Пусть они скрипят,
Пусть они скулят,
А ты послушай!
– пел Ваня, на ходу переиначивая песенку из любимых своих «Бременских музыкантов»:
Мы раз-
Мы бо-
Мы бойники!
Разбойники! Разбойники!
Раз в глаз,
И вы покойники!
Покойники! Покойники!
Невооруженным глазом было видно, что тарантулы слегка обалдели. Конопатая Сколопендра застыла, выпучив свои гнойные бельма. Ваня пел:
А кто увидит нас,
Тот сразу ахнет,
И для кого-то
Жареным запахнет,
И кое-что
За пазухой мы держим…
( – Правильно, Ванька! Давай! – восторженно шептал Двуглавый Юл. – Давай, все правильно!
Да, было, было кое-что за пазухой, только Ваня этого не знал, а Двуглавый Юл знал отлично!..)
Ну-ка, пауки!
Ну-ка, дураки!
Держись, невежи!
Тарантулы, да и сама Конопатая Сколопендра, словно завороженные, глядели на поющего Ваню. Такого они еще не видывали. Противник не сражается, не просит пощады, не клянчит выпить и закусить, а что-то такое воет, это надо же! А флагман Макомбер – недаром был он выдающимся полководцем самой драчливой планеты во Вселенной! – потихоньку разводил передовые шеренги спайдеров по флангам. Перед тупым углом тарантульего строя образовывался вогнутый строй – в миниатюре это становилось похоже на построение войск Александра Невского перед «свиньей» тевтонских псов.
А Сколопендру мы
В гробу видали!..
– пропел с соответствующими телодвижениями Ваня. И тут Сколопендра вынырнула из транса. Она зашипела, забрызгала ядом и одним неуловимым движением перелилась через передние шеренги своих головорезов. Ее всю трясло от ярости.
– Я сама!.. – исступленно бормотала она. – Сама! Я их сама… Мальчишка будет первым!
Она изогнулась, готовясь к смертельному прыжку. Ваня побледнел, замолчал и стал отводить кулак, обмотанный ремнем. Флагман Макомбер встал рядом с ним и поднял меч. И в то же мгновение Двуглавый Юл гаркнул в обе глотки:
– Эй ты, дрянь! А ну, повернись ко мне!
Он сорвал с правой своей головы черную повязку.
Дальше счет пошел на секунды.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда-то, еще первоклашкой, выслушав в сотый раз от своего закадычного двухголового друга легенду о взятии Планеты Негодяев, Ваня спросил его, как он относится к Великому Спруту с е й ч а с, когда все уже позади. Двуглавый Юл ответил на своем кухонно-пиратском жаргоне:
– Я его терпеть ненавижу, не то чтобы что.
– Почему? – с любопытством осведомился маленький Ваня. – Ведь ты сам бывший пират.
– То-то и оно! – сразу отозвалась правая голова. – Да, я был пиратом. Грабил, пленял, убивал. Лил кровь всех цветов и оттенков. Но при этом я сам рисковал жизнью, у меня вся шкура в дырах, подо мной три корабля пошли ко дну, обломки их и по сию пору носятся где-то на границах обозримой Вселенной… А эта скотина Великий Спрут сидел жирным мешком в своем медном купоросе и только денежки подсчитывал… Эксплуататор!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Униженно кланяясь, представал он перед Галей, любящей и нежной Ванькиной мамой, неловко подносил ей самодельные натюрморты из голотурий, морских звезд и морских ежей, но так и не дождался от нее ничего более любезного, нежели холодная улыбка и холодные слова благодарности. Нет, так и не забыла ему Галя ни похищения через экран телевизора, ни грязного карцера, ни угрозы быть сожранной заживо. И допустила его дружбу с младшим сыном только под настойчивым нажимом добродушного мужа и старших сыновей…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
– Ты знаешь, Ванька, – как-то задумчиво сказал Двуглавый Юл своему маленькому закадычному другу, – тысячи лет болтался я по Вселенной и ни разу не встретил никого, похожего на меня. Решительно не знаю, откуда я взялся. Носитель разума без родины – подумать только! Самое раннее воспоминание мое – держит меня на теплых щупальцах старая полипиха с планеты Желтых Трав… Я там побывал спустя несколько веков, разграбил и сжег один тамошний город… Да, добрая она была старуха, кормила меня полупереваренной хлореллой, без нее я бы сдох, конечно. А обретались мы в трюме у знаменитого тогда работорговца, Кровососа Танаты. Потом в трюме разразилась чумка, Кровосос Таната приметил меня и взял к себе каютным слугою. Бил он меня зверски и укатал бы насмерть, да тут команда взбунтовалась, Танату бросили в реактор, и сделался я юнгой на пиратском корабле… И пошло, и пошло. Вот. А родины своей я так и не знаю. Сначала спрашивал – у приятелей по налетам, в кабаках, у пленных, – а потом и спрашивать бросил, никто не знает. Так-то вот, друг мой Ванька…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Счет пошел на секунды.
Напомним еще раз диспозицию.
Поперек тоннеля, ведущего от ворот тюрьмы, тупым углом вперед стоит строй тарантулов.
В двадцати шагах перед ним стоит вогнутый строй спайдеров.
Перед строем тарантулов пригнулась к прыжку разъяренная Сколопендра.
Перед строем спайдеров стоят готовые к смертельной схватке флагман Макомбер с поднятым мечом и Ваня с кулаком, отведенным назад для встречного удара.
А слева, правым боком к ним, стоит у откинутой воротины Двуглавый Юл.
– Эй ты, дрянь! А ну, повернись ко мне! – гаркнул он в обе глотки и сорвал с правой головы черную повязку.
И пораженный Ваня увидел: из пустой правой глазницы выдвинулся вороненый ствол пулемета.
На крик Конопатая Сколопендра круто повернулась к Юлу.
– Первым хочешь быть ты? Изволь!.. – просипела она.
Последнее, что в своей многовековой зловонной жизни увидела Конопатая Сколопендра, было черное дуло, уставившееся на нее в упор. Затем из дула брызнуло сине-багровое пламя, загремела длинная очередь, и из правого уха правой головы Двуглавого Юла посыпались, звонко ударяясь о каменный пол, горячие гильзы.
Так и кончилась в одночасье Конопатая Сколопендра, длинное многоногое тулово, битком набитое страхами и неистовой злобой. Гнилыми клочьями разлетелись крытые хитином сегменты, и грохнулась на пол срезанная пулями тупая башка, бессильно грызя камень грязными от яда серповидными челюстями.
– Сарынь на кичку! – взревел в две глотки Двуглавый Юл и полоснул второй очередью по тарантулам. – Вперед, братишки-спайдеры!
Но тарантулы уже поднялись на задние лапы. «Пшшш! Пшшш! Пшшш!» – ударили духовые трубки. В страшной тишине после пулеметного грома было отчетливо слышно, как железные гарпунчики с мягким треском пробивают грудь Двуглавого Юла, и Ваня с отчаянием увидел: друг детства его, бывший вольный пират и незаменимый вратарь нарьян-марской любительской команды качнулся под смертельными ударами, попятился и упал.
И умер Двуглавый Юл.
– За мной, в атаку! – произнес флагман Макомбер и зашагал вперед.
Спайдеры всей массой двинулись на врага.
Сошлись в воротах. Ну и бой начался! Знатный бой. Спайдеры пошли жестоко и яростно. То ли заря свободы, зажженная в их сердцах землянами, то ли самоотверженная гибель Двуглавого Юла, то ли тысячелетняя ненависть к поработителям, а скорее всего, и то, и другое, и третье вместе, но погасло в одно мгновение в их душах миролюбие, и смирение, и отвращение к убийству. Тупой угол тарантульего строя был мгновенно стиснут с флангов. Бешено заработали ядовитые когти. Острие угла искрошил мечом флагман Макомбер и размазал по полу Ваня – сила кулака его равна была удару задней ноги лошади, и головогруди тарантулов расквашивались под ним, как тухлые яйца под сапогом. И тесно, тесно сделалось в тоннеле.
– Не давать им отрываться! – хрипел флагман Макомбер, работая мечом. – Гонитесь за ними по пятам!
Победа далась удивительно легко. Лишившись вождихи, впервые за много тысяч лет встретившись с достойным противником, тарантулы с каждой минутой дрались все более вяло и неуверенно. Затем они побежали. Добивая удиравших (пленных не брали), спайдеры рассыпались по закоулкам и переходам. Сейчас же поднялись разноплеменные рабы, обслуживавшие Цитадель. Мечущихся в поисках спасения охранников и холуев рубили вручную, и запыхавшийся Рамкэг, со свистом дыша через тысячи своих трахей, пошутил с мрачной наивностью одного средневекового автора, что туши их жирны и хорошо удобрят почву планеты…
Однако стоп. Не стоит утомлять читателя описанием жестокостей этой уникальной битвы. Восставший угнетенный всегда прав, и этим все сказано. Да и в памяти у Вани сохранилось весьма немногое. Она ведь милосердна бывает, память человеческая.
Вот он бежит по широкому, ярко освещенному коридору. В руках тяжелая секира. (Откуда, как попала в руки?) За ним, не отставая ни на шаг, мчится Рамкэг и мчатся еще два взъерошенных спайдера, они волочат с собой какого-то холуя, отвратительного пупырчатого слизня, непрерывно извергающего со страху вонючий помет. Кто-то бросается на Ваню сбоку. Какая-то тварь – то ли гигантский скорпион, то ли рак… Ваня, не останавливаясь, бьет наотмашь секирой – тварь с треском разламывается, на колени выплескивается коричневая жижа…
– Где? – задыхаясь, кричит Ваня.
– Здесь, здесь! – пищит слизень.
Дверь. Заперто. Удар секирой. Еще раз, еще раз… Дверь исчезает. В лицо – дикая кислотная вонь, от которой слезы выскакивают из глаз. Вот оно, логово Великого Спрута. Ах, поздно… Жирными червяками корчатся на ковре щупальца, покрытые жадно зевающими присосками и роговыми крючьями. Насмерть перепуганный сине-фиолетовый раб трясущейся рукой показывает… Великий Спрут, весьма деловой носитель разума и неимоверно богатый мерзавец, кончил самоубийством – обкусил себе все щупальца и утопился в унитазе. Ваня смотрит на жирную студенистую тушу, плюет и спускает воду. Кончено с Великим Спрутом.
– Ваня, сюда! – шипит за спиной Рамкэг.
Ваня оборачивается. Вояки-спайдеры намертво зажали в углу своего соотечественника, жирного спайдера в двенадцатилинзовых очках в золотой оправе.
– Крэг-Душегуб, – коротко сообщает Рамкэг.
Искусник Крэг поправляет очки и обращается к Ване.
– Прошу оградить меня от произвола этих пошляков, – с достоинством произносит он. – Я могу, я очень могу, я бесценен, я ученый и изобретатель. Я могу пригодиться любой расе и любой власти. Мозг мой является хранилищем множества тайн о природе и духе, я пригоден для служения любой цивилизации!
Рамкэг бесстрастно глядит на Ваню.
– Что? – подавляя бешенство, говорит Ваня. – Что вы на меня смотрите, Рамкэг? Кончайте эту гадину, не валяйте дурака!
Многому, ох многому научился Ваня за несколько минут экспедиции в преисподнюю.
Три пары ядовитых когтей погружаются разом в лысую спину Искусника Крэга. Короткий визг… Все. Нет больше изобретателя контрактора, машин на мозгах носителей разума и еще многих других подлостей. Позорно издох предатель родной планеты, виновник мучительной гибели мириад соотечественников, подлый холуй подлого диктатора. И да будет эта бесславная смерть назиданием всем разумным существам в огромном и разнообразном мире!
И еще помнит Ваня.
Они стоят на верхнем уступе Цитадели. Тупо и бессмысленно торчат в разные стороны лазерные пушки и ракеты на лафетах, валяются возле них изрубленные и искусанные богомолы, у стены выстроились, задрав углами мохнатые лапы, усталые и потрепанные победители. Тут же лежит накрытый белым шелковым покрывалом труп Двуглавого Юла. А над головой в серо-зеленом небе ползут неправильные белесые пятна – спутники Спайды, обломки развалившейся некогда огромной луны. А внизу, насколько хватает глаз, бурая шевелящаяся равнина, тысячи тысяч спайдеров, сошедшихся к Цитадели.
Флагман Макомбер отбрасывает испачканный меч и трясущейся ладонью вытирает лоб.
– Ваня, – произносит он, – ты должен им что-нибудь сказать.
– Почему же я? – вяло возражает Ваня. – И что говорить?
– Ваня, – строго произносит флагман Макомбер. – Надо!
Ваня делает несколько шагов и останавливается на самом краю уступа.
– Товарищи! – кричит он и прокашливается. – Граждане Спайды! Самки и самцы! Мы, земляне, приветствуем…
И тут его прерывают. Громовой голос с неба гаркает:
– Эй, где вы там! Флагман, Ванька, Юл, отзовитесь!
И с серо-зеленого неба, расталкивая крутыми боками обломки древней Спайдовой луны, пошел спускаться прямо на Цитадель межпространственный космоход «Георгий Гречко», стометровый утюг лучших земных сплавов, ощетиненный гравитонными пробойниками, с биопарализатором в боевом положении.
– Ну, вот и все, – произносит флагман Макомбер.
ЭПИЛОГ
Прекрасен и обычен на планете Земля и в ее окрестностях был день 15 ноября 2222 года нашей эры, от начала же Великой Революции 305-го.
Атмосферники весело раскрутили коварный тайфун «Катенька» в обратную сторону.
Работники Мадридской лаборатории биосинтеза запустили в жизнь инфузорию с белком на германиевой основе.
Во Внукове, на окраине Москвы, открыли мемориал Чести и Славы Российской работы знаменитого Сиверса.
У берега острова Сокорро выбросили в подпространство еще восемьдесят тонн древних радиоактивных отходов.
Замяукали и закряхтели сотни тысяч новорожденных, будущих врачей, учителей и воспитателей, мастеров, ученых и спортсменов и – чего только не бывает! – великих писателей, художников и философов.
В купольном городе на Венере молодая мама отшлепала по попке свою десятилетнюю дочь, создавшую робота, который писал за нее сочинения по литературе.
Уходили в Глубокий космос и возвращались на родные базы сверхдальние звездолеты; опаздывали на свидания, целовались и ссорились влюбленные; поэты конструировали стихи, а мастера создавали поэмы из металла и электроники; кто-то бесстрашно входил в испытательные камеры, а кто-то с бесконечной осторожностью и с неимоверным терпением обследовал закапризничавшего вдруг младенца…
В этот день на берегу некогда студеного, а ныне и навеки теплого океана справляли свадьбу. Трубадур женился на своей Принцессе. Все было очень скромно, из посторонних присутствовали только флагман Макомбер и спайдер Рамкэг, стажировавшийся на Земле для овладения теорией и практикой межпространственной связи. Даже из «Бременских музыкантов», кроме жениха и невесты, никого не было.
На любой взгляд, это была примечательная пара: пепельноволосая красавица девочка с зелеными глазищами в половину лица и седой как лунь двадцатилетний парень с лицом, словно бы опаленным страданиями и смертельной битвой. Галя украдкой прижимала к глазам платочек, Портос гулко крякал и усиленно наполнял бокалы, Атос старательно улыбался одними губами, Арамис же время от времени механически вскрикивал «горько!» и в каком-то оцепенении смотрел, как молодые целуются. И при всем при том каждый из присутствующих отчетливо понимал: жить друг без друга Ваня и Тзана не могут.
И вот в разгар этого чинного уныния случилась поразительная вещь.
Ночь была, бесконечная полярная ночь, как вдруг распахнулось окно, и вместе с шорохом волн на пологом галечном берегу в залу влетел черный носатый грач. Сделав круг над столом, он уселся на люстру и сказал:
– Ванька, не дрейфь! Все будет хорошо! Это я тебе говорю, Пупа, он же Пузатый Пацюк! Благословляю тебя с твоею Тзаной. Знай, паршивец этакий, что твой далекий потомок чудо-доктор Итай-итай произойдет от твоего брака с нею, от вашей великой любви!
И, сказавши это, грач улетел, и захлопнулось само собой окно. И, ах! как все изменилось за свадебным столом! Но стоит ли об этом?
Кто же он такой, этот Пупа, Пузатый Пацюк? Может быть, пришелец из совершенных миров? Или из совершенных времен? Кажется, чего проще – спросить его самого. Да нет, язык не повернется. Да и стоит ли? Время летит, а дел много, ох как много! А праздное любопытство есть проявление бестактности и невежества – самых отвратительных пороков после трусости. Будем же просто счастливы тем, что Пупа, Пузатый Пацюк, на нашей стороне…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Поздно ночью, когда все стихло в доме на берегу океана, Галя и Портос неслышно вышли и сели в самолет. Летели всего час, а летели они на восток, и утро было в разгаре, когда из зеркала Великого океана выросла Черная Скала.
Там, на каменистой вершине, была могила. И на могильную плиту, низко склонившись, мать и отец Вани положили по букету северных цветов.