Юрьев Зиновий Юрьевич. Быстрые сны

   — Я как раз к этому и шел. Если провал — виноват во всем лейтенант Милич. Вы не представляете, как эта идея понравится в Шервуде.
   — Что вы виноваты?
   — Угу. Я стольким людям наступал по глупости на мозоли… А теперь уже не могу отучиться. Плохая привычка — смотреть, как гримасничают владельцы мозолей, когда ступаешь на них…
   На лице начальника полиции Буэнас-Вистас появился неподдельный ужас, и Милич подумал, что он-то уж наверняка никому ни на какие мозоли не наступал и вообще, похоже, не вылезал из-за своего стола, в который давно врос. Он даже ничего не сказал по поводу мозолей. На финишной прямой перед пенсией осторожность ценится превыше всего. Впрочем, такие люди, как Брюнес, всегда идут по прямой, избегая поворотов.
   — Так как, мистер Брюнес?
   — У нас мало людей, и я боюсь, что…
   — Профессор Хамберт, как вы выразились, летает высоко, и если бы ему вдруг пришла в голову идея, что полиция Буэнас-Вистас не хочет оказать посильную помощь… На финишной прямой…
   Брюнес бросил быстрый взгляд на человека, сидевшего перед ним. Двадцать или даже двадцать пять лет разницы. Один с самоуверенностью молодости шагает по мозолям ближних своих и гордится этим, другой видит лишь финишную ленточку, такую желанную финишную ленточку.
   — Хорошо, — вздохнул он. — Поттер, вы будете работать с лейтенантом Миличем. И не вздумайте докладывать мне. Это дело Шервуда, а не наше, и я просто пытаюсь помочь. Понятно?
   — Вполне, сэр.
   — В таком случае, до свидания.
   Когда они вышли на улицу, Милич сказал:
   — Если не хотите, можете отказаться.
   Поттер только хмыкнул, но ничего не ответил.
   — Ладно. У вас тут есть гостиница?
   — Есть. Целых две. Мотель Лейквью, хотя никакого вида на озеро из него нет, и отель Лемана.
   — Какой из них лучше?
   Поттер пожал плечами:
   — Наверное, отель.
   — Хорошо. Я оставлю там вещи и свяжусь с профессором Хамбертом, а вы съездите в больницу, узнайте у врачей и сестер, не говорила ли что-нибудь мисс Каррадос.
   — Она не приходила в сознание.
   — Я знаю. Но она могла бредить… что-нибудь. Не знаю, как вы, Поттер, а я вначале всякий раз твердо уверен, что ничего сделать не смогу. Люди задумали преступление, тщательно готовили его, умные люди, способные на все, и я, Генри Милич, должен оказаться умнее их. А вы говорите, инспектор шервудской полиции…
   — Я вас понимаю, мистер Милич.
   — Давайте-ка перейдем на имена. Зовите меня Генри. По крайней мере, это короче на два слога, чем мистер Милич. Хорошо?
   — Хорошо. А меня зовут Джим.
   — Прекрасно. Это-то мы, по крайней мере, выяснили без особых трудностей. Да, вот еще: посмотрите в больнице, оставила ли эта дама, которая привезла Каррадос в больницу, свой адрес.
   — Миссис ван Хойзен.
   — Тем более. Если найдете ее адрес, поговорите и с ней.
   — Хорошо.
   — Мне звоните в отель. Если меня не будет, портье скажет, где я. Дайте мне ваши координаты.
   — Вот, пожалуйста. — Поттер вынул из бумажника визитную карточку.
   — Если не ошибаюсь, я проезжал какой-то отель, когда ехал к вам. Это он и есть?
   — Да, в полумиле отсюда. С левой стороны.

2

   — Мистер Милич, — сказал профессор Хамберт, растирая ладонью левую руку, — прежде всего я хотел бы, чтобы вы уяснили себе характер исследований, которые мы вели здесь. Понимаете, эти исследования не совсем… гм… обычные, и я бы попросил вас соблюдать максимальную осторожность. Через несколько минут вы поймете, что я имею в виду. Мисс Каррадос, которая вчера умерла в больнице, принимала сигналы внеземной цивилизации.
   — Принимала или хотела принимать?
   — Мистер Милич, чтобы нам не тратить лишнего времени, давайте договоримся: я говорю именно то, что хочу сказать. И если я говорю «принимала сигналы внеземной цивилизации», я имею в виду именно этот факт.
   Профессор переменил руки и теперь растирал левой ладонью правую руку. Кожа на тыльной стороне рук была у профессора морщинистая, как кожа ящерицы, и покрыта пятнами пигментации. «Я смотрю на кожу его рук потому, что мой мозг пытается выиграть время, чтобы поглотить сказанное профессором», — подумал лейтенант Милич.
   — Она…
   — Мисс Каррадос получала во сне сигналы в виде сновидений. Сомнений у нас в этом нет никаких. Особенно когда мы узнали, что и у русских есть человек, который видит те же сны.
   «Спокойно, — сказал себе лейтенант Милич, — никаких эмоций. Ты ищейка, идущая по следу. Тебя не должно волновать, оставил ли следы банальный вор или маленький зеленый Человечек с летающего блюдца. Это тебя не касается».
   — Этот русский, Юрий Чернов, прилетел вчера вместе с руководителем их проекта академиком Петелиным. Я лично пригласил их. Они приглашали нас, и я бы с удовольствием поехал, но мисс Каррадос категорически отказалась. У нее тяжело больна мать. Практически она обречена… — Профессор медленно и машинально растирал ладонью сухую, морщинистую кожу, словно заряжал себя статическим электричеством. Он помолчал и продолжал: — Если бы я только уговорил ее… Девочка была бы жива…
   Пауза все растягивалась, становясь напряженнее и напряженнее, пока Милич не спросил:
   — Если не ошибаюсь, вы обратились в полицию из-за того, что у вас пропали материалы?
   Профессор вздрогнул, поднял голову.
   — А? Да, совершенно верно.
   — И когда вы обнаружили пропажу?
   — Вчера вечером. Я встретил в Шервуде русских, привез их сюда, показал им их коттедж и договорился, что зайду за ними в восемь часов, чтобы пообедать у нас. Часов около семи я пошел в свой кабинет. Он находится в центральном здании. Я открыл сейф — он был пуст. Все материалы лежали в портфеле: магнитные кассеты с записью рассказов мисс Каррадос, лабораторные исследования ее состояния во время сна — все результаты наших исследований…
   Профессор замолчал и опустил голову. Старую седую голову на старой морщинистой шее. Поражения тяжелы вообще, а старикам вдвойне. Или втройне. Проигрыш, который уже не обыграешь, подумал Милич.
   — Но самое главное — Лина Каррадос. До момента, пока я не обнаружил пропажу материалов, я был уверен, что это несчастный случай. Но когда я увидел пустой сейф…
   — Боюсь, вы, скорее всего, правы, профессор, — сказал Милич. — Похоже, что это не простое совпадение. Сержант Поттер из местной полиции, который осматривал место взрыва, обнаружил кое-какие указания, что в машину была подложена бомба.
   — Бомба?
   — Я говорю то, что имею в виду. Бом-ба.
   — Бомба — в машине Лины?
   — Да.
   — Но…
   — Что «но»?
   — Кому она могла мешать? Она была почти девочкой. Ей только исполнилось девятнадцать лет. Она не могла никому мешать. Кто мог захотеть убить ее?
   — Пока я не могу ответить на этот вопрос.
   — Убить Лину? Это просто не укладывается в сознании. Это какое-то нелепое заблуждение. Полиция ошибается. Ведь ошибается же полиция? Бывают такие случаи?
   — Сколько угодно. Но не на этот раз. Скажите, профессор, кто знал, что она вечером поедет в Буэнас-Вистас?
   — Кто знал? — Профессор беспомощно пожал плечами. — Все, наверное.
   — Что значит — все?
   — Вся наша группа, девять человек. Не считая меня и моей жены.
   — Стало быть, одиннадцать человек?
   — Ну, может быть, еще Дик Колела. Он здесь нечто вроде сторожа. — Профессор на мгновение прикрыл глаза, проверяя себя, потом кивнул: — Да, двенадцать человек.
   — А молодой человек вашей сотрудницы?
   — Наверное, и он знал, раз она ехала к нему на свидание.
   — Вы его видели когда-нибудь?
   — Нет, ни разу, но Лина рассказывала о нем. Они познакомились где-то в городе. Он печатник в типографии местной газетки. Сейчас я вспомню его имя… Брюс… да, Брюс Тализ. Кажется, так.
   — И вы не представляете себе, кому нужна была смерть мисс Каррадос?
   — Абсолютно не представляю. Лина… Она была как птица, маленькая, веселая, бесхитростная птичка. Все улыбались, когда смотрели на нее. Когда она появлялась в своих неизменных джинсах и короткой черной кофточке, которая то и дело задиралась и обнажала полоску загорелой кожи, встряхивала длинными, распущенными по плечам волосами и, сияя, начинала рассказывать нам какую-нибудь милую глупость, мы все расплывались в улыбках… Простите меня, мистер Милич, что я снова и снова с маниакальной настойчивостью повторяю одно и то же, но я ничего не могу поделать. Если бы вы хоть раз видели Лину Каррадос, вы бы поняли меня…
   — Убивают не только старых и уродливых. Убивают тех, кто мешает. Чье исчезновение выгодно.
   — Может быть. Наверное, вы правы. В этих вещах вы понимаете больше меня. И тем не менее мне вам просто нечего больше сказать.
   — А как относились члены вашей группы к работе, которую вы проводили?
   — О, с огромным энтузиазмом, разумеется. Вначале, пока у нас были сомнения, энтузиазм разделяли не все. Но когда сомнений не осталось, нами всеми овладела буквально лихорадка. Мы все отдавали себе отчет в необыкновенной важности работы. Даже не просто важности. В исторической роли работы. Вы представляете, что это значит — впервые в истории человечества установить контакт с иной цивилизацией? Пусть вначале даже односторонний. Разумеется, у нас были да и остаются некоторые опасения. Профессор Лернер, например… Это наш социолог. Он считает, что знакомство человечества с иной цивилизацией, стоящей на более высокой ступеньке развития, может оказать отрицательное влияние на весь дальнейший ход истории. Я этой точки зрения не разделяю. Я считаю, что мы вообще переоцениваем влияние идей на судьбы человечества… Но это другой вопрос.
   — Скажите, вы, случайно, не знаете, была мисс Каррадос застрахована?
   — Понятия не имею.
   — Вы можете мне сказать, ездила ли куда-нибудь Лина на своей машине в день трагедии?
   Профессор Хамберт склонил голову набок и пожевал серую нижнюю губу.
   — Весь день она была здесь. И ночевала здесь.
   — Могу я спросить вас, профессор, уверены ли вы в этом?
   — Гм… В том, что восьмого она никуда не уезжала, — да. А ночью… Я спросил ее утром, как ей спалось… Я каждое утро задавал ей этот вопрос… — Профессор вздохнул медленно и печально. — А Лина рассмеялась и сказала, что спала как убитая… Как убитая… Как убитая. Все это легко проверить у сторожа. Ворота обычно закрыты, и, чтобы въехать или выехать из Лейквью, нужно, чтобы он открыл их.
   — Спасибо. Наверное, у сторожа я смогу узнать и о других.
   — Конечно.
   — Меня интересует, в частности, кто из сотрудников ночевал здесь в ночь с седьмого на восьмое.
   — Обычно почти все предпочитают ночевать здесь. Здесь так тихо…
   — Ну что ж, благодарю вас. Если вы дадите мне список ваших сотрудников, на сегодня достаточно.
   — Я приготовил список. Вот он. Сейчас все люди здесь, в Лейквью… Все, что я смогу сделать для вас, я сделаю. — Голос профессора стал хриплым, но он не откашлялся. — Я многое отдал бы, чтобы узнать, кто подложил в Линину машину бомбу.
   — Да, еще маленькая деталь, чуть не забыл. Вы мне сказали, что открыли сейф, чтобы взять документы, и он был пуст.
   — Совершенно верно.
   — Никаких следов того, что его пытались взломать?
   — Нет. Сейф был в полном порядке. Я набрал комбинацию и открыл дверцу.
   — А кто знал эту комбинацию, кроме вас?
   — Кроме меня? Никто. Хотя простите, комбинацию знал еще один человек.
   — Кто же?
   — Лина. Теперь я вспоминаю. Да, конечно, она знала. Я стоял как-то у сейфа, не то закрывая, не то открывая его… Пожалуй, закрывал, потому что был уже вечер. Да, горел свет. Внезапно я услышал Линии смех. «Мистер Хамберт, поздравьте меня! Я только что открыла способ, как разбогатеть!» — «Какой же?» — спросил я. Наверное, я улыбался. Я всегда улыбался, когда разговаривал с ней. Никогда нельзя было заранее знать, что она скажет. «Я стану медвежатницей». — «Что? Ты будешь охотиться на медведя?» — «Ах, профессор, профессор! — сказала она, подошла ко мне, взяла мою руку и потерлась щекой о нее. — Какой вы необразованный! Медвежатник — это специалист по открыванию сейфов». — «Ты хочешь стать механиком?» — «Нет, вором. Воровкой. Представляете заголовок в газетах: „Величайшая медвежатница всех времен и народов Лина Каррадос сегодня обчистила свой тысячный сейф“. Каково?» — «И как же ты собираешься стать медвежатницей?» — спросил я. Когда я разговаривал с Линой, мне неважно было, о чем шла речь. Мне достаточно было смотреть на нее. Наверное, если бы мне было хотя бы лет на тридцать меньше, я бы влюбился в нее. «Очень просто, — пропела Лина, — вот вы сейчас набирали комбинацию девятнадцать — двадцать пять — пятьдесят девять. Правильно?» — «Конечно. Я ведь совсем забыл, что ты читаешь мысли», — сказал я. «То-то же, берегитесь!» — еще раз пропела Лина и выпорхнула из кабинета. — Профессор покачал головой, как бы прогоняя воспоминания. — Простите, я увлекся деталями.
   — Что вы, что вы! — сказал лейтенант Милич и подумал, что старику, наверное, не нужно было сбрасывать тридцать лет, чтобы полюбить эту Лину в опущенных на пупок джинсах и черной короткой кофточке. — И, кроме мисс Каррадос, никто комбинации сейфа не знал?
   — Нет. Строго говоря, никакой особой уж необходимости в этом сейфе не было. Никаких официальных секретных документов, никаких крупных сумм и так далее. Просто в сейфе было удобнее хранить все материалы опытов, и, кроме того, мы все твердо решили любыми способами предотвратить преждевременное разглашение результатов.
   — Гм?.. Вы говорите, она читала мысли? Что это значит? В прямом смысле этого слова?
   — Видите ли, раньше у нее этого необыкновенного дара не было. Она обрела эту способность уже после сновидений, о которых я вам уже говорил. Мы считали, что чтение мыслей безусловно связано с ее ролью реципиента космических сигналов.
   — И что же, она могла знать, о чем думают окружающие ее люди?
   — Да. Она просто читала их мысли, слышала. Правда, для этого ей нужно было сосредоточиться, нужно было захотеть. Только тогда она начинала слышать чужие мысли. Я понимаю, как это все фантастично звучит. Мы сами прошли через стадию неверия, недоумения, нежелания поверить и наконец принятия этого как факта, который существовал, но который мы не могли объяснить. Профессор Лернер первый предположил, что чтение мыслей — инструмент, при помощи которого внеземные корреспонденты Лины пытались привлечь внимание к ее сновидениям.
   — Спасибо, профессор. Я должен хорошенько обдумать то, что вы рассказали мне.
   — И я не сразу смог все это воспринять. Как до сих пор не могу воспринять, что завтра я не увижу Лину.
   Лейтенант встал и посмотрел на профессора. Высокий сутулый старик, погруженный в воспоминания. Лейтенант тихонько вышел из комнаты.
   Поттер уже ждал его в гостинице. Он сидел в холле и мирно дремал, держа перед собой газету. Но едва Милич толкнул вертящуюся стеклянную дверь, как он открыл глаза и встал.
   — Если не возражаете, пошли наверх ко мне в номер, — сказал лейтенант. — Я заметил, что преступления раскрываются преимущественно тогда, когда снимаешь ботинки.
   — Может быть, мне лучше тогда все время бегать босиком? — ухмыльнулся Поттер.
   Они поднялись в маленький номер, и Милич с наслаждением плюхнулся на кровать.
   — Можете занять диван. Что успели?
   — Я разговаривал с сестрами и врачом. Она не приходила в сознание и не бредила. Ни слова.
   — А эта добрая самаритянка?
   — Простите…
   — Ах, Джим, Джим, сразу видно, что вы из не очень религиозной семьи. А в меня так матушка вгоняла священное писание, с таким пылом, что я иногда по два дня сидеть не мог. Мать и бабушка. Бабушка и дедушка с отцовской стороны родом из Загреба, тогда это была еще Австро-Венгрия… Да, так нашли вы женщину, которая привезла мисс Каррадос в больницу?
   — Да. Она оставила там свой адрес: Стипклиф. Я разговаривал с ней.
   — По телефону?
   — Нет, съездил туда. Это всего сорок миль. Милая старушка. Знаете, бывают такие чистые, уютные старушки с личиками, как печеные яблоки. Она ехала в Буэнас-Вистас к дочери. Увидела у шоссе на обочине пламя. Остановилась. Она говорит, что несколько машин уже стояло. Кто-то крикнул — кто именно, она не знает, — что на земле лежит раненый. Она предложила, что довезет его до больницы. Она говорит, что никогда в жизни не ехала с такой скоростью. Ей все казалось, что девушка вот-вот умрет.
   — И мисс Каррадос ничего не сказала?
   — Нет. Она только стонала.
   — Понятно. Послушайте, Джим, вернемся-ка к взрыву. Профессор Хамберт утверждает, что пропавшие из сейфа материалы лежали обычно в портфеле. Не нашли ли вы случайно чего-нибудь похожего на портфель?
   — Нашел. Не просто что-то похожее на портфель, а настоящий портфель. И не очень обгорелый. Я так представляю себе, что взрывом его выбросило из машины.
   — А что было в нем?
   — Ничего.
   — Гм?.. Где сейчас портфель?
   — У меня. В управлении.
   — А остатки машины?
   — В полиции. Во дворе.
   — Ладно. Я позвоню в Шервуд и попрошу, чтобы прислали нашего пиротехника…
   — Кого?
   — Специалиста по взрывчатке и взрывам. А вы посмотрите портфель, нет ли на нем отпечатков пальцев, хотя шансов, как вы сами понимаете, не слишком много. Если у человека хватает ума и знаний изготовить бомбу и взрывное устройство, подложить ее в машину, а до этого открыть сейф, не повредив его, — этот человек не станет оставлять отпечатки пальцев. Но портфель для очистки совести осмотрите, и завтра мы покажем его профессору. И завтра же утром на всякий случай осмотрите сейф. А вдруг? Хотя я лично в чудеса не верю. Старик ничего существенного рассказать мне не мог. О чем бы он ни говорил, его тут же сносило к этой Лине Каррадос. О ней он рассказывает всякие чудеса. Она и эти сны видела, она и мысли читала.
   — Мысли?
   — Мысли.
   — Чьи?
   — Любого, кто был рядом с ней.
   — Гм… Вот вам и мотив…
   — Не думаю. Ну, могла она, допустим, определить, что кто-то испытывал не слишком возвышенные чувства к ней, кто-то кого-то недолюбливал, кто-то кого-то ревновал… Это еще не повод для убийства.
   — Но могла она узнать что-то важное?
   — Могла, конечно. И так или иначе мы должны найти, кому выгодна была ее смерть. — Лейтенант вздохнул. — Старику, конечно, нелегко. Уж очень он был к ней привязан… Простите, что я вас эксплуатирую, но постарайтесь найти сейчас по телефону Брюса Тализа. Он работает как будто печатником в типографии городской газеты. У вас одна газета?
   — Одна. «Буэнас-Вистас икзэминер». Была еще одна, да закрылась уже лет пять назад.
   — Валяйте, Джим. Знаете, как мой шеф в Шервуде судит о работниках? По умению обращаться с телефоном. Преступление раскрыть, говорит он, любой может, а вот ты попробуй уговорить человека на другом конце провода, который тебя не знает и не видит, сделать что-то для тебя. Для этого талант иметь нужно.
   Лейтенант Милич закрыл глаза. Всегда так. Хотя бы раз повезло. Хотя бы раз из преступления торчала крепкая заметная ниточка, как из пакета со стерильным бинтом. Чтобы можно было сразу потянуть ее и из пакета выпал бы преступник, держа в зубах заготовленное признание.
   А пока что стена. Контакт с инопланетянами. Тут с людьми контакта не установишь, не то что с маленькими зелеными человечками. Стена, на которой пока даже трещин не видно. Разбегайся — и головой. Глядишь — появится трещина. В стене или голове. Но ты чувствуешь такую же панику каждый раз, подумал Милич. Верно, ответил он сам себе. Но на этот раз стена особая. Вещие сновидения и чтение мыслей. Философы и астрономы. Целая академия, и ты должен распутать клубок. Неважно. В конце концов, убивают везде из-за одного и того же. Жадность, страх, ревность, зависть — везде одни и те же двигатели полицейского прогресса.
   Милич знал, что на него накатывается волна раздражения. Надо только не торопиться. Подождать, пока она схлынет, и он перестанет жалеть себя и завидовать тем, чья жизнь в такие минуты казалась ему, в отличие от его жизни, полной, яркой, интересной.
   — Мистер Милич, что сказать этому Тализу? — Поттер прикрыл рукой микрофон трубки.
   — Спросите, может ли он прийти сюда… ну, скажем, через полчаса. Чтобы мы успели пожрать чего-нибудь.
   Джинсы, короткая черная кофточка и распущенные волосы. Это тебе не астрономия и философия. «Представляю, каково сейчас старику — потерять такую игрушку. Стоп, Милич, — сказал себе лейтенант. Мысленно он называл себя всегда по фамилии. — Стоп. Это пошло. На уровне капитана Трэгга. Волна раздражения. Жалость к себе».
   Они едва успели поесть, как в дверь постучали.
   — Войдите! — крикнул Милич, и в комнату вошел высоченный, похожий на Христа парень.
   Вьющиеся слегка рыжеватые волосы спадали на плечи, борода была густая и короткая. Светло-голубые глаза смотрели спокойно, и в них не было ни беспокойства, ни любопытства.
   — Добрый вечер, — сказал Христос неожиданно высоким голосом. — Я Брюс Тализ.
   — Добрый вечер. Я инспектор Милич. Мы бы хотели задать вам несколько вопросов. Вы знакомы с Линой Каррадос?
   — Да.
   — Вы знаете, что она погибла?
   — Да.
   — И вы знаете, как она погибла?
   — Да, я читал в газете.
   Лейтенант посмотрел на Тализа. Спокойные, терпеливые глаза. Чуть расширенные зрачки. Крупные кисти рук, неподвижно лежащие на белесо-голубых джинсовых коленях. Только что у парня умерла девушка, а он и рыжей бровью не ведет.
   — Вы долго встречались?
   — Нет, недели две.
   — Какие у вас были отношения?
   Христос медленно пожал плечами и посмотрел прямо в глаза Миличу:
   — Она нравилась мне. Я мечтал снять с нее груз.
   — Что?
   — Снять с нее груз. Так мы в Синтетической церкви называем приобщение к истинной вере.
   — А, вы принадлежите к Синтетической церкви? — спросил лейтенант и подумал, что он невнимателен. Он сразу должен был понять, что перед ним синт. Хотя бы по глазам. Спокойствие, принесенное их снадобьем. Как оно у них называется? Ага, христин.
   — Да, — ответил парень. — И родители и я. Я надеялся, что помогу и Лине снять груз.
   — Вы давали ей христин?
   — Нет, мистер Милич. Вы не понимаете. Мы никого не обращаем в нашу веру христином. Христин для нас — как молитва. А у Лины не было веры. Я ей рассказывал о нашей церкви, как она снимает груз с души и сердца и приносит гармонию.
   — Она слушала?
   — Да, ей было интересно. Она не уставала расспрашивать меня о нашей вере.
   — В тот вечер, когда она погибла, у вас было назначено свидание?
   — Да, накануне мы договорились встретиться.
   — Накануне? Это седьмого декабря?
   — Верно.
   — В каком она была настроении?
   — В обычном. Посмотрит на меня, рассмеется и спросит: «Ну, Брюс, неужели ты всегда будешь таким серьезным?» — «Если не потеряю веру, — отвечал я ей. — Это ведь не серьезность, Лина. Это гармония». — «А что такое гармония?» — спрашивала она. «Ты этого не понимаешь, пока на тебе груз, — отвечал я ей. — Груз — это бремя эндокринного испытания, посланного нам небом. Бремя злых страстей. Сними груз — и ты воспрянешь. И вместо груза почувствуешь гармонию».
   — Она говорила вам, что ее мать тяжело больна?
   — Да. Мы договаривались, что на следующей неделе съездим в Шервуд. Она говорила, что мать страдает и ей нужна вера и помощь.
   — Вы знали, что делает Лина в Лейквью?
   — Нет, точно не знал. Она как-то сказала, что работает там стенографисткой.
   — И вы не расспрашивали ее подробнее?
   — Нет, мы, синты, нелюбопытны. Излишняя, суетная информация делает достижение гармонии и удержание ее более трудным.
   — Спасибо, мистер Тализ.
   — Пожалуйста, — сказал молодой человек, вставая.
   Он достал из кармана металлическую коробочку с выдавленным на ней распятием, сдвинул крышку, высыпал на ладонь два белых шарика, привычным движением бросил их себе в рот и вышел из комнаты.
   — Ну, что вы думаете, Джим? Настоящий синт или играет?
   — Настоящий, — убежденно сказал Поттер. — Так не сыграешь. Да и зачем? Проверить — дело десяти секунд. — Поттер потянулся к телефону.
   Милич усмехнулся:
   — Я начинаю подумывать, чтобы представить вас своему шефу. Вы хватаетесь за телефон, как киноковбои за пистолет, когда заходят в салун… Бог с ним, с этим парнем. Может быть, ее действительно интересовала Синтетическая церковь, а может быть, она хотела сделать что-нибудь для умирающей матери. Во всяком случае, пока он для нас особого интереса не представляет…
   — Мистер Милич…
   — Генри…
   — Простите, никак не могу привыкнуть… Если Липа и ехала в город на свидание с этим синтом, это вовсе не исключает, что она могла захватить портфель с документами, чтобы передать кому-нибудь по пути.
   — И как же все материалы тогда исчезли из портфеля? Дематериализовались?
   — Простите…
   — Выскочили из портфеля?
   — Она могла вынуть материалы из портфеля до взрыва.
   — А зачем? Почему бы не передать иксу материалы вместе с портфелем? Представьте себе: вечер, темно, холодно, идет дождь. И нужно вытаскивать из портфеля все эти бумаги, пленки. Я просто не вижу в этом смысла. Впрочем, пока я ни в чем не вижу смысла. Нет, все это в высшей степени мало вероятно. Лина Каррадос выкрадывает материалы, чтобы передать их кому-нибудь, а ей тем временем подсовывают в машину маленькую аккуратненькую бомбочку. Не импонирует мне…
   — Простите, не понял.
   — Не впечатляет меня эта теория.
   — Значит, вы считаете, что материалы вытащила из сейфа не мисс Каррадос?
   — Я ничего не считаю. Я ни в чем не уверен. Просто в голове у меня крутятся все эти чудеса: космические сновидения, самодельные бомбы, знаменитый влюбленный старик, голопузая юная красавица, чтение чужих мыслей, русские и все остальное. Разве это для такого человека, как я? Мне по должности положено что-нибудь попроще. Муж раскраивает гаечным ключом череп любимой супруге за то, что та не приготовила вовремя обед. Или наоборот. Все ясно, понятно, четко, гармонично, современно. И ты начинаешь вибрировать в такт…