Страница:
Другой случай вспоминал некто господин Яковлев:
Рассказывает Уильям Джадж, американский адвокат, помогавший Блаватской организовывать ее эзотерическую школу. Джаджу понадобилась ложка, и он привстал, чтобы пойти за ней на кухню. «Подожди, тебе не надо туда идти; остановись на секунду», – сказала госпожа Блаватская. Я остановился в дверном проеме, и она, сидя в своем кресле, подняла левую руку. В это мгновение большая столовая ложка пролетела по воздуху через комнату от противоположной стены и опустилась к ней в руку. Там не было никого, кто мог бы бросить ее, а столовая, откуда была перемещена эта ложка, находилась примерно в тридцати футах; две кирпичные стены отделяли ее от передней...»
И подобных описаний не счесть в воспоминаниях людей, которые соприкасались в жизни с Еленой Блаватской. Погружаться в ее оккультный мир – не моя задача как автора. Лучше попробуем воссоздать портрет этой выдающейся женщины: как она выглядела внешне, как воспринимали ее современники?
Она себя называла «старым бегемотом»
Компромат
Странствования. Друзья. Враги
Россия, а точнее, жандармское ведомство не заинтересовалось Блаватской, и она в 1873 году отправилась за океан, в Америку. Там она добилась немалого и была удостоена в 1877 году в Мемфисе диплома масона и Розового креста в рубинах. В том же 1877 году она приняла американское гражданство.
Двумя годами раньше, в 1875-м, Елена Блаватская вместе с американским журналистом, издателем и адвокатом Генри Стилом Олькоттом (1832 – 1907) основала в Нью-Йорке Теософское общество. Олькотт стал его президентом, а Блаватская – вдохновительницей и «серым кардиналом». Незнакомый для многих современников термин «теософия» образован от двух греческих слов, означающих Бог и Мудрость (знание).
Целью Теософского общества было: с одной стороны, восстановить утраченные современностью знания скрытых сил природы, якобы известных в древности (сегодня мы это называем аномальными явлениями), а с другой – выработать «универсальную религию» (через раскрытие тождества символов разных религий) и таким путем достигнуть братства людей.
«Соединив религии вместе, мы получим единую вечную Истину» – так считала Блаватская.
Создание всеобщего братства людей без национальных, религиозных и кастовых различий, ибо «все, ведущее к единству, есть добро; все, ведущее к разъединению, есть зло», как утверждала Блаватская, – идея, без сомнения, притягательная, и ею увлекались многие знаменитые люди, такие, как Николай и Елена Рерихи, Андрей Белый, Максимилиан Волошин, Александр Скрябин, Константин Циолковский, изобретатель Эдисон, художник и композитор Чюрленис, великие индийцы Ганди и Неру и многие другие.
Вот как писала и воодушевляла людей Елена Блаватская:
Что могла сделать Блаватская? Она писала сочинения, призывала, взывала, доказывала, на своих сеансах демонстрировала феномены ясновидения, телепатии, телекинеза. Она пыталась убедить людей в существовании параллельно с нашим физическим миром других миров, более тонких, неведомых, в которых обретается не материя, а дух.
Кто-то был поражен сеансами Блаватской и уверовал в ее учение. Кто-то выказывал недоверие и скепсис. Кто-то воспринимал увиденное как проявление шарлатанства. В прессе множились язвительные статьи против Блаватской, и ей пришлось покинуть не вполне веротерпимую Америку и отправиться в Азию.
Блаватская приехала в 1878 году в Индию и там основала Теософское общество, сначала в Бомбее, затем в предместье Мадраса Адьяре.
Считается, что в жизни человек должен обязательно посадить хотя бы одно дерево. Блаватская построила в Индии храм.
Слава Блаватской с каждым годом расширялась, росло число ее поклонников, но вместе с тем умножалось и число критиков. Сотрудники Блаватской супруги Коломб предали гласности часть писем Блаватской, из которых явствовало, что некие феномены природы, демонстрируемые ею, были заранее подстроены. Западная и русская пресса с удовольствием смаковала эти скандальные факты, называя Блаватскую в открытую мистификатором и шарлатаном.
Черную лепту в развенчание Блаватской внес Всеволод Соловьев, старший сын прославленного историка Сергея Соловьева и брат гениального философа Владимира Соловьева. В семействе Соловьевых Всеволод не отличался особыми талантами, пописывал исторические романы и постоянно находился в депрессии. Чтобы преодолеть состояние перманентной хандры, он обратился к оккультным наукам. Его поразили таинственные рассказы Блаватской об Индии. Их личная встреча произошла в Париже в 1884 году. Блаватской было 53 года, Всеволоду Соловьеву – 34.
Соловьева рекомендовали Блаватской, и она его приняла в своем, снятом на время, особняке на улице Нотр-Дам-де-Шаи, 46. Они понравились друг другу. Интеллектуальные интересы их сошлись мгновенно, и Соловьев с превеликим удовольствием стал бывать в гостях у Блаватской и посвятил ей даже одно восторженное стихотворение. Возможно, их дружба развивалась бы и дальше, но вмешались недруги Блаватской. Некая старая дева и невротичка Ольга Смирнова собрала на Блаватскую компрометирующее досье и выложила его бывшей возлюбленной Соловьева, Юлиане Глинке. Та тут же решила отвратить Всеволода от Блаватской. Будучи натурой неуравновешенной, Всеволод Соловьев мгновенно от восторженности и поклонения Блаватской перешел к недоверию и даже отвращению. А тут еще какие-то таинственные фокусы в гостиничном номере немецкого городка Эльберфельд, куда Соловьева и Глинку вызывала Блаватская из Парижа.
Не будем вдаваться в перипетии этого скорее психологического, чем любовного, треугольника, а скажем лишь одно: в итоге Всеволод Соловьев из стана друзей Блаватской перешел в стан ее врагов, чем очень огорчил Елену Петровну, вплоть до того, что она, как говорят китайцы, потеряла лицо: писала ему какие-то жалобные письма (уж не признак ли это некоей ее влюбленности в Соловьева?). И очень просила его поверить в то, во что верила сама, – в существование Махатм и в их высшую мудрость. Переубедить Соловьева не удалось. Более того, он опубликовал в печати разоблачительный материал о жизни Блаватской, рассказал о своих встречах и переписке с ней. Позднее, разбирая работы Блаватской, Соловьев заявил, что это всего лишь «компиляция разных мистических и каббалистических сочинений, пересыпанная... полемическими выходками».
Всеволод Соловьев порвал не только с Блаватской, но и с Востоком вообще, вернулся в лоно Русской православной церкви и провозгласил на весь мир, что теперь для него тайна – «живая, деятельная любовь, без которой человек со всеми своими знаниями, силами и талантами, со всей своей властью и могуществом – ничто».
Короче, дороги Елены Блаватской и Всеволода Соловьева разошлись окончательно.
Более позднюю атаку на учение Блаватской провел философ Николай Бердяев в связи с активной деятельностью московского антропософского общества, которое организовалось под влиянием Елены Блаватской. Накануне Первой мировой войны Николай Бердяев писал:
«Я показал Блаватской закрытый медальон, в котором был портрет одного человека и волосы другого; этот предмет находился у меня всего несколько месяцев, он был сделан в Москве, и о нем практически никто не знал, и она сказала мне, не дотрагиваясь до него:Удивлялся не один господин Яковлев. Как-то, когда Блаватская гостила у сестры на Псковщине, в окрестностях села Ругодева было совершено преступление. Преступника, как водится, не нашли. Обратились за помощью к Елене Петровне. Блаватская неохотно согласилась. Вызвала «духов», и те назвали ей не только имя преступника, но и деревню, и дом, где тот прятался от полиции. Становой отправился по указанному адресу и арестовал преступника. И опять все удивлялись и разводили руками, как, мол, так?! Если даже сегодня подобные «фокусы» ясновидения поражают, то легко себе представить реакцию людей в те времена. Они просто шалели.
“А! Это портрет твоей крестной и волосы твоего двоюродного брата... Но оба уже умерли”, – и продолжала их описание так, будто они стояли у нее перед глазами... Откуда она могла это узнать?!»
Рассказывает Уильям Джадж, американский адвокат, помогавший Блаватской организовывать ее эзотерическую школу. Джаджу понадобилась ложка, и он привстал, чтобы пойти за ней на кухню. «Подожди, тебе не надо туда идти; остановись на секунду», – сказала госпожа Блаватская. Я остановился в дверном проеме, и она, сидя в своем кресле, подняла левую руку. В это мгновение большая столовая ложка пролетела по воздуху через комнату от противоположной стены и опустилась к ней в руку. Там не было никого, кто мог бы бросить ее, а столовая, откуда была перемещена эта ложка, находилась примерно в тридцати футах; две кирпичные стены отделяли ее от передней...»
И подобных описаний не счесть в воспоминаниях людей, которые соприкасались в жизни с Еленой Блаватской. Погружаться в ее оккультный мир – не моя задача как автора. Лучше попробуем воссоздать портрет этой выдающейся женщины: как она выглядела внешне, как воспринимали ее современники?
Она себя называла «старым бегемотом»
По свидетельству Элизабеты Хольт, Блаватская «была как магнит, достаточно мощный для того, чтобы собрать вокруг себя всех, кто только мог прийти... Определенно, она была весьма незаурядной личностью. Я полагаю, что на самом деле она была более высокого роста, чем казалось, она была очень широкой; у нее было широкое лицо и широкие плечи; волосы у нее были светло-русые и все в кудряшках, как у какого-нибудь негра. Вся ее внешность вызывала представление о силе...».
Еще одно описание Блаватской, составленное Генри Стилом Олькоттом:
Нью-Йорк, четыре года спустя. Вспоминает графиня Елена Раковицкая:
Та же графиня Раковицкая пишет:
Как высказался доктор медицины Юджин Роллин Корсон: «Она славная женщина, но совершенно чурается каких-либо радостей и развлечений жизни. Она – громадный русский медведь...»
Медведь... бегемот... а где же женщина?!
Уже цитируемый нами Уильям Стед отмечал, что Блаватская «проявила себя как очень одаренная и незаурядная женщина... обладающая яростной, импульсивной, страстной натурой, полной чувств, хотя внешне она была полной противоположностью красоте. Она была необыкновенной и сильной личностью, подобной которой я не встречал нигде – от России до Англии. Она была уникальным, но в то же время абсолютно нормальным человеком...».
Так и хочется добавить: нормальным человеком с анормальными проявлениями.
Еще одно описание Блаватской, составленное Генри Стилом Олькоттом:
«...Сначала мой взгляд привлекла алая гарибальдийская блуза, которую носила Блаватская... На голове ее была копна волос светлого цвета – жесткие, блестящие и скрученные в кудряшки от самых корней до плеч, похожие на овечью шерсть. Эти волосы и красная блуза привлекли мое внимание в первую очередь. Массивное калмыцкое лицо, властное, своеобразное и бесстрашное, представляло собой столь резкий контраст на фоне обыкновенных лиц, находившихся в комнате, как и ее алая блуза на фоне белесых оттенков стен, мебели и тусклых костюмов остальных гостей...»Так выглядела Елена Блаватская в Америке в 1874 году, когда ей было 43 года.
Нью-Йорк, четыре года спустя. Вспоминает графиня Елена Раковицкая:
«Мы в одно мгновение полюбили друг друга до беспамятства. Она сказала, что от меня у нее осталось такое впечатление, будто от солнышка отделился кусочек сияния и проник ей прямо в сердце; в то время как я сразу же почувствовала себя очарованной этой чудесной женщиной. Внешне она выглядела необыкновенно тучной и, конечно, никогда не отзывалась о себе иначе как о «старом бегемоте». Но это не производило ни малейшего неприятного впечатления; она всегда носила свободное платье, типа индийского, – нечто вроде широкого халата, который скрывал всю ее фигуру, оставляя на виду только ее действительно идеальной красоты руки...От внешности – к характеру, к тому, как держала себя Елена Блаватская и как строила свои отношения с окружающими ее людьми.
Ее голова на фоне ее шерстяных одеяний обычно темных тонов выглядела не менее живописно, хотя внешность скорее можно было назвать некрасивой, чем идеальной. Типично русский тип: широкий лоб, короткий, толстый нос, выступающие скулы, тонкий, умный, постоянно находящийся в движении рот с красивыми некрупными зубами, русые, довольно кудрявые, почти как у негров, волосы, в которых тогда еще не было ни единого седого волоса, желтоватый цвет лица и пара глаз, подобных которым я не видела нигде – светло-голубые, почти серые, как поверхность воды, но обладающие настолько глубоким, настолько пронизывающим, настолько уверенным взглядом, что казалось, они смотрят в самую суть вещей, и временами в них появлялось такое выражение, будто взгляд направлен далеко-далеко, выше и дальше пределов всего земного существования...»
Та же графиня Раковицкая пишет:
«Она представляла собою смесь самых разнообразных качеств... В беседе она излучала такое обаяние, что никто не мог ему противостоять, корень которого крылся, вероятно, по большей части в ее непосредственной и живой способности оценивать все великое и высокое и в ее неизменно горячем энтузиазме, который сочетался с оригинальным, иногда весьма язвительным юмором; а то, как она выражала себя, частенько приводило в самое комическое отчаяние ее друзей – англосаксов, которые, как известно всему свету, преувеличенно разборчивы при выборе слов для самовыражения.Эту черту характера Блаватской подтверждает и Арчибальд Кейтли:
Ее пренебрежение, более того, бунт против всевозможных форм условностей и установок общества заставлял ее иногда нарочно вести себя с нехарактерной для нее грубостью; и она ненавидела и вела открытую войну со слащавой ложью со всей храбростью и самопожертвованием истинного Дон-Кихота. Однако если к ней приходил сирый и убогий, голодный и нуждающийся, то он мог быть уверен в том, что найдет здесь такое теплое сердце и такие щедрые и открытые руки, каких не найдешь ни у какого другого «культурного» человека, каким бы «воспитанным» он ни был...»
«...Одно ненавидела госпожа Блаватская – ханжество, притворство и лицемерие. В отношении к этому она была безжалостна; но в отношении искренних усилий, даже если те приводили к ошибкам, – она не жалела сил, чтобы приободрить и помочь советом. Во всех своих делах она была искренна...»Уильям Томас Стед, английский журналист, издатель и теософ:
«Госпожа Блаватская была великим человеком... Она имела внушительное тело, а в ее характере, как в сильных, так и в слабых его сторонах, присутствовало что-то от раблезианского гигантизма. Но если она и была узловатой, как дуб, то вместе с тем обладала и соответствующей силой, и если ей и были присущи все странности Оракула, то при этом она в какой-то степени унаследовала и его вдохновение...»Остановимся на выражении «все странности». Странности, как правило, бывают у необычных людей, чем-то одаренных и талантливых. У обычных людей странностей бывает мало. Все одномерно и все стандартно, в рамках общепринятых норм. Если говорить о женщинах, то это – любовь... семья... дети... любовники... Разумеется, с различными вариациями, но неизменно в одном понятийном ряду. Ничего подобного у Блаватской не было. У нее не было дома в общепринятом смысле. Не было мужа, детей и семьи. Никто в воспоминаниях о Блаватской не говорит о какой-нибудь любви – роковой, пламенной, жгучей. Нет речи и о любовниках. Может быть, она была даже девственницей? Законного мужа к себе она так и не допустила. И что мы имеем тогда в итоге?
Как высказался доктор медицины Юджин Роллин Корсон: «Она славная женщина, но совершенно чурается каких-либо радостей и развлечений жизни. Она – громадный русский медведь...»
Медведь... бегемот... а где же женщина?!
Уже цитируемый нами Уильям Стед отмечал, что Блаватская «проявила себя как очень одаренная и незаурядная женщина... обладающая яростной, импульсивной, страстной натурой, полной чувств, хотя внешне она была полной противоположностью красоте. Она была необыкновенной и сильной личностью, подобной которой я не встречал нигде – от России до Англии. Она была уникальным, но в то же время абсолютно нормальным человеком...».
Так и хочется добавить: нормальным человеком с анормальными проявлениями.
Компромат
Прожив в России всего 5 лет, Блаватская в 1864 году снова снимается с места: живет в Египте, путешествует по Европе. Однако родина, видимо, тянет к себе, и она возвращается в Одессу. Но что делать дома, в царской империи? Может быть, служить ей верой и правдой? И 26 декабря 1872 года Елена Блаватская обращается с письмом к начальнику местного Третьего отделения и предлагает ему свои услуги в качестве... международного агента. Медиум хочет поменять профессию и стать шпионом? Однако!..
Со временем это письмо было извлечено из архива и послужило компроматом на Елену Блаватскую. Работать на жандармов, на полицию? Фи! Как это низко! – восклицали биографы Блаватской. Это письмо весьма любопытно, так как отражает некие метания в душе Елены Петровны из-за недостаточной востребованности ее талантов. Приводим его с небольшими сокращениями:
Такое вот письмо. По всей видимости, жандармский начальник читал его в большом удивлении. Поразмыслил, и... на письме появилась резолюция:
«...Просьба г-жи Блаватской оставлена без последствий». Российская Мата Хари из Блаватской не получилась. Может, оно и к лучшему, ибо вместо шпионских интриг на свет появились две значительные философско-религиозные работы Елены Петровны. Но о них речь впереди.
Со временем это письмо было извлечено из архива и послужило компроматом на Елену Блаватскую. Работать на жандармов, на полицию? Фи! Как это низко! – восклицали биографы Блаватской. Это письмо весьма любопытно, так как отражает некие метания в душе Елены Петровны из-за недостаточной востребованности ее талантов. Приводим его с небольшими сокращениями:
«Ваше превосходительство!Прервемся и воскликнем: значит, все же мистификация! Во время спиритических сеансов Блаватская морочила голову людям! Или обман шел параллельно с голосами духов?.. Но вернемся к письму:
Я, жена дсс (действительного статского советника. – Ю. Б.) Блаватского, вышла замуж: 16 лет и по обоюдному согласию через несколько недель после свадьбы разошлась с ним. С тех пор постоянно почти живу за границей. В эти 20 лет я хорошо ознакомилась со всей Западной Европой, ревностно следила за текущей политикой, не из какой-либо цели, а по врожденной страсти я имела всегда привычку, чтобы лучше следить за событиями и предугадывать их, входить в малейшие подробности дела, для чего старалась знакомиться со всеми выдающимися личностями политиков разных держав как правительственной, так и левой крайней стороны. На моих глазах происходил целый ряд событий, интриг, переворотов... Много раз я имела случай быть полезной сведениями своими России, но в былое время по глупости молодости своей молчала из боязни. Позже семейные несчастья отвлекли меня немного от этой задачи. Я – родная племянница генерала Фадеева, известного Вашему превосходительству военного писателя. Занимаясь спиритизмом, прослыла во многих местах сильным медиумом. Сотни людей безусловно верили и будут верить в духов. Но я, пишущая это письмо с целью предложить Вашему превосходительству и родине моей свои услуги, обязана высказать Вам без утайки всю правду. И потому, каюсь в том, что три четверти времени духи говорили и отвечали моими собственными – для успеха планов моих – словами и соображениями. Редко, очень редко не удавалось мне посредством этой ловушки узнавать от людей самых скрытных и серьезных их надежды, планы и тайны. Завлекаясь мало-помалу, они доходили до того, что, думая узнать от духов будущее и тайны других, выдавали мне свои собственные. Но я действовала осторожно и редко пользовалась для собственных выгод знанием своим...»
«...Всю прошлую зиму я провела в Египте, в Каире, и знала все происходящее у хедива (правителя Египта – Ю. Б.), его планы, ход интриг и т. д. через нашего вице-консула Лавизона покойного. Этот последний так увлекся духами, что, несмотря на всю хитрость свою, постоянно проговаривался. Так я узнала о тайном приобретении громадного числа оружия, которое однако ж было оставлено турецким правительством; узнала о всех интригах Нубар-паши и его переговорах с германским генер<альным> консулом. Узнала все нити эксплуатации нашими агентами и консулами миллионного наследства Рафаэля Абета и много чего другого. Я открыла Спиритское общество, вся страна пришла в волнение. По 400, 500 человек в день, все общество, паши и прочие бросались ко мне. У меня постоянно бывал Лавизон, присылал за мной ежедневно, тайно, у него я видела хедива, который воображал, что я не узнаю его под другим нарядом, осведомляясь о тайных замыслах России. Никаких замыслов он не узнал, а дал узнать мне многое...»Далее в письме Блаватская пишет о том, что представитель папского правительства предлагал ей большие деньги взамен сбора различных данных, но Блаватская отказалась из-за своей «врожденной ненависти ко всему католическому». Отвергнув Ватикан, Блаватская обращалась к России:
«...я могу быть более чем полезна для родины моей, которую люблю больше всего в мире, для Государя нашего, которого мы все боготворим в семействе. Я говорю по-французски, по-английски, по-итальянски, как по-русски, понимаю свободно немецкий и венгерский язык, немного турецкий. Я принадлежу по рождению своему, если не по положению, к лучшим дворянским фамилиям России и могу вращаться поэтому как в самом высшем кругу, так и в низших слоях общества. Вся жизнь моя прошла в этих скачках сверху вниз. Я играла все роли, способна представлять из себя какую угодно личность; портрет не лестный, но я обязана Вашему превосходительству показать всю правду и выставить себя такою, какою сделали меня люди, обстоятельства и вечная борьба всей жизни моей, которая изощрила хитрость во мне, как у краснокожего индейца. Редко не доводила я до желаемого результата какой бы то ни было предвзятой цели. Я перешла все искусы, играла, повторяя роли во всех слоях общества. Посредством духов и других средств я могу узнать, что угодно, выведать от самого скрытого человека истину. До сей поры все это пропадало даром, и огромнейшие в правительственном и политическом отношении результаты, которые, примененные к практической выгоде державы, приносили бы немалую выгоду, – ограничивались микроскопической пользой одной мне. Цель моя – не корысть, но скорее протекция и помощь более нравственная, чем материальная. Хотя я имею мало средств к жизни и живу переводами и коммерческой корреспонденцией, но до сей поры отвергала постоянно все предложения, которые могли бы поставить меня хоть косвенно против интересов России...»Снова сделаем пропуск и продолжим чтение этого, прямо скажем, странного послания:
«...Я одна на свете, хотя имею много родственников... Я совершенно независима и чувствую, что это – не просто хвастовство или иллюзия, если скажу, что не боюсь самых трудных и опасных поручений. Жизнь не представляет мне ничего радостного, ни хорошего. В моем характере любовь к борьбе, к интригам, быть может. Я упряма и пойду в огонь и в воду для достижения цели. Себе самой я мало принесла пользы, пусть же принесу пользу хоть правительству родины моей. Я – женщина без предрассудков и если вижу пользу какого-нибудь дела, то смотрю только на светлую его сторону. Может быть, узнав об этом письме, родные в слепой гордости прокляли бы меня. Но они не узнают, да мне и все равно. Никогда, ничего неделали они для меня... Простите меня, Ваше превосходительство, если к деловому письму приплела ненужные домашние дрязги. Но это письмо – исповедь моя. Я не боюсь тайного исследования жизни моей. Что я ни делала дурного, в каких обстоятельствах жизни ни находилась, я всегда была верна России, верна интересам ее. 16 лет я сделала один поступок против закона. Я уехала без пашпорта за границу в Поти в мужском платье. Но я бежала от старого ненавистного мужа, навязанного мне княгиней Воронцовой, а не от России. Но в 1860 г. меня простили, и барон Бруно, лондонский посланник, дал мне пашпорт. Я имела много историй за границей за честь родины, во время Крымской войны я неоднократно имела ссоры, не знаю, как не убили меня, как не посадили в тюрьму. Повторяю, я люблю Россию и готова посвятить ее интересам всю оставшуюся жизнь. Открыв всю истину Вашему превосходительству, покорнейше прошу принять все это к сведению и если понадобится, то испытать меня. Я живу пока в Одессе, у тетки моей, генеральши Витте, на Полицейской улице, дом Гааза, № 36. Имя мое Елена Петровна Блаватская...»
Такое вот письмо. По всей видимости, жандармский начальник читал его в большом удивлении. Поразмыслил, и... на письме появилась резолюция:
«...Просьба г-жи Блаватской оставлена без последствий». Российская Мата Хари из Блаватской не получилась. Может, оно и к лучшему, ибо вместо шпионских интриг на свет появились две значительные философско-религиозные работы Елены Петровны. Но о них речь впереди.
Странствования. Друзья. Враги
Голубизна, исчезновенье,
И невозможный смысл вещей,
Которые приносят в пенье
Всю глубь бессмыслицы своей.
Георгий Адамович
Россия, а точнее, жандармское ведомство не заинтересовалось Блаватской, и она в 1873 году отправилась за океан, в Америку. Там она добилась немалого и была удостоена в 1877 году в Мемфисе диплома масона и Розового креста в рубинах. В том же 1877 году она приняла американское гражданство.
Двумя годами раньше, в 1875-м, Елена Блаватская вместе с американским журналистом, издателем и адвокатом Генри Стилом Олькоттом (1832 – 1907) основала в Нью-Йорке Теософское общество. Олькотт стал его президентом, а Блаватская – вдохновительницей и «серым кардиналом». Незнакомый для многих современников термин «теософия» образован от двух греческих слов, означающих Бог и Мудрость (знание).
Целью Теософского общества было: с одной стороны, восстановить утраченные современностью знания скрытых сил природы, якобы известных в древности (сегодня мы это называем аномальными явлениями), а с другой – выработать «универсальную религию» (через раскрытие тождества символов разных религий) и таким путем достигнуть братства людей.
«Соединив религии вместе, мы получим единую вечную Истину» – так считала Блаватская.
Создание всеобщего братства людей без национальных, религиозных и кастовых различий, ибо «все, ведущее к единству, есть добро; все, ведущее к разъединению, есть зло», как утверждала Блаватская, – идея, без сомнения, притягательная, и ею увлекались многие знаменитые люди, такие, как Николай и Елена Рерихи, Андрей Белый, Максимилиан Волошин, Александр Скрябин, Константин Циолковский, изобретатель Эдисон, художник и композитор Чюрленис, великие индийцы Ганди и Неру и многие другие.
Вот как писала и воодушевляла людей Елена Блаватская:
«...Мы можем заявить о том, что представили думающей общественности логически стойкую, гармоничную философскую систему происхождения, судьбы и эволюции человека – схему, по сравнению с которой в точном соответствии с истиной блекнут все другие. И что мы способны расширить критерий нашей истины, распространив наши исследования на природу менее известных сил – космических и психических.Так писала Елена Блаватская. Все это очень красиво и убедительно, но... только на бумаге. Как на практике воплотить все эти возвышенные идеи? Как осчастливить «великого сироту», человечество? Кто послужит ему мамой и папой? «Универсальная религия»? Восточная мудрость? Оккультный мир Елены Блаватской?.. Но все эти порывы к Истине уже неоднократно были в истории человечества. И все – безуспешные. Увы.
Другими словами, единственной нашей целью и желанием является стремление способствовать, хоть в какой-то степени, установлению точных научных воззрений на природу человека, которые принесут нынешнему поколению средства восстановления дедуктивнойметафизической, или трансцендентной, философии, ибо только она может стать твердым и непоколебимым основанием любой религиозной философии.
Теософия, универсальный растворитель, выполняет эту миссию, блеклые искорки восхода современной психологии смешиваются воедино и все исчезают на фоне яркого дневного света истины, когда орбита солнца восточного эзотеризма достигает зенита. В течение многих лет «великий сирота», человечество, рыдало в темноте, ища поддержки и света. Среди многочисленных чудес чисто материального прогресса, науки, что питала интеллект, но оставляла дух втуне, человечество, смутно ощущая свое происхождение и мудро предвидя свою судьбу, протягивало к Востоку пустые руки, которые может наполнить только духовная философия. Страдая от разделенности, ревности, ненависти, разрывавших в куски саму его жизнь, оно требовало какого-то твердого основания, на котором можно было бы построить то единство, что оно предчувствовало, какой-то метафизический базис, который мог бы обеспечить развитие самых возвышенных социальных идей. Лишь Учителя восточной мудрости могут заложить такую основу, удовлетворить одновременно и разум, и дух, безопасно провести человечество сквозь ночь «к рассвету долгого дня». Такова цель, которую поставила перед собой теософия...»
Что могла сделать Блаватская? Она писала сочинения, призывала, взывала, доказывала, на своих сеансах демонстрировала феномены ясновидения, телепатии, телекинеза. Она пыталась убедить людей в существовании параллельно с нашим физическим миром других миров, более тонких, неведомых, в которых обретается не материя, а дух.
Кто-то был поражен сеансами Блаватской и уверовал в ее учение. Кто-то выказывал недоверие и скепсис. Кто-то воспринимал увиденное как проявление шарлатанства. В прессе множились язвительные статьи против Блаватской, и ей пришлось покинуть не вполне веротерпимую Америку и отправиться в Азию.
Блаватская приехала в 1878 году в Индию и там основала Теософское общество, сначала в Бомбее, затем в предместье Мадраса Адьяре.
Считается, что в жизни человек должен обязательно посадить хотя бы одно дерево. Блаватская построила в Индии храм.
Слава Блаватской с каждым годом расширялась, росло число ее поклонников, но вместе с тем умножалось и число критиков. Сотрудники Блаватской супруги Коломб предали гласности часть писем Блаватской, из которых явствовало, что некие феномены природы, демонстрируемые ею, были заранее подстроены. Западная и русская пресса с удовольствием смаковала эти скандальные факты, называя Блаватскую в открытую мистификатором и шарлатаном.
Черную лепту в развенчание Блаватской внес Всеволод Соловьев, старший сын прославленного историка Сергея Соловьева и брат гениального философа Владимира Соловьева. В семействе Соловьевых Всеволод не отличался особыми талантами, пописывал исторические романы и постоянно находился в депрессии. Чтобы преодолеть состояние перманентной хандры, он обратился к оккультным наукам. Его поразили таинственные рассказы Блаватской об Индии. Их личная встреча произошла в Париже в 1884 году. Блаватской было 53 года, Всеволоду Соловьеву – 34.
Соловьева рекомендовали Блаватской, и она его приняла в своем, снятом на время, особняке на улице Нотр-Дам-де-Шаи, 46. Они понравились друг другу. Интеллектуальные интересы их сошлись мгновенно, и Соловьев с превеликим удовольствием стал бывать в гостях у Блаватской и посвятил ей даже одно восторженное стихотворение. Возможно, их дружба развивалась бы и дальше, но вмешались недруги Блаватской. Некая старая дева и невротичка Ольга Смирнова собрала на Блаватскую компрометирующее досье и выложила его бывшей возлюбленной Соловьева, Юлиане Глинке. Та тут же решила отвратить Всеволода от Блаватской. Будучи натурой неуравновешенной, Всеволод Соловьев мгновенно от восторженности и поклонения Блаватской перешел к недоверию и даже отвращению. А тут еще какие-то таинственные фокусы в гостиничном номере немецкого городка Эльберфельд, куда Соловьева и Глинку вызывала Блаватская из Парижа.
Не будем вдаваться в перипетии этого скорее психологического, чем любовного, треугольника, а скажем лишь одно: в итоге Всеволод Соловьев из стана друзей Блаватской перешел в стан ее врагов, чем очень огорчил Елену Петровну, вплоть до того, что она, как говорят китайцы, потеряла лицо: писала ему какие-то жалобные письма (уж не признак ли это некоей ее влюбленности в Соловьева?). И очень просила его поверить в то, во что верила сама, – в существование Махатм и в их высшую мудрость. Переубедить Соловьева не удалось. Более того, он опубликовал в печати разоблачительный материал о жизни Блаватской, рассказал о своих встречах и переписке с ней. Позднее, разбирая работы Блаватской, Соловьев заявил, что это всего лишь «компиляция разных мистических и каббалистических сочинений, пересыпанная... полемическими выходками».
Всеволод Соловьев порвал не только с Блаватской, но и с Востоком вообще, вернулся в лоно Русской православной церкви и провозгласил на весь мир, что теперь для него тайна – «живая, деятельная любовь, без которой человек со всеми своими знаниями, силами и талантами, со всей своей властью и могуществом – ничто».
Короче, дороги Елены Блаватской и Всеволода Соловьева разошлись окончательно.
Более позднюю атаку на учение Блаватской провел философ Николай Бердяев в связи с активной деятельностью московского антропософского общества, которое организовалось под влиянием Елены Блаватской. Накануне Первой мировой войны Николай Бердяев писал: