Яшин Александр. Рассказы

выполнить и перевыполнить производственный план (обя зательно перевыполнить
- для отчетности, для премиаль ных!), работники льнозавода приноровились
умышлен но занижать сортность поступающей тресты. А лен - основной источник
колхозных доходов. Треста оплачи вается государством щедро, и разница в цене
за лучший номер, даже за половину номера очень вели ка. Райком партии
установил свой контроль за прием кой льнотресты, первый секретарь сам
досконально изучил правила определения сортности льна, но этого контроля
оказалось недостаточно. Колхозы и кол хозники продолжают терпеть убытки и
очень обижа ются.
Пиво развязало языки, гости наговорили служащим льнозавода немало
резкостей.
- Критиканы вы все, вот что, очернители! - огрызал ся директор.
А с кухни снова зазвенел высокий нестарушечий го лос Натальи Семеновны
- и полилась песня про князьев да бояров.
- Ладно, треста трестой, а вы скажите, долго ли у нас в лесу щепки
будут лететь? - переключился на новые разоблачения Василий Прокопьевич. Он
кричал, чтобы заглушить песню: - Почему везде человек человеку друг, а у нас
в делянке один закон: совесть на совесть, кто ко го обставит да обсчитает?
В наступление были пущены смазочные масла и горю чее, нормы выработки в
кубометрах, и километраж, и зап части, запчасти для машин и трелевочных
тракторов - главное, запчасти.
- Почему для одних шоферов запчасти есть, а для других нет? И почему
все надо доставать, а не получать, не покупать?
Василию Прокопьевичу подают белушку пива, он при нимает ее, не глядя,
обеими руками, выпивает всю, до дна, не заметив даже, что пьет и сколько
пьет, и, вытирая губы рукавом, продолжает говорить, говорить и спраши вать.
В душе его горит страстный огонь правдолюбца, он в запале и уже не видит и
не воспринимает ничего, что не касается прямо и непосредственно его
производствен ных бед и обид...
Михаил Кузьмич, заведующий школьными мастерски ми, впадая в тот же тон,
рассказывает, в свою очередь, что ребят приходится знакомить не с
современной техни кой, не с трактором, не с бензопилой "дружба", пото му что
их в школе нет, а с утилем, собранным на кладби щах машин, а то и просто
использовать школьников как чернорабочих, только бы, заполнить часы, отве
денные для производственного обучения; что зарпла та для учителей все еще не
упорядочена и многие ухо дят на лесозаготовки, становятся механиками, шофе
рами.
Наступило время для Леньки. Чтобы разрядить ат мосферу, он вдруг
начинает неистово кричать:
- Горько! Горько!
Его крик подхватывают гости из-за других столов:
- Горько!
Молодые послушно встают и чинно-благородно целу ются.
- Ну как теперь? - спрашивает Петр Петрович.
-- Горько,- не уступает Ленька.
Молодые целуются снова и уже не садятся:
- Теперь сладко? - спрашивает жених.
- Теперь ничего, жить можно!
Все пьют. Петр Петрович тоже поднимает стакан, но бдительная сваха
останавливает его, и жених в который уже раз шутит:
- Даже выпить не дают как следует. Если б знал, не женился бы.
Гости с готовностью смеются. Смеется и счастливая невеста. Но
разошедшийся Василий Прокопьевич все еще не смеется. Он услышал вдруг
сладкоголосую Наталью Семеновну и обрушил на нее остатки своего гражданско
го гнева:
- Бояры-бояры, а сама тянет из колхоза все, что пло хо лежит - то лен,
то сено охапками, то ржаные снопы. Прижмут ее - она в слезы: плакальщица
ведь, артистка! А когда муж стоял в председателях, от нее никому житья не
было. Однажды Ванька Вихтерков подкараулил ее в поле Да забрался под суслон,
будто от дождя, ждет, что будет. Причитальница добралась и до этого суслона,
сни мает хлобук, а он ей: "Хлобук-то оставь, Натаха, а то меня дождь
смочит!"
- Брось обижать старуху! - вступился за Ната лью Семеновну Ленька.-
Наговоры одни, да еще заглазно.
- Я и при ней скажу.
- Чего скажешь, коли сам не видел.
- Я не видел, другие видели.
- Никто ничего не видал.
- Конечно, одни наговоры,- поддержали Леньку сидевшие рядом женщины.-
Худославие одно. Ее, На талью, тоже понять надо.
- Ладно! - начал сдаваться Василий Прокопьевич.- Только ведь сожгла же
она недавню соседский сто жок на лесной дербе. Все об этом знают...
- Опять все!
- А вы дайте ему договорить! - вмещался в спор Михаил Кузьмич.
И Василий Прокопьевич договорил:
- Деребку эту она скашивала сама не по один год, а тут приходит - сено
сметано. Подумала, что это кол хоз выкосил и сгреб, ну и подожгла. Срамили
ее!.. Вот тебе и бoяры и монастыри с монашками!
Молчун Николай Иванович, главный подающий, слу шал, слушал эти слишком
серьезные для него разговоры да как грохнет пустым стаканом об пол. Гости от
неожи данности вздрогнули: что это с ним, с тихоней? А с ним ничего! Он
просто хочет, чтобы молодые жили счастливо. Добиться же этого нетрудно, надо
бить стеклянную по суду.
И еще: Николаю Ивановичу тоже поговорить захоте лось.
- Вон какую свадьбу отгрохали! - хвастливо пока зывает он на столы.
А на столах полно сладких пирогов, которых никто не решается трогать,
они лежат для украшения. Едят мясо, жареную треску, яичницу на широких
сковородках, называемую селянкой, рассыпчатую кашу из овсяной кру пы -
заспы, все соленое-пересоленое.
- Пей горько да ешь солоно - никогда не закис нешь! - сказал дружка
Григорий Кириллович.
- Горько!
- Сколько у вас присчиталось в этом году? - спра шивают Николая
Ивановича. Вероятно, кто-то почувство вал его неутоленное желание вступить в
общий разго вор.
- На трудодень-то?
- Да.
- А ничего не присчиталось. Только добавочные пла тим.
- Совсем на трудодни не выдавали?
- Нет, выдавали, как же.
- Сколько выдали?
- Да ничего не выдали.
- И ты ничего не получил?
- Получил, как же. Не я один.
- Сколько же ты получил?
- Один раз пять рублей под расписку, а другой раз - так.
- Атак - это сколько?
- Да рублей двадцать, не больше.
Все идет "как следно быть, все по-хорошему", как и хотелось Марии
Герасимовне. Ей самой ни поесть, ни выпить некогда.
Женщины усадили гармониста на высокую лежанку и плясали до упаду, то и
дело обтирая потные лица плат ками и фартуками. Гармонисту обтирать свое
лицо было некогда, и за него это делала какая-то услужливая моло дая девушка
- дроля, наверно.
Дробили с припевками, с выкриками. Особенно отли чался кокетливый, не
по-деревенски смазливый паре нек - почтальон из сельсовета, до того
смазливый, что казался подкрашенным, напомаженным. Он знал много современных
частушек, которые называл частухами:

Сидит милка на скамейке,
Не достанет до земли.
В кассу я отнес копейки,
Через год возьму рубли.

Наверно, он сам сочиняет эти частухи. Плясали, пока у гармониста не
вывалилась гармонь из рук.
Седой бородатый мужик продолжал хвастать своей пластмассовой челюстью,
вынимал ее, нечистую, розова тую, с белым рядом зубов, протягивал через
стол, но чу жую челюсть никто в руки брать не хотел, и он, широко раскрыв
рот, водворял ее на место.
Нашлись хвастуны и похлеще.
- В этом году наш колхозный план все-таки утвер дили. Пять раз
пересматривали в райисполкоме, застав ляли переделывать, а на шестой раз
утвердили. Правда, от наших первых наметок ничего не осталось. Так ведь что
поделаешь: у нас свои расчеты, у них свои - им циф ры сверху спущены.
- Мы тоже своего добились - закрыли птицеферму. По пятку яиц в год на
несушку выходило. Золотые яички, одно разорение! Разрешили прикрыть.
- Как же план по яйцу?
- Выполним! Пашем на колхозных лошадях приу садебные участки: тридцать
яиц с участка подай - и никаких хлопот!
Не обошлось и без охотничьих бухтин.
- Иду это я раз вдоль осеков, гляжу - что-то шевеличча. Вдруг, думаю,
заяч? Дай, думаю, стрелю! Стрелил, прихожу - и, верно, заяч.
Добычливого охотника тут же поднимают на смех:
- Бежала овча мимо нашего крыльча да как стукнечча да перевернечча.
"Овча, овча, возьми сенча!" А овча не шевеличча. С той поры овча и не
ягнечча.
- Самая доходная охота, ребята, все-таки на медве дей. Ежели год
выпадет ягодной, то и в лесах на каждом горелом месте от малинников проходу
нет. Кукуруза, и только! И набирается в эти малинники медведей види
мо-невидимо: сладкое любят. Нажрутся они малины и дрыхнут вповалку. А спящих
медведей, ребята, можно голыми руками брать. Иду это я раз по малиннику с
топором: одному медведю напрочь голову отрубаю, дру гого глушу обухом по
лбу. А ежели какой проснется, так все равно от медвежьей болезни сразу силы
теряет, с таким тоже долго чикаться нечего. Прямо на тракторе вывози -
столько их вокруг меня положено было.
В минуту, когда разговор шел еще о птицеферме, дружка Григорий
Кириллович, вдруг словно бы спохва тившись, вышел из избы. Сейчас он
вернулся с жи вой курицей в руках. Соблюдая какой-то древний языческий
обряд, он остановился посреди избы, взял кури цу за голову, с силой
встряхнул ее - и обезглавлен ная тушка запрыгала по полу, брызгая кровью,
теряя перья.
Курицу зажарили и со свежей курятиной и пивом об ходили гостей.
В деревне Сушинове этот обряд до сих пор никому не был известен, и в
чем его смысл - никто растолковать не смог, но свежая курятинка всем
понравилась.
Вездесущий дружка балагурил и колобродил в тече ние всего вечера, и пил
он не меньше других. Дружке все позволено, все прощается. Совершенно
по-другому - строго, сдержанно, с достоинством - ведут себя сваха и
тысяцкий. Особенно тысяцкий, дядя жениха - здоровен ный, высоченный, он
словно бы стесняется своего роста и своей могутности. Но дело, оказывается,
не в этом. Не сколько лет тому назад тысяцкий был в Сушинове пред седателем
колхоза, а такое не забывается. Каждое его слово здесь и поныне должно быть,
конечно, дороже зо лота.
Но ни сваха, ни тысяцкий не уследили за своими по допечными. Под конец
напился-таки Петр Петрович. Вероятнее всего, затащил его Николай Иванович по
се крету в куть, к матери своей, и та не пожалела самодель ного зелья
дорогому зятьку.
Напился молодой князь и начал куражиться. Нашел где-то каракулевую
шапку, нацепил ее на ухо и кричит:
- Я Чапай! Кто на моем пути? Всем приказываю: долой!
Испуганно заметались по избе женщины, будто овцы в хлеву, мужики
смотрят на нового своего родственника с недоумением, думают: не связать ли и
этого, а Мария Герасимовна так и стелется перед ним, заласкивает, уле
щивает.
- Петенька, Петенька, Петенька!
Расстилает перед ним ковры и молодая княгиня Га ля, хватает его за
длинные, непроизвольно болтающиеся руки, поддерживает его, чтобы ходули не
подогнулись. А князь чванится, хорохорится, рубаху на себе рвет, ваньку
валяет.
- Ты кто? - спрашивает он Галю, подбираясь худо сочным кулачишком к ее
заплаканному розовощекому лицу.- Жена ты мне или нет? Я Чапай! Понимаешь ты
это: я - Чапай!
- Ты, Галька, уйди с глаз, не мельтеши, не дразни его! - шепчет дочери
Мария Герасимовна и вытирает Петру Петровичу рот.
- Э, куда я теперь уйду? - вскидывает Галя голову и вдруг ожесточается.
В первый раз.- Ну ладно, ты Чапай,- говорит она мужу.- А только я больше
тебя зарабатываю. Понял? Чего ломаешься-то? - И, резко повернувшись,
скрывается с глаз.
"Что ж, для начала, пожалуй, неплохо!" - подумал я.
Совет да любовь вам, дорогие мои земляки!
Тысяцкий выкручивает руки молодому князю, своему племяннику, и уводит
его куда-то спать.
Под гармошку девушки прокричали несколько часту шек-коротышек,
возвещающих о том, что время уже позднее:

Пойдемте, девочки, домой,
Будет, насиделися:
Моего милого нет,
На ваших нагляделися!

И на этом первый день свадьбы закончился.
Правда, по деревне под ясным звездным небом долго еще ходили молодые
мужики и ребята, но мороз стоял градусов за тридцать, и гармонь, вынесенная
из жаркой избы, не пела. Гармонист разводит ее "от плеча и до плеча", парни
со страшной силой изрыгают частушки, а гармонь не издает ни звука, даже не
хрипит.
Вспомнилось: как-то в Москве, на перекрестке у Ленинской библиотеки,
вот на таком же морозе мили ционер приложил свисток к губам, а он не
засвистел - застыл, должно быть. Дует в него регулировщик и сам смеется. Тем
дело и кончилось: повезло шоферу-наруши телю.

* * *

Ночевали гости в разных избах, в одной места для всех не хватило бы. Я
провел ночь у соседки Дуни, вдо вы, два сына которой находились в армии.
Одна в своей избе она никогда не ночует, боится нечистой силы, ей "блазнит".
Не могу сказать наверное, чтобы я эту ночь спал спо койно, хотя с
нечистой силой дела иметь не пришлось. Но с вечера в избе беспрерывно визжал
месячный поро сенок - в хлеву Дуня его не держит, опасаясь, как бы не
замерз. А в полночь неожиданно у самого изголовья дико заорал петух -
оказалось, что в заднем углу избы под лавкой-скамейкой сосредоточилась вся
личная пти цеферма Дуни, за всю ночь ни одна курица не подала го лоса, петух
же принимался кричать неоднократно и с каждым разом, как мне казалось, пел
все громче, все высокомерней. За один прием он кричал свое "ку-ку-ре-ку" раз
пятнадцать, если не больше.
Принято считать, что песня петуха музыкальна. Я то же так считал и даже
стихи об этом сочинял не единож ды. Теперь же мне его песня музыкальной не
показалась, да и песней я ее не назвал бы. Поневоле думалось толь ко о
нечистой силе.
Когда все пиво в доме невесты было выпито, шо фер при помощи паяльной
лампы завел самосвал - и свадьба отправилась за сорок километров, на родину
же ниха, в деревню Грибаево. Из невестиной родни в само свал уселся брат
Николай Иванович я еще кто-то. Бра таны не поехали.
Товарищи из райкома партии сделали мне одолжение, послали легковушку, и
мы с Виктором Семеновичем Сладковым, водителем вездепроходящего "газика", ре
шили посадить к себе молодых. Молодые сели в машину, а сваха с иконой в
руках недоуменно топталась у двер цы: ей не положено оставлять жениха с
невестой ни на минуту, пока не доставит их в дом к родителям.
- Ну, садись, сваха, ничего не поделаешь! - с неко торой растерянностью
согласился водитель.- Кого толь ко я ни возил на своем веку, чего только ни
возил, но ико ну на райкомовской машине возить не приходилось.
Получился настоящий свадебный поезд. Жалко только, снег не шел: когда
свадьба выезжает в снег или в дождь - к счастью.
И никаких черепков девушки вслед не бросали. А раньше полагалось. Перед
выездом невеста умывалась, девушки разбивали глиняный рукомойник и этими
череп ками забрасывали отъезжающих, чтобы невеста не верну лась домой, чтобы
жилось ей счастливо и в новой семье.
На улице на морозе долго фотографировались. Уви дев в моих руках
фотоаппарат, женщины поснимали с себя полушубки и ватники, они хотели
"сняться на кар точку" обязательно в праздничных сарафанах. В дерев нях
очень любят фотографироваться. Но сделать живой снимок трудно: все лица
перед объективом мгновенно напрягаются, деревенеют.
Мария Герасимовна с нами не поехала. Со слезами на глазах она
наказывала дочери:
- Не забывай, бегай в гости почаще, ничего не да леко - ноги молодые. И
не приходи без гостинца: без гостинца придешь - уревусь, подумаю, что от
мужика сбежала.
Самосвал облепили мальчишки, чтобы прокатиться до конца деревни.
Все-таки раньше мальчишкам жилось, наверно, легче и, пожалуй, веселей,
когда свадьбы справлялись не на грузовиках, а на тройках. В свое время я
пронесся на задке свадебной кошевки целых двадцать километров - от районного
городка, где учился в четвертом или в пя том классе, до своей деревни. Мой
дядя, только что вер нувшийся из Красной Армии и еще не расставшийся со
своей остроконечной буденовкой, вез невесту из далеко го Шалашнева мимо
нашей школы. Мне с утра не сиде лось за партой, ждал свадьбу и, когда
завидел ее, опро метью вырвался из класса, успел на ходу схватить полу шубок
и вскочил на концы полозьев последней раскра шенной кошевки. Пели
колокольцы, развевались цветные ленты, вплетенные в гривы и хвосты лошадей,
сердце за мирало от восторга и страха.
Из-за того, что у дяди на голове была прославленная буденовка, свадьба
представлялась мне каким-то воен ным походом. Конечно, я обмерз, но
вспоминаю об этом своем путешествии, как о самой лучшей из бабушкиных
сказок.
Дядя погиб в прошедшую войну. Анна Григорьевна, бывшая тогда невестой,
живет теперь на Бобровской запани под Архангельском в окружении сыновей и
вну ков. Недавно она сказала мне:
- Верно, какой-то парнишка висел тогда на запят ках. Если бы знатье, я
бы тебя с собой рядом в кошевку посадила.
На машинах мы ехали ночью - полями, перелесками. Дорога оказалась
расчищенной от снега, приглаженной: на днях из города в колхоз прошли шесть
гусеничных тракторов с волокушами для вывозки торфа на поля. Волокушу -
широченный громоздкий металлический лист - почему-то называют "пеной". Торф
загружается на такую волокушу бульдозером, пехом, и сгружается так же. Не
потому ли "пена", что в поля на ней тянут больше снега, чем торфа?
Виктор Сладков не просто вел машину, а, как экскур совод, показывал нам
свои памятные места: здесь вот зайцы обычно дорогу перебегают; с тех высоких
берез совсем недавно он снял из малокалиберки трех коса чей; а на этой вот
пашенке еще сегодня видел, как лиси ца мышковала.
Сладков - главный райкомовский водитель, и для всех шоферов района он
царь и добрый бог. Это автори тет не только власти, но и опыта. Его машина
больше, других носится по непроходимым районным дорогам. Многих своих коллег
Сладков вытаскивал из канав, из грязи, многим молодым устранял в пути
неполадки в мо торе, а главное - он всем помогает доставать запчасти. Хорошо
знают райкомовского шофера и пешеходы: если свободен, остановится, посадит -
и все за спасибо, не то что некоторые. Справедливый человек!
Ехать ночью по зимней проселочной дороге то с дальним, то с ближним
светом автомобильных прожекто ров сказочно хорошо. Дорога извивается, и
никогда не знаешь, что откроется за следующим поворотом. Из тьмы вылетают
навстречу какие-то призраки: причудливые пестрые кусты, кривые деревья, пни
под снежными шап ками, будто отпрянувшие в сторону прохожие, огромные
полузаметенные снегом выворотни с зияющими черными дырами, в каждой, из
которых чудится медвежья берло га. Перелесок и поле, лес и опять поле. Снег
то синий, то рыжий, а все время ждешь, что за оплошным зеленым ельником и
поле будет зеленое.
Сладков рассказывает о зайцах и лисицах, и я вижу их следы: в кустах
они глубокие, четкие, резко оттенен ные светом фар, а на открытых местах
выпуклые - ветер выдул сухой сыпучий снежок, уплотнения же остались и
поднялись над белой равниной, как маленькие побелен ные столбики на обочинах
шоссе.
Через все поле прошла лисица, столбики ее следа протянулись цепочкой от
леса до леса.
Взбугрившаяся лыжня напоминает узкоколейку.
В полях было по-ночному тихо, а когда наши машины врывались в лесную
чащу, вся она начинала шуметь и гудеть, наполняясь свистом шин и завыванием
моторов. Казалось, что звуки по стволам уходят в звездное небо.
Я ехал и твердил про себя пушкинские строки: "Коло кольчик однозвучный
утомительно гремит".
До чего же все-таки не хватает колокольчиков!

* * *

В доме жениха сваха и тысяцкий остановили моло дых в темных сенях и
ждали, пока вынесут лампу и вый дут навстречу им родители.
Жениху и невесте положили на головы по караваю ржаного хлеба, отец и
мать благословили их, поцело вали - опять в ход пошла икона, Петр Петрович
очень стеснялся этого обряда, подшучивал, но обижать стари ков не хотел, все
сносил.
Отец ростом был еще выше сына и настолько здоро вей, становитей, что
длинноногий сухопарый жених при нем выглядел совершенным мальчишкой. Отца
хотелось называть торжественно: родитель. Он, так же как его брат, тысяцкий,
был скуп на слова, держался с привыч ным достоинством. Может быть, и он в
свое время слу жил где-нибудь председателем колхоза?
А мать крутилась, вертелась, как юла, и звали ее Лия.
Деревня Грибаево уже была радиофицирована, в из бе около божницы висела
коробка громкоговорителя, и под потолком горело электричество. Во всем
сказыва лась близость промышленного объекта. Правда, чтобы свет воссиял с
достаточной силой, потребовалось ввер нуть лампочки в сто пятьдесят свечей и
меньшего воль тажа.
И красочных плакатов, и лозунгов в избе было боль ше, чем у Марии
Герасимовны. В том простенке, где у Марии Герасимовны громоздилось
чудотворное произве дение зоотехника "Иван-Царевич на сером волке", здесь
висел плакат "Всегда с партией!". Рядом краснощекая колхозница среди корзин
с фруктами и овощами держит в руках огромный, как джазовый барабан,
капустный ко чан, и - надпись:

За труд, мастера огородов, садов,
Теперь за вами слово.
Вдосталь дадим овощей и плодов
Сочных, вкусных, дешевых!

Неужели такое сочинают вологодские поэты, мои друзья?
И еще плакаты: "Разводите водоплавающую птицу! Это большой резерв
увеличения производства питатель ного дешевого мяса!"
Язык-то какой!

Мы за мир, чтоб на планете
Были счастливы все дети!

И еще и еще...
В деревне находится восьмилетняя школа, и среди гостей на свадьбе много
учителей. Еще больше служа щих и рабочих с льнозавода.
Снова жениха и невесту посадили за стол и опять в верхней одежде; так
они и сидели долго, пока от них пар не пошел.
Опять было пиво, тосты в одно слово: "Горько!", "Горько!" - и пляска.
Опять картинно целовались моло дые, но Петр Петрович пил уже из белушки -
добился-таки своего! А невеста то и дело кланялась, как заведен ная,- таков
был наказ матери.
- Теперь сладко! Пейте! - шутил жених и опроки дывал очередную белушку.
Каждого нового гостя и здесь встречали у порога стаканом пива. Хозяйка
Лия раздевала гостей сама и с таким радушием, что пуговицы летели на пол. В
этом, конечно, сказывался неукротимый ее темперамент, но главное - так было
принято, и это считалось высшим шиком гостеприимства.
Опять завязался спор и с еще большим ожесточением между работниками
льнозавода и колхозниками относи тельно сортности сдаваемой льнотресты.
Все было как в доме невесты, все повторялось. Толь ко Николай Иванович
здесь никого не угощал, и ему совсем нечего было делать и не о чем говорить,
он просто пил и молчал.
Бросилось в глаза кое-что иное.
Гостей поначалу угощали пивом - хлебным, густым, бархатистым, а как
только они начинали веселеть, им в ту же посуду подливали жидкую мутную
брагу. Брага тоже пьянит, но после неe дико болит голова, из-за чего и
прозвали брагу "головоломкой". Зато обходится она гораздо дешевле пива.
Пивом поят, брагой с ног сби вают.
Кто-то из родственников невесты захотел повторить понравившийся обряд
со свежей курятиной. Хозяйка Лия пришла в неистовство:
- Совести у вас нет - живой курице голову отры вать!
Табакуры попросили спичек. Лия подала коробку и предупредила:
- Останется что - верните!
Сначала подумали: примета на счастье. Вроде битья стеклянной посуды.
Нет, оказывается, дело вовсе не в приметах.
- Вы чего скупитесь, свадьба ведь! - сказали ей не без опасения
обидеть.- Где пьют, там и льют, где едят, там и бьют.
Лия не обиделась:
- А вы сразу разорить нас хотите. И без того рас ходы велики.
- Какая же свадьба без расходов? Этак ваш сынок захочет жениться по
другому разу. Разорить надо, чтобы он о разводе не помышлял.
- Ладно, пейте, коли подают!
Утром невеста в присутствии гостей подметала пол в избе, а ей то и дело
бросали под ноги разный мусор: про верялось, умеет ли она хозяйствовать.
Обряд этот продол жался долго и был, пожалуй, самым развеселым. Родст
венники и гости изощрялись, приносили в избу сенную труху, изношенные
лапти-ошметки, с грохотом кидали в углы битые горшки, всевозможный хлам и
лом. Один ра зыскал где-то остатки кавалерийcкого седла и бухнул их на
середину пола. Невеста только радовалась: с мусором на пол кидали деньги,
чаще медные монеты, иногда бу мажки. Правда, в старом седле она ничего не
нашла, хотя содрала с него всю кожу и войлок.
- Ищи, ищи! Плохо метешь, нечисто метешь! - кри чали ей.
Галя старалась: у нее действительно все поглотила свадьба, все, что
было ею заработано, скоплено за не сколько лет. Но стоило ей зазеваться, как
озорники хва тали веник, и его приходилось выкупать.
Затем невеста - ее уже стали называть молодицей - обходила всех
присутствующих с блюдом свежих бли нов в масле. Гость выпивал почетный
стакан, закусывал блином и выкладывал на блюдо свою мелочишку.
Еще позднее молодица в присутствии гостей разда вала подарки новой
родне: свекру - голубую штапель ную рубаху, свекрови - отрезы на сарафан и
нижнее белье - подстав, свахе - ситец на кофту, золовке, сестре жениха,
красивой статной девушке, недавно окончившей десятилетку и работающей в
колхозе,- платье и алую ленту в косу, тысяцкому - отрез на рубаху, бабушке -
головной платок, остальным - кому носовой платок, ко му кисет для махорки.
Все, что шилось и вышивалось в течение многих недель самою невестой и ее
матерью и подругами, было роздано за несколько минут. Кажется, никто не
обижался.
Я, приезжий человек, тоже не был обойден. В дни свадьбы наградили меня
бесценными подарками дружка Григорий Кириллович и колхозный шофер Иван Ивано
вич Поповский. Они облазили немало чердаков и пове тей и нашли для меня
набор литых поддужных колоколь чиков да воркуны-бубенцы на кожаном конском
ошей нике.
Скоро таких не будет и на Севере: не на грузовики же, не на самосвалы