Страница:
– Никак нет, умственно здоров!
– Так чего ж ты, сукин сын, левую руку поднял, когда все правую подняли, а? – заорал на него сержант. – Умного из себя корчишь? Разнообразия захотелось? Так я тебя для разнообразия запру в карцер на неделю, будешь там на собственную рожу пялиться. Сразу научишься разбирать, где левая рука, а где правая!
– Виноват, гражданин начальник, больше не повторится! – выпучив глаза от напряжения, заорал изо всех сил проштрафившийся Александр Петрович. Этим он, видимо, здорово угодил сержанту потому, что тот, явно подобрев, сказал:
– Ладно уж, сегодня прощаю.
Черт обернулся к остальным душам.
– А вы чего зенки выпятили, рты раззявили? Развлечение себе ищете? Цирк здесь вместо зарядки устроили! А ну, продолжать гимнастику!
Из динамика раздалась музыка и заключенные, как в детской игре «замри-отомри», снова задвигались, как будто ничего и не случилось. Только по рядам промелькнули усмешки: худо-бедно, а обманули сегодня чертей, уже с утра получили новые впечатления. У заключенных свои радости, а уж у заключенных навечно вырабатывается совершенно другая система ценностей. Зарядку закончили уже без прежнего ожесточения.
После зарядки раздалась новая команда. Заключенные, выстроившись в ряд, замерли по стойке смирно, сделав равнение направо. Из двери в конце коридора вышел начальник тюрьмы. Он был в черном, стилизованном под военную форму и отделанном серебром костюме, который плотно облегал его. Фигура у черта была в полном порядке. Весь его внешний вид говорил о правильном регулярном питании и размеренном образе жизни. Отсутствие лишнего жира подсказывало, что начальник тюрьмы не чуждается регулярных физических упражнений и, пожалуй, не брезгует иногда попариться в сауне или, что более вероятно, в русской баньке. Выглядел он чрезвычайно элегантно на фоне пузатых, ухмыляющихся охранников в мятой серой форме, и заключенных в классической полосатой одежде, делающей их похожими на поставленные на попа матрасы. Начальник тюрьмы вышел на середину площадки в центре здания и осмотрел своих подопечных. Следя за его перемещениями, заключенные сделали равнение на середину. Удовлетворенно оглядев строй, начальник тихо спросил:
– Ну что, сукины дети, довольны жизнью?
– Так точно, дорогой гражданин начальник тюрьмы! – грянули в ответ сто глоток. Заключенные кричали что есть сил. Начальника этот грохот не удивил. Он одобрительно покивал головой, прислушиваясь к эху, которое еще минут пять металось по гулкой каменной коробке. Черти любили, когда заключенные отвечают громко.
– Хорошо. Рад слышать, что мои труды не пропали даром. Приятно видеть здесь столько душ, которые ценят мою заботу о них, – продолжал начальник в наступившей тишине. – Ведь вы цените мою заботу, а, мерзавцы?
– Так точно, дорогой гражданин начальник тюрьмы! – снова рявкнули в ответ осужденные. Испуганное эхо подскочило к потолку и, решив отсюда удрать, заметалось по зданию, ища выход. Выход оно не нашло, и понемногу успокоилось.
– Жалобы, пожелания имеются? – ехидно улыбаясь, продолжал черт.
– Никак нет!!! – прогремело в тюрьме. В этот ответ заключенные, кажется, вложили весь остаток сил. Громче кричать было уже невозможно. Несчастное эхо отказалось от попытки удрать, и теперь, забившись в угол, долго жалобно повторяло на все лады «Никнет, никнет, ник…», и, утомившись, смолкло.
– Это хорошо, что нет жалоб. Вы, скоты, должны помнить, что здесь вам не санаторий, и даже не каторга. Здесь вам Ад, а не курорт. А я для вас царь, бог и отец родной. М-да, вот именно. Отец родной.
С этими словами начальник тюрьмы повернулся и отправился в свой кабинет. За его спиной раздались зычные команды надзирателей.
– Нале-во! Ряды вздвой! На занятия по теоретической подготовке, повзводно, шаго-ом марш!
Заключенные с исключительной четкостью, достигаемой лишь многолетними регулярными тренировками, выполнили команду. Отбивая шаг, они направились в учебные классы, где расселись за партами.
Завтрака, равно как и обеда с ужином душам в тюрьме не выдают – физической потребности нет, а просто баловаться не разрешено. Это там, наверху, может и накрыты праздничные столы. Так ведь то – для блаженных, для праведников безгрешных. А местный народишко свое уже выпил-съел на Земле. Поэтому столовая в тюрьме не предусмотрена.
Распорядок дня у заключенных насыщенный. «Вам время нельзя терять ни минуты, – всегда приговаривает старший надзиратель. – Ведь у вас впереди всего-навсего вечность!..» Тут вся команда надзирателей начинает хохотать. Этот хохот входит в отработанную программу мучений. Такая шутка способна испортить настроение заключенному на неделю вперед.
Занятия в классах, как и упражнения утренней зарядки, проходят по раз и навсегда заведенному порядку. Сначала – стиральные порошки. На доску вывешивается красиво оформленный стенд с основными параметрами всех марок стиральных порошков. Данные приведены относительно стирального порошка «Обычный». Схемы вычерчены разноцветными красками, чтобы грешники вызубрили наизусть все загогулины каждой кривой. Преподаватель, пожилой черт, с небольшой плешью между рогами, выкрикивает название стирального порошка. В ответ весь класс хором скандирует его рекламу. Затем следует индивидуальный опрос. Преподаватель поднимает грешника и спрашивает, почему он выбрал именно эту марку. В подтверждение своего ответа, грешник должен процитировать историю из рекламного ролика, о том, как он однажды испачкал одежду, и этот порошок его спас.
Покончив со стиральными порошками, переходят к жевательной резинке. Дежурный меняет плакат на доске. Теперь это «Правила обмена жевательной резинки типа «обычная» на меньшее количество жвачки фирменной». Процедура изучения жевательных резинок ничем не отличается от методики, разработанной для порошков. Принцип минимального разнообразия в тюрьме соблюдается свято. Учащиеся зубрят тексты из рекламных роликов, а затем хором орут их преподавателю, который строго следит, не пропустил ли кто словечко. Наказание всегда одно: карцер.
После жвачки следуют шампуни, зубные пасты и детские подгузники. Принципы и эффективность действия последних рассматриваются со всеми возможными подробностями, включая цвет и запах.
После памперсов переходят к наиболее сложному предмету. Дежурный раздает всем небольшие брошюры под названием «Аэродинамические свойства крылышек у женских гигиенических прокладок». Предмет сложный. Брошюра напичкана математическими формулами. Здесь сделано послабление. На вопрос преподавателя достаточно найти нужную страницу и вслух прочитать ответ. Тем не менее, аэродинамика среди заключенных считается самым тяжелым предметом. Поэтому, разумеется, администрация отводит на его изучение наибольшее время.
После занятий в классах преподаватели уходят, и в тюрьму в этот день больше не возвращаются. Их сменяют надзиратели. Заключенных отводят в кинозал. Наступает время основного наказания, которое состоит в просмотре телепередач и сериалов. Программа рассчитана умело, и буквально с первых дней заключенный начинает испытывать непреодолимое отвращение к тому, что ему показывают. Как легко можно догадаться, показывают всегда одно и тоже. Программы составлены индивидуально, в соответствии со вкусами грешника.
Перед началом курса наказания, когда грешник только попадает в тюрьму, его отводят в кабинет к начальнику заведения. Это тот самый элегантный черт в черном, которого мы уже видели после утренней гимнастики. Старый опытный черт любезно усаживает перед собой новоприбывшего грешника и заводит с ним неторопливую беседу. А много ли вам доводилось смотреть при жизни телевизор, а что вам там нравилось? А что, по вашему мнению, следовало бы убрать с телевидения или вообще запретить? С истинно дьявольской хитростью черт выясняет вкусы грешника, все его пристрастия. Основываясь на этой информации, для него и составляют личную ежедневную программу телепередач.
Программа включает в себя наиболее раздражающие грешника передачи и сериалы. На случай, если заключенный решит обмануть и попытается полюбить показываемые ему передачи, существует простая, но действенная система. Все передачи показывают с самого начала, но никогда не доводят до конца. Если в передаче участвует несколько гостей, то ни одному из них не дают закончить свое выступление. Из сериалов показывают всегда одну и ту же серию, что-нибудь из середины. Серию подбирают так, чтобы зрителю стала ясна завязка сюжета, и ни в коем случае не было понятно, чем все кончится.
Для футбольных болельщиков показывают матчи, но тоже не до конца. Трансляция обычно прерывается после удара по поворотам на последних минутах матча, при счете 0:0. Камера следует за мячом, но вместо ворот на экране оказывается реклама подгузников, и взгляд упирается в детскую перепачканную попку. По этому поводу надзиратели тоже шутят с заключенными, но автор не решается повторить их шутки.
Заключенные сидят в общем кинозале и смотрят на большой экран, установленный перед ними. На качество звука или изображения жаловаться не приходится. Несмотря на то, что экран один, каждый заключенный видит на нем именно ему предназначенные передачи и фильмы. Этим преследуется двойная цель. Во-первых, это безумно раздражает заключенных. Во-вторых, облегчает контроль за ними. Не стоит, конечно, и говорить о том, что просмотр всей программы обязателен. Отвод глаз от экрана на угол более десяти градусов считается нарушением режима. Наказание все то же: карцер.
Мы уже не раз упоминали о карцере. Что же там происходит? Чем можно достать бестелесную душу, которой не страшны ни холод, ни голод? А между тем заключенные его очень боятся, и старательно выполняют все распоряжения тюремного начальства под страхом этого наказания.
На первый взгляд, в карцере нет ничего особенного. Заключенного усаживают в кресло перед экраном и оставляют наедине с изображением. В отличие от кинозала, где души могут, по крайней мере, украдкой отвернуться от экрана и перекинуться парой слов с соседом, в карцере заключенный зафиксирован так, что ни на мгновение не может оторвать взгляд от экрана. На нем грешнику показывают его самого, сидящего перед телевизором. Эти кадры сняты со стороны телевизора, еще при жизни заключенного. Таким образом, грешник видит со стороны самого себя, смотрящего телевизор. Внизу показаны дата и время.
Первые пять минут заключенному даже интересно. Он недоумевает, а в чем собственно состоит наказание – ведь всегда приятно и любопытно поглядеть на себя со стороны. Постепенно зрелище самого себя, неподвижно сидящего и уставившегося в одну точку, начинает раздражать. Человек, смотрящий на экран телевизора, в большинстве случаев выглядит, скажем так, непривлекательно. У него остановившийся взгляд, тело неподвижное. Иногда он что-то бормочет, неожиданно по-дурацки хихикает. Часто в это время он ест – неопрятно, не глядя в тарелку, или механически забрасывает в рот из пакета орешки и чипсы.
Вид самого себя, с каменным выражением лица уставившегося в одну точку, рано или поздно выводит из состояния равновесия даже самые эгоистичные и самолюбивые натуры. Грешник раздражается, начинает сердиться на самого себя. Через некоторое время начинает подсчитывать, сколько же часов, дней, месяцев и лет, он просидел перед телевизором в своей прежней жизни. И ему становится так мучительно больно за бесцельно прожитые годы, что хоть плачь…
Если взглянуть на тюрьму со стороны, то мы увидим, что она как бы парит в окружающей ее серой пустоте. Это не воздух, даже не вакуум, а именно – пустота, в которой нет ни вещества, ни излучения, ни гравитации – там абсолютно ничего нет. Она не имеет никакой температуры – ни низкой, ни высокой. В серой мгле не существует ни времени, ни расстояния, она вообще не имеет никаких физических характеристик. Это пространство ада, в котором, подобно уже описанной тюрьме, плавают и другие объекты.
Здесь существуют соответствующие отделения для представителей всех религий и религиозных конфессий. Свой уголок в аду найдется также и для атеистов, и для представителей народов, которые вообще не задумываются о существовании богов. Здесь принимают грешников с любым мировоззрением и религиозными установками. Все учтено, продумано, для каждого найдется местечко.
Среди разнообразия ландшафтов, построек и сооружений, выделяется одно здание. На Земле оно бы никогда не привлекло к себе внимания. Обычная четырехэтажная бетонная коробка – типовой проект рабочего общежития. Вокруг здания растут несколько хлипких деревьев, перед входом в подъезды стоят тяжелые парковые скамейки. Половина досок у скамеек, как водится, поломана или вырвана с корнем. Несколько окон в здании освещены электрическими лампочками. Из кухни доносится запах подгоревшей яичницы с докторской колбасой. Что именно происходит у жильцов не видно, потому что на окнах опущены шторы. Но по внешним признакам внимательный наблюдатель может отметить, что в этом доме живут не души грешников и не черти, в совокупности составляющие основное здешнее население. К своему удивлению, наблюдатель должен сделать вывод, что в этом четырехэтажном бетонном здании живут самые обычные живые люди.
Каким образом они оказались здесь? С какой целью? «Может быть, они такие отчаянные грешники, что попали в ад еще при жизни?» – предположит наблюдатель. И ошибется. Эти люди не отбывают здесь наказание. Ад для них – только место работы. Так сказать, длительная командировка. Работа у них, как и все здесь, имеет определенную специфику. Да и сами люди тщательно отобраны. Их очень мало, сюда может попасть далеко не каждый. Потенциальные кандидаты проходят тщательную проверку еще на Земле. За их судьбами следят с самого рождения. И, тем не менее, едва ли один из сотни претендентов получает место. Те, кто не прошел конкурс, об этом никогда не узнают. Они продолжают жить своей обычной жизнью, не подозревая об упущенных возможностях.
Те же, кто прошел отбор, поселяются здесь. Место жительства и уровень обслуживания разнятся в зависимости от времени и места отправления. К тому же, все привязано к непосредственным обязанностям по работе. Обязанности у жильцов общежития разные. Объединяет их только одно: название должности. Они – консультанты по земной жизни. Консультанты Дьявола.
Глава 4
Я очутился в большой комнате. Она была обставлена как кабинет современного делового человека. Очень преуспевшего, следует добавить, делового человека: например председателя совета директоров швейцарского банка. Самым главным в комнате был огромный письменный стол, сделанный из натурального красного дерева, со вставками из более темных, драгоценных пород. На черной окантовке столешницы, тускло светилась серебряная инкрустация. На краю стола на массивной черной мраморной подставке покоился внушительных размеров хрустальный шар. Внутри шара виднелась маленькая Земля. Не тривиальный глобус с нарисованной картой, а реальная планета, какой она выглядит из космоса. Одна половина Земли была освещена, на другой была ночь. Очертания материков на дневной стороне были смазаны и выглядели несколько непривычно, но, тем не менее, узнаваемо. Краски на поверхности не совпадали с привычной еще со школы градацией зеленых и коричневых тонов. Даже океан был скорее серебристого, чем привычного синего света. Приглядевшись, я заметил, что облачный покров на глобусе едва заметно перемещается. На ночной стороне, можно было разглядеть микроскопические святящиеся точки городов. Сверху над земным шариком горели коричневые цифры. Они показывали время. Снизу горела зеленая надпись «Режим ожидания. Пропущенных звонков – 0». По крайней мере, одна из функций хрустального шара была очевидна – это было устройство связи.
Кроме глобуса, на столе лежала обтянутая кожей папка для бумаг. Поверх папки лежала золотая авторучка «Паркер». Перед столом стояла пара удобных кожаных кресел; с другой стороны стола возвышалось почти такое же, но более монументальное – хозяйское. Другая мебель в кабинете отсутствовала. На полу, во всю ширину комнаты, раскинулся гигантский персидский ковер со строгим угловатым рисунком из перекрещивающихся линий, довольно мрачной расцветки, в которой преобладали красные и бордовые тона.
Все это я разглядел позже. Мое внимание, прежде всего, привлекло другое. Стена напротив меня представляла собой сплошное стеклянное окно. Вид из окна открывался на ночной океан, по которому бежали огромные тяжелые валы. Небо, такое же серое, как и вода в океане, было покрыто темными рваными тучами. В редких просветах на небе виднелись звезды. Из океана вырывались клубы дыма, смешанного с водяным паром. Огромные, раскаленные докрасна, глыбы вылетали из-под воды и, прочертив в воздухе огненную дугу, падали обратно в море, поднимая брызги, которые тут же превращались в пар.
Постепенно пламя усилилось, пробило себе дорогу сквозь отчаянно сопротивлявшуюся воду, и превратилось в мощный вертикальный столб огня. Факел все увеличивался, рос, пока я не увидел, что он бьет уже не из-под воды, а имеет более темное, твердое основание. Вода вокруг него постоянно кипела, образуя кольцо из белого пара, сквозь который вверх бил фонтан огня. Основание огня постепенно темнело, поднимаясь все выше над поверхностью воды. Наконец, стало видно, что на месте, из которого бьет огонь, уже не осталось воды. Там появилась вершина острова, все еще докрасна раскаленная и святящаяся в окружающем мраке.
Я наблюдал невероятное, редчайшее зрелище – извержение океанского вулкана. У меня на глазах вырастал новый остров. Он появлялся из воды, весь в огне и клубах пара, как победа стихий земли и огня над стихией воды. Вода вокруг острова, злобно шипя, отступала. Однако океанские валы, неумолимо текущие мимо, взирали на происходящее спокойно и равнодушно. Они знали, что ничего не проиграно в этой бесконечной борьбе. Стихии воздуха и воды, пусть не так эффектно, возьмут реванш. Пройдет какой-нибудь миллион лет, и возникший остров, источенный ветром и волнами, снова исчезнет с поверхности океана.
Я стоял, прижавшись носом к стеклу и забыв обо всем на свете. Очарованный открывшимся передо мной зрелищем, я не сразу заметил, что в кабинет кто-то вошел. Когда я, наконец, отлип от окна, то увидел, что за столом сидит и внимательно меня рассматривает представительный мужчина лет сорока пяти-пятидесяти. Густые с проседью волосы красиво обрамляли высокий лоб. Правильные черты лица, резко очерченный с горбинкой нос. Я не мог понять, чем меня заворожило это лицо, пока не обратил внимание на цвет его глаз. Глаза у незнакомца были разные. Правый глаз черный, левый почему-то – зеленый. Я, наконец, вспомнил, куда именно собирался отправить меня черт. Проделав небольшое умозаключение: ад – начальственный вид хозяина кабинета – его глаза, я пришел к выводу, что передо мной сидит сам дьявол. Я не нашел ничего лучшего как внезапно охрипшим голосом спросить:
– Вы – он?
– Он? – переспросил сидящий в кресле. – А-а, нет, нет, дорогой Александр Леонидович. Успокойтесь. Вот кресло, присаживайтесь, устраивайтесь поудобнее. Нам надо поговорить.
Я кивнул в знак согласия и сел.
– Я не Сатана, как вы изволили решить. Я, скажем так, его родственник. Но тоже из известной семьи, зовут меня Тихон, отчество мое – Велесович.
Чуть помолчав, хозяин кабинета добавил:
– А вот место где мы с вами находимся, действительно так и называется: Ад! Так что с прибытием вас, добро пожаловать! – усмехнулся он. – Не обращайте внимания. К вам это не относится. Просто, стандартная формула приветствия для вновь прибывающих душ грешников. Действует безотказно. «Добро пожаловать в Ад!» – и все, душа тут же оставляет всякую надежду.
У меня потемнело в глазах. Я почувствовал, что мир вокруг меня начинает расплываться, удаляться, в ушах раздался звон. Я побледнел, но усилием воли взял себя в руки. Хозяин кабинета Тихон, уточнивший, что является сыном бога Велеса, удивленно посмотрел на меня:
– Как же на вас, однако, подействовала наша встреча. Вы – очень впечатлительная натура. Большинство моих гостей реагируют совершенно иначе.
– И как же они реагируют?
Хозяин улыбнулся. Улыбка показалась мне вполне дружеской.
– Не хочу подавать вам дурной пример. Впрочем, думаю, вы не станете сразу требовать у меня мешок подарков, жениха и приданое.
Вот оно что, подумал я. Значит, это у них семейное, Морозко ведь тоже был сыном Велеса. Да и от самого Тихона что-то подозрительно веет холодом.
– Насчет мешка подарков, это вы, конечно, несколько опрометчиво мне рассказали, – протянул я, как бы размышляя вслух. Затем оптимистично закончил. – Но вот жениха я у вас точно не потребую. Обещаю.
Мой собеседник рассмеялся:
– Ну вот, теперь я вижу, что вы окончательно пришли в себя. Именно таким я вас себе и представлял после того, как ознакомился с вашими данными, – он похлопал по папке, лежавшей перед ним. – Ну, а теперь, если вы готовы, то приступим к делу.
– Я готов, но к чему мы приступим?
– Как – к чему? Будем проводить собеседование. Вы у нас человек новый, в некотором роде – безработный. Вас нужно трудоустроить, определить с жильем, объяснить элементарные правила поведения, наконец. Начнем, пожалуй.
Я молча слушал, понимая, что главное для меня сейчас – это собрать как можно больше информации о том где я, что со мной происходит, и что меня ждет в дальнейшем.
– Итак. Я начальник департамента русского сектора XX–XXI веков. Наш департамент переживает период подъема и расцвета деятельности. В связи с ожидаемым прибытием большого числа душ, мы ищем новые технические методы, способные интенсифицировать наш труд. Необходимо повышать производительность. Поэтому внизу – он показал пальцем куда на пол, – принято решение внедрять технический прогресс. То есть, компьютеризировать наш департамент.
Начальник департамента прервался. Он повернулся к хрустальному шару. Изображение Земли сменилось головкой секретарши. Головка посмотрела на шефа и улыбнулась.
– Принесите нам чайку, пожалуйста! – сказал Тихон Велесович.
– Наденька, – добавил я потихоньку. Тихон, однако, услышал и недоуменно посмотрел на меня:
– Почему вы решили, что ее зовут Наденька?
– Так, музыкой навеяло. Посмотрели бы вы в детстве столько фильмов про Ленина и Крупскую, вы бы тоже автоматически сопроводили просьбу принести чайку обращением «Наденька». И вообще, почему чай? В таком кабинете принято предлагать кофе.
– Ну, Александр Леонидович, привыкайте. Здесь подают не только кофе. Какими только напитками я не угощал своих посетителей за время работы. Этот департамент, знаете ли, у меня не первый. И начинали мы в те времена, когда о кофе европейцы еще и не слыхали. С тех пор у меня осталось правило предлагать посетителю не то, что принято, а то, что он любит. Запомните этот прием на будущее, на случай если сами станете принимать посетителей. Это производит на них благоприятное впечатление.
Передо мной возникла секретарша – молодая изящная девица в обтягивающей прозрачной блузке и мини юбке. Ее красивые длинные ноги оканчивались уже знакомыми мне копытцами; однако они, как и небольшие рожки, видневшиеся среди локонов короткой прически, не могли уменьшить ее потрясающей сексуальной привлекательности. В руках секретарша держала поднос с чайными приборами. Она поставила его на стол и придвинула ко мне чашку с ароматным чаем. Я попробовал. Чай был потрясающий. Мало того, что это был мой любимый сорт, он был подслащен точно так, как сделал бы это я сам. Даже температура благородного напитка была именно такой, какую я предпочитаю. Впоследствии обнаружилось, что на протяжении всего нашего довольно продолжительного разговора, температура чая в чашке оставалась прежней.
Я отпил из чашки еще немного, поставил ее на стол, и с благодарностью поднял глаза на секретаршу.
– Спасибо, вы просто волшебница, – сказал я.
– Ой, ну что вы, – засмущалась та. – Я еще только учусь. А это мы проходили на первом курсе.
Ага, подумал я. Попридержи-ка язычок. Пока вместо безобидных «Наденька» и «просто волшебница», ты не брякнул чего-нибудь похлеще. Лучше молча сиди и слушай. Так я и решил поступить. Отпил чая и принял позу внимательного слушателя.
Мой будущий начальник это оценил и продолжил:
– Я, со своей стороны, категорически возражал против перевода нашего департамента на компьютеры. Мы прекрасно обходимся старыми дедовскими методами, – он кивнул на хрустальный шар. – Мне абсолютно непонятно, зачем переходить с существующей отлаженной системы на какую-то авантюрную, недоработанную и технически несовершенную модель.
Он остановился и, взглянув на меня, добавил:
– Простите, если я задел ваши чувства. Вы ведь всю свою профессиональную жизнь отдали этим игрушкам, не так ли?
– Вернее будет сказать, что эти самые игрушки отняли ее у меня. Но что делать, у нас ведь нет вашей альтернативы, – ответил я, разглядывая все тот же шар. – А вы дадите мне поближе рассмотреть его? Я никак не пойму, какой принцип лежит в основе его действия…
– У вас будет такой же в вашем рабочем кабинете, наиграетесь вволю, – недовольно прервал меня Тихон Велесович. – Но вернемся к нашей теме. Как я ни возражал, от меня требуют идти в ногу с земной техникой. Внизу принято решение создать отдел компьютеризации, и я не смог отказаться. Я должен составить план работы этого отдела и регулярно отчитываться о его деятельности. Для этих целей мне разрешили нанять консультанта. И тут в игру вступаете вы, Александр.
– Так чего ж ты, сукин сын, левую руку поднял, когда все правую подняли, а? – заорал на него сержант. – Умного из себя корчишь? Разнообразия захотелось? Так я тебя для разнообразия запру в карцер на неделю, будешь там на собственную рожу пялиться. Сразу научишься разбирать, где левая рука, а где правая!
– Виноват, гражданин начальник, больше не повторится! – выпучив глаза от напряжения, заорал изо всех сил проштрафившийся Александр Петрович. Этим он, видимо, здорово угодил сержанту потому, что тот, явно подобрев, сказал:
– Ладно уж, сегодня прощаю.
Черт обернулся к остальным душам.
– А вы чего зенки выпятили, рты раззявили? Развлечение себе ищете? Цирк здесь вместо зарядки устроили! А ну, продолжать гимнастику!
Из динамика раздалась музыка и заключенные, как в детской игре «замри-отомри», снова задвигались, как будто ничего и не случилось. Только по рядам промелькнули усмешки: худо-бедно, а обманули сегодня чертей, уже с утра получили новые впечатления. У заключенных свои радости, а уж у заключенных навечно вырабатывается совершенно другая система ценностей. Зарядку закончили уже без прежнего ожесточения.
После зарядки раздалась новая команда. Заключенные, выстроившись в ряд, замерли по стойке смирно, сделав равнение направо. Из двери в конце коридора вышел начальник тюрьмы. Он был в черном, стилизованном под военную форму и отделанном серебром костюме, который плотно облегал его. Фигура у черта была в полном порядке. Весь его внешний вид говорил о правильном регулярном питании и размеренном образе жизни. Отсутствие лишнего жира подсказывало, что начальник тюрьмы не чуждается регулярных физических упражнений и, пожалуй, не брезгует иногда попариться в сауне или, что более вероятно, в русской баньке. Выглядел он чрезвычайно элегантно на фоне пузатых, ухмыляющихся охранников в мятой серой форме, и заключенных в классической полосатой одежде, делающей их похожими на поставленные на попа матрасы. Начальник тюрьмы вышел на середину площадки в центре здания и осмотрел своих подопечных. Следя за его перемещениями, заключенные сделали равнение на середину. Удовлетворенно оглядев строй, начальник тихо спросил:
– Ну что, сукины дети, довольны жизнью?
– Так точно, дорогой гражданин начальник тюрьмы! – грянули в ответ сто глоток. Заключенные кричали что есть сил. Начальника этот грохот не удивил. Он одобрительно покивал головой, прислушиваясь к эху, которое еще минут пять металось по гулкой каменной коробке. Черти любили, когда заключенные отвечают громко.
– Хорошо. Рад слышать, что мои труды не пропали даром. Приятно видеть здесь столько душ, которые ценят мою заботу о них, – продолжал начальник в наступившей тишине. – Ведь вы цените мою заботу, а, мерзавцы?
– Так точно, дорогой гражданин начальник тюрьмы! – снова рявкнули в ответ осужденные. Испуганное эхо подскочило к потолку и, решив отсюда удрать, заметалось по зданию, ища выход. Выход оно не нашло, и понемногу успокоилось.
– Жалобы, пожелания имеются? – ехидно улыбаясь, продолжал черт.
– Никак нет!!! – прогремело в тюрьме. В этот ответ заключенные, кажется, вложили весь остаток сил. Громче кричать было уже невозможно. Несчастное эхо отказалось от попытки удрать, и теперь, забившись в угол, долго жалобно повторяло на все лады «Никнет, никнет, ник…», и, утомившись, смолкло.
– Это хорошо, что нет жалоб. Вы, скоты, должны помнить, что здесь вам не санаторий, и даже не каторга. Здесь вам Ад, а не курорт. А я для вас царь, бог и отец родной. М-да, вот именно. Отец родной.
С этими словами начальник тюрьмы повернулся и отправился в свой кабинет. За его спиной раздались зычные команды надзирателей.
– Нале-во! Ряды вздвой! На занятия по теоретической подготовке, повзводно, шаго-ом марш!
Заключенные с исключительной четкостью, достигаемой лишь многолетними регулярными тренировками, выполнили команду. Отбивая шаг, они направились в учебные классы, где расселись за партами.
Завтрака, равно как и обеда с ужином душам в тюрьме не выдают – физической потребности нет, а просто баловаться не разрешено. Это там, наверху, может и накрыты праздничные столы. Так ведь то – для блаженных, для праведников безгрешных. А местный народишко свое уже выпил-съел на Земле. Поэтому столовая в тюрьме не предусмотрена.
Распорядок дня у заключенных насыщенный. «Вам время нельзя терять ни минуты, – всегда приговаривает старший надзиратель. – Ведь у вас впереди всего-навсего вечность!..» Тут вся команда надзирателей начинает хохотать. Этот хохот входит в отработанную программу мучений. Такая шутка способна испортить настроение заключенному на неделю вперед.
Занятия в классах, как и упражнения утренней зарядки, проходят по раз и навсегда заведенному порядку. Сначала – стиральные порошки. На доску вывешивается красиво оформленный стенд с основными параметрами всех марок стиральных порошков. Данные приведены относительно стирального порошка «Обычный». Схемы вычерчены разноцветными красками, чтобы грешники вызубрили наизусть все загогулины каждой кривой. Преподаватель, пожилой черт, с небольшой плешью между рогами, выкрикивает название стирального порошка. В ответ весь класс хором скандирует его рекламу. Затем следует индивидуальный опрос. Преподаватель поднимает грешника и спрашивает, почему он выбрал именно эту марку. В подтверждение своего ответа, грешник должен процитировать историю из рекламного ролика, о том, как он однажды испачкал одежду, и этот порошок его спас.
Покончив со стиральными порошками, переходят к жевательной резинке. Дежурный меняет плакат на доске. Теперь это «Правила обмена жевательной резинки типа «обычная» на меньшее количество жвачки фирменной». Процедура изучения жевательных резинок ничем не отличается от методики, разработанной для порошков. Принцип минимального разнообразия в тюрьме соблюдается свято. Учащиеся зубрят тексты из рекламных роликов, а затем хором орут их преподавателю, который строго следит, не пропустил ли кто словечко. Наказание всегда одно: карцер.
После жвачки следуют шампуни, зубные пасты и детские подгузники. Принципы и эффективность действия последних рассматриваются со всеми возможными подробностями, включая цвет и запах.
После памперсов переходят к наиболее сложному предмету. Дежурный раздает всем небольшие брошюры под названием «Аэродинамические свойства крылышек у женских гигиенических прокладок». Предмет сложный. Брошюра напичкана математическими формулами. Здесь сделано послабление. На вопрос преподавателя достаточно найти нужную страницу и вслух прочитать ответ. Тем не менее, аэродинамика среди заключенных считается самым тяжелым предметом. Поэтому, разумеется, администрация отводит на его изучение наибольшее время.
После занятий в классах преподаватели уходят, и в тюрьму в этот день больше не возвращаются. Их сменяют надзиратели. Заключенных отводят в кинозал. Наступает время основного наказания, которое состоит в просмотре телепередач и сериалов. Программа рассчитана умело, и буквально с первых дней заключенный начинает испытывать непреодолимое отвращение к тому, что ему показывают. Как легко можно догадаться, показывают всегда одно и тоже. Программы составлены индивидуально, в соответствии со вкусами грешника.
Перед началом курса наказания, когда грешник только попадает в тюрьму, его отводят в кабинет к начальнику заведения. Это тот самый элегантный черт в черном, которого мы уже видели после утренней гимнастики. Старый опытный черт любезно усаживает перед собой новоприбывшего грешника и заводит с ним неторопливую беседу. А много ли вам доводилось смотреть при жизни телевизор, а что вам там нравилось? А что, по вашему мнению, следовало бы убрать с телевидения или вообще запретить? С истинно дьявольской хитростью черт выясняет вкусы грешника, все его пристрастия. Основываясь на этой информации, для него и составляют личную ежедневную программу телепередач.
Программа включает в себя наиболее раздражающие грешника передачи и сериалы. На случай, если заключенный решит обмануть и попытается полюбить показываемые ему передачи, существует простая, но действенная система. Все передачи показывают с самого начала, но никогда не доводят до конца. Если в передаче участвует несколько гостей, то ни одному из них не дают закончить свое выступление. Из сериалов показывают всегда одну и ту же серию, что-нибудь из середины. Серию подбирают так, чтобы зрителю стала ясна завязка сюжета, и ни в коем случае не было понятно, чем все кончится.
Для футбольных болельщиков показывают матчи, но тоже не до конца. Трансляция обычно прерывается после удара по поворотам на последних минутах матча, при счете 0:0. Камера следует за мячом, но вместо ворот на экране оказывается реклама подгузников, и взгляд упирается в детскую перепачканную попку. По этому поводу надзиратели тоже шутят с заключенными, но автор не решается повторить их шутки.
Заключенные сидят в общем кинозале и смотрят на большой экран, установленный перед ними. На качество звука или изображения жаловаться не приходится. Несмотря на то, что экран один, каждый заключенный видит на нем именно ему предназначенные передачи и фильмы. Этим преследуется двойная цель. Во-первых, это безумно раздражает заключенных. Во-вторых, облегчает контроль за ними. Не стоит, конечно, и говорить о том, что просмотр всей программы обязателен. Отвод глаз от экрана на угол более десяти градусов считается нарушением режима. Наказание все то же: карцер.
Мы уже не раз упоминали о карцере. Что же там происходит? Чем можно достать бестелесную душу, которой не страшны ни холод, ни голод? А между тем заключенные его очень боятся, и старательно выполняют все распоряжения тюремного начальства под страхом этого наказания.
На первый взгляд, в карцере нет ничего особенного. Заключенного усаживают в кресло перед экраном и оставляют наедине с изображением. В отличие от кинозала, где души могут, по крайней мере, украдкой отвернуться от экрана и перекинуться парой слов с соседом, в карцере заключенный зафиксирован так, что ни на мгновение не может оторвать взгляд от экрана. На нем грешнику показывают его самого, сидящего перед телевизором. Эти кадры сняты со стороны телевизора, еще при жизни заключенного. Таким образом, грешник видит со стороны самого себя, смотрящего телевизор. Внизу показаны дата и время.
Первые пять минут заключенному даже интересно. Он недоумевает, а в чем собственно состоит наказание – ведь всегда приятно и любопытно поглядеть на себя со стороны. Постепенно зрелище самого себя, неподвижно сидящего и уставившегося в одну точку, начинает раздражать. Человек, смотрящий на экран телевизора, в большинстве случаев выглядит, скажем так, непривлекательно. У него остановившийся взгляд, тело неподвижное. Иногда он что-то бормочет, неожиданно по-дурацки хихикает. Часто в это время он ест – неопрятно, не глядя в тарелку, или механически забрасывает в рот из пакета орешки и чипсы.
Вид самого себя, с каменным выражением лица уставившегося в одну точку, рано или поздно выводит из состояния равновесия даже самые эгоистичные и самолюбивые натуры. Грешник раздражается, начинает сердиться на самого себя. Через некоторое время начинает подсчитывать, сколько же часов, дней, месяцев и лет, он просидел перед телевизором в своей прежней жизни. И ему становится так мучительно больно за бесцельно прожитые годы, что хоть плачь…
Если взглянуть на тюрьму со стороны, то мы увидим, что она как бы парит в окружающей ее серой пустоте. Это не воздух, даже не вакуум, а именно – пустота, в которой нет ни вещества, ни излучения, ни гравитации – там абсолютно ничего нет. Она не имеет никакой температуры – ни низкой, ни высокой. В серой мгле не существует ни времени, ни расстояния, она вообще не имеет никаких физических характеристик. Это пространство ада, в котором, подобно уже описанной тюрьме, плавают и другие объекты.
Здесь существуют соответствующие отделения для представителей всех религий и религиозных конфессий. Свой уголок в аду найдется также и для атеистов, и для представителей народов, которые вообще не задумываются о существовании богов. Здесь принимают грешников с любым мировоззрением и религиозными установками. Все учтено, продумано, для каждого найдется местечко.
Среди разнообразия ландшафтов, построек и сооружений, выделяется одно здание. На Земле оно бы никогда не привлекло к себе внимания. Обычная четырехэтажная бетонная коробка – типовой проект рабочего общежития. Вокруг здания растут несколько хлипких деревьев, перед входом в подъезды стоят тяжелые парковые скамейки. Половина досок у скамеек, как водится, поломана или вырвана с корнем. Несколько окон в здании освещены электрическими лампочками. Из кухни доносится запах подгоревшей яичницы с докторской колбасой. Что именно происходит у жильцов не видно, потому что на окнах опущены шторы. Но по внешним признакам внимательный наблюдатель может отметить, что в этом доме живут не души грешников и не черти, в совокупности составляющие основное здешнее население. К своему удивлению, наблюдатель должен сделать вывод, что в этом четырехэтажном бетонном здании живут самые обычные живые люди.
Каким образом они оказались здесь? С какой целью? «Может быть, они такие отчаянные грешники, что попали в ад еще при жизни?» – предположит наблюдатель. И ошибется. Эти люди не отбывают здесь наказание. Ад для них – только место работы. Так сказать, длительная командировка. Работа у них, как и все здесь, имеет определенную специфику. Да и сами люди тщательно отобраны. Их очень мало, сюда может попасть далеко не каждый. Потенциальные кандидаты проходят тщательную проверку еще на Земле. За их судьбами следят с самого рождения. И, тем не менее, едва ли один из сотни претендентов получает место. Те, кто не прошел конкурс, об этом никогда не узнают. Они продолжают жить своей обычной жизнью, не подозревая об упущенных возможностях.
Те же, кто прошел отбор, поселяются здесь. Место жительства и уровень обслуживания разнятся в зависимости от времени и места отправления. К тому же, все привязано к непосредственным обязанностям по работе. Обязанности у жильцов общежития разные. Объединяет их только одно: название должности. Они – консультанты по земной жизни. Консультанты Дьявола.
Глава 4
– Не считайте себя фигурой равной Черчиллю, Штирлиц!
(к.ф. «Семнадцать мгновений весны»)
Я очутился в большой комнате. Она была обставлена как кабинет современного делового человека. Очень преуспевшего, следует добавить, делового человека: например председателя совета директоров швейцарского банка. Самым главным в комнате был огромный письменный стол, сделанный из натурального красного дерева, со вставками из более темных, драгоценных пород. На черной окантовке столешницы, тускло светилась серебряная инкрустация. На краю стола на массивной черной мраморной подставке покоился внушительных размеров хрустальный шар. Внутри шара виднелась маленькая Земля. Не тривиальный глобус с нарисованной картой, а реальная планета, какой она выглядит из космоса. Одна половина Земли была освещена, на другой была ночь. Очертания материков на дневной стороне были смазаны и выглядели несколько непривычно, но, тем не менее, узнаваемо. Краски на поверхности не совпадали с привычной еще со школы градацией зеленых и коричневых тонов. Даже океан был скорее серебристого, чем привычного синего света. Приглядевшись, я заметил, что облачный покров на глобусе едва заметно перемещается. На ночной стороне, можно было разглядеть микроскопические святящиеся точки городов. Сверху над земным шариком горели коричневые цифры. Они показывали время. Снизу горела зеленая надпись «Режим ожидания. Пропущенных звонков – 0». По крайней мере, одна из функций хрустального шара была очевидна – это было устройство связи.
Кроме глобуса, на столе лежала обтянутая кожей папка для бумаг. Поверх папки лежала золотая авторучка «Паркер». Перед столом стояла пара удобных кожаных кресел; с другой стороны стола возвышалось почти такое же, но более монументальное – хозяйское. Другая мебель в кабинете отсутствовала. На полу, во всю ширину комнаты, раскинулся гигантский персидский ковер со строгим угловатым рисунком из перекрещивающихся линий, довольно мрачной расцветки, в которой преобладали красные и бордовые тона.
Все это я разглядел позже. Мое внимание, прежде всего, привлекло другое. Стена напротив меня представляла собой сплошное стеклянное окно. Вид из окна открывался на ночной океан, по которому бежали огромные тяжелые валы. Небо, такое же серое, как и вода в океане, было покрыто темными рваными тучами. В редких просветах на небе виднелись звезды. Из океана вырывались клубы дыма, смешанного с водяным паром. Огромные, раскаленные докрасна, глыбы вылетали из-под воды и, прочертив в воздухе огненную дугу, падали обратно в море, поднимая брызги, которые тут же превращались в пар.
Постепенно пламя усилилось, пробило себе дорогу сквозь отчаянно сопротивлявшуюся воду, и превратилось в мощный вертикальный столб огня. Факел все увеличивался, рос, пока я не увидел, что он бьет уже не из-под воды, а имеет более темное, твердое основание. Вода вокруг него постоянно кипела, образуя кольцо из белого пара, сквозь который вверх бил фонтан огня. Основание огня постепенно темнело, поднимаясь все выше над поверхностью воды. Наконец, стало видно, что на месте, из которого бьет огонь, уже не осталось воды. Там появилась вершина острова, все еще докрасна раскаленная и святящаяся в окружающем мраке.
Я наблюдал невероятное, редчайшее зрелище – извержение океанского вулкана. У меня на глазах вырастал новый остров. Он появлялся из воды, весь в огне и клубах пара, как победа стихий земли и огня над стихией воды. Вода вокруг острова, злобно шипя, отступала. Однако океанские валы, неумолимо текущие мимо, взирали на происходящее спокойно и равнодушно. Они знали, что ничего не проиграно в этой бесконечной борьбе. Стихии воздуха и воды, пусть не так эффектно, возьмут реванш. Пройдет какой-нибудь миллион лет, и возникший остров, источенный ветром и волнами, снова исчезнет с поверхности океана.
Я стоял, прижавшись носом к стеклу и забыв обо всем на свете. Очарованный открывшимся передо мной зрелищем, я не сразу заметил, что в кабинет кто-то вошел. Когда я, наконец, отлип от окна, то увидел, что за столом сидит и внимательно меня рассматривает представительный мужчина лет сорока пяти-пятидесяти. Густые с проседью волосы красиво обрамляли высокий лоб. Правильные черты лица, резко очерченный с горбинкой нос. Я не мог понять, чем меня заворожило это лицо, пока не обратил внимание на цвет его глаз. Глаза у незнакомца были разные. Правый глаз черный, левый почему-то – зеленый. Я, наконец, вспомнил, куда именно собирался отправить меня черт. Проделав небольшое умозаключение: ад – начальственный вид хозяина кабинета – его глаза, я пришел к выводу, что передо мной сидит сам дьявол. Я не нашел ничего лучшего как внезапно охрипшим голосом спросить:
– Вы – он?
– Он? – переспросил сидящий в кресле. – А-а, нет, нет, дорогой Александр Леонидович. Успокойтесь. Вот кресло, присаживайтесь, устраивайтесь поудобнее. Нам надо поговорить.
Я кивнул в знак согласия и сел.
– Я не Сатана, как вы изволили решить. Я, скажем так, его родственник. Но тоже из известной семьи, зовут меня Тихон, отчество мое – Велесович.
Чуть помолчав, хозяин кабинета добавил:
– А вот место где мы с вами находимся, действительно так и называется: Ад! Так что с прибытием вас, добро пожаловать! – усмехнулся он. – Не обращайте внимания. К вам это не относится. Просто, стандартная формула приветствия для вновь прибывающих душ грешников. Действует безотказно. «Добро пожаловать в Ад!» – и все, душа тут же оставляет всякую надежду.
У меня потемнело в глазах. Я почувствовал, что мир вокруг меня начинает расплываться, удаляться, в ушах раздался звон. Я побледнел, но усилием воли взял себя в руки. Хозяин кабинета Тихон, уточнивший, что является сыном бога Велеса, удивленно посмотрел на меня:
– Как же на вас, однако, подействовала наша встреча. Вы – очень впечатлительная натура. Большинство моих гостей реагируют совершенно иначе.
– И как же они реагируют?
Хозяин улыбнулся. Улыбка показалась мне вполне дружеской.
– Не хочу подавать вам дурной пример. Впрочем, думаю, вы не станете сразу требовать у меня мешок подарков, жениха и приданое.
Вот оно что, подумал я. Значит, это у них семейное, Морозко ведь тоже был сыном Велеса. Да и от самого Тихона что-то подозрительно веет холодом.
– Насчет мешка подарков, это вы, конечно, несколько опрометчиво мне рассказали, – протянул я, как бы размышляя вслух. Затем оптимистично закончил. – Но вот жениха я у вас точно не потребую. Обещаю.
Мой собеседник рассмеялся:
– Ну вот, теперь я вижу, что вы окончательно пришли в себя. Именно таким я вас себе и представлял после того, как ознакомился с вашими данными, – он похлопал по папке, лежавшей перед ним. – Ну, а теперь, если вы готовы, то приступим к делу.
– Я готов, но к чему мы приступим?
– Как – к чему? Будем проводить собеседование. Вы у нас человек новый, в некотором роде – безработный. Вас нужно трудоустроить, определить с жильем, объяснить элементарные правила поведения, наконец. Начнем, пожалуй.
Я молча слушал, понимая, что главное для меня сейчас – это собрать как можно больше информации о том где я, что со мной происходит, и что меня ждет в дальнейшем.
– Итак. Я начальник департамента русского сектора XX–XXI веков. Наш департамент переживает период подъема и расцвета деятельности. В связи с ожидаемым прибытием большого числа душ, мы ищем новые технические методы, способные интенсифицировать наш труд. Необходимо повышать производительность. Поэтому внизу – он показал пальцем куда на пол, – принято решение внедрять технический прогресс. То есть, компьютеризировать наш департамент.
Начальник департамента прервался. Он повернулся к хрустальному шару. Изображение Земли сменилось головкой секретарши. Головка посмотрела на шефа и улыбнулась.
– Принесите нам чайку, пожалуйста! – сказал Тихон Велесович.
– Наденька, – добавил я потихоньку. Тихон, однако, услышал и недоуменно посмотрел на меня:
– Почему вы решили, что ее зовут Наденька?
– Так, музыкой навеяло. Посмотрели бы вы в детстве столько фильмов про Ленина и Крупскую, вы бы тоже автоматически сопроводили просьбу принести чайку обращением «Наденька». И вообще, почему чай? В таком кабинете принято предлагать кофе.
– Ну, Александр Леонидович, привыкайте. Здесь подают не только кофе. Какими только напитками я не угощал своих посетителей за время работы. Этот департамент, знаете ли, у меня не первый. И начинали мы в те времена, когда о кофе европейцы еще и не слыхали. С тех пор у меня осталось правило предлагать посетителю не то, что принято, а то, что он любит. Запомните этот прием на будущее, на случай если сами станете принимать посетителей. Это производит на них благоприятное впечатление.
Передо мной возникла секретарша – молодая изящная девица в обтягивающей прозрачной блузке и мини юбке. Ее красивые длинные ноги оканчивались уже знакомыми мне копытцами; однако они, как и небольшие рожки, видневшиеся среди локонов короткой прически, не могли уменьшить ее потрясающей сексуальной привлекательности. В руках секретарша держала поднос с чайными приборами. Она поставила его на стол и придвинула ко мне чашку с ароматным чаем. Я попробовал. Чай был потрясающий. Мало того, что это был мой любимый сорт, он был подслащен точно так, как сделал бы это я сам. Даже температура благородного напитка была именно такой, какую я предпочитаю. Впоследствии обнаружилось, что на протяжении всего нашего довольно продолжительного разговора, температура чая в чашке оставалась прежней.
Я отпил из чашки еще немного, поставил ее на стол, и с благодарностью поднял глаза на секретаршу.
– Спасибо, вы просто волшебница, – сказал я.
– Ой, ну что вы, – засмущалась та. – Я еще только учусь. А это мы проходили на первом курсе.
Ага, подумал я. Попридержи-ка язычок. Пока вместо безобидных «Наденька» и «просто волшебница», ты не брякнул чего-нибудь похлеще. Лучше молча сиди и слушай. Так я и решил поступить. Отпил чая и принял позу внимательного слушателя.
Мой будущий начальник это оценил и продолжил:
– Я, со своей стороны, категорически возражал против перевода нашего департамента на компьютеры. Мы прекрасно обходимся старыми дедовскими методами, – он кивнул на хрустальный шар. – Мне абсолютно непонятно, зачем переходить с существующей отлаженной системы на какую-то авантюрную, недоработанную и технически несовершенную модель.
Он остановился и, взглянув на меня, добавил:
– Простите, если я задел ваши чувства. Вы ведь всю свою профессиональную жизнь отдали этим игрушкам, не так ли?
– Вернее будет сказать, что эти самые игрушки отняли ее у меня. Но что делать, у нас ведь нет вашей альтернативы, – ответил я, разглядывая все тот же шар. – А вы дадите мне поближе рассмотреть его? Я никак не пойму, какой принцип лежит в основе его действия…
– У вас будет такой же в вашем рабочем кабинете, наиграетесь вволю, – недовольно прервал меня Тихон Велесович. – Но вернемся к нашей теме. Как я ни возражал, от меня требуют идти в ногу с земной техникой. Внизу принято решение создать отдел компьютеризации, и я не смог отказаться. Я должен составить план работы этого отдела и регулярно отчитываться о его деятельности. Для этих целей мне разрешили нанять консультанта. И тут в игру вступаете вы, Александр.