Йейтс У.. Актриса-королева

Пока узор вела златой
Проворная рука.

Она склонялась над шитьем,
Сверкавшим златом,
В слезах мечтая для меня
О короле богатом.

Едва она протягивает руку за омаром, как подходит Нона, подавая ей платье и
маску жены Ноя, которые прежде висели у нее на левой руке.

Нона, Слава Богу, ты нашлась! (Становится между Десимой и омаром.) Нет,
сначала надень платье и маску. Я тебя отыскала, и больше тебе не убежать.
Десима. Хорошо, хорошо, только дай мне поесть.
Нона. Не дам ничего, пока ты не оденешься для репетиции.
Десима. А ты знаешь песню, которую я только что пела?
Нона. Ты всегда ее поешь. Это песня Септимуса.
Десима. Это песня сумасшедшей дочери шлюхи. Ее единственная песня.
Отцом девушки был пьяный моряк, ожидавший выхода в море, но она верила,
будто мать предсказала ей выйти замуж за короля и стать великой королевой.
(Поет.)

"Когда тебя я зачала,
Был слышен чайки крик
И волны пеною меня
Озолотили вмиг".

Мне не могла она помочь,
Лишь косы заплела
И о короне золотой
Мечту мне отдала.

Когда я лежала там, мне казалось, что я могла бы сыграть королеву, великую
королеву. Это моя роль.
Нона. Ты - и королева? Ты, которая родилась в придорожной канаве и
которую завернули в украденную с плетня простыню?
Десима. Королева совсем не может играть, а я смогла бы. Я умею
склоняться до земли и умею быть суровой, когда надо. О, я знаю, как
изобразить взглядом летний зной и тотчас придать голосу зимний холод.
Нона. Низкая комедия - вот твое дело.
Десима. Как раз когда я это поняла и сказала себе, что рождена сидеть
на троне в окружении солдат и придворных, приходишь ты и трясешь у меня
перед носом маской и платьем. Да еще говоришь, что мне не положен завтрак,
пока, я не сыграю старую каргу со сморщенным подбородком и сопливым носом,
которую злодей-муж бьет палкой, потому что она не желает лезть вместе со
скотиной в его ковчег. (Бросается к омару.)
Нона. Нет! Не получишь ни кусочка, пока не наденешь платье и маску.
Подумай, если ты не сыграешь, Септимуса посадят в тюрьму.
Десима. Его будут кормить сухарями?
Нона. Да.
Десима. И поить одной водой?
Нона. Да.
Десима. И спать он будет на соломе?
Нона. Да. Но может быть, ему и соломы не дадут.
Десима. И будут звенеть железные цепи?
Нона. Да.
Десима. И так целую неделю?
Нона. Может быть, месяц.
Десима. И он скажет тюремщику: "Я здесь из-за моей красивой и жестокой
жены, из-за моей красивой и ветреной жены". Так он скажет?
Нона. Может быть, и нет, если не будет пьян.
Десима. Но он будет так думать. И каждый раз, когда он почувствует
голод, каждый раз, когда он почувствует жажду, каждый раз, когда он
замерзнет на каменном полу, он будет так думать, и с каждым разом я буду
казаться ему еще и еще прекраснее.
Нона. Ну нет. Он возненавидит тебя.
Десима. Плохо ты разбираешься в мужской любви. Если Святой Образ в
церкви, где ты на Пасху ставишь свечи, так мил и приветлив, почему ты
возвращаешься домой с ободранными коленками?
Нона (в слезах). Я поняла! Ты жестокая, плохая женщина! Ты не будешь
играть эту роль, чтобы Септимуса забрали в тюрьму, а ведь он настоящий гений
и не может позаботиться о себе.

Заметив, что Нона заливается слезами, Десима делает еще одну попытку
завладеть омаром и почти достигает цели.

Нет! Нет! Ничего не получишь! Я разобью бутылку, если ты подойдешь близко.
Никакая другая женщина не обходится так с мужчинами, как ты, а ведь ты
давала обет в церкви. Да, да, так оно и есть! И молчи!

Десима опять пытается взять омара, но Нона, все еще плача, прячет его в
карман.

Даже не думай о еде, ничего не получишь. Я никогда не давала брачный обет в
церкви, но если бы дала, не стала бы обращаться с мужем, как с ослом
лудильщика. Если бы я поклялась перед Богом... Нет, меня хорошо воспитали.
Моя мать всегда говорила, что нелегко затащить мужчину в церковь.
Десима. Ты влюблена в моего мужа.
Нона. Только потому, что я забочусь, как бы он не попал в тюрьму, ты
решила, будто я влюблена в него. Бессердечной женщине никогда не понять, как
можно жалеть мужчину, в которого не влюблена, ведь ты никогда никого не
жалела! Я не хочу, чтоб его посадили в тюрьму. И если ты не сыграешь эту
роль, ее сыграю я.
Десима. Когда я выходила за него замуж, то заставила поклясться, что он
не будет играть ни с кем, кроме меня, и ты об этом знаешь.
Нона. Всего один раз, к тому же в роли, которая никому не может
принести славы.
Десима. Лиха беда начало. Всю жизнь тебе приходилось произносить
реплики, которые никто не слышал.
Нона. Один разочек Септимус нарушит клятву, а роль я уже выучила.
Десима. Ни для кого на свете Септимус не нарушит клятву.
Нона. Нарушит.
Десима. Уж не для тебя ли?
Нона. Для меня.
Десима. Ты сошла с ума.
Нона. Или у меня есть тайна.
Десима. Неужели? Небось затаскивала Септимуса в уголок и нашептывала
ему, какая у него плохая жена, а ему только и надо, что поговорить обо мне.
Нона. Думаешь, будто знаешь все его мысли, потому что ты колдунья.
Десима. Я колдунья и, потому знаю его мысли. Помнишь, как в его песне?
Мужчина начинает (поет):

Сбрось маску - золота огонь
И изумруды глаз.

А женщина отвечает:

Ах, милый, ты меня не тронь,
Ведь сердце не узнаешь враз,
Хоть гонишь холод вон.

Нона. Ты знаешь все его мысли? Как бы не так! С глаз долой, из сердца
вон.
Десима. Тогда смотри, что у меня за лифом. Септимус посвятил это мне.
Он воспел меня, мою красоту, - мои глаза, мои волосы, мое лицо, мою фигуру,
мою талию, мой ум - все. Есть и другие стихи. Вот еще одно, коротенькое,
которое он дал мне вчера утром. Ведь я прогнала его, и ему пришлось спать
одному.
Нона. Одному?
Десима. Он лежал один, не мог заснуть и сочинил песню, в которой желает
себе ослепнуть, чтобы не мучиться, глядя на мою красоту. Вот, слушай! (Опять
поет.)

Да будь я даже стариком,
Бродяжкой придорожной,
Слепцом, не знавшим света дня
И дружбы бестревожной,
Я кем угодно быть готов,
Но только не мужчиной,
Что в одиночестве ночном
Забыть не может милой.

Нона. Конечно же один в постели. Я знаю это стихотворение, но оно
длинное, я знаю его от начала до конца, знаю наизусть, хотя не читала из
него ни слова. Четыре строчки в каждой строфе, четыре ударения в каждой
строчке, всего четырнадцать стихов - будь они прокляты!
Десима (достает листок из-за лифа). Ты права, четырнадцать строк. Здесь
стоят цифры.
Нона. И там еще одно - из десяти стихов, в каждом из которых по четыре
и три стопы.
Десима (заглядывает в другой листок). Да, все стихи из четырех и трех
стоп. Но откуда ты знаешь? Я никому их не показывала. Это наша тайна, его и
моя, и никто не должен о них знать, пока они не полежат у меня на сердце.
Нона. Они лежат у тебя на сердце, но были сочинены у меня на плече.
Ага, и на спине - рано-рано утром. Сколько ударений в строчке, столько раз
он пробегал пальцем по моему позвоночнику.
Десима. Бог ты мой!
Нона. Из-за того, в котором четырнадцать строчек, я не спала два часа,
а когда он закончил со стихами, то еще час лежал на спине и махал рукой,
сочиняя музыку. Мне он нравится, и я позволила ему думать, будто сплю - и
в тот раз, и когда он сочинял другие песни. А когда он сочинял то короткое
стихотворение, которое ты пела, он так радовался, что вслух произносил слова
о том, как лежит один в своей постели, думая о тебе, и я разозлилась. Я
сказала ему: "Неужели я некрасива? Повернись и посмотри на меня". Покончим с
этим, ибо даже я могу понравиться мужчине там, где горит одна свечка.
(Берется за ножницы, которые висят у нее на шее, и принимается кромсать
платье Ноевой жены.) Теперь ты понимаешь, почему я могу играть эту роль, как
бы ты ни злилась, и тебе не выставить меня со сцены. Держись за своего
Септимуса, если хочешь. Мне все равно. Я распорю кое-какие швы, а потом
сошью все снова - иголка и нитка у меня наготове.

Входит, звеня колокольчиком, Режиссер. За ним следуют актеры, одетые разными
животными и зверями.

Режиссер. Надень маску и платье. Что ты стоишь, как неживая?
Нона. Мы с Десимой потолковали тут и решили, что играть буду я.
Режиссер. Как угодно. Слава Богу, эту роль может сыграть любая актриса.
Надо лишь произносить текст каркающим старческим голосом. Кажется, все в
сборе, кроме Септимуса. Не будем его ждать. Я прочитаю текст Ноя. Надеюсь,
он явится до конца репетиции. Итак, публика тут, а ковчег там, и сходни
тоже, по которым должны подниматься звери. А пока все собираются возле
суфлерской будки. Уберите шляпу и плащ Ноя до прихода Септимуса. Пока идет
первая сцена с Ноем и животными, можешь шить.
Десима. Нет, сначала выслушайте меня. Мой муж проводил ночи с Ноной,
поэтому она режет и шьет с таким тщеславным видом.
Нона. Она сделала его несчастным, ведь ей известны все способы, как
разбить сердце мужчины. Вот он и приходил ко мне со своими несчастьями, а я
утешала его, и теперь - к чему отрицать? - мы любовники.
Десима. Не тщеславься понапрасну! Я была для него чумой. О, я была и
барсучихой, и лаской, и дикобразихой, а теперь все, потому что он мне
смертельно надоел. И вот, слава Богу, она берет его, и я свободна! Плевать
мне на роль, плевать на мужа - пусть теперь она помучается.
Режиссер. Это ваше дело, как я понимаю, вы и разбирайтесь. И не
впутывайте в него нас. Одного я не понимаю, почему задерживается репетиция.
Десима. Какое счастье, у меня нет репетиции. Я свободна. И мне хочется
с кем-нибудь потанцевать. Ну же! Музыка! (Берет лютню, лежавшую среди
другого реквизита.) Ну же, мужчина среди вас найдется?
Режиссер. У нас всего один час, а нужно прогнать всю пьесу от начала до
конца.
Нона. Эй, Десима взяла мои ножницы! Думаете, ей все равно? Как бы не
так! Поглядите сами! Она сумасшедшая! Заберите у нее ножницы! Держите ее за
руки! Она убьет меня или себя! (Обращается к Режиссеру.) А вы что молчите?
Боже мой! Она убьет меня!
Десима. Давай, Питер.

Режет на груди у Лебедя перья.

Нона. Она хочет отомстить нам и сорвать репетицию, а вы все молчите!
Режиссер. Если ты увела у нее мужа, то лучше тебе было бы поберечь эту
новость до конца представления. А теперь она всех сведет с ума, я по ее
глазам вижу.
Десима. От Септимуса я избавилась, и мне нужен другой мужчина. Может
быть, ты будешь им, Индюк? Или ты, Сом?
Режиссер. Ничего не поделаешь. (Обращается к Ноне.) А все твоя вина.
Если Септимус не мог усмирить свою жену, то мне и подавно не справиться.
(Садится с безнадежным видом.)
Десима. Танцуй, Сом, танцуй... Нет... Нет... Стой. Ты мне не нужен.
Слишком ты медленно двигаешься, да и какой-то ты громоздкий, наверно,
ревнивый, и в голосе у тебя печаль. Жуть будет, если ты не полюбишься мне, а
из-за твоего милого голоса мне придется тянуться и рот раскрывать, словно я
люблю! Танцуй, Индюк, танцуй... Нет, стой. И ты мне не нужен, потому что у
моего любимого должны быть легкие ноги и живой взгляд. Не Хочу, чтоб ты
смотрел на меня круглыми глазами, когда я буду спать. Ладно, выбирать - так
выбирать, и дело с концом! Танцуйте, все танцуйте, чтоб я могла выбрать
лучшего из вас. Давайте, давайте! Танцуют все!

Все танцуют вокруг Десимы.

Десима (поет).
В кого влюбиться я должна?
За Пасифаей вслед - в быка?
А то и в лебедя влюбиться -
Вслед Леде я могла бы - в птицу.
Кружите, прыгайте, пляшите,
Как королева Десима, любите.
Хор.
Кружите, прыгайте, пляшите,
Как королева Десима, любите.
Десима.
Седло и шпора, прут и плуг,
Летать иль бегать будет друг?
Скажите, мех или перо
Украсят друга моего?
Хор.
Кружите, прыгайте, пляшите,
Как королева Десима, любите.
Десима.
Влюблюсь и сразу все пойму,
Я зверя, птицу обниму,
К груди прижмется головой -
Хоть зверь, хоть птица - милый мой.
Хор.
Кружите, прыгайте, пляшите,
Как королева Десима, любите.
Режиссер. Хватит, хватит. Пришел Септимус.
Септимус. (У него на лице кровь, но он немного протрезвел). Слушайте
меня, ибо я объявляю конец христианской эры и начало нового Божьего
промысла, приход нового Адама, то есть Единорога; но, увы нам, он чист и
потому сомневается, сомневается.
Режиссер. Сейчас не время рассказывать нам о новой пьесе.
Септимус. Его нерожденные дети всего лишь образы, и мы играем с
образами.
Режиссер. Продолжаем репетицию!
Септимус. Нет. Пора готовиться к смерти. Толпа лезет на гору. У всех в
руках вилы, которыми они хотят продырявить нас, и горящие пучки соломы,
которыми они хотят поджечь Замок.
Первый Актер (идет к окну). Господи, он говорит правду. Внизу огромная
толпа.
Второй Актер. За что они ополчились на нас?
Септимус. За то, что мы слуги Единорога.
Третий Актер (стоит около окна). Боже мой, у них вилы и косы, и они
идут сюда.

Многие Актеры подходят к окну.

Септимус (нашел бутылку и пьет из нее). Одни умрут, как Катон, другие -
как Цицерон, третьи - как Демосфен, побеждая смерть звучными речами, или,
как Петроний Арбитр, который рассказывал смешные и дерзкие истории. А я буду
говорить, нет, я буду петь, как будто нет никакой толпы. Я влезу на
Единорога, потому что он чистый и целомудренный. Я заставлю его затоптать до
смерти всех людей, чтобы на земле воцарилась новая раса. И буду шутить в
стихах, чтобы толпа бежала весело, весело, потому что, даже спалив Замок,
толпа всего лишь толпа.

На круглом голубом глазу качусь,
Проклятье на молочно-белом роге.

Надо найти рифму, чтобы была приятна слуху - рвусь, борюсь, гусь, мчусь, -
Господи, я слишком трезв для рифм! (Пьет, потом берется за лютню.) Надо
придумать мелодию, чтобы убийцы запомнили мои последние слова и передали их
своим внукам.

Некоторое время он занят подбором мелодии.

Первый Актер. Здешние актеры ревнуют. Разве нас не предпочли им, потому
что мы самые знаменитые во всем мире? Это они накрутили толпу.
Второй Актер. Они ревнуют ко мне. Им известно, что было в Ксанаду.
После очередного представления "Падения Трои" Кубла-хан позвал меня к себе и
сказал, что отдал бы королевство за мой голос и мою стать. На мне был костюм
Агамемнона, и я стоял перед ним, как в той великой финальной сцене, когда я
обвиняю Елену за все принесенные ею несчастья.
Первый Актер. Боже мой, только послушайте его! Да если кто и нужен
толпе, так это комик. Мне приснилось или меня и впрямь вызывали шесть раз?
Ответь мне...
Второй Актер. Пусть даже тебя вызывали шестью десять раз! Здешние
актеры не ревнуют к аплодисментам толпы. Им тоже аплодируют. Жгучая мысль,
мысль, которая рвет им сердце, мысль, которая внушает им убийство,
заключается в том, что только я из всех актеров, один я на всем белом свете
как равный смотрел в глаза Кубла-хану.
Режиссер. Хватит вам. Лучше послушайте, что творится снаружи. Там
кто-то говорит речь, и толпа становится все злее и злее, уж не знаю, к кому
они ревнуют, но, похоже, они сожгут Замок, как когда-то сожгли Трою.
Делайте, как я скажу, и, может быть, спасетесь.
Первый Актер. Нам остаться в костюмах?
Второй Актер. Нет времени на переодевания, и, кроме того, если гора
окружена, мы можем собраться где-нибудь в лощине и будем видны лишь
издалека. Пусть они подумают, что мы стадо или стая.

Все уходят, кроме Септимуса, Десимы, Ноны. Нона собирает костюм Ноя - шляпу,
плащ - и прочий театральный реквизит. Десима наблюдает за Септимусом.

Септимус (пока Актеры уходят). Я умру в одиночестве? Что ж, правильно.
Храбрость есть в красном вине, в белом вине, в пиве, даже в разбавленном
пиве, которое продает туповатый парень в разорившейся таверне, но ее нет в
человеческом сердце. Когда мой господин Единорог под стук барабанов купается
в свете Большой Медведицы, он пьянеет даже от сладкой речной воды. Как же
холодно, холодно, ужасно холодно!
Нона. Этот мешок ты понесешь на спине. Остальное возьму я, и мы спасем
все вещи.

Она начинает привязывать большой мешок на спину Септимусу.

Септимус, Правильно. Принимаю твой упрек. Необходимо, чтобы мы,
последние актеры, так как остальные переметнулись на сторону толпы, спасли
образы и принадлежности нашего искусства. Мы должны унести в безопасное
место плащ Ноя, высокую шляпу Ноя, маску сестры Ноя. Она утонула, потому что
думала, будто ее брат говорит неправду; конечно же, нам надо спасти ее
розовые щеки и розовые губы, которые утонули, ее развратные губы.
Нона. Слава Богу, ты еще можешь стоять на ногах.
Септимус. Все вяжи мне на спину, а я поведаю тебе великую тайну,
которая открылась мне со вторым глотком из этой бутылки. Человек - ничто,
если нет образа. Вот Единорог - и образ, и зверь, поэтому только он может
быть новым Адамом. Когда все успокоится, мы отправимся на высокие плато
Африки, найдем Единорога и споем свадебную песню. Я встану перед его ужасным
голубым глазом.
Нона. Вот так, вот так, вот так хорошо.

Она принимается за второй тюк для себя, но забывает о Маске сестры Ноя,
которая лежит рядом с троном.

Септимус. Ты напоешь ионическую мелодию... его взгляд будет устремлен
на сластолюбивую Азию... дорический камень утвердит его в его чистоте. Одна
дорическая нота может погубить нас, но самое главное - нам ни в коем случае
нельзя говорить о Дельфах. Оракул чист.
Нона. Все. Пора идти.
Септимус. Если нам не удастся пробудить в нем страсть, ему придется
умереть. Даже единорогов убивают. Больше всего на свете они боятся удара
ножа, обагренного кровью змея, который умер, глядя на изумруд.

Нона и Септимус направляются к выходу, Нона ведет за собой Септимуса.

Десима. Стойте. Дальше ни шагу.
Септимус. Прекрасная, как Единорог, но жестокая.
Десима. Я заперла двери, чтобы мы могли поговорить.

Нона в страхе роняет шляпу Ноя.

Септимус. Отлично, отлично. Ты хочешь говорить со мной, потому что
сегодня я необыкновенно мудр.
Десима. Я не отопру дверь, пока ты не обещаешь мне выгнать ее из
труппы...
Нона. Не слушай ее. Отбери у нее ключ.
Септимус. Если бы я не был ее мужем, то мог бы сделать это, а так как я
ее муж, она ужасна. Единорог тоже ужасен, если любит.
Нона. Ты боишься.
Септимус. А ты не могла бы сделать это? Она не любит тебя, поэтому не
будет так ужасна.
Нона. Если ты мужчина, ты отберешь у нее ключ.
Септимус. Я больше, чем мужчина. Я необыкновенно мудр. И я отберу у нее
ключ.
Десима. Сделай шаг, и я брошу ключ в дырку в двери.
Нона (оттаскивает Септимуса). Не подходи к ней. Если она выбросит ключ,
нам не удастся сбежать. Толпа найдет и убьет нас.
Десима. Я отопру дверь, когда ты поклянешься самой страшной клятвой,
что прогонишь ее из труппы, что никогда не будешь разговаривать с ней и даже
глядеть на нее.
Септимус. Ты ревнуешь. Ревновать нехорошо. Обыкновенный мужчина пропал
бы, и даже я еще недостаточно мудр. (Вновь пьет из бутылки.) Все ясно.
Десима. Ты был неверен мне.
Септимус. Я могу быть неверным, только если трезв. Никогда не доверяй
трезвому мужчине. Они-то и предают. Никогда не доверяй мужчине, который не
купался в лучах Большой Медведицы. От всего сердца предостерегаю тебя насчет
трезвых мужчин. Сегодня я необыкновенно мудр.
Нона. Обещай. Ведь это всего лишь обещание. Дай любую клятву, какую она
пожелает. Если ты промедлишь еще, нас всех убьют.
Септимус. Я понимаю тебя. Ты хочешь сказать, что клятву можно нарушить,
особенно клятву, данную под давлением, но нет, я говорю тебе, нет, я говорю
тебе, ни за что. Неужели я похож на трезвых мошенников, насчет которых
предостерегал тебя? Неужели я дам ложную клятву, так сказать, на глазах
Дельфов, на глазах холодного каменного оракула? Если я обещаю, то исполню
обещание, поэтому, милая малышка, я ничего не буду обещать.
Десима. Тогда подождем тут. Они войдут в эту дверь с вилами и горящей
соломой. Они подожгут крышу, и мы сгорим.
Септимус. Я умру верхом на звере. Настал конец христианской эре, но
из-за мошенничества в Дельфах он не станет новым Адамом.
Десима. Я буду отомщена. Она морила меня голодом, а я убью ее.
Нона (крадучись, зашла за спину Десимы и выхватила у нее ключ). Ключ у
меня! Ключ у меня!

Десима пытается отобрать ключ, но Септимус держит ее.

Септимус. Я не давал ложных клятв, поэтому я сильный - жестокое
целомудренное существо, как сказано в "Великом бестиарии Парижа".
Десима. Ну и уходи. А я останусь и умру.
Нона. Пойдем. Еще полчаса назад она предлагала себя всем мужчинам в
труппе.
Десима. Если бы ты был верен мне, Септимус, я бы ни одному мужчине не
позволила дотронуться до себя.
Септимус. Непостоянная, но прекрасная.
Нона. Она плохая. (Убегает.)
Септимус. Я последую за прекрасной плохой легкомысленной женщиной, но
последую не спеша. И возьму с собой сию благородную шляпу. (С видимым
усилием поднимает шляпу.) Нет, это пусть лежит. Что мне делать с утонувшими
развратными губами - прекрасными утонувшими неверными губами? Мне нечего с
ними делать, а вот благородную шляпу с высокой тульей, принадлежащую Ною, я
спасу. Я понесу ее с достоинством. И пойду медленно, чтобы все видели - я не
боюсь.
(Поет.)
На круглом голубом глазу качусь,
Проклятье на молочно-белом роге.

Ни слова о Дельфах. Я необыкновенно мудр. (Уходит.)
Десима. Предана, предана - и ради ничтожества. Ради женщины, которой
любой мужчина может вертеть, как пожелает. Ради женщины, мечты которой не
шли дальше обыкновенного богатого мужчины.

Входит Старый Попрошайка.

Старик, ты пришел, чтоб убить меня?
Старый Попрошайка. Я ищу солому. Скоро мне надо будет лечь и кататься
по соломе, а я не могу найти соломы. Заходил в кухню, но меня прогнали. Они
даже перекрестили меня, словно я дьявол и должен исчезнуть после этого.
Десима. Когда толпа придет убивать меня?
Старый Попрошайка. Убивать тебя? При чем тут ты? Они ждут, когда у меня
зачешется спина и когда я закричу по-ослиному, чтобы узнать, к кому перешла
корона.
Десима. Корона? Значит, они хотят убить Королеву?
Старый Попрошайка. Ну да, милочка, но она не умрет, пока я не покатаюсь
на соломе и не покричу ослом. По секрету я скажу тебе, кто будет кататься на
соломе. Это осел, на котором Иисус въехал в Иерусалим, поэтому он такой
гордый и поэтому знает час, когда на трон взойдет новый Король или новая
Королева.
Десима. Ты устал от жизни, старик?
Старый Попрошайка. Да, да, потому что, когда я катаюсь и кричу, я сплю.
И ничего не знаю, вот жалость-то. И не помню ничего, разве как чесалась
спина. Однако хватит болтать, мне надо найти соломы.
Десима (берет в руки ножницы). Старик, я собираюсь вонзить их себе в
сердце.
Старый Попрошайка. Нет, нет, не делай это. Ты ведь не знаешь, где
окажешься, когда умрешь, в чью глотку попадешь, чтобы петь или орать. Однако
у тебя вид пророчицы. Кто знает, может быть, ты будешь предрекать смерть
королям. Имей в виду, мне не нужны соперники, я не потерплю соперников.
Десима. Мужчина обманул меня, выставил на посмешище. Старик, мертвые
умеют любить? У них есть верные возлюбленные?
Старый Попрошайка. Я открою тебе еще одну тайну. Что бы люди ни
говорили, я не видел еще никого, вернувшегося оттуда, кроме старого осла.
Может быть, больше никого и нет. Кто знает, не завладел ли он всем для себя
одного? Однако спина у меня уже чешется, а я не нашел еще ни клочка соломы.

Уходит. Десима приспосабливает ножницы на подлокотник трона и собирается
броситься на них, но тут входит Королева.

Королева (останавливает ее). Нет, нет - это великий грех!
Десима. Ваше величество!
Королева. Я думала, что мне хочется умереть мученицей, но это должно
быть иначе, это должно быть во славу Господа. Святая Октема была мученицей.
Десима. Я очень несчастна.
Королева. Я тоже очень несчастна. Когда я увидела множество злых людей
и узнала, что они хотят убить меня, то испугалась и убежала, хотя мечтала
стать мученицей.
Десима. А я бы не убежала. О нет! Трудно лишь самой убить себя.
Королева. Они сейчас будут тут, станут стучать в дверь. Как же мне
спастись от них?
Десима. Если они примут меня за вас, вы спасетесь.
Королева. Я никому не могу позволить умереть вместо себя. Это было бы
неправильно.
Десима. Ах, ваше величество, я все равно умру, но, если бы я могла на
минутку надеть платье из золотой парчи и золотые туфельки, мне было бы легче
умереть.
Королева. Говорят, тот, кто умирает, спасая своего государя, выказывает
истинную добродетель.
Десима. Быстро! Платье!
Королева. Если бы вы убили себя сами, ваша душа погибла бы, а так вы
наверняка окажетесь в раю.
Десима. Быстрее, я слышу шаги.

Десима надевает платье Королевы и ее туфли. На Королеве под платьем что-то
вроде монашеской рясы. Следующий монолог Королева произносит, помогая Десиме
застегнуть платье и туфли.

Королева. Все из-за любви?

Десима кивает.

О, это страшный грех. А я никогда не знала любви. И больше всего на свете
как раз ее и боялась. Святая Октема заперла себя в башне на горе, потому что
ее полюбил прекрасный принц. Я боялась, как бы он не явился ко мне и не
завладел мною. Наверно, это нехорошо. Говорят, люди все могут сделать ради
любви, так она прекрасна. Но святая Октема тоже боялась ее. Вы спасетесь и
попадете к Богу чистой девственницей.

Переодевание завершено.

Прощайте. Я знаю, как мне ускользнуть от них. Меня примут в монастыре. Это,
правда, не башня, а всего лишь монастырь, но я мечтала попасть туда, чтоб
все забыли мое имя и я могла исчезнуть. Сядьте на трон и отвернитесь. Если
вы не отвернетесь, то испугаетесь.

Королева уходит. Десима усаживается на троне. Большая толпа собирается по
другую сторону двери. Входит Епископ.

Епископ. Ваш верный народ, ваше величество, клянется вам в своей
преданности. Я склоняюсь перед вами от его имени. Ваша королевская воля,
выраженная устами Премьер-министра, наполнила их сердца благодарностью.
Всякому непониманию пришел конец, благодаря снисходительности, с какой ваше
величество подало королевскую руку Премьер-министру. (Обращается к толпе.)
Ее величество до сих пор скрывалась от людских глаз, чтобы без помех
молиться за свой народ, но отныне она обещает не прятаться от него.
(Обращается к Актрисе-королеве.) Такой прекрасной королеве нечего бояться
непокорности.

Крики в толпе: "Никогда!"

Премьер-министр (торопливо входит). Я все объясню, ваше величество...
Мне ничего больше не оставалось... Пришлось позвать Епископа, чтобы он
соединил нас. (Видит королеву.) Проклятый сон Адама!.. Кто это?
Десима. Слишком много эмоций для такого текста. Лучше молчите.
Премьер-министр. Это... Это...
Десима. Я - королева, И знаю, что значит быть королевой. Стоит мне
сказать, что у меня есть враг, и вы убьете его, вы разорвете его на куски?

Крики: "Мы убьем его!", "Мы разорвем его на куски!" и тому подобное.

Однако я не требую от вас убийства. Я требую, чтобы вы были покорны моему
супругу, которого я возвела на престол. Такова моя воля. Будьте покорны ему,
пока я требую от вас покорности.

Толпа ликует. Септимус, который тоже был в толпе, выходит вперед и хватает
Премьер-министра за рукав. Люди целуют руку мнимой королеве.

Септимус. Милорд, это же не королева, это моя недобрая жена.

Десима смотрит на них.

Премьер-министр. Вы видели? Вы видели дьявольский огонь в ее глазах?
Они влюбились в ее прелестное личико, и она знает это. Теперь они не поверят
ни одному моему слову. Ничего нельзя поделать, пока они не успокоятся.
Десима. Здесь все мои преданные слуги?
Епископ. Да, ваше величество.
Десима. Все?

Премьер-министр (низко кланяется). Все, ваше величество.
Десима (поет).
Она склонялась над шитьем,
Сверкавшим златом.

Подайте мне тарелку. Я буду есть и смотреть на моего теперешнего мужа.

Ей подают тарелку и бутылку вина. Слышится крик осла, и в залу втаскивают
Старого Попрошайку.

Епископ. Наконец-то попался мошенник. Он сумел всех обмануть, ведь его
все считали Гласом Божьим. Как будто без его помощи корона не могла быть
водружена ни на чью голову. Очевидно, что он заговорщик и был уверен, будто
вас убили. И все еще уверен. Посмотрите, какой у него стеклянный взгляд.
Однако, как бы он ни строил из себя сумасшедшего, это ему не поможет.
Премьер-министр. Тащите его в тюрьму, а утром мы его повесим. (Трясет
Септимуса.) Ты понимаешь, что произошло чудо? Бог или Дьявол сказали свое
слово, и теперь корона навсегда ее. Слышал, как судьба орала его глоткой?
(Громко.) Мы повесим его утром.
Септимус. Она - моя жена.
Премьер-министр. У нее на голове корона, и с этим ничего не поделаешь.
Клянусь сном Адама, мне придется взять эту женщину в жены. Так повелел
оракул.
Септимус. Она - моя жена, моя плохая, легкомысленная жена.
Премьер-министр. Схватите этого человека. Он поносит ее величество.
Вышвырните его за пределы королевства и всю его труппу с ним вместе.
Десима. И пусть он не возвращается под страхом смерти. Он плохо
поступил со мной, и я не желаю его видеть.
Премьер-министр. Уведите его.
Десима. Доброе имя мне дороже жизни, но я бы повидала Актеров, прежде
чем их изгонят из королевства.
Премьер-министр. Проклятый сон Адама! Что еще она задумала? Привести
Актеров!
Десима (играя маской сестры Ноя). Мои верные подданные должны простить
меня за то, что я скроюсь под маской... Мое робкое лицо еще не привыкло к
свету дня. Кстати, мне будет приятно, если его преосвященство поможет мне
надеть маску и завяжет шнурки.
Премьер-министр. Пришли Актеры.

Входят Актеры, кланяются новой королеве.

Десима. Они должны были представить пьесу, но вместо этого пусть лучше
попляшут, и не забудьте богато их вознаградить.
Премьер-министр. Как пожелает ваше величество.
Десима. Вы будете изгнаны из королевства. И не смейте возвращаться сюда
под страхом смерти. Но для ваших кошельков урона не будет. Обещаю. Только
одного я не смогу вам возместить. Вы потеряли ведущую актрису. Не тужите о
ней. Она плохая, своенравная, злая женщина и себе на погибель ищет мужчину,
о котором ничего не знает. Ей вполне подходит эта дурацкая, смеющаяся маска!
Ну же, пляшите!

Актеры пляшут, а она время от времени восклицает: "Прощайте, прощайте!" или
"Прощайте навсегда!" и бросает им деньги.

КОНЕЦ