Страница:
Каждую весну стеклянный шкаф открывали, чтобы постричь отрастающие волосы. Наконец, в 1749 году, какой-то сострадательный священник распорядился похоронить тело под полом в церкви Большой Медной горы. Но…
Господи, что там еще могло случиться?
Никто не ответил.
Тогда он решил попробовать обратиться непосредственно к источнику и позвонил в фалунскую городскую больницу. Но патологоанатом сухо произнес что-то насчет профессиональной тайны и повесил трубку.
И что теперь делать? Он набрал внутренний номер заведующего отделом новостей, но тут же нажал на рычаг. С чем он к нему придет? Только нарвется на дополнительное унижение…
Практикант отъехал от стола, откинулся на спинку и, грызя шариковую ручку, попытался проанализировать факты.
Значит, так… труп, если верить анониму, каким-то образом связан с медным купоросом. Может быть, мы имеем дело с подобным случаем? Как в XVII веке, законсервированный подсобный рабочий, которого случайно нашли в шахте?
Тогда… тогда, может быть, о свежем убийстве и речи нет, может, это просто находка – случайно обнаружили сохранившийся неизвестно с каких времен труп? И как же можно подтвердить такую дикую версию?
Полиция? Он прикусил ручку с такой силой, что раздался хруст. У него в полиции никого нет, к тому же информация из полиции вообще почти иссякла, особенно после публикации всех этих древнеисландских стихов и разговоров о ритуальном языческом жертвоприношении. Он встал и записал в блокноте:
Он зажмурился и попытался вспомнить конспекты лекций. ДНК-регистр? Но в их базе данных, как он смутно припоминал, содержатся только те, кто был осужден за тяжкие преступления. А если убитый вовсе и не преступник?
Кресло под ним жалобно заскрипело.
Есть еще так называемый PKU-регистр[14], там образцы крови чуть ли не всех жителей Швеции… Но что-то там не так…
Он снова прикусил ручку.
Вот, вспомнил… это же всего-навсего миллионы бумажных листочков с пятнышком крови, как по ним можно кого-то найти? Пересмотреть всех до единого – нереально. Этот регистр может пригодиться разве что в том случае, если полиция набредет на какое-то имя и решит проверить свои предположения. Но здесь-то они вряд ли что найдут…
Практикант горько вздохнул от сознания своей никчемности и погреб ногами, подталкивая кресло к компьютеру. Открыл Google и набрал слово «идентификация». Открылось множество страниц. Он беспомощно смотрел на длинный список, не зная, с чего начать.
Вначале шли рекомендации фармацевтического управления: как идентифицировать неизвестные таблетки и капсулы. Дальше, дальше… А это что?
Он разыскал номер и позвонил. Попал в приемную и упросил соединить его с врачом. Как только телефон переключился, он услышал противный визг бормашины.
– Зубная карта? Нет, знаешь… мы с этим дела не имеем… Этим занимаются спецы из судебно-медицинского управления… С какого года ведут регистр? Понятия не имею…
Папе-дантисту было явно некогда с ним разговаривать.
– А как найти этих спецов?
В трубке послышался звук шагов. Судя по всему, дантист прошел по коридору и закрыл за собой дверь.
– Ну как найти… Позвонить…
Практикант сжал зубы.
– Нет, минуточку… Послушай-ка, у меня есть знакомый парень, он увлекается судебной медициной… он еще в институте был странноватым…
– И?..
– Если хочешь, я могу спросить у него, когда освобожусь.
Папа-дантист позвонил через полчаса и заговорил возбужденно:
– А теперь слушай. Фалунская полиция с помощью центрального управления затребовала зубные карты всех исчезнувших лиц, начиная аж с середины пятидесятых. Ни одного попадания! Обратились в Интерпол – тоже пусто. Судебные медики утверждают, что труп мог пролежать там сколько угодно… Говорят, неестественно хорошо сохранился. Не уверен, правильно ли я понял, но это связано с какими-то солями в шахте… они консервируют тело, и только волосы…
– А что еще они сказали?
Практикант уже лихорадочно строчил в блокноте.
– Что еще… Да, вот что: они сказали, что одет он странно – плотная ткань, костюм с жилетом, сорочка с пристегивающимся воротничком. Ни паспорта, ни прав… вообще никаких документов. И знаешь, что они еще сказали? Ни одной пластмассовой вещицы! Ни одной! Пуговицы на сорочке – слоновая кость, пуговицы на брюках роговые. Подошвы – как ее… гуттаперча. Натуральный каучук.
– А может быть, его похитили с Эстермальма, – сказал практикант, не переставая строчить[15].
6. На свету
7. Тайна
Господи, что там еще могло случиться?
Прошло более ста лет. В начале 1860-х годов в церкви стали перекладывать пол и обнаружили тело Жирного Матса – по-прежнему не было заметно никаких признаков разложения. На этот раз тело поместили в деревянный ящик и поставили в конторе горнорудного управления. Там этот ящик стоял и пылился до 1930 года, когда наконец несчастного Матса Исраельссона похоронили по всем правилам на кладбище и поставили небольшой гранитный памятник.– Так и хочется вскрыть могилу и посмотреть, как он выглядит сейчас, – пробормотал практикант и набрал номер дотошного читателя – теперь-то он уже был готов к дискуссии о медном купоросе и результатах вскрытия.
К моменту, когда тело перекладывали в гроб, прошло уже почти 250 лет со дня гибели шахтера, но широко открытые глаза Матса Исраельссона были по-прежнему ясными. Кое-кто из журналистов писал, что покойник смотрит на всю эту возню с удивлением, другие утверждали, что в его взгляде ясно читается многовековая скорбь.
Никто не ответил.
Тогда он решил попробовать обратиться непосредственно к источнику и позвонил в фалунскую городскую больницу. Но патологоанатом сухо произнес что-то насчет профессиональной тайны и повесил трубку.
И что теперь делать? Он набрал внутренний номер заведующего отделом новостей, но тут же нажал на рычаг. С чем он к нему придет? Только нарвется на дополнительное унижение…
Практикант отъехал от стола, откинулся на спинку и, грызя шариковую ручку, попытался проанализировать факты.
Значит, так… труп, если верить анониму, каким-то образом связан с медным купоросом. Может быть, мы имеем дело с подобным случаем? Как в XVII веке, законсервированный подсобный рабочий, которого случайно нашли в шахте?
Тогда… тогда, может быть, о свежем убийстве и речи нет, может, это просто находка – случайно обнаружили сохранившийся неизвестно с каких времен труп? И как же можно подтвердить такую дикую версию?
Полиция? Он прикусил ручку с такой силой, что раздался хруст. У него в полиции никого нет, к тому же информация из полиции вообще почти иссякла, особенно после публикации всех этих древнеисландских стихов и разговоров о ритуальном языческом жертвоприношении. Он встал и записал в блокноте:
Медный купорос???И как в таком случае полиция собирается его идентифицировать?
Труп мог находиться в шахте очень долго.
Он зажмурился и попытался вспомнить конспекты лекций. ДНК-регистр? Но в их базе данных, как он смутно припоминал, содержатся только те, кто был осужден за тяжкие преступления. А если убитый вовсе и не преступник?
Кресло под ним жалобно заскрипело.
Есть еще так называемый PKU-регистр[14], там образцы крови чуть ли не всех жителей Швеции… Но что-то там не так…
Он снова прикусил ручку.
Вот, вспомнил… это же всего-навсего миллионы бумажных листочков с пятнышком крови, как по ним можно кого-то найти? Пересмотреть всех до единого – нереально. Этот регистр может пригодиться разве что в том случае, если полиция набредет на какое-то имя и решит проверить свои предположения. Но здесь-то они вряд ли что найдут…
Практикант горько вздохнул от сознания своей никчемности и погреб ногами, подталкивая кресло к компьютеру. Открыл Google и набрал слово «идентификация». Открылось множество страниц. Он беспомощно смотрел на длинный список, не зная, с чего начать.
Вначале шли рекомендации фармацевтического управления: как идентифицировать неизвестные таблетки и капсулы. Дальше, дальше… А это что?
…помощь, оказываемая банками крови для идентификации жертв цунами. Особенно важна для идентификации детей, у которых еще нет зубной карты.Зубная карта… Вот оно! Конечно, они используют зубную карту! И вот тут удача ему улыбнулась: отец гимназического приятеля – зубной врач, у него кабинет на Карлаплане!
Он разыскал номер и позвонил. Попал в приемную и упросил соединить его с врачом. Как только телефон переключился, он услышал противный визг бормашины.
– Зубная карта? Нет, знаешь… мы с этим дела не имеем… Этим занимаются спецы из судебно-медицинского управления… С какого года ведут регистр? Понятия не имею…
Папе-дантисту было явно некогда с ним разговаривать.
– А как найти этих спецов?
В трубке послышался звук шагов. Судя по всему, дантист прошел по коридору и закрыл за собой дверь.
– Ну как найти… Позвонить…
Практикант сжал зубы.
– Нет, минуточку… Послушай-ка, у меня есть знакомый парень, он увлекается судебной медициной… он еще в институте был странноватым…
– И?..
– Если хочешь, я могу спросить у него, когда освобожусь.
Папа-дантист позвонил через полчаса и заговорил возбужденно:
– А теперь слушай. Фалунская полиция с помощью центрального управления затребовала зубные карты всех исчезнувших лиц, начиная аж с середины пятидесятых. Ни одного попадания! Обратились в Интерпол – тоже пусто. Судебные медики утверждают, что труп мог пролежать там сколько угодно… Говорят, неестественно хорошо сохранился. Не уверен, правильно ли я понял, но это связано с какими-то солями в шахте… они консервируют тело, и только волосы…
– А что еще они сказали?
Практикант уже лихорадочно строчил в блокноте.
– Что еще… Да, вот что: они сказали, что одет он странно – плотная ткань, костюм с жилетом, сорочка с пристегивающимся воротничком. Ни паспорта, ни прав… вообще никаких документов. И знаешь, что они еще сказали? Ни одной пластмассовой вещицы! Ни одной! Пуговицы на сорочке – слоновая кость, пуговицы на брюках роговые. Подошвы – как ее… гуттаперча. Натуральный каучук.
– А может быть, его похитили с Эстермальма, – сказал практикант, не переставая строчить[15].
6. На свету
На следующее утро на первой странице «Далакурирен» можно было прочитать аршинными буквами:
Эта публикация вызвала немедленную цепную реакцию в редакциях стокгольмских газет.
На утренних планерках ни о чем другом не говорили.
Что они там, в Фалуне, с ума все посходили? Это что, следствие по убийству или археологическая экспедиция? Медный купорос? Все это, разумеется, притянуто за уши.
РИТУАЛЬНОЕ УБИЙСТВО – вот главная новость недели, а не какой-то курьез из прошлого столетия!
Это же не просто следствие. Это же СЛЕДСТВИЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО ЗНАЧЕНИЯ. Речь идет о самой ДЕМОКРАТИИ. Неонацисты и/или язычники! Эти негодяи, совершая какой-то древнескандинавский ритуал, принесли в жертву человека. НЕДАВНО! И на этом дело не закончится! Этот случай не последний! Сколько можно говорить, сколько газет надо напечатать, чтобы народ это сообразил?
Это серьезно. Это концепция. А они бредят, что парень якобы каким-то образом законсервировался там, в шахте. Какая в этом сенсация?
А если это и вправду так, все превращается в не особенно смешной анекдот, и место этому анекдоту не на первых страницах, а где-нибудь в конце. А еще лучше – нигде.
И наконец, самое главное: почему молчит полиция в Даларне? Почему она не отвергнет решительно эти идиотские вымыслы? Something is rotten in the state of Denmark[16]…
Ничего понять нельзя. На всякий случай обе вечерние газеты немножко поумерили пыл. Ритуальному жертвоприношению были посвящены всего полстраницы – решили дождаться хоть какой-то ясности. Теперь уже этой историей занимались, ни много ни мало, четырнадцать репортеров.
А в редакции «Далакурирен» за купоросную статью практикант получил одобрительный пинок в спину от завотделом. Другие репортеры были настроены скептически.
Вот так, значит. Теперь у стокгольмского юнца практиканта обнаружились какие-то независимые источники в Даларне… А вся эта история с медным купоросом… байки, да и только. А как вам нравится «приоткрывает завесу»? Куда его заносит?
Планерка закончилась, и все мгновенно куда-то исчезли, оставив практиканта в гордом одиночестве. Именно поэтому его, как попавшегося на глаза раньше других, направили на пресс-конференцию на месте происшествия – там наконец собрались откачать из шахты воду.
На поляне было так же холодно, как и в тот день. Ему подумалось, что этот зябкий ледяной туман исходит не откуда-нибудь, а из мертвого жерла заброшенной шахты. Поэтому и вонь, как из преисподней.
Заработали мощные насосы. Омерзительный запах, казалось, стал еще более омерзительным. Толпа журналистов начала отступать.
Довольно быстро, как информировал репортеров пресс-секретарь полиции, обнаружилась пачка старых газет, клейких от медного купороса. Она лежала недалеко от грота, который уже получил у журналистов название «Зал мертвых», всего в нескольких метрах от надписей мелом «Niflheimr» и «Náströndu». У некоторых газет края были обуглены. Возможно, кто-то давным-давно пытался развести огонь, чтобы согреться.
На отдельных газетах сохранилась даже первая полоса. Тесные колонки, черная, намного черней, чем в наши дни, типографская краска.
В придонном иле обнаружилось большое шило с треснувшей красной ручкой. Не требовалось никакой криминалистической экспертизы, чтобы понять: это и есть орудие убийства, и именно им нанесена глубокая рана над переносицей.
Через несколько часов криминалисты информировали, что им удалось зафиксировать отпечатки пальцев на рукоятке и что они принадлежат убитому.
– То есть это, скорее всего, даже не убийство? Неужели речь идет о самоубийстве? Тогда это никакая не сенсация… это даже девяносто лет назад не могло быть сенсацией!
Хорек из вечерней газеты замахал руками, словно ему не хватало воздуха. Полицейский пресс-секретарь спокойным кивком подтвердил – да, скорее всего, так оно и есть.
– Чертова Даларна, – яростно произнес Хорек и начал проталкиваться сквозь толпу – позвонить в редакцию.
В послеобеденном выпуске выпускающий редактор честно зарезервировал для Хорька несколько колонок. Другая вечерняя газета предпочла вообще ничего не сообщать на эту тему. Вместо этого они поместили на отведенной для новостей из Фалуна полосе какую-то смешную историю.
Уже в тот же вечер и та, и другая газета отозвала из Фалуна корреспондентов – давайте оплачивайте гостиничные счета и гребите домой.
Вся эта чушь – материал для какой-нибудь тоскливой научной программы или для ботаников из отдела культуры, но как сенсация – извините. Может быть, где-нибудь в самом конце, мелким шрифтом.
В самом, самом, самом конце.
«ДАЛАКУРИРЕН» ПРИОТКРЫВАЕТА далее шло вот что:
ЗАВЕСУ НАД СЛЕДСТВИЕМ
ФАЛУНИ подпись практиканта – жирным шрифтом.
«Далакурирен» приоткрывает завесу над следствием по делу о так называемом ритуальном убийстве.
По данным следствия, тело жертвы пролежало в шахте очень долго, может быть, больше ста лет.
Из независимых источников нам удалось узнать, что в воде и в воздухе подземного грота отмечена очень высокая концентрация медного купороса, являющегося мощным консервирующим средством, предохраняющим ткани от разложения.
Полиция исходит из того, что рассматриваемый случай нельзя квалифицировать как недавно совершенное убийство. Если это и убийство, то сроки давности давно истекли. Полиция пока официально…
Эта публикация вызвала немедленную цепную реакцию в редакциях стокгольмских газет.
На утренних планерках ни о чем другом не говорили.
Что они там, в Фалуне, с ума все посходили? Это что, следствие по убийству или археологическая экспедиция? Медный купорос? Все это, разумеется, притянуто за уши.
РИТУАЛЬНОЕ УБИЙСТВО – вот главная новость недели, а не какой-то курьез из прошлого столетия!
Это же не просто следствие. Это же СЛЕДСТВИЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО ЗНАЧЕНИЯ. Речь идет о самой ДЕМОКРАТИИ. Неонацисты и/или язычники! Эти негодяи, совершая какой-то древнескандинавский ритуал, принесли в жертву человека. НЕДАВНО! И на этом дело не закончится! Этот случай не последний! Сколько можно говорить, сколько газет надо напечатать, чтобы народ это сообразил?
Это серьезно. Это концепция. А они бредят, что парень якобы каким-то образом законсервировался там, в шахте. Какая в этом сенсация?
А если это и вправду так, все превращается в не особенно смешной анекдот, и место этому анекдоту не на первых страницах, а где-нибудь в конце. А еще лучше – нигде.
И наконец, самое главное: почему молчит полиция в Даларне? Почему она не отвергнет решительно эти идиотские вымыслы? Something is rotten in the state of Denmark[16]…
Ничего понять нельзя. На всякий случай обе вечерние газеты немножко поумерили пыл. Ритуальному жертвоприношению были посвящены всего полстраницы – решили дождаться хоть какой-то ясности. Теперь уже этой историей занимались, ни много ни мало, четырнадцать репортеров.
А в редакции «Далакурирен» за купоросную статью практикант получил одобрительный пинок в спину от завотделом. Другие репортеры были настроены скептически.
Вот так, значит. Теперь у стокгольмского юнца практиканта обнаружились какие-то независимые источники в Даларне… А вся эта история с медным купоросом… байки, да и только. А как вам нравится «приоткрывает завесу»? Куда его заносит?
Планерка закончилась, и все мгновенно куда-то исчезли, оставив практиканта в гордом одиночестве. Именно поэтому его, как попавшегося на глаза раньше других, направили на пресс-конференцию на месте происшествия – там наконец собрались откачать из шахты воду.
На поляне было так же холодно, как и в тот день. Ему подумалось, что этот зябкий ледяной туман исходит не откуда-нибудь, а из мертвого жерла заброшенной шахты. Поэтому и вонь, как из преисподней.
Заработали мощные насосы. Омерзительный запах, казалось, стал еще более омерзительным. Толпа журналистов начала отступать.
Довольно быстро, как информировал репортеров пресс-секретарь полиции, обнаружилась пачка старых газет, клейких от медного купороса. Она лежала недалеко от грота, который уже получил у журналистов название «Зал мертвых», всего в нескольких метрах от надписей мелом «Niflheimr» и «Náströndu». У некоторых газет края были обуглены. Возможно, кто-то давным-давно пытался развести огонь, чтобы согреться.
На отдельных газетах сохранилась даже первая полоса. Тесные колонки, черная, намного черней, чем в наши дни, типографская краска.
ГЕНЕРАЛЬНОЕ НАСТУПЛЕНИЕ НЕМЦЕВЧуть ниже:
Остановлено ли продвижение войск?
Немцы сообщают о незначительных успехах
ПРОДУКТЫ ПИТАНИЯ.На следующей странице сохранилась шапка, и, хотя газета, очевидно, побывала в воде, текст можно было различить:
ПЛАНЫ ВВЕСТИ КАРТОЧКИ
В СЛЕДУЮЩЕМ ГОДУ
Малообнадеживающие высказывания
министра сельского хозяйства
Газета Южной Даларны. 7 июня 1918 годаПожарники начали откачивать воду из бассейна, где Эрик Халл нашел труп.
В придонном иле обнаружилось большое шило с треснувшей красной ручкой. Не требовалось никакой криминалистической экспертизы, чтобы понять: это и есть орудие убийства, и именно им нанесена глубокая рана над переносицей.
Через несколько часов криминалисты информировали, что им удалось зафиксировать отпечатки пальцев на рукоятке и что они принадлежат убитому.
– То есть это, скорее всего, даже не убийство? Неужели речь идет о самоубийстве? Тогда это никакая не сенсация… это даже девяносто лет назад не могло быть сенсацией!
Хорек из вечерней газеты замахал руками, словно ему не хватало воздуха. Полицейский пресс-секретарь спокойным кивком подтвердил – да, скорее всего, так оно и есть.
– Чертова Даларна, – яростно произнес Хорек и начал проталкиваться сквозь толпу – позвонить в редакцию.
В послеобеденном выпуске выпускающий редактор честно зарезервировал для Хорька несколько колонок. Другая вечерняя газета предпочла вообще ничего не сообщать на эту тему. Вместо этого они поместили на отведенной для новостей из Фалуна полосе какую-то смешную историю.
Уже в тот же вечер и та, и другая газета отозвала из Фалуна корреспондентов – давайте оплачивайте гостиничные счета и гребите домой.
Вся эта чушь – материал для какой-нибудь тоскливой научной программы или для ботаников из отдела культуры, но как сенсация – извините. Может быть, где-нибудь в самом конце, мелким шрифтом.
В самом, самом, самом конце.
7. Тайна
Практика закончилась. Последняя вечерняя планерка. Может, хоть спасибо скажут. С момента разгадки купоросной тайны прошла уже неделя, а он еще ни от кого не слышал слова одобрения. Но теперь, кажется, что-то намечается.
Присутствующие, всего несколько человек, неохотно поднялись со своих стульев, тетка из семейного отдела протянула ему несколько увядший букет и дальскую лошадку[17] с логотипом редакции. Потом завотделом новостей сказал что-то доброжелательное про вечерние газеты, про Стокгольм и про блестящее будущее, но речь его, как обычно, закончилась приступом кашля.
Все было бы ничего, если бы не ехидные комментарии завистников. Как он ни избегал встречаться с ними глазами, все равно ему мерещилось хихиканье и что-то насчет «исторического приоткрытая завесы».
На том и разошлись. С формальной точки зрения его рабочее время еще не истекло, до пяти надо бы досидеть, но, боже мой, последний день…
Практикант сунул малосимпатичную лошадку в сумку и с букетом под мышкой пошел на парковку.
Не успел он спуститься по лестнице, сзади послышался топот, и завотделом новостей положил ему руку на плечо – надо надеяться, в последний раз. Сквозь свистящее дыхание практиканту удалось разобрать что-то насчет последней услуги. Он уже хотел было отказаться – далеко ехать, билеты на поезд… но завотделом, борясь с кашлем, произнес три решающих слога:
– Э-рик Халл.
Прокашлявшись и продышавшись, шеф пожаловался, что этот несносный дайвер звонил всю неделю и спрашивал насчет интервью. Дескать, заинтересована ли редакция по-прежнему выслушать всю историю из первых уст? Ответ был ясен – история с купоросным трупом не только умерла, но уже и похоронена. Но вот сейчас выплыло, что обещанный материал для воскресного приложения не готов, а пробел заполнить нечем. Может быть, небольшое интервью, а? Этакий воскресный портрет, вроде того, «как это все вам представляется теперь?». Тем более имя пока еще у всех на слуху… Работы – на полчаса.
Э-рик Халл… Практикант швырнул пиджак на спинку кресла и набрал номер. Халл взял трубку после первого же сигнала, словно сидел и ждал, когда ему позвонят.
– Слушаю?
Теперь-то он уже не корчил из себя суперзвезду. Крупные газеты потеряли к нему интерес, а ему хотелось еще покупаться в лучах славы. Практикант помнил, как по-хамски отшил его дайвер в тот раз, поэтому говорил с ним довольно сухо.
– «Далакурирен», если вы ничего не имеете против, хотел бы взять у вас интервью… чуть более личного характера. В том смысле, как вы чувствуете себя теперь, когда все уже позади?..
– Если честно, пустовато как-то… у меня…
Практикант проверил билеты. Поезд уходит в 19.15, а ему еще надо заехать домой за вещами. А сейчас у нас… Он посмотрел на часы:
– Знаете, ведь самое важное – это фотографии, правда?
– Вообще-то да, смотрят-то в основном картинки… Ну если следишь там за чем-то и так далее, тогда…
– Так что интервью… – Практикант опасливо покосился на дверь. – Интервью мы могли бы провести и по телефону.
– По телефону?
– Да. У меня очень мало времени…
– Ну да, ну да… конечно…
Через пятнадцать минут были получены ответы на все вопросы. Ничего нового дайвер не сказал, но четыре-пять тысяч знаков в воскресном приложении обеспечены. Практикант вовсе не собирался представлять Халла как отважного героя спелеолога, идущего на смертельный риск ради новых важных открытий.
А вот фотографии…
Он выключил компьютер, вышел и захлопнул за собой дверь. Теперь-то уж точно в последний раз. С высоко поднятой головой прошел по общему коридору, у кофейного автомата свернул, обогнул исцарапанный стол и огромный старый ксерокс. Там, за ксероксом, и сидела девушка-фотограф – завотделом сказал, что эта работа как раз для нее. Она замещала штатного фотографа, только что из училища, практика ей не повредит.
Волосы собраны в конский хвост, видно, что ей нет еще и двадцати, несмотря на свирепый макияж. Практикант записал адрес Халла на бумажке и попросил сделать несколько снимков – только никаких гидрокостюмов и прочего антуража, все это видели уже двести раз. Эрик Халл – герой вчерашнего дня.
Ничего такого не нужно, наоборот. Хорошо бы что-то будничное, уютное – сидит за столом в кухне, может быть, чуть нерезко… или силуэт у окна… ну, знаешь, в полупрофиль…
Да, да, закивала девушка, все поняла. Она взгромоздила на плечо тяжеленный кофр с аппаратурой, поправила джинсовую курточку и побежала в редакционный двор.
Он посмотрел в окно. Вот она села в машину, включила задний ход. Мигнул поворотник.
Практикант услышал, как кто-то беззаботно насвистывает популярный мотивчик. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что этот кто-то – он сам.
Он ждал ее у калитки. Они шли по усыпанной гравием дорожке. Он положил ей руку на талию и даже слегка подталкивал. Рука, будто нечаянно, то и дело сползала на ягодицы. За остекленной решетчатой дверью она быстро сняла кроссовки – даже не спрашивая. Зеленый деревянный пол веранды сверкал чистотой, в доме сильно пахло моющими средствами.
Дайвер провел ее через узкую прихожую в большую гостиную с низким потолком – розовые кресла и диван, старинные кружевные шторы, дальше шел коридорчик с лоскутными коврами на полу и на стенах и, наконец, кухня.
«Герой вчерашнего дня» предложил ей место на скамейке у стены, налил кофе и придвинул стол, да так, что она еле могла шевелить ногами. Сам уселся в кресло напротив.
Вообще-то в «Далакурирен» было всего пять фотографов, и ей некогда рассиживаться. Ну хорошо, подумала она, можно поболтать несколько минут, пусть расслабится, может, настроение будет получше.
И в самом деле, поначалу дайвер выглядел довольно мрачно.
Все, по его словам, было сделано не так: газеты нещадно переврали его слова, особенно по части технических деталей погружения, так что сам Эрик Халл предстал в невыгодном свете – будто он ничего не понимает в дайвинге.
А когда он попытался поправить этих чертовых писак, они даже слушать не захотели. Они что, не заинтересованы, чтобы все было правильно? Или как?
К тому же он успел рассказать далеко не все, это было только начало.
Только кому рассказывать? Есть ли среди вашей братии хоть один достойный человек?
Возьмите хоть ваш «Далакурирен». Они даже репортера послать не позаботились… Никакого уважения к своей профессии… да какие они профессионалы? Так, журналюги…
Потом Халл пустился в длинные рассуждения о профессионализме. Настоящих профессионалов почти ни осталось, ни в одной профессии… вот он работал электриком в Фалуне, все то же самое…
Девушка-фотограф согласно кивала, вставляла одобрительные словечки, просила подлить кофе – в общем, старалась как могла. Халл, очевидно, неправильно истолковал ее дружелюбие. Он неожиданно спросил, как складывается ее личная жизнь. Тогда она показала на пустую чашку, решительно положила руки на стол и попросила показать место, где свет был бы получше.
– Пойдемте, я покажу свой гидрокостюм, вы же все равно захотите его щелкнуть.
Он слегка отодвинул стол, и девушка с трудом вылезла из своей клетки.
Оказывается, в лоскутном коридорчике была еще одна дверь – низкая, зеленая, в деревенском стиле. Она вела в довольно большую комнату, освещенную послеполуденным солнцем. За окнами газон, а сразу за забором густой сосновый бор.
– Как красиво, – сказала она.
– Это мамаша, она занималась домом. Мы здесь каждое лето проводили. Здесь все, как было при ней.
Девушка кивнула.
– Место – первый сорт. Вон там, смотрите, спустился к реке – и купайся на здоровье. И мостки есть. В этом году нормально, а то иногда зацветает – в воду лезть неохота.
Гидрокостюм висел на специальной вешалке на приоткрытой двери в торце комнаты, напоминая фигуру человека без головы.
– Ваши обычно просят его надеть…
– Нет, спасибо. Мы хотим рассказать побольше именно о вас, а не о дайвинге. Поэтому и снимки должны быть очень личными… Может быть, в кухне… или есть другое место, которое вам нравится…
Он кивнул и приоткрыл дверь с висящим на ней гидрокостюмом. Из спальни пахнуло застоявшимся перегаром. Неубранная постель, разбросанные на несвежей простыне глянцевые журналы, мерцающий экран компьютера…
– Кухня, пожалуй, лучше, – сказала девушка и поежилась.
Они пошли в кухню, и она опять почувствовала на пояснице его руку.
Освещение в кухне ее устроило. Тонкие льняные шторы будут работать как фильтр, подумала она. Это то, что нужно… Как там сказал практикант? Будничные, уютные фотографии. Эрик Халл сидит у окна, подперев рукой голову. Замечательно!
Она работала молча. Довольно долго никто вообще не произнес ни слова. Слышно было только ее дыхание, когда она меняла ракурс, и ритмичное кряканье затвора.
– Ты-то, похоже, знаешь, что делаешь, – переходя на «ты», сказал дайвер.
Девушка бегло улыбнулась. Еще два-три снимка.
– Знаешь… – продолжил он. – Тут такая история… я мог бы тебе рассказать… все не так просто…
– Угу, – сказала она и нажала кнопку затвора.
– Ты, похоже, не из болтливых… я имею в виду, умеешь держать язык за зубами, если тебя просят помолчать.
– А то, – сказала она, закрыла объектив крышкой и опустила камеру на живот. – И что это за история?
– Может, оно и глуповато, но… там, в шахте, я нашел кое-какие штуки… – Он внезапно отвернулся и уставился в окно. – Знаешь, я чуть не в шоке был, когда вылез оттуда… покидал барахло в рюкзаки и забыл. А полиция… они привезли меня домой, поставили все на крыльцо – и до свидания. Рюкзаки даже не открывали, потому что… ну, я посмотрел потом: все как лежало, так и лежит. И вопросов никаких не задавали… а я и не рассказывал ничего, меня словно пыльным мешком по башке треснули. А потом… время прошло, и с чего я полезу рассказывать, никому уже и дела нет…
– Вот оно что… Что-нибудь вроде тех старых газет, которые нашли, когда воду откачивали?
Халл ухмыльнулся:
– Что, интересно?
Он посмотрел на нее долгим взглядом. Под конец она не выдержала и отвела глаза.
– Погоди.
Он вышел и через пару минут вернулся со скомканным темно-красным махровым полотенцем. Положил на стол и аккуратно развернул. Там лежал молочно-белый крест с петлей над поперечиной. Она видела такие и раньше.
– Это же крест Анх? – Девушка наморщила лоб. – Пластмассовый?
– Пластмассовый? Ты что…
Он протянул ей крест. Ну и что, разве это не пластмасса? Цельное литье и совсем легкий… Такие наверняка продают в магазинах игрушек.
– Я тут полазил немного по Сети, – сказал Эрик. – Там пишут, что это ключ к Подземному царству.
– Что?!
– Крест Анх в Египте называли еще Ключом Озириса. В каждой ссылке пишут.
Девушка-фотограф прикусила губу.
– И ты хочешь сказать, что нашел этот пластмассовый крест в шахте?
– Никакой он не пластмассовый! – прошипел Халл. – И я нашел его именно там.
Она переводила взгляд с дайвера на крест:
– Так это и есть твоя тайна?
Халл проглотил слюну и посмотрел на нее с ненавистью.
– Это же фантастика! – поспешила сказать она и тут же почувствовала, как неубедительно прозвучали ее слова.
– Черт вас знает, чем вы там занимаетесь… вы, журналюги… Это же меняет все дело! Откуда там взялся этот крест?
Эрик положил крест в полотенце и быстро завернул.
– Если кому-нибудь скажешь, – сказал он, глядя в сторону, – найду и пришью.
Девушке показалось сначала, что она ослышалась. Но за этими словами последовало столь неприятное молчание, что она начала торопливо паковать оборудование.
– Да уж.
Она торопливо натянула кроссовки, нащупала в кармане ключи от машины и пошла к выходу.
– Ты… – начал Эрик.
Девушка повернулась.
– Может, увидимся как-нибудь в городе? Только ты и я…
Она не ответила. Принужденно улыбнулась, и все.
Только сев в машину, она заметила, как у нее дрожат руки – никак не могла попасть ключом в замок зажигания.
Присутствующие, всего несколько человек, неохотно поднялись со своих стульев, тетка из семейного отдела протянула ему несколько увядший букет и дальскую лошадку[17] с логотипом редакции. Потом завотделом новостей сказал что-то доброжелательное про вечерние газеты, про Стокгольм и про блестящее будущее, но речь его, как обычно, закончилась приступом кашля.
Все было бы ничего, если бы не ехидные комментарии завистников. Как он ни избегал встречаться с ними глазами, все равно ему мерещилось хихиканье и что-то насчет «исторического приоткрытая завесы».
На том и разошлись. С формальной точки зрения его рабочее время еще не истекло, до пяти надо бы досидеть, но, боже мой, последний день…
Практикант сунул малосимпатичную лошадку в сумку и с букетом под мышкой пошел на парковку.
Не успел он спуститься по лестнице, сзади послышался топот, и завотделом новостей положил ему руку на плечо – надо надеяться, в последний раз. Сквозь свистящее дыхание практиканту удалось разобрать что-то насчет последней услуги. Он уже хотел было отказаться – далеко ехать, билеты на поезд… но завотделом, борясь с кашлем, произнес три решающих слога:
– Э-рик Халл.
Прокашлявшись и продышавшись, шеф пожаловался, что этот несносный дайвер звонил всю неделю и спрашивал насчет интервью. Дескать, заинтересована ли редакция по-прежнему выслушать всю историю из первых уст? Ответ был ясен – история с купоросным трупом не только умерла, но уже и похоронена. Но вот сейчас выплыло, что обещанный материал для воскресного приложения не готов, а пробел заполнить нечем. Может быть, небольшое интервью, а? Этакий воскресный портрет, вроде того, «как это все вам представляется теперь?». Тем более имя пока еще у всех на слуху… Работы – на полчаса.
Э-рик Халл… Практикант швырнул пиджак на спинку кресла и набрал номер. Халл взял трубку после первого же сигнала, словно сидел и ждал, когда ему позвонят.
– Слушаю?
Теперь-то он уже не корчил из себя суперзвезду. Крупные газеты потеряли к нему интерес, а ему хотелось еще покупаться в лучах славы. Практикант помнил, как по-хамски отшил его дайвер в тот раз, поэтому говорил с ним довольно сухо.
– «Далакурирен», если вы ничего не имеете против, хотел бы взять у вас интервью… чуть более личного характера. В том смысле, как вы чувствуете себя теперь, когда все уже позади?..
– Если честно, пустовато как-то… у меня…
Практикант проверил билеты. Поезд уходит в 19.15, а ему еще надо заехать домой за вещами. А сейчас у нас… Он посмотрел на часы:
– Знаете, ведь самое важное – это фотографии, правда?
– Вообще-то да, смотрят-то в основном картинки… Ну если следишь там за чем-то и так далее, тогда…
– Так что интервью… – Практикант опасливо покосился на дверь. – Интервью мы могли бы провести и по телефону.
– По телефону?
– Да. У меня очень мало времени…
– Ну да, ну да… конечно…
Через пятнадцать минут были получены ответы на все вопросы. Ничего нового дайвер не сказал, но четыре-пять тысяч знаков в воскресном приложении обеспечены. Практикант вовсе не собирался представлять Халла как отважного героя спелеолога, идущего на смертельный риск ради новых важных открытий.
А вот фотографии…
Он выключил компьютер, вышел и захлопнул за собой дверь. Теперь-то уж точно в последний раз. С высоко поднятой головой прошел по общему коридору, у кофейного автомата свернул, обогнул исцарапанный стол и огромный старый ксерокс. Там, за ксероксом, и сидела девушка-фотограф – завотделом сказал, что эта работа как раз для нее. Она замещала штатного фотографа, только что из училища, практика ей не повредит.
Волосы собраны в конский хвост, видно, что ей нет еще и двадцати, несмотря на свирепый макияж. Практикант записал адрес Халла на бумажке и попросил сделать несколько снимков – только никаких гидрокостюмов и прочего антуража, все это видели уже двести раз. Эрик Халл – герой вчерашнего дня.
Ничего такого не нужно, наоборот. Хорошо бы что-то будничное, уютное – сидит за столом в кухне, может быть, чуть нерезко… или силуэт у окна… ну, знаешь, в полупрофиль…
Да, да, закивала девушка, все поняла. Она взгромоздила на плечо тяжеленный кофр с аппаратурой, поправила джинсовую курточку и побежала в редакционный двор.
Он посмотрел в окно. Вот она села в машину, включила задний ход. Мигнул поворотник.
Практикант услышал, как кто-то беззаботно насвистывает популярный мотивчик. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что этот кто-то – он сам.
* * *
– Добро пожаловать на Лундавеген, – сказал Эрик Халл. – Хотите кофе? Я уже поставил.Он ждал ее у калитки. Они шли по усыпанной гравием дорожке. Он положил ей руку на талию и даже слегка подталкивал. Рука, будто нечаянно, то и дело сползала на ягодицы. За остекленной решетчатой дверью она быстро сняла кроссовки – даже не спрашивая. Зеленый деревянный пол веранды сверкал чистотой, в доме сильно пахло моющими средствами.
Дайвер провел ее через узкую прихожую в большую гостиную с низким потолком – розовые кресла и диван, старинные кружевные шторы, дальше шел коридорчик с лоскутными коврами на полу и на стенах и, наконец, кухня.
«Герой вчерашнего дня» предложил ей место на скамейке у стены, налил кофе и придвинул стол, да так, что она еле могла шевелить ногами. Сам уселся в кресло напротив.
Вообще-то в «Далакурирен» было всего пять фотографов, и ей некогда рассиживаться. Ну хорошо, подумала она, можно поболтать несколько минут, пусть расслабится, может, настроение будет получше.
И в самом деле, поначалу дайвер выглядел довольно мрачно.
Все, по его словам, было сделано не так: газеты нещадно переврали его слова, особенно по части технических деталей погружения, так что сам Эрик Халл предстал в невыгодном свете – будто он ничего не понимает в дайвинге.
А когда он попытался поправить этих чертовых писак, они даже слушать не захотели. Они что, не заинтересованы, чтобы все было правильно? Или как?
К тому же он успел рассказать далеко не все, это было только начало.
Только кому рассказывать? Есть ли среди вашей братии хоть один достойный человек?
Возьмите хоть ваш «Далакурирен». Они даже репортера послать не позаботились… Никакого уважения к своей профессии… да какие они профессионалы? Так, журналюги…
Потом Халл пустился в длинные рассуждения о профессионализме. Настоящих профессионалов почти ни осталось, ни в одной профессии… вот он работал электриком в Фалуне, все то же самое…
Девушка-фотограф согласно кивала, вставляла одобрительные словечки, просила подлить кофе – в общем, старалась как могла. Халл, очевидно, неправильно истолковал ее дружелюбие. Он неожиданно спросил, как складывается ее личная жизнь. Тогда она показала на пустую чашку, решительно положила руки на стол и попросила показать место, где свет был бы получше.
– Пойдемте, я покажу свой гидрокостюм, вы же все равно захотите его щелкнуть.
Он слегка отодвинул стол, и девушка с трудом вылезла из своей клетки.
Оказывается, в лоскутном коридорчике была еще одна дверь – низкая, зеленая, в деревенском стиле. Она вела в довольно большую комнату, освещенную послеполуденным солнцем. За окнами газон, а сразу за забором густой сосновый бор.
– Как красиво, – сказала она.
– Это мамаша, она занималась домом. Мы здесь каждое лето проводили. Здесь все, как было при ней.
Девушка кивнула.
– Место – первый сорт. Вон там, смотрите, спустился к реке – и купайся на здоровье. И мостки есть. В этом году нормально, а то иногда зацветает – в воду лезть неохота.
Гидрокостюм висел на специальной вешалке на приоткрытой двери в торце комнаты, напоминая фигуру человека без головы.
– Ваши обычно просят его надеть…
– Нет, спасибо. Мы хотим рассказать побольше именно о вас, а не о дайвинге. Поэтому и снимки должны быть очень личными… Может быть, в кухне… или есть другое место, которое вам нравится…
Он кивнул и приоткрыл дверь с висящим на ней гидрокостюмом. Из спальни пахнуло застоявшимся перегаром. Неубранная постель, разбросанные на несвежей простыне глянцевые журналы, мерцающий экран компьютера…
– Кухня, пожалуй, лучше, – сказала девушка и поежилась.
Они пошли в кухню, и она опять почувствовала на пояснице его руку.
Освещение в кухне ее устроило. Тонкие льняные шторы будут работать как фильтр, подумала она. Это то, что нужно… Как там сказал практикант? Будничные, уютные фотографии. Эрик Халл сидит у окна, подперев рукой голову. Замечательно!
Она работала молча. Довольно долго никто вообще не произнес ни слова. Слышно было только ее дыхание, когда она меняла ракурс, и ритмичное кряканье затвора.
– Ты-то, похоже, знаешь, что делаешь, – переходя на «ты», сказал дайвер.
Девушка бегло улыбнулась. Еще два-три снимка.
– Знаешь… – продолжил он. – Тут такая история… я мог бы тебе рассказать… все не так просто…
– Угу, – сказала она и нажала кнопку затвора.
– Ты, похоже, не из болтливых… я имею в виду, умеешь держать язык за зубами, если тебя просят помолчать.
– А то, – сказала она, закрыла объектив крышкой и опустила камеру на живот. – И что это за история?
– Может, оно и глуповато, но… там, в шахте, я нашел кое-какие штуки… – Он внезапно отвернулся и уставился в окно. – Знаешь, я чуть не в шоке был, когда вылез оттуда… покидал барахло в рюкзаки и забыл. А полиция… они привезли меня домой, поставили все на крыльцо – и до свидания. Рюкзаки даже не открывали, потому что… ну, я посмотрел потом: все как лежало, так и лежит. И вопросов никаких не задавали… а я и не рассказывал ничего, меня словно пыльным мешком по башке треснули. А потом… время прошло, и с чего я полезу рассказывать, никому уже и дела нет…
– Вот оно что… Что-нибудь вроде тех старых газет, которые нашли, когда воду откачивали?
Халл ухмыльнулся:
– Что, интересно?
Он посмотрел на нее долгим взглядом. Под конец она не выдержала и отвела глаза.
– Погоди.
Он вышел и через пару минут вернулся со скомканным темно-красным махровым полотенцем. Положил на стол и аккуратно развернул. Там лежал молочно-белый крест с петлей над поперечиной. Она видела такие и раньше.
– Это же крест Анх? – Девушка наморщила лоб. – Пластмассовый?
– Пластмассовый? Ты что…
Он протянул ей крест. Ну и что, разве это не пластмасса? Цельное литье и совсем легкий… Такие наверняка продают в магазинах игрушек.
– Я тут полазил немного по Сети, – сказал Эрик. – Там пишут, что это ключ к Подземному царству.
– Что?!
– Крест Анх в Египте называли еще Ключом Озириса. В каждой ссылке пишут.
Девушка-фотограф прикусила губу.
– И ты хочешь сказать, что нашел этот пластмассовый крест в шахте?
– Никакой он не пластмассовый! – прошипел Халл. – И я нашел его именно там.
Она переводила взгляд с дайвера на крест:
– Так это и есть твоя тайна?
Халл проглотил слюну и посмотрел на нее с ненавистью.
– Это же фантастика! – поспешила сказать она и тут же почувствовала, как неубедительно прозвучали ее слова.
– Черт вас знает, чем вы там занимаетесь… вы, журналюги… Это же меняет все дело! Откуда там взялся этот крест?
Эрик положил крест в полотенце и быстро завернул.
– Если кому-нибудь скажешь, – сказал он, глядя в сторону, – найду и пришью.
Девушке показалось сначала, что она ослышалась. Но за этими словами последовало столь неприятное молчание, что она начала торопливо паковать оборудование.
* * *
– Веселая у тебя работа, – сказал Эрик Халл. Они вышли на застекленную веранду.– Да уж.
Она торопливо натянула кроссовки, нащупала в кармане ключи от машины и пошла к выходу.
– Ты… – начал Эрик.
Девушка повернулась.
– Может, увидимся как-нибудь в городе? Только ты и я…
Она не ответила. Принужденно улыбнулась, и все.
Только сев в машину, она заметила, как у нее дрожат руки – никак не могла попасть ключом в замок зажигания.