Юлия Голубева. Калигула. Тень величия

Юлия Голубева
Калигула. Тень величия

   По темным улицам Рима ехали два всадника. Встречные отряды ночных вигилов сдерживали окрики и почтительно приветствовали их, едва распахивался плащ на едущем впереди и становилась заметна преторианская кираса с нагрудными фалерами. Вигилы недоуменно оборачивались вслед и гадали, куда мог отправиться в столь поздний час префект претория.
   Всадники обогнули императорские форумы, оставили позади Велабр и Бычий форум и по мосту въехали в Затибрский район.
   – Господин! Зря ты не взял сопровождение! – поежился в седле спутник Макрона. – Не ровен час…
   – Не трусь, Луп! – резко ответил Макрон. – Кто из грязного отребья посмеет напасть на нас? Только бы не заблудиться и вернуться к утру.
   Он пришпорил коня, спутник последовал его примеру, и по Портовой дороге они поскакали к Эмпорию. Там, за складами, городская свалка, цель ночного путешествия.
 
   Макрон с ужасом думал о том, что ему предстояло сделать. Едва зажглись в городе огни, как в дом к нему постучал непрошеный посетитель, и после краткой беседы с ним префект велел седлать лошадей. Просьба Силана убила его, но отказать своему новому другу он не смог, да и не захотел бы. Страшное происшествие, случившееся во дворце, ужаснуло его до глубины души. Узнай он об этом раньше, то успел бы предпринять какие-то шаги для спасения дочери той, кого он любил больше всех на свете, и чья смерть выбелила его волосы полтора месяца назад. Макрон не смирился с потерей возлюбленной, продолжая думать о ней, как о живой, и неустанно молить богов вернуть ее.
   Теперь он обязан спасти ее дочь, отверженную собственным сумасшедшим отцом и обреченную на гибель. Как мог Калигула, боготворивший Клавдиллу, приказать убить их дочь? Почему он решил возвести вину за смерть матери на несчастного ребенка, которому подарили жизнь боги, оставив в утешение скорбящему вдовцу, едва оправившемуся от жестокой болезни после похорон жены?
 
   Они с Лупом уже побывали у Хереи во дворце. Старый воин только и смог предположить, бессильно разводя руками, что маленькую Юлиллу по обычаю положили на дорогу рабы, но расспросы растерянной челяди ничего не дали. Подобрал ли кто-нибудь крохотный сверток с младенцем или ее, незамеченную, вместе с мусором свезли на городскую свалку уборщики улиц: ответы на эти вопросы и рассчитывал получить Невий Серторий, предприняв путешествие за Эмпорий.
   Неудачи, однако, продолжали преследовать их. Смотрители ничего не знали, но под гневным взглядом префекта претория они до утра ворошили мусор, свезенный недавно из городской черты. Ребенка не было.
   С этой вестью усталый и расстроенный Макрон, едва пропели петухи, стучался в дом Силана.

I

   Io, Saturnalia! Праздник бил ключом в Капуе, ворвавшись в размеренный распорядок жизни горожан. Город гулял, искренне полагая, что золотой век вернулся на эти недолгие дни. Эдикт нового цезаря, возвестивший о Ювеналиях, новом празднике, продолжающем любимые Сатурналии, вызвал радость и всеобщее ликование. Суды и школы закрылись, все наказания были отсрочены. В эти дни горожане пировали, устраивали различные игры, дарили друг другу подарки. Дни и ночи напролет по улицам носились толпы в цветочных венках, опьяненные вином и вседозволенностью. Рабы наравне с хозяевами веселились, пили в кабачках за одним столом с гладиаторами и тискали дешевых шлюх, покупая любовь и выпивку за подаренные хозяевами деньги. Io, Saturnalia!
   Лишь один дом на окраине в эти веселые дни стоял тихий и темный. В первый день праздника хозяин, облаченный по обычаю в темную тогу, устроил пир для домашних рабов, лично прислуживая за столом в память о легендарном времени, когда все еще были равны, вручил каждому небольшую безделушку и несколько ассов, и приказал, чтобы ни один не возвращался до конца Ювеналий. Рабы перешептывались украдкой, с грустью рассматривая скудные дары. Старому кравчему досталась статуэтка Венеры, а молоденькой рабыне – дешевая фибула для мужского плаща. Тихо меж собой рабы обменивались безделками или бежали в лавку скупщика выручить лишний асс на выпивку.
   Клавдию, как и любому патрицию, был ненавистен любимый праздник черни. Унизительно было прислуживать рабам с разным цветом кожи, играть по обычаю с ними в кости за хозяйским столом и слушать иступленные вопли «Io, Saturnalia!». Сегодня Клавдию совсем не везло. Собственным слугам проиграл две сотни сестерциев, отложенных на покупку дешевой ткани для их же туник. Рабы усиленно делали вид, что не замечают хмурого чела хозяина, и нагло делили меж собой звонкие монеты.
   Ну вот, наконец-то, дом стих. Слуги ушли, отпущенные на дни Сатурналий, и Клавдий, вздыхая и хромая сильнее, чем обычно, погасил все огни в атриуме и над дверью снаружи – предосторожность, чтобы не нагрянули незваные гости.
   Неслышной тенью в таблиний скользнула Кальпурния и нерешительно остановилась перед столом, за которым сидел Клавдий, погруженный в невеселые думы.
   – Девочка моя! – лицо старика на миг осветилось улыбкой. – Проходи, не стесняйся моего дурного настроения. Я припас для тебя подарок.
   Из капсы, стоящей на столе, Клавдий достал ожерелье из мелкого жемчуга.
   – Вот, привез из Рима для тебя.
   – Но позабыл там свое веселье.
   – О каком веселье может идти речь, если произошло столько печальных событий, – вздохнул Клавдий и нахмурился.
   Кальпурния осторожно промокнула кончиком туники нежданно выступившие на глазах слезы.
   – Жаль Юнию. Мне искренне нравилась эта красавица, она так щедро одарила меня перед отъездом. О Великая Мать, неужели это было всего лишь два месяца тому назад?
   – Рождение ребенка причинило ей жестокие муки, но умерла она тихо и без страдания, истекая кровью. Хотя Харикл и клялся мне перед ларарием, что кровотечения не должно было быть, он сделал все верно.
   – И ты поверил? – спросила Кальпурния.
   – А почему нет? В ту ночь случилось много необъяснимых и странных вещей, – Клавдий вдруг понизил голос и придвинулся ближе к Кальпурнии. – В тот миг, когда последний вздох слетел с ее уст, сильный порыв ветра потушил все факелы и светильники во всем Риме. Город разом окутала тьма. А все присутствующие явственно слышали осторожные шаги рядом, и каждого во дворце коснулись крылом боги смерти. Будто пометили своей печатью.
   – А Гай Цезарь? – с ужасом спросила Кальпурния.
   – Я не знаю, что он испытал в ту страшную ночь, он все время был рядом с Клавдилллой, она что-то сказала ему перед смертью. И после этого наш император так переменился.
   Клавдий склонил голову и надолго задумался.
   – А может, – наконец заговорил он вновь, – эти перемены произошли в нем после похорон и долгой болезни. Я уверен, что Юния стала богиней, но не светлой, как Август, а темной спутницей Гекаты, которой она поклонялась всю жизнь. – Кальпуриния слушала Клавдия, затаив дыхание. – В погребальный костер на глазах у всех ударила молния, в тот же миг Калигула упал замертво, а когда мои племянницы поднялись, чтобы собрать останки в золотую урну, то не нашли ничего, кроме пепла от дров.
   Кальпурния испуганно вскрикнула и поспешно зажала рот рукой.
   – К сожалению, я поздно догадался, – продолжил Клавдий свой страшный рассказ, – что Гай Цезарь последовал во тьму за любимой, и врата царства мертвых захлопнулись за ним. Лишь обманом удалось мне заставить его вернуться к свету. Но теперь я не знаю, верно ли тогда я поступил. Он стал совсем другим. Будто все злое и порочное в его душе проросло наружу, заглушив доброе и человечное. Он приказал даже уничтожить свою дочь, при всех обвинив малютку в смерти матери. Не пожелал поднять на руки и дать имя. А мы все так привязались к этой прелестной крошке, которую он даже и не видел. Маленькая Юлилла, как две капли воды, походила на мать, только глаза зеленые и волосы рыжие, как у отца.
   Клавдий не выдержал и разрыдался. Кальпурния ласково погладила его седую голову, уже не пытаясь сдерживать своих слез.
   – А где сейчас Юлилла? – спросила девушка. – Ее спасли от несправедливого гнева отца?
   – А кто посмел бы ему перечить в тот миг? Видела б ты его сумасшедший взгляд. Рабы отнесли Юлиллу на дорогу, и она пропала. Я знаю, что тайком Макрон пытался разыскать ее, но опоздал. Может, ее отвезли на городскую свалку или кто-то из прохожих подобрал. Мне страшно представить, какая участь ждет малютку. Ее ждет жалкая судьба рабыни. Лучше б голодные бродячие псы сожрали ее, чем… Вскрик Кальпурнии перебил его торопливую речь. Клавдий увидел, как потемнело ее лицо, и ярким блеском загорелись глаза.
   – Дочери Юнии уготована иная участь! – возвестила она чужим голосом, и глаза ее засияли еще ярче. – Она возвысится над всеми живущими!
   До смерти напуганный Клавдий резко толкнул девушку, и она упала без чувств. Старик затормошил ее.
   – Что с тобой?
   Лицо ее просветлело, и она открыла глаз.
   – Все в порядке. Наверное, твой рассказ.
   – Ты говорила со мной, но это был не твой голос. Тебе было видение? Кальпурния с недоумением посмотрела на него, и Клавдий смутился, осознав, какую глупость только что совершил. Клавдилла пыталась что-то сказать ему, а он, старый дурак, испугался. А ведь можно было найти ответы на многие вопросы, что мучили его.
   Он иступленно затряс Кальпурнию за плечи, пытаясь разглядеть тот неземной блеск в ее глазах.
   – Не уходи, Юния! Я узнал твой голос! Поговори же со мной! – кричал он, не замечая, как дрожит и со страхом смотрит в его искаженное болью лицо девушка. Порыв его иссяк, едва он понял тщетность попытки. – Скажи мне самое важное, Клавдилла, – тихим голосом, без всякой надежды, попросил он. – Что ты сказала Калигуле перед смертью?
   Но глаза Кальпурнии закатились, и она снова лишилась чувств. Клавдий обнял ее и горько зарыдал.
   В императорском дворце на Палатине шла подготовка к празднеству нового года. Колонны обвивали гирляндами лотоса, привезенного с берегов Нила, статуи богов в атриуме облачали в новые одежды и повсюду устанавливали вазы с дивными ароматными цветами. На кухне тоже царила суета, повара готовили у жарких печей, обливаясь потом, челядь сбивалась с ног, разбирая повозки со снедью, привезенной с разных уголков римской империи. Император в очередной раз собирался поразить Рим великолепием и щедростью. В триклинии натягивали тент и привязывали к разноцветным лентам наверху первую партию корзинок с дарами для гостей, тащили наверх мешки с цветочными лепестками, что по замыслу, должны были осыпать гостей во время пира. Танцовщицы и актеры репетировали, а рабы расставляли столы и ложа, покрывая их драгоценными тканями и обрызгивая благовониями. Господа еще не поднимались со своих затканных золотом постелей, несмотря на утреннюю суету.
   Виниций, проснувшийся еще на рассвет, перечитывал любимые строки Катулла, изредка вскидывая глаза на обожаемую жену, что сладко почивала рядом. Но неожиданный детский крик, заставил Юлию Ливиллу поморщиться во сне и открыть глаза.
   – Опять мальчишка Луций просит молока, – улыбнулся ей Марк. – Агриппина жалуется, что он без конца голоден.
   – Ей ли жаловаться, – молвила Ливилла, протягивая мужу руку для поцелуя. – Кормилица дает ему грудь и меняет пеленки, а мать преспокойно почивает в другом крыле дворца, даже не слыша плача сына, – досада послышалась в ее последних словах. – Надо попросить брата отвести кормилице с ребенком другую спальню. Мне надоело просыпаться среди ночи от криков маленького Агенобарба. Он такой же громкий и буйный, как его отец.
   Занавес откинулся, пропуская в кубикулу Агриппину.
   – Кажется, супруги перемывают мне косточки, – сказала она. – А я вот зашла пожелать вам доброго утра. Опять Луций безобразничал ночью? У тебя под глазами темные круги, сестра. Не спалось? Я уже решила сегодня отправить их с кормилицей в дом сестры Агенобарба. Пусть Домиция Лепида позаботится о мальчишке.
   Юлия и Виниций переглянулись, и Ливилла подумала: «Когда у нас с Марком появятся дети, я никогда не стану отсылать их с глаз подальше», а вслух сказала:
   – Ты верно рассудила, сестра. В тихом доме Лепиды ему будет лучше, чем в шумном дворце.
   Агриппина равнодушно пожала плечами и тут же позабыла о сыне, вспомнив, с какой новостью пришла к сестре.
   – Надеюсь, для вас не секрет, с кем уже вторую ночь делит ложе наш император?
   Ливилла привстала от изумления. Агриппина, всласть помолчав и насладившись ее потрясением, наконец с деланным небрежением произнесла:
   – Энния Невия.
   Позабыв о наготе, Юлия вскочила и принялась нервно расхаживать по кубикуле.
   – Не может быть! – восклицала она, заламывая руки. – Юнию похоронили совсем недавно, и Гай любил ее больше жизни! Неужели он так быстро утешился? Да и с кем? С кривозубой Эннией?
   – Ну, ну, Ливилла, – отозвался Марк. – Невия красива, не стоит искать в ней недостатки. Они есть у каждой женщины.
   Ливилла негодующе фыркнула. Агриппина открыто забавлялась ее состоянием.
   – Я считаю, наш император поступил, как всегда, мудро, – продолжал Марк, делая вид, что не замечает злых взглядов жены. – Страшная болезнь из-за смерти Юнии едва не свела его в могилу. Для всех будет лучше, если его горе утихнет, и разум восстановится от пережитых потрясений. Гай, да и все мы, никогда не забудем божественную Юнию, но надо продолжать жить. Ведь ее отсутствие не мешает нам веселиться на пирах и играх, которые устраивает император для Рима? Сказав это, он испытующе посмотрел на жену.
   – Но Энния-то какова! – вскричала Юлия.
   – Она давно признавалась мне, как сильно влюблена в Калигулу, – проговорила Агриппина. – Просто добилась своего. Она когда-то рассказывала, что наш Гай даже обещал жениться на ней, но обманул, промолчав, что помолвлен с Клавдиллой. Она тогда так сильно переживала. Потом наладилось с Макроном, но теперь-то она заставит брата исполнить клятву.
   – А вот это вряд ли, – заметила Ливилла язвительно. – Кое-кто не позволит ей этого. Неужели ты, Агриппина, позабыла о Друзилле, что не меньше Эннии бесновалась и сходила с ума от того, что брат верен своей супруге?
   Поймав изумленный взгляд Виниция, Юлия прикусила язычок, да поздно. Но ее спасла Агриппина.
   – Нас, кстати, звали завтракать в покои императора. Думаю, он удовлетворит наше любопытство. Если, конечно, уже не приказал вышвырнуть Эннию из дворца, чтобы не смущать нашу нравственность.
   Ливилла хмыкнула и не удержалась от колкости: – Да уж, конечно. А Макрона не забыли позвать?
 
   Лучи солнца нашли хозяина дома в таблинии. Макрон еще не ложился и разбирал, бурча под нос ругательства, неотложные бумаги. Слуги уже доложили ему, что госпожа исчезла из дома. И он догадался, куда направилась и где сейчас его жена. Наверное, уже бывшая.
   Как изменила привычный уклад жизни смерть Клавдиллы! Так же, как когда-то и ее приезд в Рим. Но теперь перемены произошли к худшему. Разбито сердце на мелкие кровоточащие осколки, поломана линия судьбы. В таблиний неслышно ступил слуга и почтительно положил перед префектом претория таблички. Приглашение на завтрак к императору. Что ж, чаша унижения сегодня будет осушена до последней капли. Макрон тяжко вздохнул и повелел принести воды для умывания и парадную тогу.
 
   Все близкие родственники собрались в спальне императора за роскошно накрытым столом. Макрон, едва ступив в просторную кубикулу, сразу уловил взгляды, направленные на него. Насмешливые – сестер цезаря, сочувствующий – Виниция, смущенный – собственной жены. Калигула же откровенно зевал, показывая зубы. Огромное ложе даже не потрудились задернуть занавесом, демонстрируя всем смятые простыни в пятнах вина.
   Префект претория, стараясь не выдать обуревавших его противоречивых чувств, приветствовал императора, и затем остальных. Эннию с наспех прибранными волосами он подчеркнуто не заметил.
   – Знаешь, Макрон, – Гай наконец-то обратил на него взгляд бесстыжих зеленых глаз, – тебя, моего лучшего друга и самого надежного советчика, я позвал для того, чтобы сообщить важную новость. Ты вновь стал холост. – И громко расхохотался. – Мы решили с утра начать пирушку в честь твоего развода. Сегодня ранним утром мой эдикт вывесили на форуме. Не могу же я за спиной приятеля спать с его женой. Императору не приличествует совершать подобные поступки. Граждане Рима сочтут это дурным примером. Нравственность превыше всего! Вот мой новый девиз.
   Макрон вежливо поклонился Гаю, стараясь не показать глубокой обиды, и ответил:
   – Ты бесконечно мудр, мой цезарь. Приняв от сената титул Отец Отчизны, достойный тебя и твоих деяний, ты не мог поступить иначе. Я глубоко ценю то, что ты сделал для меня.
   Смущенная Энния глотнула вина и закашлялась. Калигула без церемоний звонко хлопнул ее по спине.
   – Сегодня был провозглашен еще один развод. Кассий Лонгин бросил мою любимую сестричку и уехал в Малую Азию. Не хочешь жениться на Друзилле?
   Макрона едва не передернуло от ужаса и отвращения.
   – Я подумаю, мой повелитель. Но, если изволишь приказать…
   – Нет, не изволю. Я не властвую над сердцами своих подданных. Это было бы жестоко по отношению к близким мне людям. Ну, давайте же совершим возлияние моей прародительнице, чтобы она устроила судьбу нашей Друзиллы! А где, кстати, эта девчонка? Я дважды посылал за ней раба.
   Все промолчали и выпили вино, догадываясь, что Друзилла едва ли появится во дворце после истории с Эннией. Вслед за этим возлиянием чашу вновь поднял префект претория.
   – Я хочу совершить возлияние в честь нашего императора, – сказал он, подобострастно кланяясь. – Вчера сенат оказал ему небывалые почести, прибавив к его славному имени еще новые титулы. Цезарь Добрый и Цезарь – Отец Армий.
   Калигула горделиво выпрямился.
   – Скажу без лишней скромности – я это заслужил. К тому же сегодня по моему приказу начинается строительство нового дворца на той стороне Палатина, что обращена к форуму. Дворец Тиберия более не достоин меня! Я поселю здесь хромого заику Клавдия. Уже решил.
   Громкие рукоплескания завершили его краткую речь. Макрон хлопал громче всех и радостно улыбался.

II

   После завтрака Калигула предложил всем пройти к стройке. Он не торопился, когда рабы облачали его в тогу, и весело острил, прекрасно зная, что под мелким дождиком стоит процессия жрецов и ждет начала церемонии освящения места нового дворца. Макрон хотел откланяться, сославшись на неотложные дела в курии, но ему не позволили уйти. Энния, блистая новым ожерельем из сапфиров, потупив голову, изредка вставляла робкое словцо в разговор сестер. С бывшим мужем она боялась встречаться глазами.
   Неожиданно Калигула подозвал ее и небрежным жестом указал на кровать. Невия покраснела под насмешливыми взглядами.
   – Наш брат похотлив, точно фавн, – шепнула Агриппина. – Нам что, отведена роль наблюдателей его любовных игр?
   – Еще чего, – возмутилась Ливилла.
   Побледневший Макрон изо всех сил пытался выглядеть невозмутимым. Но, к облегчению присутствующих, таким же небрежным жестом император показал им на дверь и добавил, что пусть начинают церемонию без великого понтифика.
 
   Растерянная Энния поднялась по приставной лесенке на ложе и неловко стала стягивать тунику. Она еще не успела опомниться от резкой перемены в ее жизни.
   Все произошло так внезапно. Два дня назад она допоздна засиделась в гостях у Агриппины, пригласившей ее поужинать, но не захотела остаться ночевать, а попросила служанку проводить к своим носилкам.
   Проходя сквозь таблиний Тиберия, она столкнулась там с Калигулой, и он подхватил ее на руки и отнес к себе в спальню. В его крепких объятиях она почувствовала себя на вершине блаженства. Еще бы! Столько ждать и надеяться! Но искра былой любви к Гаю, ярко вспыхнувшая в душе, безжалостно была затоптана, когда он овладел ею на ложе, даже не сняв с себя сандалий. А на утро приказал остаться во дворце и запретил возвращаться к Макрону. Тело ее болело от грубых ласк, граничивших с жестокостью, и сердце ныло от несправедливости и жалости к себе и мужу.
   Грубый окрик Гая отвлек ее от невеселых дум, и она торопливо развязала сандалии. Жесткие пальцы вцепились в ее роскошные волосы. Цезарь запрокинул ей голову и впился зубами в нежные губы. Она застонала от боли. Он сдавил ей грудь, ущипнул, принуждая к покорности, и она, стиснув зубы, повиновалась, раздвинув ноги.
   К счастью, раздался звон медного гонка, и Калигула недовольно рявкнул:
   – Кого принесло?
   – Мой господин, – из-за занавеса показалась голова Хереи. – Ты велел предупредить, когда придет скульптор. Он здесь.
   Калигула кубарем перекатился через Эннию и выбежал, крикнув ей:
   – Пошла прочь!
   Девушка, прикрывая грудь туникой, разрыдалась от унижения и стала поспешно одеваться. Ей хотелось забиться в самый дальний и темный угол, чтобы там смыть слезами свой позор.
 
   Хмурый маленький человечек простерся ниц, едва показался император.
   – Ты принес? – дрожа от нетерпения, спросил Калигула, пожирая глазами небольшой деревянный ящик. – Никто не видел, что там?
   Скульптор отрицательно помотал головой.
   – Отлично! Кассий, рассчитайся с ним. Дай столько, сколько он попросит, – сказал Гай и, склонясь к преторианцу, едва слышно добавил: – Вели выдернуть ему язык и перебить пальцы. И оплати ему это тоже. Щедро.
   Изумленный до крайности Херея кивнул и поднял ящик с мраморного пола.
   – Не трожь! – хрипло выкрикнул Калигула. – Я сам!
   Он выхватил ящик из рук остолбеневшего Кассия и поспешно вышел. Шаги замедлил он только перед входом в свои покои. Эннии там уже не было, простыни она заботливо задернула, стол с остатками завтрака убрали рабы.
   Гай нетерпеливо отдернул занавес с потайной ниши и наконец приподнял крышку ящика. Среди опилок покоился бюст из темного мрамора. Сдерживая благоговейную дрожь в руках, Калигула приподнял его и осторожно поставил на возвышение, установленное в нише.
   – Вот мы и встретились, моя бессмертная любовь, – с нежностью произнес он и расплакался. На него с постамента смотрела темноликая Юния.
   Трепетной рукой Калигула погладил завитки ее волос и провел пальцами по щеке. Он помнил свои ощущения от прикосновений, когда она покоилась на погребальном ложе. Такая же прекрасная и холодная. Подземные боги даровали им краткое блаженство встреч в царстве мертвых. Такой он запомнил ее. И вот она вернулась к нему в образе темной богини, сотворенной умелыми руками скульптора. Гай приник в поцелуе к хладным мраморным устам.
   – Милая, любимая, – голос его срывался. – Я вечно буду любить тебя. Я остался совсем один, и тоска сводит меня с ума. Знала бы ты, как я ненавижу их всех. Ненавижу за то, что они живы, и я вижу их лица, а ты навсегда ушла от меня. Я отомщу им за то, что они осмелились жить, и каждый из них выпьет до дна чашу моей мести. Я обещаю тебе, моя звездочка. Ты будешь гордиться мной!
   Он бы еще долго беседовал с мраморной Юнией, но Кассий Херея напомнил ему, что фламины и прочие жрецы продолжают мокнуть под дождем, дожидаясь начала освящения. Калигула горько вздохнул, задернул плотный занавес, прикрыв потайную нишу, и вышел из кубикулы.
 
   Макрон возвращался на Эсквилин. Известие о своем внезапном разводе, услышанное из уст императора потрясло его. Потрясло не то, что он лишился жены, потрясла подлость того, кто называл его своим другом. Ничего другого он не ждал от тщеславной и мелочной Эннии. Она мечтала о пурпурном плаще императрицы Рима и с радостью прыгнула в постель поманившего ее Калигулы. Только вот сделает ли он ее императрицей? Макрон мрачно усмехнулся.
   Ему вспомнилось предложение Калигулы жениться на Друзилле, и он вздрогнул от отвращения. Весь Рим судачил о ее расставании с Кассием Лонгиным. Префект знал от бывшей любовницы, что тот был влюблен в Клавдиллу. И его бегство из Рима в провинцию казалось Макрону мудрым решением, как и то, что он наконец-то бросил неверную и недостойную его жену. Интересно, оскорбил ли этот развод императора? Если так, то Лонгину несдобровать. У злобного и мстительного Калигулы длинные руки.
   Долгий день кануна январских календ преподнес Макрону еще одну неожиданность. Номенклатор у дверей дома озадачил его известием о таинственном госте, прячущем лицо и нетерпеливо ожидающем в осциуме. Неужели новая неприятность, подумалось префекту претория, и он не ошибся.
   Гостем, закутанным в плащ, оказался Марк Юний Силан.
   – Нас никто не должен видеть вместе, мой друг, – горячо зашептал он, повиснув на огромной руке Макрона и пугливо озираясь.
   – Что случилось? – так же шепотом спросил префект, которому передалось состояние сенатора. Они наглухо задвинули занавесы в сквозном таблинии, повелев никому их не тревожить. Единственный человек, кто непременно нарушил бы подобный приказ, теперь навсегда покинул этот дом. Любопытная Энния.
   – Наш император сошел с ума, – мрачно сказал Силан. – Сегодня такое творилось на церемонии освящения строительства…
   Затаив дыхание, Макрон весь обратился в слух.
   – При всей коллегии жрецов и фламинах он вдруг начал рассказывать о давнем пророчестве Фрасилла. О том, что Римом будет править божество, рожденное не в Вечном городе, и распространит свою власть по всему миру. Его появление тысячу лет назад предсказано мудрецами Востока, и Фрасиллу открылось это пророчество благодаря долгому изучению небесных светил. Мы не сразу поняли, к чему клонит наш император. Но когда он во всеуслышание объявил, что пророчество не о ком-нибудь, а о нем.