Страница:
Макрон громко выдохнул.
– Наши глупцы пали перед ним ниц, ни на миг не усомнившись в этой бессмыслице. Я был вынужден последовать всеобщему примеру, это нетрудно было сделать, так как от ужаса у меня ноги подкосились, и я рухнул в холодную грязь. Я уловил некоторое недоумение на лицах его сестер, но все вокруг так превозносили обожаемого императора – бога, что, естественно, им показалось неуместным выражать свои сомнения. К тому же быть сестрами божества – почетно и в высшей степени приятно. Калигула сказал, что на торжественном пиру вечером откроет тайну своего истинного происхождения. И все почли это за величайшую милость.
Силан умолк, теребя край плаща. Макрон потирал лоб и тоже молчал, осмысливая услышанное. Смерть Юнии принесла великие беды Риму!
– Ты не верил, сенатор, в его любовь к твоей дочери, – сказал Невий Серторий. – Но посмотри теперь, что сделала с ним ее гибель!
Юний вспыхнул и гневно посмотрел на Макрона.
– Ты тоже любил ее, – запальчиво возразил он, – но не сошел с ума и не приказал бы выбросить ребенка, которого родила она в муках, доверив ему.
– Я – не он, – вымолвил Макрон. – Возможно, я любил ее немного меньше. Нам не измерить глубину его горя.
Силан махнул рукой.
– Рим в страшной опасности. Какие еще безумства учинит Калигула? Я помню его мальчишкой в Антиохии. Он и тогда плел невесть что о своем предназначении. Моя бедная девочка верила ему и во всем подражала. Германику недосуг было заниматься воспитанием сына, а Агриппина слишком баловала мальчишку и без конца разъезжала с мужем, вместо того, чтобы осесть в Риме, как добропорядочной матроне, и воспитывать детей. Уже тогда, в Сирии, я заметил, что Сапожок не в своем уме. А Клавдилла и слушать ничего не желала, даже наперекор Тиберию пошла, когда он противился их браку.
– Что нам за дело до безумств Калигулы? – возразил Макрон. – Пусть себе творит, что хочет. Пока он считает, что цель его жизни – бесконечные празднества и огромные растраты, мы будем править империей и богатеть. Я знаю, что тебе подчинен сенат, и все незаконные сделки проходят при твоем участии. Не удивляйся, мой друг, я давно осведомлен о твоих способностях к легкой наживе. Я оставлю себе моих преторианцев и армию. Завоевательные походы приносят немало прибыли, помимо триумфов. А знаешь, как наживаются те, кто поставляет армии провизию, оружие и лошадей? И если Гай Цезарь перестанет быть нам угоден, на смену ему уже есть Гемелл, твой воспитанник. Думаю, через год он будет в состоянии заменить Калигулу. Мы – власть и опора Рима, хотя наш сумасшедший не должен об этом догадываться.
Силан молчал, но Макрон видел, что слова его поняты верно и, скорее всего, одобрены.
– Что ж, – наконец произнес сенатор, – причин для беспокойства нет. Пока нет, – поспешил он добавить. – Думаю, мы поладим с тобой, мой друг. Память о моей дочери связала нас нерушимыми узами, и, предав друг друга, мы предадим Юнию.
Макрон заметил, как блеснула слезинка в уголке глаза собеседника.
– Если б ты мог стать моим зятем, а не проклятый Калигула, – с грустью сказал Силан.
И Невий со стыдом вспомнил о своем малодушии. Ведь тогда, перед свадьбой, он так и не смог решиться похитить Клавдиллу и увезти из Рима. Проклятая жажда власти застила глаза, да и явная ненависть Юнии заставила в последний миг передумать. А ведь сейчас он мог поклясться, что она все же любила его, хотя и не так страстно, как Гая, но любила.
– Я до сих пор боготворю ее, – произнес он, глядя в мутные глаза старика. Сильно постарел Силан, потеряв единственную дочь. – После ее смерти я не сближался ни с одной женщиной. И никогда впредь не сделаю этого. Сегодня император особым эдиктом развел меня с женой. Энния Невия теперь делит с ним ложе.
Силан ахнул и безвольно опустился в катедру, держась за сердце.
– Да, – тихо произнес он. – Нам не измерить глубину его горя.
И печально усмехнулся.
III
IV
– Наши глупцы пали перед ним ниц, ни на миг не усомнившись в этой бессмыслице. Я был вынужден последовать всеобщему примеру, это нетрудно было сделать, так как от ужаса у меня ноги подкосились, и я рухнул в холодную грязь. Я уловил некоторое недоумение на лицах его сестер, но все вокруг так превозносили обожаемого императора – бога, что, естественно, им показалось неуместным выражать свои сомнения. К тому же быть сестрами божества – почетно и в высшей степени приятно. Калигула сказал, что на торжественном пиру вечером откроет тайну своего истинного происхождения. И все почли это за величайшую милость.
Силан умолк, теребя край плаща. Макрон потирал лоб и тоже молчал, осмысливая услышанное. Смерть Юнии принесла великие беды Риму!
– Ты не верил, сенатор, в его любовь к твоей дочери, – сказал Невий Серторий. – Но посмотри теперь, что сделала с ним ее гибель!
Юний вспыхнул и гневно посмотрел на Макрона.
– Ты тоже любил ее, – запальчиво возразил он, – но не сошел с ума и не приказал бы выбросить ребенка, которого родила она в муках, доверив ему.
– Я – не он, – вымолвил Макрон. – Возможно, я любил ее немного меньше. Нам не измерить глубину его горя.
Силан махнул рукой.
– Рим в страшной опасности. Какие еще безумства учинит Калигула? Я помню его мальчишкой в Антиохии. Он и тогда плел невесть что о своем предназначении. Моя бедная девочка верила ему и во всем подражала. Германику недосуг было заниматься воспитанием сына, а Агриппина слишком баловала мальчишку и без конца разъезжала с мужем, вместо того, чтобы осесть в Риме, как добропорядочной матроне, и воспитывать детей. Уже тогда, в Сирии, я заметил, что Сапожок не в своем уме. А Клавдилла и слушать ничего не желала, даже наперекор Тиберию пошла, когда он противился их браку.
– Что нам за дело до безумств Калигулы? – возразил Макрон. – Пусть себе творит, что хочет. Пока он считает, что цель его жизни – бесконечные празднества и огромные растраты, мы будем править империей и богатеть. Я знаю, что тебе подчинен сенат, и все незаконные сделки проходят при твоем участии. Не удивляйся, мой друг, я давно осведомлен о твоих способностях к легкой наживе. Я оставлю себе моих преторианцев и армию. Завоевательные походы приносят немало прибыли, помимо триумфов. А знаешь, как наживаются те, кто поставляет армии провизию, оружие и лошадей? И если Гай Цезарь перестанет быть нам угоден, на смену ему уже есть Гемелл, твой воспитанник. Думаю, через год он будет в состоянии заменить Калигулу. Мы – власть и опора Рима, хотя наш сумасшедший не должен об этом догадываться.
Силан молчал, но Макрон видел, что слова его поняты верно и, скорее всего, одобрены.
– Что ж, – наконец произнес сенатор, – причин для беспокойства нет. Пока нет, – поспешил он добавить. – Думаю, мы поладим с тобой, мой друг. Память о моей дочери связала нас нерушимыми узами, и, предав друг друга, мы предадим Юнию.
Макрон заметил, как блеснула слезинка в уголке глаза собеседника.
– Если б ты мог стать моим зятем, а не проклятый Калигула, – с грустью сказал Силан.
И Невий со стыдом вспомнил о своем малодушии. Ведь тогда, перед свадьбой, он так и не смог решиться похитить Клавдиллу и увезти из Рима. Проклятая жажда власти застила глаза, да и явная ненависть Юнии заставила в последний миг передумать. А ведь сейчас он мог поклясться, что она все же любила его, хотя и не так страстно, как Гая, но любила.
– Я до сих пор боготворю ее, – произнес он, глядя в мутные глаза старика. Сильно постарел Силан, потеряв единственную дочь. – После ее смерти я не сближался ни с одной женщиной. И никогда впредь не сделаю этого. Сегодня император особым эдиктом развел меня с женой. Энния Невия теперь делит с ним ложе.
Силан ахнул и безвольно опустился в катедру, держась за сердце.
– Да, – тихо произнес он. – Нам не измерить глубину его горя.
И печально усмехнулся.
III
Каждая женщина помнит о своей первой любви. Одна хранит добрую память, иная – разочарование и боль. Но что делать, если эта первая любовь продолжает терзать и мучить всю жизнь? А сердце переполняется то прекрасными воспоминаниями, то душной ненавистью?
Память Друзиллы хранила каждую подробность их отношений с Гаем. И порой, закрывая глаза, она будто наяву видела пред собой лицо брата, шепчущего преступные слова любви, и чувствовала силу его объятий. Она никогда не признавалась ему, что влюбилась в него еще маленькой девочкой, и что сама подстроила их первую близость. В силу врожденного коварства ей было выгодно, чтобы люди осудили Гая и пожалели ее, соблазненную собственным братом. Калигула, виноватый перед ней, уже не мог разорвать цепкий круг порочной связи, страшась упреков сестры и ее угроз покончить с собой. Но стоило вернуться Юнии в его жизнь…
Друзилла проснулась от мучительной боли, резко села и разрыдалась, уткнувшись лбом в колени. Соперница умерла, но все осталось по – прежнему. Она – нелюбимая и нежеланная. Гай даже сейчас отвергал ее, не в силах простить обман, которым она выманила его из царства мертвых, где он был с ней, своей мертвой женой. Проклятый Клавдий! Это он виноват во всем. Она испугалась угроз. Да что он сделал бы ей – сестре императора?!
Истеричные всхлипывания прекратились, Друзилла перевела дыхание. Надо держать себя в руках. Еще не все потеряно! Она вернет любовь брата! Вернет во что бы то ни стало. А старый заика поплатится за то, что препятствовал этому.
Спящий рядом мужчина пошевелился, и рука его легла ей на бедро. Друзилла нахмурилась и брезгливо отстранилась. Этот жалкий напыщенный красавчик успел набить ей оскомину. Девушка передернула плечами. Заманив к себе на ложе Ганимеда, она сполна отплатила Кассию за измену. Ей припомнился его отъезд в Малую Азию, и она весело улыбнулась.
Друзилла и Кассий не разговаривали меж собой еще с похорон. Она видела, как он страдает, но его душевные муки вызывали у нее лишь злобу и негодование. Из чувства мести она даже вернулась в свой дом, покинув шумные покои дворца. Но не только поэтому. Кассий догадался, что произошло меж ней и братом. И вот она явилась вымещать на нем свою злость. Он терпел, стиснув зубы, стараясь не отвечать на насмешки и открытые издевки, замкнулся в себе.
Он сам подал прошение императору и, пряча глаза, попросил развести их как можно скорее, дескать, ему пора уезжать, а уговорить супругу переехать в Малую Азию он так и не смог. Недовольный Калигула предложил было лично заставить Друзиллу повиноваться мужу, но Кассий решительно отверг это великодушное предложение. «Змея не должна покинуть столь тесный клубок своих сородичей», – думалось Лонгину, и с тех пор про себя он звал жену не иначе, как «моя змейка».
Змейка, едва Калигула сообщил ей о разводе, оставила дворцовые покои и с вещами перебралась к нему в дом, не упустив возможности испортить Кассию последние дни пребывания в Риме. Виниций не преминул, однако, пояснить другу, что накануне с братом у нее вышла крупная размолвка.
Друзилла страдала от одиночества, но не искала сближения с великодушным Кассием, а продолжала открыто над ними насмехаться, поминая Клавдиллу при каждом удобном случае. Лонгин, как мог, избегал с ней встреч под одной крышей, но это редко ему удавалось. Змейка с поразительным упорством выслеживала его.
Наступило последнее утро. Вещи Лонгина были собраны и погружены в обоз, сопровождающие рабы уже ожидали на улице, но хозяин медлил, стоя перед ларарием. Он все никак не мог решиться переступить порог дома. Стоит ли проститься с женой? Ведь столько лет он любил эту взбалмошную женщину, прощая все измены и закрывая глаза на сплетни. Он так и не затронул ее сердце, даже искорка любви не вспыхнула в ее темной душе, отравленной преступной страстью. Наконец, Кассий махнул рукой и решительно пошел в ее покои.
Весь долгий путь до Малой Азии в его ушах звенел издевательский хохот бывшей жены. Друзилла верно все рассчитала. Едва Лонгин отдернул занавес кубикулы, как пред ним предстала сладострастная картина. Его прелестная супруга, извиваясь, точно неистовая вакханка, стонала в объятиях его лучшего друга. Красавчика Ганимеда. Большего позора Кассий не знал за всю свою жизнь.
А потом, после отъезда супруга, Друзилла стала тяготиться этой затянувшейся связью. Но удовольствие от позора, коим она с ног до головы покрыла чопорного Лонгина, все еще заставляло ее улыбаться и принимать у себя по ночам Лепида, не скрывавшего, что с сестрой императора его связывает не столько страсть, сколько возможность быть ближе к цезарю.
В конце концов, он ей все же опротивел. Друзилла отвела глаза от Ганимеда и презрительно фыркнула. Да у него даже кожа белей, чем у нее, и косметики на лице больше, чем у дешевой потаскухи. Аромат тщательно завитых волос неприятно щекочет нос, и хочется чихнуть в и без того душной кубикуле. Она со вздохом поднялась и прошла в купальню. Эхо ее легких шагов прошелестело в опустевшем доме.
Наслаждаясь блаженным одиночеством, она погрузилась в теплую воду, благоухающую драгоценными маслами. Сегодня канун январских календ, и приглашение на пиршество в честь вступления в должность новых консулов уже ждет ее в осциуме. Она должна ослепить брата красотой и заставить пожалеть о своей холодности. Гай сейчас одинок и долго не сможет хранить верность умершей, пылкость его натуры возьмет верх, а уж она будет рядом.
Шорох за занавесью отвлек Друзиллу от мечтаний.
– Кто там? – крикнула она. Только б не Ганимед! Вряд ли у него хватит ума удалиться без прощального поцелуя. Друзилла недовольно поморщилась.
– Это я, тетя Друзилла! – из-за занавеса показалась черная кудрявая головка молоденькой девушки. Друзилла радостно улыбнулась.
– Входи, Мессалина! Буду рада, если присоединишься ко мне. Тонкая фигурка проскользнула в купальню.
– А правда можно? – спросила девчонка, облизывая розовым острым язычком пунцовые губки. Продолжая приветливо улыбаться, Друзилла кивнула. Она души не чаяла в вертлявой жизнерадостной Валерии, дочери своей близкой подруги Эмилии Лепиды. Молниеносно скинув тунику, девочка с плеском нырнула в воду, погрузившись с головой. Друзилла утерла брызги с лица, но не рассердилась на очаровательную шалунью. Из-под лепестков показалась черная макушка и блестящие гагатовые глазенки.
– Ой, прости, тетя Друзилла! – смущенно сказала Валерия. – Я не хотела портить твою прическу. Мама всегда ругается, когда я так делаю.
Друзилла рассмеялась.
– Сколько раз просила не называть меня «тетей». Я слишком молода, чтобы слушать, как ты так ко мне обращаешься. Тебя скоро выдадут замуж, ты станешь матроной, а по – прежнему будешь говорить всем «тетя». Твой муж будет насмехаться над тобой!
– Больше не буду, те. – и маленькой узкой ладошкой девушка поспешно зажала себе рот. – Я очень хочу замуж! Жду не дождусь, когда меня посватают. Мужа хочу себе красивого и статного! Такого, как Ганимед! – вдруг выпалила она.
– Не стоит обольщаться показной красотой. Все красивые мужчины не верны своим женам, – поучительно сказала Друзилла, стараясь скрыть растерянность.
– Мне кажется, я влюблена в Эмилия, – призналась Мессалина. – Он самый красивый мужчина из всех, кого я видела в жизни.
Она зацокала язычком. Друзилла увидела, как мечтательная дымка заволокла ее взгляд.
– Я думаю только о нем вот уже несколько дней. Мы с матерью встретили его в ювелирной лавке. Как ты думаешь, если мой отчим предложит Эмилию жениться на мне, он согласится? За мной дают большое приданое, – наивно сказала Мессалина.
– Он не стоит твоего внимания, – упрямо повторила Друзилла.
– Но почему? – Мессалина обиженно выпятила нижнюю губу.
Друзилла вдруг поднялась в полный рост над водой. Валерия вновь облизнула пересохшие губки, рассматривая красоту ее обнаженного тела.
– Если я б была так же красива… – протянула она.
– Ты прекрасна, как бутон розы. И расцветешь уже совсем скоро. Все в Риме сойдут с ума от твоей красоты.
– Но я… Друзилла перебила ее:
– Пойдем. Я хочу кое-что показать тебе. Но обещай, что воспримешь достойно
– Накинь простыню, чтоб не простудиться в коридоре.
Мессалина послушалась и покорно прошла за Друзиллой в перистиль. Они приблизились к статуе Меркурия, сжимавшего в руках жезл. Друзилле нравилась эта статуя, лицом и фигурой напоминающая Фабия.
– Присмотрись, – сказала Друзилла. Мессалина послушно завертела головой. – Представь, что пред тобой мужчина из плоти и крови. Видишь, какое у него красивое мускулистое тело, стройные ноги и мужественное лицо. Эту статую скульптор ваял с живого человека. Тебе нравится Меркурий? Этот бог прекрасен не только телом. Он, единственный из богов, кто был верен своей избраннице.
Мессалина кивнула, облизывая губы острым кончиком язычка. Друзилле нравилась эта ее детская привычка.
– Ты хотела бы, чтобы такой мужчина взял тебя в жены? Валерия опять наклонила голову, исподлобья разглядывая обнаженные чресла мраморного бога. Ничего себе! И она сразу устыдилась недостойных мыслей.
– Теперь еще немного терпения, и я покажу тебе того, в кого, как тебе кажется, ты влюблена. Пойдем!
Удивленная до крайности Мессалина последовала за подругой, кинув напоследок взгляд на прекрасную статую.
– Ступай тише! – скомандовала шепотом Друзилла, когда она вошли в спальню, и приоткрыла занавес, скрывающий ложе. Мессалина испуганно зажала рот руками, сдерживая вскрик.
На ложе, раскинувшись, спал предмет ее девичьих воздыханий. Мессалина залилась краской от стыда и горького разочарования. О боги!
Друзилла поспешно потянула ее за собой обратно в купальню. Лишь там, окунувшись с головой в прохладную воду, Валерия немного пришла в себя. Друзилла молча наблюдала за девушкой, ожидая вопросов. Но их не последовало.
– Спасибо, что открыла мне глаза, – сказала Мессалина. – Теперь я поняла, каких мужчин надо любить. Ты же любишь таких, как Меркурий? Правда?
– Да. Сейчас Ганимед – мой любовник, – серьезно произнесла она. – Но наша связь – моя месть бросившему меня мужу. Ты – уже взрослая девочка, и я могу тебе признаться в этом. Кассий был жестоко уязвлен, что я изменила ему с его лучшим другом сразу после развода.
– А что, у Кассия все друзья такие? – с непритворным ужасом поинтересовалась Мессалина. Друзилла расхохоталась. И тут же закашлялась от боли в груди, сплюнув темный сгусток крови. Незаметно для девушки.
– Твоя семья получила приглашение во дворец? – сменила Друзилла тему, воспользовавшись приступом кашля.
Мессалина помотала головой.
– Если хочешь, я возьму тебя с собой, – как бы невзначай проронила Друзилла. И увидела, как взор девушки вспыхнул радостью. – Напиши матери, чтобы она тебя не искала, и пойдем делать прически.
Обнаженная Валерия выскочила из воды, ошалев от невиданного счастья. Надо же, она увидит императора совсем близко!
– Интересно, – вдруг сказала она, склонившись, чтобы поцеловать Друзиллу. – Гай Цезарь уже выбрал себе новую невесту? Он очень похож на эту статую.
Друзилла вновь закашлялась. Что на уме у этой малышки?
Они сидели напротив друг друга и наблюдали, как ловкие руки рабынь укладывают их волосы в роскошные неповторимые прически. Мессалина волновалась и непрестанно ерзала в катедре. Друзилла, наблюдая за ее гримасами, смеялась и без конца шутила. Настроение у нее было превосходным. Уехал надоевший муж и отослан прочь набивший оскомину любовник. Пришло время новых наслаждений, к тому же рядом такая прекрасная ученица! Первый урок уже дан, тяга девчонки к мужчинам очевидна, и она станет достойной наперсницей тайных удовольствий. Как жаль, что уютного гнездышка Пираллиды больше не существует! Друзилла закусила губу и задумалась. Гетера до сих пор прячется в храме Весты, опасаясь преследований, и ей невдомек, что о ней позабыли. Ирод, конечно, поступил с ней по – свински, отдав во власть бешеного Агенобарба. Ах, какие оргии устраивал Домиций! Никто не мог сравниться с ним размахом и вседозволенностью! Друзилла мечтательно закатила глаза. Надо будет выманить Пираллиду и вернуть ее в тот уютный домик на Субуре, скорее всего, Лара Варус не станет упрямиться и уступит. Друзилла даже потянулась за стилем и табличками, но звон гонка остановил ее.
Ранним гостем оказалась Ливилла. Валерия тут же подбежала поцеловаться, но та досадливо отмахнулась от нее, как от надоевшей мухи. Мессалина надулась, и ее агатовые глазенки обиженно заблестели из-под длинной челки.
– Приветствую тебя, сестра! – сказала Друзилла, указывая на катедру, услужливо придвинутую рабыней. – Какие вести ты принесла?
– Наш брат сегодня провозгласил во всеуслышание о своем божественном происхождении! – насмешливо сообщила Ливилла. – Теперь мы сестры нового римского бога.
Друзилла удивленно округлила глаза.
– Коллегия понтификов и фламины безоговорочно признали за ним это право.
– Ну надо же, – вымолвила Друзилла, – до чего сильно любят его в Риме.
– Болезнь сильно повлияла на его рассудок. Я не узнаю нашего брата. Вначале приказала выбросить собственную дочь, а теперь. Я никогда не смогу простить ему Юлиллы.
Друзилла махнула рукой:
– Смерть Клавдиллы чуть не свела его с ума, ему некого было обвинить в ее гибели, и он выместил гнев на Юлилле. Этот поступок Калигулы ничуть меня не удивил.
Ливилла пожала плечами, в глазах ее стояли слезы.
– Как он мог! Слабое беззащитное существо. Маленькая девочка. Она была такая хорошенькая. А он даже не взял ее на руки.
– Тогда б ему пришлось признать ее.
– Что значит "пришлось"?! – гневно вскрикнула Ливилла. – Юлилла без сомнения была его дочерью!
– Ну, хватит, сестра. Мне нет никакой охоты разговаривать о дочери Юнии. Ищи себе другого собеседника, если хочешь ворошить прошлое. У меня жизнь изменилась после смерти Клавдиллы. Мне некого теперь ненавидеть. И я счастлива! – с вызовом произнесла Друзилла. Мессалина, не мигая, с восхищением смотрела на свою старшую подругу. Достойный отпор получила эта противная Ливилла!
– Ты уже собираешься на праздник? – спросила Ливилла, резко меняя тему разговора, хотя в глазах ее еще блестели слезинки. – Гай готовит грандиозное торжество. Я заехала к тебе узнать, не захочешь ли ты вместе со мной съездить в ювелирные лавки, чтобы выбрать подарки. Но смотрю, у тебя уже есть спутница.
– А чем тебе помешает общество Мессалины? – мгновенно вскинулась Друзилла.
Ливилла смутилась и покачала головой.
– Нет, что ты, сестра. Поедем все вместе. Мне нравится Валерия. Я знаю, ты дружишь с ее матерью, – Юлия примирительно погладила тонкую ручку Мессалины, сама устыдившись своей непонятной неприязни к красивой девушке. – Хочешь, – обращаясь к ней, спросила она, – мы купим тебе в подарок любую вещичку, что тебе понравится?
– Спасибо, тетя Ливилла, – вежливо ответила девушка. – Очень хочу. Я рада, что вы берете меня с собой на прогулку.
– Кстати, сестра, – сказала Ливилла, отворачиваясь от Мессалины, – до тебя уже дошли новости, кто из женщин нынче делит ложе с нашим братом?
Друзилла похолодела и с ужасом посмотрела Ливиллу.
– Это Энния Невия. Сегодня утром их развод с Макроном провозглашен на форуме от имени императора. А за завтраком Калигула даже предлагал ему жениться на тебе.
У Друзиллы помутилась в глазах, она судорожно сжала в руке флакон с духами. Острые грани больно впились в кожу. Ладонь разжалась, и флакон разлетелся на мелкие части, наполнив кубикулу ароматом цинамона. Ливилла вскрикнула:
– Что с тобой?! Они же стоят целое состояние!
– Так значит, Юния забыта ради Эннии Невии? Ради этой жалкой дешевой потаскушки? – со злостью спросила Друзилла.
– Не болтай ерунды! – вспыхнула Ливилла. – Гай – мужчина! И ему нужна женщина. Энния или другая… Ему безразлично. Никто не заменит ему Клавдиллу! И не притворяйся, что чтишь ее память. Ты сама призналась, что ее смерть только обрадовала тебя. Ты опять взялась за старое и ревнуешь Калигулу, забывая, что он – твой единокровный брат!
– Иди, Ливилла, – вдруг сказала Друзилла. – Я не поеду с тобой в лавки. Хочешь, возьми с собой Мессалину. – Валерия протестующе замотала головой. – Мне надо еще побыть дома. Уходи, сестра!
– Не вздумай натворить глупостей, Друзилла! Иначе.
– Уходи же! Прошу тебя!
Ливилла вздохнула и, не попрощавшись, вышла. Мессалина проводила ее недовольным взглядом.
Друзилла долго молчала, судорожно теребя золотой браслет на руке, и вдруг сказала одной из рабынь:
– Пойдешь на Велабр, купишь уксусные дрожжи, масло мастикового дерева, айву и плодов бирючины. И быстро! Готовься, Мессалина, сегодня ты станешь свидетельницей интереснейших событий!
Валерия испуганно вздрогнула.
– Может, ты послушаешь совета тети Юлии? Зачем тебе эта смесь? Что ты задумала?
– Ничего страшного, – улыбнулась Друзилла и порывисто обняла девочку. – Увидишь.
Память Друзиллы хранила каждую подробность их отношений с Гаем. И порой, закрывая глаза, она будто наяву видела пред собой лицо брата, шепчущего преступные слова любви, и чувствовала силу его объятий. Она никогда не признавалась ему, что влюбилась в него еще маленькой девочкой, и что сама подстроила их первую близость. В силу врожденного коварства ей было выгодно, чтобы люди осудили Гая и пожалели ее, соблазненную собственным братом. Калигула, виноватый перед ней, уже не мог разорвать цепкий круг порочной связи, страшась упреков сестры и ее угроз покончить с собой. Но стоило вернуться Юнии в его жизнь…
Друзилла проснулась от мучительной боли, резко села и разрыдалась, уткнувшись лбом в колени. Соперница умерла, но все осталось по – прежнему. Она – нелюбимая и нежеланная. Гай даже сейчас отвергал ее, не в силах простить обман, которым она выманила его из царства мертвых, где он был с ней, своей мертвой женой. Проклятый Клавдий! Это он виноват во всем. Она испугалась угроз. Да что он сделал бы ей – сестре императора?!
Истеричные всхлипывания прекратились, Друзилла перевела дыхание. Надо держать себя в руках. Еще не все потеряно! Она вернет любовь брата! Вернет во что бы то ни стало. А старый заика поплатится за то, что препятствовал этому.
Спящий рядом мужчина пошевелился, и рука его легла ей на бедро. Друзилла нахмурилась и брезгливо отстранилась. Этот жалкий напыщенный красавчик успел набить ей оскомину. Девушка передернула плечами. Заманив к себе на ложе Ганимеда, она сполна отплатила Кассию за измену. Ей припомнился его отъезд в Малую Азию, и она весело улыбнулась.
Друзилла и Кассий не разговаривали меж собой еще с похорон. Она видела, как он страдает, но его душевные муки вызывали у нее лишь злобу и негодование. Из чувства мести она даже вернулась в свой дом, покинув шумные покои дворца. Но не только поэтому. Кассий догадался, что произошло меж ней и братом. И вот она явилась вымещать на нем свою злость. Он терпел, стиснув зубы, стараясь не отвечать на насмешки и открытые издевки, замкнулся в себе.
Он сам подал прошение императору и, пряча глаза, попросил развести их как можно скорее, дескать, ему пора уезжать, а уговорить супругу переехать в Малую Азию он так и не смог. Недовольный Калигула предложил было лично заставить Друзиллу повиноваться мужу, но Кассий решительно отверг это великодушное предложение. «Змея не должна покинуть столь тесный клубок своих сородичей», – думалось Лонгину, и с тех пор про себя он звал жену не иначе, как «моя змейка».
Змейка, едва Калигула сообщил ей о разводе, оставила дворцовые покои и с вещами перебралась к нему в дом, не упустив возможности испортить Кассию последние дни пребывания в Риме. Виниций не преминул, однако, пояснить другу, что накануне с братом у нее вышла крупная размолвка.
Друзилла страдала от одиночества, но не искала сближения с великодушным Кассием, а продолжала открыто над ними насмехаться, поминая Клавдиллу при каждом удобном случае. Лонгин, как мог, избегал с ней встреч под одной крышей, но это редко ему удавалось. Змейка с поразительным упорством выслеживала его.
Наступило последнее утро. Вещи Лонгина были собраны и погружены в обоз, сопровождающие рабы уже ожидали на улице, но хозяин медлил, стоя перед ларарием. Он все никак не мог решиться переступить порог дома. Стоит ли проститься с женой? Ведь столько лет он любил эту взбалмошную женщину, прощая все измены и закрывая глаза на сплетни. Он так и не затронул ее сердце, даже искорка любви не вспыхнула в ее темной душе, отравленной преступной страстью. Наконец, Кассий махнул рукой и решительно пошел в ее покои.
Весь долгий путь до Малой Азии в его ушах звенел издевательский хохот бывшей жены. Друзилла верно все рассчитала. Едва Лонгин отдернул занавес кубикулы, как пред ним предстала сладострастная картина. Его прелестная супруга, извиваясь, точно неистовая вакханка, стонала в объятиях его лучшего друга. Красавчика Ганимеда. Большего позора Кассий не знал за всю свою жизнь.
А потом, после отъезда супруга, Друзилла стала тяготиться этой затянувшейся связью. Но удовольствие от позора, коим она с ног до головы покрыла чопорного Лонгина, все еще заставляло ее улыбаться и принимать у себя по ночам Лепида, не скрывавшего, что с сестрой императора его связывает не столько страсть, сколько возможность быть ближе к цезарю.
В конце концов, он ей все же опротивел. Друзилла отвела глаза от Ганимеда и презрительно фыркнула. Да у него даже кожа белей, чем у нее, и косметики на лице больше, чем у дешевой потаскухи. Аромат тщательно завитых волос неприятно щекочет нос, и хочется чихнуть в и без того душной кубикуле. Она со вздохом поднялась и прошла в купальню. Эхо ее легких шагов прошелестело в опустевшем доме.
Наслаждаясь блаженным одиночеством, она погрузилась в теплую воду, благоухающую драгоценными маслами. Сегодня канун январских календ, и приглашение на пиршество в честь вступления в должность новых консулов уже ждет ее в осциуме. Она должна ослепить брата красотой и заставить пожалеть о своей холодности. Гай сейчас одинок и долго не сможет хранить верность умершей, пылкость его натуры возьмет верх, а уж она будет рядом.
Шорох за занавесью отвлек Друзиллу от мечтаний.
– Кто там? – крикнула она. Только б не Ганимед! Вряд ли у него хватит ума удалиться без прощального поцелуя. Друзилла недовольно поморщилась.
– Это я, тетя Друзилла! – из-за занавеса показалась черная кудрявая головка молоденькой девушки. Друзилла радостно улыбнулась.
– Входи, Мессалина! Буду рада, если присоединишься ко мне. Тонкая фигурка проскользнула в купальню.
– А правда можно? – спросила девчонка, облизывая розовым острым язычком пунцовые губки. Продолжая приветливо улыбаться, Друзилла кивнула. Она души не чаяла в вертлявой жизнерадостной Валерии, дочери своей близкой подруги Эмилии Лепиды. Молниеносно скинув тунику, девочка с плеском нырнула в воду, погрузившись с головой. Друзилла утерла брызги с лица, но не рассердилась на очаровательную шалунью. Из-под лепестков показалась черная макушка и блестящие гагатовые глазенки.
– Ой, прости, тетя Друзилла! – смущенно сказала Валерия. – Я не хотела портить твою прическу. Мама всегда ругается, когда я так делаю.
Друзилла рассмеялась.
– Сколько раз просила не называть меня «тетей». Я слишком молода, чтобы слушать, как ты так ко мне обращаешься. Тебя скоро выдадут замуж, ты станешь матроной, а по – прежнему будешь говорить всем «тетя». Твой муж будет насмехаться над тобой!
– Больше не буду, те. – и маленькой узкой ладошкой девушка поспешно зажала себе рот. – Я очень хочу замуж! Жду не дождусь, когда меня посватают. Мужа хочу себе красивого и статного! Такого, как Ганимед! – вдруг выпалила она.
– Не стоит обольщаться показной красотой. Все красивые мужчины не верны своим женам, – поучительно сказала Друзилла, стараясь скрыть растерянность.
– Мне кажется, я влюблена в Эмилия, – призналась Мессалина. – Он самый красивый мужчина из всех, кого я видела в жизни.
Она зацокала язычком. Друзилла увидела, как мечтательная дымка заволокла ее взгляд.
– Я думаю только о нем вот уже несколько дней. Мы с матерью встретили его в ювелирной лавке. Как ты думаешь, если мой отчим предложит Эмилию жениться на мне, он согласится? За мной дают большое приданое, – наивно сказала Мессалина.
– Он не стоит твоего внимания, – упрямо повторила Друзилла.
– Но почему? – Мессалина обиженно выпятила нижнюю губу.
Друзилла вдруг поднялась в полный рост над водой. Валерия вновь облизнула пересохшие губки, рассматривая красоту ее обнаженного тела.
– Если я б была так же красива… – протянула она.
– Ты прекрасна, как бутон розы. И расцветешь уже совсем скоро. Все в Риме сойдут с ума от твоей красоты.
– Но я… Друзилла перебила ее:
– Пойдем. Я хочу кое-что показать тебе. Но обещай, что воспримешь достойно
– Накинь простыню, чтоб не простудиться в коридоре.
Мессалина послушалась и покорно прошла за Друзиллой в перистиль. Они приблизились к статуе Меркурия, сжимавшего в руках жезл. Друзилле нравилась эта статуя, лицом и фигурой напоминающая Фабия.
– Присмотрись, – сказала Друзилла. Мессалина послушно завертела головой. – Представь, что пред тобой мужчина из плоти и крови. Видишь, какое у него красивое мускулистое тело, стройные ноги и мужественное лицо. Эту статую скульптор ваял с живого человека. Тебе нравится Меркурий? Этот бог прекрасен не только телом. Он, единственный из богов, кто был верен своей избраннице.
Мессалина кивнула, облизывая губы острым кончиком язычка. Друзилле нравилась эта ее детская привычка.
– Ты хотела бы, чтобы такой мужчина взял тебя в жены? Валерия опять наклонила голову, исподлобья разглядывая обнаженные чресла мраморного бога. Ничего себе! И она сразу устыдилась недостойных мыслей.
– Теперь еще немного терпения, и я покажу тебе того, в кого, как тебе кажется, ты влюблена. Пойдем!
Удивленная до крайности Мессалина последовала за подругой, кинув напоследок взгляд на прекрасную статую.
– Ступай тише! – скомандовала шепотом Друзилла, когда она вошли в спальню, и приоткрыла занавес, скрывающий ложе. Мессалина испуганно зажала рот руками, сдерживая вскрик.
На ложе, раскинувшись, спал предмет ее девичьих воздыханий. Мессалина залилась краской от стыда и горького разочарования. О боги!
Друзилла поспешно потянула ее за собой обратно в купальню. Лишь там, окунувшись с головой в прохладную воду, Валерия немного пришла в себя. Друзилла молча наблюдала за девушкой, ожидая вопросов. Но их не последовало.
– Спасибо, что открыла мне глаза, – сказала Мессалина. – Теперь я поняла, каких мужчин надо любить. Ты же любишь таких, как Меркурий? Правда?
– Да. Сейчас Ганимед – мой любовник, – серьезно произнесла она. – Но наша связь – моя месть бросившему меня мужу. Ты – уже взрослая девочка, и я могу тебе признаться в этом. Кассий был жестоко уязвлен, что я изменила ему с его лучшим другом сразу после развода.
– А что, у Кассия все друзья такие? – с непритворным ужасом поинтересовалась Мессалина. Друзилла расхохоталась. И тут же закашлялась от боли в груди, сплюнув темный сгусток крови. Незаметно для девушки.
– Твоя семья получила приглашение во дворец? – сменила Друзилла тему, воспользовавшись приступом кашля.
Мессалина помотала головой.
– Если хочешь, я возьму тебя с собой, – как бы невзначай проронила Друзилла. И увидела, как взор девушки вспыхнул радостью. – Напиши матери, чтобы она тебя не искала, и пойдем делать прически.
Обнаженная Валерия выскочила из воды, ошалев от невиданного счастья. Надо же, она увидит императора совсем близко!
– Интересно, – вдруг сказала она, склонившись, чтобы поцеловать Друзиллу. – Гай Цезарь уже выбрал себе новую невесту? Он очень похож на эту статую.
Друзилла вновь закашлялась. Что на уме у этой малышки?
Они сидели напротив друг друга и наблюдали, как ловкие руки рабынь укладывают их волосы в роскошные неповторимые прически. Мессалина волновалась и непрестанно ерзала в катедре. Друзилла, наблюдая за ее гримасами, смеялась и без конца шутила. Настроение у нее было превосходным. Уехал надоевший муж и отослан прочь набивший оскомину любовник. Пришло время новых наслаждений, к тому же рядом такая прекрасная ученица! Первый урок уже дан, тяга девчонки к мужчинам очевидна, и она станет достойной наперсницей тайных удовольствий. Как жаль, что уютного гнездышка Пираллиды больше не существует! Друзилла закусила губу и задумалась. Гетера до сих пор прячется в храме Весты, опасаясь преследований, и ей невдомек, что о ней позабыли. Ирод, конечно, поступил с ней по – свински, отдав во власть бешеного Агенобарба. Ах, какие оргии устраивал Домиций! Никто не мог сравниться с ним размахом и вседозволенностью! Друзилла мечтательно закатила глаза. Надо будет выманить Пираллиду и вернуть ее в тот уютный домик на Субуре, скорее всего, Лара Варус не станет упрямиться и уступит. Друзилла даже потянулась за стилем и табличками, но звон гонка остановил ее.
Ранним гостем оказалась Ливилла. Валерия тут же подбежала поцеловаться, но та досадливо отмахнулась от нее, как от надоевшей мухи. Мессалина надулась, и ее агатовые глазенки обиженно заблестели из-под длинной челки.
– Приветствую тебя, сестра! – сказала Друзилла, указывая на катедру, услужливо придвинутую рабыней. – Какие вести ты принесла?
– Наш брат сегодня провозгласил во всеуслышание о своем божественном происхождении! – насмешливо сообщила Ливилла. – Теперь мы сестры нового римского бога.
Друзилла удивленно округлила глаза.
– Коллегия понтификов и фламины безоговорочно признали за ним это право.
– Ну надо же, – вымолвила Друзилла, – до чего сильно любят его в Риме.
– Болезнь сильно повлияла на его рассудок. Я не узнаю нашего брата. Вначале приказала выбросить собственную дочь, а теперь. Я никогда не смогу простить ему Юлиллы.
Друзилла махнула рукой:
– Смерть Клавдиллы чуть не свела его с ума, ему некого было обвинить в ее гибели, и он выместил гнев на Юлилле. Этот поступок Калигулы ничуть меня не удивил.
Ливилла пожала плечами, в глазах ее стояли слезы.
– Как он мог! Слабое беззащитное существо. Маленькая девочка. Она была такая хорошенькая. А он даже не взял ее на руки.
– Тогда б ему пришлось признать ее.
– Что значит "пришлось"?! – гневно вскрикнула Ливилла. – Юлилла без сомнения была его дочерью!
– Ну, хватит, сестра. Мне нет никакой охоты разговаривать о дочери Юнии. Ищи себе другого собеседника, если хочешь ворошить прошлое. У меня жизнь изменилась после смерти Клавдиллы. Мне некого теперь ненавидеть. И я счастлива! – с вызовом произнесла Друзилла. Мессалина, не мигая, с восхищением смотрела на свою старшую подругу. Достойный отпор получила эта противная Ливилла!
– Ты уже собираешься на праздник? – спросила Ливилла, резко меняя тему разговора, хотя в глазах ее еще блестели слезинки. – Гай готовит грандиозное торжество. Я заехала к тебе узнать, не захочешь ли ты вместе со мной съездить в ювелирные лавки, чтобы выбрать подарки. Но смотрю, у тебя уже есть спутница.
– А чем тебе помешает общество Мессалины? – мгновенно вскинулась Друзилла.
Ливилла смутилась и покачала головой.
– Нет, что ты, сестра. Поедем все вместе. Мне нравится Валерия. Я знаю, ты дружишь с ее матерью, – Юлия примирительно погладила тонкую ручку Мессалины, сама устыдившись своей непонятной неприязни к красивой девушке. – Хочешь, – обращаясь к ней, спросила она, – мы купим тебе в подарок любую вещичку, что тебе понравится?
– Спасибо, тетя Ливилла, – вежливо ответила девушка. – Очень хочу. Я рада, что вы берете меня с собой на прогулку.
– Кстати, сестра, – сказала Ливилла, отворачиваясь от Мессалины, – до тебя уже дошли новости, кто из женщин нынче делит ложе с нашим братом?
Друзилла похолодела и с ужасом посмотрела Ливиллу.
– Это Энния Невия. Сегодня утром их развод с Макроном провозглашен на форуме от имени императора. А за завтраком Калигула даже предлагал ему жениться на тебе.
У Друзиллы помутилась в глазах, она судорожно сжала в руке флакон с духами. Острые грани больно впились в кожу. Ладонь разжалась, и флакон разлетелся на мелкие части, наполнив кубикулу ароматом цинамона. Ливилла вскрикнула:
– Что с тобой?! Они же стоят целое состояние!
– Так значит, Юния забыта ради Эннии Невии? Ради этой жалкой дешевой потаскушки? – со злостью спросила Друзилла.
– Не болтай ерунды! – вспыхнула Ливилла. – Гай – мужчина! И ему нужна женщина. Энния или другая… Ему безразлично. Никто не заменит ему Клавдиллу! И не притворяйся, что чтишь ее память. Ты сама призналась, что ее смерть только обрадовала тебя. Ты опять взялась за старое и ревнуешь Калигулу, забывая, что он – твой единокровный брат!
– Иди, Ливилла, – вдруг сказала Друзилла. – Я не поеду с тобой в лавки. Хочешь, возьми с собой Мессалину. – Валерия протестующе замотала головой. – Мне надо еще побыть дома. Уходи, сестра!
– Не вздумай натворить глупостей, Друзилла! Иначе.
– Уходи же! Прошу тебя!
Ливилла вздохнула и, не попрощавшись, вышла. Мессалина проводила ее недовольным взглядом.
Друзилла долго молчала, судорожно теребя золотой браслет на руке, и вдруг сказала одной из рабынь:
– Пойдешь на Велабр, купишь уксусные дрожжи, масло мастикового дерева, айву и плодов бирючины. И быстро! Готовься, Мессалина, сегодня ты станешь свидетельницей интереснейших событий!
Валерия испуганно вздрогнула.
– Может, ты послушаешь совета тети Юлии? Зачем тебе эта смесь? Что ты задумала?
– Ничего страшного, – улыбнулась Друзилла и порывисто обняла девочку. – Увидишь.
IV
Калигула пребывал в дурном настроении. Сидя в золотом солиуме, он принимал драгоценные дары от гостей и хмурился. Что за жалкие подачки несут эти сенаторы? Золотые чаши, статуэтки, украшенные камнями, какие-то свитки в резных капсах. К чему ему эти ненужные предметы, которыми завалены кладовые дворца? Подобные дары принимал еще Тиберий. Что может быть лучше звонких золотых, которые так нужны для постройки нового роскошного дворца? Ничего, золото можно разломать и переплавить в слитки, но что делать с бесполезными свитками и фигурками из слоновой кости? Надо же, богатый Агриппа расщедрился на уздечку для Инцитата!
Консулы, стоящие за его спиной, устали. Надо бы уже заканчивать и переходить в триклиний. Эта прорва народу наверняка с утра и маковой росинки во рту не держала, чтобы вечером наесться всласть на императорском пиру. К чему кормить стольких? Чтобы получить кучку бесполезных вещиц?
Ливилла скользнула на возвышение и прошептала:
– Гай, уже все собрались. Опоздавшие явятся сами. Друзиллы нет, как обычно, но она придет. Я была у нее утром.
Калигула кивнул и легко вскочил с солиума. Энния услужливо подхватила край пурпурного плаща своего нового повелителя и пошла следом, держась за руку Юлии. Ноги у нее подкашивались после долгого стояния в атриуме.
Гул голосов перекрывал музыку, но все разом умолкли, когда номенклатор объявил, что входит цезарь. Гай раскинулся на главном ложе, бросил небрежное приветствие окружающим и дал знак начинать пиршество.
В чаши гостей рекой полилось вино, закружились танцовщицы меж роскошными ложами, возлагая каждому на голову благоухающий венок.
Но едва поднялся с места Юний Силан, чтобы поднять чашу во здравие императора и сказать приветственное слово, как номенклатор перебил его, возвестив о Луции Вителлии, сирийском наместнике. Силан запнулся на полуслове и сел обратно. Красивый статный Луций важно вступил в триклиний и, бросив взгляд на императора, неожиданно накинул тогу на голову и, отвернувшись, стал приближаться к Калигуле. Все с удивлением наблюдали за его странными действиями. У императорского ложа Вителлий кинулся наземь и распростерся перед цезарем ниц.
– О, Гай Цезарь! Твое божественное сияние ослепляет жалкого недостойного раба, что на коленях принес тебе дары в честь праздника! – закричал он, голос его глухо раздавался из-под тоги. Затем он вытянул руку и щелкнул пальцами. И тут же пятеро смуглых девушек стайкой выпорхнули из-за занавеса и с низкими поклонами надели на шею Калигулы толстенную золотую цепь. Гай сразу наклонил голову под ее тяжестью.
– Спасибо тебе, Луций Вителлий! Ты единственный среди всех, кто догадался почтить достойно мой новый облик. Эти жалкие глупцы совсем не уважают нового римского бога, в чей храм пришли.
Испуганные возгласы перебили императора, и в мгновение ока все гости оказались простертыми на полу. Даже сестры и Энния последовали всеобщему примеру. Калигула с самодовольной ухмылкой смотрел, как пресмыкается пред ним цвет Рима. Права была Юния, завещая ему свободу и вседозволенность! Он унизит их всех, и патрициев, и плебеев, заставив воздать ему небывалые почести. Теперь ему дозволено все и по отношению ко всем!
– Можете занять свои места! Начинайте пиршество! – крикнул он и наклонился к Вителлию, едва раздались звуки музыки. – Мой друг, займи место рядом. Ты сегодня доказал свою преданность.
– Я так спешил из далекой Сирии выразить тебе, цезарь, свое почтение, что даже мои повозки с одеждой отстали где-то на Аппиевой дороге под Капуей, – опустив хитрые глаза, молвил Луций, – и дом оказался не готов к моему возвращению.
– Пустяки, мой друг! С сегодняшнего дня ты можешь жить во дворце, сколько пожелаешь! – громко сказал Калигула и, склонившись к Вителлию, добавил: – Твой сын тоже завоевал мое расположение. Он любит скачки едва ли не больше меня. Я даже простил ему то, что он собирался жениться на моей жене, когда Тиберий хотел нас развести. Всем кружила головы моя несравненная красавица! – Гай всхлипнул и поспешно отпил вина. – Но потом Авл доказал нам свою преданность. Признаться, он единственный, кто не отвернулся от меня на Капри, когда Тиберий вздумал вычеркнуть меня из завещания. Это было нелегкое время, но Тиберий поплатился за все.
Консулы, стоящие за его спиной, устали. Надо бы уже заканчивать и переходить в триклиний. Эта прорва народу наверняка с утра и маковой росинки во рту не держала, чтобы вечером наесться всласть на императорском пиру. К чему кормить стольких? Чтобы получить кучку бесполезных вещиц?
Ливилла скользнула на возвышение и прошептала:
– Гай, уже все собрались. Опоздавшие явятся сами. Друзиллы нет, как обычно, но она придет. Я была у нее утром.
Калигула кивнул и легко вскочил с солиума. Энния услужливо подхватила край пурпурного плаща своего нового повелителя и пошла следом, держась за руку Юлии. Ноги у нее подкашивались после долгого стояния в атриуме.
Гул голосов перекрывал музыку, но все разом умолкли, когда номенклатор объявил, что входит цезарь. Гай раскинулся на главном ложе, бросил небрежное приветствие окружающим и дал знак начинать пиршество.
В чаши гостей рекой полилось вино, закружились танцовщицы меж роскошными ложами, возлагая каждому на голову благоухающий венок.
Но едва поднялся с места Юний Силан, чтобы поднять чашу во здравие императора и сказать приветственное слово, как номенклатор перебил его, возвестив о Луции Вителлии, сирийском наместнике. Силан запнулся на полуслове и сел обратно. Красивый статный Луций важно вступил в триклиний и, бросив взгляд на императора, неожиданно накинул тогу на голову и, отвернувшись, стал приближаться к Калигуле. Все с удивлением наблюдали за его странными действиями. У императорского ложа Вителлий кинулся наземь и распростерся перед цезарем ниц.
– О, Гай Цезарь! Твое божественное сияние ослепляет жалкого недостойного раба, что на коленях принес тебе дары в честь праздника! – закричал он, голос его глухо раздавался из-под тоги. Затем он вытянул руку и щелкнул пальцами. И тут же пятеро смуглых девушек стайкой выпорхнули из-за занавеса и с низкими поклонами надели на шею Калигулы толстенную золотую цепь. Гай сразу наклонил голову под ее тяжестью.
– Спасибо тебе, Луций Вителлий! Ты единственный среди всех, кто догадался почтить достойно мой новый облик. Эти жалкие глупцы совсем не уважают нового римского бога, в чей храм пришли.
Испуганные возгласы перебили императора, и в мгновение ока все гости оказались простертыми на полу. Даже сестры и Энния последовали всеобщему примеру. Калигула с самодовольной ухмылкой смотрел, как пресмыкается пред ним цвет Рима. Права была Юния, завещая ему свободу и вседозволенность! Он унизит их всех, и патрициев, и плебеев, заставив воздать ему небывалые почести. Теперь ему дозволено все и по отношению ко всем!
– Можете занять свои места! Начинайте пиршество! – крикнул он и наклонился к Вителлию, едва раздались звуки музыки. – Мой друг, займи место рядом. Ты сегодня доказал свою преданность.
– Я так спешил из далекой Сирии выразить тебе, цезарь, свое почтение, что даже мои повозки с одеждой отстали где-то на Аппиевой дороге под Капуей, – опустив хитрые глаза, молвил Луций, – и дом оказался не готов к моему возвращению.
– Пустяки, мой друг! С сегодняшнего дня ты можешь жить во дворце, сколько пожелаешь! – громко сказал Калигула и, склонившись к Вителлию, добавил: – Твой сын тоже завоевал мое расположение. Он любит скачки едва ли не больше меня. Я даже простил ему то, что он собирался жениться на моей жене, когда Тиберий хотел нас развести. Всем кружила головы моя несравненная красавица! – Гай всхлипнул и поспешно отпил вина. – Но потом Авл доказал нам свою преданность. Признаться, он единственный, кто не отвернулся от меня на Капри, когда Тиберий вздумал вычеркнуть меня из завещания. Это было нелегкое время, но Тиберий поплатился за все.