– Меня не заботит, богато то или иное лицо или же бедно. Для Меня друг, кем бы он ни был, всегда остается другом.
Действительно, этого у нее не отнять, Она поистине была верным другом, и дружбу, как и обязанности, которые она накладывала, ставила выше всяческих материальных выгод. Как женщина она поступала правильно, а как Императрица, возможно, и нет.
Великосветская чернь никогда не пыталась понять подлинную натуру Ее Величества. Ослепленные гордыней, аристократы ополчались на Нее, не зная никакого снисхождения. Мне вспоминается один случай, подтверждающий это, – случай, о котором много было тогда разговоров.
Княгиня Барятинская, одна из фрейлин Ее Величества, была очаровательной дамой, но, подобно большинству представительниц аристократических семейств, была большой гордячкой. Однажды, узнав, что Ее Величество собирается на прогулку, княгиня приготовилась сопровождать Ее, но Государыня вышла из Дворца через другой подъезд в обществе госпожи Шнейдер27, русской дамы, дававшей Ее Величеству уроки русского языка.
Невольно нанесенную ей обиду княгиня не смогла стерпеть. Она надела на себя шляпу и ушла навсегда из Дворца, заметив напоследок: «Когда кто-то из Барятинских надевает свою шляпу, то лишь для того, чтобы больше не вернуться назад».
Ее Величество не переносила всяческий снобизм. Однажды во время японской войны она работала в одном из помещений Зимнего Дворца. Окна его выходили на набережную Невы. С того места, где сидела Ее Величество, можно было наблюдать за солдатами и офицерами, проходившими мимо Дворца. Неожиданно Она внимательно посмотрела в окно и недовольно вздохнула. На лице ее было написано крайнее негодование. Кто-то из офицеров, находившихся во Дворце, осмелился спросить у нее, в чем дело. Ее Величество указала на набережную:
– Вот в чем, – проговорила Она. Выяснилось, что проходившие мимо одного из офицеров солдаты отдали ему честь, но тот им не ответил тем же. – Почему же офицер не уважает солдат, рядом с которыми он может однажды пасть? Терпеть не могу таких снобов, – добавила Она с холодком в голосе.
Клеветническим измышлениям и злобным сплетням, задевающим Ее Величество, люди – увы! – будут еще долго верить. Ей приписывают склонность к оккультизму, Она якобы участвовала в спиритических сеансах и даже пыталась вызвать тени великих людей, с тем чтобы повлиять на Государя, который якобы и Сам занимался спиритизмом в залах Зимнего Дворца. Очевидно, слухи эти объяснялись тем, что Ее Величество вела довольно уединенную жизнь. Зачастую уединение это было вынужденным: у Ее Величества было слабое здоровье, но хотя многие авторы утверждают, будто Она страдала болезнью, унаследованной от отца, сама Императрица никогда мне об этом не упоминала.
Она страдала пороком сердца из-за частых родов, а иногда у Нее появлялась одышка. Но я не замечала в Ней ни малейших признаков истерии. Иногда Ее Величество охватывал внезапный гнев, но Она обычно умела сдерживать Свои чувства. Кроме хрупкого здоровья, были и другие причины для того, чтобы Она чуралась общества. Цесаревич и Их Высочества часто болели, а Государыня, как преданная мать, настаивала на том, чтобы быть рядом с детьми и выполнять обязанности сиделки. В Государыне было очень развито материнское чувство; Она особенно была счастлива, когда могла о ком-то заботиться. Если какое-то лицо завоевывало Ее привязанность и доверие, то Она начинала проявлять интерес к малейшим деталям его или ее жизни.
Ее склонность к оккультизму сильно преувеличена. Она была суеверной, но Ее суеверия были вполне невинного свойства: Она полагала, что в путешествие следует отправляться в ясную погоду; а когда дарят икону – это недобрый знак. Что же касается Ее пристрастия к свастике, то оно объясняется тем, что в глазах Ее Величества она представляла собой не амулет, а некий символ. По Ее словам, древние считали свастику источником движения, эмблемой Божественного начала.
«Вера, Надежда, Любовь – это все, что имеет значение», – имела обыкновение говорить Ее Величество. Я готова признать, что в Ее жизни присутствовал элемент мистицизма; в этом было что-то сродни свойствам провидца, которыми был наделен Ее дед28, принц-супруг царствующей особы. Что же касается окружения и Православия, которое Она приняла, то они лишь способствовали развитию в Ее Величестве этого мистического чувства. Английские авторы осуждают в ней эту черту. Передо мной лежит книга, в которой автор приводит мнение одного из самых убежденных противников государыни. «Александра Федоровна, – изрекает он, – представляет собой интересный тип – объект для будущих психологов, историков и авторов драматических произведений... Немецкая принцесса, получившая воспитание в Англии и оказавшаяся на русском престоле, участница религиозной секты, основанной крестьянином, и адепт оккультизма. Она создана из того же материала, из которого были созданы те ужасные, с тираническими наклонностями, принцессы XV – XVII веков, жившие в западноевропейских странах, – те самые принцессы, которые в одном лице соединяли деспота, не брезгующего колдовством, и фанатического провидца и которые целиком находились в руках их реакционных советников и лукавых исповедников».
Книгу, в которой содержится этот отрывок, я прочитала до того, как принялась писать свои воспоминания о подлинной Царице. Когда я читала некоторые места, то глаза мои были полны слез, и подчас мне казалось, что я берусь за непосильную задачу. Под силу ли мне, лицу, никому не известному в Англии, опровергнуть подобные измышления? Я ни на секунду не допускаю, что автор той книги был настроен предубежденно против Ее Величества; он писал «в назидание потомству», выражая при этом собственное мнение, как и мнения других лиц. Но любопытно выяснить, сталкивался ли он когда-нибудь с Государыней лицом к лицу, наблюдал ли он в непосредственной близости жизнь Императорской Семьи? Едва ли.
Я же знала Ее Величество лично и собственными глазами видела, как живет Царская Семья. Причем не только до войны и в военные годы, но и в дни невзгод, когда жестокая расправа и внезапная смерть поджидали нас на каждом углу. В такое время люди не притворяются – и все же Ее Величество не изменилась ни на йоту, Она оставалась все той же самоотверженной душой, все той же преданной матерью и супругой, все тем же верным другом.
Материал для еще одной книги, которая вышла большим тиражом в Англии, был якобы «передан» автору некоей дамой, хорошо известной и бывшей в большом фаворе при Дворе. Мне сообщили о появлении этого романа – во многих отношениях это беллетристика, вымысел чистой воды, – и, прочтя его, я поразилась. Я нашла в этой «книге» имена лиц, которых никогда не существовало и которых, следовательно, никогда не было среди придворных. Автор не попытался скрыть эти имена под псевдонимами или инициалами – эти мнимые существа живут, двигаются и исполняют роли как бы реальных людей!
Я так заинтересовалась богатой фантазией этой «придворной дамы», что попросила одну свою подругу написать соавтору и от моего имени узнать имя этой дамы. В просьбе моей было отказано. Упомянутый соавтор заявил, что дал «честное благородное слово» не раскрывать личность своей помощницы!
О какой честности и благородстве может тут идти речь? В книге было множество клеветнических измышлений в адрес Ее Величества, она кишела неточностями; а истории, рассказанные мнимой «придворной дамой», представляли собой сплошную ложь! Но ведь лицо, которое утверждает, будто все это не выдумки, а правда, должно бы набраться смелости и открыто ответить на ряд вопросов. Или же вы делаете какое-то заявление и отвечаете за него, или же вы помалкиваете. Если вы убеждены в том, что это правда, то не следует стыдиться сказать, почему, с какой целью вы это заявили, и указать на источник вашей информации. Я склонна считать, что фраза: «Я дал слово не говорить никому о том, откуда я это узнал» – дешево стоит, что она свидетельствует лишь о том, что мы имеем дело с клеветой и сплетней, которым не место ни в книгах, ни в повседневной жизни.
Глава IV
Действительно, этого у нее не отнять, Она поистине была верным другом, и дружбу, как и обязанности, которые она накладывала, ставила выше всяческих материальных выгод. Как женщина она поступала правильно, а как Императрица, возможно, и нет.
Великосветская чернь никогда не пыталась понять подлинную натуру Ее Величества. Ослепленные гордыней, аристократы ополчались на Нее, не зная никакого снисхождения. Мне вспоминается один случай, подтверждающий это, – случай, о котором много было тогда разговоров.
Княгиня Барятинская, одна из фрейлин Ее Величества, была очаровательной дамой, но, подобно большинству представительниц аристократических семейств, была большой гордячкой. Однажды, узнав, что Ее Величество собирается на прогулку, княгиня приготовилась сопровождать Ее, но Государыня вышла из Дворца через другой подъезд в обществе госпожи Шнейдер27, русской дамы, дававшей Ее Величеству уроки русского языка.
Невольно нанесенную ей обиду княгиня не смогла стерпеть. Она надела на себя шляпу и ушла навсегда из Дворца, заметив напоследок: «Когда кто-то из Барятинских надевает свою шляпу, то лишь для того, чтобы больше не вернуться назад».
Ее Величество не переносила всяческий снобизм. Однажды во время японской войны она работала в одном из помещений Зимнего Дворца. Окна его выходили на набережную Невы. С того места, где сидела Ее Величество, можно было наблюдать за солдатами и офицерами, проходившими мимо Дворца. Неожиданно Она внимательно посмотрела в окно и недовольно вздохнула. На лице ее было написано крайнее негодование. Кто-то из офицеров, находившихся во Дворце, осмелился спросить у нее, в чем дело. Ее Величество указала на набережную:
– Вот в чем, – проговорила Она. Выяснилось, что проходившие мимо одного из офицеров солдаты отдали ему честь, но тот им не ответил тем же. – Почему же офицер не уважает солдат, рядом с которыми он может однажды пасть? Терпеть не могу таких снобов, – добавила Она с холодком в голосе.
Клеветническим измышлениям и злобным сплетням, задевающим Ее Величество, люди – увы! – будут еще долго верить. Ей приписывают склонность к оккультизму, Она якобы участвовала в спиритических сеансах и даже пыталась вызвать тени великих людей, с тем чтобы повлиять на Государя, который якобы и Сам занимался спиритизмом в залах Зимнего Дворца. Очевидно, слухи эти объяснялись тем, что Ее Величество вела довольно уединенную жизнь. Зачастую уединение это было вынужденным: у Ее Величества было слабое здоровье, но хотя многие авторы утверждают, будто Она страдала болезнью, унаследованной от отца, сама Императрица никогда мне об этом не упоминала.
Она страдала пороком сердца из-за частых родов, а иногда у Нее появлялась одышка. Но я не замечала в Ней ни малейших признаков истерии. Иногда Ее Величество охватывал внезапный гнев, но Она обычно умела сдерживать Свои чувства. Кроме хрупкого здоровья, были и другие причины для того, чтобы Она чуралась общества. Цесаревич и Их Высочества часто болели, а Государыня, как преданная мать, настаивала на том, чтобы быть рядом с детьми и выполнять обязанности сиделки. В Государыне было очень развито материнское чувство; Она особенно была счастлива, когда могла о ком-то заботиться. Если какое-то лицо завоевывало Ее привязанность и доверие, то Она начинала проявлять интерес к малейшим деталям его или ее жизни.
Ее склонность к оккультизму сильно преувеличена. Она была суеверной, но Ее суеверия были вполне невинного свойства: Она полагала, что в путешествие следует отправляться в ясную погоду; а когда дарят икону – это недобрый знак. Что же касается Ее пристрастия к свастике, то оно объясняется тем, что в глазах Ее Величества она представляла собой не амулет, а некий символ. По Ее словам, древние считали свастику источником движения, эмблемой Божественного начала.
«Вера, Надежда, Любовь – это все, что имеет значение», – имела обыкновение говорить Ее Величество. Я готова признать, что в Ее жизни присутствовал элемент мистицизма; в этом было что-то сродни свойствам провидца, которыми был наделен Ее дед28, принц-супруг царствующей особы. Что же касается окружения и Православия, которое Она приняла, то они лишь способствовали развитию в Ее Величестве этого мистического чувства. Английские авторы осуждают в ней эту черту. Передо мной лежит книга, в которой автор приводит мнение одного из самых убежденных противников государыни. «Александра Федоровна, – изрекает он, – представляет собой интересный тип – объект для будущих психологов, историков и авторов драматических произведений... Немецкая принцесса, получившая воспитание в Англии и оказавшаяся на русском престоле, участница религиозной секты, основанной крестьянином, и адепт оккультизма. Она создана из того же материала, из которого были созданы те ужасные, с тираническими наклонностями, принцессы XV – XVII веков, жившие в западноевропейских странах, – те самые принцессы, которые в одном лице соединяли деспота, не брезгующего колдовством, и фанатического провидца и которые целиком находились в руках их реакционных советников и лукавых исповедников».
Книгу, в которой содержится этот отрывок, я прочитала до того, как принялась писать свои воспоминания о подлинной Царице. Когда я читала некоторые места, то глаза мои были полны слез, и подчас мне казалось, что я берусь за непосильную задачу. Под силу ли мне, лицу, никому не известному в Англии, опровергнуть подобные измышления? Я ни на секунду не допускаю, что автор той книги был настроен предубежденно против Ее Величества; он писал «в назидание потомству», выражая при этом собственное мнение, как и мнения других лиц. Но любопытно выяснить, сталкивался ли он когда-нибудь с Государыней лицом к лицу, наблюдал ли он в непосредственной близости жизнь Императорской Семьи? Едва ли.
Я же знала Ее Величество лично и собственными глазами видела, как живет Царская Семья. Причем не только до войны и в военные годы, но и в дни невзгод, когда жестокая расправа и внезапная смерть поджидали нас на каждом углу. В такое время люди не притворяются – и все же Ее Величество не изменилась ни на йоту, Она оставалась все той же самоотверженной душой, все той же преданной матерью и супругой, все тем же верным другом.
Материал для еще одной книги, которая вышла большим тиражом в Англии, был якобы «передан» автору некоей дамой, хорошо известной и бывшей в большом фаворе при Дворе. Мне сообщили о появлении этого романа – во многих отношениях это беллетристика, вымысел чистой воды, – и, прочтя его, я поразилась. Я нашла в этой «книге» имена лиц, которых никогда не существовало и которых, следовательно, никогда не было среди придворных. Автор не попытался скрыть эти имена под псевдонимами или инициалами – эти мнимые существа живут, двигаются и исполняют роли как бы реальных людей!
Я так заинтересовалась богатой фантазией этой «придворной дамы», что попросила одну свою подругу написать соавтору и от моего имени узнать имя этой дамы. В просьбе моей было отказано. Упомянутый соавтор заявил, что дал «честное благородное слово» не раскрывать личность своей помощницы!
О какой честности и благородстве может тут идти речь? В книге было множество клеветнических измышлений в адрес Ее Величества, она кишела неточностями; а истории, рассказанные мнимой «придворной дамой», представляли собой сплошную ложь! Но ведь лицо, которое утверждает, будто все это не выдумки, а правда, должно бы набраться смелости и открыто ответить на ряд вопросов. Или же вы делаете какое-то заявление и отвечаете за него, или же вы помалкиваете. Если вы убеждены в том, что это правда, то не следует стыдиться сказать, почему, с какой целью вы это заявили, и указать на источник вашей информации. Я склонна считать, что фраза: «Я дал слово не говорить никому о том, откуда я это узнал» – дешево стоит, что она свидетельствует лишь о том, что мы имеем дело с клеветой и сплетней, которым не место ни в книгах, ни в повседневной жизни.
Глава IV
Государыня была ранней пташкой. При ней состояло шесть горничных. Старшая из них, Мадлена Занотти, итальянка по происхождению, принадлежала к семье, исстари состоявшей на службе у Великих герцогов Гессенских. Луиза Тутельберг, которую все звали Тутель, стоявшая на втором месте, была родом из Прибалтийского края. В их распоряжении состояло еще четверо помощниц. Камеристки, в обязанности которых входило одевать и раздевать Императрицу, служили по три дня в неделю, однако ни одна из них ни разу не видела Ее Величество раздетой или принимающей ванну.
Государыня поднималась с постели и принимала ванну без всякой посторонней помощи. Когда же Ей требовалось прибрать свои волосы, поверх белья она набрасывала японское кимоно – шелковое или же ситцевое. Причесывалась и одевалась Ее Величество чрезвычайно скромно, в чем снова проявлялось влияние викторианской эпохи. То же можно было сказать и об убранстве ее спальни, где соблюдалась мода Виндзорского и Букингемского дворцов, восходившая к 1840 году. Ей претило все броское, театральное как при выборе белья, так и в убранстве спальни. Белье Она носила из тонкого полотна, с чудными вышивками, но простого покроя. Ее рыжевато-золотистых волос никогда не касались щипцы для завивки, прическу Она предпочитала самую простую и лишь для праздников и важных приемов изменяла Своей привычке и позволяла Себе более замысловатую прическу.
Опочивальня Их Величеств представляла собой просторную комнату с двумя окнами, выходящими в парк. Находилась она на первом этаже: из-за слабого сердца ее величеству было трудно подниматься по лестнице. С помощью лифта, расположенного в коридоре, можно было попасть в детские, но во время революции водоснабжение было отключено, и лифт не работал. И тем не менее Ее Величество непременно навещала больных Великих княжон. Я всякий раз сопровождала Ее, поддерживая под руку, когда Она с трудом преодолевала ступени. Я не могла сдержать слезы, видя, как слаба Ее Величество, которая тем не менее была полна решимости не упустить ни единой возможности повидаться со Своими любимыми Чадами.
Большая двуспальная кровать светлого дерева стояла около окон, в простенке между которыми помещался туалетный столик Ее Величества. Справа от кровати в стене была пробита небольшая дверь, которая вела в крохотную молельню без окон, освещенную лампадами, где любила молиться Государыня. В молельне размещался столик и аналой, на котором лежало Священное Писание и образ Спасителя. Образ этот Ее Величество впоследствии подарила мне в память о тех днях, которые мы вместе прожили в Царском Селе. Это одно из самых больших моих сокровищ.
Мебель в Императорской спальне была обита тканью с орнаментом из цветов, на полу – мохнатый ковер лилового цвета. Туалетная комната Его Величества отделялась от спальни коридором. Напротив нее находилась туалетная комната и ванная Государыни, где не было ни следа показной роскоши и «странных» затей, о которых твердили злые языки. Ванна была не из серебра и не из мрамора, а самая обыкновенная, старинная ванна, помещенная в нишу. Ее величество, которой никогда не изменяло Ее викторианское стремление к аккуратности, требовала, чтобы в дневное время ванна драпировалась занавеской из кретона. В туалетной комнате Ее Величества стоял камин. На тот случай, если понадобятся их услуги, горничные находились в соседней комнате. Здесь хранились платья Государыни. В комнате между этажами, в которой стояло множество больших шкафов, хозяйничали горничные, в обязанности которых входило глаженье и починка одежды Ее Величества.
Государыня предпочитала обувь с длинным заостренным носком. Она обычно носила замшевые золотистого или белого цвета туфельки. Атласные туфли Она никогда не надевала.
– Терпеть не могу атласных туфель, они меня раздражают, – признавалась Императрица. За исключением платьев, которые Ее Величество надевала в торжественных случаях, они у Нее были совсем простого покроя. Она любила носить блузки с юбкой, обожала платья, надеваемые к чаю. Утонченностью своих вкусов в одежде Она напоминала Английскую Королеву Марию29. Подобно ей, Императрица отрицательно относилась к «последнему крику моды». Никогда не забуду, как неприятно поражена была Ее Величество, когда Она увидела на мне узкую юбку.
– Неужели Вам действительно нравится эта юбка, Лили? – спросила Она.
– Видите ли, Ваше Величество, – растерянно начала я, – это модно.
– Да разве это юбка? – возразила Она. – Что же, Лили, докажите Мне, что в ней удобно. Попробуйте-ка, пробегитесь. Посмотрим, как Вы в ней бегаете.
Нечего и говорить о том, что больше эту юбку я не надевала.
Ее Величество обвиняли в пристрастии к драгоценностям. Ничего подобного я за Ней не замечала. Правда, у Нее было множество чудных самоцветов, но Ее положение Императрицы Всероссийской давало Ей право владеть ими. Перстни и браслеты Она действительно любила и всегда носила перстень с крупной жемчужиной, а также крест, усыпанный драгоценными камнями. Некоторые авторы утверждают, будто бы крест был усыпан изумрудами. Я не согласна с этим. Я уверена, что это были сапфиры, и поскольку я видела этот крест каждый день, то думаю, что я права.
У Ее Величества были мягкие, красивой формы руки. Руки, которые никогда не оставались без дела. Ногти Она никогда не полировала, поскольку Его Величество терпеть не мог наманикюренные ногти.
В девять утра Государыня завтракала вместе с Августейшим Супругом. Завтрак был простой, на английский манер. После завтрака Ее Величество поднималась наверх к своим детям. Потом появлялась Анна Вырубова. Если оказывалось, что необходимо с кем-то встретиться, то аудиенции давались утром. Однако в том случае, если Государыня оказывалась «свободной», то Она отправлялась в училище для детских воспитательниц, организованное по английскому образцу. Она была твердо убеждена в необходимости таких воспитательниц и вкладывала Свою душу в работу и надлежащее руководство этим учебным заведением.
Ленч был в час дня, а по воскресным дням – в половине первого; но если Государыня испытывала недомогание, что происходило с ней довольно часто, то ленч Ей или подавали в лиловую гостиную, или же Она трапезничала вместе с Цесаревичем. После ленча Ее Величество прогуливалась или же каталась в легкой открытой коляске. Чай подавали в пять часов. Иногда в промежуток между ленчем и чаем устраивались приемы. Вся Императорская Семья встречалась за чаем, проходившим совсем «по-семейному». Обедали в восемь. Постоянной столовой не было: Государь не любил обедать в каком-то одном помещении, поэтому обеденный стол несли в ту комнату, в которой Ему в тот вечер хотелось пообедать.
После обеда (обычно очень простого, без затей) Императорская Семья проводила остаток вечера вместе. Их Высочества, питавшие страсть к головоломкам, обычно ими и занимались. Иногда Его Величество читал вслух, в то время как Дочери и Их Родительница работали. Эта дружная Семья жила бесхитростной жизнью – жизнью, которой не одобряла светская чернь. Более того, один из русских авторов договорился до того, что, по его мнению, «для блага России было бы лучше, если бы Императрице были свойственны многие слабости, какие приписывали Екатерине II». Даже смешно и задерживать свое внимание на заявлении подобного рода, если вспомнить, с каким осуждением газеты и широкие круги общества относились к Ее знакомству с Распутиным. Но если бы Она была Екатериной II, то, вероятно, эту Ее «слабость» могли бы счесть необходимой для «блага» России!
Гостиная Ее Величества, известная как «Лиловый будуар Императрицы», представляла собой чудную комнату, где можно было наблюдать пристрастие Ее хозяйки ко всем оттенкам лилового цвета. Весной и в зимнее время воздух в ней был пронизан ароматом сирени и ландышей, которые целыми корзинами ежедневно присылали во дворец с Ривьеры. Стены были украшены великолепными картинами. Над кушеткой висела огромная картина «Сон Пресвятой Богородицы», на другой стене висела картина, изображающая св. Цецилию, напротив нее – портрет принцессы Алисы, Великой герцогини Гессен-Дармштадтской, матери Ее Величества. Мебель лиловая с белым, множество уютных уголков. На большом столе множество семейных фотографий, на самом почетном месте – фотография Королевы Виктории.
Вторая гостиная представляла собой просторную комнату, где предметы убранства и обивка мебели были всех оттенков зеленого цвета. По желанию Ее Величества в одном углу была пристроена небольшая лесенка и балкон, который весной утопал в фиалках. В этой комнате висели портреты Их Величеств и несколько изысканных миниатюр Их Высочеств, выполненных Каульбахом30. Особенно хорош был портрет Великой княжны Марии Николаевны.
Книг было множество; Ее Величество очень много читала, но Ее главным образом интересовала серьезная литература. Библию Она знала от корки до корки. Библиотека находилась рядом с зеленой гостиной, где на круглом столике лежали книжные новинки и свежие номера журналов, тотчас же заменявшиеся самыми последними, по мере их выхода в свет.
Ее Величество была большой любительницей писать письма. Писала Она повсюду, где Ей только заблагорассудится. Бюро Ее стояло в комнате рядом со спальней, но я часто видела, как Она пишет прямо на коленях, подложив под листок блокнот. Причем неизменно использовала вечное перо. До войны Она ежедневно писала своей большой подруге, жившей в Германии, и всякий раз читала мне ответные письма от этой дамы. Почтовая бумага и конверты, как и белье, были обыкновенными, но с инициалами и Императорской короной Ее величества.
Поскольку уже отмечалась склонность Государыни к сирени и ландышам, хочу добавить, что Ее величество любила всякие цветы, но в особенности лилии, магнолии, глицинии, рододендроны, фрезии и фиалки. Любовь к цветам сродни любви к духам, и Ее Величество не была исключением. Из духов Она предпочитала «Белую Розу» парфюмерной фирмы Аткинсон. Они, по ее словам, были прозрачными, без всякой примеси, и бесконечно ароматными. В качестве туалетной воды она использовала вербену31.
Когда я впервые познакомилась с Ее Величеством, Она не курила, но во время революции приохотилась к папиросам. Как мне представляется, курение успокаивало Ее издерганные нервы.
Государыня имела обыкновение вести дневник, но вскоре я расскажу, как мне пришлось сжечь Ее дневники, а также дневники княжны Софьи Орбелиани и Анны Вырубовой и, наконец, все письма, которые отправил Ей Государь – как после Их помолвки, так и во время супружеской жизни Их Величеств32.
Доктора Боткина, преданного друга Царской Семьи и лейб-медика, представила мне Анна Вырубова. Он мне сразу пришелся по душе. Это был умный, либерально настроенный господин, и, хотя его политические воззрения расходились с идеологией монархистов, он настолько привязался к Его Величеству, что позабыл свои прежние взгляды.
Думаю, что на основании моих воспоминаний, которым, я полагаю, нельзя отказать в объективности, читатель убедится, что правителей одной из величайших империй, которые когда-либо знал мир, окружала простота. Простота была характерна для всех их дел, эта же простота привела и к их падению. Их Величества захотели жить, как живут частные лица; они воображали, что это возможно.
В России не принято, да и невозможно, чтобы Царь был обыкновенным человеком со свойственными человеку чувствами. Он символ, воплощение вековых традиций; Царь – это отец народа и в то же время величественный, непобедимый и недоступный монарх. Император или Императрица, так сказать, в домашнем халате никогда не задевали души своих подданных. Подобно тому как английский фермер хранил и берег безобразные олеографии, изображавшие Королеву Викторию со знаками своей королевской власти, так и русский крестьянин лелеял дешевые репродукции, изображавшие Государя Императора и его Августейшую Супругу в Царском облачении. Ни фермеру, ни крестьянину не пришлись бы по вкусу «семейные» фотографии их властелинов. Воображение простолюдина влекут порфиры, горностаевые мантии, золотые короны и скипетры – символы Царской власти. Все остальное его не интересует и не представляет для него ценности.
В марте, после рождения моего Тити, Ее Величество написала мне, что ей не терпится повидать своего крестника, которому тогда исполнилось девять месяцев. И я с сыном отправилась в Царское Село. Их Высочества много возились с малышом и по очереди купали его. Устроились мы в домике Анны, где под личным наблюдением Государыни была приготовлена комната для ребенка. Она прислала для него кроватку, а занавески и покрывало Она связала собственноручно. Ее Величество часами занималась с мальчиком, играла с ним, фотографировала. После первого визита мне то и дело передавали «повеление» «прибыть и привезти с собой младенца». Помню, однажды я опоздала на поезд и не успела к ленчу. Ее Величество, которая ждала меня, заметив мою усталость, велела подать чай. Посадив Тити к себе на колени, Она проговорила:
– Я вижу, Лили, Вы голодны и утомлены. – С этими словами Она принялась потчевать меня бутербродами – совсем как мать, желающая утешить усталого ребенка. О ней можно сказать, что она была в большей степени матерью, чем сама мать, в большей степени русской, чем сами русские.Любила Она Англию и Россию. Я заявляю совершенно определенно, что любви к Германии, как к своей родине, Она не испытывала. Ей дорог был Дармштадт, поскольку в Ее глазах это был Ее домашний очаг, но никакой привязанности к другим областям Германии у Ее Величества не было.
Шли месяцы, и все больше крепла наша дружба с Государыней. Осенью Императорская Семья отправилась в Ливадию, где я гостила у своего дядюшки и, таким образом, имела возможность часто бывать в Ливадийском Дворце Царской Четы. В первый же день, как только я встретила Ее Величество в Ливадии, Она вручила мне комплект приданого для Тити, изготовленный Ею собственноручно. Я было удивилась, когда она телеграфом запросила у меня размер малыша, – теперь я поняла, для чего это Ей понадобилось!
Государыня поднималась с постели и принимала ванну без всякой посторонней помощи. Когда же Ей требовалось прибрать свои волосы, поверх белья она набрасывала японское кимоно – шелковое или же ситцевое. Причесывалась и одевалась Ее Величество чрезвычайно скромно, в чем снова проявлялось влияние викторианской эпохи. То же можно было сказать и об убранстве ее спальни, где соблюдалась мода Виндзорского и Букингемского дворцов, восходившая к 1840 году. Ей претило все броское, театральное как при выборе белья, так и в убранстве спальни. Белье Она носила из тонкого полотна, с чудными вышивками, но простого покроя. Ее рыжевато-золотистых волос никогда не касались щипцы для завивки, прическу Она предпочитала самую простую и лишь для праздников и важных приемов изменяла Своей привычке и позволяла Себе более замысловатую прическу.
Опочивальня Их Величеств представляла собой просторную комнату с двумя окнами, выходящими в парк. Находилась она на первом этаже: из-за слабого сердца ее величеству было трудно подниматься по лестнице. С помощью лифта, расположенного в коридоре, можно было попасть в детские, но во время революции водоснабжение было отключено, и лифт не работал. И тем не менее Ее Величество непременно навещала больных Великих княжон. Я всякий раз сопровождала Ее, поддерживая под руку, когда Она с трудом преодолевала ступени. Я не могла сдержать слезы, видя, как слаба Ее Величество, которая тем не менее была полна решимости не упустить ни единой возможности повидаться со Своими любимыми Чадами.
Большая двуспальная кровать светлого дерева стояла около окон, в простенке между которыми помещался туалетный столик Ее Величества. Справа от кровати в стене была пробита небольшая дверь, которая вела в крохотную молельню без окон, освещенную лампадами, где любила молиться Государыня. В молельне размещался столик и аналой, на котором лежало Священное Писание и образ Спасителя. Образ этот Ее Величество впоследствии подарила мне в память о тех днях, которые мы вместе прожили в Царском Селе. Это одно из самых больших моих сокровищ.
Мебель в Императорской спальне была обита тканью с орнаментом из цветов, на полу – мохнатый ковер лилового цвета. Туалетная комната Его Величества отделялась от спальни коридором. Напротив нее находилась туалетная комната и ванная Государыни, где не было ни следа показной роскоши и «странных» затей, о которых твердили злые языки. Ванна была не из серебра и не из мрамора, а самая обыкновенная, старинная ванна, помещенная в нишу. Ее величество, которой никогда не изменяло Ее викторианское стремление к аккуратности, требовала, чтобы в дневное время ванна драпировалась занавеской из кретона. В туалетной комнате Ее Величества стоял камин. На тот случай, если понадобятся их услуги, горничные находились в соседней комнате. Здесь хранились платья Государыни. В комнате между этажами, в которой стояло множество больших шкафов, хозяйничали горничные, в обязанности которых входило глаженье и починка одежды Ее Величества.
Государыня предпочитала обувь с длинным заостренным носком. Она обычно носила замшевые золотистого или белого цвета туфельки. Атласные туфли Она никогда не надевала.
– Терпеть не могу атласных туфель, они меня раздражают, – признавалась Императрица. За исключением платьев, которые Ее Величество надевала в торжественных случаях, они у Нее были совсем простого покроя. Она любила носить блузки с юбкой, обожала платья, надеваемые к чаю. Утонченностью своих вкусов в одежде Она напоминала Английскую Королеву Марию29. Подобно ей, Императрица отрицательно относилась к «последнему крику моды». Никогда не забуду, как неприятно поражена была Ее Величество, когда Она увидела на мне узкую юбку.
– Неужели Вам действительно нравится эта юбка, Лили? – спросила Она.
– Видите ли, Ваше Величество, – растерянно начала я, – это модно.
– Да разве это юбка? – возразила Она. – Что же, Лили, докажите Мне, что в ней удобно. Попробуйте-ка, пробегитесь. Посмотрим, как Вы в ней бегаете.
Нечего и говорить о том, что больше эту юбку я не надевала.
Ее Величество обвиняли в пристрастии к драгоценностям. Ничего подобного я за Ней не замечала. Правда, у Нее было множество чудных самоцветов, но Ее положение Императрицы Всероссийской давало Ей право владеть ими. Перстни и браслеты Она действительно любила и всегда носила перстень с крупной жемчужиной, а также крест, усыпанный драгоценными камнями. Некоторые авторы утверждают, будто бы крест был усыпан изумрудами. Я не согласна с этим. Я уверена, что это были сапфиры, и поскольку я видела этот крест каждый день, то думаю, что я права.
У Ее Величества были мягкие, красивой формы руки. Руки, которые никогда не оставались без дела. Ногти Она никогда не полировала, поскольку Его Величество терпеть не мог наманикюренные ногти.
В девять утра Государыня завтракала вместе с Августейшим Супругом. Завтрак был простой, на английский манер. После завтрака Ее Величество поднималась наверх к своим детям. Потом появлялась Анна Вырубова. Если оказывалось, что необходимо с кем-то встретиться, то аудиенции давались утром. Однако в том случае, если Государыня оказывалась «свободной», то Она отправлялась в училище для детских воспитательниц, организованное по английскому образцу. Она была твердо убеждена в необходимости таких воспитательниц и вкладывала Свою душу в работу и надлежащее руководство этим учебным заведением.
Ленч был в час дня, а по воскресным дням – в половине первого; но если Государыня испытывала недомогание, что происходило с ней довольно часто, то ленч Ей или подавали в лиловую гостиную, или же Она трапезничала вместе с Цесаревичем. После ленча Ее Величество прогуливалась или же каталась в легкой открытой коляске. Чай подавали в пять часов. Иногда в промежуток между ленчем и чаем устраивались приемы. Вся Императорская Семья встречалась за чаем, проходившим совсем «по-семейному». Обедали в восемь. Постоянной столовой не было: Государь не любил обедать в каком-то одном помещении, поэтому обеденный стол несли в ту комнату, в которой Ему в тот вечер хотелось пообедать.
После обеда (обычно очень простого, без затей) Императорская Семья проводила остаток вечера вместе. Их Высочества, питавшие страсть к головоломкам, обычно ими и занимались. Иногда Его Величество читал вслух, в то время как Дочери и Их Родительница работали. Эта дружная Семья жила бесхитростной жизнью – жизнью, которой не одобряла светская чернь. Более того, один из русских авторов договорился до того, что, по его мнению, «для блага России было бы лучше, если бы Императрице были свойственны многие слабости, какие приписывали Екатерине II». Даже смешно и задерживать свое внимание на заявлении подобного рода, если вспомнить, с каким осуждением газеты и широкие круги общества относились к Ее знакомству с Распутиным. Но если бы Она была Екатериной II, то, вероятно, эту Ее «слабость» могли бы счесть необходимой для «блага» России!
Гостиная Ее Величества, известная как «Лиловый будуар Императрицы», представляла собой чудную комнату, где можно было наблюдать пристрастие Ее хозяйки ко всем оттенкам лилового цвета. Весной и в зимнее время воздух в ней был пронизан ароматом сирени и ландышей, которые целыми корзинами ежедневно присылали во дворец с Ривьеры. Стены были украшены великолепными картинами. Над кушеткой висела огромная картина «Сон Пресвятой Богородицы», на другой стене висела картина, изображающая св. Цецилию, напротив нее – портрет принцессы Алисы, Великой герцогини Гессен-Дармштадтской, матери Ее Величества. Мебель лиловая с белым, множество уютных уголков. На большом столе множество семейных фотографий, на самом почетном месте – фотография Королевы Виктории.
Вторая гостиная представляла собой просторную комнату, где предметы убранства и обивка мебели были всех оттенков зеленого цвета. По желанию Ее Величества в одном углу была пристроена небольшая лесенка и балкон, который весной утопал в фиалках. В этой комнате висели портреты Их Величеств и несколько изысканных миниатюр Их Высочеств, выполненных Каульбахом30. Особенно хорош был портрет Великой княжны Марии Николаевны.
Книг было множество; Ее Величество очень много читала, но Ее главным образом интересовала серьезная литература. Библию Она знала от корки до корки. Библиотека находилась рядом с зеленой гостиной, где на круглом столике лежали книжные новинки и свежие номера журналов, тотчас же заменявшиеся самыми последними, по мере их выхода в свет.
Ее Величество была большой любительницей писать письма. Писала Она повсюду, где Ей только заблагорассудится. Бюро Ее стояло в комнате рядом со спальней, но я часто видела, как Она пишет прямо на коленях, подложив под листок блокнот. Причем неизменно использовала вечное перо. До войны Она ежедневно писала своей большой подруге, жившей в Германии, и всякий раз читала мне ответные письма от этой дамы. Почтовая бумага и конверты, как и белье, были обыкновенными, но с инициалами и Императорской короной Ее величества.
Поскольку уже отмечалась склонность Государыни к сирени и ландышам, хочу добавить, что Ее величество любила всякие цветы, но в особенности лилии, магнолии, глицинии, рододендроны, фрезии и фиалки. Любовь к цветам сродни любви к духам, и Ее Величество не была исключением. Из духов Она предпочитала «Белую Розу» парфюмерной фирмы Аткинсон. Они, по ее словам, были прозрачными, без всякой примеси, и бесконечно ароматными. В качестве туалетной воды она использовала вербену31.
Когда я впервые познакомилась с Ее Величеством, Она не курила, но во время революции приохотилась к папиросам. Как мне представляется, курение успокаивало Ее издерганные нервы.
Государыня имела обыкновение вести дневник, но вскоре я расскажу, как мне пришлось сжечь Ее дневники, а также дневники княжны Софьи Орбелиани и Анны Вырубовой и, наконец, все письма, которые отправил Ей Государь – как после Их помолвки, так и во время супружеской жизни Их Величеств32.
Доктора Боткина, преданного друга Царской Семьи и лейб-медика, представила мне Анна Вырубова. Он мне сразу пришелся по душе. Это был умный, либерально настроенный господин, и, хотя его политические воззрения расходились с идеологией монархистов, он настолько привязался к Его Величеству, что позабыл свои прежние взгляды.
Думаю, что на основании моих воспоминаний, которым, я полагаю, нельзя отказать в объективности, читатель убедится, что правителей одной из величайших империй, которые когда-либо знал мир, окружала простота. Простота была характерна для всех их дел, эта же простота привела и к их падению. Их Величества захотели жить, как живут частные лица; они воображали, что это возможно.
В России не принято, да и невозможно, чтобы Царь был обыкновенным человеком со свойственными человеку чувствами. Он символ, воплощение вековых традиций; Царь – это отец народа и в то же время величественный, непобедимый и недоступный монарх. Император или Императрица, так сказать, в домашнем халате никогда не задевали души своих подданных. Подобно тому как английский фермер хранил и берег безобразные олеографии, изображавшие Королеву Викторию со знаками своей королевской власти, так и русский крестьянин лелеял дешевые репродукции, изображавшие Государя Императора и его Августейшую Супругу в Царском облачении. Ни фермеру, ни крестьянину не пришлись бы по вкусу «семейные» фотографии их властелинов. Воображение простолюдина влекут порфиры, горностаевые мантии, золотые короны и скипетры – символы Царской власти. Все остальное его не интересует и не представляет для него ценности.
В марте, после рождения моего Тити, Ее Величество написала мне, что ей не терпится повидать своего крестника, которому тогда исполнилось девять месяцев. И я с сыном отправилась в Царское Село. Их Высочества много возились с малышом и по очереди купали его. Устроились мы в домике Анны, где под личным наблюдением Государыни была приготовлена комната для ребенка. Она прислала для него кроватку, а занавески и покрывало Она связала собственноручно. Ее Величество часами занималась с мальчиком, играла с ним, фотографировала. После первого визита мне то и дело передавали «повеление» «прибыть и привезти с собой младенца». Помню, однажды я опоздала на поезд и не успела к ленчу. Ее Величество, которая ждала меня, заметив мою усталость, велела подать чай. Посадив Тити к себе на колени, Она проговорила:
– Я вижу, Лили, Вы голодны и утомлены. – С этими словами Она принялась потчевать меня бутербродами – совсем как мать, желающая утешить усталого ребенка. О ней можно сказать, что она была в большей степени матерью, чем сама мать, в большей степени русской, чем сами русские.Любила Она Англию и Россию. Я заявляю совершенно определенно, что любви к Германии, как к своей родине, Она не испытывала. Ей дорог был Дармштадт, поскольку в Ее глазах это был Ее домашний очаг, но никакой привязанности к другим областям Германии у Ее Величества не было.
Шли месяцы, и все больше крепла наша дружба с Государыней. Осенью Императорская Семья отправилась в Ливадию, где я гостила у своего дядюшки и, таким образом, имела возможность часто бывать в Ливадийском Дворце Царской Четы. В первый же день, как только я встретила Ее Величество в Ливадии, Она вручила мне комплект приданого для Тити, изготовленный Ею собственноручно. Я было удивилась, когда она телеграфом запросила у меня размер малыша, – теперь я поняла, для чего это Ей понадобилось!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента