Юрий Безелянский. Вера, Надежда, Любовь… Женские портреты

Юрий Безелянский
Вера, Надежда, Любовь…
Женские портреты

ОТ АВТОРА

   Что представляет собою книга, которую вы держите в руках? В ней даны 25 портретов знаменитых российских женщин двух столетий, от княгини Зинаиды Волконской, поэтессы, известной красавицы начала XIX века, до Любови Орловой, кинозвезды советской эпохи. Все портреты-эссе созданы на строго документальной основе: они стали результатом изучения дневников, писем и воспоминаний современников. Истории (их можно назвать и так) представлены в хронологической последовательности – по годам рождения героинь. И это не случайно – ведь общественная мораль, взгляды на любовь находятся в прямой зависимости от времени. Порою то, что было под запретом в XIX веке, в XX стало нормой. Феминизация, равноправие женщин сильно изменили положение женщин в обществе, но, увы, не избавили их от страданий. Любовь по-прежнему подчиняется своим таинственным, непознаваемым законам.
   Истинная любовь отнюдь не всегда приносит радость, скорее наоборот – влечет за собой душевные мучения, терзания, страдания, выжигает сердца.
   В рассказе Андрея Платонова «Возвращение» говорится: «Вся любовь происходит из нужды и тоски; если бы человек ни в чем не нуждался и не тосковал, то никогда не полюбил бы другого человека». Если бы любовь рождалась только из тоски!.. А как же зов пола? В статье «Что всякий должен знать?» (1931) Владимир Набоков писал: «Господа, вы ничего не разберете в пестрой ткани жизни, если не усвоите одного: жизнью правит пол...»
   Чем острее ощущает человек свой пол (плоть, если хотите), тем сильнее он жаждет любви и готов безрассудно броситься в губительный омут чувств и страстей. А что в итоге? Об этом красноречиво говорят жизненные истории знаменитых женщин прошлого. Судите сами на примере портретов, представленных в этой книге. Поистине калейдоскопическая картина судеб: расчетливая и коварная Каролина Собаньская; чувствительная и сострадательная Анна Керн; пленница точных наук Софья Ковалевская; влюбленная в революцию Александра Коллонтай; исполнительница блестящих фуэте на сцене и в жизни Матильда Кшесинская; жена Блока Любовь Менделеева, так и не нашедшая своего женского счастья Наталья Крандиевская, всю себя положившая на алтарь семейного благополучия; пожирательница мужских сердец Лиля Брик...
   Судьбы этих и других женщин захватывающе интересны, печальны и поучительны. За малым исключением, любовь не принесла им счастья. Любовь обернулась страданием и злом. Я даже намеревался назвать книгу «ЗЛАЯ ЛЮБОВЬ». Но потом передумал. И так наш мир перенасыщен людскими бедствиями, не жизнь, а юдоль слез и страдания. Пусть же девизом книги будут ВЕРА, НАДЕЖДА, ЛЮБОВЬ...
   Именно этого нам всем не хватает сегодня: веры в добро, надежды на лучшее и светлой, без всякой примеси зла и ненависти, любви.
   Юрий Безелянский

Зинаида Волконская
СЕВЕРНАЯ КОРИННА

 

 
   Если и существуют в мире идеальные женщины, то это в первую очередь Зинаида Волконская, в которой соединились красота и ум. Поэтесса, прозаик, композитор, певица. Как выразился Киреевский: «Она казалась сама одним из самых счастливых изящных произведений судьбы».
   Изящных? Да. Но счастливых ли?
   И что такое вообще счастье?..

Рожденная для салона

   Она росла без матери (урожденной Татищевой), которая умерла при родах. Правда, отсутствие матери восполнялось любовью отца и налаженным бытом богатого дома, конечно же с многочисленной челядью: няньками, воспитателями, гувернерами. И все же отметим: она не знала материнской любви.
   Зинаида Белосельская-Белозерская родилась 3 декабря 1789 года в Дрездене (по другой версии – в Турине). Ее отец – князь Александр Белосельский-Белозерский – русский посланник в Дрездене, а затем при дворе короля Сардинского в Турине. Он был не только дипломатом, но и писателем, коллекционером и библиофилом. Прекрасно знал мировую литературу и переписывался с Вольтером. Князь дал своей дочери блестящее домашнее образование – основные европейские языки, глубокое знание истории, философии, литературы и искусства. Отец и дочь любили вместе декламировать Расина и итальянских поэтов.
   Природа оказалась на редкость щедрой к Зинаиде: красота соединилась с умом и талантами, у нее рано обнаружился литературный и музыкальный дар. Плюс знатное происхождение. Казалось бы, наслаждайся, радуйся жизни. На заре ее все у Зинаиды Александровны и впрямь было прекрасно и лучезарно. С самого детства, по воспоминаниям современника, юная Белосельская-Белозерская «жила в мире красоты, в мире возвышенных образов, и в ее душе... слагались утонченные понятия и вкусы, формировались идеалистические устремления». Идеалистические в том смысле, что она искала в людях идеал и гармонию отношений.
   Ее готовили к салонной, светской жизни – к балам, танцам, музицированию, домашним спектаклям, стихотворным турнирам, литературным беседам, и всем этим искусством она овладела в совершенстве.
   В середине 1790-х годов Белосельские возвратились в Россию и обосновались в Петербурге, во дворце у Аничкова моста, на углу Фонтанки и Невского проспекта. Дворец напоминал музей – столько в нем было картин знаменитых итальянских, голландских и французских мастеров. Дом у князя был открытый, и это позволило Зинаиде успешно сдать первые экзамены по всем наукам высшего света. Затем она стала посещать известный литературный салон Строгановых, близких родственников Белосельских. У Строгановых Зинаида проявила себя в полном блеске не только в светском общении, но и сочинительствуя для альбома «Строгановской академии». Она писала стихи по-французски, откликаясь на самые разнообразные события петербургской жизни. Попасть в этот альбом в те времена было равносильно тому, что в советские – вступить в Союз писателей.

Муж-генерал и поклонник-император

   Не заметить красоту и ум Зинаиды Белосельской-Белозерской было невозможно, и в 1807 году она стала фрейлиной при дворе вдовствующей императрицы Марии Федоровны, матери Александра I. Молодой царь оказал ей знаки особого внимания и одарил дружбой. По всей вероятности, дело дружбой не ограничилось, так как в молодые годы Александр I отличался любвеобильностью. Любовные связи при дворе в те времена были делом обычным. Никто не удивлялся. Никто не возмущался. Все принималось как должное: царь мог позволить себе любую шалость. Но в случае с молодой фрейлиной Белосельской-Белозерской отношения пошли по другой колее. Да, на первых порах Александра I привлекла к себе красота юной княжны, но затем, познакомившись с ней поближе, он был по-настоящему покорен ее умом, пленен ее изяществом, ее умением быть утонченно-возвышенной в чувствах. Как просвещенный монарх, он не мог не заметить этих достоинств. И даже тогда, когда они отдалились друг от друга, император по-прежнему перед ней благоговел. В подтверждение процитируем отрывок из письма Александра I, написанного прекрасной Зинаиде осенью 1813 года:

   «...Вернемся к Вашему милому письму. Оно было бы абсолютно восхитительным, если бы не заканчивалось богохульством: «Не забыли ли Вы меня?» – пишете Вы! Одна только мысль об этом с Вашей стороны уже большая несправедливость ко мне, от которой я, как мне сдавалось, защищен. Но в остальном я согласен, что был виноват перед Вами – во всяком случае, так это могло показаться со стороны. Вот что произошло: когда я отправил одно из своих писем к Вашему мужу, тот уже уехал в Прагу, и письмо мое вернулось ко мне. Найдя его слишком унылым, я не спешил отправлять его Вам иуничтожил бы, если бы оно не содержало ответа на то, о чем Вы меня спрашивали. Прилагаю его к настоящему письму.
   Примите мою благодарность за милые и обворожительные поздравления по случаю вручения мне ордена Подвязки. Не считая себя полностью достойным, я разделяю Ваши мысли о рыцарстве, поскольку всю жизнь придерживался тех же принципов. Если обязанность принимать с жаром все, что исходит от прекрасной и любезной дамы, есть одно из требований, предъявляемых к рыцарям этого ордена, то я рискну считать, что соответствую хотя бы одному из них. Поверьте, я на всю жизнь Ваш и сердцем, и душой, и скажу также: “Позор тому, кто дурно об этом подумает”.
   Александр».

   Галантное письмо галантного рыцаря. Однако вернемся на несколько лет назад. В 1809 году умирает отец Зинаиды, князь Александр Белосельский-Белозерский. Осиротевшая княжна, в ту пору уже фрейлина двора, пользуется более чем благосклонным вниманием царя, но у этого внимания нет никаких дальнейших перспектив. Следовательно, надо определяться в жизни, и 3 февраля 1811 года Зинаида Белосельская-Белозерская выходит замуж за молодого егермейстера царского двора князя Никиту Волконского. Нет больше Зинаиды Белосельской-Белозерской, есть Зинаида Волконская.
   11 ноября того же года рождается сын Александр (в честь императора?), и сам российский монарх становится его крестным отцом. Ситуация пикантная, но опять же вполне в духе тогдашних нравов. Все довольны. Всем хорошо.
   А дальше следуют три шумных года (1813 – 1815), проведенные в свите императора в период заграничного похода, после победы над наполеоновской армией: Дрезден, Прага, Вена, Париж, Лондон... Князь Никита Волконский – адъютант и пожалован императором в генерал-майоры да еще награжден шпагой с алмазами. А княгиня? Она при муже, в армии. Услаждает своим пением (у нее полнозвучное контральто) и драматическим талантом свиту императора Александра I, его гостей, участников празднества на Венском конгрессе. Как говорится, у каждого свое дело.
   Любила ли Зинаида Волконская мужа? На подобные вопросы нет однозначных ответов. Иногда ей кажется, что любит. По свидетельству Бутурлина, Зинаида Волконская так волновалась за супруга во время войны 1812 года, что «впала во временное помешательство и прокусила себе верхнюю губу, так что шрам остался у нее на всю жизнь».
   А иногда или, точнее, чаще всего она недовольна мужем: слишком меланхоличен, безволен, в нем нет живости и огня, с ним скучно. С ним пресно. И потом, ее волнует искусство, он же к искусству равнодушен. Со своей стороны и у князя Никиты Волконского целый букет претензий к супруге: слишком красива, чересчур талантлива, что всегда утомительно в быту и в семейной жизни. К тому же очень властная: всегда хочет все переделать по-своему, отчего порой впадает в ярость, а если что не так, то и в истерику. Никакого покоя и сладу с ней нет. Беда. Короче, брак их постепенно становится чисто номинальным, вроде бы супруги, близкие люди, но по сути чужие друг другу, и у каждого своя самостоятельная жизнь. Хотя надо отметить, что Никита Волконский по-своему любил свою «i’enchanteresse» (очаровательницу) и сохранил с ней если не любовные, то дружеские отношения до конца жизни.
   Примечательно, что во время заграничного похода Александр I переписывался с княгиней, передавая письма через своего адъютанта, то есть через мужа – Никиту Волконского. Те письма были наполнены совсем другими чувствами, нежели отношения супругов Волконских: они были нежны и рыцарственны. Судите сами. Петерсвальдау, 28 мая 1813 года:

   «...Вы не можете не знать, что с того самого момента, как я познакомился с Вами, я всегда очень высоко ценил все, что исходит от Вас. И все это стало для меня еще более ценно, когда я стал Вам ближе. Я надеялся только на некоторую благосклонность с Вашей стороны, и Ваше восхитительное письмо исполнило все мои желания.
   Я боялся, что чувство, в котором признался Вам, встревожит Вас, но, хотя меня самого и успокаивала твердая уверенность в его чистоте, я очень хотел, чтобы и Вы были покойны. Ваше письмо развеяло мои тревоги и доставило мне тем самым много радости. Ваша приветливость – вот все, на что я считаю себя вправе рассчитывать. Вы говорите, что мое письмо было адресовано Вашему сердцу и что оно им было получено. Позвольте же и это письмо, которое мне столь дорого, отправить в тот же адрес. Оно продиктовано моим сердцем, которое, признаваясь в живом интересе и искренней привязанности к Вам, не таит ничего, в чем оно могло бы себя упрекнуть: более того, я громко признаюсь в своих чувствах не только перед всейвселенной, но и перед Вашим мужем. Это письмо перевезет Вам Ваш супруг (sic), и я не боюсь, что он может его прочесть. Простите мне этот невольный порыв. Мне необходимо было показать Вам, как я чувствую. Я не вижу в этом ничего недостойного, что я должен был бы от Вас скрывать».

   Сколько в этом письме лукавства и салонной игры!..

   Теплиц, 21 августа 1813 года: «…часы, проведенные рядом с Вами, доставляют истинную радость…»

   Спустя 8 лет, когда остыли монаршьи чувства, в ответ на некоторые упреки Зинаиды Волконской Александр I писал 3 февраля 1821 года:

   «Поверьте, я отвечаю Вам тем же и чувствую к Вам искреннюю и неизменную привязанность. Таким образом, подозрения, которые Вы, как мне, кажется, питали, что я имею что-либо против Вас, более чем несправедливы, и Вы можете всегда полагаться на те чувства к Вам, которые я уже высказал однажды. Итак, я с великим нетерпением жду той минуты, когда смогу увидеть Вас…»

   И еще приписка: «Что до Вашей просьбы о муже, как Вы ее понимаете, она не могла быть исполнена и находилась в противоречии со здешними обычаями...»
   Что за просьба? Неизвестно. Но ясно одно: Волконская мимоходом, общаясь или переписываясь с императором, пыталась решать и кое-какие личные проблемы. Практичная женщина, ничего не скажешь...
   Итак, личная жизнь Зинаиды Волконской: муж князь Никита Волконский и друг сердца император Александр I. Подобное сочетание было бы идеальным, если бы не постоянная холодность и отчужденность мужа и всего лишь эпизодические встречи с царствующим другом, ведь их роман в основном развивался в письмах. Выразимся так: эпистолярный эрзац любви. Роман, конечно, галантный, но уж чересчур умственный, изощренный в словах и комплиментах, а любой женщине этого мало – нужна конкретная осязаемость чувств...

Москва, Одесса, Рим

   Кочуя по европейским столицам, Зинаида Волконская пользуется неизменным успехом: ее талант артистки и певицы отмечают все. Но она не хочет быть только украшением чужих салонов, она хочет иметь свой салон, быть законодательницей мод, стать новой Коринной, наподобие главной героини одноименного романа мадам де Сталь, – древнегреческой поэтессы VI–V века до н. э. Романом мадам де Сталь зачитывались в Москве в 1809 – 1810 годах, и московское общество легкой руки князя Шаликова нарекло Зинаиду Волконскую Северной Коринной.
   В Москву Волконская вернулась в середине 1817 года, но вскоре вынуждена была уехать в Одессу. Почему вынуждена? Неприязненное отношение двора (интриги, зависть...); да и многие московские аристократы были шокированы ее независимым поведением. Короче, она слишком много себе позволяла. Надо иметь в виду, что русская аристократия того времени была чопорной, стесненной в проявлениях своих эмоций, по-фамусовски консервативной, а Зинаида Волконская была насквозь пропитана французским свободомыслием, откровенно разделяла идеи Руссо и Вольтера.
   Характерно в этом плане письмо Н. Тургенева брату: «Княгиня Зенеида Волконская живет целое лето в Ревеле с Borberi; а муж ее здесь. Об этом все говорят, и ее, справедливо, не хвалят очень».
   Обратим внимание: не Зинаида, а Зенеида – на нерусский лад, на иностранный. И кто этот таинственный иностранец, который заменяет Волконской мужа? Микеланджело Барбиери. Итальянец. Художник, к тому же обладающий неплохими вокальными данными. Официально в семье Волконских он воспитатель сына. Человек он светский и поэтому сумел достойно выйти из своего двусмысленного положения, сохранив ровные отношения со всеми родственниками Волконских и, главное, с мужем. По словам Бутурлина, Барбиери был талантливым и приятным в общении человеком, именно он расписал залы московского особняка княгини и создавал декорации для домашних спектаклей. Кроме того, оказался незаменим в финансово-организационных вопросах существования семейства Зинаиды Александровны. Он был неизменным ее спутником до 1827 года.
   В марте 1818 года Зинаида Волконская со своим шестилетним сыном и воспитателем-секретарем синьором Барбиери отправилась в Одессу, где осуществилась ее мечта: там, в Одессе, она завела свой первый салон. Поэт Константин Батюшков в одном из писем писал: «...Сию минуту иду к княгине Зинаиде с Сен-При: она здесь поселилась, и все у ног ее. Она, говорят, поет прелестно и очень любезна...»
   «Все у ног ее» – это генерал-губернатор граф Ланжерон, французский консул Данмарк, аббаты Буавен и Николь, художник-маринист Ойи и многие другие. Однако это был все-таки не тот уровень, не тот круг людей, которых бы хотела видеть у себя в доме Волконская, ее одесским знакомым не хватало артистизма. И вскоре княгиня Зинаида заскучала. Ее скука выразилась в язвительных стихах. Вот как они звучат в прозаическом переводе с французского:

 
Пришла весна.
Выставляют двойные рамы.
Снег сходит с крыш. Граф выходит
Из своего дома на улицу к экипажу,
Погружаясь башмаками в грязь.
Он взбешен: его экипаж провалился
В яму и не может из нее
Выбраться. И пока граф бурно
Выражает свое возмущение,
Его повар, также провалившись в грязь,
Набивает ею полные сапоги. Графская
Карета не может выбраться до
Самого вечера, а я тайком
Наблюдаю эту сцену...
 

   Эти и другие свои стихи Волконская сопровождает рисунками, 12 из них хранятся ныне в библиотеке Гарвардского университета – 7 акварельных и 5, выполненных пером. Как рисунки оказались в США? Наследники продали в 1930 году часть коллекции (альбомы, картины) римскому антиквару Леммерману, а уже от него она попала в руки американского коллекционера Килгура.
   После недолгого пребывания в Петербурге весной 1820 года Волконская уезжает в Рим. Ее римский салон не чета одесскому – его посещают европейские знаменитости, «звезды»: скульпторы Канова и Торвальдсен, художники Каммуччини, Орас Берне и многие другие. Роятся у Волконской и молодые русские художники, приехавшие от русской Академии художеств учиться в Италию.
   Сильвестр Щедрин так описывает празднование именин Волконской в феврале 1821 года: «...собрание было домашнее и состояло из нас и итальянцев, любителей музыки и играющих у нее в театре; сидя у княгини в комнате, все забавлялись разными играми... одну залу убрали на манер древних римлян, повсюду установлена была серебряной посудой, вазами, лампадами, коврами, все это было переплетено гирляндами и делало вид великолепной; все мущины, одетые в римские платья, ввели княгиню в сию комнату... дамы ужинали по-римски, лиожа на кушетках вокруг стола, кавалеры в римских платьях, с венками на головах им служили... после ужина много шутили, пели в честь ей стихи, словом, было совершенно весело... сия почтенная дама часто посещает наши мастерские и в каждом принимает живейшее участие... У княгини Волконской часто бывает опера, где она сама играет и поет превосходно, а наша братия также занимает иногда роли безгласные...»
   Из письма Щедрина всплывают сцены, заставляющие вспомнить феллиниевский «Сатирикон», но, правда, без малейшего намека на разврат. У Волконской все было подчинено только искусству.
   Как отмечает современная исследовательница Ирина Канторович: «Римский салон З. Волконской 1820 – 1822 гг. был для юных художников тем местом, где они могли весело провести время, обрести полезную информацию и связи с представителями итальянской культуры, попрактиковать в доброжелательно-непринужденной обстановке итальянский язык, а иногда и получить выгодный заказ. Но и для княгини тесное общение с русскими художниками не прошло бесследно. В это время в ней пробуждается глубокий интерес к русскому искусству, истории, литературе...»

Московский салон

   Все было замечательно в Риме, но натура Зинаиды Волконской никогда не могла довольствоваться тем, чем обладала княгиня. Ее постоянно одолевала страсть к перемене мест. К тому же ее захватила идея сблизить русскую и европейскую культуры, идея, так сказать, культурной конвергенции, а воплотить ее можно было наилучшим образом лишь в Москве.
   В ноябре 1824 года 35-летняя Волконская появляется в древней столице России. Она обосновалась в огромном доме своей мачехи, урожденной Козицкой, на углу Тверской и Козицкого переулка, где потом при перестройке встал магазин Елисеева. Интерьер и убранство особняка на Тверской стали предметом восторженных похвал всех, кто там бывал.
   Слово Ирине Канторович: «Стены дома были расписаны фресками в стиле различных эпох. Большая парадная зала особняка была превращена в комнатный театр, на фронтоне которого выделялась латинская надпись «Ridendo dicere verum» («Смеясь, говорить правду»), а по бокам читалось – Moliиre (Мольер) и Cimarosa (Чимароза). Имена драматурга и композитора как бы символизировали двух главных богов, в честь которых творились мистерии в московском салоне Зинаиды Александровны, – драматическое искусство и музыку. Великолепный портрет хозяйки во весь рост в рыцарском костюме Танкреда (работы Ф. Бруни) – одной из наиболее эффектных оперных ролей Зинаиды Александровны – демонстрировал живую причастность З. Волконской и ее посетителей к высокому искусству. Среди реликвий дома Белосельских заметное место занимала и древняя икона с изображением Святой Ольги...»
   Салон Волконской посещало много знатных и известных людей. М. Бутурлин вспоминал: «В числе горячих ее поклонников был старик и меломан Иван Александрович Нарышкин, женатый на баронессе Строгановой. При встрече со мной однажды на лестнице Белосельского дома, он сказал мне: «Vous allez adorer notre Corinne; moi j’en reviens» («Вы идете поклоняться нашей Коринне; я уже возвращаюсь». – Ю.Б.). И действительно, трудно описать тот энтузиазм, который производила тогда в московском обществе незабвенная для друзей, гениальная княгиня Зинаида».

Поэты у ног «княгини Зенеиды»

   Именно в Москве судьба столкнула Волконскую с Пушкиным (он был почти на 10 лет ее моложе). Вот что пишет Викентий Вересаев в своем труде «Спутники Пушкина»:
   «...Когда Пушкин осенью 1826 г. приехал из псковской ссылки в Москву, он познакомился с княгиней Волконской. Вяземский вспоминает: «Княгиня, в присутствии Пушкина, в первый день знакомства с ним пропела элегию его «Погасло дневное светило». Пушкин был живо тронут этим обольщением тонкого и художественного кокетства. По обыкновению, краска вспыхивала на лице его. В нем этот детский и женский признак сильной впечатлительности был выражением внутреннего смущения, радости, досады, всякого потрясающего ощущения».
   Когда Пушкин вскоре уехал на время к себе в деревню, Волконская писала ему: «Возвращайтесь к нам. Воздух Москвы легче. Великий русский поэт должен писать либо в степях, либо под сенью Кремля, и автор «Бориса Годунова» принадлежит городу царей. Какая мать зачала человека, гений которого – весь сила, весь – изящество, весь – непринужденность, который является то дикарем, то европейцем, то Шекспиром и Байроном, то Ариосто и Анакреоном, но всегда русским, переходит от лирики к драме, от песен нежных, влюбленных, простых, иногда грубых, романтических или едких, к важному и наивному тону строгой истории».
   По возвращении в Москву Пушкин часто бывал у Волконской. На ее вечерах любимою забавою молодежи была игра в шарады. Однажды Пушкин придумал слово: для второй части его нужно было представить переход евреев через Аравийскую пустыню. Пушкин взял себе красную шаль княгини и сказал, что он будет изображать «скалу в пустыне». Все были в недоумении от такого выбора: живой, остроумный Пушкин захотел вдруг изображать неподвижный, неодушевленный предмет. Пушкин взобрался на стол и покрылся шалью. Все зрители уселись, действие началось. Когда Моисей, по уговору, прикоснулся жезлом к скале, чтобы вызвать из нее воду, Пушкин вдруг высунул из-под шали горлышко бутылки, и струя воды с шумом полилась на пол. Раздался дружный хохот. Пушкин соскочил быстро со стола, очутился в минуту возле княгини, а она, улыбаясь, взяла его за ухо и сказала:
   – И озорник же вы, Александр, – как вы изобразили скалу!
   По понедельникам у княгини Волконской были собрания литературные. Поэты и беллетристы читали свои произведения, Мицкевич произносил вдохновенные импровизации. Однажды пристали к Пушкину, чтобы он прочел что-нибудь. Пушкин терпеть не мог читать в большом обществе. Но отговориться не удалось. В досаде он прочел «Чернь» и, кончив, с сердцем сказал:
   – В другой раз не станут просить!
   В 1827 г. Пушкин, посылая кн. Волконской свою поэму «Цыганы», приложил послание к ней:

 
Среди рассеянной Москвы
При толках виста и бостона,
При бальном лепете молвы
Ты любишь игры Аполлона.
Царица муз и красоты,
Рукою нежной держишь ты
Волшебный скипетр вдохновений,
И над задумчивым челом,
Двойным увенчанным венком,
И вьется, и пылает гений.
Певца, плененного тобой,
Не отвергай смиренной дани,
Внемли с улыбкой голос мой,
Как мимоездом Каталани
Цыганке внемлет кочевой».
 

   Что добавить к этому вересаевскому отрывку? Со временем Пушкин переменил свое отношение к Волконской. Чистое эстетство ее вечеров стало претить ему, и в письме к Вяземскому от 25 января 1829 года он назвал собрания на Тверской «проклятыми обедами Зинаиды». Но то гениально-переменчивый Пушкин. А так к салону Волконской многие льнули и почитали за честь быть приглашенными: Петр Вяземский, Адам Мицкевич, Евгений Баратынский, Антон Дельвиг, Иван Козлов, молодой Федор Тютчев, Дмитрий Веневитинов...