Юрис Леон. Исход

   Акива чувствовал себя неважно. С потолка и стен текла вода; сырость действовала на его ревматические суставы, и они невыносимо ныли.
   Два-три раза в день приходили британские чиновники и уговаривали узников спасти свою жизнь компромиссом. Дов не обращал на них внимания, а Акива прогонял, выкрикивая цитаты из Библии, которые долго потом звенели в их ушах.
   За шесть дней до казни Акиву и Дова перевели в другое крыло здания — в камеры смертников, расположенные рядом с помещением, где находилась виселица. Место казни окружали четыре бетонные стены, между ними было глубокое замаскированное отверстие, а с потолка свисал стальной кронштейн, на котором укреплялась веревка. Надежность виселицы предварительно испытывали: подвешивали мешок с песком примерно того же веса, что и осужденный, надзиратель нажимал на рычаг, крышка опускалась, и мешок проваливался в отверстие.
   Акиве и Дову выдали рубашки и штаны кровавого цвета — традиционную одежду английских висельников.

ГЛАВА 15

   Был час ночи. Брюс Сазерленд дремал в библиотеке над книгой, когда раздался резкий стук в дверь и лакей ввел в комнату Карен Клемент.
   Сазерленд протер глаза.
   — Какая нелегкая заставила тебя приехать среди ночи?
   Карен стояла, дрожа всем телом.
   — Китти знает, что ты здесь?
   Карен покачала головой.
   Сазерленд усадил ее в кресло. Карен была смертельно бледна.
   — Ты ужинала, Карен?
   — Я не голодна, — ответила девушка.
   — Принесите бутерброд и стакан молока, — распорядился Сазерленд. — Ну, милочка, может быть, ты мне все-таки расскажешь, что случилось?
   — Я должна видеть Дова Ландау. Только вы можете мне в этом помочь.
   Сазерленд вздохнул и зашагал по комнате, заложив руки за спину.
   — Если я даже и смогу тебе помочь, это ничего, кроме огорчений, не принесет. Вы ведь уезжаете с Китти через пару недель. Ты не должна о нем думать, дитя мое.
   — Пожалуйста, — взмолилась она. — Я все это уже слышала, но с тех пор, как его схватили, я не могу думать ни о чем другом. Я обязательно должна увидеть его хотя бы один-единственный раз. Пожалуйста, генерал, умоляю вас — помогите!
   — Попытаюсь, — ответил он. — Но первым делом мы должны позвонить Китти и сказать, что ты здесь. Она, верно, там с ума сходит. И разве это дело — ездить одной по арабским селам?
   На следующее утро Сазерленд позвонил в Иерусалим. Губернатор мгновенно разрешил свидание: англичане все еще надеялись уговорить Дова и Акиву изменить решение и хватались за любую соломинку. Может быть, Карен удастся сломить сопротивление Дова? Китти, Сазерленд и Карен с полицейским конвоем добрались до Акко, где их провели прямо в кабинет начальника тюрьмы.
   Всю дорогу Карен провела словно в забытьи. Когда она оказалась в здании тюрьмы, ей почудилось, что она видит сон.
   Вошел начальник тюрьмы.
   — Все готово.
   — Я пойду с тобой, — сказала Китти.
   — Нет, я хочу его видеть одна, — твердо ответила Карен.
   Два вооруженных надзирателя ждали девушку в коридоре. Они провели ее через длинный ряд стальных дверей в безобразный каменный двор, окруженный со всех сторон окнами в решетках. Из-за решеток на Карен смотрели заключенные. Карен шла, глядя прямо перед собой. Они поднялись по узкой лестнице в крыло, где размещались камеры смертников, прошли мимо огороженного колючей проволокой пулемета, затем остановились перед новой стальной дверью, охраняемой двумя часовыми с примкнутыми штыками.
   Карен проводили в крохотную камеру. Вместе с ней вошел надзиратель, и дверь снова заперли на замок. Надзиратель открыл маленькое отверстие в стене.
   — Будете разговаривать через это отверстие.
   Карен кивнула и заглянула внутрь. По ту сторону стены были две камеры. В одной она впервые увидела Акиву, в другой — Дова, обоих в кроваво-красных одеждах. Дов лежал на топчане и смотрел в потолок. Надзиратель подошел к решетчатой двери его камеры, отомкнул ее и рявкнул:
   — Встать, Ландау! К тебе пришли на свидание.
   Дов поднял книгу с пола, раскрыл ее и принялся читать.
   — Оглох, что ли? К тебе пришли.
   Дов перевернул страницу.
   — Встать, говорю! Тебя хотят видеть.
   — Мне надоели ваши послы. Передай им — пускай убираются к…
   — Это не наш, а ваш посол. Это какая-то девушка, Ландау.
   Руки Дова крепко стиснули книгу. Сердце забилось.
   — Скажи ей, что я занят.
   Надзиратель пожал плечами и подошел к отверстию.
   — Говорит, что ему никого не надо.
   — Дов! — закричала Карен. — Дов!
   Ее голос пронесся по камерам смертников.
   — Дов! Это я, Карен!
   Дов стиснул зубы и перевернул еще одну страницу.
   — Дов! Дов!
   — Да поговори ты с ней, парень, — закричал Акива. — Не отправляйся в могилу молча, как по милости моего братца отправляюсь я. Поговори.
   Дов отложил книгу, встал с топчана и знаком велел надзирателю отомкнуть дверь. Затем он подошел к глазку, заглянул в него и увидел лицо Карен.
   Она посмотрела в его холодные, злые глаза.
   — Мне осточертели эти хитрости, — сказал он язвительно. — Если тебя подослали, чтобы ты начала хныкать, то лучше сразу уходи. Я у этих гадов не стану просить милосердия.
   — Как ты со мной разговариваешь, Дов?!
   — Да ведь тебя же подослали, я знаю.
   — Никто меня не подсылал. Клянусь тебе!
   — Тогда зачем ты пришла?
   — Просто хотела повидаться с тобой.
   Дов стиснул зубы, чтобы не потерять самообладание. Зачем она пришла? Он умирал от желания дотронуться до ее щеки.
   — Как ты себя чувствуешь, Дов?
   — Хорошо, вполне хорошо.
   Последовала длинная пауза.
   — Дов, ты тогда правду написал Китти или просто хотел, чтобы…
   — Я написал правду.
   — Мне хотелось знать.
   — Теперь ты знаешь.
   — Да, знаю. Дов, я скоро покину Эрец Исраэль. Я еду в Америку.
   Дов пожал плечами.
   — Пожалуй, мне не нужно было приходить. Ты уж извини.
   — Да чего уж там. Я знаю, ты хотела сделать мне приятное. Вот если бы я мог повидаться с моей девушкой, это было бы действительно приятно. Но она из маккавеев и не может прийти Она моя ровесница, ты знаешь?
   — Да.
   — Ну, все равно. Ты хорошая девушка, Карен. Уедешь к себе в Америку и постарайся забыть там обо всем. Желаю тебе счастья.
   — Я, пожалуй, пойду, — тихо сказала Карен.
   Она выпрямилась. Дов даже не повел бровью.
   — Карен!
   Она быстро обернулась.
   — А… Мы с тобой все-таки друзья… Давай, если надзиратель не возражает, пожмем друг другу руки…
   Карен протянула руку в отверстие, Дов крепко схватил ее, прижался к стене и закрыл глаза.
   Карен потянула его руку к себе.
   — Нет, — вырвалось у него. — Нет, нет!
   Она плача прильнула к его руке губами, прижала ее к щеке и снова к губам.
   Когда дверь камеры захлопнулась, Дов грохнулся на топчан. Он забыл, когда последний раз плакал, но теперь не мог удержать слез. Юноша повернулся спиной к двери, чтобы никто не видел его лица, и тихо заплакал.
   Барак Бен Канаан как представитель ишува сопровождал комиссию ООН в поездках по стране. Ишув знакомил комиссию со своими достижениями, с тем, как устроены беженцы, с кибуцами, заводами и новыми городами. Члены комиссии были поражены контрастом между еврейскими и арабскими районами. После инспекционной поездки они приступили к открытому опросу, давая каждой из сторон возможность высказать свои претензии.
   Бен Гурион, Вейцман, Барак Бен Канаан и другие вожди ишува убедительно доказывали благородные цели и справедливость еврейских требований.
   Арабы же, в первую очередь Высший арабский совет, которым заправлял Хусейни, резко выступили против ООН. Они преградили комиссии доступ в ряд арабских городов, где царила нищета, а хозяйство велось в нечеловечески трудных, первобытные условиях. Когда приступили к опросу, арабы официально бойкотировали его.
   По мере работы комиссии становилось ясно: если исходить из соображений справедливости, то следует решить дело в пользу евреев. Однако нельзя было сбрасывать со счетов арабские угрозы.
   Евреи давно согласились на компромиссы и даже на раздел страны, но очень опасались создания в Палестине нового гетто, вроде черты оседлости.
   Завершив инспекционную поездку и опрос, комиссия ООН отправилась в Женеву, чтобы обстоятельно проанализировать собранные данные, пока специальный подкомитет будет изучать лагеря для перемещенных лиц в Европе, где все еще находилось около четверти миллиона евреев. После этого комиссия должна была представить Генеральной Ассамблее ООН свои рекомендации. Бараку Бен Канаану поручили поехать в Женеву и продолжать там работу в качестве советника комиссии.
   Незадолго до отъезда он наведался в Яд-Эль, чтобы провести хоть несколько дней с Сарой, которая, несмотря на его частые отлучки, никак не могла к ним привыкнуть. Точно так же, как не могла привыкнуть к отъездам Иорданы и Ари.
   Ари и Давид Бен Ами были в это время по соседству — в Эйн-Оре, где располагался штаб Пальмаха. Они приехали в Яд-Эль на прощальный ужин. Иордана тоже пришла из Ган-Дафны. Весь вечер Барак был задумчив. Он почти не говорил о работе комиссии, предстоящей поездке и вообще о политике. Это был довольно угрюмый ужин.
   — Вы, верно, слышали, что миссис Фремонт собирается покинуть Палестину, — сказала Иордана, когда ужин подошел к концу.
   — Нет, не слышал, — ответил Ари.
   — Да, она уезжает и уже сообщила об этом доктору Либерману. Она забирает с собой эту девушку, Карен Клемент. Так и знала, что она сбежит при первой же неприятности.
   — А почему бы ей и не уехать? — спросил Ари. — Она американка, а в Палестину приехала исключительно ради девушки.
   — Ей вообще нет до нас дела, — резко бросила Иордана.
   — Ну, уж это неправда, — заступился Давид.
   — Миссис Фремонт очень милая женщина, — вмешалась Сара Бен Канаан, — и мне по душе. Когда она проезжала мимо, то всегда навещала меня. Она очень много сделала для этих детей, и они души в ней не чают.
   — Нет уж, пусть лучше уезжает, — упорствовала Иордана. — Это, конечно, скандал, что она увозит с собой девушку, хотя благодаря ее воспитанию и не подумаешь, что эта Карен еврейка.
   Ари встал и вышел за дверь.
   — Какая у тебя противная привычка, всегда стараешься уколоть его! — сердито сказала ей Сара. — Ты же знаешь: Ари неравнодушен к миссис Фремонт. А какая она милая!
   — Она ему теперь никто, — отмахнулась Иордана.
   — Как ты можешь судить, что происходит в душе мужчины? — вмешался Барак.
   Давид взял Иордану за руку:
   — Ты же обещала, что мы покатаемся верхом.
   — Ты тоже всегда принимаешь ее сторону, Давид.
   — А что? Китти мне нравится. Ну, пошли кататься.
   Иордана и Давид вышли из комнаты.
   — Пускай погуляют, — сказал Барак. — Давид ее вмиг успокоит. Боюсь, что наша дочь просто завидует миссис Фремонт, и это не удивительно. Может быть, когда-нибудь наши девушки тоже станут такими же женственными.
   Барак вертел чашку, а жена стояла у него за спиной. положив щеку на его седеющую гриву.
   — Барак, ты не должен больше молчать. Если сейчас не поговоришь с ним, то будешь жалеть об этом до конца своих дней.
   Он похлопал Сару по руке:
   — Ладно, пойду поищу парня.
   Ари стоял в саду, глядя вверх, в сторону Ган-Дафны.
   — Здорово она тебе влезла в душу, а?
   Ари пожал плечами.
   — Она мне и самому нравится, — сказал Барак.
   — Чего уж там, явилась сюда из мира шелков и духов и туда же возвращается.
   Барак взял сына под руку, и они пошли по полю к берегу Иордана. В отдалении маячили на лошадях Иордана и Давид, слышался их смех.
   — Вот видишь, Иордана уже забыла обо всем. А как дела Пальмаха в Эйн-Оре?
   — Как всегда, отец. Хорошие ребята, но их мало. Да и молоды они, чтобы идти в бой. С ними не выиграешь войну против семи армий.
   Солнце начало садиться за Ливанскими горами, в поле завертелись разбрызгиватели. Отец и сын долго смотрели на поля. Наступит ли когда-нибудь день, когда у них не будет другой заботы, кроме починки изгороди или пахоты?
   — Вернемся в дом, — сказал Ари. — Мама там одна.
   Он пошел к дому, но остановился, почувствовав на плече тяжелую руку отца. Барак стоял с опущенной головой.
   — Через два дня я еду в Женеву. Никогда еще не уезжал в таком тяжелом настроении. Вот уже пятнадцать лет за нашим столом кого-нибудь не хватает. Я всю жизнь вел себя гордо и упрямо, за что и расплачиваюсь. Но в последнее время боль стала просто невыносимой. Ари, сын мой, не допусти, чтобы Акиву вздернули на виселицу.

ГЛАВА 16

   Иерусалим кипел накануне отъезда комиссии ООН. Арабы провоцировали беспорядки. Оккупационные власти разбили город на квадраты и разделили их колючей проволокой; во многих местах оборудовали пулеметные точки.
   Ари Бен Канаан переходил из одного сектора в другой, обходя все известные ему места, где мог скрываться Бар Исраэль. Но связной маккавеев словно исчез с лица земли. С тех пор как англичане схватили Акиву и Маленького Гиору, связь между маккавеями и Хаганой оборвалась. У Ари, однако, не было недостатка в источниках информации, и в конце концов он узнал, что Бар Исраэль живет в районе Эль-Катамон.
   Ари вошел к нему в дом и открыл дверь в его комнату, даже не постучав. Бар Исраэль играл в шахматы. Он поднял голову, увидел Ари и снова уставился на доску.
   — Уходи, — скомандовал Ари его партнеру. — Не прикидывайся дурачком, Бар Исраэль. Ты хорошо знаешь, что я ищу тебя повсюду.
   Бар Исраэль пожал плечами и закурил.
   — Как не знать, ведь ты разбросал по городу полсотни любовных записок.
   — Почему же ты не связался со мной? Я уже сутки в Иерусалиме.
   — Не мог же я лишить тебя удовольствия появиться так красиво. Что тебе надо?
   — Проводи меня к Бен Моше.
   — Мы с вами больше не играем. И больше не водим командиров Хаганы в штаб.
   — Ты разговариваешь сейчас не с командиром Хаганы, а с племянником Акивы.
   — Ари, тебе лично я доверяю, но приказ есть приказ.
   Ари схватил Бар Исраэля за лацкан пиджака, приподнял со стула, опрокинув шахматный столик, и потряс, словно пустой мешок.
   — Немедленно поведешь меня к Бен Моше, не то я сверну тебе шею.
   Бен Моше сидел за столом в новом штабе маккавеев в Греческом квартале. Позади стоял Нахум Бен Ами. Оба гневно смотрели на растерянного Бар Исраэля и Ари Бен Канаана.
   — Мы все хорошо знаем Ари, — оправдывался связной, — вот я и рискнул.
   — Выйди, — прошипел Бен Моше. — С тобой мы разберемся потом. А ты, Бен Канаан, раз уж здесь, может быть, скажешь, зачем пожаловал?
   — Мне надо знать, что вы собираетесь предпринять для спасения Акивы и мальчика.
   — Предпринять? Ничего, конечно. Да и что мы можем?
   — Врешь!
   — Впрочем, что бы мы ни предприняли, это не твое собачье дело, — вмешался Нахум.
   Ари с такой силой ударил кулаком, что треснула столешница.
   — Это мое дело! Акива мой дядя
   — Хватит с нас сотрудничества с предателями, — сухо отозвался Бен Моше.
   Ари нагнулся над столом, чуть ли не упираясь лбом в лоб Бен Моше.
   — Терпеть не могу твою рожу. И твою, Нахум, тоже. Но я не уйду отсюда, пока не узнаю ваших планов.
   — Ты доиграешься до пули в голову.
   — Заткнись, Нахум, не то я отделаю тебя!
   Бен Моше снял очки, протер их и снова надел.
   — Ари, ты избрал прекрасный способ убеждения, — сказал он. — Так вот, мы думаем пробраться в тюрьму и освободить Акиву и Маленького Гиору.
   — Так и знал. А когда?
   — Послезавтра.
   — Я с вами.
   Нахум хотел было возразить, но Бен Моше поднял руку, не дав ему заговорить.
   — А ты ручаешься честным словом, что Хагана не знает, где ты сейчас?
   — Ручаюсь.
   — Подумаешь, твое честное слово! — презрительно бросил Нахум.
   — Для меня честного слова человека, носящего фамилию Бен Канаан, достаточно.
   — А мне это все-таки не нравится, — упорствовал Нахум.
   — Тем хуже для тебя. Ты, Ари, понимаешь, конечно, что нам пришлось мобилизовать все силы. Ты сидел в Акко и знаешь, что это за местечко. Но если дело выгорит, англичанам несдобровать.
   — В Акко живут сплошь арабы. Тюрьма в этом городе — самая неприступная крепость англичан.
   Бен Моше достал пачку чертежей. Это были подробнейшие схемы района: план города, подступы к тюрьме, подробно разработанные пути отступления. Внутренние чертежи тюрьмы, насколько мог судить Ари, были точны. Их наверняка делали люди, отбывавшие там срок. Посты, склад оружия, коммуникации — они ничего не забыли.
   Ари принялся изучать план операции, расписанный по секундам. План предусматривал хитроумное применение изготовленных маккавеями взрывных устройств и гранат.
   — Ну что скажешь, Ари?
   — Великолепно. Одно только замечание. Вы до мельчайших подробностей предусмотрели, как пробраться в тюрьму и выбраться из нее, но вот как покинуть город… — Ари покачал головой. — Что-то вы недоработали.
   — Конечно, было бы удобно спрятаться в ближайшем кибуце, но на это мы пойти, увы, не можем, — резко сказал Нахум.
   — Шансы на побег из города невелики, — согласился Бен Моше.
   — А точнее, они равны нулю. Я знаю, что для вас нет большей чести, чем погибнуть в бою. Это как раз и произойдет, если вы кое-что не измените в своем плане.
   — Я знаю, что он сейчас предложит, — вмешался Нахум. — Он скажет, чтобы мы привлекли к этому делу Хагану и кибуцы.
   — Вот именно. Если вы на это не пойдете, появится целая толпа новых мучеников. Бен Моше, ты же все-таки в своем уме. Если действовать по вашему плану, то шансы на удачу не более двух процентов. Если вы согласитесь, чтобы я разработал более надежный вариант, они станут половина на половину.
   — С ним нужно держать ухо востро, — вмешался Нахум. — Ишь, как гладко у него все получается.
   — Продолжай, Ари.
   Ари разложил бумаги на столе.
   — Я предлагаю задержаться в тюрьме еще минут на десять — пятнадцать и освободить всех заключенных. Англичане вынуждены будут рассредоточить свои силы, чтобы попытаться поймать всех.
   Бен Моше кивнул.
   — Наши люди должны разбиться на небольшие группы и уйти в разных направлениях. Я уведу с собой Акиву, а вы заберете мальчика.
   — А дальше? — спросил Нахум Бен Ами.
   Мало-помалу он начинал понимать, что Ари говорит дело.
   — Я поеду в Кфар-Масарик. Там пересяду на другую машину, чтобы сбить их с толку, и окольными путями постараюсь пробиться на юг. В друзской деревне Далит-эль-Кармель у меня верные друзья. Англичанам в голову не придет искать меня там.
   — Не так уж плохо, — вставил Нахум. — Друзам можно верить, пожалуй, даже больше, чем иному еврею.
   Ари не обратил внимания на шпильку.
   — Вторая группа отправится с Довом в Нагарию вдоль берегового шоссе, а там разъедутся кто куда. Я могу обеспечить укрытия в окрестных кибуцах. Лучше, чтобы Дова забрали в Мишмар на ливанской границе, там множество пещер, и парень будет в полной безопасности. В войну твой брат Давид бывал вместе со мной в Мишмаре. Мы там годами прятали своих командиров.
   Бен Моше сидел неподвижно, уставившись в свои бумаги. Он понимал, что без укрытий в кибуцах вся операция — чистейшее самоубийство. Если он примет помощь Ари, то появятся шансы на успех. Но мог ли он согласиться на такое сотрудничество?
   — Ладно, Ари, действуй, организуй укрытия. Я иду на это только потому, что твоя фамилия Бен Канаан.
   До начала операции осталось четыре дня.
   Четыре дня — и Акиву с Маленьким Гиорой поведут на виселицу. Комиссия ООН улетела в Женеву. В Палестине воцарилась напряженная тишина, предвещавшая бурю. Арабы прекратили демонстрации. Маккавеи прекратили рейды. Города кишели английскими военными в штатском.
   До начала операции осталось три дня.
   Акива и Маленький Гиора отклонили еще один, последний, призыв от имени британского премьер-министра.
   Наступил день операции.
   Базарный день в Акко. На рассвете из галилейских деревень съехались толпы арабов. Базарная площадь была забита осликами, повозками, товарами, улицы полны народа.
   Восточные и африканские евреи, члены организации маккавеев, переодетые арабами, просочились в Акко вместе с базарной толпой, пронесли динамит, патроны, бикфордов шнур, гранаты и детонаторы. Они старались держаться поближе к тюрьме.
   Одиннадцать часов. Два часа до начала операции. Двести пятьдесят мужчин и пятьдесят женщин рассеялись по Акко.
   Одиннадцать пятнадцать. Час сорок пять до операции. В тюрьме — смена караула. На пост заступают четверо охранников, сотрудничающих с маккавеями.
   Одиннадцать тридцать. Остается полтора часа. За городом, на Наполеоновой горе, сосредоточился еще один отряд маккавеев. Три грузовика с мужчинами в английской форме въехали в Акко и остановились у мола, неподалеку от тюрьмы. Солдаты разбились на группы по четыре человека и отправились патрулировать улицы. В городе было столько военных, что они не привлекли внимания.
   Полдень. До операции час. Ари Бен Канаан въехал в Акко на штабном джипе в форме английского майора. Шофер остановил машину рядом с молом, у западной стены тюрьмы. Ари подошел к старому ржавому орудию турецких времен, закурил сигарету и стал наблюдать за волнами, набегавшими на мол. По камням, гладко отшлифованным водой, стекала пена.
   Пять минут первого. Пятьдесят пять минут до операции. Лавки в городе одна за другой закрылись на обед. Арабы спрятались от немилосердного солнца в кофейнях и, убаюканные тягучими песнями каирского радио, погрузились в дремоту. Английские солдаты, изнемогавшие от жары, почти засыпали на ходу.
   Десять минут первого. Пятьдесят минут. Муэдзин поднялся по винтовой лестнице на минарет мечети Эль-Джацар. Его голос раздался в полуденной тишине; правоверные собрались в огромной белой мечети и стали на колени лицом в сторону Мекки.
   Двенадцать минут первого. Сорок восемь минут. Маккавеи направились к сборным пунктам. Группами по два-три человека, как бы слоняясь без дела, они прошли по узким, покрытым навозом переулкам, приближаясь к заранее намеченным точкам.
   Первый отряд собрался у кафе «Абу Христос». Оно стоит на самом берегу залива, и посетители смотрят, как арабские мальчики ныряют со скалы за монетками. Оттуда виден залив до самой Хайфы.
   Второй отряд, побольше, собрался у мечети. Маккавеи опустились на колени во дворе, поближе к выходу, и сделали вид, будто молятся.
   Третья группа направилась к просторной площади Хану, на которой издавна останавливаются караваны, пробралась между верблюдами и осликами и смешалась с арабами, отдыхающими на земле.
   Четвертый отряд собрался у рыбацкой пристани.
   Пятый — на материковой части мола.
   Тем временем бойцы, переодетые английскими солдатами, заняли места на крышах и взяли под контроль улицы, перекрестки и подступы к тюрьме.
   За городом занял позиции последний отряд. Эти люди расставили мины посреди шоссе и пулеметы на обочинах. Их задача — задержать возможные английские подкрепления.
   Без четверти час. Пятнадцать минут до начала операции. Ударные силы, двести пятьдесят маккавеев, переодетых арабами, приготовились к атаке.
   Бен Моше и Нахум Бен Ами проследили за сбором людей, проверили, заняты ли позиции на крышах, взглянули в сторону тюрьмы, откуда четверо часовых дали знак, что у них все готово.
   Ари Бен Канаан бросил сигарету в воду, повернулся и быстро направился к месту атаки. Шофер поехал следом.
   Атака должна была начаться с Хамман эль-Баши, старинной турецкой бани. Построенная еще Эль-Джацаром, она вплотную подходила к южной стене тюрьмы. За баней был внутренний дворик с солярием. Узкая лестница вела отсюда на крышу, прямо под тюремную стену. Маккавеи выяснили, что из тюрьмы просматриваются все подступы к ней, кроме этого. Здесь, у южной стены, и решили нанести удар.
   Час дня. Время начала операции.
   Под палящим солнцем Акко погрузился в дремоту. Бен Моше, Бен Канаан и Бен Ами подали сигнал к атаке. Нападение на тюрьму началось.
   Ари Бен Канаан возглавил ударный отряд из пятидесяти человек. Они ворвались в баню, а оттуда — во внутренний дворик. У них был динамит и все, что нужно для взрыва.
   Арабы, сидевшие в парном отделении, на мгновение застыли на своих местах, а потом началась паника, и баня стала похожа на преисподнюю. Бойцы загнали голых, дико орущих посетителей в парное отделение, чтобы они не могли выскочить и поднять тревогу.
   В ту же минуту Бен Моше, оставшийся снаружи, получил сигнал, что Ари пробрался во внутренний двор.
   Ребята Ари вскарабкались по лестнице на крышу бани, подбежали к тюремной стене и быстро заминировали ее. Потом они в мгновение ока спустились во дворик и бросились на землю.
   Четверть второго.
   Оглушительный взрыв потряс Акко. В воздух взлетели обломки скал. Прошло не менее двух минут, прежде чем пыль рассеялась и стало видно отверстие, зияющее в стене.
   Как только раздался взрыв, за дело принялись четверо часовых. Первый бросил гранату на коммутатор, нарушив телефонную связь. Второй вывел из строя распределительный щит, а с ним и сигнальные сирены. Третий схватил ключ от башни, а четвертый побежал к пролому в стене, чтобы провести отряд Ари в тюрьму. Часть отряда бросилась к складам оружия, и через минуту все были вооружены до зубов. В это время другая часть отряда отрезала помещения, где отдыхали свободные от караула охранники.