– В «Мороженое»? Не знаю. Мне уроки еще делать. И вообще спать скоро…
– Понятно, – выдавил Вовка. – Тогда я пошел?
Пауза затянулась. Казалось, Надя ждала чего-то, а он, будто заколдованный, стоял и не мог произнести ни слова.
– Ну тогда что ли иди, – пробормотала она и захлопнула дверь.
– Дурак непроходимый, – прошептал Вовка и с размаху хлопнул себя по лбу – Блин, больно как…
Он развернулся и вышел из подъезда. Жадно глотнул весеннего московского воздуха, сел на лавочку. Ему показалось, что вся природа, весь мир смеется над его нерешительностью и слабостью. Он позабыл все свои достижения и победы, все казалось мелким по сравнению с тем, каким жалким он выглядит сейчас в глазах девушки.
Скрипнула пружина двери подъезда, и на улицу кто-то вышел. Вовка оборачиваться не стал. Через мгновение почувствовал аромат сигарет. Не запах дыма, а именно аромат – что-то заграничное.
– Не вышла погулять, а ты и расстроился? – услышал он знакомый голос.
Напротив стоял Надькин отец. Кого-кого, а этого типа он увидеть сейчас не ожидал и совсем не хотел. Вовке вдруг захотелось сказать ему что-то неприятное, однако он не успел.
– Не ерепенься, – посоветовал нежеланный собеседник. – Вижу, переживаешь. А раз переживаешь, получается, хороший ты парень, Владимир.
Вовка удивился столь лестному выводу, прозвучавшему из уст этого человека, но, следуя изначальному импульсу, огрызнулся:
– Не Владимир, а Володя. Владимир уж больно официально звучит.
– И прекрасно, замечательно. Я с тобой и хотел поговорить именно официально.
В этот момент на Вовку нашло невиданное вдохновение. Он встал с лавки и оказалось, что ростом он выше Надиного отца, причем, существенно.
– Простите, как вас зовут?
– Владимир Иванович. Тезка твой. То есть ты – мой тезка.
– Владимир Иванович, я хочу сказать вам, что я собираюсь жениться на вашей дочери. И этот вопрос решен окончательно и бесповоротно. Все, точка.
Тот усмехнулся.
– Раз вопрос решен окончательно, я ничего не могу поделать, сколько бы ни старался. Впрочем, я могу практически все. Однако женитьба для мужчины – не самое главное. Чем собираешься заниматься в жизни? Какие интересы имеются? К чему, так сказать, лежит душа?
– Не знаю, а что?
– Ты вопросом на вопрос отвечаешь, а это, между тем, признак робости, нерешительности. Наконец, невежливо по отношению к будущему тестю. С другой стороны, время терять бессмысленно, ты прав, поскольку я о тебе давно все знаю и уже немало времени присматриваюсь к тебе. Парень ты хороший, патриотично настроен, только идеен излишне…
– Разве это плохо?
Владимир Иванович в ответ только плечами пожал.
Его замутило, но скорее не от вермута, а от стыда. Еще бы, девушку на свидание пригласить как следует не сумел, а с отцом отношения наладил. Более того, сам не понял, как превратился в его протеже.
«Ну и охмуряло же этот Владимир Иванович, – со злостью и досадой в душе размышлял Вова. – Не надо было с ним вообще разговаривать. Но ведь интересно, с другой-то стороны! Дело это, конечно, для меня новое, необычное, но зато что может быть полезней стране? Одними политинформациями ей не поможешь. Да и не в военное же училище идти!»
– Мужики! – Вовка, наконец, ожил, поднялся с лавки и ударился лбом о край «грибка»».
«Мужики» захохотали.
– Ничего смешного, – проговорил Вовка. – Человек ударился о деревяшку, а им смешно. Я хотел выпить…
Его перебили:
– Клевая идея, давай, выпей!
– Молодец!
– Наконец-то…
– А до этого ты че тут делал?
– Я серьезно. Хотел выпить за нашу страну… За то, что мы родились именно тут. За счастье жить в Союзе Советских Социалистических Республик!
Без особого энтузиазма народ поддержал Вовку. Когда все расходились, Колян, сосед по подъезду, комиссованный из армии, как говорили, по ранению, удержал Вовку за плечо.
– Ты про счастье жить в СССР серьезно говорил? – спросил он, строго глядя в Вовкины глаза.
– Вполне серьезно, – подтвердил тот.
– А ты где-то еще жил?
– Где это – «где-то», в смысле?
– В другой стране, умник.
– Неа.
– Так что же ты лепишь тут как диктор с телевидения про счастливую жизнь? Ты понимаешь, Вован, думать надо своей башкой, а не слушать других.
Вовка не был настроен ссориться, тем более с нетрезвым соседом. Говорили, будто его ранили где-то на границе, а то и в самом Афганистане, и что осколки из него до сих пор продолжают извлекать в каком-то военном госпитале.
Не услышав ответа, Колян покачал головой и, не попрощавшись, скрылся в ночной темноте московского двора.
Вова решил было осуществить вторую попытку приглашения Нади на прогулку, но и в пьяном состоянии ему хватило ума не совершать такую глупость. Тем более, на секунду показалось, что его чувства к Наде могут быть ненастоящими.
«А вдруг я придумал эту любовь, а на самом деле ничего такого нет и не было?»
– Ушла любовь, завяли помидоры, – произнес он громко, с веселой злобой и, гордый и счастливый, побрел к дому.
По дороге, как нарочно, ему повстречался участковый милиционер, известный своим занудным и злобным нравом.
– Шатаемся без дела, – радостно воскликнул он, подойдя к Вовке и дыхнув на него чесноком.
Вовка ничего не ответил и попытался обойти участкового. Но тот настойчиво требовал общения:
– Распивал спиртные напитки в общественном месте?
– Чего пристал? – огрызнулся Вовка.
– Полегче, полегче. Оскорбление представителя власти?
– Какое оскорбление?
– Ты со мной «на ты».
– Извините, буду «на вы». А вы почему со мной «на ты»?
– Умный очень?
– Не жаловались.
– Так разговариваешь, да? Пойдем-ка со мной в опорный пункт.
– Не пойду.
– Не понял…
– А че тут понимать? Не пойду. До свидания.
– Так, стоять!
– Пошел ты в жопу, фараон! – Вовка взвился и уже готов был ударить милиционера по лицу. – Ты мне вообще никто. У нас диктатура пролетариата. Отец у меня – пролетарий. Так что я – диктатор. И мне на тебя начхать.
Дюжий участковый скрутил Вовку без труда. Откуда ни возьмись, подкатил «уазик», куда быстро и ловко поместили незадачливого диктатора.
– Ну все, паря, – зло ухмыльнулся участковый. – Карьера зэка началась.
– Да за что? – удивился Вовка, и тут же получил сильный удар под дых.
– Эй, тише там, – вступился за него участковый, расположившийся впереди, рядом с водителем.
– Да ладно, нормально, – тяжело дыша, отозвался его напарник. – Не рассыплется, ничего.
В отделении «крупный» отвесил Вовке еще парочку тумаков и, толкнув в грязную и дурно пахнущую нишу за решеткой, запер там и удалился.
– В кого ты такой грубый? – поинтересовался участковый спустя час, вызвав Вовку на «допрос».
Тот демонстративно отвернулся к окну.
– Понятно. Слышь, смелый, да? Может быть, сержанта Дуськина пригласим?
– Кто это?
– Попутчик твой по патрульной машине.
– Не знаю. Он мне не понравился. От него чесноком пахнет. И от вас тоже. Отпустите меня…
– Я в толк не возьму: ты или совсем чеканутый, или взаправду смелый. Ну, мы это проверим. Ты хоть понимаешь, идиот, что твоя комсомольская анкета испорчена?
– Я ни в чем не виноват. А что идиот, так это точно…
Участковый встал из-за стола, подошел к зарешеченному окну.
– Вот это уже похоже на осознание вины. Слушай, Щедринский, ты знаешь Николая Сомова из тринадцатого подъезда?
– Конечно, знаю. Сегодня виделся с ним. Мы же в одном подъезде живем.
– Короче, меня тут попросили приглядеть за товарищем… Сомовым этим, в общем. А дел по горло. Мне одних жалоб от старушек разгребать на два века хватит. Так что, поскольку ты проштрафился, есть у меня к тебе просьба государственной, понимаешь, важности.
– Что за просьба?
– Сомов этот контуженый видимо, ну и несет всякую ерунду антисоветской направленности. Сказки рассказывает про Афганистан, к примеру. Ты за ним ничего подобного не замечал?
– Нет, – Вовка не сумел скрыть неуверенность в голосе. – А я тут при чем?
– Это твой долг – помогать своей стране.
«Что-то действительно много сегодня про страну», – подумал Вовка.
– Ты сказал что-то?
– Нет.
– Показалось, значит. На сегодня свободен. А про Сомова я серьезно. Поможешь – не забуду. Глядишь, карьеру сделаешь, Владимир Владимирович, и станешь большим начальником. Тогда про меня не забудь.
На следующее утро на душе у Вовки кошки скребли. Он не давал согласия стучать на Кольку Сомова, да и Надин отец конкретного ответа от него не дождался, но червь сомнения мучил, сдавливал горло и обжигал сердце.
В школе на перемене к нему подошла Надя. В другой раз Вовка бы воспарил от счастья, а сегодня ничего такого не почувствовал, а только слегка покраснел.
– Привет. О чем это отец мой с тобой вчера говорил? – спросила она.
– Да так, покурили немного. Но я вчера вермут пил. Почти ничего не помню, – соврал Вовка.
– Да? Ну ладно… – она постояла немного и, не сказав больше ни слова, пошла прочь.
Он догнал ее. Вышло у него это, видимо, слишком порывисто и в обстановке школьной перемены было столь неожиданно и неуместно, что несколько учеников обернулись в его сторону.
– Подожди, – он осторожно взял ее за руку.
– Ты чего? – удивилась Надя.
– Надо поговорить. О твоем отце, о нашем разговоре с ним и о нас с тобой.
– О нас с тобой? – она улыбнулась.
– Да. Надя, давай встретимся у пруда в восемь вечера. Я тебя буду ждать. Со стороны продмага. Приходи, не пожалеешь, – зачем-то добавил он и поспешил ретироваться, дабы не столкнуться с уточняющими вопросами, на которые у него наверняка не нашлось бы удачных ответов.
Надя провожала его взглядом, не понимая, что с ней происходит. И особенно невдомек было Наде, почему вдруг этот мальчишка показался ей таким симпатичным и совсем не чужим. Будто подменили парня. Как она могла раньше этого не замечать?
Но разве она действительно не замечала? Володя всегда выделялся среди остальных. Но чем-то таким, что шестнадцатилетним девчонкам нравится меньше, чем умение одеваться, причесываться, курить и ухаживать… Ну, играл в футбол лучше всех, ну, подтягивался на турнике несчетное количество раз, стрелял лучше всех, да при всем при этом учился хорошо и читал в школе политинформацию. Он был недостаточно смел с девочками, но разве это недостаток на фоне нарочито небрежного отношения к одноклассницам со стороны других ребят? И сейчас она вспомнила, как он смотрел на нее, то и дело совершал глупые, неуклюжие поступки вроде вчерашнего приглашения на ночь глядя поесть мороженого.
Накануне ее отец произнес очень странную фразу, когда услышал Вовкину фамилию – «Тот самый?». Но она ничего не рассказывала папе про своего одноклассника – повода не было. Будучи высокопоставленным сотрудником советской внешней разведки, он свою дочь видел замужем исключительно за кем-то из своих будущих коллег. Надя прекрасно знала об этом отцовском «пунктике», и ее возмущало, что тот все давно решил за нее… Конечно, Вовка Щедринский здесь ни при чем, но с каждой минутой события предыдущего дня вызывали у нее все больше вопросов. Любопытство и неожиданно вспыхнувший интерес к Щедринскому заставили ее принять окончательное решение: на вечернее свидание она пойдет обязательно.
– Понятно, – выдавил Вовка. – Тогда я пошел?
Пауза затянулась. Казалось, Надя ждала чего-то, а он, будто заколдованный, стоял и не мог произнести ни слова.
– Ну тогда что ли иди, – пробормотала она и захлопнула дверь.
– Дурак непроходимый, – прошептал Вовка и с размаху хлопнул себя по лбу – Блин, больно как…
Он развернулся и вышел из подъезда. Жадно глотнул весеннего московского воздуха, сел на лавочку. Ему показалось, что вся природа, весь мир смеется над его нерешительностью и слабостью. Он позабыл все свои достижения и победы, все казалось мелким по сравнению с тем, каким жалким он выглядит сейчас в глазах девушки.
Скрипнула пружина двери подъезда, и на улицу кто-то вышел. Вовка оборачиваться не стал. Через мгновение почувствовал аромат сигарет. Не запах дыма, а именно аромат – что-то заграничное.
– Не вышла погулять, а ты и расстроился? – услышал он знакомый голос.
Напротив стоял Надькин отец. Кого-кого, а этого типа он увидеть сейчас не ожидал и совсем не хотел. Вовке вдруг захотелось сказать ему что-то неприятное, однако он не успел.
– Не ерепенься, – посоветовал нежеланный собеседник. – Вижу, переживаешь. А раз переживаешь, получается, хороший ты парень, Владимир.
Вовка удивился столь лестному выводу, прозвучавшему из уст этого человека, но, следуя изначальному импульсу, огрызнулся:
– Не Владимир, а Володя. Владимир уж больно официально звучит.
– И прекрасно, замечательно. Я с тобой и хотел поговорить именно официально.
В этот момент на Вовку нашло невиданное вдохновение. Он встал с лавки и оказалось, что ростом он выше Надиного отца, причем, существенно.
– Простите, как вас зовут?
– Владимир Иванович. Тезка твой. То есть ты – мой тезка.
– Владимир Иванович, я хочу сказать вам, что я собираюсь жениться на вашей дочери. И этот вопрос решен окончательно и бесповоротно. Все, точка.
Тот усмехнулся.
– Раз вопрос решен окончательно, я ничего не могу поделать, сколько бы ни старался. Впрочем, я могу практически все. Однако женитьба для мужчины – не самое главное. Чем собираешься заниматься в жизни? Какие интересы имеются? К чему, так сказать, лежит душа?
– Не знаю, а что?
– Ты вопросом на вопрос отвечаешь, а это, между тем, признак робости, нерешительности. Наконец, невежливо по отношению к будущему тестю. С другой стороны, время терять бессмысленно, ты прав, поскольку я о тебе давно все знаю и уже немало времени присматриваюсь к тебе. Парень ты хороший, патриотично настроен, только идеен излишне…
– Разве это плохо?
Владимир Иванович в ответ только плечами пожал.
* * *
Ребята все еще были во дворе, на лавочке под детским «грибком», курили и неспешно выпивали. Вовка присоединился к компании. С ним пытались заговорить, но он отмахивался и те, наконец, отстали. Он пил, и ему казалось, что вермут теперь его вовсе «не берет». Разговор с отцом Нади ему не то что не понравился. Дело было в другом: Вовка просто не мог до конца осмыслить, зачем Владимир Иванович решил пообщаться с ним на столь неожиданную тему?Его замутило, но скорее не от вермута, а от стыда. Еще бы, девушку на свидание пригласить как следует не сумел, а с отцом отношения наладил. Более того, сам не понял, как превратился в его протеже.
«Ну и охмуряло же этот Владимир Иванович, – со злостью и досадой в душе размышлял Вова. – Не надо было с ним вообще разговаривать. Но ведь интересно, с другой-то стороны! Дело это, конечно, для меня новое, необычное, но зато что может быть полезней стране? Одними политинформациями ей не поможешь. Да и не в военное же училище идти!»
– Мужики! – Вовка, наконец, ожил, поднялся с лавки и ударился лбом о край «грибка»».
«Мужики» захохотали.
– Ничего смешного, – проговорил Вовка. – Человек ударился о деревяшку, а им смешно. Я хотел выпить…
Его перебили:
– Клевая идея, давай, выпей!
– Молодец!
– Наконец-то…
– А до этого ты че тут делал?
– Я серьезно. Хотел выпить за нашу страну… За то, что мы родились именно тут. За счастье жить в Союзе Советских Социалистических Республик!
Без особого энтузиазма народ поддержал Вовку. Когда все расходились, Колян, сосед по подъезду, комиссованный из армии, как говорили, по ранению, удержал Вовку за плечо.
– Ты про счастье жить в СССР серьезно говорил? – спросил он, строго глядя в Вовкины глаза.
– Вполне серьезно, – подтвердил тот.
– А ты где-то еще жил?
– Где это – «где-то», в смысле?
– В другой стране, умник.
– Неа.
– Так что же ты лепишь тут как диктор с телевидения про счастливую жизнь? Ты понимаешь, Вован, думать надо своей башкой, а не слушать других.
Вовка не был настроен ссориться, тем более с нетрезвым соседом. Говорили, будто его ранили где-то на границе, а то и в самом Афганистане, и что осколки из него до сих пор продолжают извлекать в каком-то военном госпитале.
Не услышав ответа, Колян покачал головой и, не попрощавшись, скрылся в ночной темноте московского двора.
Вова решил было осуществить вторую попытку приглашения Нади на прогулку, но и в пьяном состоянии ему хватило ума не совершать такую глупость. Тем более, на секунду показалось, что его чувства к Наде могут быть ненастоящими.
«А вдруг я придумал эту любовь, а на самом деле ничего такого нет и не было?»
– Ушла любовь, завяли помидоры, – произнес он громко, с веселой злобой и, гордый и счастливый, побрел к дому.
По дороге, как нарочно, ему повстречался участковый милиционер, известный своим занудным и злобным нравом.
– Шатаемся без дела, – радостно воскликнул он, подойдя к Вовке и дыхнув на него чесноком.
Вовка ничего не ответил и попытался обойти участкового. Но тот настойчиво требовал общения:
– Распивал спиртные напитки в общественном месте?
– Чего пристал? – огрызнулся Вовка.
– Полегче, полегче. Оскорбление представителя власти?
– Какое оскорбление?
– Ты со мной «на ты».
– Извините, буду «на вы». А вы почему со мной «на ты»?
– Умный очень?
– Не жаловались.
– Так разговариваешь, да? Пойдем-ка со мной в опорный пункт.
– Не пойду.
– Не понял…
– А че тут понимать? Не пойду. До свидания.
– Так, стоять!
– Пошел ты в жопу, фараон! – Вовка взвился и уже готов был ударить милиционера по лицу. – Ты мне вообще никто. У нас диктатура пролетариата. Отец у меня – пролетарий. Так что я – диктатор. И мне на тебя начхать.
Дюжий участковый скрутил Вовку без труда. Откуда ни возьмись, подкатил «уазик», куда быстро и ловко поместили незадачливого диктатора.
– Ну все, паря, – зло ухмыльнулся участковый. – Карьера зэка началась.
– Да за что? – удивился Вовка, и тут же получил сильный удар под дых.
– Эй, тише там, – вступился за него участковый, расположившийся впереди, рядом с водителем.
– Да ладно, нормально, – тяжело дыша, отозвался его напарник. – Не рассыплется, ничего.
В отделении «крупный» отвесил Вовке еще парочку тумаков и, толкнув в грязную и дурно пахнущую нишу за решеткой, запер там и удалился.
– В кого ты такой грубый? – поинтересовался участковый спустя час, вызвав Вовку на «допрос».
Тот демонстративно отвернулся к окну.
– Понятно. Слышь, смелый, да? Может быть, сержанта Дуськина пригласим?
– Кто это?
– Попутчик твой по патрульной машине.
– Не знаю. Он мне не понравился. От него чесноком пахнет. И от вас тоже. Отпустите меня…
– Я в толк не возьму: ты или совсем чеканутый, или взаправду смелый. Ну, мы это проверим. Ты хоть понимаешь, идиот, что твоя комсомольская анкета испорчена?
– Я ни в чем не виноват. А что идиот, так это точно…
Участковый встал из-за стола, подошел к зарешеченному окну.
– Вот это уже похоже на осознание вины. Слушай, Щедринский, ты знаешь Николая Сомова из тринадцатого подъезда?
– Конечно, знаю. Сегодня виделся с ним. Мы же в одном подъезде живем.
– Короче, меня тут попросили приглядеть за товарищем… Сомовым этим, в общем. А дел по горло. Мне одних жалоб от старушек разгребать на два века хватит. Так что, поскольку ты проштрафился, есть у меня к тебе просьба государственной, понимаешь, важности.
– Что за просьба?
– Сомов этот контуженый видимо, ну и несет всякую ерунду антисоветской направленности. Сказки рассказывает про Афганистан, к примеру. Ты за ним ничего подобного не замечал?
– Нет, – Вовка не сумел скрыть неуверенность в голосе. – А я тут при чем?
– Это твой долг – помогать своей стране.
«Что-то действительно много сегодня про страну», – подумал Вовка.
– Ты сказал что-то?
– Нет.
– Показалось, значит. На сегодня свободен. А про Сомова я серьезно. Поможешь – не забуду. Глядишь, карьеру сделаешь, Владимир Владимирович, и станешь большим начальником. Тогда про меня не забудь.
На следующее утро на душе у Вовки кошки скребли. Он не давал согласия стучать на Кольку Сомова, да и Надин отец конкретного ответа от него не дождался, но червь сомнения мучил, сдавливал горло и обжигал сердце.
В школе на перемене к нему подошла Надя. В другой раз Вовка бы воспарил от счастья, а сегодня ничего такого не почувствовал, а только слегка покраснел.
– Привет. О чем это отец мой с тобой вчера говорил? – спросила она.
– Да так, покурили немного. Но я вчера вермут пил. Почти ничего не помню, – соврал Вовка.
– Да? Ну ладно… – она постояла немного и, не сказав больше ни слова, пошла прочь.
Он догнал ее. Вышло у него это, видимо, слишком порывисто и в обстановке школьной перемены было столь неожиданно и неуместно, что несколько учеников обернулись в его сторону.
– Подожди, – он осторожно взял ее за руку.
– Ты чего? – удивилась Надя.
– Надо поговорить. О твоем отце, о нашем разговоре с ним и о нас с тобой.
– О нас с тобой? – она улыбнулась.
– Да. Надя, давай встретимся у пруда в восемь вечера. Я тебя буду ждать. Со стороны продмага. Приходи, не пожалеешь, – зачем-то добавил он и поспешил ретироваться, дабы не столкнуться с уточняющими вопросами, на которые у него наверняка не нашлось бы удачных ответов.
Надя провожала его взглядом, не понимая, что с ней происходит. И особенно невдомек было Наде, почему вдруг этот мальчишка показался ей таким симпатичным и совсем не чужим. Будто подменили парня. Как она могла раньше этого не замечать?
Но разве она действительно не замечала? Володя всегда выделялся среди остальных. Но чем-то таким, что шестнадцатилетним девчонкам нравится меньше, чем умение одеваться, причесываться, курить и ухаживать… Ну, играл в футбол лучше всех, ну, подтягивался на турнике несчетное количество раз, стрелял лучше всех, да при всем при этом учился хорошо и читал в школе политинформацию. Он был недостаточно смел с девочками, но разве это недостаток на фоне нарочито небрежного отношения к одноклассницам со стороны других ребят? И сейчас она вспомнила, как он смотрел на нее, то и дело совершал глупые, неуклюжие поступки вроде вчерашнего приглашения на ночь глядя поесть мороженого.
Накануне ее отец произнес очень странную фразу, когда услышал Вовкину фамилию – «Тот самый?». Но она ничего не рассказывала папе про своего одноклассника – повода не было. Будучи высокопоставленным сотрудником советской внешней разведки, он свою дочь видел замужем исключительно за кем-то из своих будущих коллег. Надя прекрасно знала об этом отцовском «пунктике», и ее возмущало, что тот все давно решил за нее… Конечно, Вовка Щедринский здесь ни при чем, но с каждой минутой события предыдущего дня вызывали у нее все больше вопросов. Любопытство и неожиданно вспыхнувший интерес к Щедринскому заставили ее принять окончательное решение: на вечернее свидание она пойдет обязательно.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента