Аленка пришла под самый конец, когда мы уже пили чай, и ее лицо было очень не похоже на лица всех остальных. Она даже как будто… улыбалась. Сидела молча рядом, рассеянно трогая свою чашку, а когда Марфутишна в очередной раз начинала причитать, словно меня хоронила, губу прикусывала.
Когда затянувшееся чаепитие порядком мне надоело, Аленка внезапно поднялась, попрощалась и попросила проводить до дому. За воротами свернула вдруг в другую сторону, там, где мелкая река делила деревню на две части. Этой дорогой тоже можно к ней попасть, но идти дольше. Впрочем, у моста Аленка остановилась и порывисто меня обняла, тихонько вздрагивая. Я думала, все-таки расплакалась, но смотрю – а она смеется.
– Какая ты счастливая, Дарька, – говорит.
Прямо как в лоб дала.
– Что?
– Ты будешь счастлива, – еле шепчет и снова обнимает. – Не знаю, что там за история такая с заложницами, да и не важно. Ты, наверное, сможешь представить, сколько мне пришлось в жизни милостыни принимать, чтобы живой остаться? Так что людей теперь я хорошо вижу. В год, когда мама слегла, без помощи мы бы не выжили. Помнишь? Тогда-то я и узнала, что люди разные бывают. Такие, кто много говорят, слезливо жалеют и обещают, а на деле и корки сухой не протянут. И другие, которые только молчат, а если и скажут что, то все больше грубое. Они-то нам жизнь и спасли. Твои волки как раз такие, Дарька.
– Ты что, серьезно? Даже если такие, они же меня опозорят, когда завтра увезут! Мне не будет дороги назад!
– А что тебя тут ждет? Вечная кабала условностей? – неожиданно горячится Аленка. – Ожидание до глубокой старости, не соизволит ли князь тебе слова доброго сказать? Да я бы на твоем месте сама с ними попросилась, потому что тут ни тебе, ни мне не будет счастья!
– А там будет? Ты же не знаешь, Аленка, я со Стаськой говорила.
Путаясь в словах, передаю ей, что сама знаю. На Аленкином лице застывает выражение интереса, но чуть позже она отбрасывает все сомнения одним презрительным движением плеча.
– Это ничего не меняет, – спокойно сообщает. – Я тебе тоже не рассказала еще. Там, на ярмарке Ждан, когда со мной говорил, он же про тебя хотел узнать. Спрашивает о чем-то, слушает, а потом добавляет: а Дарька как? Тоже любит смородину? Тоже никуда не ездила дальше замка? Тоже… нет возлюбленного?
Ничего себе! Даже так? Волки ворвались в мою жизнь, как буря огромной силы, затягивая в самый центр. И непонятно, оставит ли эта буря после себя хоть что-то от моей прошлой жизни. Оставит ли целыми руки-ноги или вовсе задавит насмерть?
– И что, по-твоему, это значит? – лепечу.
– Это значит, что ему было важно знать о тебе, и поверь, если бы они хотели с тобой просто позабавиться, как со Стаськой вышло, то сделали бы это безо всяких сложностей. Кто бы им помешал? Пашка? Марфутишна? Я? Князь, может? И потом, Стаську не слушай, она, как трава, примята и изломана, не верит ничему. Так что, Дарька, если и ждет тебя в жизни что-то хорошее, то скорее у них, чем у нас. Все, дальше сама пойду.
Аленка… Увидимся ли мы еще раз? Как ты тут будешь совсем одна и словом не с кем перекинуться? Отпускать не хочется, если бы не больная мать, я бы тебя с собой забрала. Так бы и сказала – одна не поеду, делайте что хотите.
– Увидимся еще, верю, – говорит в последний момент. – Прощай.
Что же такое с моей жизнью творится? Хорошо, ноги сами к дому идут, думать не мешают. Не дает мне покоя вопрос, не могу понять, что правильно, что нет? Аленка, может, и верит в то, что говорит, но Стаська жизнь лучше знает. Хотя какая разница, кто прав? Выбора-то нет, завишу я теперь только от волков.
Дома мне еще долго пришлось сидеть на кухне, с тоской слушая причитания, от которых я уже порядком устала. Что толку-то теперь от них? Разошлись только глубоко за полночь. Маришка спала со мной, прижимаясь маленьким телом. Теплая.
Ночью мне приснился тот сон, в котором я у озера просыпаюсь на мягком ложе под навесом, укрытая пушистым одеялом. Мне он иногда снится, то чаще, то реже. И почти один и тот же – я просыпаюсь и открываю глаза. Правда, бывает, что вокруг весна, бывает лето, а бывает, осень засыпает желтыми листьями. Только зимы никогда нет. И холода нет, даже если на улице мерзлый дождь, мне тепло и уютно.
В этот раз была весна, травка только-только прорезалась сквозь согревшуюся землю, деревья покрылись легкой дымкой зеленой листвы. Раннее утро, солнце сквозь легкие тучки посылало первые золотистые лучи, лаская землю. Они скользили по воде озера, прыгая по легкой зяби, выхватывали из воздуха пыль и прятались в лесу среди деревьев.
А когда по воде пошла рябь, лучики запрыгали еще сильнее, а потом словно врассыпную бросились.
Я даже привстала, чтобы посмотреть, что там в озере такое. Волны становились сильнее, вода хлестала на берег, утаскивая в озеро мелкий мусор, оставляя за собой мокрый след на земле.
Потянувшись вперед и за миг до того, как в волнах показался тот, кто создал такое волнение, я… проснулась.
Волки
Глава 7
Когда затянувшееся чаепитие порядком мне надоело, Аленка внезапно поднялась, попрощалась и попросила проводить до дому. За воротами свернула вдруг в другую сторону, там, где мелкая река делила деревню на две части. Этой дорогой тоже можно к ней попасть, но идти дольше. Впрочем, у моста Аленка остановилась и порывисто меня обняла, тихонько вздрагивая. Я думала, все-таки расплакалась, но смотрю – а она смеется.
– Какая ты счастливая, Дарька, – говорит.
Прямо как в лоб дала.
– Что?
– Ты будешь счастлива, – еле шепчет и снова обнимает. – Не знаю, что там за история такая с заложницами, да и не важно. Ты, наверное, сможешь представить, сколько мне пришлось в жизни милостыни принимать, чтобы живой остаться? Так что людей теперь я хорошо вижу. В год, когда мама слегла, без помощи мы бы не выжили. Помнишь? Тогда-то я и узнала, что люди разные бывают. Такие, кто много говорят, слезливо жалеют и обещают, а на деле и корки сухой не протянут. И другие, которые только молчат, а если и скажут что, то все больше грубое. Они-то нам жизнь и спасли. Твои волки как раз такие, Дарька.
– Ты что, серьезно? Даже если такие, они же меня опозорят, когда завтра увезут! Мне не будет дороги назад!
– А что тебя тут ждет? Вечная кабала условностей? – неожиданно горячится Аленка. – Ожидание до глубокой старости, не соизволит ли князь тебе слова доброго сказать? Да я бы на твоем месте сама с ними попросилась, потому что тут ни тебе, ни мне не будет счастья!
– А там будет? Ты же не знаешь, Аленка, я со Стаськой говорила.
Путаясь в словах, передаю ей, что сама знаю. На Аленкином лице застывает выражение интереса, но чуть позже она отбрасывает все сомнения одним презрительным движением плеча.
– Это ничего не меняет, – спокойно сообщает. – Я тебе тоже не рассказала еще. Там, на ярмарке Ждан, когда со мной говорил, он же про тебя хотел узнать. Спрашивает о чем-то, слушает, а потом добавляет: а Дарька как? Тоже любит смородину? Тоже никуда не ездила дальше замка? Тоже… нет возлюбленного?
Ничего себе! Даже так? Волки ворвались в мою жизнь, как буря огромной силы, затягивая в самый центр. И непонятно, оставит ли эта буря после себя хоть что-то от моей прошлой жизни. Оставит ли целыми руки-ноги или вовсе задавит насмерть?
– И что, по-твоему, это значит? – лепечу.
– Это значит, что ему было важно знать о тебе, и поверь, если бы они хотели с тобой просто позабавиться, как со Стаськой вышло, то сделали бы это безо всяких сложностей. Кто бы им помешал? Пашка? Марфутишна? Я? Князь, может? И потом, Стаську не слушай, она, как трава, примята и изломана, не верит ничему. Так что, Дарька, если и ждет тебя в жизни что-то хорошее, то скорее у них, чем у нас. Все, дальше сама пойду.
Аленка… Увидимся ли мы еще раз? Как ты тут будешь совсем одна и словом не с кем перекинуться? Отпускать не хочется, если бы не больная мать, я бы тебя с собой забрала. Так бы и сказала – одна не поеду, делайте что хотите.
– Увидимся еще, верю, – говорит в последний момент. – Прощай.
Что же такое с моей жизнью творится? Хорошо, ноги сами к дому идут, думать не мешают. Не дает мне покоя вопрос, не могу понять, что правильно, что нет? Аленка, может, и верит в то, что говорит, но Стаська жизнь лучше знает. Хотя какая разница, кто прав? Выбора-то нет, завишу я теперь только от волков.
Дома мне еще долго пришлось сидеть на кухне, с тоской слушая причитания, от которых я уже порядком устала. Что толку-то теперь от них? Разошлись только глубоко за полночь. Маришка спала со мной, прижимаясь маленьким телом. Теплая.
Ночью мне приснился тот сон, в котором я у озера просыпаюсь на мягком ложе под навесом, укрытая пушистым одеялом. Мне он иногда снится, то чаще, то реже. И почти один и тот же – я просыпаюсь и открываю глаза. Правда, бывает, что вокруг весна, бывает лето, а бывает, осень засыпает желтыми листьями. Только зимы никогда нет. И холода нет, даже если на улице мерзлый дождь, мне тепло и уютно.
В этот раз была весна, травка только-только прорезалась сквозь согревшуюся землю, деревья покрылись легкой дымкой зеленой листвы. Раннее утро, солнце сквозь легкие тучки посылало первые золотистые лучи, лаская землю. Они скользили по воде озера, прыгая по легкой зяби, выхватывали из воздуха пыль и прятались в лесу среди деревьев.
А когда по воде пошла рябь, лучики запрыгали еще сильнее, а потом словно врассыпную бросились.
Я даже привстала, чтобы посмотреть, что там в озере такое. Волны становились сильнее, вода хлестала на берег, утаскивая в озеро мелкий мусор, оставляя за собой мокрый след на земле.
Потянувшись вперед и за миг до того, как в волнах показался тот, кто создал такое волнение, я… проснулась.
Волки
День перед отъездом волки провели в тренировке. Во-первых, слишком расслабились за эти несколько дней, а за формой нужно следить постоянно. Во-вторых, жизнь князя была под реальной угрозой, хотя тот этого так и не понял.
Умение уклоняться от летящих предметов в любом столкновении с врагами – самое сложное дело, так сказать, вершина мастерства. Ножи летают шумно и не очень быстро, с ними сложности возникали, только если их летело сразу несколько. А вот от арбалетного болта уклониться почти невозможно, в этом случае остается только попытаться повернутся так, чтобы не задело жизненно важных органов. Волки использовали вместо стрел тупые овальные куски дерева, но даже они били достаточно сильно, чтобы оставить в шкуре дыру. Тем не менее волки носились по тренировочной площадке до самого вечера, собрав множество зрителей из числа княжеского войска. Это было весьма кстати, и тренировка одновременно стала демонстрацией того, с кем им придется иметь дело, вздумай князь влезть в конфликт между волками и дивами.
Вечером Ждан встретился с князем и вежливо дал понять, что, поймав его еще раз за подобным занятием, с ним даже разговаривать не станут, а сразу доложат великому князю, от которого дочерей не хватит откупиться. И что волки усилят наблюдение за своей частью границы и посоветуют сделать то же самое горным.
Это все, что он мог сделать, оба понимали, что руки у князя все так же развязаны, можно найти другие источники дохода, не трогая пограничные пункты. Раскланиваясь в конце беседы, князь даже позволил себе слегка улыбнуться.
Расстались они так же, как и встретились, врагами.
Умение уклоняться от летящих предметов в любом столкновении с врагами – самое сложное дело, так сказать, вершина мастерства. Ножи летают шумно и не очень быстро, с ними сложности возникали, только если их летело сразу несколько. А вот от арбалетного болта уклониться почти невозможно, в этом случае остается только попытаться повернутся так, чтобы не задело жизненно важных органов. Волки использовали вместо стрел тупые овальные куски дерева, но даже они били достаточно сильно, чтобы оставить в шкуре дыру. Тем не менее волки носились по тренировочной площадке до самого вечера, собрав множество зрителей из числа княжеского войска. Это было весьма кстати, и тренировка одновременно стала демонстрацией того, с кем им придется иметь дело, вздумай князь влезть в конфликт между волками и дивами.
Вечером Ждан встретился с князем и вежливо дал понять, что, поймав его еще раз за подобным занятием, с ним даже разговаривать не станут, а сразу доложат великому князю, от которого дочерей не хватит откупиться. И что волки усилят наблюдение за своей частью границы и посоветуют сделать то же самое горным.
Это все, что он мог сделать, оба понимали, что руки у князя все так же развязаны, можно найти другие источники дохода, не трогая пограничные пункты. Раскланиваясь в конце беседы, князь даже позволил себе слегка улыбнуться.
Расстались они так же, как и встретились, врагами.
Глава 7
Новое
За окном рассвет. Правда, совсем не такой красивый, как во сне, какой-то колючий, злой, холодный. Надо же, как давно мне этот сон не снился, а в детстве, помнится, очень часто его видела.
Маришка тоже подскочила и вызвалась мне помогать. Но я укутала ее в одеяло и вставать не дала. Вещи еще вчера были собраны, хотя какие там вещи, самое важное – спальный мешок и одеяло для ночевки в лесу. Осенью за ночь можно так замерзнуть, что помрешь от лихорадки дня за три.
И главное мое сокровище, не считая всяких памятных мелочей, которыми меня вчера засыпали, – белый мутный камешек на толстой нитке. Подарок деда Атиса. Я его никогда не доставала, хранила в выемке пола под кроватью, там самое безопасное место. А сейчас, надеюсь, самое безопасное на шее. Вряд ли кто на него позарится, камешек совсем простенький. Да и амулетом его вряд ли можно считать, все, что он делает, – это позволяет слушать, что говорят люди вдалеке. Подслушивает. Жаль только, редко можно пользоваться и недолго, а потом еще и заряжать невесть сколько, нося на теле. Хотя мне и такой пригодится.
Маришка прямо в одеяле плетется за мной, когда я с вещами спускаюсь по лестнице на кухню. А там… уже все мое семейство в сборе: и братья, и Глаша с Марфутишной. Сидят очень тихо, не сводя глаз с окон.
– Ждут уже, – с ненавистью кивает Марфутишна.
И правда, стоят прямо за воротами, болтают. Веселые какие, ну Дынко всегда улыбается, как будто его с улыбкой и родили. Но сегодня даже Радим выглядит довольным, а это уже нечто! Ну что же, пусть веселятся, сажусь за стол и требую завтрак. Сегодня Глаша сразу же дает мне тарелку с кашей, чай и булочки. И еще засахаренные орехи, целую тарелку. Как будто я столько за раз съем.
Заставила себя съесть всю кашу, неизвестно, как волки питаются. Может, раз в день сырым мысом? Это я от злости так говорю, знаю, что питаются, как мы, сама же несколько дней на кухне торчала, приготавливая для них еду.
Пора! Последний раз всех обнимаю, очень быстро. Чтобы слез опять не началось. Они бесполезны и меня не спасут.
Во дворе тут же вижу Мотылька, уже оседланную, с моими вещами, притороченными к седлу, мальчишка-конюх держит ее за поводья. Интересно, по кому из нас двоих он будет скучать?
А когда я уже готова залезть на лошадь, ко мне, откинув одеяло, бросается Маришка, с громким криком хватает мертвой хваткой за шею и визжит со всей силы. Ничего себе!
– Доброе утро, уважаемые! – вдруг раздается громкий веселый голос от ворот.
Дынко улыбается, осматривая моих домашних, и наклоняет голову, приветствуя.
– Пашка, – кричит он радостно, хотя у Пашки такое лицо, что смеяться не очень охота. – Когда подрастешь, приезжай к нам в гости. Навестишь сестру и убедишься, что ее никто не обижал. Обязательно приезжай и… Маришку захвати. Обещаешь?
Удивленную таким разговором Маришку быстро передаю воспитательнице и уже без помех сажусь в седло.
– Обещаешь? – задорно повторяет Дынко.
– Да, – твердо отвечает Пашка, сжимая зубы.
– Вот и отлично! Прощайте!
Дынко пришпоривает коня и отъезжает. А я, в последний раз оглянувшись, – за ним.
Ждан кивком головы зовет за собой, и мы скачем к тракту. По знакомому полю, где я столько раз каталась, через овраг, где настоящее змеиное царство, мимо холма с редким леском на вершине, где впервые увидела волков. Еду в последний раз, жадно впитывая эту привычную красоту, пытаясь запомнить ее, заманить в свое сердце и оставить там навсегда. Оставить рядом с Маришкой, братьями и даже Марфутишной.
Почти получается. Когда извилистая полоса тракта уводит нас в незнакомый край, закрыв глаза, я все еще могу увидеть свои родные места, четко, как на картинке.
Никогда раньше я не ездила так далеко от дома. Пару раз с Санькой на два дня уезжали до соседней деревни, но это на юг, а мы едем на север. И едем даже не в город, а в другую страну! Если подумать, это же очень интересно… Здорово! Не попадись на пути волки, смогла бы я когда-нибудь посмотреть, что там дальше, за землями князя? Смогла бы попасть пусть не к другим народам, а хотя бы к великому князю в людскую столицу? Вряд ли. Так бы всю жизнь и просидела в деревне. Ну, может, когда-нибудь в город отпустили к брату в гости. И то не уверена.
Через пару часов вокруг не остается вообще ничего знакомого, глазу не за что зацепиться, какой-то хутор сбоку чужой, дома расположены непривычно, кучками. Поля разграничены узкими полосами, как и у нас. Река вдалеке виднеется, широкая, по такой, наверное, и суда ходят. Здорово!
Только я улыбнулась, а они тут как тут, окружили и скалятся в ответ.
– Не была тут раньше? – спрашивает Дынко.
Мотаю головой.
– Интересно?
– Угу.
– Ну, там дальше еще насмотришься на всякие чудеса. Правда, мы через лес поедем, там не так интересно, зато быстрее, через два дня уже будем в Стольске.
Ждан разворачивается к тракту. Какой у него конь необычный. Впервые он от меня настолько близко, сразу видно, что вместо шерсти покрыт чем-то вроде узких перьев. Или кажется? Может, плохо чистили и шерсть свалялась?
Пока раздумываю, волки уже далеко. Может, сделать вид, что потерялась, и домой вернуться? Ведь не поедут же назад, искать? Эх, помечать не вредно, но что-то подсказывает, что поедут.
К обеду, впрочем, вся радость от нового иссякает, испаряется, как лужа на жаре. На горизонте поднимается неровными линиями лес, не видно, где начинается, где заканчивается, похоже, бескрайний. Значит, через него волки и собираются идти. Зачем, интересно, неужели это быстрее, чем верхом и по ровному тракту? Обязательно спрошу… попозже. Я так жутко устала, чувствую каждую мышцу, и все ноют. Оказывается, их у меня очень много, и даже самая маленькая может сделать жизнь невыносимой.
Жаловаться я, конечно, не буду, но вот как бы еще с лошади не свалиться. Волки поглядывают на меня все чаще. Не хотят, что ли, пропустить это занимательное зрелище?
Впереди тракт уходит влево, открывая широкий луг, расстилающийся до самого леса. Примерно посередине в поле клином врезаются деревья, вонзаются, словно идут в наступление. Если им не будут мешать, через сотню лет от поля и следа не останется, сосны и дубы будут нависать над трактом, раздумывая, как бы и его к корням прибрать. Ну, это если тракт к тому времени еще будет существовать.
– Там привал сделаем, – сообщают волки, сворачивая с дороги.
Привал – это прекрасно. Если привал не сделают они, я скоро сделаю его сама совершенно точно. Непросто, оказывается, путешествовать верхом. Пятая точка как огнем горит, и еще (неудобно, конечно, говорить) ноги у меня, похоже, навсегда останутся в форме колеса, не смогут разогнуться назад, в прямое положение.
Жалость к моим ногам, которые я, как всякая молодая девушка, люблю и ценю, значительно сократила последний кусок пути. Вот первые деревья, совсем молодые, редкий подлесок и много места, заросшего травой. Когда волки объявили привал, я просто сползла с Мотылька и даже привязывать ее не стала. Да и вряд ли она куда пойдет – тоже не привыкла к таким долгим походам.
Место для привала самое подходящее, достаточно закрытое, чтобы ветер с поля не задувал, и площадка удобная – ровная, почти круглая, посреди нее кострище.
Слезть с лошади было, как оказывается, проще всего. Сделав первый шаг, я поняла, что лучше бы его не делала. Но и на месте стоять глупо, хорошо, что внимания на меня никто не обращал. Кое-как я доковыляла до поваленного дерева, уселась на него и тут же сползла прямо на землю. Главное, чтобы они меня ничего делать не заставили. Надеюсь, не ждут, что я брошусь готовить, костер разводить и обихаживать их всячески?
Оказалось, не ждут.
Как будто и не устали вовсе, молча стащили вещи к кострищу, Радим выудил из них котелок и пошел за водой, Дынко за дровами, только Ждан остался, задумчиво разглядывая вытащенный из-за седла топорик. Надеюсь… они меня не съедят? Когда Дынко приволок из лесу пару бревен, я поняла, что если и съедят, то не сейчас. Смотрю, как они работают, приятно. И главное, довольные какие, у нас пока гостили, что-то с такими лицам сияющими не ходили. Все больше со скучающими да равнодушными.
Из обрывков фраз я поняла, что будет только горячий чай и то, что взяли в дорогу, а готовят они только вечером, перед сном.
Тут Радим вернулся с котелком воды.
– Ты чего на земле сидишь холодной? – спрашивает.
Притащил мне одеяло и опять к лошадям пошел. Возвращается с каким-то свертком, лицо загадочное, хватается за края, и сверток разворачивается вниз. Это плащ, мехом внутрь, а сверху черная плотная материя. Непромокаемый. И капюшон есть. Радим оборачивает плащ вокруг меня, а капюшон натягивает до самого носа.
– Это тебе, – улыбается. – Самый теплый выбрали.
Капюшон я снимаю, и вот еще вопрос, что мне с плащом делать? Он очень теплый, отказаться от настоящего мехового плаща выше моих сил, но подарок… от мужчины не родственника?
Радим с тревогой смотрит на меня:
– Не нравится?
Что, интересно, ему ответить? Скажу правду, вдруг назад отберет? А совру, вдруг кто-нибудь про подарок узнает? Или поздно уже бояться, я с ними полдня вместе, может, этого достаточно, чтобы раз и навсегда упасть в глазах приличного общества? Или пока бояться нужно, мы же просто ехали белым днем по дороге, а вот завтра утром можно будет считать репутацию окончательно загубленной?
Пока я думаю, Ждан отрывается от разделывания бревна на части.
– Подарок от мужчины… – глубокомысленно изрекает, хорошо слушал Маришкины пересказы, запомнил.
Радим вдруг садится передо мной на корточки и все с той же улыбкой заглядывает в лицо снизу.
– Дарька, знаешь, ты все-таки такая… глупая.
Ничего себе!
– Чего это?
– У тебя голова забита такой ерундой, что в ней совсем не осталось места для чего-нибудь важного. Забита какими-то правилами, условностями, обычаями так, что ты даже разницы не видишь, не можешь разобраться, когда с людьми на самом деле не стоит дела иметь, а когда… стоит. Твои навязанные представления о чести тебе жить мешают. Ты знаешь, что сделай? Выкинь все из головы, забудь, посиди просто в тишине, послушай, как ветер шумит, как он с деревьями говорит, как… птицы летают. Может, и… еще что-нибудь услышишь, – заканчивает с загадочным видом.
– Ну да! – Я хоть и устала, но защититься могу. Больше-то не от кого защиты ждать. – Отличная речь, спасибо! Отличная для… мужика! Вам-то, конечно, очень удобно, когда женщину не заботит ее репутация! Тогда с ней проще во всех отношениях, я уверена! А я уж как-нибудь без вашей помощи разберусь, что мне делать со своей честью!
– Далась тебе эта твоя честь! – повышает голос. – Чего ты за нее цепляешь, учитывая, что никто и не посягает?
– Да потому что… – Я вдруг вскакиваю. – Потому что… – Перед глазами отец, который меня так предал, а я… – Потому что у меня больше ничего нет! – ору на Радима, как будто он в этом виноват.
Он тут же вскакивает вслед за мной, выпячивает грудь, как будто намерен толкаться, и, делая шаг, подходит ко мне вплотную.
– Ничего нет? – вдруг неожиданно глухо говорит. – Это у тебя нет? Ты даже не представляешь, сколько всего у тебя есть! Даже… не поймешь, если я перечислю. А ведь достаточно просто забыть о всякой чепухе, расслабиться и послушать… Может, помечтать немного, всего чуть-чуть…
Его лицо вдруг снова становится таким странным, как тогда, когда он меня оттащил от Мотылька. И еще тогда… Нет, ничем хорошим это не закончится!
Я отворачиваюсь:
– Не смотри на меня так!
Через минуту шаги Радима затихают где-то в лесу, а вокруг все еще летает труха и куски мха от старого пня, который он по дороге молча пнул со всей дури.
Что-то не так сделала. Навязчиво прилипает неожиданная мысль, я сделала что-то неправильно! В мимолетных взглядах остальных я уловила… угрозу? Наверное, показалось, потому что теперь они как ни в чем не бывало продолжают разжигать огонь, а Дынко уже развалился прямо на земле, поближе к костру. Вон Ждан к нему наклонился и что-то на ухо прошептал. Так, а этот хохот явно надо мной. Как дети малые, что спрятались в уголок и шушукаются о чем-то неприличном. Сквозь смех я четко разобрала свое имя!
Если бы не страх за Радима, я бы, честное слово, этого так не оставила!
И Радим, тоже мне неженка какой, куда вот ушел? Почему я теперь должна переживать, не съест ли там его кто? Лес настолько редкий, что видно далеко, и его нигде нет! Мы вроде тут остановились, чтобы получше отдохнуть перед дорогой, а не устраивать представлений!
Это я от страха повторяла, но было не по себе. Волки отличаются от людей, не знаю, что для них опасно. Может, даже в таком молодом лесу бродят какие-то страшные неведомые звери и он сейчас на них наткнется? Или… заблудится.
Ждала я долго, не находя сил выкинуть из головы страшную картину, в которой на Радима кто-то нападает сзади, или сверху, или даже из-под земли.
Он появился с другой стороны… мокрый. Неужели купался? Волосы влажные, и одежду хоть выжимай. Кожа блестит от потоков воды, как… тогда. Нет, это воспоминание я вырываю на корню, не давая шанса закрепиться.
– Ничего, я не злюсь, – вдруг громко говорит мне Радим и идет к остальным.
О, прекрасное решение я только что придумала! Ну их всех, сделаю вид, что я тут одна. Гуляла себе по лесу, устала и села у дерева отдохнуть. Ведь и правда красиво, когда никто не нависает над душой с нотациями, я это и сама прекрасно вижу. Золотистые березы склоняются друг к другу, как пары лебедей, сплетаясь ветвями, будто ласкают друг друга. Высокие ели раскинули тяжелые мохнатые лапы, ловя в них капризный ветерок. Я как раз под такой сижу, если бы точно не знала, что так не бывает, подумала бы, что она надо мной смеется. Такой тихий скрип сверху доносится, очень похожий на добродушный смех.
Маришка тоже подскочила и вызвалась мне помогать. Но я укутала ее в одеяло и вставать не дала. Вещи еще вчера были собраны, хотя какие там вещи, самое важное – спальный мешок и одеяло для ночевки в лесу. Осенью за ночь можно так замерзнуть, что помрешь от лихорадки дня за три.
И главное мое сокровище, не считая всяких памятных мелочей, которыми меня вчера засыпали, – белый мутный камешек на толстой нитке. Подарок деда Атиса. Я его никогда не доставала, хранила в выемке пола под кроватью, там самое безопасное место. А сейчас, надеюсь, самое безопасное на шее. Вряд ли кто на него позарится, камешек совсем простенький. Да и амулетом его вряд ли можно считать, все, что он делает, – это позволяет слушать, что говорят люди вдалеке. Подслушивает. Жаль только, редко можно пользоваться и недолго, а потом еще и заряжать невесть сколько, нося на теле. Хотя мне и такой пригодится.
Маришка прямо в одеяле плетется за мной, когда я с вещами спускаюсь по лестнице на кухню. А там… уже все мое семейство в сборе: и братья, и Глаша с Марфутишной. Сидят очень тихо, не сводя глаз с окон.
– Ждут уже, – с ненавистью кивает Марфутишна.
И правда, стоят прямо за воротами, болтают. Веселые какие, ну Дынко всегда улыбается, как будто его с улыбкой и родили. Но сегодня даже Радим выглядит довольным, а это уже нечто! Ну что же, пусть веселятся, сажусь за стол и требую завтрак. Сегодня Глаша сразу же дает мне тарелку с кашей, чай и булочки. И еще засахаренные орехи, целую тарелку. Как будто я столько за раз съем.
Заставила себя съесть всю кашу, неизвестно, как волки питаются. Может, раз в день сырым мысом? Это я от злости так говорю, знаю, что питаются, как мы, сама же несколько дней на кухне торчала, приготавливая для них еду.
Пора! Последний раз всех обнимаю, очень быстро. Чтобы слез опять не началось. Они бесполезны и меня не спасут.
Во дворе тут же вижу Мотылька, уже оседланную, с моими вещами, притороченными к седлу, мальчишка-конюх держит ее за поводья. Интересно, по кому из нас двоих он будет скучать?
А когда я уже готова залезть на лошадь, ко мне, откинув одеяло, бросается Маришка, с громким криком хватает мертвой хваткой за шею и визжит со всей силы. Ничего себе!
– Доброе утро, уважаемые! – вдруг раздается громкий веселый голос от ворот.
Дынко улыбается, осматривая моих домашних, и наклоняет голову, приветствуя.
– Пашка, – кричит он радостно, хотя у Пашки такое лицо, что смеяться не очень охота. – Когда подрастешь, приезжай к нам в гости. Навестишь сестру и убедишься, что ее никто не обижал. Обязательно приезжай и… Маришку захвати. Обещаешь?
Удивленную таким разговором Маришку быстро передаю воспитательнице и уже без помех сажусь в седло.
– Обещаешь? – задорно повторяет Дынко.
– Да, – твердо отвечает Пашка, сжимая зубы.
– Вот и отлично! Прощайте!
Дынко пришпоривает коня и отъезжает. А я, в последний раз оглянувшись, – за ним.
Ждан кивком головы зовет за собой, и мы скачем к тракту. По знакомому полю, где я столько раз каталась, через овраг, где настоящее змеиное царство, мимо холма с редким леском на вершине, где впервые увидела волков. Еду в последний раз, жадно впитывая эту привычную красоту, пытаясь запомнить ее, заманить в свое сердце и оставить там навсегда. Оставить рядом с Маришкой, братьями и даже Марфутишной.
Почти получается. Когда извилистая полоса тракта уводит нас в незнакомый край, закрыв глаза, я все еще могу увидеть свои родные места, четко, как на картинке.
Никогда раньше я не ездила так далеко от дома. Пару раз с Санькой на два дня уезжали до соседней деревни, но это на юг, а мы едем на север. И едем даже не в город, а в другую страну! Если подумать, это же очень интересно… Здорово! Не попадись на пути волки, смогла бы я когда-нибудь посмотреть, что там дальше, за землями князя? Смогла бы попасть пусть не к другим народам, а хотя бы к великому князю в людскую столицу? Вряд ли. Так бы всю жизнь и просидела в деревне. Ну, может, когда-нибудь в город отпустили к брату в гости. И то не уверена.
Через пару часов вокруг не остается вообще ничего знакомого, глазу не за что зацепиться, какой-то хутор сбоку чужой, дома расположены непривычно, кучками. Поля разграничены узкими полосами, как и у нас. Река вдалеке виднеется, широкая, по такой, наверное, и суда ходят. Здорово!
Только я улыбнулась, а они тут как тут, окружили и скалятся в ответ.
– Не была тут раньше? – спрашивает Дынко.
Мотаю головой.
– Интересно?
– Угу.
– Ну, там дальше еще насмотришься на всякие чудеса. Правда, мы через лес поедем, там не так интересно, зато быстрее, через два дня уже будем в Стольске.
Ждан разворачивается к тракту. Какой у него конь необычный. Впервые он от меня настолько близко, сразу видно, что вместо шерсти покрыт чем-то вроде узких перьев. Или кажется? Может, плохо чистили и шерсть свалялась?
Пока раздумываю, волки уже далеко. Может, сделать вид, что потерялась, и домой вернуться? Ведь не поедут же назад, искать? Эх, помечать не вредно, но что-то подсказывает, что поедут.
К обеду, впрочем, вся радость от нового иссякает, испаряется, как лужа на жаре. На горизонте поднимается неровными линиями лес, не видно, где начинается, где заканчивается, похоже, бескрайний. Значит, через него волки и собираются идти. Зачем, интересно, неужели это быстрее, чем верхом и по ровному тракту? Обязательно спрошу… попозже. Я так жутко устала, чувствую каждую мышцу, и все ноют. Оказывается, их у меня очень много, и даже самая маленькая может сделать жизнь невыносимой.
Жаловаться я, конечно, не буду, но вот как бы еще с лошади не свалиться. Волки поглядывают на меня все чаще. Не хотят, что ли, пропустить это занимательное зрелище?
Впереди тракт уходит влево, открывая широкий луг, расстилающийся до самого леса. Примерно посередине в поле клином врезаются деревья, вонзаются, словно идут в наступление. Если им не будут мешать, через сотню лет от поля и следа не останется, сосны и дубы будут нависать над трактом, раздумывая, как бы и его к корням прибрать. Ну, это если тракт к тому времени еще будет существовать.
– Там привал сделаем, – сообщают волки, сворачивая с дороги.
Привал – это прекрасно. Если привал не сделают они, я скоро сделаю его сама совершенно точно. Непросто, оказывается, путешествовать верхом. Пятая точка как огнем горит, и еще (неудобно, конечно, говорить) ноги у меня, похоже, навсегда останутся в форме колеса, не смогут разогнуться назад, в прямое положение.
Жалость к моим ногам, которые я, как всякая молодая девушка, люблю и ценю, значительно сократила последний кусок пути. Вот первые деревья, совсем молодые, редкий подлесок и много места, заросшего травой. Когда волки объявили привал, я просто сползла с Мотылька и даже привязывать ее не стала. Да и вряд ли она куда пойдет – тоже не привыкла к таким долгим походам.
Место для привала самое подходящее, достаточно закрытое, чтобы ветер с поля не задувал, и площадка удобная – ровная, почти круглая, посреди нее кострище.
Слезть с лошади было, как оказывается, проще всего. Сделав первый шаг, я поняла, что лучше бы его не делала. Но и на месте стоять глупо, хорошо, что внимания на меня никто не обращал. Кое-как я доковыляла до поваленного дерева, уселась на него и тут же сползла прямо на землю. Главное, чтобы они меня ничего делать не заставили. Надеюсь, не ждут, что я брошусь готовить, костер разводить и обихаживать их всячески?
Оказалось, не ждут.
Как будто и не устали вовсе, молча стащили вещи к кострищу, Радим выудил из них котелок и пошел за водой, Дынко за дровами, только Ждан остался, задумчиво разглядывая вытащенный из-за седла топорик. Надеюсь… они меня не съедят? Когда Дынко приволок из лесу пару бревен, я поняла, что если и съедят, то не сейчас. Смотрю, как они работают, приятно. И главное, довольные какие, у нас пока гостили, что-то с такими лицам сияющими не ходили. Все больше со скучающими да равнодушными.
Из обрывков фраз я поняла, что будет только горячий чай и то, что взяли в дорогу, а готовят они только вечером, перед сном.
Тут Радим вернулся с котелком воды.
– Ты чего на земле сидишь холодной? – спрашивает.
Притащил мне одеяло и опять к лошадям пошел. Возвращается с каким-то свертком, лицо загадочное, хватается за края, и сверток разворачивается вниз. Это плащ, мехом внутрь, а сверху черная плотная материя. Непромокаемый. И капюшон есть. Радим оборачивает плащ вокруг меня, а капюшон натягивает до самого носа.
– Это тебе, – улыбается. – Самый теплый выбрали.
Капюшон я снимаю, и вот еще вопрос, что мне с плащом делать? Он очень теплый, отказаться от настоящего мехового плаща выше моих сил, но подарок… от мужчины не родственника?
Радим с тревогой смотрит на меня:
– Не нравится?
Что, интересно, ему ответить? Скажу правду, вдруг назад отберет? А совру, вдруг кто-нибудь про подарок узнает? Или поздно уже бояться, я с ними полдня вместе, может, этого достаточно, чтобы раз и навсегда упасть в глазах приличного общества? Или пока бояться нужно, мы же просто ехали белым днем по дороге, а вот завтра утром можно будет считать репутацию окончательно загубленной?
Пока я думаю, Ждан отрывается от разделывания бревна на части.
– Подарок от мужчины… – глубокомысленно изрекает, хорошо слушал Маришкины пересказы, запомнил.
Радим вдруг садится передо мной на корточки и все с той же улыбкой заглядывает в лицо снизу.
– Дарька, знаешь, ты все-таки такая… глупая.
Ничего себе!
– Чего это?
– У тебя голова забита такой ерундой, что в ней совсем не осталось места для чего-нибудь важного. Забита какими-то правилами, условностями, обычаями так, что ты даже разницы не видишь, не можешь разобраться, когда с людьми на самом деле не стоит дела иметь, а когда… стоит. Твои навязанные представления о чести тебе жить мешают. Ты знаешь, что сделай? Выкинь все из головы, забудь, посиди просто в тишине, послушай, как ветер шумит, как он с деревьями говорит, как… птицы летают. Может, и… еще что-нибудь услышишь, – заканчивает с загадочным видом.
– Ну да! – Я хоть и устала, но защититься могу. Больше-то не от кого защиты ждать. – Отличная речь, спасибо! Отличная для… мужика! Вам-то, конечно, очень удобно, когда женщину не заботит ее репутация! Тогда с ней проще во всех отношениях, я уверена! А я уж как-нибудь без вашей помощи разберусь, что мне делать со своей честью!
– Далась тебе эта твоя честь! – повышает голос. – Чего ты за нее цепляешь, учитывая, что никто и не посягает?
– Да потому что… – Я вдруг вскакиваю. – Потому что… – Перед глазами отец, который меня так предал, а я… – Потому что у меня больше ничего нет! – ору на Радима, как будто он в этом виноват.
Он тут же вскакивает вслед за мной, выпячивает грудь, как будто намерен толкаться, и, делая шаг, подходит ко мне вплотную.
– Ничего нет? – вдруг неожиданно глухо говорит. – Это у тебя нет? Ты даже не представляешь, сколько всего у тебя есть! Даже… не поймешь, если я перечислю. А ведь достаточно просто забыть о всякой чепухе, расслабиться и послушать… Может, помечтать немного, всего чуть-чуть…
Его лицо вдруг снова становится таким странным, как тогда, когда он меня оттащил от Мотылька. И еще тогда… Нет, ничем хорошим это не закончится!
Я отворачиваюсь:
– Не смотри на меня так!
Через минуту шаги Радима затихают где-то в лесу, а вокруг все еще летает труха и куски мха от старого пня, который он по дороге молча пнул со всей дури.
Что-то не так сделала. Навязчиво прилипает неожиданная мысль, я сделала что-то неправильно! В мимолетных взглядах остальных я уловила… угрозу? Наверное, показалось, потому что теперь они как ни в чем не бывало продолжают разжигать огонь, а Дынко уже развалился прямо на земле, поближе к костру. Вон Ждан к нему наклонился и что-то на ухо прошептал. Так, а этот хохот явно надо мной. Как дети малые, что спрятались в уголок и шушукаются о чем-то неприличном. Сквозь смех я четко разобрала свое имя!
Если бы не страх за Радима, я бы, честное слово, этого так не оставила!
И Радим, тоже мне неженка какой, куда вот ушел? Почему я теперь должна переживать, не съест ли там его кто? Лес настолько редкий, что видно далеко, и его нигде нет! Мы вроде тут остановились, чтобы получше отдохнуть перед дорогой, а не устраивать представлений!
Это я от страха повторяла, но было не по себе. Волки отличаются от людей, не знаю, что для них опасно. Может, даже в таком молодом лесу бродят какие-то страшные неведомые звери и он сейчас на них наткнется? Или… заблудится.
Ждала я долго, не находя сил выкинуть из головы страшную картину, в которой на Радима кто-то нападает сзади, или сверху, или даже из-под земли.
Он появился с другой стороны… мокрый. Неужели купался? Волосы влажные, и одежду хоть выжимай. Кожа блестит от потоков воды, как… тогда. Нет, это воспоминание я вырываю на корню, не давая шанса закрепиться.
– Ничего, я не злюсь, – вдруг громко говорит мне Радим и идет к остальным.
О, прекрасное решение я только что придумала! Ну их всех, сделаю вид, что я тут одна. Гуляла себе по лесу, устала и села у дерева отдохнуть. Ведь и правда красиво, когда никто не нависает над душой с нотациями, я это и сама прекрасно вижу. Золотистые березы склоняются друг к другу, как пары лебедей, сплетаясь ветвями, будто ласкают друг друга. Высокие ели раскинули тяжелые мохнатые лапы, ловя в них капризный ветерок. Я как раз под такой сижу, если бы точно не знала, что так не бывает, подумала бы, что она надо мной смеется. Такой тихий скрип сверху доносится, очень похожий на добродушный смех.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента