— Извини, приятель, я имел в виду лишь то, что у вас самое лучшее блюдо форель. Так что тащи нам ее, голубушку, а также зелень и прочее…
Официант обозначил в своем блокноте только ему одному понятные закорюки.
— А пить что будете?
— Белое вино, разумеется, как и положено под рыбу.
— А насчет водочки? — не сдавался официант.
— Так как насчет водочки? — Каперанг переадресовал вопрос Марине.
Та с большой интенсивностью замотала головой.
— Обойдемся, — заключил Герман, и официант немедленно дематериализовался.
Кстати, ждать его пришлось недолго, и очень скоро Марина смогла оценить выбор каперанга. Форель оказалась необыкновенно вкусной, особенно после тех блюд, какими ее потчевали в столовой пансионата «Лазурная даль». А каперанг провозгласил тост:
— За эту прекрасную женщину, которая, несмотря на свалившиеся на нее несчастья, нашла в себе силы скрасить вечер одинокого холостяка!
Марина даже поперхнулась: не очень-то юбилейный тост у него получился. Зато информативный. Особенно в той части, в которой речь шла об одиноком холостяке.
А Герман, он же одинокий холостяк, скомандовал:
— Первую до дна!
Марина вздрогнула, быстро влила в себя приятно кисловатую жидкость с нежным запахом винограда и закашлялась.
Каперанг испугался и, вскочив со стула, похлопал ее по спине ладонью, а потом участливо осведомился:
— Все нормально?
Марина, готовая провалиться сквозь пол веранды и, как результат, оказаться в морской воде, виновато кивнула.
Слава богу, дальше все пошло более-менее гладко, Марина больше ничего не роняла, несмотря на то что после выпитого вина перед глазами у нее все колыхалось, будто в мареве. Нет, конечно, она не была пьяна, просто ощущала необычайную легкость в теле, причем весьма приятную легкость.
Веранда ресторана постепенно заполнялась, чуть ли не все столики уже были заняты, а разряженная публика все подходила и подходила. А когда стемнело и над морем повисли яркие крупные звезды, заиграл оркестр.
— Потанцуем? — предложил каперанг.
Марина, конечно, принялась отнекиваться. Герман же осторожно, но настойчиво поднял ее со стула и вывел из-за стола. Голова у Марины закружилась, и потому она была вынуждена обнять своего спутника.
— Вот так-то лучше, — одобрил каперанг.
Танцевал он хорошо, насколько в этом разбиралась Марина, а руки у него были такие горячие, что обжигали сквозь платье. Марина забыла обо всем и просто плыла под музыку, положив голову ему на плечо, и без малого не задремала… Однако ей пришлось взбодриться, причем по самому неожиданному поводу. Она опять увидела платье Кристины! Оно колыхалось буквально в двух шагах от нее вместе с диковинными цветами и развернутым веером, поверх которого лежали две крупные мужские ладони. Партнер развернул свою даму, и Марина удивленно увидела совсем не ту женщину, которую она ожидала увидеть. Совсем, совсем не ту! Это была не та особа, которую она впервые встретила на рынке и к которой ходила на «разведку», выдавая себя за приезжую, ищущую квартиру. Эта была, во-первых, чуть-чуть помоложе, во-вторых, постройней, так что платье Валентины Коромысловой на ней немного болталось. Ну и дела, подумала Марина, как же это понимать? Выходит, следователь Кочегаров, провожающий в последний путь любимую тещу, был прав и таких платьев в небольшом черноморском городке как мух на хорошей ферме?! А она просто дурью мучается, придумывая себе приключения?
Этот каперанг был чутким и внимательным, как американский шпион, потому что сразу же поинтересовался:
— Что-то не так?
А ведь он даже Марининого лица не видел!
— Все хорошо, — заверила его Марина, прожигая взглядом дырки на спине женщины в платье Кристины. А та, как ей показалось, даже начала от этого поеживаться. Но когда Марина попала в поле ее зрения, глаза у нее были пустые, ровным счетом ничего не выражающие. К записным красавицам обладательница платья с веерами не относилась, черты лица остренькие и невыразительные, почти как у покойной Валентины Коромысловой. Только ярких признаков апломба в них не читалось.
Тогда Марина переключилась на ее кавалера. До красавца-мужчины тому тоже было далековато: невысокого роста — почти на полголовы ниже партнерши — и приблизительно в два раза ее моложе, коренастый, со здоровенными, обильно поросшими рыжими волосами ручищами, напоминающими клешни краба в многократном увеличении. Ко всему прочему он откровенно прижимался к своей даме и, не скрывая, млел от удовольствия. Противное зрелище, если честно Танго сменилось чем-то исключительно зажигательным, вроде лезгинки, и Марина с каперангом вернулись за свой столик, откуда могли наблюдать коленца, которые выкидывали подвыпившие посетители ресторана. Между прочим, первым в пляс пустился кавалер обладательницы платья Кристины. Что он выделывал ногами, просто не поддавалось описанию. Потом к нему присоединилась парочка не менее темпераментных парубков с облупленными от беспощадного южного солнышка носами. Эти явно пытались изобразить под лезгинку «Цыганочку» с выходом. Они резвились довольно долго, а потом компанию им неожиданно составила сильно беспокоящая Марину особа в платье с веерами. Ее кавалер предпринял попытку припасть к ручке прекрасной дамы, в результате чего она (прекрасная дама) покачнулась и, не поддержи ее проходящий через веранду официант, наверняка упала бы на ближайший столик. кабинки вывалилась женщина в платье с веерами. Марина почувствовала, как отвисла ее челюсть, и предприняла не очень успешную попытку вернуть ее на прежнее место.
Женщина, хоть и была пьяна, заметила Маринину реакцию и немедленно среагировала:
— Ну, че уставилась? Марина мгновенно нашлась:
— Да вот, любуюсь… Платье очень красивое…
Бабенке польстило Маринино внимание, она довольно осклабилась, продемонстрировав прореху в верхней челюсти, на месте этой прорехи раньше был резец, и доверительно сообщила:
— Да, неплохое платьице… По дешевке у одной купила…
— А у этой… одной, у нее случайно больше нет такого же? — воспользовалась ее словоохотливостью Марина.
— Не-а, — женщина отрицательно помотала головой, отчего ее заметно повело в сторону. — Только одно, экс… эксклюзивная модель. — Просто удивительно, как ей удалось осилить это заковыристое иностранное слово. — Оно ей, той бабе, мало, чуть по швам не разошлось, так что сторговались.
— Повезло вам, — с притворной завистью вздохнула Марина в надежде еще что-нибудь выведать у пьяненькой бабенки, хотя ей и без того было понятно, что свое роскошное платье та купила у Марининой знакомой с Шоссейной улицы. А вот как к той попало платье Валентины Коромысловой — большой вопрос!
Тем временем дамочке из ресторана надоели ванильные Маринины комплименты, и она, покачиваясь, подошла к мутному зеркалу, достала из сумочки блестящий тюбик губной помады, мазнула им по губам. Вышло неровно, но она, похоже, не собиралась придавать особое внимание подобным мелочам и, мурлыкая неверным голоском какой-то мотивчик, выкатилась из туалета.
Глава 11
Глава 12
Официант обозначил в своем блокноте только ему одному понятные закорюки.
— А пить что будете?
— Белое вино, разумеется, как и положено под рыбу.
— А насчет водочки? — не сдавался официант.
— Так как насчет водочки? — Каперанг переадресовал вопрос Марине.
Та с большой интенсивностью замотала головой.
— Обойдемся, — заключил Герман, и официант немедленно дематериализовался.
Кстати, ждать его пришлось недолго, и очень скоро Марина смогла оценить выбор каперанга. Форель оказалась необыкновенно вкусной, особенно после тех блюд, какими ее потчевали в столовой пансионата «Лазурная даль». А каперанг провозгласил тост:
— За эту прекрасную женщину, которая, несмотря на свалившиеся на нее несчастья, нашла в себе силы скрасить вечер одинокого холостяка!
Марина даже поперхнулась: не очень-то юбилейный тост у него получился. Зато информативный. Особенно в той части, в которой речь шла об одиноком холостяке.
А Герман, он же одинокий холостяк, скомандовал:
— Первую до дна!
Марина вздрогнула, быстро влила в себя приятно кисловатую жидкость с нежным запахом винограда и закашлялась.
Каперанг испугался и, вскочив со стула, похлопал ее по спине ладонью, а потом участливо осведомился:
— Все нормально?
Марина, готовая провалиться сквозь пол веранды и, как результат, оказаться в морской воде, виновато кивнула.
Слава богу, дальше все пошло более-менее гладко, Марина больше ничего не роняла, несмотря на то что после выпитого вина перед глазами у нее все колыхалось, будто в мареве. Нет, конечно, она не была пьяна, просто ощущала необычайную легкость в теле, причем весьма приятную легкость.
Веранда ресторана постепенно заполнялась, чуть ли не все столики уже были заняты, а разряженная публика все подходила и подходила. А когда стемнело и над морем повисли яркие крупные звезды, заиграл оркестр.
— Потанцуем? — предложил каперанг.
Марина, конечно, принялась отнекиваться. Герман же осторожно, но настойчиво поднял ее со стула и вывел из-за стола. Голова у Марины закружилась, и потому она была вынуждена обнять своего спутника.
— Вот так-то лучше, — одобрил каперанг.
Танцевал он хорошо, насколько в этом разбиралась Марина, а руки у него были такие горячие, что обжигали сквозь платье. Марина забыла обо всем и просто плыла под музыку, положив голову ему на плечо, и без малого не задремала… Однако ей пришлось взбодриться, причем по самому неожиданному поводу. Она опять увидела платье Кристины! Оно колыхалось буквально в двух шагах от нее вместе с диковинными цветами и развернутым веером, поверх которого лежали две крупные мужские ладони. Партнер развернул свою даму, и Марина удивленно увидела совсем не ту женщину, которую она ожидала увидеть. Совсем, совсем не ту! Это была не та особа, которую она впервые встретила на рынке и к которой ходила на «разведку», выдавая себя за приезжую, ищущую квартиру. Эта была, во-первых, чуть-чуть помоложе, во-вторых, постройней, так что платье Валентины Коромысловой на ней немного болталось. Ну и дела, подумала Марина, как же это понимать? Выходит, следователь Кочегаров, провожающий в последний путь любимую тещу, был прав и таких платьев в небольшом черноморском городке как мух на хорошей ферме?! А она просто дурью мучается, придумывая себе приключения?
Этот каперанг был чутким и внимательным, как американский шпион, потому что сразу же поинтересовался:
— Что-то не так?
А ведь он даже Марининого лица не видел!
— Все хорошо, — заверила его Марина, прожигая взглядом дырки на спине женщины в платье Кристины. А та, как ей показалось, даже начала от этого поеживаться. Но когда Марина попала в поле ее зрения, глаза у нее были пустые, ровным счетом ничего не выражающие. К записным красавицам обладательница платья с веерами не относилась, черты лица остренькие и невыразительные, почти как у покойной Валентины Коромысловой. Только ярких признаков апломба в них не читалось.
Тогда Марина переключилась на ее кавалера. До красавца-мужчины тому тоже было далековато: невысокого роста — почти на полголовы ниже партнерши — и приблизительно в два раза ее моложе, коренастый, со здоровенными, обильно поросшими рыжими волосами ручищами, напоминающими клешни краба в многократном увеличении. Ко всему прочему он откровенно прижимался к своей даме и, не скрывая, млел от удовольствия. Противное зрелище, если честно Танго сменилось чем-то исключительно зажигательным, вроде лезгинки, и Марина с каперангом вернулись за свой столик, откуда могли наблюдать коленца, которые выкидывали подвыпившие посетители ресторана. Между прочим, первым в пляс пустился кавалер обладательницы платья Кристины. Что он выделывал ногами, просто не поддавалось описанию. Потом к нему присоединилась парочка не менее темпераментных парубков с облупленными от беспощадного южного солнышка носами. Эти явно пытались изобразить под лезгинку «Цыганочку» с выходом. Они резвились довольно долго, а потом компанию им неожиданно составила сильно беспокоящая Марину особа в платье с веерами. Ее кавалер предпринял попытку припасть к ручке прекрасной дамы, в результате чего она (прекрасная дама) покачнулась и, не поддержи ее проходящий через веранду официант, наверняка упала бы на ближайший столик. кабинки вывалилась женщина в платье с веерами. Марина почувствовала, как отвисла ее челюсть, и предприняла не очень успешную попытку вернуть ее на прежнее место.
Женщина, хоть и была пьяна, заметила Маринину реакцию и немедленно среагировала:
— Ну, че уставилась? Марина мгновенно нашлась:
— Да вот, любуюсь… Платье очень красивое…
Бабенке польстило Маринино внимание, она довольно осклабилась, продемонстрировав прореху в верхней челюсти, на месте этой прорехи раньше был резец, и доверительно сообщила:
— Да, неплохое платьице… По дешевке у одной купила…
— А у этой… одной, у нее случайно больше нет такого же? — воспользовалась ее словоохотливостью Марина.
— Не-а, — женщина отрицательно помотала головой, отчего ее заметно повело в сторону. — Только одно, экс… эксклюзивная модель. — Просто удивительно, как ей удалось осилить это заковыристое иностранное слово. — Оно ей, той бабе, мало, чуть по швам не разошлось, так что сторговались.
— Повезло вам, — с притворной завистью вздохнула Марина в надежде еще что-нибудь выведать у пьяненькой бабенки, хотя ей и без того было понятно, что свое роскошное платье та купила у Марининой знакомой с Шоссейной улицы. А вот как к той попало платье Валентины Коромысловой — большой вопрос!
Тем временем дамочке из ресторана надоели ванильные Маринины комплименты, и она, покачиваясь, подошла к мутному зеркалу, достала из сумочки блестящий тюбик губной помады, мазнула им по губам. Вышло неровно, но она, похоже, не собиралась придавать особое внимание подобным мелочам и, мурлыкая неверным голоском какой-то мотивчик, выкатилась из туалета.
Глава 11
УНИВЕРСАЛЬНАЯ ОТМЫЧКА
Герман стоял у входа в ресторан и курил. Прежде чем подойти к нему, Марина ненадолго задержалась на ступеньках ресторана и полюбовалась им, пользуясь тем, что он ее не видит. Рассеянно смотрит на ночное море, глубоко затягиваясь и как-то особенно, по-мужски держа сигарету. Чей-то совершенно чужой мужчина, уж точно не страдающий от недостатка женского внимания. Такому стоит только свистнуть — и выстроится целая очередь молодух, готовых биться до последнего вздоха за почетное право штопать ему носки и завязывать галстуки. Даже удивительно, что он холостой. Впрочем, это он сам так сказал, а там неизвестно. Она ведь в паспорт к нему не заглядывала. В отличие от него, между прочим! Горячая кровь бросилась Марине в голову: господи, да как же она сразу не сообразила, он же наверняка знает, что она в разводе! А впрочем, этого она, кажется, в милицейском заявлении не указывала… Хотя чего тут указывать, когда на ее физиономии и без того, поди, написано, что нормального мужика она уже лет десять не видела!
Каперанг выбросил окурок в урну и обернулся:
— А, милая женщина, вы уже здесь!
Марина робко улыбнулась, словно она уже стояла в символической очереди за его благосклонностью, причем в самом ее конце.
— Вижу — настроение бодрое, — отметил каперанг, — следов уныния не наблюдается, и все неприятности остались позади.
К сожалению, Марина его оптимизма не разделяла и пожаловалась со вздохом:
— Боюсь, до этого еще далеко. Прямо не знаю, что за напасть такая, честное слово, ну почему все на мою голову, спрашивается? Кому я на ногу наступила? Приехала отдыхать по горящей путевке, чтоб она и вправду сгорела! Чего тут со мной только не случилось! Сначала соседка утонула, потом сумку украли. И все за одну неделю! Меченая я, что ли?
— Ну меня-то вы хотя бы не заносите в список своих злоключений? — лукаво усмехнулся Герман.
Марина покраснела: и правда, чего она его всю дорогу грузит своими проблемами. Обрадовалась, что человек проявил сочувствие!
— Да что вы… — горячо забормотала она. — Вы только не подумайте… Я вам очень, очень, очень благодарна! Вы просто не знаете как. Просто… Просто, знаете, немножко обидно, что так вышло. Сидела себе в Москве, никуда не высовывалась, и все было в порядке, а стоило высунуться — сразу столько приключилось… — Конец своей пространной тирады она скомкала, ибо поняла, что опять съехала на свое фирменное хныканье.
Каперанг приобнял ее за плечи (при этом у Марины появилось странное ощущение, похожее на то, что она испытывала только во время процедуры электрофореза, — такие легкие, приятные иголочки) и посоветовал:
— Отнеситесь к вашим приключениям философски, поймите, что это всего лишь стечение обстоятельств, и сразу посмотрите на жизнь другими глазами. Поверьте, на свете случаются истории и похуже. Скажите мне лучше, часто ли вы на моря выезжаете?
Он все еще не убирал руку с Марининого плеча, и от этой «физиотерапии» по ее телу разливалось сладкое тепло. Такое сладкое, что до нее не сразу дошло, о чем он ее спрашивает:
— Что-что?.. Ах, на моря! Совсем не часто. Кажется, в последний раз моря были в пионерском лагере.
— Так в чем же дело! — воскликнул каперанг. — Тогда вы просто обязаны наслаждаться жизнью! Посмотрите-ка лучше, какая ночь, какое небо! Таких ночей в Москве не бывает.
— Это уж точно, — согласилась Марина, глядя на полную луну, особенно яркую на черном бархатном небе, а про себя добавила: «И слава богу, иначе я бы просто взбесилась, как мартовская кошка!»
— Так-то лучше! — Рука каперанга по-прежнему лежала на Маринином плече, а Марина и не возражала, словно сама природа предусмотрительно изваяла ее плечо по спецзаказу — аккурат для каперанговой руки.
Набережная постепенно пустела, народ разбредался по домам, музыка и та оборвалась буквально на полутакте, а они все стояли у каменного парапета и смотрели на призрачную лунную дорожку, пролегающую по морю от берега российского до берега турецкого. И может, в противоположном ее конце кто-то тоже стоял у моря, обнявшись.
Марина не вдруг сообразила, что объятия несколько затянулись, и тихо напомнила:
— Уже поздно, мне пора возвращаться…
— Что, мама ругать будет? — сострил Герман.
Марина вспыхнула до корней волос, но каперанг этого, конечно, не заметил из-за темноты, и пробормотала:
— Вы же сами сказали, что завтра уезжаете… Вам еще собраться нужно…
— Ах да, чуть не забыл, я ведь и правда завтра уезжаю! Спасибо, что напомнили. — Герман коснулся ладонью своего выпуклого лба. — И в самом деле пора. Позвольте мне хотя бы проводить вас.
— Позволяю, — чуть слышно отозвалась Марина, с грустью осознавая, что каперангова рука с минуты на минуту покинет свое «законное» место на Маринином плече.
А потом каперанг медленно повел ее по набережной. Марина, уверенная, что они идут к пансионату, шла, не поднимая головы, однако спустя некоторое время с удивлением обнаружила отнюдь не трехэтажный корпус с неоновой вывеской «Лазурная даль», а небольшой деревянный коттедж, вход в который освещал одинокий фонарь.
Первым делом она, конечно, испугалась и стала озираться по сторонам:
— Ой, где это мы?
— Не бойтесь, — поспешил развеять ее опасения Герман, — ваш пансионат совсем рядом, вон там, видите?
Марина посмотрела туда, куда он показывал, и впрямь увидела пансионат «Лазурная даль». Он находился неподалеку, в каких-то трехстах метрах от коттеджа, только повыше. Отсюда же, судя по тихому шелесту волн, до моря было рукой подать.
Каперанг пояснил:
— А это моя скромная обитель. Может, зайдем?
Марина так растерялась, что не сразу сообразила, что и ответить, а он расценил ее молчание вполне традиционно, то бишь в качестве согласия. В результате она и сообразить ничего не успела, как оказалась в коттедже. Каперанг щелкнул выключателем, Марина зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела очень симпатичную комнату, чем-то напоминавшую мансарду, которую ей предлагала сдать наследница платья Кристины, уже успевшая его продать.
— Что, нравится? — поинтересовался Герман. — Я здесь уже в третий раз отдыхаю и всегда в этом самом коттедже. Заранее созваниваюсь с директором базы отдыха, он всегда идет мне навстречу. Лучшее местечко на всем побережье, тихое, до моря три шага, так же, впрочем, как и до благ цивилизации. Хочешь — уединяешься, хочешь — по набережной гуляешь.
— Действительно неплохо, — обронила Марина только для того, чтобы не показаться невежливой. А сама тем временем думала, как бы ей поскорее отсюда унести ноги. Не то чтобы она боялась этого каперанга или не доверяла ему, но ситуация получалась какая-то двусмысленная, а двусмысленных ситуаций она всегда старалась избегать.
До сих пор, по крайней мере.
— Ага, вы думаете, как бы вам улизнуть, — догадался Герман, — через десять минут я вас сам провожу. Сделайте мне приятное на прощание.
Марина покорно села в плетеное кресло и стала ждать, что же будет дальше. Не то чтобы с ужасом, но с сильным волнением.
— Вот и отлично, — обрадовался каперанг и заметил:
— Как вы напряжены, боитесь, что ли? Ничего я вам не сделаю. Все, чего я хочу, — это чтобы вы вспоминали свою поездку к морю не только благодаря утопленнице и грабителю, но также и мне. Такой уж я нахал. Ну что, будете вспоминать?
— Буду, — потерянно призналась Марина. — А вы разве не будете?
— И « буду, — согласился каперанг, доставая из холодильника бутылку коньяка. — За это и выпьем…
— Нет-нет! — Марина сделала большие глаза: несмотря на свой стабильный социальный статус разведенки, в душе (ох, эти женские души!) она оставалась примерной шестиклассницей, переживающей, как бы о ней не подумали чего плохого.
Каперанг совершенно обезоруживающе улыбнулся:
— Это исключительно в профилактических целях. Средство от бессонницы. И потом вы что же, не хотите выпить за приятные воспоминания?
Марине стало неловко. Отказать ему решительно и твердо она не могла, все-таки он сделал для нее много хорошего, опять же денег одолжил… Она взяла протянутую рюмку, пригубила и осторожно поставила на стол. Пожалуй, теперь уже можно было сослаться на позднее время и вежливо откланяться.
— Ну что, уже пора? — угадал ее намерения Герман и снова положил руку на Маринино плечо. Ох, лучше бы он этого не делал!
— Пора, — чуть слышно прошептала Марина.
— Не смею задерживать, — сказал он и погасил свет.
Марина шагнула к двери, а угодила в его объятия. И вместо того, чтобы вырваться или, на худой конец, возмутиться, безропотно положила голову ему на плечо. Как это было на нее не похоже! Вот так стоять и обниматься, можно сказать, с практически незнакомым ей мужчиной! Действительно, что она о нем знала? Лишь то, что он каперанг, а это вроде бы почти то же самое, что и полковник. А он легко толкнул ее на кровать, именно легко и совсем не обидно, словно всего лишь придал нужное ускорение ее невесомому телу. Тем не менее в решающий момент в ней, хотя и с запозданием, сработала знаменитая система сдержек и противовесов. Она вспомнила, что женщина она серьезная и порядочная и с кем попало не спит, а он может подумать про нее черт знает что… Встретивший сопротивление каперанг не стал упорствовать и с тихим смешком откинулся на спину:
— Что, будем монетку бросать? Марина задумалась, еще неизвестно, что хуже: когда тебя в тридцать пять лет принимают за легкодоступную особу или в те же тридцать пять — за целинную старую деву? Вопрос оставался открытым, и вместо ответа она сама поцеловала каперанга. Вот до чего иногда доводит неопытных женщин чувство благодарности!
Она уже потянула на себя ручку двери, когда услышала позади:
— Уходишь? Даже не попрощавшись? Миленькое дело!
Марина замерла и ответила, не оборачиваясь:
— Не хотела будить.
— Эх ма! — Герман посмотрел на часы. — Черт, да ведь я уже опаздываю! У меня же самолет через два часа!
Ну вот, все устраивалось само собой. Марина позволила себе бросить прощальный взгляд на второго мужчину в своей жизни. Хотя нет, пожалуй, он был все-таки третьим, но тот случай уж совсем не хотелось вспоминать, всего лишь глупая давнишняя история.
Каперанг бегал по комнате, на ходу натягивая брюки и бросая вещи в чемодан. Тем не менее он еще успевал приговаривать:
— Слушай, я тебя найду в Москве, я же знаю твой адрес! Или… — знаешь что? — я встречу тебя на вокзале! Главное, ты не вздумай унывать: отдыхай, загорай, наплюй на все… А, черт, где же это?.. А, вот! — В чемодан полетели скомканные рубашки.
Вдруг он остановился, посмотрел на Марину и выронил из рук чемодан.
— Какая же я сволочь! — заметил он вполне самокритично, подошел к Марине, погладил ей щеки тыльной стороной ладони и тихо сказал:
— Честное слово, я тебя найду. — И еще спросил:
— Кажется, я не сделал ничего такого, чего бы ты не хотела?
Она кивнула и закусила губу, чтобы не разреветься.
— Ну, лети, — он грустно улыбнулся и распахнул перед ней дверь, словно дверцу клетки. Наверное, так выпускают на волю птиц. Черт побери, напрасно она боялась утра, он умел расставаться Марина улыбнулась ему в ответ и легко сбежала по ступенькам коттеджа, потом так же легко вспорхнула по узенькой тропке, ведущей к набережной, и при этом ей казалось, что она и впрямь летит. И что Герман не выбросил ее из головы в ту же минуту, как за ней захлопнулась дверь, а стоит у окна и неотрывно смотрит ей вслед, мысленно роняя скупую мужскую слезу…
Ну, что тут сказать? Если только повторить, что даже разведенки со стажем в глубине души остаются гимназистками, напичканными цитатами из романтических стихов. Конечно, со временем они прикрываются броней здорового практицизма, а подчас и демонстративного цинизма, но под этой броней, как правило, нет даже кожи — сразу душа. Неудивительно, что хорошо знающие это охотники за сердцами всегда имеют под рукой универсальный ключик, который подойдет к двери любой, даже самой неприступной на вид крепости. А впрочем, у них, кажется, не ключик, а отмычка.
Каперанг выбросил окурок в урну и обернулся:
— А, милая женщина, вы уже здесь!
Марина робко улыбнулась, словно она уже стояла в символической очереди за его благосклонностью, причем в самом ее конце.
— Вижу — настроение бодрое, — отметил каперанг, — следов уныния не наблюдается, и все неприятности остались позади.
К сожалению, Марина его оптимизма не разделяла и пожаловалась со вздохом:
— Боюсь, до этого еще далеко. Прямо не знаю, что за напасть такая, честное слово, ну почему все на мою голову, спрашивается? Кому я на ногу наступила? Приехала отдыхать по горящей путевке, чтоб она и вправду сгорела! Чего тут со мной только не случилось! Сначала соседка утонула, потом сумку украли. И все за одну неделю! Меченая я, что ли?
— Ну меня-то вы хотя бы не заносите в список своих злоключений? — лукаво усмехнулся Герман.
Марина покраснела: и правда, чего она его всю дорогу грузит своими проблемами. Обрадовалась, что человек проявил сочувствие!
— Да что вы… — горячо забормотала она. — Вы только не подумайте… Я вам очень, очень, очень благодарна! Вы просто не знаете как. Просто… Просто, знаете, немножко обидно, что так вышло. Сидела себе в Москве, никуда не высовывалась, и все было в порядке, а стоило высунуться — сразу столько приключилось… — Конец своей пространной тирады она скомкала, ибо поняла, что опять съехала на свое фирменное хныканье.
Каперанг приобнял ее за плечи (при этом у Марины появилось странное ощущение, похожее на то, что она испытывала только во время процедуры электрофореза, — такие легкие, приятные иголочки) и посоветовал:
— Отнеситесь к вашим приключениям философски, поймите, что это всего лишь стечение обстоятельств, и сразу посмотрите на жизнь другими глазами. Поверьте, на свете случаются истории и похуже. Скажите мне лучше, часто ли вы на моря выезжаете?
Он все еще не убирал руку с Марининого плеча, и от этой «физиотерапии» по ее телу разливалось сладкое тепло. Такое сладкое, что до нее не сразу дошло, о чем он ее спрашивает:
— Что-что?.. Ах, на моря! Совсем не часто. Кажется, в последний раз моря были в пионерском лагере.
— Так в чем же дело! — воскликнул каперанг. — Тогда вы просто обязаны наслаждаться жизнью! Посмотрите-ка лучше, какая ночь, какое небо! Таких ночей в Москве не бывает.
— Это уж точно, — согласилась Марина, глядя на полную луну, особенно яркую на черном бархатном небе, а про себя добавила: «И слава богу, иначе я бы просто взбесилась, как мартовская кошка!»
— Так-то лучше! — Рука каперанга по-прежнему лежала на Маринином плече, а Марина и не возражала, словно сама природа предусмотрительно изваяла ее плечо по спецзаказу — аккурат для каперанговой руки.
Набережная постепенно пустела, народ разбредался по домам, музыка и та оборвалась буквально на полутакте, а они все стояли у каменного парапета и смотрели на призрачную лунную дорожку, пролегающую по морю от берега российского до берега турецкого. И может, в противоположном ее конце кто-то тоже стоял у моря, обнявшись.
Марина не вдруг сообразила, что объятия несколько затянулись, и тихо напомнила:
— Уже поздно, мне пора возвращаться…
— Что, мама ругать будет? — сострил Герман.
Марина вспыхнула до корней волос, но каперанг этого, конечно, не заметил из-за темноты, и пробормотала:
— Вы же сами сказали, что завтра уезжаете… Вам еще собраться нужно…
— Ах да, чуть не забыл, я ведь и правда завтра уезжаю! Спасибо, что напомнили. — Герман коснулся ладонью своего выпуклого лба. — И в самом деле пора. Позвольте мне хотя бы проводить вас.
— Позволяю, — чуть слышно отозвалась Марина, с грустью осознавая, что каперангова рука с минуты на минуту покинет свое «законное» место на Маринином плече.
А потом каперанг медленно повел ее по набережной. Марина, уверенная, что они идут к пансионату, шла, не поднимая головы, однако спустя некоторое время с удивлением обнаружила отнюдь не трехэтажный корпус с неоновой вывеской «Лазурная даль», а небольшой деревянный коттедж, вход в который освещал одинокий фонарь.
Первым делом она, конечно, испугалась и стала озираться по сторонам:
— Ой, где это мы?
— Не бойтесь, — поспешил развеять ее опасения Герман, — ваш пансионат совсем рядом, вон там, видите?
Марина посмотрела туда, куда он показывал, и впрямь увидела пансионат «Лазурная даль». Он находился неподалеку, в каких-то трехстах метрах от коттеджа, только повыше. Отсюда же, судя по тихому шелесту волн, до моря было рукой подать.
Каперанг пояснил:
— А это моя скромная обитель. Может, зайдем?
Марина так растерялась, что не сразу сообразила, что и ответить, а он расценил ее молчание вполне традиционно, то бишь в качестве согласия. В результате она и сообразить ничего не успела, как оказалась в коттедже. Каперанг щелкнул выключателем, Марина зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела очень симпатичную комнату, чем-то напоминавшую мансарду, которую ей предлагала сдать наследница платья Кристины, уже успевшая его продать.
— Что, нравится? — поинтересовался Герман. — Я здесь уже в третий раз отдыхаю и всегда в этом самом коттедже. Заранее созваниваюсь с директором базы отдыха, он всегда идет мне навстречу. Лучшее местечко на всем побережье, тихое, до моря три шага, так же, впрочем, как и до благ цивилизации. Хочешь — уединяешься, хочешь — по набережной гуляешь.
— Действительно неплохо, — обронила Марина только для того, чтобы не показаться невежливой. А сама тем временем думала, как бы ей поскорее отсюда унести ноги. Не то чтобы она боялась этого каперанга или не доверяла ему, но ситуация получалась какая-то двусмысленная, а двусмысленных ситуаций она всегда старалась избегать.
До сих пор, по крайней мере.
— Ага, вы думаете, как бы вам улизнуть, — догадался Герман, — через десять минут я вас сам провожу. Сделайте мне приятное на прощание.
Марина покорно села в плетеное кресло и стала ждать, что же будет дальше. Не то чтобы с ужасом, но с сильным волнением.
— Вот и отлично, — обрадовался каперанг и заметил:
— Как вы напряжены, боитесь, что ли? Ничего я вам не сделаю. Все, чего я хочу, — это чтобы вы вспоминали свою поездку к морю не только благодаря утопленнице и грабителю, но также и мне. Такой уж я нахал. Ну что, будете вспоминать?
— Буду, — потерянно призналась Марина. — А вы разве не будете?
— И « буду, — согласился каперанг, доставая из холодильника бутылку коньяка. — За это и выпьем…
— Нет-нет! — Марина сделала большие глаза: несмотря на свой стабильный социальный статус разведенки, в душе (ох, эти женские души!) она оставалась примерной шестиклассницей, переживающей, как бы о ней не подумали чего плохого.
Каперанг совершенно обезоруживающе улыбнулся:
— Это исключительно в профилактических целях. Средство от бессонницы. И потом вы что же, не хотите выпить за приятные воспоминания?
Марине стало неловко. Отказать ему решительно и твердо она не могла, все-таки он сделал для нее много хорошего, опять же денег одолжил… Она взяла протянутую рюмку, пригубила и осторожно поставила на стол. Пожалуй, теперь уже можно было сослаться на позднее время и вежливо откланяться.
— Ну что, уже пора? — угадал ее намерения Герман и снова положил руку на Маринино плечо. Ох, лучше бы он этого не делал!
— Пора, — чуть слышно прошептала Марина.
— Не смею задерживать, — сказал он и погасил свет.
Марина шагнула к двери, а угодила в его объятия. И вместо того, чтобы вырваться или, на худой конец, возмутиться, безропотно положила голову ему на плечо. Как это было на нее не похоже! Вот так стоять и обниматься, можно сказать, с практически незнакомым ей мужчиной! Действительно, что она о нем знала? Лишь то, что он каперанг, а это вроде бы почти то же самое, что и полковник. А он легко толкнул ее на кровать, именно легко и совсем не обидно, словно всего лишь придал нужное ускорение ее невесомому телу. Тем не менее в решающий момент в ней, хотя и с запозданием, сработала знаменитая система сдержек и противовесов. Она вспомнила, что женщина она серьезная и порядочная и с кем попало не спит, а он может подумать про нее черт знает что… Встретивший сопротивление каперанг не стал упорствовать и с тихим смешком откинулся на спину:
— Что, будем монетку бросать? Марина задумалась, еще неизвестно, что хуже: когда тебя в тридцать пять лет принимают за легкодоступную особу или в те же тридцать пять — за целинную старую деву? Вопрос оставался открытым, и вместо ответа она сама поцеловала каперанга. Вот до чего иногда доводит неопытных женщин чувство благодарности!
* * *
Утро наступило весьма некстати. Во всяком случае, Марина желала бы, чтобы оно не наступило никогда. Покосившись на спящего Германа, она тихонько выбралась из-под простыни, движимая отчаянным желанием незаметно улизнуть от неприятной перспективы услышать слова, которые можно истолковать и так, и иначе, в зависимости от того, что подскажет воображение, шокированное ее же, Марининой, безрассудностью. Таких пробуждений в ее допропорядочной жизни еще не случалось, но по художественной литературе она хорошо знала, что самое тяжелое в подобных ситуациях — объяснения. Ну что-то типа: «Ах, вот ты, оказывается, какой, а я тебе так верила!»Она уже потянула на себя ручку двери, когда услышала позади:
— Уходишь? Даже не попрощавшись? Миленькое дело!
Марина замерла и ответила, не оборачиваясь:
— Не хотела будить.
— Эх ма! — Герман посмотрел на часы. — Черт, да ведь я уже опаздываю! У меня же самолет через два часа!
Ну вот, все устраивалось само собой. Марина позволила себе бросить прощальный взгляд на второго мужчину в своей жизни. Хотя нет, пожалуй, он был все-таки третьим, но тот случай уж совсем не хотелось вспоминать, всего лишь глупая давнишняя история.
Каперанг бегал по комнате, на ходу натягивая брюки и бросая вещи в чемодан. Тем не менее он еще успевал приговаривать:
— Слушай, я тебя найду в Москве, я же знаю твой адрес! Или… — знаешь что? — я встречу тебя на вокзале! Главное, ты не вздумай унывать: отдыхай, загорай, наплюй на все… А, черт, где же это?.. А, вот! — В чемодан полетели скомканные рубашки.
Вдруг он остановился, посмотрел на Марину и выронил из рук чемодан.
— Какая же я сволочь! — заметил он вполне самокритично, подошел к Марине, погладил ей щеки тыльной стороной ладони и тихо сказал:
— Честное слово, я тебя найду. — И еще спросил:
— Кажется, я не сделал ничего такого, чего бы ты не хотела?
Она кивнула и закусила губу, чтобы не разреветься.
— Ну, лети, — он грустно улыбнулся и распахнул перед ней дверь, словно дверцу клетки. Наверное, так выпускают на волю птиц. Черт побери, напрасно она боялась утра, он умел расставаться Марина улыбнулась ему в ответ и легко сбежала по ступенькам коттеджа, потом так же легко вспорхнула по узенькой тропке, ведущей к набережной, и при этом ей казалось, что она и впрямь летит. И что Герман не выбросил ее из головы в ту же минуту, как за ней захлопнулась дверь, а стоит у окна и неотрывно смотрит ей вслед, мысленно роняя скупую мужскую слезу…
Ну, что тут сказать? Если только повторить, что даже разведенки со стажем в глубине души остаются гимназистками, напичканными цитатами из романтических стихов. Конечно, со временем они прикрываются броней здорового практицизма, а подчас и демонстративного цинизма, но под этой броней, как правило, нет даже кожи — сразу душа. Неудивительно, что хорошо знающие это охотники за сердцами всегда имеют под рукой универсальный ключик, который подойдет к двери любой, даже самой неприступной на вид крепости. А впрочем, у них, кажется, не ключик, а отмычка.
Глава 12
РАЗБОР ПОЛЕТОВ
Оказавшись в номере пансионата, Марина, конечно же, не раздумывая, рухнула на кровать. Что ей было полезно во всех смыслах. Во-первых, чтобы компенсировать вынужденный недосып, во-вторых, чтобы ни о чем не думать. Слава богу, дело обошлось без кошмаров, зато пробуждение оказалось весьма знаменательным. Сначала громко хлопнула дверь, потом послышалась странная возня — похоже, что-то тяжелое тащили по полу волоком, — а завершилось все усталым «уф-ф». Марина инстинктивно надвинула на голову подушку, но не удержалась от соблазна — слегка приподняла тяжелые веки: на кровати, которую некогда занимала Кристина-Валентина, сидела монументальная тетка в трусах и бюстгальтере и, тяжело отдуваясь и обливаясь потом, обмахивалась микроскопическим платочком. Все ясно, к Марине подселили новую соседку. Что ж, когда-то это должно было случиться.
Марина заворочалась в постели, и тетка решила, что она уже в достаточной степени проснулась, чтобы перейти к церемонии знакомства. Надо отдать ей должное, она начала ее не вполне традиционно.
— Ой! — сказала она. — Разве можно спать на закате? Голова разболится!
Марина высунулась из-под подушки и поприветствовала новенькую скучным «здрасьте!» и подумала: «Про какой закат она говорит? Неужели я проспала весь день?»
А новая соседка взглянула на Марину и всплеснула пухлыми ладонями:
— Ой, смотри-ка, опухла совсем! « Лицо у нее при этом было доброе, сочувствующее и простое-простое. Марина поняла, что тучной тетке-соседке на самом деле не больше сорока, но изрядная тучность прибавляла ей лишние годы.
Марина встала с кровати, босиком прошлепала в ванную, плеснула себе в лицо холодной водой и вернулась в комнату.
— Другое дело! — одобрила ее поведение новенькая. — Будем знакомиться. Гала. — Она так и сказала, не Галя, а Гала.
— Марина, — отозвалась Марина, косясь на лежащие на тумбочке часы. Пора было собираться на ужин. Кстати, ее желудок, пустой с самого утра, не имел ничего против этого.
Гала утерла платочком бисеринки пота на лбу и пожаловалась:
— Ну и жарюка, скоро расплавлюсь… В поезде ни одно окно не открывается, всю дорогу в тамбуре простояла… А ты давно тут? Ничего, что я на «ты»?
— Ничего, — согласилась Марина и, собираясь в столовую, чистосердечно доложила тучной Гале, что тут она уже неделю.
— А чего ж не загорела? — удивилась та.
Марина бросила взгляд на свои руки и плечи. Что и говорить, с загаром дело и впрямь обстояло не блестяще. Кожа кое-где шелушилась, а кое-где начинала слезать, оставаясь при этом отнюдь не шоколадной, — это все, чего она достигла за неделю.
— Должен же кто-то нести на себе бремя белой женщины, — усмехнулась она, вспомнив «гороховую» Веронику.
— А я, пока не загорю, как негра, не уеду, — пообещала Гала, — не для того путевку выбивала и троих пацанов на мужика бросила… Опять же когда еще вырвешься! Ты откуда? — заодно поинтересовалась она.
— Из Москвы, — сообщила Марина, припудривая лицо.
— А я из тундры, — глухо отозвалась Гала, с трудом натягивавшая через голову платье. — Уф-ф! — От натуги лицо ее покраснело, и она снова стала обмахиваться, только на этот раз уже не платочком, а полотенцем. — А в тундре не загоришь.
— Как, прямо из тундры? — Марина живо представила себе бесконечную белую равнину с одиноким шатром посредине. Как бишь они называются? А, чумы!
— Ну не то чтобы… — успокоила ее Гала. — Из города нефтяников. Там у нас, как в Москве, — многоэтажки, машины, только вокруг тундра. Дорог нет, только самолеты летают. Я летела до Москвы, а оттуда уже поездом. Знаешь, когда я в последний раз на море была? Семь лет назад! — Она вздохнула. — Раньше-то каждый год всем семейством выбирались, а теперь совсем другой коленкор. Когда еще придется! Так что буду загорать на двадцать лет вперед! — подытожила она и деловито осведомилась:
— Как тут кормят, кстати, ничего?
— Компотом из сухофруктов, — хмыкнула Марина.
— Так я и знала, — сказала Гала и «рассмеялась. Смех у нее был легкий и совсем уже молодой.
Гала наслаждалась покоем и шумно, как крупная рыба планктон, втягивала в себя полезный для здоровья экологически чистый морской воздух. Хотя в тундре, из которой она приехала, экология, может, и получше. Там, по крайней мере, не носятся толпы неприкаянных туристов, а мирно прогуливаются степенные олени. А здесь по скверу лениво шлялись отдыхающие, качали детей на качелях, в огромных количествах поглощали жирный шашлык и без устали запечатлевали себя для истории, тем более что фотографы сторожили их буквально на каждом шагу.
Двое фотографов работали в непосредственной близости от скамейки, на которой расположились Марина с Галой, одному «ассистировала» обезьянка в синих штанишках на помочах, другому — большая задумчивая птица, похожая на исхудавшую индейку, в которой Марина не сразу признала павлина. Павлин меланхолично восседал на высокой спинке резного трона, так что рискнувшие сняться в его компании оказывались под сенью не очень убедительного и даже как бы общипанного хвоста. Детям больше нравилось фотографироваться с обезьянкой, зато сама обезьянка была от этого не в восторге и не слишком утруждала себя этикетом. Когда особенно хулиганистое чадо детсадовского возраста остановилось напротив и принялось корчить ей рожи, обезьянка попросту запустила в него помидором. Юркий мальчонка успел увернуться, а потому знак обезьяньего неодобрения достался крупногабаритной Гале. Марине, впрочем, тоже кое-что перепало.
Марина заворочалась в постели, и тетка решила, что она уже в достаточной степени проснулась, чтобы перейти к церемонии знакомства. Надо отдать ей должное, она начала ее не вполне традиционно.
— Ой! — сказала она. — Разве можно спать на закате? Голова разболится!
Марина высунулась из-под подушки и поприветствовала новенькую скучным «здрасьте!» и подумала: «Про какой закат она говорит? Неужели я проспала весь день?»
А новая соседка взглянула на Марину и всплеснула пухлыми ладонями:
— Ой, смотри-ка, опухла совсем! « Лицо у нее при этом было доброе, сочувствующее и простое-простое. Марина поняла, что тучной тетке-соседке на самом деле не больше сорока, но изрядная тучность прибавляла ей лишние годы.
Марина встала с кровати, босиком прошлепала в ванную, плеснула себе в лицо холодной водой и вернулась в комнату.
— Другое дело! — одобрила ее поведение новенькая. — Будем знакомиться. Гала. — Она так и сказала, не Галя, а Гала.
— Марина, — отозвалась Марина, косясь на лежащие на тумбочке часы. Пора было собираться на ужин. Кстати, ее желудок, пустой с самого утра, не имел ничего против этого.
Гала утерла платочком бисеринки пота на лбу и пожаловалась:
— Ну и жарюка, скоро расплавлюсь… В поезде ни одно окно не открывается, всю дорогу в тамбуре простояла… А ты давно тут? Ничего, что я на «ты»?
— Ничего, — согласилась Марина и, собираясь в столовую, чистосердечно доложила тучной Гале, что тут она уже неделю.
— А чего ж не загорела? — удивилась та.
Марина бросила взгляд на свои руки и плечи. Что и говорить, с загаром дело и впрямь обстояло не блестяще. Кожа кое-где шелушилась, а кое-где начинала слезать, оставаясь при этом отнюдь не шоколадной, — это все, чего она достигла за неделю.
— Должен же кто-то нести на себе бремя белой женщины, — усмехнулась она, вспомнив «гороховую» Веронику.
— А я, пока не загорю, как негра, не уеду, — пообещала Гала, — не для того путевку выбивала и троих пацанов на мужика бросила… Опять же когда еще вырвешься! Ты откуда? — заодно поинтересовалась она.
— Из Москвы, — сообщила Марина, припудривая лицо.
— А я из тундры, — глухо отозвалась Гала, с трудом натягивавшая через голову платье. — Уф-ф! — От натуги лицо ее покраснело, и она снова стала обмахиваться, только на этот раз уже не платочком, а полотенцем. — А в тундре не загоришь.
— Как, прямо из тундры? — Марина живо представила себе бесконечную белую равнину с одиноким шатром посредине. Как бишь они называются? А, чумы!
— Ну не то чтобы… — успокоила ее Гала. — Из города нефтяников. Там у нас, как в Москве, — многоэтажки, машины, только вокруг тундра. Дорог нет, только самолеты летают. Я летела до Москвы, а оттуда уже поездом. Знаешь, когда я в последний раз на море была? Семь лет назад! — Она вздохнула. — Раньше-то каждый год всем семейством выбирались, а теперь совсем другой коленкор. Когда еще придется! Так что буду загорать на двадцать лет вперед! — подытожила она и деловито осведомилась:
— Как тут кормят, кстати, ничего?
— Компотом из сухофруктов, — хмыкнула Марина.
— Так я и знала, — сказала Гала и «рассмеялась. Смех у нее был легкий и совсем уже молодой.
* * *
После ужина Гала предложила ей погулять, и Марина не стала возражать. Выбор по части вечернего моциона был у нее теперь более чем небогатый, одно из двух: либо совершить дежурный променад по набережной, либо еще пару часов поваляться в постели, рассматривая трещины на потолке. Но Гала ее на набережную не потащила, отдав предпочтение уютному скверику с детскими аттракционами. Бестолково фланировать туда-обратно она тоже не стала, сразу же оккупировав скамейку, с которой открывался наиболее живописный вид. В силу своих габаритов она заняла сразу три четверти скамьи, Марине же пришлось довольствоваться тем, что осталось, но она не роптала.Гала наслаждалась покоем и шумно, как крупная рыба планктон, втягивала в себя полезный для здоровья экологически чистый морской воздух. Хотя в тундре, из которой она приехала, экология, может, и получше. Там, по крайней мере, не носятся толпы неприкаянных туристов, а мирно прогуливаются степенные олени. А здесь по скверу лениво шлялись отдыхающие, качали детей на качелях, в огромных количествах поглощали жирный шашлык и без устали запечатлевали себя для истории, тем более что фотографы сторожили их буквально на каждом шагу.
Двое фотографов работали в непосредственной близости от скамейки, на которой расположились Марина с Галой, одному «ассистировала» обезьянка в синих штанишках на помочах, другому — большая задумчивая птица, похожая на исхудавшую индейку, в которой Марина не сразу признала павлина. Павлин меланхолично восседал на высокой спинке резного трона, так что рискнувшие сняться в его компании оказывались под сенью не очень убедительного и даже как бы общипанного хвоста. Детям больше нравилось фотографироваться с обезьянкой, зато сама обезьянка была от этого не в восторге и не слишком утруждала себя этикетом. Когда особенно хулиганистое чадо детсадовского возраста остановилось напротив и принялось корчить ей рожи, обезьянка попросту запустила в него помидором. Юркий мальчонка успел увернуться, а потому знак обезьяньего неодобрения достался крупногабаритной Гале. Марине, впрочем, тоже кое-что перепало.