Это допускает и другое толкование такого же рода. Силы человеческих страстей, пребывающих в нас, сдерживаемые со всех сторон, становятся сильнее. Приведенные в действие на короткое время и в определенных границах, они в должной мере испытывают удовлетворение и насыщаются и поэтому, очищенные, успокаиваются убеждением, а не силой. Именно поэтому, видя в трагедиях и комедиях страсти других, мы упорядочиваем собственные страсти, умеряем и очищаем их. И во время священнодействий, созерцая и выслушивая непристойное, мы освобождаемся от происходящего от него вреда.
   Стало быть, подобные действия производятся ради исцеления нашей души, ради умерения пороков, которые прирастают к ней в сотворенном мире, и ради избавления ее от оков и ее освобождения. Именно поэтому Гераклит справедливо назвал их лекарствами, ибо они исцеляют несчастья и избавляют души от бедствий сотворенного мира.14
   12. Но говорят, что заклинания обращены к богам так, как к подверженным страстям, так что не только демоны подвержены страстям, но и боги. На самом деле все обстоит не так, как ты понял. Озарение при заклинаниях исходит от самого себя и по доброй воле. Далекое от тяготения вниз, оно продвигается через божественную деятельность и совершенство, делаясь ясным, и это движение настолько превозносит его над самопроизвольным движением, насколько божественное стремление к благу превосходит область проявления свободы воли – жизнь. Итак, благодаря этой воле боги, будучи милостивыми и благосклонными, в изобилии изливают свет на теургов, призывая к себе их души, сообщая им единение с собой и приучая их, пусть даже пребывающих в телах, отделяться от тел и обращаться к своему вечному умопостигаемому началу.
   Из этих фактов ясно, что то, о чем мы сейчас говорим, есть спасение души. Созерцая блаженные зрелища, душа обретает иную жизнь и осуществляет другую деятельность, и кажется, что это уже не человек, и так это и есть на самом деле. Часто, отбросив собственную жизнь, она получает взамен, как вершину блаженства, деятельность богов. Итак, если восхождение, обретаемое путем заклинаний, дает жрецам очищение от страстей, избавление от рожденного мира и единение с божественным началом, то неужели кто-нибудь припишет ему подверженность страстям? Нельзя сказать, что такое заклинание низводит бесстрастных и чистых богов к страстному и нечистому, – напротив, оно делает нас, рожденных в смене поколений, подверженными страстям, чистыми и неизменными.
   Но заклинания не связывают жрецов с богами посредством страсти. Они приобщают к нерасторжимой связи при помощи связующей все божественной дружбы. Они не склоняют божественный ум к людям, как прямо свидетельствует имя (по крайней мере, так представляется)15, но в соответствии с самой истиной, так, как она хочет их научить, они делают человеческий дух способным к восприятию богов, возводят его к богам и стройным убеждением связывают его с ними. Вот почему священные имена богов и остальные божественные знаки, открывая восхождение к богам, могут открывать контакт с ними.
   13. Так же и способы умилостивления гнева будут понятны, если мы научимся понимать гнев богов. Гнев богов – это не древняя и устойчивая злоба, как полагают некоторые, а отказ от благодетельной заботы богов. Мы сами отворачиваемся от нее, словно закрываясь в полдень от света, и тем самым навлекаем на себя тьму и лишаем себя превосходного дара богов. Итак, умилостивление может обратить нас к общению с богами, преобразовать в общение божественную заботу, в которой нам было отказано, и как следует связать между собой то, в чем участвуют, и то, что участвует. Итак, умилостивление далеко от того, чтобы осуществляться посредством страсти, так что и нас освобождает от страстного и беспорядочного отпадения от богов.
   Что касается очистительных жертв, то они исцеляют присутствующее на земле зло и способствуют тому, чтобы нас не коснулась никакая превратность судьбы или страсть. Итак, осуществляется ли такая очистительная жертва с помощью богов или с помощью демонов, она призывает их как помощников, защитников и спасителей и через их посредство отвращает всякую пагубу, исходящую от страстей. Но невозможно, чтобы те, кто противостоит бедствиям рожденного мира и природы, препятствовали им посредством страстей. И если кто-то полагает, что отказ от заступничества сразу приносит вред, то воздействие на высшие существа очистительной жертвой, которое вновь взывает к их благосклонной заботе и отвращает лишение ее, будет совершено чистым и прочным.
   14. Далее, так называемые божественные судьбы и есть в целом божественные судьбы, и совершаются так, как подобает богам. Следовательно, этим состоянием, повсюду единым и никоим образом не различным, они обладают не извне и не посредством силы, но так же, как обречено быть полезным благо. Поэтому такая судьба связана с благим волеизъявлением и свойственна любви. По присущему богам порядку она обладает тождественностью и неизменностью, и, поскольку она одинаково и в равной мере охватывается единым пределом, она пребывает в его рамках и никогда не выходит за них. Так вот, по всем этим причинам происходит противоположное твоим выводам. Божественное оказывается непреклонным, бесстрастным и непринуждаемым, если силы теургии, которые мы показали, действительно таковы.
   15. После этого ты переходишь к другому различию между богами и демонами. Ты говоришь, что боги – это чистые умы, предлагая это мнение в качестве гипотезы или представляя его как чужое, и ты утверждаешь, что демоны, будучи одушевленными, причастны уму. То, что таково мнение большинства философов, не тайна для меня, но я считаю, что я не должен скрыть от тебя то, что представляется истиной. Все подобные представления перепутаны и относятся вместо демонов к душам (ведь именно они участвуют в уме), и с богов эти представления низведены к нематериальному в акте уму, который на самом деле боги абсолютно превосходят. Так зачем приписывать им те особенности, которые им совершенно чужды? Итак, сказано достаточно, чтобы напомнить о различии (иначе это не относится к делу). Что касается твоих затруднений в этом разделении, то пусть они получат надлежащее рассмотрение, поскольку связаны с жреческим служением.
   Сказав, что чистые умы непреклонны и не смешиваемы с чувственным, ты еще больше сомневаешься, стоит ли им молиться. Я же, со своей стороны, полагаю, что не следует молиться никому другому. Ведь в молитвах явственно пробуждается в нас божественное, разумное и единое, или, если хочешь так называть его, умопостигаемое. Пробудившись же, оно в высшей степени стремится к подобному и соединяется с самосовершенством. Если же тебе кажется невероятным, что бестелесное слышит голос, и что то, что мы произносим в молитвах, может нуждаться в чувстве, а именно в слухе, то, значит, ты намеренно забываешь о том, что первопричины превосходно знают и в изобилии содержат в себе все то, что подвластно им. В своей совокупности они, надо думать, вмещают в себя все множество существ. Стало быть, боги воспринимают молитвы не посредством сил или органов, – они содержат в самих себе реализацию благ, о которых просит молитва, и в особенности молитва тех, кто посредством священного богослужения обладает местом среди богов и соединен с ними. В этот момент само божественное прямо соприкасается с самим собой, и оно участвует в мыслях, заключенных в молитвах, не так, как если бы человек обратился к человеку.
   Но мольбы, как ты говоришь, не подходят для того, чтобы быть обращенными к чистоте ума. Это не так. По той причине, что мы уступаем богам в силе, чистоте и во всех других отношениях, самое лучшее – это умолять их настоятельно. Сознание нашего ничтожества, возникающее, если сравнивать нас с богами, естественно заставляет нас обращаться к мольбам. От мольбы мы постепенно возвышаемся к ее адресату, благодаря тесному общению обретаем сходство с ним и, восходя от несовершенства, незаметно получаем божественное совершенство.
   Если принять во внимание, как жреческие моления от самих богов возвращаются к людям, и увидеть, что они являются знамениями самих богов и понятны только богам и что в некотором роде они и сами обладают той же силой, что и боги, то разве можно по справедливости предполагать, что такая мольба доступна чувствам, а не божественна и умопостигаема? И может ли в ней присутствовать страсть, когда даже добродетельному человеку нелегко очиститься для мольбы?
   Но подношения, говоришь ты, приносятся им как обладающим чувством и душой. Это так, если они составлены только телесными и составными силами или предназначены, чтобы служить только орудиями. Но поскольку подносимое причастно бестелесным образам и более простым причинам и мерам, то его уместность видна из одного этого, и если присутствует близкое или дальнее родство или сходство, то даже его достаточно для того контакта, о котором мы сейчас говорим. Нет ничего такого, что соприкасалось бы с богами даже на мгновение, в чем боги тотчас не присутствовали бы и с чем бы не соединялись. Следовательно, связь с ними, создаваемая, насколько это возможно, подношениями, осуществляется не как с существами, обладающими чувством или душой, но в соответствии с самими божественными образами, и это связь с самими богами. Таким образом, что касается также и этого разделения, то мы ответили достаточно.
   16. В твоем письме к этому разделению примыкает разделение, разграничивающее богов и демонов на основании обладания телом и бестелесностью. Оно значительно более общее, чем предыдущее, и настолько далеко от того, чтобы указывать особенности их сущности, что невозможно предположить в отношении их даже каких-либо акциденций. Исходя из этого невозможно понять, являются ли они живыми существами или нет и лишены ли они жизни или вовсе не нуждаются в ней. Кроме того, нелегко догадаться и о том, каким образом произносятся сами эти имена – в совокупности или соответственно различиям. Если в совокупности, то странно, что к одному и тому же роду принадлежит бестелесное (линия, время и бог) и, с другой стороны, – демоны (огонь и вода), а если соответственно различиям, то показываешь ли ты богов более высокими, чем их знамения, когда говоришь про бестелесное? Или когда ты говоришь про тело, то кому не ясно, что речь идет скорее о земле, чем о демонах?16 Не было уточнено и то, имеют ли они тела, или ездят верхом на телах, или пользуются ими, или содержат в себе их, или являются лишь тем же, что и тело. Но, пожалуй, не нужно слишком углубляться в это противопоставление. Ведь ты не выдвигаешь его как собственное мнение и заявляешь, что это чужая точка зрения.
   17. Перейдем от этой точки зрения к твоим трудностям в возражениях против следующего мнения. Как, по твоему представлению, Солнце, Луна и видимые небесные тела будут богами, если боги только бестелесны?17 Мы подтверждаем, что они не объемлются телами, они сами включают в себя тела божественными жизнями и божественными действиями. Они также не обращены к телу, но обладают телом, обращенным к божественной причине, и тело не препятствует их умственному и бестелесному совершенствованию и не создает для их совершенствования проблемы. И поэтому оно не нуждается в особом попечении, но по самой природе и по собственному побуждению сопутствует бестелесному, не испытывая нужды в самостоятельном руководстве, и целиком увлекает само себя в восхождении богов к единому.
   Обратим внимание и на то, что небесное тело обладает значительным родством с бестелесной сущностью богов. В то время как она едина – оно простое, она не имеет частей – оно неделимо, она неизменна – оно точно так же не подвержено изменениям. И если кто-либо считает действия богов единообразными, то и небесное тело имеет единое круговое движение. Оно подражает также их тождественности вечным движением, которое основано на одних и тех же законах, совершается одинаково и с одной целью, по одному принципу и в одном порядке, и подражает божественной жизни своей жизнью, родственной жизни эфирных тел. Поэтому тело небесных светил не представляет смесь противоположных и различных элементов, как составлено наше тело, и душа не соединена с телом так, чтобы из двух существ стало одно, напротив – небесная жизнь богов повсюду едина и одинакова, во всем единообразна и непроизводна. Высшие в них вечно одинаково возвышаются, низшие зависят от власти высших и никогда не присваивают ее себе, и целое направлено к единому общему порядку и единому вкладу18, и все некоторым образом бестелесно и повсюду все – это боги, потому что божественный вид, который царит в них во всем, утверждает повсюду одинаковую, целую и единую сущность.
   18. Итак, видимые небесные тела все являются богами и некоторым образом бестелесны. Твой следующий вопрос представляет затруднение, почему одни из них творят благо, а другие – зло. Это мнение заимствовано у составителей гороскопов, но совершенно неверно по существу. Все они являются благими и равным образом причинами блага, и, созерцая единое благо, они обращаются, как единый вид, только к красоте и благу. Но и сами подчиненные им тела обладают безграничными силами, и одни из этих сил устойчиво находятся в самих божественных телах, а другие переходят от них на природу в мире и на сам мир, упорядоченно нисходя через весь сотворенный мир и беспрепятственно достигая отдельного.
   Что касается сил, пребывающих на небе в божественных телах, то никто бы не стал оспаривать, что все они одинаковы. Остается рассказать о силах, посылаемых сюда и внедряющихся в сотворенный мир. Итак, ради спасения мира они равным образом распространяются по нему и по одним законам связывают весь сотворенный мир. Они бесстрастны и неизменны, хотя нисходят к изменчивому и претерпевающему. Однако сотворенный мир многообразен и состоит из различных элементов, поэтому из-за собственной противоречивости и дробности он воспринимает то, что есть в них единого и неразличимого, с сопротивлением и не полностью, со страстью вмещает бесстрастное и вообще причастен этому по своей природе, а не по силе богов. И как возникающее участвует в живом существе соответственно становлению, а тело в бестелесном – соответственно телесности, также иногда физические и материальные тела, участвующие в сотворенном мире, причастны нематериальным, стоящим выше природы и становления, эфирным телам беспорядочно и хаотично. Поэтому неразумны те, кто приписывает умопостигаемым образам цвет, форму и поверхность на том основании, что таково причастное этим качествам, а также те, кто приписывает небесным телам испорченность на том основании, что причастное им иногда рождается дурным. Это вовсе не было бы участием, если бы его стороны не обладали неким различием. Если такое отношение включает причастное существо как бы в иную и отличную природу, то именно эта чужеродность в земных делах составляет зло и беспорядок.
   Итак, причиной всякой чужеродности во вторичном оказывается сопричастность19 и смешение материального с нематериальными эманациями, а также то обстоятельство, что одно и то же по-разному дается свыше и воспринимается здесь. Так, например, эманация Крона является основополагающей, а Ареса – движущей, но в материальных вещах воспринимающая сторона, подверженная страстям и участвующая в сотворенном мире, воспринимает одну эманацию как замерзание и холодность, а другую – как чрезмерный жар. Разве пагубное и несоразмерное происходит не от того, что чужеродность, материальность и подверженность страстям воспринимающей стороны уводит ее в сторону? И поскольку материальные и земные места из-за их слабости не получают несмешанную силу и наичистейшую жизнь эфирных существ, то они переносят свое собственное пассивное состояние на первопричины. Точно так же больной человек, неспособный выносить животворящее тепло Солнца, из-за собственных страданий осмеливается лживо упрекать его в том, будто оно совершенно бесполезно для здоровья и жизни.
   То же могло случиться в гармонии и слиянии мира, так что одно и то же для всего мира было бы спасительным благодаря совершенству наличествующего и того, в чем оно заключено, а для отдельного – пагубным из-за индивидуальной несоразмерности20. Так же и в движении мирового круговращения отдельные круговращения сохраняют мир в целом, но одна часть может притеснять другую, что мы ясно видим в танце.
   Повторюсь: состояние погибели и изменения свойственно отдельному, и не следует приписывать его всеобщим первопричинам как наличествующее в них или как снизошедшее от них к здешним вещам. Все это доказывает, что ни сами небесные боги, ни их дары не являются пагубными.
   19. Ответим теперь и на такой вопрос: что связывает с бестелесными богами обладающих телом на небесах. На основании ранее сказанного ясно также и это. Если они царят в небесных сферах как бестелесные, умопостигаемые и объединенные друг с другом, то они имеют свои начала в умопостигаемом и, мысля свои собственные божественные образы, они управляют всеми небесами единым беспредельным актом. И если они, находясь в небе обособленно, направляют вечные круговращения одной только своей волей, то и сами они не смешаны с чувственным восприятием и ведут жизнь умопостигаемых богов.
   Пожалуй, можно своеобразно изложить настоящий ответ еще примерно так. Как я говорю, на основе умопостигаемых божественных образцов и вокруг них возникают видимые изваяния богов21, и, возникнув, они целиком заключаются в богах, и образ, которым они обладают, произведенный богами, восходит к этим образцам. Оставаясь теми же под разными углами зрения, они составляют другой мировой порядок, и здешнее связано с небесным одной связью, и умопостигаемые божественные образы, имеющиеся в видимых телах богов, предшествуя им, существуют отдельно от них. А их умопостигаемые образцы, несмешанные и наднебесные, по своему вечному превосходству пребывают сами в себе, все вместе с Единым.
   Итак, их общая связь в умственных действиях нерасторжима. И так происходит и в общей причастности образам, поскольку ничто не разделяет их и нет ничего между ними. Но и сама нематериальная и бестелесная сущность, не будучи отделенной ни местоположением, ни подчиненными ей предметами и не будучи разграниченной расчленением частей, немедленно собирается и срастается в тождество, а исхождение от Единого, восхождение всех существ к Единому и полная власть Единого образуют связь богов в мире с тем, что предшествует им как умопостигаемое.
   Кроме того, и обращение мыслью вторичных богов к первичным, и дарование от первичных богов вторичным такой же сущности и силы укрепляет их неразделимую связь. Что же касается различных сущностей, таких как душа и тело, и чужеродных явлений, например образов, запечатленных в материи или обособленных каким-либо другим способом, то достигнутое тесное единство происходит от высших существ и отвергается в определенные периоды времени. И чем более мы поднимаемся ввысь, к тождественности первичным существам по образу и сущности, и возвышаемся от частных существ к всеобщим, тем более мы обретаем вечное единение и созерцаем его как первенствующее, властвующее и содержащее вокруг себя и в себе чужеродность и множество. Что касается богов, то их порядок заключается в единстве их всех, и первые и вторые их роды, как и то, что возникает вокруг них во множестве, все вместе составляют единое целое, и целостность в них есть единство: и начало, и середина, и конец сосуществуют сообразно самому Единому22, так что в отношении них не стоит искать, откуда у них всех появилось единство. То, чем может быть в них бытие, это то, что составляет их единство. Второстепенные боги на тех же основаниях пребывают в единстве первых богов, а первые боги предоставляет исходящее от них единство вторым, и все связаны друг с другом нерасторжимой связью23.
   Именно по этой причине совершенно бестелесные боги и образуют единство с чувственно воспринимаемыми богами, обладающими телами. Видимые боги пребывают вне тел и потому находятся в умопостигаемом, а умопостигаемые боги благодаря своему беспредельному единству включают в себя видимых богов, и те и другие держатся соответственно общему единству, одному акту и одинаково. Это отличие причины и упорядоченности богов, вот почему сверху до самого низа божественного порядка простирается то же самое всеобщее единство. Стоит ли это оспаривать? Напротив, было бы удивительно, если бы это было не так.
   Теперь сказано достаточно относительно связи богов, считающихся чувственно-воспринимаемыми, с умопостигаемыми богами.
   20. После этого ты вновь повторяешь те же вопросы, в качестве ответа на которые для разрешения твоих затруднений достаточно только что сказанного. Но поскольку нужно, как говорят, много раз повторять и исследовать прекрасное24, то и мы не пренебрежем этими вопросами под тем предлогом, будто уже получили достаточный ответ, но, многократно обсуждая их, мы, возможно, получим таким образом некий совершенный и важный для науки результат. В самом деле, ты задаешься вопросом, что отличает демонов от видимых и невидимых богов, когда демоны невидимы, а видимые боги объединены с невидимыми. Так вот, я показываю различие видимых богов и демонов, исходя сначала именно из этого. Поскольку видимые боги объединены с умопостигаемыми богами и обладают общей с ними формой, то демоны по своей сущности очень отличаются от них и лишь едва уподобляются им посредством сходства, и поэтому демоны отделены от видимых богов. А от невидимых богов они отличаются именно этим – невидимостью. Демоны недоступны взору и всякому ощущению25, а боги выше причины познания и мышления, связанного с материей, и поскольку они на этом основании непознаваемы и невидимы, то слово «невидимы» имеет применительно к ним совершенно иной смысл по сравнению с демонами. Так что же, будучи невидимыми, они стоят выше видимых богов лишь потому, что невидимы? Конечно, нет. Божественное, где бы оно ни находилось и какой бы жребий ни получало, обладает одной и той же силой и властью над всем подчиненным ему. Следовательно, даже если оно видимо, то одинаково повелевает невидимыми демонами, и даже если оно находится на земле, то царствует над воздушными демонами, ибо ни воспринимающая сторона, ни часть мира ничего не меняют во власти богов. Вся сущность богов пребывает повсюду одной и той же, неделимой и неизменной, и все низшее одинаково почитает ее в природном порядке.
   Исходя из той же предпосылки, если идти дальше, то мы обнаруживаем и другое их различие. Видимые и невидимые боги охватывают в себе управление всем существующим на всем небе и во всем мире соответственно всем невидимым силам мира. Те же, кому выпало на долю демоническое господство, обладают отдельными частями мира и управляют ими, а сами имеют форму сущности и силы частично. Кроме того, они в определенной мере связаны с управляемым ими и неотделимы от него, в то время как боги, даже если и входят в тела, все же совершенно отделены от них. Следовательно, забота о теле не вредит низшим существам, которым оно служит, ибо высшие существа контролируют тело, оно обращено к ним и никак им не препятствует. Но то обстоятельство, что демоны принадлежат производящей природе и делятся в соответствии с ее функциями, обрекает их на худшую участь. В целом божественное ведет и возглавляет порядок живых существ, а демоническое выполняет служебную роль и ревностно воспринимает все указания богов, обладая свободой действий для исполнения того, о чем боги мыслят, чего желают и что предписывают. Поэтому боги избавлены от сил, склоняющихся к сотворенной природе, а демоны не вполне чисты от них. Итак, вот что мы установили по этому вопросу и полагаем, что благодаря и тому, и другому рассмотрению, как прежнему, так и настоящему, он стал более понятным.
   21. А что касается того разделения, которое ты предпринимаешь, – на подверженных страстям и бесстрастных, то, пожалуй, по указанным нами ранее причинам его рассмотрение можно пропустить, ибо оно не подходит ни к одному из двух высших родов. Поэтому не стоит его опровергать, ибо это доказано на основании действий, совершенных в отношении богов как подверженных страстям. Действительно, какой священный обряд и какое происходящее по жреческим законам богослужение выполняются посредством страсти или производят удовлетворение страстей? Разве культ изначально не установлен разумно и в соответствии с предписаниями богов? Культ воспроизводит как умопостигаемый, так и небесный порядок богов. Он включает вечные меры существующего и удивительные знаки, посланные сюда демиургом и отцом всего, с помощью которых невыразимое изрекается в мистических символах, не имеющее образа хранится в образах, превышающее всякое изображение запечатлевается в изображениях, и все свершается по одной божественной причине, которая так далека от страстей, что даже разум не способен постичь ее.
   Пожалуй, также и поэтому понятия уклоняются в сторону страстей. Люди, будучи неспособны познать богов рассудком, но полагая это возможным, целиком обращаются к собственным человеческим страстям и на основании своего состояния заключают о божественном. Но они вдвойне ошибаются: потому что отпадают от божественного и потому что, не достигнув его, они низводят его к человеческим страстям. Следовало все то, что равным образом совершается как в отношении богов, так и в отношении людей, например коленопреклонения, падение ниц, дарения и подношения первых плодов, не понимать одинаково в обоих случаях, но, напротив, соответственно превосходству более почитаемого рассматривать их отдельно, и одно превозносить как божественное, а другое как человеческое считать ничтожным, и исполнение одного объяснять страстью как для производящих действие, так и для тех, в отношении кого оно производится (ибо это касается людей, облеченных в плоть), а в отношении другого, совершающегося через неизменное изумление, священное состояние, интеллектуальную радость и твердое умонастроение, его исполнение особенно почитать, ибо его исполнение относят на счет богов.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента