Страница:
Юлия Славачевская, Марина Рыбицкая
Если вы не в этом мире, или Из грязи в князи
Случайностей в жизни не бывает. Случайность – это неопознанная необходимость…
Народная мудрость
Мужские голоса низко гудели и вибрировали, словно потревоженный пчелиный рой, нервируя и вызывая желание зажать уши и сбежать подальше.
– Лиска, ты где, кошачья дочь, шляешься?! Мы хотим срочно расплатиться!
– Где эта ноева[1] подавальщица? Ползает, как сонная муха!
– Сувор, жабячий потрох, отвали от меня со своей настойкой из мухоморов, мне еще в дорогу собираться! Свою тещу лучше подпои, глядишь, подобреет, если не околеет!
– О-о-о, девочки! И что такие милашки делают в таком грязном месте, как это?..
– Готов побожиться, не пройдет и года, как у нас с Глеховией разразится война!
– Да? Не приведи Вышний!
Бу-бу-бу, бу-бу-бу… И так каждый день.
В довершение всех бед, в таверну, где я имела сомнительную честь работать, заявилась странная взъерошенная троица. В этот послеобеденный час зал уже почти опустел по причине того, что постоянные посетители набили свои ненасытные желудки раньше и оставили мне горы грязной посуды, которую я и отмывала в тазу, спрятавшись за стойкой. Эту нудную работу я перемежала нецензурными комментариями по поводу обжор, требующих каждый раз чистые тарелки. Под раздачу попала и паскудная погода, осчастливившая нас мелким надоедливым дождем, и мерзкий мир, в котором я обреталась уже больше года.
По фамилии я Царькова, а родители назвали Алисой, и в детстве мне часто задавали два вопроса: «Где же твоя Страна Чудес?» и «Проводи на Поле Дураков, а?»
Вот эти два дурацких вопроса и определяли сейчас мое нерадостное состояние: Алиса на Поле Дураков в Стране Чудес.
Все началось с того момента, когда я неосторожно решила побаловать свой дистрофический организм уходящими витаминами и в состоянии легкой безответной влюбленности отправилась на болото за клюквой с развеселой компанией таких же, как и я, сумасшедших сокурсников. Перед тем как начать бродить по болоту и кормить комаров и прочую лесную кровососущую нечисть, мы… гм, немножко клюкнули. А потом поползли по кочкам, собирая клюкву…
– Алисия, ты где, бездельница? – заорал из глубины зала противным голосом хозяин единственной в этом городке забегаловки. Отвратительный толстый боров с вечными сальными шуточками и неумением держать на привязи инстинкты размножения.
– Че те надо, нехристь треклятый? – пробурчала я тихо и обреченно. Тихо – потому что отлично понимала: критика критикой, а кушать хочется всегда. И желательно три раза. В день, а не в неделю, как мне поначалу пытался объяснить этот огрызок империализма. – Экспроприаторов на тебя нет! – Громко: – Туточки я, господин Бормель, посуду мою!
– Тащи сюда свою тощую задницу! – не слишком вежливо крикнули мне в ответ.
Да, в этом мой гнусный эксплуататор прав, как никогда! Бог мне не дал шикарной фигуры и смазливого личика. Таких, как я – «пять копеек за пучок». Про свою фигуру я предпочитала скромно думать – не «верста коломенская», а благородно ассоциировала себя с итальянским натурпродуктом, то есть спагетти. Все же что-то «лямпортное», по утверждениям моей соседки, бабы Любы.
От природы и родителей (генетика на мне не просто отдохнула – она, холера, выспалась всласть и не один раз!) мне достались рыжие прямые космы, вечно торчащие, если относительно чистые, или висящие жирными сосульками уже через сутки после мытья головы. Слава богу, к восемнадцати я только-только избавилась от юношеских угрей и наконец-то могла хотя бы показаться миру, не умирая от стыда.
Когда я смотрела на себя в зеркало, то старательно пыталась не заработать всевозможные комплексы, начиная от неуверенности в себе и заканчивая глубочайшей депрессией и ненавистью ко всем и вся.
Зато во всем этом безобразии был один очевидный плюс: мне никто и никогда не завидовал. Да и чему? Носу «картошкой»? Рту, как у лягушки (спешу заметить – не царевны!)? Невразумительного цвета глазам болотного оттенка?
В общем, неописуемая красота. В смысле, описать ее трудно, а уж заметить… вообще… днем с фонарем невозможно.
– Уже иду! – гаркнула я на рабочий призыв и, вытерев мыльные руки о засаленный кухонный фартук неопределенного цвета, на всех парах рванула к хозяину. Я могла ненавидеть господина Бормеля сколько угодно, мысленно наделять его всеми существующими позорными болячками и прочить ему жестокое и справедливое возмездие за горькие обиды и унизительные притеснения. Но! Молча и желательно под подушкой. И за крепко закрытой дверью. Все же он единственный, кто согласился дать работу пришлой девушке, потерявшей память (моя легенда для местных).
Возвращаясь назад… Мое перебазирование в этот треклятый мир произошло более чем странно и в то же время весьма обыденно: я оступилась, попала в трясину и меня затянуло. Причем случилось это как-то слишком быстро. Даже вякнуть не успела, не то что позвать на помощь. Ухнула, будто в прорубь! В тот момент, когда вонючее болото меня накрыло с головой и я уже приготовилась «склеить ласты»… вдруг что-то или кто-то подтолкнул наверх. Вынырнув, увидела склоненную надо мной ветку дерева. Из последних сил, извиваясь и сопя, потянулась к ней. Дальше помню все смутно…
Пришла в себя на берегу… Вся в засохшей грязи. Куртка и спортивные штаны стояли колом; в носках противно чвякало, кроссовки покрывал слой вонючей слизи; общее состояние вызывало жалость и настоятельное желание немедленно поплакаться в жилетку всем окружающим и получить свою долю сочувствия. Особенно у симпатичного Паши, не глядящего в мою сторону даже при необходимости списать курсовую…
Так вот, дальше и начались странности… Я долго орала, аукала и звала сокурсников, но лес и болото будто вымерли. Ни одной живой души поблизости. Пришлось мобилизовать последние силы и добираться на юг, откуда мы притопали.
Ну и добралась…
– Алисия! – прервал мои воспоминания недовольный оклик господина Бормеля. – Снова куриц пересчитываешь?
– Цыплят, – поправила я, возвращаясь в действительность и скромно опуская глаза, чтобы скрыть свое негативное отношение ко всему происходящему. – Их по осени считают.
– Без сопливых скользко! Знаю! – поощрил меня «царь горы»… не-е, царек таверны. – Сгоняй на кухню – одна нога здесь, другая там! – и закажи стряпухе обед на троих.
– Есть, мой генерал! – Взяла «под козырек» и строевым шагом отправилась на кухню, докладывать Магдалене то, что она и без меня прекрасно знала. Ибо ничто не укрывалось от всевидящего ока пронырливой хозяйки кастрюль и очага. Добавлю от себя: несмотря на свою устрашающую внешность (мадам слегка напоминала мамонта в прыжке), кухарка была добрейшей души женщиной (если вы успевали разглядеть ее душу за центнером сала) и всегда меня тайком подкармливала. Овсянкой. С клюквой. За что я ее особенно любила. И хозяйку, и кашу, и собственно клюкву…
Вообще-то, по секрету, хозяин с кухаркой составляли комичную парочку: два больших румяных колобка на тонких ножках. Видимо, поэтому они друг друга нежно обожали и пламенно любили. Причем любили та-ак, что от их брачных игрищ тряслась вся таверна. Особенно хорошо ощущали их забавы те, кто находился этажом пониже. Два резвящихся бегемотика… это, я вам доложу – страшная разрушительная сила! А уж если кто из половин изволил гневаться… тут те, кто не в бункере, – считаются убитыми! Затопчут ведь, гиппопотамы неуклюжие, и даже не заметят, пройдут спокойно мимо. И новый грустный коврик будет лежать тихо-тихо и не отсвечивать…
– Магдалена… – начала было я, но мне немедленно всучили тяжеленный поднос, уставленный закусками, и слегка пнули в нужном направлении. – Понятно…
– Иди-иди, ягодка моя, – пропела кухарка. – Потом вернешься, тогда и вволю покушаешь свою кашку…
Ядовитая «ягодка» невольно скривилась от одного предвкушения будущей трапезы и покорно потащила свою ношу в зал. По мере моего приближения к жаждущим активно приложиться к местным яствам, у последних как-то странно заблестели глаза. На неформатных откормленных мордах приезжих появилось весьма заинтересованное выражение.
Мне эти видоизменения отчего-то крайне не понравились. Я, конечно, понимаю: на безрыбье и рак рыба, но я была как-то морально не готова попрощаться со своей девичьей невинностью в грязном трактире. Да и подозрительно все это. Судя по богатой одежде, господа не из последних, а на трактирную подавальщицу с моей внешностью зарятся… Или идиоты, или извращенцы. Второе более вероятно.
– Милая девушка… – соловьем пропел брюнет лет сорока пяти. Его черты лица можно было бы назвать красивыми, если бы не пренебрежительно-высокомерное выражение физиомордии. Еще возраст знатного господина предательски выдавали волосы: несмотря на обильно нанесенную душистую помаду, они начали редеть на темени. Их острая нехватка уже хорошо просматривалась у пробора.
– А? – Сконструировала на своем лице выражение полнейшей дебилки и для подтверждения статуса пустила слюну в ближайшую ко мне кружку с пивом.
Мужчина брезгливо отодвинул посудину, но интересоваться не перестал. Точно говорю, извращенцы! Вместо этого игриво задал вопрос:
– И как зовут такую красавицу?
Мало того, что с придурью, еще и слепой! Я приняла задумчивый вид. Сдвинула глаза к переносице, поковыряла в носу и протянула ту же руку для знакомства:
– Алисия, барин.
И он ее пожал. Двумя пальцами и осторожно, но пожал! Смертельный номер! Может, ему в тарелку плюнуть?
– Весьма рад знакомству, – заверил меня местный любитель экстрима и острых ощущений. Холеные пальцы рассеянно перебирали салфетку, на сытой харе застыло такое довольное выражение, будто он только что выиграл в Спортлото миллион золотых монет.
– А вас как величать? – проявила я чудеса интеллекта, скребя себя в районе затылка.
– Можешь называть меня «господин граф», – милостиво разрешил мужчина, не прекращая шарить шаловливыми глазенками по моему лицу и ниже.
«Ниже» у меня отродясь ничего интересного не было. По меткому определению моей подружки Ани: «Вся доска, два соска». Поэтому поведение графа не просто смущало, оно стало пугающим.
– А если не можу? – продолжала я совершенствоваться в идиотизме. – Тада что?
– Тада… Тогда, – поправилась личность с дурными наклонностями, – я разрешу тебе называть меня господин Алфонсус… при близком знакомстве…
– Я с мужчинами знакомлюся на дальнем расстоянии, – осветила свою жизненную политику. – И, будьте уверены, я девушка приличная, и…
– Заработать хочешь? – перебил меня он, демонстративно поглаживая перстень с во-оттакенным изумрудом.
– Каким местом? – сразу вырвалось у меня от неожиданности. Странное предложение, очень странное. Вот ни единому слову его не верю!
– Головой, – ответил он, вредно усмехаясь.
– Да? – недоверчиво покачала я тем, чем должна по идее зарабатывать. – А как?
– Просто. – Ухмылочка превратилась в зловещую. – Нужно, чтобы ты поехала с нами…
– О, нет! Песенку про Галю, которую нехорошие дяди в лес заманили и к дереву привязали, мне мама пела часто, – наотрез отказалась я, не собираясь двигаться с насиженного места и тащиться неизвестно куда, непонятно с кем и один бог знает в каком качестве. Поэтому зубасто улыбнулась, присела в реверансе и шустро смылась на кухню от греха подальше.
Естественно, я периодически высовывала оттуда свой любопытный нос, высматривая несостоявшихся работодателей. И вообще! Любопытство не порок, а источник знания!
Пока я припадала к «горячему источнику», попутно размазывая по тарелке кашу, в таверну потянулся народ к вечерней трапезе, и мне хочешь не хочешь пришлось выбираться наружу из облюбованной норки и приступать к прямым обязанностям подавальщицы. Время летело быстро. Я шмыгала от стола к столу, разнося ужин и напитки, а моя троица сидела очень тихо, лишь часто зыркала в мою сторону. Один из постоянных посетителей, добрый великан с усталыми глазами, кузнец Базил, даже пошутил неудачно по этому поводу:
– Ты, Алисия, седня приглянулась господам. Мотри, как бы не украли!
– Типун тебе на язык! – В сердцах шлепнула на стол его заказ, кружку с пенистым элем и сплюнула три раза через левое плечо. Поганец эдакий! Еще сглазит своими карими зенками. Только графского пригляда с похищением мне не хватало! Всю жизнь мечтала!
– А че, – заржал кузнец, нимало не смущаясь, – будешь вся из себя благородная!
Вот чтоб тебя и язык твой неугомонный! Моя тревога и природная подозрительность дружно подняли головы и вздыбили шерсть на загривках, как хорошо дрессированные сторожевые собаки на звук чужих шагов за хозяйским забором.
– Меня и тут неплохо кормят! – отрезала я, стараясь не вспоминать о мерзкой каше.
Вечер шел своим чередом, и вскоре посетители уже достаточно разговелись и захотели зрелищ.
– Алисия, спой! – посыпались со всех сторон просьбы.
Надо сразу оговорить: голоса мне бог не дал, но я брала душевным исполнением и разнообразным репертуаром. А в мире Сегала никто до сего времени не слыхал о таких выдающихся песнях, как «Ой, цветет калина…», «Зайка моя» и «Сиреневый туман». На «ура» шли «Мурка» и «Владимирский централ». Мужики утирали скупые слезы и бросали нам мелкие медные монетки, из которых честно заработанной половины мне вполне хватало на оплату комнаты и даже иной раз перепадало на пирожок со стаканом молока или булочку.
Я снимала маленькую каморку у одинокой старушки неподалеку от трактира, потому что некий жмот заломил несусветную цену за постой для персонала, и мне было гораздо выгодней ночевать в другом месте. Всего только приходилось таскаться каждые утро и вечер туда-сюда километра два, подумаешь… Кого волнует чужое горе!
– Ты готова? – задорно спросил меня Саймон, молодой смазливый музыкант, любимчик всех окрестных девушек.
– Как огурец! Зеленый и с пупырышками! – жизнерадостно заверила я и отправилась в угол огромного зала, где возвышалась небольшая платформа для публичных выступлений.
Саймон последовал за мной. Мы влезли на местный аналог сцены. Красавчик Саймон, усевшись на высокий табурет, тряхнул роскошными блондинистыми кудрями и томно вздохнул, прижимая к себе обожаемую лютню. Вот чем не эльф? И даже уши длинные и почти с кисточками на концах.
– Че поем? – вопросила я зал.
– Лиска, про кошку давай! Любимую! – заорал какой-то подвыпивший мужичонка из дальнего угла. – Плачу!
– А я пла́чу, – пробурчала себе под нос. – Желание клиента – закон для сервиса! – Это в ответ погромче. – Деньги на бочку!
– Не вопрос! – завопили из другой части зала. – Гуляй, рванина!
– И те того же! – пожелала я, заводя: – «Мурка, ты мой муреночек…»
Пока я голосила, выжимая слезы и опустошая чужие карманы, моя троица все время таинственно шушукалась, периодически подзывая хозяина. Трактирщик низко и угодливо кланялся, трепетно прижимал руку к сердцу и каждый раз отвечал на множество вопросов. Ну, прямо викторина «Что? Где? Когда?»! Мне вся эта таинственность не нравилась до ужаса… При виде брюнета на душе скребли когтями черные кошки, нет, даже не кошки – целый отряд боевых пантер! Надвигалось тягостное предчувствие беды и грядущих перемен…
Но вскоре меня отвлекли от бесцельного анализа внутренних ощущений. В таверну ввалилась веселая компашка, вздумавшая отметить другану день рождения (которого он в упор не помнил), День ангела (которого у него отродясь не бывало) и просто задушевно посидеть за чашечкой водки (а вот это уже ближе к теме!). Все это и многие другие ненужные подробности мне рассказал один из корешей именинника, когда, делая заказ, отсыпал немного денег в мою ладошку.
Я поблагодарила, покивала и тут же в благодарность спела «Happy Birthday» и «Многие лета…». Мужикам понравилось. Они забашляли еще, и под чарующие звуки цыганской песни «К нам приехал, к на-а-ам при-и-иехал, Серугундий, да-ара-агой…» отправились праздновать день «граненого стакана», искусно замаскированный под почтенный юбилей.
Мне как-то в жизни везло и не везло одновременно, как будто удача с провалом скорешились и ходили за мной везде под ручку. Родители не подарили мне миловидную кукольную внешность, скорее, я напоминала Гуинплена из романа «Человек, который смеется» Гюго, зато мне досталось богатырское здоровье, потрясающая работоспособность, неплохая соображалка и неувядаемое чувство юмора (иногда немного своеобразное, но дареному коню, как говорится, под хвост не заглядывают!).
В конце концов, на что жаловаться?
Я провалилась в болото, но сумела вылезти и даже не чихнула, шатаясь по лесу насквозь промокшая и замерзшая. Да мне даже мало-мальски завалящий хищник на дороге не встретился! Видимо, испугались…
Мокрая и голодная, болталась я по лесу достаточно долго, пока не набрела на лесную поляну с избушкой. Курьи ножки у домика отсутствовали, о чем я немедленно пожалела. Куриный бульончик пришелся бы донельзя кстати, а чувство такта и вежливости потерялись где-то по дороге, так что я бы с огромным удовольствием отъела у избушки одну из ножек безо всяких угрызений совести. Жадный домик, скорей всего, это почувствовал и лапы поджал заранее, маскируя любимые конечности от таких, как я, неуемных желающих. Забегая вперед, скажу: в избушке, в полном соответствии с народной традицией, таки жила местная уважаемая Баба-яга, то бишь – знахарка-лекарка. Бабуля преклонных лет, но очень хорошо сохранившаяся (недаром говорят, мол, натуральные консерванты оставляют продукты свежими гораздо дольше, чем искусственные!).
– Алисия! – позвал Базиль, для привлечения моего внимания погрохотав кружкой по столу. – Спой че-нить душевное. Чтоб, значитцца, душу сначала развернуло…
– А потом сплющило! – понятливо хмыкнула я. Напомнила: – Не вопрос. За тобой долг. Три «ворона».
– Ты ж меня знаешь! – гулко хлопнул в необъятную грудь олимпийского атлета кузнец и, подперев мощной дланью буйную головушку, приготовился слушать. Я его действительно хорошо знала и спокойно верила в долг. Базиль рассчитывался честно и без обмана, не то что некоторые чернявые усатые проходимцы. Если я слышала от них: «Мамой клянусь, деньги завтра отдам!» – то уже точно знала – деньги будут, когда рак на горе свистнет. А Базиль заработал отличную репутацию. Должник раз в неделю всегда добросовестно отсыпал оговоренную сумму, еще и обязательно накидывая пару монеток сверху.
Денежная система Сегала меня страшно умиляла. Медные монетки назывались «воронами». Сто «воронов» составляли одного серебряного «ястреба». За десять «ястребов» давали одного золотого «оленя». Скажите мне, где тут логика?
По мне, так я бы называла деньги: медные – «синицами» (они всегда в руках), серебряные – «журавлями» (вечно в небе, и мы их практически никогда не видели. Лично я – один раз и то издали!), а золотые – «курицами» (чтоб сами неслись). Но это мечты, никто меня наверху не ждал и в финансовой системе государства советов не просил. А жалко… Я б им напридумывала…
– «Я не ангел…» – завела я любимую песню кузнеца, который сегодня вечером непременно перепоет ее жене, чтобы не получить по уху за беспробудное пьянство.
Жену Базиля звали Нюхтусей. Имечко свое, я вам скажу, она оправдывала на все сто! Стоило громадному Базилю хотя бы понюхать пробку, как Нюхтуся бежала с ухватом наперевес – воспитывать своего непутевого муженька. Маленькая, тощая, но страшно жилистая молодка, вполовину меньше супруга-гиганта, держала последнего в «ежовых» рукавицах и почему-то питала ко мне странную слабость. В смысле, если Базиль налакивался под моим присмотром, то заместо обычной лупцовки ухватом или коромыслом по голове и плечам ему доставалось добродушное похлопывание по мягкой точке сковородником и ласковые укоры вполголоса: «Нельзя же так, милый, не то скоро тебе Алисия красавкой покажется…»
Так вот… тогда, когда я вышла к избушке и меня встретила лекарка, колоритно одетая бабуля с характерным платком на голове, мешавшая в чугунке пахучую жидкость, обильно сдабривая ее мухоморами, моей неокрепшей детской психике стало шибко худо (если не высказаться более резко). Потом к дяде Капцу присоединился северный зверь Песец с племянником по имени Гаплык, когда болотная «утопленница» сообразила, что бабулю не понимает абсолютно. Вообще. Ни на каковском языке, а знала я их четыре – неплохо, а с два десятка – в виде начальных общих фраз (все же иняз). Бабушка не «спикала», не «шпрехала» и не «хаблала». Не говорила по-польски, по-фински, на маратхи, урду, арабском или множестве других. Она даже по-русски упорно не разумела!
С большим трудом я выспросила у нее дорогу, больше пользуясь жестами и мимикой, чем полученными институтскими знаниями. Бабуля доброжелательно поглядела, поулыбалась, собрав в уголках добрых глаз лучики морщинок, и пригласила к себе. Раздела, вытерла мокрую голову полотенцами, снабдила сухой одежкой. Эта святая женщина мне даже хлеба дала с теплым молоком!
Поблагодарив от всего сердца, я уже с комфортом, в чужой одежде потопала в сторону людных мест по указанной болотной тропинке. Очень хотелось успеть на последнюю электричку!
Лес окружал меня красно-желтым сиянием осени, шорохом опавшей листвы и редкими птичьими перекличками. Где-то высоко цокала потревоженная белочка. Небо было низким и свинцово-серым. Наверно, в этом году грядет ранняя и холодная зима. Захотелось скорее прийти домой и забраться под теплый шерстяной плед, но я отчетливо понимала: придется еще трюхать и трюхать до электрички, а потом еще немало времени пройдет, пока я доберусь до родных пенатов.
По дороге меня радовали выглядывающие из травы грибы со шляпками всех цветов. Кажется, под листьями было полно белых, подосиновиков и груздей – целые семейства! У меня просто руки от огорчения опускались. Да тут золотой запас! Сухие белые грибы на нашем рынке жутко дорогие, мне не по карману. Жаль, я в грибах хорошо не разбираюсь, да и ножичка с корзинкой под руками нету, а то я бы не посмотрела на позднее время, нагребла себе грибов на всю долгую зиму. Но все же в карманы десятка два крепких боровичков от жадности напихала.
Я шла, жуя горбушку, и все удивлялась, как подобный раритет смог сохраниться в нашем безумном мире (имелась в виду сердобольная старушка).
И тут на дорогу выпрыгнул еще с пяток «раритетов» в разномастных одежках, живописно наверченных одна на одну, и громадных, будто слоновьи калоши, разбитых башмаках. Если судить по количеству накопленной грязи на угрюмых заросших лицах, то раритетов о-очень древних. На тот же факт указывала и колоритная, местами оборванная и заштопанная разными цветами ниток одежда Средневековья. Кстати, замечу – качественная и довольно дорогая, потому что аутентичная. Во всяком случае, я ни фабричных тканей, ни резиново-пластиковых подошв, ни классически ровных швов, сделанных швейной машинкой, ни у кого из приблудившихся экстремалов мечемахательства не заметила. Все вещи, включая обувь и ножны, дорогой ручной работы. Мамы, девушки или толстые кошельки ролевиков постарались на совесть.
Вот умора! Не поняла, здесь снимают фильм? А камера где?.. Или ребята Толкиеном заигрались до полного умопомрачения?
– Мило, – сообщила я неосторожным толкиенистам. – Только стоило бы все же помыться после болота, а то в общественный транспорт не пустят, а в машине загнетесь от недостатка кислорода.
– Мням-мням! Пух-пах, ой-ей-ей! Кирдык няма! – заявил самый грязный и, грозно помахивая, наставил на меня топор с изъеденным ржавчиной лезвием.
Я подумала, что это местное приветствие суперменов, помешанных на ролевках, и воспроизвела в ответ серию пассов из ушу или каких-то еще восточных единоборств, увиденных по телеку:
– Кирдык-мырдык! Махалай-бахалай! Ассисяй! Маленьких ам низзя! – И погрозила им пальцем.
Мужики задумались. Дружно почесав граблеобразными лапищами засаленные затылки, они спросили с надеждой:
– Каретинус валуциос?
– Какие вы умные слова знаете, ребята, – восхитилась я. – Кто-то из вас медицинский заканчивал? Если да, то откройте страшную тайну, которую я не могу разгадать со времени прочтения в детстве «Пеппи Длинный Чулок»: если болит живот, то нужно лить на себя холодную воду или жевать горячую тряпку?
– Хрым! Няма! – взревел предводитель немытого воинства, приплясывая, словно ему срочно приспичило по-маленькому, а пойти некуда.
– Понятно, – впечатлилась я, идя на попятную. – Звиняйте, хлопцы, больше вас не задерживаю. Поняла уже, что лучше всего на прием к врачу.
– Куся! – завопил кто-то пчелой ужаленный. – Мату уй ату! Няма!
– Не поняла, – честно призналась. – Переведите, пожалуйста. Можно даже с сурдопереводом.
– У-у-у! – запрыгал подстреленным зайчиком бородатый главарь, сильно размахивая топором и делая зверское лицо. Насчет главаря – я так решила, потому что большая ржавая железяка была только у него. Остальные обходились кухонными ножиками разной длины и степени наточенности или обломками кос.
– Ага, – поддакнула я, с интересом наблюдая за бесплатным спектаклем. Мне тогда и в голову не могла прийти мысль, что это настоящие разбойники, и они были вполне в состоянии убить или надругаться надо мной, завалив в первых же кустах…
– Лиска, ты где, кошачья дочь, шляешься?! Мы хотим срочно расплатиться!
– Где эта ноева[1] подавальщица? Ползает, как сонная муха!
– Сувор, жабячий потрох, отвали от меня со своей настойкой из мухоморов, мне еще в дорогу собираться! Свою тещу лучше подпои, глядишь, подобреет, если не околеет!
– О-о-о, девочки! И что такие милашки делают в таком грязном месте, как это?..
– Готов побожиться, не пройдет и года, как у нас с Глеховией разразится война!
– Да? Не приведи Вышний!
Бу-бу-бу, бу-бу-бу… И так каждый день.
В довершение всех бед, в таверну, где я имела сомнительную честь работать, заявилась странная взъерошенная троица. В этот послеобеденный час зал уже почти опустел по причине того, что постоянные посетители набили свои ненасытные желудки раньше и оставили мне горы грязной посуды, которую я и отмывала в тазу, спрятавшись за стойкой. Эту нудную работу я перемежала нецензурными комментариями по поводу обжор, требующих каждый раз чистые тарелки. Под раздачу попала и паскудная погода, осчастливившая нас мелким надоедливым дождем, и мерзкий мир, в котором я обреталась уже больше года.
По фамилии я Царькова, а родители назвали Алисой, и в детстве мне часто задавали два вопроса: «Где же твоя Страна Чудес?» и «Проводи на Поле Дураков, а?»
Вот эти два дурацких вопроса и определяли сейчас мое нерадостное состояние: Алиса на Поле Дураков в Стране Чудес.
Все началось с того момента, когда я неосторожно решила побаловать свой дистрофический организм уходящими витаминами и в состоянии легкой безответной влюбленности отправилась на болото за клюквой с развеселой компанией таких же, как и я, сумасшедших сокурсников. Перед тем как начать бродить по болоту и кормить комаров и прочую лесную кровососущую нечисть, мы… гм, немножко клюкнули. А потом поползли по кочкам, собирая клюкву…
– Алисия, ты где, бездельница? – заорал из глубины зала противным голосом хозяин единственной в этом городке забегаловки. Отвратительный толстый боров с вечными сальными шуточками и неумением держать на привязи инстинкты размножения.
– Че те надо, нехристь треклятый? – пробурчала я тихо и обреченно. Тихо – потому что отлично понимала: критика критикой, а кушать хочется всегда. И желательно три раза. В день, а не в неделю, как мне поначалу пытался объяснить этот огрызок империализма. – Экспроприаторов на тебя нет! – Громко: – Туточки я, господин Бормель, посуду мою!
– Тащи сюда свою тощую задницу! – не слишком вежливо крикнули мне в ответ.
Да, в этом мой гнусный эксплуататор прав, как никогда! Бог мне не дал шикарной фигуры и смазливого личика. Таких, как я – «пять копеек за пучок». Про свою фигуру я предпочитала скромно думать – не «верста коломенская», а благородно ассоциировала себя с итальянским натурпродуктом, то есть спагетти. Все же что-то «лямпортное», по утверждениям моей соседки, бабы Любы.
От природы и родителей (генетика на мне не просто отдохнула – она, холера, выспалась всласть и не один раз!) мне достались рыжие прямые космы, вечно торчащие, если относительно чистые, или висящие жирными сосульками уже через сутки после мытья головы. Слава богу, к восемнадцати я только-только избавилась от юношеских угрей и наконец-то могла хотя бы показаться миру, не умирая от стыда.
Когда я смотрела на себя в зеркало, то старательно пыталась не заработать всевозможные комплексы, начиная от неуверенности в себе и заканчивая глубочайшей депрессией и ненавистью ко всем и вся.
Зато во всем этом безобразии был один очевидный плюс: мне никто и никогда не завидовал. Да и чему? Носу «картошкой»? Рту, как у лягушки (спешу заметить – не царевны!)? Невразумительного цвета глазам болотного оттенка?
В общем, неописуемая красота. В смысле, описать ее трудно, а уж заметить… вообще… днем с фонарем невозможно.
– Уже иду! – гаркнула я на рабочий призыв и, вытерев мыльные руки о засаленный кухонный фартук неопределенного цвета, на всех парах рванула к хозяину. Я могла ненавидеть господина Бормеля сколько угодно, мысленно наделять его всеми существующими позорными болячками и прочить ему жестокое и справедливое возмездие за горькие обиды и унизительные притеснения. Но! Молча и желательно под подушкой. И за крепко закрытой дверью. Все же он единственный, кто согласился дать работу пришлой девушке, потерявшей память (моя легенда для местных).
Возвращаясь назад… Мое перебазирование в этот треклятый мир произошло более чем странно и в то же время весьма обыденно: я оступилась, попала в трясину и меня затянуло. Причем случилось это как-то слишком быстро. Даже вякнуть не успела, не то что позвать на помощь. Ухнула, будто в прорубь! В тот момент, когда вонючее болото меня накрыло с головой и я уже приготовилась «склеить ласты»… вдруг что-то или кто-то подтолкнул наверх. Вынырнув, увидела склоненную надо мной ветку дерева. Из последних сил, извиваясь и сопя, потянулась к ней. Дальше помню все смутно…
Пришла в себя на берегу… Вся в засохшей грязи. Куртка и спортивные штаны стояли колом; в носках противно чвякало, кроссовки покрывал слой вонючей слизи; общее состояние вызывало жалость и настоятельное желание немедленно поплакаться в жилетку всем окружающим и получить свою долю сочувствия. Особенно у симпатичного Паши, не глядящего в мою сторону даже при необходимости списать курсовую…
Так вот, дальше и начались странности… Я долго орала, аукала и звала сокурсников, но лес и болото будто вымерли. Ни одной живой души поблизости. Пришлось мобилизовать последние силы и добираться на юг, откуда мы притопали.
Ну и добралась…
– Алисия! – прервал мои воспоминания недовольный оклик господина Бормеля. – Снова куриц пересчитываешь?
– Цыплят, – поправила я, возвращаясь в действительность и скромно опуская глаза, чтобы скрыть свое негативное отношение ко всему происходящему. – Их по осени считают.
– Без сопливых скользко! Знаю! – поощрил меня «царь горы»… не-е, царек таверны. – Сгоняй на кухню – одна нога здесь, другая там! – и закажи стряпухе обед на троих.
– Есть, мой генерал! – Взяла «под козырек» и строевым шагом отправилась на кухню, докладывать Магдалене то, что она и без меня прекрасно знала. Ибо ничто не укрывалось от всевидящего ока пронырливой хозяйки кастрюль и очага. Добавлю от себя: несмотря на свою устрашающую внешность (мадам слегка напоминала мамонта в прыжке), кухарка была добрейшей души женщиной (если вы успевали разглядеть ее душу за центнером сала) и всегда меня тайком подкармливала. Овсянкой. С клюквой. За что я ее особенно любила. И хозяйку, и кашу, и собственно клюкву…
Вообще-то, по секрету, хозяин с кухаркой составляли комичную парочку: два больших румяных колобка на тонких ножках. Видимо, поэтому они друг друга нежно обожали и пламенно любили. Причем любили та-ак, что от их брачных игрищ тряслась вся таверна. Особенно хорошо ощущали их забавы те, кто находился этажом пониже. Два резвящихся бегемотика… это, я вам доложу – страшная разрушительная сила! А уж если кто из половин изволил гневаться… тут те, кто не в бункере, – считаются убитыми! Затопчут ведь, гиппопотамы неуклюжие, и даже не заметят, пройдут спокойно мимо. И новый грустный коврик будет лежать тихо-тихо и не отсвечивать…
– Магдалена… – начала было я, но мне немедленно всучили тяжеленный поднос, уставленный закусками, и слегка пнули в нужном направлении. – Понятно…
– Иди-иди, ягодка моя, – пропела кухарка. – Потом вернешься, тогда и вволю покушаешь свою кашку…
Ядовитая «ягодка» невольно скривилась от одного предвкушения будущей трапезы и покорно потащила свою ношу в зал. По мере моего приближения к жаждущим активно приложиться к местным яствам, у последних как-то странно заблестели глаза. На неформатных откормленных мордах приезжих появилось весьма заинтересованное выражение.
Мне эти видоизменения отчего-то крайне не понравились. Я, конечно, понимаю: на безрыбье и рак рыба, но я была как-то морально не готова попрощаться со своей девичьей невинностью в грязном трактире. Да и подозрительно все это. Судя по богатой одежде, господа не из последних, а на трактирную подавальщицу с моей внешностью зарятся… Или идиоты, или извращенцы. Второе более вероятно.
– Милая девушка… – соловьем пропел брюнет лет сорока пяти. Его черты лица можно было бы назвать красивыми, если бы не пренебрежительно-высокомерное выражение физиомордии. Еще возраст знатного господина предательски выдавали волосы: несмотря на обильно нанесенную душистую помаду, они начали редеть на темени. Их острая нехватка уже хорошо просматривалась у пробора.
– А? – Сконструировала на своем лице выражение полнейшей дебилки и для подтверждения статуса пустила слюну в ближайшую ко мне кружку с пивом.
Мужчина брезгливо отодвинул посудину, но интересоваться не перестал. Точно говорю, извращенцы! Вместо этого игриво задал вопрос:
– И как зовут такую красавицу?
Мало того, что с придурью, еще и слепой! Я приняла задумчивый вид. Сдвинула глаза к переносице, поковыряла в носу и протянула ту же руку для знакомства:
– Алисия, барин.
И он ее пожал. Двумя пальцами и осторожно, но пожал! Смертельный номер! Может, ему в тарелку плюнуть?
– Весьма рад знакомству, – заверил меня местный любитель экстрима и острых ощущений. Холеные пальцы рассеянно перебирали салфетку, на сытой харе застыло такое довольное выражение, будто он только что выиграл в Спортлото миллион золотых монет.
– А вас как величать? – проявила я чудеса интеллекта, скребя себя в районе затылка.
– Можешь называть меня «господин граф», – милостиво разрешил мужчина, не прекращая шарить шаловливыми глазенками по моему лицу и ниже.
«Ниже» у меня отродясь ничего интересного не было. По меткому определению моей подружки Ани: «Вся доска, два соска». Поэтому поведение графа не просто смущало, оно стало пугающим.
– А если не можу? – продолжала я совершенствоваться в идиотизме. – Тада что?
– Тада… Тогда, – поправилась личность с дурными наклонностями, – я разрешу тебе называть меня господин Алфонсус… при близком знакомстве…
– Я с мужчинами знакомлюся на дальнем расстоянии, – осветила свою жизненную политику. – И, будьте уверены, я девушка приличная, и…
– Заработать хочешь? – перебил меня он, демонстративно поглаживая перстень с во-оттакенным изумрудом.
– Каким местом? – сразу вырвалось у меня от неожиданности. Странное предложение, очень странное. Вот ни единому слову его не верю!
– Головой, – ответил он, вредно усмехаясь.
– Да? – недоверчиво покачала я тем, чем должна по идее зарабатывать. – А как?
– Просто. – Ухмылочка превратилась в зловещую. – Нужно, чтобы ты поехала с нами…
– О, нет! Песенку про Галю, которую нехорошие дяди в лес заманили и к дереву привязали, мне мама пела часто, – наотрез отказалась я, не собираясь двигаться с насиженного места и тащиться неизвестно куда, непонятно с кем и один бог знает в каком качестве. Поэтому зубасто улыбнулась, присела в реверансе и шустро смылась на кухню от греха подальше.
Естественно, я периодически высовывала оттуда свой любопытный нос, высматривая несостоявшихся работодателей. И вообще! Любопытство не порок, а источник знания!
Пока я припадала к «горячему источнику», попутно размазывая по тарелке кашу, в таверну потянулся народ к вечерней трапезе, и мне хочешь не хочешь пришлось выбираться наружу из облюбованной норки и приступать к прямым обязанностям подавальщицы. Время летело быстро. Я шмыгала от стола к столу, разнося ужин и напитки, а моя троица сидела очень тихо, лишь часто зыркала в мою сторону. Один из постоянных посетителей, добрый великан с усталыми глазами, кузнец Базил, даже пошутил неудачно по этому поводу:
– Ты, Алисия, седня приглянулась господам. Мотри, как бы не украли!
– Типун тебе на язык! – В сердцах шлепнула на стол его заказ, кружку с пенистым элем и сплюнула три раза через левое плечо. Поганец эдакий! Еще сглазит своими карими зенками. Только графского пригляда с похищением мне не хватало! Всю жизнь мечтала!
– А че, – заржал кузнец, нимало не смущаясь, – будешь вся из себя благородная!
Вот чтоб тебя и язык твой неугомонный! Моя тревога и природная подозрительность дружно подняли головы и вздыбили шерсть на загривках, как хорошо дрессированные сторожевые собаки на звук чужих шагов за хозяйским забором.
– Меня и тут неплохо кормят! – отрезала я, стараясь не вспоминать о мерзкой каше.
Вечер шел своим чередом, и вскоре посетители уже достаточно разговелись и захотели зрелищ.
– Алисия, спой! – посыпались со всех сторон просьбы.
Надо сразу оговорить: голоса мне бог не дал, но я брала душевным исполнением и разнообразным репертуаром. А в мире Сегала никто до сего времени не слыхал о таких выдающихся песнях, как «Ой, цветет калина…», «Зайка моя» и «Сиреневый туман». На «ура» шли «Мурка» и «Владимирский централ». Мужики утирали скупые слезы и бросали нам мелкие медные монетки, из которых честно заработанной половины мне вполне хватало на оплату комнаты и даже иной раз перепадало на пирожок со стаканом молока или булочку.
Я снимала маленькую каморку у одинокой старушки неподалеку от трактира, потому что некий жмот заломил несусветную цену за постой для персонала, и мне было гораздо выгодней ночевать в другом месте. Всего только приходилось таскаться каждые утро и вечер туда-сюда километра два, подумаешь… Кого волнует чужое горе!
– Ты готова? – задорно спросил меня Саймон, молодой смазливый музыкант, любимчик всех окрестных девушек.
– Как огурец! Зеленый и с пупырышками! – жизнерадостно заверила я и отправилась в угол огромного зала, где возвышалась небольшая платформа для публичных выступлений.
Саймон последовал за мной. Мы влезли на местный аналог сцены. Красавчик Саймон, усевшись на высокий табурет, тряхнул роскошными блондинистыми кудрями и томно вздохнул, прижимая к себе обожаемую лютню. Вот чем не эльф? И даже уши длинные и почти с кисточками на концах.
– Че поем? – вопросила я зал.
– Лиска, про кошку давай! Любимую! – заорал какой-то подвыпивший мужичонка из дальнего угла. – Плачу!
– А я пла́чу, – пробурчала себе под нос. – Желание клиента – закон для сервиса! – Это в ответ погромче. – Деньги на бочку!
– Не вопрос! – завопили из другой части зала. – Гуляй, рванина!
– И те того же! – пожелала я, заводя: – «Мурка, ты мой муреночек…»
Пока я голосила, выжимая слезы и опустошая чужие карманы, моя троица все время таинственно шушукалась, периодически подзывая хозяина. Трактирщик низко и угодливо кланялся, трепетно прижимал руку к сердцу и каждый раз отвечал на множество вопросов. Ну, прямо викторина «Что? Где? Когда?»! Мне вся эта таинственность не нравилась до ужаса… При виде брюнета на душе скребли когтями черные кошки, нет, даже не кошки – целый отряд боевых пантер! Надвигалось тягостное предчувствие беды и грядущих перемен…
Но вскоре меня отвлекли от бесцельного анализа внутренних ощущений. В таверну ввалилась веселая компашка, вздумавшая отметить другану день рождения (которого он в упор не помнил), День ангела (которого у него отродясь не бывало) и просто задушевно посидеть за чашечкой водки (а вот это уже ближе к теме!). Все это и многие другие ненужные подробности мне рассказал один из корешей именинника, когда, делая заказ, отсыпал немного денег в мою ладошку.
Я поблагодарила, покивала и тут же в благодарность спела «Happy Birthday» и «Многие лета…». Мужикам понравилось. Они забашляли еще, и под чарующие звуки цыганской песни «К нам приехал, к на-а-ам при-и-иехал, Серугундий, да-ара-агой…» отправились праздновать день «граненого стакана», искусно замаскированный под почтенный юбилей.
Мне как-то в жизни везло и не везло одновременно, как будто удача с провалом скорешились и ходили за мной везде под ручку. Родители не подарили мне миловидную кукольную внешность, скорее, я напоминала Гуинплена из романа «Человек, который смеется» Гюго, зато мне досталось богатырское здоровье, потрясающая работоспособность, неплохая соображалка и неувядаемое чувство юмора (иногда немного своеобразное, но дареному коню, как говорится, под хвост не заглядывают!).
В конце концов, на что жаловаться?
Я провалилась в болото, но сумела вылезти и даже не чихнула, шатаясь по лесу насквозь промокшая и замерзшая. Да мне даже мало-мальски завалящий хищник на дороге не встретился! Видимо, испугались…
Мокрая и голодная, болталась я по лесу достаточно долго, пока не набрела на лесную поляну с избушкой. Курьи ножки у домика отсутствовали, о чем я немедленно пожалела. Куриный бульончик пришелся бы донельзя кстати, а чувство такта и вежливости потерялись где-то по дороге, так что я бы с огромным удовольствием отъела у избушки одну из ножек безо всяких угрызений совести. Жадный домик, скорей всего, это почувствовал и лапы поджал заранее, маскируя любимые конечности от таких, как я, неуемных желающих. Забегая вперед, скажу: в избушке, в полном соответствии с народной традицией, таки жила местная уважаемая Баба-яга, то бишь – знахарка-лекарка. Бабуля преклонных лет, но очень хорошо сохранившаяся (недаром говорят, мол, натуральные консерванты оставляют продукты свежими гораздо дольше, чем искусственные!).
– Алисия! – позвал Базиль, для привлечения моего внимания погрохотав кружкой по столу. – Спой че-нить душевное. Чтоб, значитцца, душу сначала развернуло…
– А потом сплющило! – понятливо хмыкнула я. Напомнила: – Не вопрос. За тобой долг. Три «ворона».
– Ты ж меня знаешь! – гулко хлопнул в необъятную грудь олимпийского атлета кузнец и, подперев мощной дланью буйную головушку, приготовился слушать. Я его действительно хорошо знала и спокойно верила в долг. Базиль рассчитывался честно и без обмана, не то что некоторые чернявые усатые проходимцы. Если я слышала от них: «Мамой клянусь, деньги завтра отдам!» – то уже точно знала – деньги будут, когда рак на горе свистнет. А Базиль заработал отличную репутацию. Должник раз в неделю всегда добросовестно отсыпал оговоренную сумму, еще и обязательно накидывая пару монеток сверху.
Денежная система Сегала меня страшно умиляла. Медные монетки назывались «воронами». Сто «воронов» составляли одного серебряного «ястреба». За десять «ястребов» давали одного золотого «оленя». Скажите мне, где тут логика?
По мне, так я бы называла деньги: медные – «синицами» (они всегда в руках), серебряные – «журавлями» (вечно в небе, и мы их практически никогда не видели. Лично я – один раз и то издали!), а золотые – «курицами» (чтоб сами неслись). Но это мечты, никто меня наверху не ждал и в финансовой системе государства советов не просил. А жалко… Я б им напридумывала…
– «Я не ангел…» – завела я любимую песню кузнеца, который сегодня вечером непременно перепоет ее жене, чтобы не получить по уху за беспробудное пьянство.
Жену Базиля звали Нюхтусей. Имечко свое, я вам скажу, она оправдывала на все сто! Стоило громадному Базилю хотя бы понюхать пробку, как Нюхтуся бежала с ухватом наперевес – воспитывать своего непутевого муженька. Маленькая, тощая, но страшно жилистая молодка, вполовину меньше супруга-гиганта, держала последнего в «ежовых» рукавицах и почему-то питала ко мне странную слабость. В смысле, если Базиль налакивался под моим присмотром, то заместо обычной лупцовки ухватом или коромыслом по голове и плечам ему доставалось добродушное похлопывание по мягкой точке сковородником и ласковые укоры вполголоса: «Нельзя же так, милый, не то скоро тебе Алисия красавкой покажется…»
Так вот… тогда, когда я вышла к избушке и меня встретила лекарка, колоритно одетая бабуля с характерным платком на голове, мешавшая в чугунке пахучую жидкость, обильно сдабривая ее мухоморами, моей неокрепшей детской психике стало шибко худо (если не высказаться более резко). Потом к дяде Капцу присоединился северный зверь Песец с племянником по имени Гаплык, когда болотная «утопленница» сообразила, что бабулю не понимает абсолютно. Вообще. Ни на каковском языке, а знала я их четыре – неплохо, а с два десятка – в виде начальных общих фраз (все же иняз). Бабушка не «спикала», не «шпрехала» и не «хаблала». Не говорила по-польски, по-фински, на маратхи, урду, арабском или множестве других. Она даже по-русски упорно не разумела!
С большим трудом я выспросила у нее дорогу, больше пользуясь жестами и мимикой, чем полученными институтскими знаниями. Бабуля доброжелательно поглядела, поулыбалась, собрав в уголках добрых глаз лучики морщинок, и пригласила к себе. Раздела, вытерла мокрую голову полотенцами, снабдила сухой одежкой. Эта святая женщина мне даже хлеба дала с теплым молоком!
Поблагодарив от всего сердца, я уже с комфортом, в чужой одежде потопала в сторону людных мест по указанной болотной тропинке. Очень хотелось успеть на последнюю электричку!
Лес окружал меня красно-желтым сиянием осени, шорохом опавшей листвы и редкими птичьими перекличками. Где-то высоко цокала потревоженная белочка. Небо было низким и свинцово-серым. Наверно, в этом году грядет ранняя и холодная зима. Захотелось скорее прийти домой и забраться под теплый шерстяной плед, но я отчетливо понимала: придется еще трюхать и трюхать до электрички, а потом еще немало времени пройдет, пока я доберусь до родных пенатов.
По дороге меня радовали выглядывающие из травы грибы со шляпками всех цветов. Кажется, под листьями было полно белых, подосиновиков и груздей – целые семейства! У меня просто руки от огорчения опускались. Да тут золотой запас! Сухие белые грибы на нашем рынке жутко дорогие, мне не по карману. Жаль, я в грибах хорошо не разбираюсь, да и ножичка с корзинкой под руками нету, а то я бы не посмотрела на позднее время, нагребла себе грибов на всю долгую зиму. Но все же в карманы десятка два крепких боровичков от жадности напихала.
Я шла, жуя горбушку, и все удивлялась, как подобный раритет смог сохраниться в нашем безумном мире (имелась в виду сердобольная старушка).
И тут на дорогу выпрыгнул еще с пяток «раритетов» в разномастных одежках, живописно наверченных одна на одну, и громадных, будто слоновьи калоши, разбитых башмаках. Если судить по количеству накопленной грязи на угрюмых заросших лицах, то раритетов о-очень древних. На тот же факт указывала и колоритная, местами оборванная и заштопанная разными цветами ниток одежда Средневековья. Кстати, замечу – качественная и довольно дорогая, потому что аутентичная. Во всяком случае, я ни фабричных тканей, ни резиново-пластиковых подошв, ни классически ровных швов, сделанных швейной машинкой, ни у кого из приблудившихся экстремалов мечемахательства не заметила. Все вещи, включая обувь и ножны, дорогой ручной работы. Мамы, девушки или толстые кошельки ролевиков постарались на совесть.
Вот умора! Не поняла, здесь снимают фильм? А камера где?.. Или ребята Толкиеном заигрались до полного умопомрачения?
– Мило, – сообщила я неосторожным толкиенистам. – Только стоило бы все же помыться после болота, а то в общественный транспорт не пустят, а в машине загнетесь от недостатка кислорода.
– Мням-мням! Пух-пах, ой-ей-ей! Кирдык няма! – заявил самый грязный и, грозно помахивая, наставил на меня топор с изъеденным ржавчиной лезвием.
Я подумала, что это местное приветствие суперменов, помешанных на ролевках, и воспроизвела в ответ серию пассов из ушу или каких-то еще восточных единоборств, увиденных по телеку:
– Кирдык-мырдык! Махалай-бахалай! Ассисяй! Маленьких ам низзя! – И погрозила им пальцем.
Мужики задумались. Дружно почесав граблеобразными лапищами засаленные затылки, они спросили с надеждой:
– Каретинус валуциос?
– Какие вы умные слова знаете, ребята, – восхитилась я. – Кто-то из вас медицинский заканчивал? Если да, то откройте страшную тайну, которую я не могу разгадать со времени прочтения в детстве «Пеппи Длинный Чулок»: если болит живот, то нужно лить на себя холодную воду или жевать горячую тряпку?
– Хрым! Няма! – взревел предводитель немытого воинства, приплясывая, словно ему срочно приспичило по-маленькому, а пойти некуда.
– Понятно, – впечатлилась я, идя на попятную. – Звиняйте, хлопцы, больше вас не задерживаю. Поняла уже, что лучше всего на прием к врачу.
– Куся! – завопил кто-то пчелой ужаленный. – Мату уй ату! Няма!
– Не поняла, – честно призналась. – Переведите, пожалуйста. Можно даже с сурдопереводом.
– У-у-у! – запрыгал подстреленным зайчиком бородатый главарь, сильно размахивая топором и делая зверское лицо. Насчет главаря – я так решила, потому что большая ржавая железяка была только у него. Остальные обходились кухонными ножиками разной длины и степени наточенности или обломками кос.
– Ага, – поддакнула я, с интересом наблюдая за бесплатным спектаклем. Мне тогда и в голову не могла прийти мысль, что это настоящие разбойники, и они были вполне в состоянии убить или надругаться надо мной, завалив в первых же кустах…