоздях, и при желании их ничего не стоило отодвинуть. Но и это еще не все! На одной из смородиновых веток я также обнаружила крошечный клочок белой материи, на ощупь похожей на шелковую. Естественно, что я призадумалась. Уж не грозила ли нам с Нинон опасность более серьезная, нежели мы могли предположить?
А тут и Нинон появилась, какая-то взволнованная и возбужденная.
— Витальку выпустили, — объявила она.
— А ты откуда знаешь, от своего Анискина, что ли?
— От какого еще Анискина? — фыркнула Нинон. — Просто Виталька вернулся, только что. Выглядит, правда, неважнец, почернел прямо весь…
— Почернел? — повторила я. — Это с чего? Что, над ним там уголовники издевались?
— Еще бы ему не почернеть, — передернула плечами Нинон, — он же по Ирке убивается, считает, будто он в ее смерти виноват. И может, небезосновательно: если бы они так не собачились, Ирка бы не стала бегать ночью по поселку. А с другой стороны, у нее, по-моему, крыша не совсем в порядке была, как бы протекала, а разве он тут виноват?
А тут и Нинон появилась, какая-то взволнованная и возбужденная.
— Витальку выпустили, — объявила она.
— А ты откуда знаешь, от своего Анискина, что ли?
— От какого еще Анискина? — фыркнула Нинон. — Просто Виталька вернулся, только что. Выглядит, правда, неважнец, почернел прямо весь…
— Почернел? — повторила я. — Это с чего? Что, над ним там уголовники издевались?
— Еще бы ему не почернеть, — передернула плечами Нинон, — он же по Ирке убивается, считает, будто он в ее смерти виноват. И может, небезосновательно: если бы они так не собачились, Ирка бы не стала бегать ночью по поселку. А с другой стороны, у нее, по-моему, крыша не совсем в порядке была, как бы протекала, а разве он тут виноват?