Страница:
Каждая Великая княгиня имела свой собственный столик, расположение которого указывало на ее значение в обществе. Благотворительные базары представляли собой как бы светские вечера, где можно было блеснуть своими туалетами. Нередко участницы таких базаров меняли туалеты три раза в день. В воздухе стоял густой аромат духов, повсюду множество цветов, а дамы, продававшие вещи, устав, подкреплялись лучшими сортами шампанского.
У Государыни был Свой столик в Дворянском собрании, и однажды я участвовала в распродаже. Вместо того чтобы заказывать какие-то предметы в Париже или Лондоне, многие изделия Императрица изготавливала собственноручно. В этой привычке проявлялись простота и естественность ее натуры. На Ее столике не было ни одного бесполезного предмета. Она была верна Своей природе, природе всех потомков Королевы Виктории. Подобно Английской Королеве Марии, Она любила шить. Так же, как и она, Государыня вязала много красивых шерстяных изделий для такого рода благотворительных базаров.
Глава III
У Государыни был Свой столик в Дворянском собрании, и однажды я участвовала в распродаже. Вместо того чтобы заказывать какие-то предметы в Париже или Лондоне, многие изделия Императрица изготавливала собственноручно. В этой привычке проявлялись простота и естественность ее натуры. На Ее столике не было ни одного бесполезного предмета. Она была верна Своей природе, природе всех потомков Королевы Виктории. Подобно Английской Королеве Марии, Она любила шить. Так же, как и она, Государыня вязала много красивых шерстяных изделий для такого рода благотворительных базаров.
Глава III
С Анной Вырубовой, о которой было столько разговоров, я познакомилась сразу после своего приезда в Царское Село. Она приходилась мне отдаленной кузиной, поскольку ее дед и моя бабушка были родственниками.
Говорить об Анне Вырубовой мне чрезвычайно трудно, поскольку в обществе сложилось в отношении нее определенное и весьма предубежденное мнение. В Англии ее считают коварной, как Борджиа, героиней фильмов, чувственной истеричкой, любовницей Распутина и злым гением Императрицы Александры Федоровны. Полагают, что политическое ее значение можно сравнить с влиянием Сары Дженнингс или Екатерины Дашковой, не говоря уже о роли в жизни Двора.
Если я отмету все эти обвинения в ее адрес, то меня обвинят в слепоте и необъективности и сочтут недостойной всяческого доверия. И все же, каковы бы ни были последствия, я расскажу об Анне Вырубовой, какой я знала ее со дня нашего знакомства в 1907 году и до мартовского дня 1917 года, когда нас обеих по приказу Керенского разлучили с Царской Семьей, оставшейся в Царском Селе.
Отец Анны, статс-секретарь А.С. Танеев, был Главноуправляющим канцелярией, и все ее родственники были связаны со службой Императорской Семье. Она вышла замуж в том же году, что и я, но до брака была влюблена в генерала Орлова, командовавшего уланами, большого друга Императрицы. Справедливо или нет, но Ее Величество сочла, что генерал Орлов слишком стар для Анны, и, хотя генерал любил ее и желал лишь одного – жениться на ней, Анна подчинилась воле Императрицы и приняла предложение лейтенанта Вырубова. Их венчали в придворном храме в Царском Селе. Брак их оказался неудачным.
Как мне представляется, Императрица приняла особое участие в жизни Анны потому, что чувствовала себя косвенно повинной в семейной трагедии А. Вырубовой. К своим обязанностям Государыня относилась крайне ответственно, и самыми яркими особенностями ее характера были добросовестность и обостренное чувство справедливости. Ей было нетрудно проявить больше доброты к женщине, к которой Она и без того была привязана и которая так явно страдала. Анна принадлежала к тому типу женщин, у которых вечно такой вид, словно кто-то их обидел. Невольно хотелось отнестись к Анне по-матерински, как-то развлечь ее, услышать от нее доверительные признания и посмеяться над ее преувеличенными радостями и печалями.
Внешне Анна совершенно не похожа на ту Анну Вырубову, какую изображают в фильмах и в книгах. Более того, она совсем не такая, какой мы ее видим и в более серьезных описаниях, посвященных ей. Она среднего роста, каштановые волосы; большие, красивые серо-голубые глаза, отороченные длинными ресницами; небольшой вздернутый носик. У нее детское лицо – белое и румяное. В отличие от вампира Анны, какой ее изображают в романах, она увы, очень полная. Но у нее чарующая улыбка, красивый рот. Она была слабой, податливой и в то же время привязчивой, цепкой – как плющ, обвивающийся вокруг дерева. Императрица относилась к ней, как относятся к беспомощному ребенку. Анна была чрезвычайно добродушной, всегда готовой помочь ближнему, она не могла себе представить, что кто-то способен причинить людям зло. Эта ее добродетель (а я полагаю, что такое свойство следует считать добродетелью) и привела в конечном счете к падению Анны. Она была слишком доверчивой и поэтому слишком подвержена чужому влиянию. Она обожала Императорскую Семью, была предана ей так, как были преданы Стюартам их сторонники, однако – я сделаю заявление, которое, возможно, будет воспринято читателями с усмешкой, – она не оказывала на нее никакого политического влияния. Ей было просто не под силу сделать это. Императрица ласкала Анну, поддразнивала, бранила ее, но никогда не интересовалась ее мнением, за исключением вопросов, касающихся благотворительности.
Правда, Императрицу и Ее бывшую фрейлину объединяла религия. Окруженные неприязнью и завистью, они разделяли общие религиозные пристрастия, и, поскольку Анна не могла найти общего языка с враждебным окружением, Государыня неизменно вставала на защиту Своей протеже. Анна рассказывала мне, что многие фрейлины недолюбливали Императрицу только потому, что Ее Величество дружит с ней. Хотя она неоднократно заявляла Императрице, что если бы ей, Анне, была предложена какая-то официальная должность при Дворе, то все завистливые и враждебные разговоры тотчас бы стихли; Государыня даже не стала рассматривать подобного рода предложение.
Позднее, когда я сблизилась с Государыней, Она объяснила мне причину Своего отказа.
– Я никогда не дам Анне официального места при Дворе, – заявила Она. – Она Моя подруга, и Я хочу, чтобы она ею и осталась. Неужели Императрицу можно лишить права, какое имеет любая женщина, – права выбирать себе друзей? Уверяю вас, Лили, Своих немногочисленных подлинных друзей Я ценю гораздо больше, чем многих лиц из Моего окружения.
Через четыре года после своего замужества16 Анна Вырубова попала в железнодорожную катастрофу. После этого она смогла ходить только на костылях, тело ее было изуродовано, но даже после этого клеветники не оставили ее в покое, а некоторые злые языки в Петрограде утверждали, будто Анна Вырубова не только подруга Государыни, но и любовница Императора!
После несчастного случая Государыня подарила Анне карету и пару лошадей и часто выезжала вместе с нею. Анна Вырубова поселилась в небольшом красивом домике, некогда принадлежавшем Императору Александру I. Проведя утро во дворце, обедала она обычно у себя дома. Дети любили ее, как любили Анну все, кто ее знал, и наилучшим доказательством ее полнейшей безвредности служит тот факт, что после революции никому в голову не пришло приговорить ее к смерти. Уж если бы она действительно была таким опасным существом, то наверняка новые власти тотчас бы расправились с ней. Однако Анна Вырубова жива и поныне и, возможно, когда-нибудь захочет сказать слово в свою защиту17.
Как-то в понедельник, вскоре после моего замужества, я получила записку от Анны, которой она приглашала меня пообедать у нее в тот же вечер. Капитан Ден несколько дней находился в Петрограде, и, поскольку мне было довольно одиноко, я приняла ее приглашение с готовностью. Обед прошел очень весело, приглашено было несколько офицеров, среди гостей была и Эмма Владимировна Фредерикс, дочь министра Императорского Двора. В половине десятого послышался стук колес, и возле дома остановилась карета. Анна тотчас вышла из комнаты, и спустя несколько минут дверь открылась и, к нашему большому изумлению, в столовую вошли Их Величества и Великие княжны. Все Они смеялись, так как внезапный этот визит был заранее устроен Императрицей. Сев на стул, Она предложила всем последовать ее примеру и жестом подозвала меня к Себе.
– Я же вам говорила, что очень скоро мы с вами снова увидимся, – проговорила Она с улыбкой, а затем очень дружелюбно и непринужденно стала со мной беседовать.
У меня снова появилось предчувствие – странное, необъяснимое предчувствие какой-то грядущей беды, но в той ярко освещенной, наполненной веселыми людьми столовой было нелепо думать о какой-то трагедии, а когда меня представили Государю, от моих мрачных мыслей не осталось и следа.
Я впервые получила возможность разговаривать с Его Величеством и нашла Его столь же располагающим к Себе и приветливым, как и Ее Величество. Добрые глаза Государя, Его улыбка произвели на меня неизгладимое впечатление. Казалось, Царя окружала аура доброжелательства, а непринужденные чарующие манеры признавали даже Его враги. Что же касается господина Керенского, то он отметил, что Государь был одной из самых благородных личностей, с какими только ему доводилось встречаться.
Государь, который как две капли воды был похож на Своего двоюродного брата, Английского Короля Георга V, был остроумным собеседником и к тому же наделен тонким чувством юмора. В Его обществе я и сама почувствовала себя в своей тарелке. Меня представили Великим княжнам, тогда еще совсем девочкам, с которыми мне впоследствии удалось близко подружиться.
Поскольку Императрица высказала пожелание сыграть в карты, мы сыграли две или три партии. Императрица была большой любительницей «альмы», но ей свойственна была маленькая, но простительная слабость: Она не любила проигрывать! В соседней комнате Император играл в домино, потом Эмма Фредерикс пела, причем аккомпанировала ей Императрица. Ее Величество была великолепной пианисткой и играла с удивительным подъемом, но Ее крайняя застенчивость зачастую мешала Ей проявлять Свое искусство в присутствии посторонних. В полночь Императорская Семья распрощалась с нами, и Ее Величество шепнула мне:
– До свидания, до завтра.
Государыня не забыла Своего обещания. На следующий день мне было велено явиться во Дворец. Это был вторник. Помню, как я этому обрадовалась. «Все хорошее происходит во вторник», – твердила я. Я это заметила уже давно.
После встречи с Ее Величеством в домике у Анны я часто наезжала в Царское Село. Вместе с Великими княжнами мы катались на американских горах, установленных в одном из помещений Дворца. Мы целыми часами развлекались, получая от катания огромное удовольствие. Я совершенно забывала, что я замужняя женщина и надеюсь через несколько месяцев стать матерью. Однако Ее Величество, по-видимому, догадалась, что я в положении, и однажды, после того как Государыня и Анна понаблюдали за нашими забавами, последняя отвела меня в сторонку.
– Лили, – проговорила она. – Мне нужно вам кое-что сказать. Ее Величество желает, чтобы вы были особенно осторожны. – Анна шаловливо погрозила пальчиком: – Так что больше никаких американских гор!
В последующие месяцы Государыня проявляла по отношению ко мне чрезвычайную заботу. Она настаивала на том, чтобы за мною наблюдал Ее собственный врач. За две недели до появления на свет моего ребенка, когда Императорская Семья должна была отправиться в плавание на яхте «Штандарт», мой муж получил приказ взять отпуск и остаться со мной. Этим вниманием к себе я была обязана Ее Величеству. Как и в случае с радиограммой, эпизод этот вызвал мелочную зависть и множество пересудов.
Однако младенец не торопился появляться на свет, и когда Императорская Семья вернулась в Царское Село, первыми словами Его Величества, с которыми он обратился к моему мужу, были следующие:
– Ну как, родился ребенок?
– Пока нет, Ваше Императорское Величество.
– Ну ничего, Ден, не волнуйтесь. Такое часто случается, знаете ли.
Но на следующее утро у меня родился сын. Вскоре после этого ко мне пришла Анна Вырубова, чтобы от имени Императрицы справиться о нашем здоровье. Она принесла с собой две чудные иконы и пакет, завернутый в шелковую бумагу, украшенную розами. В пакете оказался легкий пуховый платок. К моему несказанному счастью, Анна сообщила мне, что Ее Величество желает быть крестной матерью моему малышу.
Это была огромная честь, но тут возникли трудности, поскольку Дены, чтобы унаследовать известные суммы, должны были креститься по лютеранскому обряду. Императрицу уведомили об этом, и хотя тогда она не стала возражать, впоследствии мне пришлось убедиться, как прониклась Она религией ее новой родины. Во время первого крещения Ее Величество присутствовала лично и держала на Своих руках младенца, которого назвали Александром-Леонидом. Государыня подарила мне чудную брошь, украшенную сапфиром и бриллиантами, и множество всякой всячины. В течение семи лет вопрос о религиозной принадлежности ребенка не обсуждался. Однако после того, как прошел этот срок, Ее Величество призналась, что самое большое Ее желание в том, чтобы Тити (так она называла моего сына) принял Святое Православие.
– Это больше чем желание, Лили, – проговорила Она, серьезным взглядом посмотрев на меня. – Это Мое повеление. Я настаиваю на том, чтобы Мой крестник был православным. Его нужно крестить до Рождества.
Эта спокойная твердость служила, на мой взгляд, убедительным свидетельством того, насколько русской стала Государыня Императрица. Некоторые станут утверждать, будто большинство неофитов обычно становятся фанатиками новой веры, но в данном случае все было иначе. Благодаря своей добросовестности и доскональности, о которой я уже отзывалась как об одной из главных Ее черт, Государыня была более русской, чем большинство русских, и в большей степени православной, чем большинство православных. Ее любовь к Богу и Ее вера в Его милосердие были для Государыни важнее любви к Мужу и Детям, и Она находила наивысшее утешение в религии еще в ту пору, когда Ее окружали великолепие и блеск Царской власти. И в горькие годы заточения, на пути к Голгофе, Императрица черпала силы в Своем религиозном чувстве. Если же Она действительно встретила Свою кончину в том отвратительном екатеринбургском подвале, то, я уверена, именно все та же горячая вера поддержала Ее в смертный час. Ее Величество когда-то призналась мне, что не решалась выйти замуж за Государя до тех пор, пока не почувствовала, что не пойдет против своей совести, если примет Его предложение, сказав с полной убежденностью: «Твоя страна будет Моей страной, Твой народ – Моим народом и Твой Бог – Моим Богом».
Во второй раз Тити крестили в Феодоровском (Федоровском) Государевом соборе18. В Царское Село я приехала из Ревеля, и таинство крещения состоялось в восемь часов утра19. На первой службе присутствовали Великие княжны Мария и Анастасия Николаевны. Государыня же, которой накануне нездоровилось, прибыла вместе с Его Величеством и Свитой ко второй службе, после чего они причастились Святых Тайн Христовых. Тити пришлось присутствовать на обеих службах, но он оказался молодцом и все это время бережно и уверенно держал затепленную свечу.
После богослужения мы вернулись во Дворец, и Ее Величество была взволнована гораздо больше, чем во время первого крещения. Я убедилась, как заботила Ее необходимость смены религии все эти годы. Она поведала мне о том, какое Она испытывает облегчение и радость оттого, что теперь с Ее крестником все обстоит благополучно. Ее Величество подарила мальчику чудный образ св. Александра и крестик, на котором были выгравированы Ее инициалы.
Но я должна вернуться назад – я отвлеклась от своего повествования, чтобы представить свидетельство того, насколько русской была в душе своей Государыня. Все показное было совершенно чуждо Ей. Узнав Ее, было невозможно сомневаться в Ее искренности.
Ее Величество была всегда очень мила и с моим Тити. В детях Она души не чаяла и часто приходила ко мне в дом, чтобы понянчить младенца и насвистеть ему мелодию. Это Ее развлекало. Государыня уверяла меня, что Тити узнает Ее свист и всегда открывает глазки, заслышав его. Помню, утром после «лютеранского» крещения Ее Величество нанесла мне неожиданный визит.
– Я пришла, чтобы взглянуть на малыша, – проговорила Она. – Позвольте, Я схожу в детскую и принесу его.
Следом за Государыней я поднялась наверх. Она вынула Тити из кроватки и принесла в гостиную. Сев прямо на ковер, Она около часа играла с ребенком.
Пожалуй, я не ошибусь, если скажу, что наша дружба с Государыней приобрела особенно тесный характер после рождения моего Тити. Именно тогда Ее Величество впервые назвала меня Лили. С этим именем во время революции было много недоразумений, в этой моей подписи бдительные «стражи революции» пытались найти какой-то тайный смысл.
Какое-то время в том году Императорская Семья провела в Финляндии, муж мой должен был сопровождать Ее. Мы же с сыном отправились к его родителям. Зимой я жила в Петрограде, мне довелось часто встречаться с Императорской Семьей, и я Их Всех полюбила. Жили они очень простой жизнью: по вечерам Государь нередко играл в домино, а мы вместе с Ее Величеством и Их Высочествами рукодельничали. Они вели поистине семейную жизнь, именно такая жизнь была Им всем по душе как личностям.
Но петербургский свет, с которым у Ее Величества не было ничего общего, косо смотрел на такого рода образ жизни Царской Семьи. Я впервые встречала Рождество в Петрограде и поэтому решила устроить для своего сына елку. В сочельник я вернулась домой с покупками под вечер, а в шесть часов прибыл посыльный, принесший большую коробку, полную всяких сюрпризов. Это был подарок от Ее Величества. Такую же коробку Она неизменно присылала на Пасху, и всегда в шесть часов. Подарки приходили настолько точно в срок, что мой муж нередко прятал коробку, приговаривая при этом, что обо мне забыли. Но меня не проведешь – Государыня не из тех, кто забывает друзей!
Мы получили приглашение провести Рождественский день вместе с Императорской Семьей. Во Дворце стояла огромная рождественская елка. Великие княжны и Цесаревич от души веселились и делили рождественские подарки. У Ее Величества была своего рода слабость: Она непременно хотела, чтобы свечи на елке задувала Она сама. Она гордилась тем, что особенно сильной струей воздуха Ей удавалось погасить самую верхнюю свечу.
И вот теперь я должна рассказать о подлинной Царице, Императрице, чья истинная сущность известна лишь немногим, – Царице, которая была самой оболганной и несчастной из людей. Я верю всем сердцем, что Время – лучший из всех историков – все расставит по местам и прольет свет на то, что было покрыто мраком. Уже теперь, правда медленно, но верно, люди начинают сомневаться в том, что Русская Императрица была пособницей немцев и экзальтированной истеричкой, как утверждали клеветники. Она не опустилась до того, чтобы оправдываться перед злопыхателями и лжецами, сеявшими гнусные слухи по всей России. Для такой натуры, какой была наделена Императрица, подобного рода испытания ниспосланы свыше. И Ей оставалось одно – переносить эти испытания. Но я видела в Ее глазах слезы, когда Их Величества узнали о гибели «Гемпшира» с лордом Китченером на борту20. Это не были крокодиловы слезы.
Ее Величество испытывала подлинную печаль как женщина и как Императрица, которой поведали о смерти отважного воина. Однако всякий раз, когда Ее имя упоминают в Англии, обыватели ничтоже сумняшеся роняют: «Ах, это она позаботилась о том, чтобы потопили “Гемпшир”. К тому же она еще была и любовницей Распутина, разве не так?»
Пособница немцев, любовница Распутина! Неужели такой эпитафии заслужила эта Женщина – Друг, которого я знала, Императрица, которую я почитала как Ее подданная? Я прекрасно понимаю, что излишняя горячность может только повредить памяти Государыни, но тем не менее я не могу удержаться от того, чтобы не написать о Ее Величестве – такой, какой я видела Ее в домашней обстановке, какой Она запечатлелась в наших сердцах.
Я читала и слушала почти все обвинения, выдвинутые против Нее; я не принадлежу к числу маститых писателей и почти ничего не смыслю в политике, но зато могу утверждать, что я достаточно хорошо изучила представительниц своего пола. В те жуткие дни смуты Императрица разговаривала со мной как женщина с женщиной. Она то и дело возвращалась в мыслях к своему девичеству, к жизни с бабушкой, Королевой Викторией, и несчастному детству в Гессен-Дармштадте21.
Государя Она полюбила на всю жизнь. Она сама призналась мне, что Он был первой Ее любовью, но чем больше становилась Ее любовь, тем сильней становился страх, что Она может оказаться недостойной Своего Возлюбленного. Выйдя замуж, Она всецело отдала себя России и сочла, что ее священный долг – заботиться о благе России. Однако Их Величества всегда были в большей степени супругами, чем императором и императрицей. Они жили счастливой семейной жизнью, у Них были простые вкусы, Они избегали посторонних, Им претила всякая популярность. И вот это стремление к уединенной жизни послужило причиной многих клеветнических измышлений, объектом которых становилась Царская Семья.
Ее Величество рассказала мне, что, увидев Ее слезы во время свадьбы брата, злые языки стали утверждать, будто то были слезы зависти, будто Она расстроилась из-за того, что отныне ей нельзя будет командовать братом22.
– Но, Лили, Я совсем не завидовала. Я плакала оттого, что вспомнила маму. Ведь после ее смерти это был первый праздник в нашем доме. Мне казалось, что я вижу Ее на каждом шагу23.
Она поведала мне о том, каким унылым был их дворец, как строга дисциплина, иногда ослаблявшаяся порывами нежности со стороны отца, с каким нетерпением Она ожидала поездки в Виндзор. Мне кажется, что именно тесное общение с бабушкой послужило невольной причиной того, что в характере Ее Величества появилась свойственная раннему периоду викторианской эры особенность. Во многих отношениях Государыня была викторианкой; вместе с бабушкой Она разделяла приверженность закону и порядку, верность семейному долгу, неприязнь ко всему «модерновому». Свойственна была Ей и расчетливость Кобургов24, которая так раздражала светскую чернь.
Русские аристократы никак не могли взять в толк, с чего это их Императрице вздумалось вязать шарфы и шерстяные платки и дарить им эти вязаные изделия или же отрезы на костюмы. У них было совершенно другое представление о том, каким должен быть Царский подарок. Им было невдомек, с какой любовью вязала Государыня этот злосчастный шарф или платок. Однако Ее Величество, проникнутая викторианскими представлениями о дружбе, не могла и не хотела понять, что старания Ее напрасны. Во многих отношениях Государыня была такой же бережливой, как и Ее бабушка, Королева Виктория, хотя Ей была чужда скаредность Ее дяди, покойного герцога Саксен-Кобург-Готского25. Отец Ее Величества был человеком небогатым26, и жизнь в Дармштадте порой требовала экономии средств. Государыню с младых ногтей учили быть экономной. И Она была экономной.
– После помолвки, Лили, Я показала бабушке некоторые драгоценности, которые подарил Мне Государь. Как вы полагаете, что Она при этом сказала?
– Представления не имею, Ваше Величество.
– Ну так вот... Она посмотрела на Мои бриллианты и произнесла: «Смотри, Аликс, не возгордись чересчур!». Королева была крошечного роста, но любила длинные шлейфы... Это была очень сильная и волевая женщина. – Затем, задумавшись, Ее Величество добавила: – Нам с Моей сестрой Эллой всегда нравились домики в Англии... славные домики, окруженные чудными садиками. Когда-нибудь вы их увидите, а Я – нет.
Королеве Виктории удалось внушить своей Внучке весь спектр обязанностей Hausfrau (домохозяйки). Неизменно придерживаясь раз и навсегда установленных канонов, Государыня демонстрировала черты, присущие немцам и англичанам, но отнюдь не русским. Я уже упоминала о том ужасе, который охватил Ее, когда Она, впервые прибыв в Петроград, выяснила, что прислуга не имеет ни малейшего представления о том, как следует использовать жидкий графит. Это по-настоящему обеспокоило Государыню.
– Я хотела, чтобы у Меня в доме каминные решетки покрывали графитом каждый день, – заявила Она. – Они были в ужасном состоянии, поэтому Я вызвала к себе одну из Моих служанок и велела ей привести в порядок решетки. Но тут выяснилось, что она даже не знает, о чем идет речь. Впоследствии послали за лакеем, но вы только представьте себе, Лили, Мне самой пришлось показывать ему, как следует покрывать графитом решетки.
Практичность, деловая сметка Ее Величества были не по нраву Свите – над этими ее качествами злопыхатели смеялись и осуждали Государыню за то, что Она удостаивала Своей дружбой лиц, которые, по их мнению, не стоят внимания Императрицы Всероссийской. Мы с Анной подпадали под эту категорию, поскольку, хотя мы и происходили из хороших семей, в наших жилах не текла «sang azur» (голубая кровь), в отличие от некоторых великосветских дам, жаждавших попасть в число особ, приближенных к Императорской Семье.
Ее Величество обвиняли в том, что Она слишком демократична. Но Государыня была непреклонна: Она никому не позволяла диктовать Ей вкусы. Меня иногда удивляло, почему Она предпочитает друзей попроще, а не из более привилегированных кругов. Однажды я набралась смелости и задала Ей такой вопрос. Она мне призналась (хотя об этом мне было известно), что Она болезненно застенчива и незнакомые лица чуть ли не пугают ее.
Говорить об Анне Вырубовой мне чрезвычайно трудно, поскольку в обществе сложилось в отношении нее определенное и весьма предубежденное мнение. В Англии ее считают коварной, как Борджиа, героиней фильмов, чувственной истеричкой, любовницей Распутина и злым гением Императрицы Александры Федоровны. Полагают, что политическое ее значение можно сравнить с влиянием Сары Дженнингс или Екатерины Дашковой, не говоря уже о роли в жизни Двора.
Если я отмету все эти обвинения в ее адрес, то меня обвинят в слепоте и необъективности и сочтут недостойной всяческого доверия. И все же, каковы бы ни были последствия, я расскажу об Анне Вырубовой, какой я знала ее со дня нашего знакомства в 1907 году и до мартовского дня 1917 года, когда нас обеих по приказу Керенского разлучили с Царской Семьей, оставшейся в Царском Селе.
Отец Анны, статс-секретарь А.С. Танеев, был Главноуправляющим канцелярией, и все ее родственники были связаны со службой Императорской Семье. Она вышла замуж в том же году, что и я, но до брака была влюблена в генерала Орлова, командовавшего уланами, большого друга Императрицы. Справедливо или нет, но Ее Величество сочла, что генерал Орлов слишком стар для Анны, и, хотя генерал любил ее и желал лишь одного – жениться на ней, Анна подчинилась воле Императрицы и приняла предложение лейтенанта Вырубова. Их венчали в придворном храме в Царском Селе. Брак их оказался неудачным.
Как мне представляется, Императрица приняла особое участие в жизни Анны потому, что чувствовала себя косвенно повинной в семейной трагедии А. Вырубовой. К своим обязанностям Государыня относилась крайне ответственно, и самыми яркими особенностями ее характера были добросовестность и обостренное чувство справедливости. Ей было нетрудно проявить больше доброты к женщине, к которой Она и без того была привязана и которая так явно страдала. Анна принадлежала к тому типу женщин, у которых вечно такой вид, словно кто-то их обидел. Невольно хотелось отнестись к Анне по-матерински, как-то развлечь ее, услышать от нее доверительные признания и посмеяться над ее преувеличенными радостями и печалями.
Внешне Анна совершенно не похожа на ту Анну Вырубову, какую изображают в фильмах и в книгах. Более того, она совсем не такая, какой мы ее видим и в более серьезных описаниях, посвященных ей. Она среднего роста, каштановые волосы; большие, красивые серо-голубые глаза, отороченные длинными ресницами; небольшой вздернутый носик. У нее детское лицо – белое и румяное. В отличие от вампира Анны, какой ее изображают в романах, она увы, очень полная. Но у нее чарующая улыбка, красивый рот. Она была слабой, податливой и в то же время привязчивой, цепкой – как плющ, обвивающийся вокруг дерева. Императрица относилась к ней, как относятся к беспомощному ребенку. Анна была чрезвычайно добродушной, всегда готовой помочь ближнему, она не могла себе представить, что кто-то способен причинить людям зло. Эта ее добродетель (а я полагаю, что такое свойство следует считать добродетелью) и привела в конечном счете к падению Анны. Она была слишком доверчивой и поэтому слишком подвержена чужому влиянию. Она обожала Императорскую Семью, была предана ей так, как были преданы Стюартам их сторонники, однако – я сделаю заявление, которое, возможно, будет воспринято читателями с усмешкой, – она не оказывала на нее никакого политического влияния. Ей было просто не под силу сделать это. Императрица ласкала Анну, поддразнивала, бранила ее, но никогда не интересовалась ее мнением, за исключением вопросов, касающихся благотворительности.
Правда, Императрицу и Ее бывшую фрейлину объединяла религия. Окруженные неприязнью и завистью, они разделяли общие религиозные пристрастия, и, поскольку Анна не могла найти общего языка с враждебным окружением, Государыня неизменно вставала на защиту Своей протеже. Анна рассказывала мне, что многие фрейлины недолюбливали Императрицу только потому, что Ее Величество дружит с ней. Хотя она неоднократно заявляла Императрице, что если бы ей, Анне, была предложена какая-то официальная должность при Дворе, то все завистливые и враждебные разговоры тотчас бы стихли; Государыня даже не стала рассматривать подобного рода предложение.
Позднее, когда я сблизилась с Государыней, Она объяснила мне причину Своего отказа.
– Я никогда не дам Анне официального места при Дворе, – заявила Она. – Она Моя подруга, и Я хочу, чтобы она ею и осталась. Неужели Императрицу можно лишить права, какое имеет любая женщина, – права выбирать себе друзей? Уверяю вас, Лили, Своих немногочисленных подлинных друзей Я ценю гораздо больше, чем многих лиц из Моего окружения.
Через четыре года после своего замужества16 Анна Вырубова попала в железнодорожную катастрофу. После этого она смогла ходить только на костылях, тело ее было изуродовано, но даже после этого клеветники не оставили ее в покое, а некоторые злые языки в Петрограде утверждали, будто Анна Вырубова не только подруга Государыни, но и любовница Императора!
После несчастного случая Государыня подарила Анне карету и пару лошадей и часто выезжала вместе с нею. Анна Вырубова поселилась в небольшом красивом домике, некогда принадлежавшем Императору Александру I. Проведя утро во дворце, обедала она обычно у себя дома. Дети любили ее, как любили Анну все, кто ее знал, и наилучшим доказательством ее полнейшей безвредности служит тот факт, что после революции никому в голову не пришло приговорить ее к смерти. Уж если бы она действительно была таким опасным существом, то наверняка новые власти тотчас бы расправились с ней. Однако Анна Вырубова жива и поныне и, возможно, когда-нибудь захочет сказать слово в свою защиту17.
Как-то в понедельник, вскоре после моего замужества, я получила записку от Анны, которой она приглашала меня пообедать у нее в тот же вечер. Капитан Ден несколько дней находился в Петрограде, и, поскольку мне было довольно одиноко, я приняла ее приглашение с готовностью. Обед прошел очень весело, приглашено было несколько офицеров, среди гостей была и Эмма Владимировна Фредерикс, дочь министра Императорского Двора. В половине десятого послышался стук колес, и возле дома остановилась карета. Анна тотчас вышла из комнаты, и спустя несколько минут дверь открылась и, к нашему большому изумлению, в столовую вошли Их Величества и Великие княжны. Все Они смеялись, так как внезапный этот визит был заранее устроен Императрицей. Сев на стул, Она предложила всем последовать ее примеру и жестом подозвала меня к Себе.
– Я же вам говорила, что очень скоро мы с вами снова увидимся, – проговорила Она с улыбкой, а затем очень дружелюбно и непринужденно стала со мной беседовать.
У меня снова появилось предчувствие – странное, необъяснимое предчувствие какой-то грядущей беды, но в той ярко освещенной, наполненной веселыми людьми столовой было нелепо думать о какой-то трагедии, а когда меня представили Государю, от моих мрачных мыслей не осталось и следа.
Я впервые получила возможность разговаривать с Его Величеством и нашла Его столь же располагающим к Себе и приветливым, как и Ее Величество. Добрые глаза Государя, Его улыбка произвели на меня неизгладимое впечатление. Казалось, Царя окружала аура доброжелательства, а непринужденные чарующие манеры признавали даже Его враги. Что же касается господина Керенского, то он отметил, что Государь был одной из самых благородных личностей, с какими только ему доводилось встречаться.
Государь, который как две капли воды был похож на Своего двоюродного брата, Английского Короля Георга V, был остроумным собеседником и к тому же наделен тонким чувством юмора. В Его обществе я и сама почувствовала себя в своей тарелке. Меня представили Великим княжнам, тогда еще совсем девочкам, с которыми мне впоследствии удалось близко подружиться.
Поскольку Императрица высказала пожелание сыграть в карты, мы сыграли две или три партии. Императрица была большой любительницей «альмы», но ей свойственна была маленькая, но простительная слабость: Она не любила проигрывать! В соседней комнате Император играл в домино, потом Эмма Фредерикс пела, причем аккомпанировала ей Императрица. Ее Величество была великолепной пианисткой и играла с удивительным подъемом, но Ее крайняя застенчивость зачастую мешала Ей проявлять Свое искусство в присутствии посторонних. В полночь Императорская Семья распрощалась с нами, и Ее Величество шепнула мне:
– До свидания, до завтра.
Государыня не забыла Своего обещания. На следующий день мне было велено явиться во Дворец. Это был вторник. Помню, как я этому обрадовалась. «Все хорошее происходит во вторник», – твердила я. Я это заметила уже давно.
После встречи с Ее Величеством в домике у Анны я часто наезжала в Царское Село. Вместе с Великими княжнами мы катались на американских горах, установленных в одном из помещений Дворца. Мы целыми часами развлекались, получая от катания огромное удовольствие. Я совершенно забывала, что я замужняя женщина и надеюсь через несколько месяцев стать матерью. Однако Ее Величество, по-видимому, догадалась, что я в положении, и однажды, после того как Государыня и Анна понаблюдали за нашими забавами, последняя отвела меня в сторонку.
– Лили, – проговорила она. – Мне нужно вам кое-что сказать. Ее Величество желает, чтобы вы были особенно осторожны. – Анна шаловливо погрозила пальчиком: – Так что больше никаких американских гор!
В последующие месяцы Государыня проявляла по отношению ко мне чрезвычайную заботу. Она настаивала на том, чтобы за мною наблюдал Ее собственный врач. За две недели до появления на свет моего ребенка, когда Императорская Семья должна была отправиться в плавание на яхте «Штандарт», мой муж получил приказ взять отпуск и остаться со мной. Этим вниманием к себе я была обязана Ее Величеству. Как и в случае с радиограммой, эпизод этот вызвал мелочную зависть и множество пересудов.
Однако младенец не торопился появляться на свет, и когда Императорская Семья вернулась в Царское Село, первыми словами Его Величества, с которыми он обратился к моему мужу, были следующие:
– Ну как, родился ребенок?
– Пока нет, Ваше Императорское Величество.
– Ну ничего, Ден, не волнуйтесь. Такое часто случается, знаете ли.
Но на следующее утро у меня родился сын. Вскоре после этого ко мне пришла Анна Вырубова, чтобы от имени Императрицы справиться о нашем здоровье. Она принесла с собой две чудные иконы и пакет, завернутый в шелковую бумагу, украшенную розами. В пакете оказался легкий пуховый платок. К моему несказанному счастью, Анна сообщила мне, что Ее Величество желает быть крестной матерью моему малышу.
Это была огромная честь, но тут возникли трудности, поскольку Дены, чтобы унаследовать известные суммы, должны были креститься по лютеранскому обряду. Императрицу уведомили об этом, и хотя тогда она не стала возражать, впоследствии мне пришлось убедиться, как прониклась Она религией ее новой родины. Во время первого крещения Ее Величество присутствовала лично и держала на Своих руках младенца, которого назвали Александром-Леонидом. Государыня подарила мне чудную брошь, украшенную сапфиром и бриллиантами, и множество всякой всячины. В течение семи лет вопрос о религиозной принадлежности ребенка не обсуждался. Однако после того, как прошел этот срок, Ее Величество призналась, что самое большое Ее желание в том, чтобы Тити (так она называла моего сына) принял Святое Православие.
– Это больше чем желание, Лили, – проговорила Она, серьезным взглядом посмотрев на меня. – Это Мое повеление. Я настаиваю на том, чтобы Мой крестник был православным. Его нужно крестить до Рождества.
Эта спокойная твердость служила, на мой взгляд, убедительным свидетельством того, насколько русской стала Государыня Императрица. Некоторые станут утверждать, будто большинство неофитов обычно становятся фанатиками новой веры, но в данном случае все было иначе. Благодаря своей добросовестности и доскональности, о которой я уже отзывалась как об одной из главных Ее черт, Государыня была более русской, чем большинство русских, и в большей степени православной, чем большинство православных. Ее любовь к Богу и Ее вера в Его милосердие были для Государыни важнее любви к Мужу и Детям, и Она находила наивысшее утешение в религии еще в ту пору, когда Ее окружали великолепие и блеск Царской власти. И в горькие годы заточения, на пути к Голгофе, Императрица черпала силы в Своем религиозном чувстве. Если же Она действительно встретила Свою кончину в том отвратительном екатеринбургском подвале, то, я уверена, именно все та же горячая вера поддержала Ее в смертный час. Ее Величество когда-то призналась мне, что не решалась выйти замуж за Государя до тех пор, пока не почувствовала, что не пойдет против своей совести, если примет Его предложение, сказав с полной убежденностью: «Твоя страна будет Моей страной, Твой народ – Моим народом и Твой Бог – Моим Богом».
Во второй раз Тити крестили в Феодоровском (Федоровском) Государевом соборе18. В Царское Село я приехала из Ревеля, и таинство крещения состоялось в восемь часов утра19. На первой службе присутствовали Великие княжны Мария и Анастасия Николаевны. Государыня же, которой накануне нездоровилось, прибыла вместе с Его Величеством и Свитой ко второй службе, после чего они причастились Святых Тайн Христовых. Тити пришлось присутствовать на обеих службах, но он оказался молодцом и все это время бережно и уверенно держал затепленную свечу.
После богослужения мы вернулись во Дворец, и Ее Величество была взволнована гораздо больше, чем во время первого крещения. Я убедилась, как заботила Ее необходимость смены религии все эти годы. Она поведала мне о том, какое Она испытывает облегчение и радость оттого, что теперь с Ее крестником все обстоит благополучно. Ее Величество подарила мальчику чудный образ св. Александра и крестик, на котором были выгравированы Ее инициалы.
Но я должна вернуться назад – я отвлеклась от своего повествования, чтобы представить свидетельство того, насколько русской была в душе своей Государыня. Все показное было совершенно чуждо Ей. Узнав Ее, было невозможно сомневаться в Ее искренности.
Ее Величество была всегда очень мила и с моим Тити. В детях Она души не чаяла и часто приходила ко мне в дом, чтобы понянчить младенца и насвистеть ему мелодию. Это Ее развлекало. Государыня уверяла меня, что Тити узнает Ее свист и всегда открывает глазки, заслышав его. Помню, утром после «лютеранского» крещения Ее Величество нанесла мне неожиданный визит.
– Я пришла, чтобы взглянуть на малыша, – проговорила Она. – Позвольте, Я схожу в детскую и принесу его.
Следом за Государыней я поднялась наверх. Она вынула Тити из кроватки и принесла в гостиную. Сев прямо на ковер, Она около часа играла с ребенком.
Пожалуй, я не ошибусь, если скажу, что наша дружба с Государыней приобрела особенно тесный характер после рождения моего Тити. Именно тогда Ее Величество впервые назвала меня Лили. С этим именем во время революции было много недоразумений, в этой моей подписи бдительные «стражи революции» пытались найти какой-то тайный смысл.
Какое-то время в том году Императорская Семья провела в Финляндии, муж мой должен был сопровождать Ее. Мы же с сыном отправились к его родителям. Зимой я жила в Петрограде, мне довелось часто встречаться с Императорской Семьей, и я Их Всех полюбила. Жили они очень простой жизнью: по вечерам Государь нередко играл в домино, а мы вместе с Ее Величеством и Их Высочествами рукодельничали. Они вели поистине семейную жизнь, именно такая жизнь была Им всем по душе как личностям.
Но петербургский свет, с которым у Ее Величества не было ничего общего, косо смотрел на такого рода образ жизни Царской Семьи. Я впервые встречала Рождество в Петрограде и поэтому решила устроить для своего сына елку. В сочельник я вернулась домой с покупками под вечер, а в шесть часов прибыл посыльный, принесший большую коробку, полную всяких сюрпризов. Это был подарок от Ее Величества. Такую же коробку Она неизменно присылала на Пасху, и всегда в шесть часов. Подарки приходили настолько точно в срок, что мой муж нередко прятал коробку, приговаривая при этом, что обо мне забыли. Но меня не проведешь – Государыня не из тех, кто забывает друзей!
Мы получили приглашение провести Рождественский день вместе с Императорской Семьей. Во Дворце стояла огромная рождественская елка. Великие княжны и Цесаревич от души веселились и делили рождественские подарки. У Ее Величества была своего рода слабость: Она непременно хотела, чтобы свечи на елке задувала Она сама. Она гордилась тем, что особенно сильной струей воздуха Ей удавалось погасить самую верхнюю свечу.
И вот теперь я должна рассказать о подлинной Царице, Императрице, чья истинная сущность известна лишь немногим, – Царице, которая была самой оболганной и несчастной из людей. Я верю всем сердцем, что Время – лучший из всех историков – все расставит по местам и прольет свет на то, что было покрыто мраком. Уже теперь, правда медленно, но верно, люди начинают сомневаться в том, что Русская Императрица была пособницей немцев и экзальтированной истеричкой, как утверждали клеветники. Она не опустилась до того, чтобы оправдываться перед злопыхателями и лжецами, сеявшими гнусные слухи по всей России. Для такой натуры, какой была наделена Императрица, подобного рода испытания ниспосланы свыше. И Ей оставалось одно – переносить эти испытания. Но я видела в Ее глазах слезы, когда Их Величества узнали о гибели «Гемпшира» с лордом Китченером на борту20. Это не были крокодиловы слезы.
Ее Величество испытывала подлинную печаль как женщина и как Императрица, которой поведали о смерти отважного воина. Однако всякий раз, когда Ее имя упоминают в Англии, обыватели ничтоже сумняшеся роняют: «Ах, это она позаботилась о том, чтобы потопили “Гемпшир”. К тому же она еще была и любовницей Распутина, разве не так?»
Пособница немцев, любовница Распутина! Неужели такой эпитафии заслужила эта Женщина – Друг, которого я знала, Императрица, которую я почитала как Ее подданная? Я прекрасно понимаю, что излишняя горячность может только повредить памяти Государыни, но тем не менее я не могу удержаться от того, чтобы не написать о Ее Величестве – такой, какой я видела Ее в домашней обстановке, какой Она запечатлелась в наших сердцах.
Я читала и слушала почти все обвинения, выдвинутые против Нее; я не принадлежу к числу маститых писателей и почти ничего не смыслю в политике, но зато могу утверждать, что я достаточно хорошо изучила представительниц своего пола. В те жуткие дни смуты Императрица разговаривала со мной как женщина с женщиной. Она то и дело возвращалась в мыслях к своему девичеству, к жизни с бабушкой, Королевой Викторией, и несчастному детству в Гессен-Дармштадте21.
Государя Она полюбила на всю жизнь. Она сама призналась мне, что Он был первой Ее любовью, но чем больше становилась Ее любовь, тем сильней становился страх, что Она может оказаться недостойной Своего Возлюбленного. Выйдя замуж, Она всецело отдала себя России и сочла, что ее священный долг – заботиться о благе России. Однако Их Величества всегда были в большей степени супругами, чем императором и императрицей. Они жили счастливой семейной жизнью, у Них были простые вкусы, Они избегали посторонних, Им претила всякая популярность. И вот это стремление к уединенной жизни послужило причиной многих клеветнических измышлений, объектом которых становилась Царская Семья.
Ее Величество рассказала мне, что, увидев Ее слезы во время свадьбы брата, злые языки стали утверждать, будто то были слезы зависти, будто Она расстроилась из-за того, что отныне ей нельзя будет командовать братом22.
– Но, Лили, Я совсем не завидовала. Я плакала оттого, что вспомнила маму. Ведь после ее смерти это был первый праздник в нашем доме. Мне казалось, что я вижу Ее на каждом шагу23.
Она поведала мне о том, каким унылым был их дворец, как строга дисциплина, иногда ослаблявшаяся порывами нежности со стороны отца, с каким нетерпением Она ожидала поездки в Виндзор. Мне кажется, что именно тесное общение с бабушкой послужило невольной причиной того, что в характере Ее Величества появилась свойственная раннему периоду викторианской эры особенность. Во многих отношениях Государыня была викторианкой; вместе с бабушкой Она разделяла приверженность закону и порядку, верность семейному долгу, неприязнь ко всему «модерновому». Свойственна была Ей и расчетливость Кобургов24, которая так раздражала светскую чернь.
Русские аристократы никак не могли взять в толк, с чего это их Императрице вздумалось вязать шарфы и шерстяные платки и дарить им эти вязаные изделия или же отрезы на костюмы. У них было совершенно другое представление о том, каким должен быть Царский подарок. Им было невдомек, с какой любовью вязала Государыня этот злосчастный шарф или платок. Однако Ее Величество, проникнутая викторианскими представлениями о дружбе, не могла и не хотела понять, что старания Ее напрасны. Во многих отношениях Государыня была такой же бережливой, как и Ее бабушка, Королева Виктория, хотя Ей была чужда скаредность Ее дяди, покойного герцога Саксен-Кобург-Готского25. Отец Ее Величества был человеком небогатым26, и жизнь в Дармштадте порой требовала экономии средств. Государыню с младых ногтей учили быть экономной. И Она была экономной.
– После помолвки, Лили, Я показала бабушке некоторые драгоценности, которые подарил Мне Государь. Как вы полагаете, что Она при этом сказала?
– Представления не имею, Ваше Величество.
– Ну так вот... Она посмотрела на Мои бриллианты и произнесла: «Смотри, Аликс, не возгордись чересчур!». Королева была крошечного роста, но любила длинные шлейфы... Это была очень сильная и волевая женщина. – Затем, задумавшись, Ее Величество добавила: – Нам с Моей сестрой Эллой всегда нравились домики в Англии... славные домики, окруженные чудными садиками. Когда-нибудь вы их увидите, а Я – нет.
Королеве Виктории удалось внушить своей Внучке весь спектр обязанностей Hausfrau (домохозяйки). Неизменно придерживаясь раз и навсегда установленных канонов, Государыня демонстрировала черты, присущие немцам и англичанам, но отнюдь не русским. Я уже упоминала о том ужасе, который охватил Ее, когда Она, впервые прибыв в Петроград, выяснила, что прислуга не имеет ни малейшего представления о том, как следует использовать жидкий графит. Это по-настоящему обеспокоило Государыню.
– Я хотела, чтобы у Меня в доме каминные решетки покрывали графитом каждый день, – заявила Она. – Они были в ужасном состоянии, поэтому Я вызвала к себе одну из Моих служанок и велела ей привести в порядок решетки. Но тут выяснилось, что она даже не знает, о чем идет речь. Впоследствии послали за лакеем, но вы только представьте себе, Лили, Мне самой пришлось показывать ему, как следует покрывать графитом решетки.
Практичность, деловая сметка Ее Величества были не по нраву Свите – над этими ее качествами злопыхатели смеялись и осуждали Государыню за то, что Она удостаивала Своей дружбой лиц, которые, по их мнению, не стоят внимания Императрицы Всероссийской. Мы с Анной подпадали под эту категорию, поскольку, хотя мы и происходили из хороших семей, в наших жилах не текла «sang azur» (голубая кровь), в отличие от некоторых великосветских дам, жаждавших попасть в число особ, приближенных к Императорской Семье.
Ее Величество обвиняли в том, что Она слишком демократична. Но Государыня была непреклонна: Она никому не позволяла диктовать Ей вкусы. Меня иногда удивляло, почему Она предпочитает друзей попроще, а не из более привилегированных кругов. Однажды я набралась смелости и задала Ей такой вопрос. Она мне призналась (хотя об этом мне было известно), что Она болезненно застенчива и незнакомые лица чуть ли не пугают ее.