* * *
   Электричка плавно остановилась и замерла.
   Кто-то вышел, кто-то вошел… Двери затворились, поезд начал плавно отходить от платформы.
   – Следующая остановка Макаровка! – прозвучал равнодушный голос из репродуктора.
   Владлен открыл глаза, цветы и девушка с ребенком растаяли в тумане оборванного сновидения. Он досадливо поморщился, покрутил головой, потом внимательно посмотрел на спящего отца Агапита, осторожно спустил ноги на пол, наклонился и поднял батюшкин рюкзак, стоящий возле лавки.
   Рюкзак был тяжеленный, Владлену без помощи даже и на спину его бы не закинуть. Примерившись, он покачал головой и опустил рюкзак на место; попробовал на вес сумку, но и та оказалась не легче. Вздохнув, он достал из-под лавки свои костыли и, мягко, как индеец, ступая грязно-серыми растоптанными кроссовками, пошел к выходу из вагона. На ходу оглянувшись, насмешливо сделал иеромонаху ручкой и вышел в тамбур.
   Он не видел, как отец Агапит открыл глаза и, будто в ответ на глумливый жест Владлена, перекрестил его в спину.
   – Иди, иди уж, чадо… – проворчал иеромонах и достал из кармана куртки мобильный телефон. – Алло, Виктор?.. Бог благословит… Я к Макаровке подъезжаю, а в десять буду в Красногорске. Можешь меня встретить? Я в последнем вагоне еду. Кстати, трудника тебе везу! Только не знаю, довезу ли… Да, сложности есть… До встречи! – и он снова безмятежно задремал.
* * *
   Владлен в тамбуре приготовился к работе: приладил к рукам костыли, аккуратно натянул набок берет в тщетной попытке прикрыть фингал: в деле, к которому он готовился, главное было сразу произвести нужное впечатление. В следующий вагон он вошел уже на костылях, остановился и проникновенно начал:
   – Граждане пассажиры! Простите меня, что я, такой молодой, прошу у вас помощи. Только не у кого мне больше просить! Пострадал я за родину на чеченской войне, инвалидом стал, и оказался не нужен государству. Помогите, кто сколько может!
   Он стянул с головы берет и, неловко держа его рукой, опирающейся на костыль, пошел по проходу, заглядывая в глаза пассажирам. Большинство на него никак не реагировало, иные косились неодобрительно, заметив лиловое украшение под глазом, но некоторые сердобольные женщины все же бросали ему монеты и даже бумажные десятки. Владлен вышел в тамбур, деловито пересчитал деньги, сунул их в карман и снова надел берет. Прошел в следующий вагон… А по вагону, ему навстречу, с песней двигались трое мужиков в камуфляжках: впереди ковылял инвалид на костылях, второй шагал позади с гитарой, а третий шел за ними с беретом в руке и собирал деньги.
   Мужики были значительно старше и крупней Владлена. Они дружно и ладно пели:
 
А на войне как на войне,
а нам труднее там вдвойне.
Едва взошел над сопками рассвет,
мы не прощаемся ни с кем —
чужие слезы нам зачем? —
уходим в ночь, уходим в дождь, уходим в снег.
 
 
Батальонная разведка,
мы без дел скучаем редко,
что ни день – то снова поиск, снова бой.
Ты, сестричка в медсанбате,
не тревожься Бога ради,
мы до свадьбы доживем еще с тобой…
 
   Эти трое изображали «афганцев». Владлен тихонько присвистнул, бормотнул привычное «Ёшкин корень!», развернулся и побежал назад, в только что пройденный им вагон, подхватив под мышку костыли. Пассажиры, оживившись, бросали ему вслед удивленные и возмущенные взгляды, а некоторые даже и подходящие к случаю слова.
   Владлен ворвался в свой вагон и тут же сбавил скорость. Тихо, почти крадучись, подошел он к своему месту, сел и, стараясь не греметь, аккуратно спрятал костыли под лавку.
   Отец Агапит, не открывая глаз, спросил:
   – Не сбежал, Владик?
   – Да ты что, батюшка?! – деланно возмутился Владлен. – Ты меня выкупил, я теперь твой раб – куда ж я от тебя без спросу?
   – Ты раб Божий, а не мой! – с улыбкой, но очень серьезно ответил отец Агапит. – Мне-то зачем такой раб, подумай сам.
   – Ясен пень – Божий! – торопливо согласился Владлен, оглядываясь на двери вагона.
   Он улегся на скамейку и свернулся комочком. Отец Агапит вздохнул и вновь задремал.
* * *
   Но недолго удалось им пребывать в покое. С треском распахнулись двери, и в вагон вошли давешние «афганцы», а с ними черный и косматый цыган в мятой фуражке, невысокий, но по виду силы и крутизны немереной. Последним шел инвалид на костылях, вернее, с костылями, потому как нес их под мышкой. А за ними, в закрывающиеся уже двери, проскользнул еще и цыганенок, так душевно и истошно певший «Ламбаду» в начале пути.
   Владлен разом проснулся, будто его кто толкнул, и в ужасе уставился на вошедших.
   – Этот? – негромко спросил цыган.
   – Вроде он, – нерешительно ответил инвалид, – только тот на костылях был.
   Цыганенок нырнул под лавку и достал Владленовы костыли.
   – Вот они, костыли, Миша!
   – Ясно! – Цыган мрачно поглядел на иеромонаха. – А ты, значит, на монастырь собирал?
   Отец Агапит хотел что-то возразить, но Владлен толкнул его в бок: молчи мол, батя, а то хуже будет!
   – Не, Миша, монах на месте сидел! – заступился за отца Агапита цыганенок.
   – Цыц! – осадил его цыган. – А ты чей будешь? – как-то непонятно спросил он Владлена.
   Но Владлен его понял.
   – Дяди Саида, – белыми губами ответил он.
   – Так выходит, Саид и его братья по чужой ветке пошли?
   – Нет-нет, Миша, – испуганно затараторил Владлен, – дядя Саид никогда бы на такое не пошел! Это я сам для себя решил маленько денег собрать, к сеструхе ехать хочу. Только я не знал, что эта электричка твоя, думал – ничья.
   – Ничьих электричек не бывает. А этот, – кивнул цыган на монаха, – тоже Саида?
   – А этот и вовсе ни при чем, дядя Миша! Он настоящий монах, к себе в монастырь едет. Скажи ему, отец Агапит!
   Иеромонах кивнул, с мирным любопытством глядя на жуткого цыгана.
   – Если он сам по себе, так откуда ты его имя знаешь? А ну, ребята, поглядите, что у этого «монаха» в сумке и в торбе?
   Парни в камуфляжках открыли рюкзак и сумку и показали содержимое Мише: это оказались книги, по большей части большие, тяжелые, с золотыми крестами на обложках.
   – Закройте! – кривя черный рот, скомандовал Миша. – Выбросьте обоих на первой станции вместе с ихним барахлом. – Он вразвалку пошел к выходу, но в дверях полуобернулся и мрачно произнес:
   – Еще раз увижу на моей ветке, сегодня или через год, – живыми не уйдете.

На шоссе

   На голой, лишенной даже навеса и плохо освещенной платформе разъезда было пусто, а потому никто не наблюдал сцену выдворения отца Агапита и Владлена из поезда. Электричка подошла и остановилась, двери отворились, и на платформу вылетел и упал на четвереньки сначала отец Агапит, а за ним, получив ускорительный пинок, приземлился Владлен. Следом за ним полетели сумка, рюкзак и последними, когда двери вагона уже закрывались, двумя копьями вылетели Владленовы костыли.
   Владлен поднялся первым. Он помог встать иеромонаху, ворча про Ёшкин корень, собрал в кучу раскиданный багаж.
   – Ну и попали мы с тобой в переделку, раб Божий Владлен! – покачал головой отец Агапит. – Это что ж такое было-то?
   – А ты считай, что ничего не было, отец Агапит, – бодрой скороговоркой ответил Владлен, – считай, что так обошлось. Потому что могло быть намно-о-ого хуже! Ладно, по дороге все тебе расскажу. Двинули скорей отсюда, а то замерзнем на ветру.
   – Куда двинули, Владик? Тут нет вокзала, это разъезд. Придется ждать поезда прямо на платформе. А холодно, бр-р-р! Продрогнем мы с тобой, пока дождемся следующей электрички: они теперь уже совсем редко ходят.
   Владлен покосился на отца Агапита, как на младенца неразумного и сокрушенно покрутил головой: ничего ты, мол, так и не понял, батюшка!
   – Нельзя нам следующей электричкой ехать, ты уж извини, отец Агапит. Там те же люди работают, и если узнает Миша…
   – А кто он такой, этот Миша? Страшный какой-то, черный… И внутри будто такой же, как снаружи.
   – Это ты верно сказал – страшный он и черный, снаружи и внутри и со всех сторон. А еще он вооружен и очень опасен. И люди его тоже. Так что пошли, батя, искать дорогу: на попутках будем в твой монастырь добираться! Нам и на платформе-то опасно оставаться…
   – Зачем на попутках? Я сейчас в монастырь позвоню, и за нами приедут. Тут недалеко, километров тридцать всего… И шоссе где-то совсем рядом должно быть.
   – Да ну?! – ожил Владлен. – Тогда давай звони скорей, батя! И скажи, чтоб шевелились, а то мы тут с тобой задрогнем до смерти.
   Отец Агапит достал мобильник и стал дозваниваться до монастыря. У него ничего не выходило.
   – Связи нет… – растерянно проговорил он. – Придется на попутках добираться до населенного пункта, где телефон есть, а оттуда уже звонить. Помоги рюкзак накинуть!
   Владлен помог отцу Агапиту вскинуть на спину рюкзак, но иеромонах под его тяжестью вдруг ахнул громко и сел, опираясь руками об лед платформы.
   – Ты чо, отец Агапит? – испуганно спросил Владлен.
   – Знаешь, Владик, а я, кажется, ногу подвернул. Не могу ступить.
   – Ёшкин корень! А вдруг перелом это? Давай я тебя до скамейки доведу, а сам побегу на разведку, шоссе поищу, где машины ходят…
   Довел Владлен иеромонаха до скамьи, усадил его, предварительно рукавом смахнув снег, велел ждать, а сам, сгорбившись от колючего снежного ветра, побежал к спуску с платформы…
   Шоссе он нашел сразу: оно проходило параллельно железной дороге, метрах в ста от нее, и от платформы через лес к нему вела тропа, сейчас уже полузасыпанная снегом. Владлен под руку вывел хромающего отца Агапита на край шоссе, где кончалась тропа от разъезда, а само шоссе делало поворот, потом перетащил туда же вещи с платформы.
* * *
   И вот уже Владлен и отец Агапит сиротливо стояли рядышком на краю шоссе, в ожидании попутной машины. Рюкзак теперь висел за плечами Владлена, сумка тоже стояла возле его ног. Отец Агапит одной рукой опирался на его плечо, а другой на сложенные вместе костыли. Вид у них обоих был плачевный и нелепый, а по ночному делу так и подозрительный.
   Машины, видимо, ходили здесь редко. Они стояли с полчаса, не меньше, прежде чем за деревьями послышался шум мотора и замелькал между стволами свет фар. Отец Агапит заблаговременно поднял руку. Рядом с ними остановился грузовик, пожилой солидный водитель приспустил стекло и высунулся из кабины:
   – У меня только одно место – садитесь вы, батюшка!
   – Да нет, спасибо, мы вдвоем! – ответил иеромонах. – А до ближайшего населенного пункта далеко?
   – Километров десять.
   – Садись, отец Агапит, ты пешком не дойдешь! – подтолкнул его Владлен.
   – Нет, мы вдвоем…
   – Ну, как хотите!
   Водитель уговаривать их не стал и закрыл окно. Грузовик затарахтел и стал набирать скорость.
   – Ты чего не поехал-то, отец Агапит? Подождал бы меня там, впереди, а я уж десяток километров как-нибудь осилил бы и через пару часов нагнал тебя.
   – Да не дело это – разделяться, – ответил иеромонах, – особенно ночью, зимой…
   – Ты что, за книги свои беспокоишься? Так ты ж мог с собой их в кабину взять или в кузов закинуть!
   – Ничего, вдвоем так вдвоем…
   – Да ёшкин корень, это тебе ничего! – вскинулся вдруг Владлен. – А мне библиотеку твою переть да и тебя самого в придачу! В следующую машину чтоб садился и никаких!
   Отец Агапит поглядел на него с интересом, гадая, о ком заботится Владлен – о себе или о нем? Так и не разобравшись, он вздохнул и опять стал слушать дорогу. Но кругом стояла зимняя ночная тишина, и только ветер шумел в верхушках деревьев.
   Владлен вдруг сказал:
   – Отец Агапит, а ведь у нас костыли есть! Может, ты на костылях идти попробуешь?
   – Ну что ты, Владик? Это же, наверное, целая наука…
   – Да какая там наука? Я ж научился. Ну-ка, давай попробуем! Подыми руки-то!
   Отец Агапит послушно поднял руки, и Владлен подсунул ему под мышки сначала один костыль, потом другой. Иеромонах сначала неуверенно пощупал концами костылей дорогу, а потом решился и сделал первые шаги.
   – Раз-два! Раз-два! – инструктировал монаха Владлен. – Хорошо пошел, молоток, батя! Ты на здоровую-то ногу сильней опирайся, а больной только отталкивайся от земли! А ну, раз-два, раз-два…
   Дело пошло. Вскоре отец Агапит уже более уверенно, хотя и медленно, ковылял на костылях, а Владлен с рюкзаком за плечами, неся сумку с книгами попеременно то в правой руке, то в левой, шел следом и подавал иеромонаху советы. Так они и двигались.
   Но вот их стала нагонять еще одна машина, на этот раз легковая.
   – Стой, отец Агапит! – скомандовал Владлен. Он поставил сумку на дорогу и поднял руку.
   Легковушка затормозила. В машине сидела развеселая компания – два молодых человека впереди и три девицы сзади. Шофер опустил стекло, а одна из девушек на заднем сиденье распахнула дверцу.
   – Ф-фу, жарко! – сказала она, обмахиваясь сумочкой. И вдруг взвизгнула: – Ой, монашек! Ребята, тут в лесу монахи водятся!
   – В нормальном лесу только белки водятся, – засмеялась другая девушка, – это у тебя, Кэт, белочка начинается, вот тебе и чудится… А и вправду монах! Ребята, подвезем монашка?
   – Да нет, нам этого добра не надо… Да и пятеро нас в машине.
   – Так ведь ночь – гаишники спят! А паренек симпатичный, тебе нравится, Элис?
   – Прикольный парнишка…
   – Ладно, паренька можно прихватить, – сказал водитель, высунувшись в окно, – чтобы вы из-за нас не передрались, девушки… Давай, садись, парень, телки подвинутся!
   – А монашек пускай еще по лесу погуляет, белочкам проповедь прочитает! – сострила Кэт, и вся компания так и покатилась со смеху.
   – Садись, парень! – скомандовал водитель.
   – Не, мы вдвоем, – хмуро ответил Владлен и поглядел в сторону, откуда пришла машина, – не видно ли там другой?
   – Ну, оставайтесь! – и водитель рывком взял с места. Девушки прокричали что-то протестующее, но машина помчалась дальше.
   – Пошли, отец Агапит, а то стоять как-то совсем холодно, – сказал Владлен и потер уши.
   – Постой-ка, – сказал иеромонах и вытащил из-под куртки длинный черный шарф. – На, замотай уши и горло!
   – А ты?
   – А у меня волосы длинные – уши закрыты. – Но и сам он поднял воротник, а скуфейку натянул на самые глаза.
   И они побрели дальше.
* * *
   Больше ни одна попутка их не догнала.
   Отцу Агапиту все труднее становилось идти, даже опираясь на костыли. Да и костыли то скользили по наезженным колеям, то проваливались в колдобины. Но и Владлену с рюкзаком за спиной было не легче тащить тяжелую сумку, одновременно поддерживая иеромонаха свободной рукой.
   – Отец Агапит, может, передохнем? Давай присядем ненадолго…
   – На что тут сядешь, Владик? Кругом сугробы…
   – А на сумку твою!
   – На сумку садиться нельзя – в ней Евангелия… Да и сидеть на таком холоде опасно, еще уснем и замерзнем. Давай так немного постоим, отдышимся. Ты рюкзак-то скинь пока!
   Владлен со вздохом облегчения поставил сумку на снег. Хотел на нее поставить рюкзак, но задержался и взглянул на иеромонаха.
   – А рюкзак-то можно на сумку ставить? – спросил он.
   – Ставь! – разрешил отец Агапит, слегка покачиваясь на костылях.
   – Давай-ка мы, батюшка, спина к спине станем – для тепла и устойчивости.
   Они стояли, опираясь друг на друга спинами, и блаженно отдыхали. Вскоре оба даже начали подремывать…
   – Владлен! – стряхивая сонливость, проговорил иеромонах, – а почему ты сказал, что отец у тебя «был»? Он что, умер?
   – Не… К другой бабе от нас с матерью ушел. Давно уж…
   – А мать жива?
   – Мать умерла три года назад. Хочу хоть на могиле у нее побывать, да вот денег нет на дорогу…
   – Так ты что, свою мать не хоронил?
   – Так я ж на зоне был, когда она померла! – удивляясь непониманию батюшки, Владлен окончательно очнулся от дремы.
   – Понятно… А кто у тебя под Питером остался? – продолжал расспрашивать отец Агапит.
   – Сеструха.
   – Замужем?
   – Вроде собиралась, когда меня посадили.
   – Она что, в лагерь тебе не писала?
   – На зону-то? Когда я на малолетке сидел, писала. А после второй ходки не стала. Наверное, замуж вышла за своего мента.
   – За милиционера?
   – Ну! Я ж и говорю, за мента.
   – И ты все-таки собираешься к ней ехать?
   – Собирался. Дом от матери остался, вроде как половина моя, есть где жить… Если, конечно, с ментом сестренкиным поладим. Говорят, среди них тоже люди попадаются, хотя я не встречал. А ты, отец Агапит, кем на воле работал?
   Иеромонах понял Владленово «на воле» правильно, по существу, то есть в той его жизни, что была до монастыря, и он так и ответил:
   – До монашества я был учителем биологии в средней школе.
   – Да ну? Какой же ты биолог, если в Бога веришь?
   – Вот потому, наверное, и верую, что биолог, – усмехнулся иеромонах. – Не в обезьяну же мне верить.
   – Вон оно как… Ну что, может, двинем, отец Агапит? Что-то опять холодать стало…
   – С Богом, Владик!
* * *
   А тем временем на платформе станции Красногорск высокий широкоплечий мужчина в камуфляжной форме внимательно оглядывал выходящую из последнего вагона электрички публику, явно кого-то встречая. Но прибывшие на электричке прошли мимо, и мужчина опять остался один. Он постоял в растерянности, потом догнал последнего пассажира.
   – Послушайте, вы ведь в последнем вагоне ехали?
   – В последнем.
   – А вы случайно не видели там монаха? С ним еще парень молодой должен был быть…
   – Монах? С молодым парнем? А как же, видел! – охотно вступил в разговор пассажир. – Их на разъезде выкинули из вагона. Там такая жуткая история вышла! Я рядом сидел, все видел и слышал…
   И он, забыв про свои дела и про усиливающийся к ночи мороз, принялся увлеченно рассказывать о происшествии в электричке, коего ему повезло быть свидетелем.
* * *
   …Между тем в лесу еще больше потемнело, пошел снег, а ветер усилился. По краю шоссе брели две сутулые фигуры, одна с мешком на спине, другая на костылях, а над ними, будто белые рекламы-растяжки, трепыхались по ветру снежные полотнища метели.
   – А вьюга-то как воет, жуть! – сказал Владлен, поеживаясь. – Может, спеть что-нибудь для согреву? Шансон какой-нибудь?
   – Шансон? – удивился иеромонах. – У тебя что, французский репертуар?
   – Почему французский? – в свою очередь удивился Владлен. – Нормальный репертуар, тюремный.
   И он запел высоким чистым голосом, хотя и с пронзительными блатными подвываниями, но очень задушевно:
 
Это было весною, зеленеющим маем,
когда тундра проснулась, развернулась ковром,
мы бежали с тобою, замочив вертухая,
мы бежали из зоны – покати нас шаром!
 
 
По тундре, по широкой дороге,
где мчится поезд Воркута – Ленинград!
 
 
Лебединые стаи нам навстречу летели,
нам на юг, им на север – каждый хочет в свой дом.
Эта тундра без края, эти редкие ели,
этот день бесконечный – ног не чуя, бредем.
 
 
По тундре, по широкой дороге,
где мчится поезд Воркута – Ленинград!
 
   Владлен пел, а отец Агапит внимательно слушал и поморщился только в конце, при словах:
 
Предо мною икона и запретная зона,
а на вышке маячит распроклятый чекист!
 
   – Хорошо поешь, – похвалил он Владлена, – и слух у тебя есть, и голос хороший.
   – Еще спеть? Я много шансонов знаю!
   – Нет уж, из блатного репертуара, пожалуйста, больше не надо! – сказал отец Агапит.
   – Не надо, так не надо, – покладисто согласился Владлен.
   – А хочешь я тебе настоящую французскую песню спою?
   – Валяй, отец Агапит!
   И отец Агапит запел:
 
Во Францию два гренадера
Из русского плена брели,
И оба душой приуныли,
Дойдя до немецкой земли…
 
 
Придется им, слышат, увидеть
В позоре родную страну…
И храброе войско разбито
И сам император в плену!
 
   – Ух ты, а классные какие слова! – восхитился Владлен. – Пой дальше, батя!
   Отец Агапит допел балладу до конца, и Владлен сказал:
   – Хорошая песня, жизненная – очень к нашему положению подходит. Ты, отец Агапит, если мы живые доберемся до места, спиши мне слова, ладно?
   – Спишу, Владик. Но мы с тобой обязательно дойдем, Господь нам поможет!
   – Ой, вот только не надо мне сейчас про твоего Господа трындеть!
   – Это почему? С чего это ты на Бога обиделся, Владик?
   – А чего ж Он мне сегодня не помог, если такой заботливый?
   – Да как же ты можешь такое говорить? Как это Бог тебе не помог? Он-то помог, а вот ты сам от помощи Божьей отказался, дурачок!
   – Это как понимать? – Владлен так удивился, что и на «дурачка» не обиделся.
   Оба остановились.
   – Ну, давай попробуем разобраться, Владик, – спокойным учительским тоном начал отец Агапит. – Твой нищенский бизнес по вагонам кончился тем, что тебя чуть не забили насмерть. Тебя надо было выручать – и Бог послал меня. Я для этого, между прочим, на свою электричку опоздал. Я тебя с собой позвал – ты поехал в монастырь, на тихое мирное жительство. Так Господь замечательно управил твои, казалось бы, безнадежные дела. Так ведь ты все по-своему переуправил! Бес тебя попутал, и ты отправился по вагонам искать приключений.
   – На свою задницу, – криво ухмыльнувшись замерзшими губами, добавил Владлен.
   – Вот именно. И нашел, конечно. Так почему Бог у тебя виноватым оказался? Или ты думаешь, можно свою жизнь без конца уродовать, а потом бессовестно обвинять Бога во всех своих несчастьях?
   – Да ладно, батя… Понял я.
   – Нет уж, давай и с Богом по совести разбираться, Владлен! Помог Он тебе сегодня?
   – Ну, коли уж Своего иеромонаха на помощь прислал, то, выходит, помог…
   – А ты сам все испортил?
   – Ну, сам, ясен пень, чего уж… А только вот почему твой Бог теперь больше нам не помогает? – тут же начал изворачиваться Владлен. – Ведь ты вместе со мной замерзаешь незнамо за что, а?
   – Поможет! Я ему всю дорогу молюсь. Даже когда с тобой разговариваю или песни пою – все равно молюсь в сердце: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, грешных!»
   – А чего Он тебя от растяжения не уберег?
   – Значит, так надо было, чтоб я ногу растянул.
   – А это-то Богу зачем – монаха калечить? – не сдавался Владлен.
   – Зачем-нибудь да надо… Поживем – узнаем.
   – Если дойдем.
   – Обязательно дойдем!
   И они снова пошли вперед, и отец Агапит снова запел, только на этот раз совсем другую песню, уже и Владлену знакомую:
 
Здесь птицы не поют,
деревья не растут,
и только мы за рядом ряд
врастаем в землю тут…
 
   И Владлен подхватил припев:
 
Нас ждет огонь смертельный,
и все ж бессилен он.
Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный
десятый наш десантный батальон,
десятый наш десантный батальон.
 
   Но все хорошее кончается – кончилась и эта песня.
   – Идем, поём уж сколько времени, а что-то ни одна машина нас не догнала, ни одной попутки, все только встречные, и то редко, – ворчал Владлен. – Забыл, что ли, про нас твой Бог, отец Агапит?
   – Господь никого из Своих детей никогда не забывает, запомни это, Владик!
   – Ага, счас… Чего ж Он попутку-то нам не шлет? Вот и еще одна встречка…
   Они остановились, чтобы водитель встречной машины издали их заметил и успел объехать. Но водитель их объезжать не стал, а наоборот – затормозил и остановился. Из машины выскочил мужчина, искавший их на платформе в Красногорске.
   – Отец Агапит! Батюшка! Почему костыли, что случилось?
   – Ничего страшного, Виктор, ногу я подвернул.
   – Давайте скорей в машину!
   Виктор повлек отца Агапита к машине и принялся усаживать на пассажирское сиденье спереди. Владлен шел позади, остановился у машины – смотрел, ждал.
   – Осторожней, осторожней ногу ставьте… Вот так, батюшка! Сейчас я вас горячим чаем напою, у меня термос с собой!
   – Ты с попутчиком моим сначала познакомься, Витя, – перебил его отец Агапит, – это Владлен!
   – Виктор! – представился мужчина. – Давай, снимай рюкзак, Владлен, и залезай на заднее сиденье. – Он поставил сумку с книгами и рюкзак на сиденье рядом с Владленом.
   Уселись.
   – Ты там что-то про чай говорил? – напомнил отец Агапит.
   – Да-да! Сейчас!
   Виктор извлек из-под сиденья термос, из бардачка достал кружку, налил в нее чай и протянул отцу Агапиту. Тот кружку взял, но протянул ее назад – Владлену.
   – Пей первый, Владик! Совсем ты посинел, бедняга.
   Владлен без всякого стеснения ухватил кружку двумя руками и захлюпал.
   – Я вам в крышку от термоса налью, отец Агапит, ничего?
   – Да хоть в ложку, только поскорей – внутри все смерзлось!
   – Так вы что, батюшка, от самого разъезда так и шагали, никто не подвез? – спросил Виктор.
   – Так и шагали – с Богом да с песнями.
   – Попутных машин не было или никто не брал?
   – Машины попутные были, да вдвоем нас брать не хотели, а мы не пожелали разделяться.
   – Понятно.
   Владлен кончил пить чай и размотал наконец шарф отца Агапита, открыл лицо. Виктор лицо это, отразившееся в зеркальце заднего обзора, с интересом обозрел и отвел глаза.
   – Ну что, отогрелись слегка, – спросил он, – можем ехать?
   – Поехали!
   Внедорожник развернулся и исчез в метели.

Монастырь

   Владлену снился сон, точнее сказать, и не сон, а самый настоящий кошмар. Снилось ему, что он опять на зоне, лежит на нижней шконке – маленькая, но привилегия! – и курит в кулак самую забористую, утреннюю закрутку махры.
   – Подъем! – кричит входящий в барак вертухай, то есть надзиратель. – Всем на зарядку, а Рыбкин с вещами на выход!