Юдин Борис Петрович. Так говорил Никодимыч

   Вот выскочил кое-как мужик на волю, отдышался, в поликлинику сгонял за оказанием неотложной помощи. Возвращается домой: здрастьте! Стоят на лестничной клетке чемоданчики с евоным нижним бельём. Мужик поначалу хотел кипеж поднять, но потом вспомнил про сковородки, и притих. Притих, и побежал к своей крале ненаглядной. Прибежал, а у крали той уже следующий клиент азартные сопли пускает.
   Так вот и живёт теперь этот мужик один. Купил себе хатку, и живёт. И бизнес забросил, и к бабам ни ногой. Простым работягой работает. И, что интересно, не только мобилу свою выбросил, но и электричество отключил. Мало ли что?
 
   – Вот, блин, мужику неудачка вышла – засмеялся Фёдор – но бывают же и удачи в жизни. Встречаются, так сказать.
   – А как же, – подтвердил Никодимыч – обязательно встречаются. А то как же без них?
 
   Вот один мужик шёл по улице, шёл, да и денежку нашёл.
   Правду сказать, он не столько шёл, сколько переползал. Чуть-чуть выпивши был. На ногах не стоял. Но ещё хотел. И очень. Нутро горело, и тянуло его подвиги совершать. А тут – на тебе! Прямо мордой в ту денежку. Ну понятно, что мужик, как денежку увидел, так и сомлел от счастья. Так на него нахлынуло. Однако полежал часок, другой и очухался. Сел, и соображать начал.
   – Это надо мне, – думает, – на точку сейчас идти, да и взять, чтоб трудовая копейка даром не пропала.
   Сказано – сделано. Пошёл мужик на точку. Хозяйка там сначала пузырилась, что среди ночи кому-то припёрло, а потом разглядела, что денежка зелёненькая, и охолонула. Вынесла бутыль с четверть не меньше и пожелала мужику пить и поправлять здоровьице.
   Ну, мужик и пошёл поправлять. Да не заладилось у него как-то. Пошёл, да и запнулся о порог. Бутыль хрясь о землю – и вдребезги! Только парок духовитый поднялся.
   Вот сел мужик на порожек этот злосчастный, и начал горевать. И так он себе горе горюет, что смотреть на него сил нет. А тут откуда ни возьмись – старикашка ковыляет. Доковылял до нашего мужика, посмотрел на горе его неизбывное, да и говорит ласковым голосом:
   – Ты, мужик, – говорит, – кончай горе горевать, потому что я – самый что ни на есть Джинн, и жил, – говорит, – я в этой самой бутылке, что ты так неосторожно кокнул. Поэтому начну я сейчас все твои желания-приказы исполнять.
   И будет это твориться, пока ты не скажешь «хватит».
   Мужик наш хоть и без высшего образования был, и в очках не нуждался, но кое-что такое в жизни видывал, да слыхивал. Вот он перестал рыдать и рвать свои жидкие волосёнки, поднатужился и пожелал:
   – А желаю я, – важно так говорит, – чтобы появился тутока басейн с шампанским, а я в том самом бассейне купался.
   Толком-то и сказать не успел – глядь: а он уже в шампанском плавает как дельфин, и пузыри пускает.
   – Ох! – думает сам себе мужик, – вот и дожил я до полного удовлетворения потребностей без израсходования способностей!
   И начал свои потребности удовлетворять. Только чует, что силёнок всё меньше и меньше и вот-вот он в этом искуственном водоёме тонуть начнёт. Тогда мужик попузырился ещё чуть-чуть для куражу, да как заорёт:
   – Хорош шутки шутить! Вынимай меня отсюда, крыса облезлая!
   Тут весь кайф и обломился.
   Смотрит мужик: лежит он на койке, привязанный. Всякие капельницы рядом стоят и ему, болезному, на мозги капают. Вздохнул мужик тяжело, да и заснул.
   А проснулся здоровенький и полный жизни.
   Проснулся-то он здоровеньким, а только стал больной на всю голову. Прям никакого спасу от него не стало. Как увидит бутылку нераскупоренную, так и норовит разбить.
   – Я, говорит, – покажу этому Джинну, как над трудовым человеком изгаляться! Мне бы только поймать гада.
   И по-хорошему с ним и по-плохому – ничего не помогало. И учили, и просто так объясняли. Гнёт своё, да и всё. Потом, правда, полегчало. Посуду бить перестал. К нормальной жизни вернулся.
   Только так мужика этого всё происшедшее переломало, что не верит он в чудеса больше.
   Вот тут на днях тоже сотенную нашёл. Но поднимать не стал. И даже подошёл, да на ту денежку смачно плюнул.
   Вот так.
 
   – Неее. Я бы не плюнул. Я бы подобрал – заверил народ Михалыч. И тут же внёс предложение:
   – А что, мужики? Не скинуться ли нам ещё на одну?
   – Идея неплохая, если подумать трезво, – согласился Никодимыч. – вот Серёга и сбегает как самый молодой. А я, пока он общественное поручение выполняет, вот что расскажу:
 
   Тут вот как получилось. Один мужик клад нашёл. Не то, чтобы он этот клад сознательно искал. Нет. Он случайно на это сокровище наткнулся. Яму под уборную копал в огороде. Да и наткнулся на крынку с золотишком.
   Ну и забогател сразу.
   Нет, я врать не буду, что мужик этот в олигархи выбился и начал кровь из простых людей пить. Нет. Такого он себе позволить не мог, хотя желание было. Но фирму с хитрым заголовком он себе завёл. Чем та фирма занималась, мужик и сам не знал, но фирменный начальник регулярно докладывал ему на чистом аглицком языке, что всё «о кей».
   И всё было хорошо, да один раз с похмелюги мужик вышел из дому, и галстук забыл надеть.
   Подходит к своей машине, садится, как положено, на заднее сиденье. А евоный шофёр и говорит угрожающим голосом:
   – Ты чё, мужик? С дуба упал? Ты куда свою немытую морду пихаешь? Счас хозяин выйдет, охранники тебе твоё наглое рыло и начистят, как сапог у новобранца.
   Мужик даже не удивился такой наглости. Не среагировал.
   – Миша, – говорит он шофёру ласковым голосом, – Я тебя уволю, Миша, на хрен. Глаза раскрой! Я же твой хозяин и есть.
   А Миша этот только рожу свою кривит:
   – Мой хозяин, – говорит, – всегда в галстуке ходит. А ты на себя посмотри, козёл. Где галстук?
   Тут и охрана подбегает. Вытащили мужика из машины и давай спрашивать с пристрастием:
   Тебя, блин, кто послал? Чё морду немытую суёшь куда не надо?
   Мужик наш аж в истерике забился:
   – Ах вы бараны безрогие! – кричит, – Я вам бабки плачу, а вы меня же и по морде? Всех уволю, – кричит, – к такой-сякой матери!
   А начальник охраны и говорит:
   – Вот до чего народ распустился без твёрдой руки! Прям смотреть глаза закрываются. Ты чё, дурила? – это он нашему мужику так, – ты думаешь, мы хозяина в лицо не знаем? Знаем. Он у нас всегда в галстуке ходит.
   Помяли они мужика для науки и отобрали все документы, деньги и прочие карточки.
   Что тут поделаешь? Вот мужик лицо себе водичкой из лужи сполоснул, и решил дождаться, пока евоная жёнка выйдет.
   – Она-то меня признает – думает, – не может быть такого, чтобы не признала.
   Ждал, ждал и дождался.
   А баба его не только не признала, но и визг подняла на весь район:
   – Ах, держите этого сексуального маньяка за руки и за ноги! Он мужем моим прикидывается, а у самого даже галстука нету!
   Ну что ты с баб возьмёшь? Нервные натуры, так сказать.
   Вот мужик и убежал, что было сил. Не стал ждать пока, арестуют и начнут личность устанавливать. Бёг, бёг – смотрит, а он уже почти что до старого своего домика добежал, что на окраине. Стал тут мужик. Отдышался. А как отдышался, так и зарадовался:
   – Пойду-ка, – думает, – к матушке загляну. Она меня обязательно признает. Не может такого быть, чтобы не признала.
   Вот стукнулся мужик в родной дом. Вышла матушка евоная да и говорит:
   – Ступай, солдатик. Я сегодня не подаю.
   Мужик только зубами заскрипел:
   – Маманя, блин, – говорит, – ты присмотрись, старая! Это ж я, твой Васятка!
   А старуха на своём стоит:
   – Что – то ты гонишь, болезный, – говорит, – мой Васятка не такой. Другие в рубашках рождаются, а мой сразу в галстуке народился.
   Заплакал тут наш мужик горючими слезьми. Заплакал и пошёл.
   Вот идёт он, и видит, что у соседки его бывшей, Нюрки, бельё на верёвки выброшено сушиться. И платьишко цветастое тоже. А на платье поясок. Тут наш мужик подкрался, украл поясок, да бежать. Уже когда почти до дому добежал, остановился, и Нюркин поясок вместо гастука повязал. Тут его сразу и признали. Морда разбита, одёжа в клочья, Нюркин поясок на шее, а признали все.
   – Василь Василич! – говорят, – а мы Вас, прям, заждались.
   Вот с той поры этот мужик не только спит в галстуке, но и в баню при галстуке ходит.
   А что ж вы думаете?
 
   Вот и сказка вся. А мне рюмочка винца. И сверху пива туесок, чтоб был крепче голосок.
   А тут как раз и Серёга подоспел. Крякнул Никодимыч, корочкой занюхал и продолжил:
 
   Вот, жил–был один мужик. Бобылём жил. И ни бабы у него, ни невесты не было. Не знаю уж почему, только не нашёл он, так сказать, подругу жизни. И не то, чтобы мужик сильно печалился по такому поводу, но было ему как-то грустновато. Да сами посудите – один как сыч в дупле. Ни тебе поругаться, ни прочего удовольствия.
   Вот, пошёл этот мужик как-то на базар под названием «колхозный рынок». – Дай, – думает себе, – схожу я на базар. И пошёл. Вот, ходил он по этому базару, ходил, и купил себе яблоко. Нет! Он целых три яблока купил, как помню. Захотелось ему. Потому что витамин там есть в этих яблоках, железо, и вообще для пользы организма.
   Вот пришёл наш мужик домой. Разложил эти яблоки на столе. Пьёт и любуется. Красота, кто понимает!
   Вот, любуется мужик этой красотой и видит, что из одного яблока червяк вылез. И сидит.
   Тут мужик осерчал, размахнулся с плеча, чтобы эту поганую тварь прихлопнуть или ещё как. А червяк и говорит мужику человеческим голосом:
   – Не бей ты меня, мужик. Пожалей. Будешь кормить, поить – из меня через сколько-несколько дней бабочка выйдет.
   Мужик охолонул маленько, взял ещё стаканчик на грудь для правильного решения, и спрашивает у червяка этого:
   – А бабочка выйдет ничего себе или как остальные бабы?
   – Глаз не отведёшь! – говорит червяк. – залюбуешься. Я отвечаю. Ты только потерпи.
   Ну и вот. Стал наш мужик терпеть. Ходит на базар, яблоки покупает, червяка этого поганого кормит почём зря. И всё терпит. Вечером после работы сядет с червяком в шашки играть. Мужик пьёт, червяк закусывает. Чем не жизнь? Терпеть можно.
   А по-ночам мужик всё себе мечту мечтает. Как пройдёт он со своей бабочкой по двору под ручку. И как другие мужики от зависти сдохнут.
   Вот мечтает себе мужик эту замечательную мечту, а червяк тем временем вырос да и окуклился. Мужик его под стол засунул, чтобы кто не сглазил, и дальше ждёт. И уже дворовым мужикам намекать начал, дескать, заведу скоро себе такую бабёнку, что у вас у всех глаза на лоб повыкатываются.
   А тут как вышло?
   Пришёл мужик домой после аванса. Ну, сами понимаете, дело святое. Отметил. Отметил, да и заснул мертвецким сном. Просыпается – хвать! А у куколки шкура треснувши. И никого: ни червяка, ни бабочки. Только вонь на всю хату.
   Мужик туда, сюда. А потом только сообразил, что окно-то было приоткрыто. Вот и улетела его бабочка. Упорхнула.
   Горевал наш мужик, горевал. Уж, как горевал, так и сказать страшно. Слов таких не придумано, чтобы это горе передать. Даже пить было бросил. Дескать, всё от водки. Правда, потом снова в норму пришёл.
   Вот и ходит теперь этот мужик по базару да яблоки червивые покупает. Покупать–то он их покупает, только такой ценный червяк, как в прошлый раз, всё не попадается.
   Что сделаешь? У каждого своё. Одному горе, а другому смех, аж пупок развязывается.
 
   Вот тут, совсем рядом… ну, минут двадцать электричкой, жил-был один мужик. И не сказать, чтобы больной был какой или порченый. Нет. Посмотреть со стороны – чисто медведь. Косая сажень в плечах. Кулак с помойное ведро не меньше. Только вот была у этого мужика одна странность – очень уж он цветы любил. Так любил, что просто спасу нет. Вот другие мужики, как люди, на своих сотках картошечку-моркошечку сажают, а этот одни цветочки. Теплицу выставил. Розами да хризантемами её засадил. И всё там возился и на семейную жизнь ноль внимания фунт презрения. И потому-то евоная баба себе волю взяла. Кричит, бывало, горло рвёт. Да всё словами погаными какими-то. А то и огреет нашего мужика чем ни попадя. А мужику всё нипочём. Он со своими цветочками возится, и знать ничего не знает.
   Другие мужики сначала над ним посмеивались, да подначивали, мол, настанет зима будешь, как лошак, цветочки жевать. А потом сообразили, какие деньги мужик на этих цветочках зашибал, и охолонули. Двое-трое тоже было попробовали на цветочках заработать, да ничего у них доброго не вышло – мужик, видно, слово петушиное знал.
   Ну да это всё присказка была. А сказка – вот она сейчас и начнётся. Дайте-ка, братцы, пивком горлышко прополаскать, а то першит что-то.
   Вот как-то был наш мужик с похмелюги. И подходит он к своей бабе:
   – Дай, – говорит, – дорогуша, ты мне пятьдесят копеек на бутылочку пивка. Мне, мол, поправление для организму нужно.
   Тут баба евоная и криком зашлась, и в истерике забилась. Какими словами она только мужика ни окрестила. И так, и эдак, и по-разному. И не дала мужику на пиво. Вот обиделся наш мужик на это дело. И так разобиделся, что и не рассказать.
   Другой бы на это дело плюнул, а нашего разобрало. Вот пошёл он к себе в теплицу, где хризантемы росли, верёвку приладил, да и повесился.
   Смотрит – стоит он на облаках. Стол перед ним. А за столом сидит бородатый мужик в белом халате и чтой-то в тетрадочке записывает. Потом послюнил карандаш, почеркал в тетрадочке своей, да и говорит:
   – Ну, здравствуй, Федот Ипатьевич, – так нашего мужика звали, – Что-то ты, – говорит, – не к сроку. Придётся тебя наказывать за нарушение графика.
   Мужик и говорит:
   – Наказывайте. Воля Ваша. Только я тут в ваших порядках знать ничего не знаю.
   – А у нас, – говорит бородатый, – всё очень просто. Тут вот мужское отделение, тут женское. В женском свои заморочки, потому что баб там мало. А в мужском наоборот перебор. На одних мужиках пашут, да боронят, а другие в очередь стоят.
   Мужик и говорит:
   – Как же так выходит, что в женском отделении у вас недобор, а в мужском перебор?
   – А так, – говорит этот писарь, – мужик, который своей бабе потачку дал, а баба, положим, согрешила, так этот мужик за грехи своей бабы тут отбывает. Ты вот свою распустил, а глянь-ка, что она выделывает.
   Тут этот главный облако разгрёб маленько. Мужик и увидел свой дом. Только крыша в нем прозрачная. И через ту крышу видать, как мужикова баба с соседом Васькой шашни крутит. Тут мужика и разобрало:
   – Ах, – говорит, – мать вашу етти! Я вам сейчас устрою!
   Так сказал, да и спрыгнул на землю. Летел, летел да как навернётся жопой! Посмотрел вокруг – лежит он на полу своей теплицы, а вверху верёвка оборванная болтается.
   Вот мужик хвать черенок от лопаты, да и в дом. Васька, как нашего мужика увидел, так как был без порток, в окно и сиганул. Вместе с рамой вынес.
   А мужик бабу свою за патлы, да и давай охаживать. Сбил прям в печеное яблоко. Только устал, как в двери сосед Васька толчётся с бутылкой в руке. Мировую пить пришёл:
   – Ты, – говорит, – прости, Ипатич. Мы-то думали, что ты – вот, а оказалось, что ты – вот…
   Ну, что поделать. Замирились.
   А баба мужикова с той поры как шёлковая. Слово поперек сказать боится, всё Феденька, да Феденька.
   Вот так. А вы говорите: «Демократия».
 
   – Ты вот что, Никодимыч! – сказал Николай. – Ты это… Сам обещал сказки баять, а сам…. понимаешь, короче.
   – Ладно, Коля. – согласился Никодимыч – будет тебе и сказка, будет и присказка.
 
   Ну и вот. Жил был один мужик. И было у этого мужика три сына. Двое, как водится, умных, а третий дурак дураком.
   Жили они на самой окраине. В пятиэтажке типа хрущёвка. Вот они там жили, а рядом речушка и луг заливной. Красота, одним словом. Живи да радуйся.
   Но вот повадилась какая-то компашка у них под окнами ночами собираться. Песни непотребные орут, хулиганство хулиганят и прочие безобразия. Ни сна тебе, ни отдыху.
   Вот старик и говорит старшему сыну:
   – Пошёл бы ты, Гаврило, разобрался.
   Ну, он и пошёл. Что там у них было неизвестно, только приполз Гаврюша под утро на рогах домой. Пьяный в дымину. А эти хулиганы и дальше гуляют почём зря.
   Вот старик и послал среднего сына на разборку:
   – Сходи-ка ты, Вавило. Мужик ты здоровенный. Тебя зауважают.
   Пошёл средний сын. Возвращается под утро с разбитой мордой. А эти ещё пуще куражатся. Что старику делать? Вот шлет он младшенького:
   – Сходи ты, Ваня. Говорят, дуракам счастье.
   Ванька картошину в карман пиджака положил, и пошёл. Выходит, а у этих самая гулянка разгулялась. Вот выхватил дурак картошину из кармана, и кричит:
   – Всех сейчас повзрываю к такой матери! Потому как я дурак, с меня и спрос дурацкий.
   Тут все в разные стороны разбежались. Кто там знает, что у дурака в кулаке. Вдруг и вправду граната. Все разбежались, только одна девка осталась. Здоровая такая. Прям кобыла, а не девка! Вот Ванька изловчился, на девку эту запрыгнул, и начал объезжать. Как уж там он это делал, я сам не видел, а врать не хочу. Только к утру родила эта кобыла трёх коней. И наказала дураку, чтобы он маленького конька-горбунка никому не отдавал, не продавал. А двух других, дескать, может. Повелела так она Ваньке, заржала – и след ее простыл. Смотрит Иванушка: стоят вместо коней два новых «мерса». И конёк собачонкой у ног трётся, в доверие принять просит.
   Ванятка мерсы братьям своим подарил. Дурак, что ты с него возьмешь А с горбунком по пивным зачастил.
   Вот сидят они как-то. И хорошо сидят. Конёк-горбунок курит, на бок сплёвывает, да хвастается:
   – Я, – говорит, – тебе Ваня, что хочешь, достану. Скажешь сокровища со дна морского – и те добуду.
   Так похвалялся этот жеребчик, а кто – то взял, да и донёс. Мир же не без добрых людей. Донёс самому главному пахану, мол, так и так, похваляется тут один, что брюлики и рыжье достать может, знает, мол, где спрятаны.
   Не знаю я, ребята, что это за пахан такой был. Знаю только, что и при бабках и при власти. Вот отловили Ваньку, к пахану этому привезли. А тот кричит:
   – Чтоб немедля и сразу тут было всё, что твой дружбан с лошадиной мордой базарил. Иначе ответишь.
   Пришёл дурак домой, сел в угол, сопли на кулак мотает. А конёк рядом вертится:
   – Что, – говорит, Иванушка, не весел?
   Ванька и рассказал. А горбунок только зубы скалит:
   – Это для нас службишка, не служба, – кричит.
   И через минут несколько полхаты пахану завалил драгоценностями всякими. Тот обрадовался. Ваньке отслюнявил кое-что. Дом ему построил. Охрану выставил. Только службу служи. А Ванька с коньком на службу болт забили. Сидят, пиво пьют, да базарят. И добазарились.
   Вякнул как-то этот конёк, что президентский самолёт угнать может.
   Добры люди тут же и доложили кому надо.
   Опять пахан ярится, слюнями брызжет:
   – В клочья порву, если самолёта мне не будет!
   Что делать? Не прошло и часа, как пригнал горбунок самолёт. В кустах спрятал. Пахан доволен. Премию выписал. Ну, премия – дело святое. Ванька с коньком и начали премию эту пропивать. И почти уже пропили, да конёк-горбунок опять сбрехнул по хмельному делу, что может доставить импортную принцессу.
   И снова понеслось. Пахан угрозы угрожает, Ванька плачет.
   Ладно.
   Приносит конёк эту принцессу, как была: в пижаме без пальто.
   Ванька глянул, и сомлел – такая красота. Сомлел, но очухался. Позвонил пахану, что на принцессе этой имеет желание жениться и семью создать. А пахану – по-барабану. Кричит, трубку своими золотыми зубами грызёт:
   – Счас, – кричит, – люди мои наедут! Тогда и узнаешь что почём!
   И пока они такие разговоры разговаривали, эта коварная принцесса пошла будто в туалет по нужде, а сама по мобиле своему папашке позвонила, Ванькину прописку назвала. И сидит, как ни в чём ни бывало.
   А тут и бойцы пахановы подоспели. Начали по окнам палить. Ванька с перепугу в сараюшку, где конька-горбунка держал, забился. Трясётся. Конёк мордой трётся, сочувствие выражает. А Ванька возьми да и скажи:
   – Эх, животина! Тебя бы на моё место. Тогда бы понял.
   Зря это он такие слова выговаривал. Ох, зря.
   Но только выговорил, как тут и ворвались. Сначала пахана бойцы, за ними спецназ.
   Разобрались. Принцессу вернули взад. А Ванятку так и не нашли. Нашли только пони в сараюшке, да конюха горбатенького при етой пони.
   Ну, раз не нашли, значит и позабыли.
   И по сей день Иван-дурак в шкуре пони детишек в Московском зоопарке катает. А конёк-горбунок при нём хозяином. Кормит хорошо. А вот выпить, покурить не даёт. Мало ли что дураку по пьянке в голову стукнет.
   – Это всё сказка была, а вот истинная правда, кто понимает:
 
   Вот жил–был один мужик.
   Вошёл этот мужик в возраст и захотел жениться. Ну что ж? Раз захотел – женись, пока женилка не отсохла. Дурное дело не хитрое.
   Ну, наш мужик и приженился. А бабу себе взял – красавица, да и только. С какой стороны ни глянь, хоть сзаду, хоть спереду – хороша.
   Конечно, люди мужика предупреждали. Говорили, что с такой бабой чёрт не справится, не то чтобы мужик занюханный.
   Остерегали, значит, люди, которые жизнь видали, мужика. Только мужик этот добрых советов не слушал. А взял и женился.
   Ну, раз женился, жить надо. Вот они и живут. Только стала мужикова баба со всякими бизнесменами якшаться. То по кабакам, то ещё куда. А хозяйство и дом забросила совсем. Мужика, стыдно сказать, кормила раз в неделю, и то всухомятку. Мужик, было, начал права качать. То да сё. Драться лез за правое дело. Только куда ему некормленному драться? Что головой о стенку биться. Словом, метелили нашего мужика почём зря.
   Вот и загрустил мужик страшной грустью от такой собачьей жизни. А что? На его месте кто хочешь загрустил бы.
   Вышел как-то этот мужик во двор. Подсел к другим мужикам. Закусил. Закурил, да и пожалился на жизнь свою такую, сякую, растреклятую.
   Мужики и говорят:
   – Гони ты её, сучку свою, Ваня. А то добром это не кончится. По всему видать.
   А мужик только зубами скрипит:
   – Не могу, говорит, – робя. Не сумею жить без неё. Видно, присушила или ещё как?
   Тут соседские мужики жалость и сочувствие проявили:
   – Ясно дело просушила. Как тут без присушки? Иди-ка ты, – говорят, – к ворожею.
   Попроси, чтобы он тебе сделал.
   А Вениамин из третьей квартиры, мужик начитанный по-всякому, так и сказал:
   – Проси у колдуна метаморфозу. Полное, значит, такое переустройство организма.
   Сказал, и на бумажке это поганое слово записал мужику для памяти. Вот, взял мужик эту бумажку и пошёл.
   Пришёл.
   – Так и так, – говорит, – хочу, – говорит, – полную мета… мать её… в общем эту… – и бумажку ведуну показывает.
   Тот почитал, почитал, да и говорит:
   – Ладно, мужик, горевать. Будет тебе метаморфоза.
   Тут мужик зарадовался, ожил прям на глазах, и даже надежда в голосе появилась. И всё время, пока с колдуном пил, всё домогался, полная ожидается метаморфоза или частичная.
   Вот просыпается утром мужик, и слышит, что в дверь кто-то тихонечко скребётся.
   Ну, схватил мужик колун – и к двери. Открывает, а там стоит бабёшка-замухрышка. Худющая, лядащая. Страшней только модели в модных журналах бывают.
   – Ванечка! – говорит, – что ж ты меня в дом, в семью не пускаешь?
   – А ты кто? – спрашивает мужик настороженным голосом.
   – Как кто? – удивляется замухрышка. – как это кто? Жена твоя законная.
   – Какая это такая жена? – вскинулся мужик – моя была красавица. Спина, как печь и грудь арбузами. Ты на себя посмотри, задохлик!
   – А ты, Ваня, паспорт мой посмотри, – говорит эта баба скромным голосом и подаёт мужику документ.
   Мужик смотрит – всё чин чинарём. И прописка, и штамп ЗАГСовский и прочее. Всё как надо быть. Стал на фотографию пялиться. Но, как ни напрягался, морду своей бабы вспомнить не мог. Помнит – грудь была. Ну там, зад и прочее. А как морда лица выглядела, не помнит, и всё. Что уж тут поделаешь? Впустил. Имеет право.
   Так и стали жить. Бабёшка эта оказалась и мастерица, и рукодельница, и мужика всё перед другими бабами хвалит:
   – И такой он у меня и разэтакий, и ещё лучше.
   Мужик только надувается от гордости, как жаба на болоте. Кормить, поить мужика стала. И всё хорошо. Правда, поначалу мужик всё задумывался пойти ворожею этому рыло начистить. А потом остыл. И даже наоборот, взял литру, и принёс этому волхву, чтоб тот нажрался досыта.
   Только зря он водку тратил, потому что замухрышка сама призналась. Работала она уборщицей в массажном салоне. Короче, подметала с полу всякие бабьи запчасти, что после массажу остались. И подслушала что первая мужикова баба с каким-то крутяком сговаривается в Парижи-Лондоны от мужика уехать. Тогда эта замухрышка тихонько паспорт первой бабы-заразы забрала, и к мужику заявилась.
   Мужик было опять завёлся бежать колдуна уму-разуму учить, да подумал малость, взял ещё бутылку и отнёс, как премию.
   Потому что метаморфоза оказалась полная.
 
   – Ладно уж тебе, Никодимыч! – засомневался Серёга – нашёл правду? Шахерезада отдыхать пошла, устыдившись, когда такую правду услыхала.
   – Ну до чего же ты, Серёга, мужик въедливый – огрызнулся Никодимыч – вот тоже правдивая история. Сам мог свидетелем быть, если бы знал, где это произошло. Но оно произошло, не сомневайся даже.