ходя вокруг клумбы. Но бабушка дала ей и новые мысли. Привязчивые. Да, вот
и в клумбе распускаются петуньи, говорят своими запахами с Таней. Говорят,
как хороша эта жизнь, как сладко прижать к себе ребенка. Она не думала об
этом. Или думала?.. Надо идти к шефу, надо выяснить все, все, все...
Шеф в кабинете пил свой второй утренний чай (первый он испивал дома).
На столе лежали бутерброды. Он поедал их. Уши его шевелились.
- Здравствуйте, Никодим Никодимыч, - сказала она. - Мне бы с вами
поговорить. Лично.
- Прошу. - Шеф носом указал ей на кресло и завернул бутерброды в
бумагу. После чего икнул и отпил глоток чая. - Вот, - сказал он
недовольно, - жидкий чай противен, а от густого сердцебиение.
- Я хочу знать, - начала Таня, - о Сигурде. Он сможет стать обычным или
таким и останется? Ну, когда все для вас сделает?
- Сможет, - быстро и как-то ненамеренно ответил шеф. И сразу
спохватился, взял в кулак нижнюю часть своего лица. Так и держал энное
время, глядя на Таню из-под бровей.
Таня смотрела на его большую руку - волоски на ней седые, веснушки. Но
она поразила ее сильной, мускулистой плотью.
Крепкая была рука, вот в чем дело, сделать ли что или наказать,
ударить. Отличная мужская рука.
- Как я понимаю, Таня, - осторожно спросил шеф, - вы собираетесь замуж
за Сигурда?
- Да, мы это решили.
- Гм, уже и решили. - Шеф поднялся и стал ходить. - Это хорошо и просто
необходимо в смысле личном и, понятно, общественном: ячейка, семья и
прочее. Но вы думали о том, как человек, переживший самые яркие
приключения в этом мире, согласится с семейной жизнью и ее, так сказать,
тихими радостями?
- Он меня любит.
- Предположим. Но что такое любовь для него?.. Он свел вместе свое
стремление к доброте, к познанию, к творчеству. Он творит из себя одного
за другим. Сегодня, например, он обещал работать с сиамской красномордой
лягушкой, - Таня моргнула, - и в два часа продиктует нам. Кстати, это
пойдет в подборку его новых статей. Ясно? Это исследование на уровне
нуклеиновых структур, проникновение в избранные молекулы живого. Это
ослепительно!.. Вы ощущаете простор?.. А что вы дадите ему взамен?
Стандартную форму женской любви? Дорогая моя, хотите путевку куда хотите?
На сколько хотите?.. На юг? В любое место? Мы включим ваши расходы в
рубрику научных командировок. А?.. Ей-ей, оставьте Сигурда, а сами
влюбитесь в кого-нибудь менее нужного. Скажем, в Корота. Прошу - оставьте
Сигурда его необычной судьбе. Вы разные люди (верьте мне, старику!), и
ваша дорога в жизни - не его дорога.
Таня встала. Шеф взял ее обе руки в свои.
- Идите, идите, милая девушка, срывайте цветы радости в другом месте.
Сигурд рожден для полного сосредоточения в своем поразительном даре, он
вам не простит. И вы его не простите. Он бездарен в обычной жизни, я знаю.
А сейчас ступайте домой, я отпускаю. Можете не приходить даже завтра, а
вот послезавтра жду. Да!
Таня шла по улице мимо молодых людей, которые могли любить, жениться,
могли и заступиться за нее. Они не были дымным облачком, готовым растаять
в каждый момент.
Они шли веселые, загорелые.
Можно любить их сильные руки и плечи. Они и обнимут крепко. А если
станут многострадальными неудачниками, их страдания, их муки будут вполне
понятны ей. У нее тоже руки и пальцы, и она не может проникать в
нуклеиновые структуры.
Вот пусть Сигурд станет как все, пусть живет в ее измерении.
Она сделает его отцом. У них будут маленькие Сигурды, будет семья - как
у всех - с сегодняшнего дня и до последнего дня в жизни. Так она ему и
скажет. Вот!
Он поднялся навстречу ей со скамьи. Они пошли вместе. Сигурд говорил:
- Таня, милая, я послал к чертям все планы и графики, я провел сегодня
утром чудеснейшие часы. Вообрази, я стал мхом. Да, да, обычным мхом на
стволе упавшей ели. Я рос медленно и постепенно - микрон в час. Было и
другое движение - я выпрямлял стволики, тянулся ими к солнцу (и боялся
его).
Существо мое было двойное. Кто-то другой все время был рядом, теснил
меня в зелени мха, в просвечивающих стеблях.
Тот, второй, был самоуверенный, живучий гриб. Его мицелии,
пронизывающие мое тело, все время шевелились. Я был им.
Был и той зеленой водорослью, что образовывала и окрашивала самое
растение и давала ему кислород... Тебе неинтересно?
- Что ты, это замечательно интересно, - сказала Таня и удивилась его
догадливости. Удивилась и немного испугалась.
Значит, он видит ее мысли. Но тогда почему, почему не говорит самое
нужное?
Или он не хочет жить как все? Как живут мама и папа, как жили бабушка с
дедушкой? Она не будет посягать на его работу, она просто прикажет сменить
ее. Он собрал факты, их хватит на всю его научную жизнь. Почему он должен
быть инструментом шефа и Корота? Зачем спасать глупых кошек? Он напишет
книгу, у него будет самое славное в мире имя. И люди станут говорить:
"Смотрите, вот идет жена этого замечательного Сигурда". Говорить: "Она
поняла и полюбила его". Она должна быть тверда с ним. И тогда им будет
хорошо - Сигурду, ей. Они проживут счастливую и долгую жизнь. Чудесную
жизнь!
- Мне надо серьезно с тобой поговорить, - сказала Таня. - Обещай мне
сделать все, что я попрошу тебя. Обещаешь?
- Таня, милая, конечно...
- Так вот что мы сделаем, - сказала Таня и глотнула воздух. - Вот так -
ты станешь человеком как все, и мы с тобой поженимся. Хочешь?
Дыхание ее перехватило. Лицо горело. А кончики ушей онемели, будто ее
схватили за них и держали.
- Так мне только это и нужно! - воскликнул Сигурд, и праздничное пламя
стало наливать его. Розовые блики упали на кусты. Пролетные
бабочки-капустницы запорхали над ним.
Сигурд торопился, говорил:
- Я хочу стать как все - и любить и страдать.
- Зачем же страдать? - удивилась Таня. - Это совсем лишнее. Я не хочу
страдать.
Он благодарно коснулся ее плеч. Но ее куртка была с пропиткой и не
проводила токи. Таня ничего не почувствовала, и даже маленькая лукавинка
пришла к ней. Она улыбнулась глазами.
- Погасни, обращают внимание, - велела она. - Шеф мне говорил что-то о
машине, чтобы стать как все, - солгала Таня. И прищурилась на Сигурда:
скажет он ей правду или нет?
- Шеф лгал, мне не нужна машина. Я знаю, как могу уйти из этого мира.
Мне нужно только собрать мои рассыпанные атомы. Пойдем-ка на луг.
"Он открытый... открытый... - думала Таня. - Но откуда он все это
знает?"
- Как ты можешь знать? Ты пробовал? Тебе говорили?
- Я чувствую. И еще...
- Что? - быстро спросила Таня и глянула на него блеснувшим глазом.
- Я должен убить кого-нибудь...
- Что, что? Убить?.. Но зачем?.. Сумасшедший... Ну, ну, говори. - Ей
было страшно и интересно.
- Убить кого-нибудь. Ну, птицу, или бабочку, или зверя. Войти и убить.
Тогда двери, в которые они меня впускают, закроются. Да, здесь двери.
Животные рвутся к нам, но не могут пройти, а мне они приоткрыли сияющий
проем. Они мудрее, чем мы думаем. Я сейчас что сделаю? Видишь, ласточка? Я
полетаю немного, а потом возьму и... ударю ее оземь.
Нет, ласточку жаль, она милая, красивая. Всех, всех их жаль. Вот что, я
не был стрижом... Странно, ни разу... Нет, ласточка ближе и знакомей... И
все будет кончено. Только быстрее, иначе не смогу. Ты подожди, я сейчас,
сейчас приду.
Зеленел луг, поднимался вверх, ткался солнцем из трав и поздних
одуванчиков.
Сигурд вошел в это сияние, растворился, скользнул к дальнему краю луга.
...Мне и тяжело и радостно - в одно время. Отчего здесь двойное
ощущение, горе и радость?.. Радость? Ликование сейчас вредно, оно
помешает. Итак, надо сказать себе: все кончено, не стану подниматься к
облакам, жить в птицах, распускаться цветком, рычать добрым зверем.
...Ходят струи цветочных запахов. Тяжелые и сырые остаются внизу,
вместе с запахами густых трав. Легкие же поднимаются вверх. Свободны
легкие цветочные запахи! Солнце греет их, придает подвижность. Вон оно,
сквозь дымку запахов проступает его голубой диск.
...Как все было в самый первый раз, в первое превращение?
Так было - после великолепной, ослепительной боли пришло удивительное
ощущение. В нем оказалось множество переходных состояний. Тысячи! Они
входят одно в другое, будто древние китайские безделушки, выточенные из
слоновой кости... Нет, они были текучи. Тогда-то он и стал текуч и
всепроникающ.
О солнце!.. Оно бушует, колеблется, гремит и вскидывается вверх. По
нему бегут фиолетовые тени.
Лучи его сильные. Они давят, толкают, гонят. Стриж. Ты великолепен для
воздушной акробатики.
А вот сокол-чеглок (и металлический звон его полета). Я не был в тебе,
я не знаю тебя, а ты меня. Лети, сокол, гонись за добычей. А вот голубь,
сильный дикий голубь.
Я не был тобой, я так и не познал до конца мук погибающей жертвы.
Пролетает цапля, важная и огромная, как самолет. Я не был тобой, не был!
Я ничего, ничего не успел.
...Лети, лети, моя ласточка, лети быстрее. Вон дома, желтые хлеба,
дороги. Ласточка, шевелит воздух твои перышки. Теперь вверх, еще, еще, еще
выше - прямо в облака.
Они холодные и упругие... Ласточка, ласточка, лети стремительнее, меня
скоро не будет. Не станет человека, проникшего в ваши тайны. Ласточка,
лети, спеши вниз - там я стану прежним.
Ласточка, я убью тебя, потом в тысячах опытов я убью тысячу загадок
вашей жизни.
Ласточка, ласточка!.. Я ударюсь тобой о землю, ударюсь и встану с земли
человеком, как все. Я люблю ее. Прости, прости меня, ласточка...
Черный вихорок метался в воздухе. Он то уходил вверх, в тяжелые, мокрые
тучи, к пронзившему их острию города, то кидался к ногам, и Таня
вскрикивала. Ей было страшно.
Вот Сигурд пронесся между высоковольтными проводами, вот кинулся к ней,
скользнул над плечом, обвеял крылышками. "Как он может любить меня? Что я
дам взамен? А если это мечта, если ошибка? Или он, став простым и обычным,
не удержит моей любви?"
Сигурд взлетел и вдруг понесся с щебетом - ниже, ниже, ниже. В землю,
косо, направлял он птичье тельце. Сейчас ударится! Сейчас!
- А-а-а-а! - закричала Таня.
Но Сигурд скользнул мимо и вдруг схватил большую муху, все
присаживавшуюся на Танино платье. Резкий, металлический щебет оглушил
Таню, полыхнул железной синевой, и Сигурд унесся в облака... Исчез...
Мошки жгли ноги и сгущались облачком вокруг глаз. Таня вытерла платком
свои щеки, потом и глаза - сухие, обожженные. Горело ее лицо, горели
верхние ободочки ушей, плавилось что-то в груди. "Идти, идти отсюда, идти
домой, скорее". Пришла. Остановилась у калитки. Стояла долго, не решаясь
войти и не веря себе.
Глаза ее все искали ласточку, сердце щемило и жгло.
Таня слышала - за десять домов отсюда Владимир играл на гитаре, терзал
инструмент. Пролетали выпущенные им ноты - тяжелые и черные, как грачи.
Таня видела - повяли, обвисли вьюнки и цветные фасоли, затягивавшие все
лето калитку и веранду. В тучах, шедших одна за другой из-за крыши их
дома, сидела хмурая непогода осени. И по-августовски прохладно. Все, все
холодное - травы, стареющие цветы, доски калитки.
Близится осень. Деревья никли ветвями, листья уже падали вниз по
одному, долго кружась.
Таня видела - бабушка в пуховой шали, повязанной крест-накрест, пила
чай на веранде, сидя рядом с попыхивающим самоваром.
- Осень... - шептала Таня. - Наступает осень, за ней придет первый
снег, а там и зима. И... снова придет весна, и будет лето другое и другой
сон.
Я тоже стану другая, и он вернется ко мне другим.
и в клумбе распускаются петуньи, говорят своими запахами с Таней. Говорят,
как хороша эта жизнь, как сладко прижать к себе ребенка. Она не думала об
этом. Или думала?.. Надо идти к шефу, надо выяснить все, все, все...
Шеф в кабинете пил свой второй утренний чай (первый он испивал дома).
На столе лежали бутерброды. Он поедал их. Уши его шевелились.
- Здравствуйте, Никодим Никодимыч, - сказала она. - Мне бы с вами
поговорить. Лично.
- Прошу. - Шеф носом указал ей на кресло и завернул бутерброды в
бумагу. После чего икнул и отпил глоток чая. - Вот, - сказал он
недовольно, - жидкий чай противен, а от густого сердцебиение.
- Я хочу знать, - начала Таня, - о Сигурде. Он сможет стать обычным или
таким и останется? Ну, когда все для вас сделает?
- Сможет, - быстро и как-то ненамеренно ответил шеф. И сразу
спохватился, взял в кулак нижнюю часть своего лица. Так и держал энное
время, глядя на Таню из-под бровей.
Таня смотрела на его большую руку - волоски на ней седые, веснушки. Но
она поразила ее сильной, мускулистой плотью.
Крепкая была рука, вот в чем дело, сделать ли что или наказать,
ударить. Отличная мужская рука.
- Как я понимаю, Таня, - осторожно спросил шеф, - вы собираетесь замуж
за Сигурда?
- Да, мы это решили.
- Гм, уже и решили. - Шеф поднялся и стал ходить. - Это хорошо и просто
необходимо в смысле личном и, понятно, общественном: ячейка, семья и
прочее. Но вы думали о том, как человек, переживший самые яркие
приключения в этом мире, согласится с семейной жизнью и ее, так сказать,
тихими радостями?
- Он меня любит.
- Предположим. Но что такое любовь для него?.. Он свел вместе свое
стремление к доброте, к познанию, к творчеству. Он творит из себя одного
за другим. Сегодня, например, он обещал работать с сиамской красномордой
лягушкой, - Таня моргнула, - и в два часа продиктует нам. Кстати, это
пойдет в подборку его новых статей. Ясно? Это исследование на уровне
нуклеиновых структур, проникновение в избранные молекулы живого. Это
ослепительно!.. Вы ощущаете простор?.. А что вы дадите ему взамен?
Стандартную форму женской любви? Дорогая моя, хотите путевку куда хотите?
На сколько хотите?.. На юг? В любое место? Мы включим ваши расходы в
рубрику научных командировок. А?.. Ей-ей, оставьте Сигурда, а сами
влюбитесь в кого-нибудь менее нужного. Скажем, в Корота. Прошу - оставьте
Сигурда его необычной судьбе. Вы разные люди (верьте мне, старику!), и
ваша дорога в жизни - не его дорога.
Таня встала. Шеф взял ее обе руки в свои.
- Идите, идите, милая девушка, срывайте цветы радости в другом месте.
Сигурд рожден для полного сосредоточения в своем поразительном даре, он
вам не простит. И вы его не простите. Он бездарен в обычной жизни, я знаю.
А сейчас ступайте домой, я отпускаю. Можете не приходить даже завтра, а
вот послезавтра жду. Да!
Таня шла по улице мимо молодых людей, которые могли любить, жениться,
могли и заступиться за нее. Они не были дымным облачком, готовым растаять
в каждый момент.
Они шли веселые, загорелые.
Можно любить их сильные руки и плечи. Они и обнимут крепко. А если
станут многострадальными неудачниками, их страдания, их муки будут вполне
понятны ей. У нее тоже руки и пальцы, и она не может проникать в
нуклеиновые структуры.
Вот пусть Сигурд станет как все, пусть живет в ее измерении.
Она сделает его отцом. У них будут маленькие Сигурды, будет семья - как
у всех - с сегодняшнего дня и до последнего дня в жизни. Так она ему и
скажет. Вот!
Он поднялся навстречу ей со скамьи. Они пошли вместе. Сигурд говорил:
- Таня, милая, я послал к чертям все планы и графики, я провел сегодня
утром чудеснейшие часы. Вообрази, я стал мхом. Да, да, обычным мхом на
стволе упавшей ели. Я рос медленно и постепенно - микрон в час. Было и
другое движение - я выпрямлял стволики, тянулся ими к солнцу (и боялся
его).
Существо мое было двойное. Кто-то другой все время был рядом, теснил
меня в зелени мха, в просвечивающих стеблях.
Тот, второй, был самоуверенный, живучий гриб. Его мицелии,
пронизывающие мое тело, все время шевелились. Я был им.
Был и той зеленой водорослью, что образовывала и окрашивала самое
растение и давала ему кислород... Тебе неинтересно?
- Что ты, это замечательно интересно, - сказала Таня и удивилась его
догадливости. Удивилась и немного испугалась.
Значит, он видит ее мысли. Но тогда почему, почему не говорит самое
нужное?
Или он не хочет жить как все? Как живут мама и папа, как жили бабушка с
дедушкой? Она не будет посягать на его работу, она просто прикажет сменить
ее. Он собрал факты, их хватит на всю его научную жизнь. Почему он должен
быть инструментом шефа и Корота? Зачем спасать глупых кошек? Он напишет
книгу, у него будет самое славное в мире имя. И люди станут говорить:
"Смотрите, вот идет жена этого замечательного Сигурда". Говорить: "Она
поняла и полюбила его". Она должна быть тверда с ним. И тогда им будет
хорошо - Сигурду, ей. Они проживут счастливую и долгую жизнь. Чудесную
жизнь!
- Мне надо серьезно с тобой поговорить, - сказала Таня. - Обещай мне
сделать все, что я попрошу тебя. Обещаешь?
- Таня, милая, конечно...
- Так вот что мы сделаем, - сказала Таня и глотнула воздух. - Вот так -
ты станешь человеком как все, и мы с тобой поженимся. Хочешь?
Дыхание ее перехватило. Лицо горело. А кончики ушей онемели, будто ее
схватили за них и держали.
- Так мне только это и нужно! - воскликнул Сигурд, и праздничное пламя
стало наливать его. Розовые блики упали на кусты. Пролетные
бабочки-капустницы запорхали над ним.
Сигурд торопился, говорил:
- Я хочу стать как все - и любить и страдать.
- Зачем же страдать? - удивилась Таня. - Это совсем лишнее. Я не хочу
страдать.
Он благодарно коснулся ее плеч. Но ее куртка была с пропиткой и не
проводила токи. Таня ничего не почувствовала, и даже маленькая лукавинка
пришла к ней. Она улыбнулась глазами.
- Погасни, обращают внимание, - велела она. - Шеф мне говорил что-то о
машине, чтобы стать как все, - солгала Таня. И прищурилась на Сигурда:
скажет он ей правду или нет?
- Шеф лгал, мне не нужна машина. Я знаю, как могу уйти из этого мира.
Мне нужно только собрать мои рассыпанные атомы. Пойдем-ка на луг.
"Он открытый... открытый... - думала Таня. - Но откуда он все это
знает?"
- Как ты можешь знать? Ты пробовал? Тебе говорили?
- Я чувствую. И еще...
- Что? - быстро спросила Таня и глянула на него блеснувшим глазом.
- Я должен убить кого-нибудь...
- Что, что? Убить?.. Но зачем?.. Сумасшедший... Ну, ну, говори. - Ей
было страшно и интересно.
- Убить кого-нибудь. Ну, птицу, или бабочку, или зверя. Войти и убить.
Тогда двери, в которые они меня впускают, закроются. Да, здесь двери.
Животные рвутся к нам, но не могут пройти, а мне они приоткрыли сияющий
проем. Они мудрее, чем мы думаем. Я сейчас что сделаю? Видишь, ласточка? Я
полетаю немного, а потом возьму и... ударю ее оземь.
Нет, ласточку жаль, она милая, красивая. Всех, всех их жаль. Вот что, я
не был стрижом... Странно, ни разу... Нет, ласточка ближе и знакомей... И
все будет кончено. Только быстрее, иначе не смогу. Ты подожди, я сейчас,
сейчас приду.
Зеленел луг, поднимался вверх, ткался солнцем из трав и поздних
одуванчиков.
Сигурд вошел в это сияние, растворился, скользнул к дальнему краю луга.
...Мне и тяжело и радостно - в одно время. Отчего здесь двойное
ощущение, горе и радость?.. Радость? Ликование сейчас вредно, оно
помешает. Итак, надо сказать себе: все кончено, не стану подниматься к
облакам, жить в птицах, распускаться цветком, рычать добрым зверем.
...Ходят струи цветочных запахов. Тяжелые и сырые остаются внизу,
вместе с запахами густых трав. Легкие же поднимаются вверх. Свободны
легкие цветочные запахи! Солнце греет их, придает подвижность. Вон оно,
сквозь дымку запахов проступает его голубой диск.
...Как все было в самый первый раз, в первое превращение?
Так было - после великолепной, ослепительной боли пришло удивительное
ощущение. В нем оказалось множество переходных состояний. Тысячи! Они
входят одно в другое, будто древние китайские безделушки, выточенные из
слоновой кости... Нет, они были текучи. Тогда-то он и стал текуч и
всепроникающ.
О солнце!.. Оно бушует, колеблется, гремит и вскидывается вверх. По
нему бегут фиолетовые тени.
Лучи его сильные. Они давят, толкают, гонят. Стриж. Ты великолепен для
воздушной акробатики.
А вот сокол-чеглок (и металлический звон его полета). Я не был в тебе,
я не знаю тебя, а ты меня. Лети, сокол, гонись за добычей. А вот голубь,
сильный дикий голубь.
Я не был тобой, я так и не познал до конца мук погибающей жертвы.
Пролетает цапля, важная и огромная, как самолет. Я не был тобой, не был!
Я ничего, ничего не успел.
...Лети, лети, моя ласточка, лети быстрее. Вон дома, желтые хлеба,
дороги. Ласточка, шевелит воздух твои перышки. Теперь вверх, еще, еще, еще
выше - прямо в облака.
Они холодные и упругие... Ласточка, ласточка, лети стремительнее, меня
скоро не будет. Не станет человека, проникшего в ваши тайны. Ласточка,
лети, спеши вниз - там я стану прежним.
Ласточка, я убью тебя, потом в тысячах опытов я убью тысячу загадок
вашей жизни.
Ласточка, ласточка!.. Я ударюсь тобой о землю, ударюсь и встану с земли
человеком, как все. Я люблю ее. Прости, прости меня, ласточка...
Черный вихорок метался в воздухе. Он то уходил вверх, в тяжелые, мокрые
тучи, к пронзившему их острию города, то кидался к ногам, и Таня
вскрикивала. Ей было страшно.
Вот Сигурд пронесся между высоковольтными проводами, вот кинулся к ней,
скользнул над плечом, обвеял крылышками. "Как он может любить меня? Что я
дам взамен? А если это мечта, если ошибка? Или он, став простым и обычным,
не удержит моей любви?"
Сигурд взлетел и вдруг понесся с щебетом - ниже, ниже, ниже. В землю,
косо, направлял он птичье тельце. Сейчас ударится! Сейчас!
- А-а-а-а! - закричала Таня.
Но Сигурд скользнул мимо и вдруг схватил большую муху, все
присаживавшуюся на Танино платье. Резкий, металлический щебет оглушил
Таню, полыхнул железной синевой, и Сигурд унесся в облака... Исчез...
Мошки жгли ноги и сгущались облачком вокруг глаз. Таня вытерла платком
свои щеки, потом и глаза - сухие, обожженные. Горело ее лицо, горели
верхние ободочки ушей, плавилось что-то в груди. "Идти, идти отсюда, идти
домой, скорее". Пришла. Остановилась у калитки. Стояла долго, не решаясь
войти и не веря себе.
Глаза ее все искали ласточку, сердце щемило и жгло.
Таня слышала - за десять домов отсюда Владимир играл на гитаре, терзал
инструмент. Пролетали выпущенные им ноты - тяжелые и черные, как грачи.
Таня видела - повяли, обвисли вьюнки и цветные фасоли, затягивавшие все
лето калитку и веранду. В тучах, шедших одна за другой из-за крыши их
дома, сидела хмурая непогода осени. И по-августовски прохладно. Все, все
холодное - травы, стареющие цветы, доски калитки.
Близится осень. Деревья никли ветвями, листья уже падали вниз по
одному, долго кружась.
Таня видела - бабушка в пуховой шали, повязанной крест-накрест, пила
чай на веранде, сидя рядом с попыхивающим самоваром.
- Осень... - шептала Таня. - Наступает осень, за ней придет первый
снег, а там и зима. И... снова придет весна, и будет лето другое и другой
сон.
Я тоже стану другая, и он вернется ко мне другим.