Юинг Джин Росс. Цветы подо льдом

   – Мне по-прежнему запрещено сопровождать вас?
   – Вы англичанин и брат лорда – у вас есть обязательства перед своей страной. Что вам делать в этих диких краях – вы же не рабочий с фермы или лесоруб! Вы интересуетесь политикой, культурой, произведениями искусства. В горах нет галерей с картинами великих мастеров. У вас не будет даже библиотеки. Вы любите азартные игры, и этого вы тоже лишитесь. Вы не сможете так жить. Скажите, ведь я права!
   – Перестаньте, ради Бога, вы заставляете меня оправдываться как дилетанта! Да, я не жил в деревне, у меня нет таких навыков, как у ваших людей, но я могу научиться. Я – солдат и достаточно вынослив, меня не пугает тяжелый труд.
   – Конечно, – сказала она с еле уловимой усмешкой, – вы прекрасный сильный мужчина.
   – И я люблю вас. Разве это ничего не значит?
   – Хватит ли вашей любви для жизни на пустынной земле? Для вас это будет лишь еще одно приключение. Взгляните на себя! Представляете, какое впечатление вы произведете на индейцев, когда они увидят вас в этой одежде? Я не вернусь никогда, – снова произнесла она. – Никогда.
   Господи, о чем она говорит! Как будто дело в его костюме! Разумеется, она не знает, что голубой пиджак и эти шикарные брюки специально надеты для того, чтобы вызвать нужный эффект. Но нет, ему ее не убедить! Тихий голос постоянно нашептывал ему советы, которые он не мог просто отбросить: «Она права! Если ты уедешь, неустроенность будет постоянно раздражать тебя и сердить ее. В конце концов это неизбежно разобьет ее сердце. Подумай, действительно ли для того, чтобы построить будущее, достаточно одной любви?»
   – Кэтриона, послушайте, вы ведь тоже не созданы для сельской жизни! Воспитанная в замке, вы – леди Божьей милостью! Почему бы вам не поехать со мной в Англию?
   – И бросить клан на произвол судьбы? Я этого не сделаю! Между нами все кончено – теперь вы знаете правду об Эндрю, и вам незачем здесь оставаться, как незачем драться на дуэли с Флетчером!
   – Я должен отомстить за Изабель и Мейрид, – сказал Доминик. – И за Дейрдру. Думаю, шотландские горцы меня поймут – уж они-то знают, что такое возмездие.
   Она была ослепительно хороша в своей ярости, неподдельной, жгучей:
   – Неужели вы не понимаете, что он обманет вас? Никакой честной борьбы не будет, только предательство! Вы не собираетесь убивать его. А он вас? О Дева Мария, это же верная смерть! Вы этого хотите?
   Доминик усмехнулся и покачал головой.
   – Я хочу снова предаваться любовным утехам, хочу, чтобы вы сняли с меня те одежды, что так оскорбляют вас. Медленно, каждую вещь по отдельности. Вы станете расстегивать мой пиджак и стягивать с меня эти чертовы брюки. А как только я останусь голым, я унесу вас в свою постель и буду неутомим, я не дам вам покоя, пока не воспламенится ваша кровь и легким не станет хватать воздуха! Пока вы не заплачете наконец и не оставите на минуту свои мысли. И тогда вы перестанете считать, что обречены.
   Она была на пределе терпения, готовая взорваться как порох от вставленного запала.
   – Никогда, никогда не пытайтесь соблазнять меня! Вы остаетесь потому, что хотите выкрасть ребенка! Вы собираетесь забрать Эндрю, потому что ваш собственный сын умер!
   – Кэтриона, ради Бога, опомнитесь! Почему вы так настроены против меня?
   – Потому, что это не ваша забота! Я сама дождусь Эндрю здесь. Что касается сделки, я не спорю: как было договорено, так и будет. Я не отрекаюсь от своих слов. Стоит вам поманить меня, как я сниму ваш пиджак и ваши брюки, позволю вашему нагому телу забрать мое, если это то, чего вы требуете; но вы не можете заставлять меня жить с вами открыто, как любовницу! Разве вы не понимаете, что меня здесь все знают?
   Теперь она напоминала ему непробиваемую стену. Откуда такое неприятие, будто между ними ничего не было, будто они не дали ничего друг другу?
   – Черт побери, Кэтриона, вы знаете, что я не сделаю этого и что вы не отвернете меня в сторону от моей цели. Отрицанием нашего обоюдного желания вы не заставите меня уйти. Скажите, у вас есть деньги? Как вы собираетесь платить за комнату?
   – Что-нибудь придумаю.
   – О Боже! Занимайте мою. Вот ключ. Ну, берите же, я найду себе другую.
   Прежде чем повернуться и войти в гостиницу, она взяла у него ключ, и на ладони Доминика осталось ощущение от ее ледяных пальцев.
   Сейчас она осталась в Инвернессе не из-за Эндрю, а из-за него. Она пыталась отговорить его от дуэли, потому что опасалась за его жизнь. Из какого же источника эта женщина черпала силы, чтобы их хватало на всех, и сколько безрадостных лет ждет его впереди, если она уедет? Но если он покинет свою страну, то автоматически откажется от своих гражданских обязанностей. Никогда прежде в его жизни долг и любовь не предъявляли к нему таких диаметрально противоположных требований.
   – Бог мой, наконец-то! – услышал он за спиной знакомый голос. – Мне сказали, что я найду тебя здесь. Я слышал, ты нуждаешься в надежном секунданте?
   Большего недоразумения просто не могло быть! Прежде чем Доминик сумел взять себя в руки, им овладело расстройство, близкое к помешательству. Он круто повернулся и увидел добродушную улыбку во все лицо, веснушки и хохолки, похожие на ястребиный пух. Лорд Стэнстед, сын и наследник герцога Ратли, только что вышел из экипажа и теперь стоял во дворе гостиницы.
   Усилием воли Доминик подавил гнев. Не сомневаясь, что лицо его не выражает ничего, кроме любезности, он протянул Стэнстеду руку.
   – Я не знаю, какой дьявол сообщил тебе последние новости, но если ты будешь одним из моих секундантов, я это только приветствую. Так прекрасно, что мы встретились!
   Улыбка Стэнстеда расползлась еще шире.
   – Как говорится, земля слухом полнится. Ах ты негодник этакий! Мне сказали, у тебя дуэль с каким-то Джерроу Флетчером? Здесь его не любят. Если ты отправишь его на тот свет, то, видимо, окажешь большую услугу Инвернессу.
   – Я не буду отправлять его на тот свет, – возразил Доминик. – Пойдем в гостиницу, и я все тебе расскажу. Но сначала скажи, за каким лешим ты сюда примчался?
   Стэнстед нахмурился, и веснушки на его лице сразу потемнели. – Я-то? – Он, явно смутившись, отвел взгляд. – Э-э... вскоре после твоего отъезда я подумал, не поехать ли тоже в Эдинбург, захотелось повидать Розмари, как ты догадываешься. В «Душах милосердия» я ее не нашел – там говорят, что моя жена уехала, а куда – не знают. Предположительно она отправилась на север.
   – О Боже! – Доминик расхохотался, не в силах сдержать смех. – Ну что ты мямлишь, Стэнстед! Изображаешь благородство и терпимость? Говорил бы уж прямо! Ты думал, что Розмари со мной, так ведь?
   – Да. – Стэнстед явно чувствовал себя неловко. – А разве нет?
   – Я понятия не имею, где обретается твоя супруга, мой дорогой, но здесь ее точно нет. Вот почему тебе не придется драться со мной на своей собственной дуэли.
   – Тогда я должен вознести хвалы Господу Богу! – Улыбка вернулась на свое место, но смущение по-прежнему оставалось заметным. – Друг мой, прости меня за вопрос, но ты никак напудрился и что ты сотворил со своими волосами?
   Кэтрионе нужно было возвращаться в Глен-Рейлэк и готовиться к переселению, но она не могла уехать прямо сейчас. Если привезут Эндрю, она должна быть здесь, хотя этот несчастный ребенок, сам того не ведая, создал ей немало трудностей. Она рисовала себе его – младенца, подмененного эльфами, – таким, каким он запомнился ей с первой встречи в Эдинбурге. Чернобровый мальчуган бурлил эмоциями, даже слишком для такого крошечного тельца. Так чей же он сын? И почему его мать отказывается от него? Может, она умерла и его подобрали на улице? Есть ли у него кто-нибудь, кроме няни, в этом мире?
   И вторая причина, мешавшая ее отъезду, была связана с Домиником. Похоже, он скорее готов был пасть от руки Флетчера, чем отказаться от своих намерений. Она не могла оставить этого ненормального англичанина, но и не могла жить с ним, делить с ним ложе.
   Хотя все его вещи перенесли в другую комнату, запахи остались и доставляли ей немало мучений. Она тосковала по его острому уму, жаждала его силы и тепла его тела. Однако все это она уже отвергла, так как ни его забота, ни страсть не могли дать ей того, что она хотела.
   Теперь он знал, что она обманула его. Каким-то образом ей удалось убедить его, что они не могут отправляться вместе в изгнание. Конечно, возможность для встречи оставалась – для прощальной встречи любовников. В положенное время он навестит ее и, согласно известным правилам полусвета, оставит ей дорогой подарок – так искушенные английские джентльмены ублажали перед разлукой своих наложниц, цинично, но цивилизованно. Потом она сможет продать его подарок, чтобы оплатить себе проезд и купить что-то для новой жизни.
   По условиям их соглашения она должна прийти к нему, если он попросит. Но вряд ли он это сделает. Итак, она оказалась одна, совсем как в вакууме, и все стало так же нереально, как сон, так же несбыточно, как фантастические истории о диких зверях, сбрасывающих шкуру, чтобы обратиться в человека и соблазнить красавицу. Такой зверь, будь то тюлень, медведь или бизон, как только с него соскальзывает мех, обретает мужскую красоту и может завлечь любую смертную девушку. Он ослепляет ее своей животной натурой и уносит в ночь. Но тот же тюлень, медведь или бизон всегда возвращается в море, лес или холмы и оставляет красавицу с израненной душой, тоскующей по короткому очарованию.
   Кэтриона знала, что так же будет вечно томиться по утраченному волшебству. Ее раны не перестанут кровоточить до самой смерти, соки будут медленно выходить из нее, как из дерева с корой, пробитой рогами быка. Она увянет точно так же, как листья этого дерева.
   «Ох уж эта смышленая малышка Кэтриона! У нее не будет много ошибок в жизни, но те, которые она совершит, окажутся очень большими».
   И действительно, она совершила одну ошибку, которую ничем не возместить.
   «Я стану неустанно соблазнять вас. Вы влюбитесь, и вам захочется сдаться. Ваше сердце будет разбито, я вам гарантирую».
   И это сбылось тоже. Она влюбилась, и теперь сердце ее было разбито.
 
   Утром, как и планировалось, состоялся первый урок фехтования. Тренировка проходила на небольшом пятачке за специальным рынком для крупного рогатого скота. Доминик, смеясь, поддразнивал Стэнстеда редкими выпадами, как лев, позевывающий до поры до времени, но постепенно броски его становились все резче, подтверждая присущую ему силу и мощь. Стэнстед сознательно подыгрывал своему другу – мало нападал и, парируя удары, изображал усталость и одышку. В итоге получилось вполне добротное шоу, собравшее толпу болельщиков, которые им шумно аплодировали.
   Днем Доминик купил пару дуэльных пистолетов и переключился на стрельбу. Кэтриона стояла в стороне и как истинная болельщица проникновенно шептала молитву, пока он с вдохновением предавался любимому занятию. Он вытягивал руку с оружием, и дуло пистолета, срастаясь в одно целое с сосредоточенным взглядом, посылало пулю в центр мишени.
   К вечеру прибыли чопорные мужчины, секунданты Флетчера, чтобы условиться о приготовлениях, вместе с лордом Стэнстедом и Аланом Фрезером, представляющими сторону Доминика, они обсудили все детали. Поединок должен был состояться в среду на рассвете. Флетчер согласился с единственным требованием Доминика – о месте проведения дуэли, для этого предлагалось устье Мори, где у берега будет стоять лодка, чтобы победитель мог безопасно скрыться. За Флетчером остался выбор оружия. Он остановился на шпаге, и Доминик согласился.
   Весь Инвернесс был в курсе предстоящих событий, и к назначенному утру каждый житель выучил наизусть проклятия и пророчества старой Изабель Макноррин: «Чтоб твой дом рухнул и сам ты сгинул! Но не клинок пронзит тебя и не пуля. Тяжелые камни сдвинутся со своих мест и низвергнутся на твою голову. И каждый колокол зазвонит сам по себе, вынося тебе приговор. Будь ты проклят, Джерроу Флетчер! Могила твоя уже выкопана, однако не явился еще человек, который обозначит день и час. Но этот человек идет».
   Кэтриона не знала, что означают последние слова, но она, как и большинство россширцев, верила, что Флетчер не умрет и даже не будет ранен во время этой дуэли. Поэтому, чувствуя себя непобедимым, он будет смело преследовать свою цель.
   Все эти дни она жила в страхе и однажды проснулась от собственного крика. Ей приснилось, будто Доминик смертельно ранен и беспомощно лежит на земле, а Флетчер кончиком шпаги оставляет кровавые следы на его прекрасном теле. «Ты будешь умирать, как собака, – говорит Флетчер, – и просить у меня пощады, но ты ее никогда не получишь!»
   В холодном поту она вылезла из постели, подошла к окну и уставилась невидящими глазами на Инвернесс. Она не замечала ни скопления крыш, ни остроконечного купола городской тюрьмы позади домов, ни бездумно взмывших в небо корабельных мачт за устьем реки, а только думала, думала... Когда-то она считала себя смелой и однажды даже решила, что сможет перехитрить англичанина. Дважды за ее короткую жизнь ей казалось, что она любит, и оба раза это завершилось смертью.
   Древние суеверия предков проснулись в ее крови, снова напомнив о словах Изабель. «Но не клинок пронзит тебя и...» Если б можно было сейчас пойти к нему и признаться в своих страхах, объяснить, что этот яркий сон может оказаться не менее вещим, чем страшные пророчества. Но стоило ли ядом своих сомнений отравлять его уверенность? И не поможет ли это, напротив, свершиться тому, чего она больше всего боялась? Нет уж, лучше ей оставаться вдали от него – верный слову чести, он не станет требовать от нее выполнения их безумного договора.
   Между тем, пока Доминик покорял город своим фехтовальным искусством, а Флетчер исходил злобой, Глен-Рейлэк никто не трогал, и это означало, что план Доминика сработал.
   За это время они встретились только раз, случайно столкнулись лицом к лицу в коридоре, недалеко от ее комнаты. В первый момент Доминик остановился и отпрянул. Взгляд его сделался темным. Желание застучало, как бой барабана, и беззвучное эхо сотрясло воздух между ними.
   – О Боже, мне уже впору требовать выполнения нашей сделки! – криво усмехнулся он. – Я весь заполнен жаждой! Вы не представляете, как мне нелегко сдерживаться!
   – Представляю, – проскрипела Кэтриона сквозь внезапное удушье. Лишь отчаянным усилием воли она заставила себя продолжить: – Обещайте мне, что вы откажетесь от этого поединка, и приходите ночью. Я встречу вас с радостью.
   Он шарахнулся к стене, словно его отбросила неведомая сила.
   – Я не торгую собой! Будь я проклят, если стану заниматься любовными делами под такое обещание, которое куда больше годится для чеканки монет.
   – Это предложение выковано из яркого червонного золота и дорогого стоит. Для меня нет ничего более драгоценного!
   Руки его протянулись к ней, уже не подчиняясь ему, длинные пальцы коснулись ее щеки.
   – Я не маню вас на таких условиях, которых нет в соглашении, хотя страсть снедает нас обоих. – Он улыбнулся. – Мы с вами ужасно упрямая пара, не правда ли?
   – Вы решительно не согласны отказаться от дуэли?
   – Несмотря на Изабель и ее пророчества. Несмотря на все, что я знаю о Флетчере. Вы хотите, чтобы я, как трусливая собака, поджал хвост и побежал прятаться?
   Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. От прикосновения кончиков его пальцев горела душа, пылали губы и плавилось тело.
   – О, я не должна нарушать незыблемость ваших устоев, Доминик Уиндхэм. – Кэтриона вздохнула. – Из уважения к вашему слову чести я больше не буду убеждать вас. – Желание стало еще сильнее, делая ее слабее. – Приходите ко мне, если хотите. – Она потупила глаза. – Без всяких условий.
   – Вы решили вконец разбить мое сердце? – Доминик провел указательным пальцем по уголку ее губ. – Условия всегда существуют. Я не смогу выполнить свои, пока не уничтожу этого подонка. Проклятие! Соблазн бьет меня по коленкам. Я не выдержу, если не уйду сейчас же. – Тут он круто повернулся и исчез в коридоре.
   Кэтриона распахнула дверь в свою комнату и бессильно повалилась на кровать, а в голове ее мелькнуло: «Из всех атрибутов любовных игр отказ – самое худшее, что только может быть!»
   – Черт бы его побрал! – недовольно ворчал Стэнстед. – Что за дурацкая экзотика! Кто в наше время дерется на шпагах?
   Доминик посмотрел на него и засмеялся:
   – Французы, мой друг.
   Инвернесс погрузился в дремоту длинных сумерек. По набережной, по специальным дорожкам для прогулок, парами прохаживались леди. Над головами у них молча кружили чайки, словно призраки моряков, погребенных в пучине. Единственной парой, оказавшейся здесь случайно, были двое мужчин – они уже давно слонялись без всякой цели по улицам города. Сын герцога нес кожаный футляр с двумя дуэльными шпагами.
   – Да, выбор необычный, – продолжал Доминик. – Зато легче ранить и меньше вероятности убить, если, конечно, не ставить такой задачи. Флетчер оттачивает свое мастерство с парижским маэстро, как я слышал. Хотел бы я взглянуть, каков он с клинком в руке. Впрочем, удаль его я уже видел.
   – Видел? – Конопатое лицо запрокинулось вверх, когда над ними прокричала чайка. – И когда же?
   Доминик отбросил отвратительные воспоминания и сказал:
   – Это не важно.
   Стэнстед не стал настаивать на своем вопросе, но через минуту он заговорил снова, и в голосе его было заметно напряжение:
   – Послушай, Уиндхэм, я хотел сказать... словом, я понимаю, что у вас с Розмари...
   – Твоя жена никогда не была моей любовницей, друг мой, поверь мне.
   – Я верю! – Сын герцога покрылся румянцем. – Я этого и не предполагал. Прелюбодействовать с женой друга! Это просто немыслимо!
   – Однако же по приезде ты так думал.
   – Да, потому что она всегда хотела тебя. Даже тогда, когда позволила мне...
   – Позволила – что, сэр? – уточнил Доминик.
   – Ну, то, что предполагают брачные отношения. – Румянец на щеках Стэнстеда заполыхал еще беспощаднее. – Мы делали это достаточно часто, даже в Эдинбурге в то победное лето, когда ты тоже был там.
   Слушать детали Доминик не хотел, однако сам факт его немало удивил.
   – Скажите на милость, какой шустрый! Черт подери, оказывается, ты темная лошадка! А я-то думал...
   – Я люблю ее. – Стэнстед печально вздохнул. – Думаю, и она рада бы полюбить меня, но ей мешают чувства к тебе. Это просто какая-то одержимость. Розмари не может ничего поделать с собой, вот почему я предположил, что она преследует тебя здесь. И еще я боялся, что ты можешь поддаться. Я знаю, ты не стал бы делать этого намеренно, но согласись, такие вещи случаются, не правда ли?
   – Стэнстед, ради Бога, похорони эту мысль навсегда! Розмари в самом деле очень страстная особа, к тому же она очаровательна и умна. Но я ей все равно не поддался бы!
   Они приближались к гостинице, где находилась Кэтриона – сердце его желания. Может быть, она уже легла спать, истощенная заботами, и теперь, наверное, лежит, свернулась на той же постели, которая недавно служила им, подобрав свои грациозные ножки, разметав по подушке темные волосы. Доминику мучительно захотелось оказаться сейчас с ней. Желание ослабляло его защиту, подтачивало его решимость, однако он не мог уничтожить ее печали. Тогда они расстанутся опаленные, обугленные любовным огнем. Какой может быть выбор, когда желание и обязанности вступают в единоборство!
   – Я очень беспокоюсь за Розмари, – продолжал твердить свое Стэнстед. – Скажи, куда она уехала?
   Они вошли во двор гостиницы.
   – Не волнуйся, все будет в порядке, – успокоил его Доминик. – Розмари сумеет о себе позаботиться. Твоя жена выдающаяся женщина, поверь мне, а сейчас, если ты не возражаешь, я пойду к себе – мне нужно выспаться. Завтра утром мы встретимся лицом к лицу с Джерроу Флетчером.
   – Майор Уиндхэм? – Мальчик протянул Доминику листок. Тот быстро прочитал записку, потом передал своему другу.
   – Нэрн? – спросил Стэнстед. – Где это?
   – Около пятнадцати миль по побережью. Нужно ехать.
   – Сейчас? – Сын герцога поставил футляр со шпагами к стене и запустил пятерню в свою рыжую шевелюру. – Пятнадцать миль? Тебе же нужно выспаться!
   – Высплюсь в дороге. Это нужнее.
   – А что, если там ловушка?
   – Я даже уверен, что ловушка, – не стал возражать Доминик. – Но мы поедем в любом случае.
   Они наняли в гостинице лошадей и, не задерживаясь, покинули город. Постепенно человеческие голоса и уличный шум отдалялись, превращаясь в слабое жужжание. Звуки, разлетающиеся как искры, медленно плыли в сторону морского берега, струящийся воздух в сверкании закате слепил глаза, мешая езде. Впереди тускловатым жемчужным отливом светилось Северное море. Между долиной Нэрна и дельтой лежали голые торфяники, справа от которых громоздились горы. С этих высот более семидесяти лет назад принц Чарли вел своих шотландских горцев к гибели.
   Почти у самого края берега между камнями бежал небольшой ручей, с веселым журчанием вливающийся в Мори. Вдали, за водной гладью, сквозь медленно проплывающую дымку в розовом небе просвечивала горбатая линия Черного острова. Доминик взирал на все это с какой-то противоестественной, обостренной почти до абсурда живостью, будто впервые видел воду, холмы и каждую трепещущую былинку. Морской воздух приникал к лицу, поглаживая кожу, как ласковая рука ребенка.
   Силок. Где-то здесь прячется ловушка с пружиной. Если он попадет в капкан, так и умрет на этом берегу и больше никогда не увидит Кэтриону. Может, для нее это будет даже лучше? Погрустит немного, потом уедет на новую землю и встретит там новую любовь. Как он мог тешить себя напрасными надеждами, как мог думать, что сумеет расшевелить ее своей страстью? И какое уважение он снискал бы у нее, если бы даже добился этого? Поехал бы он в Канаду или Кэтриона с ним в Англию – все одно: кто-то из них погрешил бы против долга и чести, разрушив в конце концов любовь, превратив радость в горечь. Поэтому он заставит себя не ходить к ней этой ночью для ее же блага.
   Доминик понимал, что для него было бы лучше покинуть Шотландию еще раньше, но ему казалось, что он не перенесет этого. И потом, он не мог увиливать от дуэли, даже если Флетчеру не суждено погибнуть от его клинка. Ну что ж, утром они сойдутся здесь, и жизнь покажет, верны ли пророчества Изабель. Он не собирался умирать, но если и умрет, станет ли Кэтрионе от этого легче?
   День догорал, и к тому времени, когда они со Стэнстедом добрались до Нэрна, стало совсем темно. Они подъехали к небольшой гостинице. Невысокий квадратный дом с каменными стенами производил гнетущее впечатление. Доминик соскочил с седла и постучал.
   Наконец дверь открылась, и показалось белое лицо женщины. Она держала за ошейник большую собаку.
   – Миссис Макки у вас остановилась? – спросил Доминик. – Меня уведомили, что она здесь.
   – Здесь таких нет, сэр. – Женщина оглянулась через плечо и, всматриваясь в глубь дома, крикнула: – Джордж, ты слышал что-нибудь о миссис Макки? Может быть, она живет где-то поблизости?
   Изнутри дома немедленно последовал отрицательный ответ. Доминик показал женщине листок и настойчиво спросил еще раз.
   – О, это какая-то ошибка, сэр, – сказала она. – Адрес наш, но мы не отправляли никакого послания.
   – А есть здесь кто-нибудь с ребенком? Черноволосый мальчик лет полутора?
   – О, вы разыскиваете ребенка? Был. Да, сэр, теперь я припоминаю. Мальчик и женщина. Утром они заезжали сюда, но и часа не пробыли. Я даже не запомнила их имен. Макки – кажется, вы так сказали?
   – Не знаете, откуда они приехали и куда собирались?
   – Нет, сэр, – женщина развела руками, – честное слово, нет. Даже удивительно, кто мог писать вам?
   Доминик раскланялся и, извинившись за беспокойство, вышел.
   – Это еще не западня? – спросил Стэнстед, протягивая Доминику его поводья.
   – Нет, это охота на диких гусей в облаках или поход к лисьей норе по прошлогоднему следу. Нам лучше вернуться домой и разойтись по постелям – как-никак утром мне предстоит драться на дуэли.
   Обратно ехали уже не так быстро, лишь иногда переходя на рысь. Тревожное предчувствие подталкивало Доминика к размышлениям. Кто написал записку? Флетчер? Но зачем? Заставить его проскакать тридцать миль в ночи, чтобы измотать перед поединком? Только ли? Может быть, Флетчер хотел напомнить ему, что он знал про посещение «Душ милосердия» и про Эндрю? Что, если он тоже гоняется за миссис Макки? И почему, черт возьми, Флетчеру так важно найти ее теперь, когда уже выяснилась правда о рождении этого покинутого ребенка?
   Они приближались к небольшой сосновой роще, за которой лежал спящий Инвернесс. Уже показались зубчатые руины замка над верхушками крыш. Когда роща осталась позади, гулкий стук копыт в тишине усилил ощущение опасности. Окружающий мир, казалось, приготовился предъявить убийцу. Усталые лошади нервно зафыркали, прижимаясь к обочине. Лошадь Стэнстеда трусила еле-еле, будто это была не дорога, а хрупкий фарфор или яичная скорлупа.